Будни рэкетиров или Кристина Зуев Ярослав

Глава 1

НА РУИНАХ ВОЗДУШНЫХ ЗАМКОВ

День 24-го февраля 1994

Твой Атасов, в натуре, какой-то зашифрованный Онассис,[1] – заявил Протасов, не потрудившись дожевать круасан. Крошки летели в физиономию собеседнику, что, впрочем, Протасова нисколько не смущало. Он не на шутку разошелся, как случалось почти всегда, когда речь заходила о деньгах.

Урка, блин, в натуре. Урка конкретная. Сижу на нарах, как король на именинах, – с чувством пропел Протасов, демонстрируя определенные познания в бородатом лагерном фольклоре, – и пайку черного мечтаю получить…[2]

Андрей с удивлением посмотрел на Валерия.

– Ты это о чем, брат?

– Ты реально такой тупой, или грамотно шифруешься?

Андрей скромно кивнул:

– Ага. Притворяюсь.

– Ловко у тебя выходит, – похвалил Протасов. – Нет, в натуре, пацаны, вот был у меня дружок. Так ему пять лет дали. При совдепе еще…

– За что? – механически спросил Андрей. Так, для поддержания разговора. Ему было не очень интересно.

– За незаконную трудовую деятельность, е-мое. – Важно пояснил Протасов. – Он машины рихтовал. Руки у него не из сраки росли, чтобы ты врубился, что к чему, братишка. Золотые, мать их, руки. Рихтовка любого уровня сложности. Просекаешь? А железо обратно выгнуть – это тебе не вогнуть. Раздолбать каждый мудак может, а ты поди – верни, как было.

Андрей возражать не стал. Ломать не строить. Эта нехитрая истина известна многим, и с ней сложно не согласиться.

– Так за что ему дали срок?

– За жадность, Бандура. Ты что, неумный? Он же на себя пахал, бабло, значит в карман, а держава таких делов не полюбляет. Вот, блин, как. Если каждый хорек на себя горбатиться будет, а на дядю хрен с музыкой, откуда дяде на спецпаек взять? Короче, пять лет, с конфискацией лично принадлежащего. И без базара, чтобы ты понял. – Протасов, для солидности, выдержал паузу. Андрей воспользовался случаем, и глубокомысленно почесал затылок.

– Ну вот, – продолжал Валерий. – Сходил он, значит, на зону. От звонка, блин, до звонка оттарабанил. На зоне, правда, тоже рихтовал.

– Как это? – не понял Андрей. Протасов постучал по виску.

– Молча, блин. У вертухаев машины есть? Есть! У комов есть? Есть. У госов тоже есть. Тачек на воле вообще до хрена и больше, если ты не в курсе, Бандура. И ломаются, будь здоров. Вертухаям жить как-то надо? Надо, блин! Желудки растянутые, плюс женки с детями малыми. Он тачки ремонтировал, они бабки снимали. Что, блин, непонятного?! Ему тоже перепадало – когда чайку нальют, когда колбаски подбросят. Курева подкинут, или травки, к примеру. Въехал, да?

– СТО на тюрьме?

Хор имени Пятницкого,[3] зема. Ну вот, блин. Пришел Юрка в 90-м…

– Приятель твой? – уточнил Андрей.

– …пришел, значит. Я ему: «давай бизнес замутим. Есть тема, конкретная». А он, блин, целыми днями, лежит себе на кровати, и все от винта. Понял? По барабану. Матушкина пенсия есть? На чифирь и «примку» хватает, картошку в мундирах отварил, и порядок. Ништяк. Пополам земля. Ни хрена больше пацану не надо.

– Ну… – неуверенно начал Андрей, которому рассказанная Протасовым история вовсе не показалась надуманной. – А при чем тут Атасов?

– Как это, блин, причем? – и Протасов снова запел:

Сижу гляжу в окно,

Теперь мне все равно,

Решил я факел своей жизни потушить.

– Ему ни хрена не надо, а нам за компанию хрен сосать? Я, Бандура, не согласный.

– Я тоже, – кивнул Андрей, карманы которого были пусты, словно древнеримские сокровищницы после нашествия вандалов.

– Может, у Атасова под паркетом золотишко отложено? Почем, е-мое, мне знать? Я, Бандура, не в курсе. Не из красноперых, блин.

– Да откуда у него?

– Как это, откуда? Ни хрена себе? Ты гонишь, братишка! Дедуган на реквизициях добыл. Ты, Бандура, в натуре веришь, будто у ГэБэшников при шмонах к рукам ни хрена не прилипало?

– Я не знаю. – Андрей потер лоб.

– Он, блин, не знает! – фыркнул Протасов.

– По-любому, – эхом откликнулся Волына.

– Нам, Бандурчик, жрать не фиг. Носки, блин, в дырках. Колени на штанах протертые. Вовчик скоро на махорку перейдет…

– Уже перешел. По-любому.

– Тем более, блин. Денег нет, а Атасов и в ус не дует.

Времена и вправду наступили смурные. Осколки группировки Виктора Ледового,[4] будто льдины в весеннее половодье, уныло дрейфовали по течению, ведомые некогда твердой, а ныне основательно ослабевшей десницей Олега Петровича Правилова. Новый главный босс, Артем Павлович Поришайло, между приближенными называемый Папой, рэкетиров не жаловал. Артем Павлович создал и открыл акционерный банк «Бастион-Неограниченный Кредит». В историческом центре города. Мраморный холл с колоннами и портиком, будто при входе в древнегреческий храм, посреди холла бассейн, а по бассейну – рыбки плавают. Суммы, проходившие через корсчета «Неограниченного кредита», во много раз превосходили те, что головорезам Олега Петровича случалось выбивать с того или иного лоточника-ларечника, порой вместе с коренными зубами, зубными протезами и почками. Скупка золота, организованная некогда Виктором Ледовым и Тренером с поистине молодецким размахом, этот самый размах утратила, потому как запасы населения в драгметаллах к середине десятилетия иссякли, словно золотоносные жилы на Клондайке. Все хорошее рано или поздно заканчивается, а бесконечна лишь Вселенная. Да и то – кто ее, «конкретно», знает.

Силовая структура, выпестованная стараниями Ледового, Тренера и Правилова, потеряла былую мощь и использовалась Поришайло время от времени, и от случая к случаю. Для выполнения самой грязной, самой черновой работы. У Артема Павловича были свои методы, свои подходы и свои рычаги, о механизме действия которых такой маленький человек, как Андрей Бандура, мог разве что только догадываться. Финансовые ручейки, питавшие некогда Правилова и его людей, оскудели, будто родники в вековую засуху. А соответственно, опустели и карманы господ Атасова, Протасова, Армейца и Бандуры. Справедливости ради необходимо признать, что денежные проблемы Атасова не то, чтобы не трогали. Как раз наоборот, трогали, и еще как, вынуждая все чаще прикладываться к бутылке. Очевидно, в жизни Атасова наступила черная полоса, и его обуяла черная меланхолия. Атасов запил по-черному. Алкоголь разбудил в его душе фаталиста, какой там, по большому счету, и в лучшие времена чаще бодрствовал, нежели спал. Короче, запои следовали за запоями, отчего четверка (не считая Волыну) осталась без признанного вожака.

– Хоть, блин, в милицию иди! – разводил руками Протасов. – Ей Богу, в натуре. Пушку с ксивой выдали – и наезжай, на кого хочешь. Пока наезжалка не сломается. Легально и нахально.

– Во-во, зема. Правильно. Давно пора, – немедленно подхватил Вовчик. – К дяде Грише подадимся. По-любому.

– Да валит рогом твой дядя Гриша! – в сердцах сплюнул Протасов, не забывший о раз и навсегда утраченном «Ниссан Патроле». Вовчик обижено засопел.

Безденежье удручало приятелей. Они выкручивались как могли, но, любое мало-мальски приличное дело требует приличных опять же вливаний, а вливать им стало нечего.

– Нужно твой пентхаус загнать, – предложил Бандура, – Вот и будет стартовый капитал.

При этих словах Протасов, похоже, подавился.

– Ты, блин, опух, вообще, в натуре?!

– Задвинем его штук за пятьдесят зелени, – пошел развивать мысль Андрей, игнорируя выпученные глаза и перекошенную физиономию Валерия. – Тут тема есть.

– Что за тема, земеля? – оживился Волына.

– Нормальная, – проникновенно сказал Бандура. – Конкретная. Есть у меня пассажир. У него родной дядька в начальниках шахтомонтажного управления ходит. На Донбассе. Им там транспортерная лента нужна. До хрена и больше. И до зарезу. Мой пассажир…

– Племянник, то есть?

– Не перебивай, – важно сказал Андрей. – Племянница. Так вот. Мой человек знает, где эту ленту взять. Мы ее, короче, берем, и загоняем, к матери, на Донбасс.

– Для этого фирма требуется, – протянул Волына, за полгода пребывания в городе поднаторевший в кое-каких вопросах. – Расчетный счет, зема. Дебит-кредит, и все дела. По-любому.

Андрей презрительно хмыкнул:

– Мало фирмочек под правиловской крышей?…

– Тогда в чем загвоздка, земеля?!

– Деньги нужны, – пояснил Бандура. – Вкладываем пятьдесят штук. Умножаем на три. Выставляем счет-фактуру.

– Какой счет?

Нетерпеливо поморщившись, Андрей взялся за лист бумаги и фломастер, принявшись разрисовывать схему.

– Этот квадрат – наша фирмочка… этот – шахтомонтажное управление. Этот – база, где товар лежит, – комментировал по ходу Андрей. – Теперь так, – он соединил прямоугольники жирными стрелками наподобие тех, какими на географических картах мира принято обозначать горячие и холодные течения. – Теперь так. На местной базе, где транспортная лента лежит, расплачиваться будем наличкой. Лента по балансу списана, на бумаге не числится, так что все лаве директору базы прямо в карман.

Для наглядности, над стрелкой, протянувшейся к базе, Андрей поставил жирную букву «Ж» – Живые. То есть наличные деньги.

– Если за ленту налом башлять, откуда возьмутся документы? – вяло подключился Протасов. На его лице оставалась инертно-скептически унылая мина, хотя в глазах и появился слабый пока огонек.

– Накладные Полянский выдаст, – заверил здоровяка Андрей.

– Какой Полянский? – не понял Волына.

Протасов сначала напряг было лоб, а потом плотоядно заулыбался.

– Это что, тот хорек неумный, у которого я для тебя «бэху» реквизировал?

– Точно, – усмехнулся Андрей, и они с Протасовым обменялись взглядами людей, вместе обтяпавших выгодное, но грязное дельце.

– Ну и память у тебя, Андрюха! – восхищенно добавил Валерий. – Я уже и забыл про того полудурка.

Как, очевидно, помнит читатель, несчастный Полянский, арендовавший часть крыла в детском саду и собиравший там компьютеры силами четырех студентов-старшекурсников и своими собственными, весной истекшего года угодил в поле зрения Протасова. Детсад, а соответственно, и крохотная фирма Полянского (малое предприятие, если уж быть абсолютно точным) оказались на территории, которую Протасов посчитал своей. Возможно, на тот момент это и соответствовало реальной карте криминального деления мегаполиса. Так или иначе, рэкетиры наехали на предпринимателя. Сначала у Полянского забрали «БМВ». То самое, которое Бандура впоследствии разбил. Потом у Полянского отобрали компьютеры. Пожалуй, остался бы предприниматель и без квартиры, но, к счастью, собственного жилья у него не было. Впоследствии предприниматель жестоко пострадал от милиционеров Украинского – его золотистое «БМВ» числилось в розыске стараниями Бандуры, и Полянский угодил под подозрение. Со всеми вытекающими последствиями. Такими, что вскоре мог по праву подтвердить интернациональную сущность известной бразильской поговорки (по крайней мере, для стран третьего мира): ЕСЛИ НА ВАС НАПАЛИ ГРАБИТЕЛИ, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ КРИЧИТЕ. ВОПЛЯМИ ВЫ РИСКУЕТЕ ПРИВЛЕЧЬ ВНИМАНИЕ ПОЛИЦЕЙСКИХ. В конце концов Полянскому удалось таки вывернуться, и даже восстановить свой бизнес. Он снова собирал компьютеры, ежемесячно отстегивая рэкетирам Правилова скромные двести долларов «за защиту».

Едва речь зашла о фирме, которой доведется отмывать грязные деньги, Андрей немедленно вспомнил о Полянском. Добрые дела требуют завершения, а злые о завершении вопиют. «И потом, «бимер» этого мудака вечно на трех цилиндрах заводился. Так и по делом ему, козлу». Протасов изящную мысль Андрея воспринял, можно сказать, с восхищением.

– Точно, блин! Этого клоуна и подставим. Куда он денется?!

Деваться Полянскому было некуда. Точно как советскому матросу Рабиновичу, призванному служить на подводной лодке.

Предвкушение грядущего наезда на старую жертву подняло обоим приятелям настроение.

– Накладные Полянский выдаст, – весело повторил Андрей. – Аж бегом. Как я уже сказал, умножаем цену на три, и втюхиваем транспортерную ленту шахтерам.

Над стрелкой, соединившей квадрат фирмы господина Полянского с квадратом шахтомонтажного управления Андрей поставил знак простой математической операции – «Х» – умножить.

– Умножаем на «3»! Дошло?

– Не тупой, блин! – обиделся Протасов.

Он энергично потер переносицу:

– А почему, в натуре, ты, Бандурчик, умножаешь на три, а, к примеру, не на пять, бляха-муха? А? Пять лучше трех, брат!

– По-любому, зема!

– На три, Валерчик, умножаю не я, а мой пассажир. Точнее, даже не он, а его дядька-начальник. Половина вершка идет им, половина – нам. По-моему, это справедливо. – Андрей закурил сигарету. – А «на три» потому, что умножать «на пять» дядька-начальник харей пока не вышел. Не дорос еще, чтобы вы оба врубились.

– А… – протянул Протасов. Тогда ясно. – И Валерий погрузился в размышления.

– Пускай предоплату дают, – изрек он наконец, – предоплата – в самый раз будет.

– По-любому! – поддакнул Волына. – С пивом покатит.

– Не пойдет, – Андрей покачал головой, – оплата по факту поставки. У них правила такие. Чтобы не опрокинули.

Протасов неуверенно хмыкнул:

– А как мы свое бабло снимем?

– Элементарно, Ватсон, – Бандура принялся чертить на листке новый веер стрелочек. Вышло примерно следующее:

Протасов скептически улыбнулся:

– Картины рисовать не пробовал, брат? У тебя, как я погляжу, талант. На Андреевском спуске с руками оторвут. Гарант.

– Леонардо не Довинченный, – ощерился Вовчик. – В БХСС протащатся. По-любому.

– Можно углем взять, – сказал Андрей, пропустив солдатский юмор зем мимо ушей. – Углем на все «восемь» умножим, но с ним геморроя не оберешься. Его на электростанции запихивать… Под векселя…

– Геморрой нам без надобности, – отмел бартер Протасов. – Нам лаве давай. Чистоганом. – Повисла небольшая пауза.

– А накладные расходы? – спросил, наконец, Протасов. – Транспорт там, погрузки-разгрузки?

– А, копейки, – небрежно отмахнулся Бандура.

– Копейка рубль бережет, – веско предупредил Волына. – По-любому…

– А чего Полянскому отломится? Со всей твоей темы?

– Накладные фирмы-однодневки, – ухмыльнулся Андрей.

– Нет, серьезно, в натуре?

– Ну… – Андрей развел руками. – Пол штуки баксов на счету останется. Из этого он налоги насчитает. Ну… может, и кинем, пару штук, за труды.

– Пару соток, – поправил Волына, которого отличала выборочная бережливость, – пару соток в самый, по-любому, раз будут.

– Так за чем остановка, Бандурий?

– Как за чем? За твоим пентхаусом. Я же сказал – нужен стартовый капитал. Маркса с Энгельсом не читал?

– С пентхаусом кина не будет, Андрюха. – Протасов уныло вздохнул. – Накрылся пентхаус. Тем местом, где геморрой живет.

– Как это?

– Каком кверху, Бандура. Загнал я его. В октябре еще. Все бабло в «МММ» запулял. Под проценты.

– «МММ» – без проблем. По-любому.

– Ты что, дурак? – вырвалось у Андрея. Ответ на этот нехитрый вопрос у него, кстати сказать, тоже имелся. – Это же кидалово чистое. Тебе ж Эдик растолковывал, когда ты в августе со своим «МММ» долбаным носился. – Андрей не верил ушам, хотя Протасов, в середине ушедшей осени, и исчезал с Вовчиком недели на три. Правда, земы покидали город по совсем другой, весьма невеселой причине. Им довелось съездить в Цюрюпинск, хоронить маму Волыны. Несчастная женщина скончалась где-то в первых числах октября, если Андрею не изменяла память. Насколько слышал Бандура, земы на похороны опоздали. Пока телеграмма с черной вестью разыскивала Вовчика в городе, пока Протасов и Волына собирались в дорогу, и пока тряслись в поезде, наконец, соседи похоронили старушку миром, по-соседски. В селах это проще, чем в городе. В селах люди еще не приучились отворачиваться, когда к кому-то в дом приходит беда. Хотя бы в таких вот случаях.

Итак, земы на похороны не успели, а прибыв в Цюрюпинск, обнаружили свеженасыпанный холм под крестом, сваренным из пятидюймовых труб и выкрашенным серебрянкой.

В город Протасов и Волына вернулись к середине ноября. Никто их особенно не расспрашивал, а Атасов вполголоса обронил Бандуре: «Что тут, типа, удивительного. Ты же знаешь, как оно бывает. Сел за стол на поминках, встал, типа, после сороковин… обычное, типа, дело…»

Теперь же выходило так, что приятели не все время торчали в Цюрюпинске, а еще прокатились в Москву.

– Ты чего, зема? – прервал ход его мыслей Волына. – Какое там кидалово? Реально все. По уму. Ты что, рекламу по телику не видел? Я мамкину хату загнал. С участком. И все туда – в «МММ».

Андрей поймал себя на мысли, что известие о продаже пентхауса (которого никто ни разу в глаза не видел), вызвало у него в душе какую-то неосознанную тоску. За без малого год, проведенный Андреем в столице, он успел пообтесаться немного, провинциальная шелуха слетела с него, как с ореха. Побасенкам Протасова он давно не верил, слушая Валеркины разглагольствования без открытого рта и выпученных глаз. Пентхаус же превратился для него в некую чудесную легенду – все сплошь брехня, скорее всего, а один черт приятно. Теперь же легенда умерла, и мистический пентхаус встал на путь к забвению.

А ЛЕГЕНДАМ НЕ ПОЛАГАЕТСЯ УМИРАТЬ.

– Вперед пускай башляют, – посоветовал Протасов и свел брови.

– Не заплатят они, – покачал головой Андрей. – У них порядок такой: Оплата по факту поставки.

– Ну, я же говорил – тогда кина не будет.

Андрей пожал плечами:

– Где тебя искать, если что?

Так ни разу в жизни не посетив заоблачный пентхаус Протасова, Андрей вынужден был признать, что и ни в каких прочих Валеркиных жилищах ему побывать не случилось. До путешествия в Крым Валерий отделывался туманными отговорками – «перекрываюсь, блин, у жены одного нового русского. В самом центре. Квартира двухуровневая. Не мой пентхаус, конечно, всего две ванные и три толчка. Временно кантуюсь, чтобы до тебя дошло». После, с появлением Вовчика, Валерий пустился в рассказы о мифическом пригородном особняке какого-то крутого бизнесмена: «Козырь, блин, из Штатов не вылазит, русская мафия, если кто не в курсе. Бабки бульдозером загребает. А я, покамест, с его дочкой зависаю. Девка, блин, чумная. Огонь, бляха-муха. Извращенка конкретная. Да ты что…» – распинался Протасов примерно в середине ноября. «Волына у нас привратником подрабатывает, – совсем разошелся Валерий, – лакеем, чтобы ты въехал, Атасов». «Д-дворецким», – поправил Армеец. Протасов смерил Эдика презрительным взглядом и уже собирался открыть рот, как был неожиданно перебит Атасовым: «Чего ж она тебе, типа, тачку не купит, если денег куры не клюют? А, типа?» Протасов рассерженно засопел. Вопрос так и остался без ответа. После поездки в Крым они все (за исключением везучего Эдика) сделались безлошадными. Правда, была еще «Альфа Ромео» Атасова, доставшаяся от безвременно скончавшегося Гамлета. Кузов «итальянки» хронически страдал от коррозии, и Атасов утверждал, что он склепан из консервных банок. Что же касается мотора, то два карбюратора, установленные под капотом этого спортивного некогда купе с легкой руки конструкторов из Турина, оказались не по зубам местным доморощенным карбюраторщикам. Атасов страшно ругался, угрожая кое-кого, типа, и пристрелить, да все даром. Машина фыркала, чихала и сохраняла приемистость на уровне ушастого «Запорожца». Поскольку к концу года Атасов ушел в долгий, как полярная ночь запой, «Альфа» мирно ржавела под парадным, во дворе дома по улице госпожи Василевской.

Поскольку мотоцикл Волыны, единственная память об отце, был брошен земами в пригороде Ялты, сберечь своего коня удалось одному Армейцу. Эдик ездил на «Линкольне», вызывая едкие шуточки Протасова, а то и вовсе выводя Валерия из себя.

– Ну и крыса ты, Эдик! Голимая, блин, крыса.

– Да в чем я ви-виноват?!

– Хитрожопая ты морда! Лучше заглохни.

– Так что не будет кина с пентхаусом, – повторил Протасов угрюмо.

– А… – протянул Андрей, все еще переживавший отголоски крушения замечательной легенды. – А…

Валерий сразу засобирался.

– Раз тут ловить нечего, то мы с Вовчиком покачали.

– Куда? – рассеянно спросил Андрей.

– На дело, в натуре.

– На какое дело?

– Трехмиллионное, – пояснил Протасов, засовывая ноги в чудовищных размеров инсулы. За окном стояла последняя неделя февраля, сырая, холодная и безденежная. – Пошли, Вовчик. Сам о себе не позаботишься, ни одна гнида о тебе не позаботится. Кроме меня, в натуре. Еще на этот гребаный скоростной трамвай шлепать, через долбаный на хрен снег.

С «Ниссан Патролом» Протасов, как известно, распрощался в Крыму. Купить нечто аналогичное не позволяли финансы, ездить на «Жигулях» было ниже его достоинства. Городской транспорт Валерия угнетал.

– До смерти меня задрал! – время от времени жаловался Протасов. – Все кишки отдавили. Никакая, блин, девственность этих троллейбусов с трамваями не выдержит. Однозначно, блин, говорю.

При упоминании «скоростного трамвая» Протасов скорчил такую кислую мину, что Андрей едва не расхохотался.

– А мне нравится, земеля, – сказал Вовчик, хлопая длинными, загнутыми кверху ресницами.

– Ты идиот неумный, потому тебе и по кайфу, – отозвался Протасов уже с лестничной площадки. – Не стой в дверях, Бандура. Схлопочешь насморк. Или пневмонию заработаешь. Тебя Бог и так отпустил, сходить помочиться, и мухой обратно. Иди помрешь? То-то будет цирк.

Проводив друзей до парадного, Андрей захлопнул дверь и усмехнулся, представив, как Протасов плетется по мокрому снегу, проваливаясь в грязно-серые сугробы, и проклиная все на свете.

– Надо Протасову пластмассовый руль подарить, – пообещал себе Андрей, и, все еще улыбаясь, вышел на кухню.

С трех и где-то до семи лет Андрюша мечтал о пластмассовом руле. О здоровенном таком, насколько припоминалось Андрею, с ребристой поверхностью, в точности, как у настоящего руля, и круглой блямбой сигнала посредине. Руль Андрею так и не подарили. Хотя, возможно, рулей просто не оказалось в продаже. Союз был страной хронических дефицитов. Были бы рули, отец бы непременно купил.

«Отцу бы письмо пора написать… Раз уж ты о старике вспомнил…»

«Как поздравил на Новый Год телеграммой – так иadieu. Бог его знает, как онтам, в Дубечках-то… Чем дышит, и все такое…»

Зачастую вернуться назад много сложнее, чем двигаться вперед, как это ни странно. Объяснить подобное положение вещей Андрей толком не мог. Он уже около года, как не был в Дубечках, и не очень-то за ними соскучился. С глаз долой, из сердца вон, гласит добрая народная поговорка, а поговорки не дураками писаны. По крайней мере, вовсе не теми ребятами, что строгали лозунги советской эпохи. «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». «Ленин и теперь живее всех живых…». Бр… Вспоминать тошно. Нынешняя реклама разного дерьма типа «два в одном», и та, звучит правдоподобнее.

Дубечки Андрей вспоминал изредка, но, чтобы убиваться за ними… Вероятно, родовое гнездо из реальной жизни перекатилось в область воспоминаний, стало чем-то вроде собственных черно-белых фотографий верхом на велосипеде «Школьник» – вспомнил, вздохнул, и поехали дальше.

За год Андрей отправил отцу целых три по-спартански лаконичных телеграммы. Первую летом, после экспедиции в Крым, осенью на День Рождения, и, наконец, под Новый Год. С Новым Годом, с Новым Счастьем, Батя. Хотя, конечно, какое у него там оно…

Хотел, правда, письмо сварганить. Намерение было хорошим и согревало душу. Но, не написал, и не отправил. Как-то руки не дошли. Да и денег не было.

«Прекрасная отговорка, старик. Денег вечно не хватает, и то, что так и тянет отложить на завтра, откладывается до болееблагополучного финансового момента, который, не исключено, вовсе никогда не наступит».

Андрей взял со стола банку гранулированного кофе и взвесил в руке. Пусто. Потряс, для верности, над ухом. Банка напоминала погремушку, в которую на фабрике игрушек позабыли вложить шарики.

Продолжая потряхивать банкой, словно бейсбольный питчер мячиком перед броском, Андрей застыл у окна. С неба, остававшегося угольно-серым, повалил мокрый снег хлопьями, заставив немногочисленных прохожих сутулиться, втягивая головы в плечи.

– Ну и погода. – Андрей поежился. – В такую, – только под одеялом и лежать. С Кристиной.

Только вот Кристины рядом не было.

Глава 2

КОГДА СЛЕТАЕТ КРЫША…

Чтобы узнать, а куда же, собственно, подевалась Кристина, нам доведется оглянуться назад. Оттянуться, как, пожалуй, выразился бы Протасов, в жаркий июнь 93-го года, когда Кристина, в обществе Атасова и Бандуры, только-только вернулась из Крыма. Как, очевидно, помнят Читатели, стоило управляемой Атасовым «Альфе» пересечь Большую Окружную дорогу, как Кристина попросила подбросить ее домой. На Оболонь. Бандура возражать не посмел. Нежно поцеловав Андрея, Кристина выпорхнула из машины. Дверь за нею захлопнулась, и она надолго пропала из жизни молодого человека.

Бандура тяжело переживал разлуку. Да, Кристина была много старше, и к тому же она была замужем, а обстоятельства, при каких состоялось их первое свидание, нельзя было назвать романтичными. Но, несмотря на все это, и, даже, всему этому вопреки, любовь казалась Андрею настоящей, а чувства искренними и очень сильными. В общем, ему ее здорово не хватало.

Напуганную бандитской романтикой Кристину потянуло к безвольному, зато безобидному Вась-Васю, как битую собаку в старую конуру. Они с Васей притирались годами, у них был общий бизнес, приносивший немалые доходы, общая, обжитая квартира, где хранилось много дорогих сердцу вещей, где можно было отдохнуть и расслабиться, чувствуя себя в относительной безопасности. Общая машина, общий гараж и даже никчемная и убогая, но все таки своя дача в Загальцах. У них было общее будущее, пускай не ахти какое раздольное, пускай с элементами кислинки, зато обещающее стабильность. А СТАБИЛЬНОСТЬ, как выяснила на собственной шкуре Кристина – дорогого стоит. Правда, Вася обещался стареть, причем процесс этот был не за горами. Лучшие годы Бонасюка отошли в прошлое. Если таковые имели место. Кристина что-то не припоминала. Ну, так она всегда могла завести «бой-френда», как это принято сейчас говорить. Благо, внешние данные позволяли. Что же касается дряхлеющего супруга, то, какими бы темпами он не старел, до того состояния, чтобы ходить под себя во сне, ему было далековато. И потом, эти замечательные западные технологии, продвинутые далеко вперед, со своими ноу-хау в виде памперсов для взрослых, в состоянии избавить от многих неприятны проблем, сопровождающих наступление старости.

Кроме того, Вася был не просто супругом, он был ее Васильком, забота о котором давала выход материнской энергии Кристины. Ведь детей-то у них не было. Может, они во многом и продержались так долго вместе благодаря родительской опеке, добровольно взятой Кристиной над Вась-Васем. Она пробовала (честно пробовала) перенести заботу на Андрея, но уж слишком он был шебушным. Вечно куда-то летел, в кого-то стрелял, и от кого-то бегал. Возможно, Андрей просто оказался для нее чересчур молодым. Когда вы респектабельная матрона бальзаковской поры, девятнадцатилетний бой-френд совсем неплох, чтобы взбодриться и как следует тряхнуть стариной. Но, не в чрезмерных дозах.

Правда, у них с Васей не могло быть общих детей. В июле супруги прошли медицинское обследование в Центре матери и ребенка, не оставившее ни единой надежды. Выводы врачей были однозначны: их пара бесплодна, словно высушенная солнцем трещина в пустыне. Под конец обследования доброжелательный бородатый доктор (каким ему и положено было быть за Васины триста пятьдесят баксов) покачал головой, сдвинув накрахмаленную белую шапочку на затылок. Кристина, и без того сознававшая, что после внематочной и перенесенной затем операции шансы ее не велики, не захотела тянуть с приговором:

– Доктор, скажите прямо. Не надо сглаживать углов. Ладно?

– В паре с супругом ничего не получится, – без обиняков сообщил врач. – Его сперматозоиды практически неспособны к оплодотворению.

– А искусственно?

– Боюсь, что Василию Васильевичу отцом не быть. Ни при каких обстоятельствах.

У Кристины задрожало веко, и врач погладил ее по плечу. Очень дружелюбно, по-товарищески.

– Возможно, с другим партнером шансы будут значительно выше. Но, нужно ложиться на лечение.

После этих слов Кристина снова задумалась о Бандуре. Заботливым и добропорядочным отцом Андрей представлялся с превеликим трудом. Впрочем, зачав от него ребенка, Кристина могла вырастить его с Васей. Вась-Вась детей любил, а к крестному сыночку Ленечке Ледовому некогда привязался, как родной отец.

– Доктор, я вас попрошу об одном одолжении. Пускай наш разговор останется пока между нами. Не стоит огорчать Василия Васильевича. Он такой ранимый, особенно в последнее время.

По пути домой Кристина сообщила Бонасюку, что у них вполне приличные шансы.

– Только врачи настаивают на курсе лечения. И, если у нас получится, надо будет на сохранение ложиться. Чуть ли не на все девять месяцев.

Вась-Вась был доволен, как паровоз, и казался моложе своих сорока пяти. Кристина шла рядышком, улыбаясь собственным потаенным мыслям.

Вась-Вась, к середине ушедшего лета, вновь принялся смотреть на жизнь с оптимизмом. Приключение с бриллиантами, случившееся на рубеже весны и лета, едва не стоило Бонасюку жизни. Сперва ему крепко досталось от Близнеца со Следователем. Это когда Андрей с Кристиной скрывались от милиции на даче Виктора Ледового, в то время как сам Ледовой сидел в следственном изоляторе. Следователь, Близнец и их шеф, полковник Украинский, трясли Вась-Вася, как взбесившиеся от голода кабаны дикую грушу, выбивая сведения, каких у Бонасюка и в помине не было. Правда, худа без добра не бывает. Чуть позже те же Следователь с Близнецом спасли Бонасюку жизнь, когда вышедший на волю и хватившийся бриллиантов Ледовой послал рецидивистов за Вась-Васем на Оболонь. Уголовники бы искромсали Бонасюка на куски. Между милиционерами и бандитами завязалась ожесточенная перестрелка, в которой стражи правопорядка взяли верх. Последовавшие затем полторы недели выдались для Бонасюка исключительно тревожными: жена то ли томилась в КПЗ, то ли бежала с любовником. Кума Анна Ледовая угодила в психлечебницу, а ее муж трагически погиб. Шла настоящая криминальная разборка, с непредсказуемой пока развязкой. Василий Васильевич находился под неусыпным надзором милиции. Но, к счастью, в конце концов обошлось. Горячо любимая Кристичка, на которую он и сердиться никогда толком не мог, вернулась под конец июня. Милицейский прессинг ослаб. Вась-Вась снова открыл сауну. Бандиты Олега Правилова в баньке больше не появлялись. Им стало не до Бонасюка. Полковник Украинский куда-то пропал. Он безусловно, продолжал работать в органах, но с горизонта Вась-Вася исчез. Правда, Следователь с Близнецом, время от времени, напоминали о себе, к середине лета убедив Бонасюка, что крыши, лучше МВДэшной, не придумаешь, «…как не пыжься».

– От добра добра не ищут, Бонасюк. – Заявил Следователь, и Вася не нашелся с ответом. Но, поскольку вопрос с Ледовым закрылся, милиционеры Бонасюку не докучали. Подъезжали, раз в месяц, за двумя сотнями долларов, по сотке на брата, и пропадали до следующего раза. «Мне, поистине, теперь этим крысам по гроб жизништаны поддерживать, – сокрушался Василий Васильевич, расставаясь с очередными салатовыми купюрами некогда самого вероятного противника, – теперь от них отделаться, все равно что Жучке клещей из-под хвоста выгрызть». Не то, чтобы Следователь и Близнец стали полноценной Васиной крышей. Никаких гарантий они, естественно, не давали, на стрелки ездить не собирались, а просто доили Бонасюка, «по маленькой». Вась-Вась платил беспрекословно. Благо, от клиентов в сауне отбоя не было, так что финансы позволяли. Кристина об этом не знала. В вопросе своих отношений с Близнецом и Следователем Василий Васильевич проявил невиданную доселе скрытность. Поскольку мысли жены были заняты другим, тайна Вась-Вася так и осталась неприкосновенной, как знаменитая Военная Тайна Мальчиша-Кибальчиша.

В августе Кристина планировала ложиться на лечение. Андрея она после Крыма не видела. Да и сам Бандура перестал нервировать их звонками, доводившими Вась-Вася до нервных коликов. Стоило Бандуре свирепо засопеть в трубку, как у несчастного подгибались ноги, подпрыгивало давление и пробуждалась язвенная болезнь. Теперь же Андрей, очевидно, обиделся. Кристина полагала, что это к лучшему.

Вот тут-то жизнь и внесла коррективы. На сауну Бонасюков наехали рэкетиры. Василий Васильевич, зная, что на Следователя с Близнецом рассчитывать нечего, все же обратился к ним за помощью. Но, как и многие «крыши» того времени, милиционеры брали деньги ЗА ЗАЩИТУ ОТ СЕБЯ САМИХ.

– Нечего больше делать, Дима, как из-за какого-то толстожопого гада на бандитские пули нарываться, – усмехнулся Следователь, едва за Бонасюком закрылась дверь. Близнец придерживался того же мнения:

– Пускай губу закатает, образина жирная. Иж, умник, нашел себе, бля, Матросовых.

Вася, по привычке, упал в ноги Кристине:

– Кристичка! Поистине! Неприятности у нас! Бандиты наехали! Говорят, от какого-то Пузыря!

Но, Кристина, после падения Виктора Ледового и заточения кумы Анны в психлечебницу, утратила былые возможности. Иначе говоря, все ее связи, сосредотачивавшиеся на куме Анне, как жизнь Кощея Бессмертного в пресловутом яйце, ныне сидели в камере со стенами, выложенными толстыми резиновыми матами.

– От какого Пузыря, Вася?! – похолодела Кристина, пытаясь не поддаться панике.

– Группировка такая! – тараторил Вась-Вась, так широко надувая щеки, что в иных обстоятельствах она бы наверняка рассмеялась. – Пузырь, – продолжал Вася. – Авторитет, то есть.

Выходить напрямую на Правилова Кристине показалось не с руки. Вот и довелось, волей-неволей, вспомнить о брошенном Андрее. Более того. Он показался той самой соломинкой, за какую хватается утопающий. Кристина позвонила Бандуре, и он сразу согласился приехать.

Впрочем, поначалу Андрей встретил ее неприветливо. Воротил нос и делал все, чтобы казаться высеченным из гранита. Голос молодого человека дрожал. От обиды и чего-то еще, что Кристина немедленно распознала. Тем самым всепроникающим женским чутьем, обмануть которое по силам не каждому. По крайней мере, не такому малоопытному пионеру, каким в житейских делах казался и был Андрей.

Для начала Кристина пустила слезу. Затем, она приникла щекой к плечу брошенного любовника и так жалобно всхлипнула, что дрогнуло бы и бетонное перекрытие. Футболка Андрея увлажнилась. Ее слезы были горячими.

В общем, к исходу первых пятнадцати минут оборонительные редуты, выстроенные Андреем накануне, оказались сметены, словно глиняная плотина могучим весенним паводком. Не прошло и часу с момента их встречи в кафе напротив Окружного военного универмага, как они очутились в квартире Бандуры на бульваре Лепсе. Молодой человек боролся со штанами, у которых очень некстати заело зиппер, и пожирал глазами Кристину, устроившуюся на диване в одних трусиках. Пошедшего на них материала едва ли хватило бы на хороший носовой платок. Трусики были ослепительно белыми, сочетаясь со смуглой кожей и каштановыми волосами Кристины такой гремучей смесью, что у Андрея в три секунды отключились мозги.

Будь на месте Андрея такой тертый калач, как Атасов, он наверняка бы задумался о том, что надевая подобную вещицу, Кристина рассчитывала произвести впечатление. Навряд ли женщина, если только она не закоренелая модница, станет натягивать два квадратных сантиметра ткани, в каких, грубо говоря, ни лечь, ни встать, ни пройтись.

Но, поскольку Андрей был самим собой, мысли о том, что их встреча совершенно хладнокровно спланирована, не зародились у него в голове. Может, и к лучшему.

Разделавшись, в конце концов с одеждой, Андрей влез на кровать, целеустремленный, как выпущенный на свободу сперматозоид. Кристина потянулась навстречу, завладев его самым чутким на этот момент органом.

– Давай начнем не с этого! – взмолился Андрей, предполагая, что не выдержит долго.

– Разве ты потом не сможешь? – на секунду отвлекшись, спросила она.

– Смогу, но…

– Тогда без никаких но. Я за ним соскучилась. Не мешай. Дай нам побеседовать.

Он уступил, и через минуту уже дышал, как астматик, а через две извивался угрем, расплескивая похожую на разогретый клей субстанцию. Кристина растерла ее по животу и груди, словно крем.

– Черт! – Бандура смахнул выступивший на лбу пот. – Как же ты это делаешь…

– У тебя не получится, – она элегантно стащила трусики. Вороные волосы на лобке были подстрижены аккуратной полоской, – А теперь покажи даме, зачем у французов во рту язык. – Откинувшись на подушки, Кристина заложила левую руку за голову, натянув правой кожу внизу живота, чтобы открыть ему дорогу. Андрей припал к ней, как умирающий от жажды, позабыв обо все на свете. Как и большинство брюнеток, она была терпкой на вкус. Эта терпкость лишила его остатков мозгов.

Когда Кристина кончила, дрожа всем телом, Андрей был уже готов.

– Поставь меня, как тебе нравится, – томно попросила она. Бандуре нравилось находиться позади партнерши. Она ничего не имела против. Эта поза открывает оперативный простор для рук, Андрей знал, чем занять ладони.

В следующие полтора часа Андрей взрывался четыре раза. Кристине тоже не довелось притворяться, имитируя опустошительные оргазмы.

«Да, все-таки славно», – размышляла Кристина, вытянувшись в изнеможении поверх скомканной, напоминающей модель лунной поверхности простыни. Она еле заметно шевелила пальчиками ног, дыша полной грудью и наслаждаясь сладкой истомой, разливающейся волнами по телу. Андрей с закрытыми глазами лежал под боком, прижавшись лицом к левой груди. Кристина чувствовала, как его ресницы щекочут кожу.

Дав партнеру немного отдышаться, (очень благоразумно, потому как далеко не все дела двигаются с места лихим кавалерийским налетом), Кристина осторожно подошла к тому, что ее беспокоило в первую очередь: