Два шага на небеса Дышев Андрей
– А в первую не мог? – со злой усмешкой спросил Виктор. – В самую удобную, потому как она без двери? А, господин сыщик?
– Попробуйте, – предложил я. – Может быть, вам удастся сделать это за две секунды.
– Кроме меня, на яхте есть более сильные и ловкие пассажиры, – ответил врач. Он намекал на меня столь грубо и безосновательно, что я не счел необходимым возразить.
– Спасибо, – поблагодарил я и вышел в коридор.
– Ну, разоблачил кого-нибудь? – спросил генерал. Я не ответил, подошел к каюте капитана, открыл ее и зашел в гостиную. Пошарил рукой по стене и зажег свет. Никого. Порядок. Журнальный стол чист. Я повернулся к черному ящику, потянул за дверцу и посмотрел на пустой бронзовый крючок под биркой с цифрой 7. Дубликата ключа от седьмой каюты не было. Собственно, это я и ожидал увидеть.
Подойдя к двери, ведущей в спальню, я медленно приоткрыл ее. Луч света упал на лицо Лоры, спящей на низкой широкой тахте в обнимку с большим матерчатым львом. Ее зрачки беспокойно двигались под закрытыми веками, дыхание было глубоким и медленным. Девушка пребывала в глубоком сне. Впрочем, в этой спальне, надежно изолированной от коридора, немудрено было крепко спать.
Я вернулся в коридор. Словно мое зеркальное отражение, на противоположной стороне появился Виктор. Он намеревался закрыть за собой дверь, но я остановил его движением руки.
– Извините, я должен забрать одну вещицу…
Зайдя в прихожую, я поднял с пола газету и обернул ею монтировку.
– И еще! – позвал я врача, который уже повернулся ко мне спиной. – Я бы хотел, чтобы вы пока остались здесь.
От этих слов Виктор взорвался.
– Вот что! – визгливым голосом известил он. – Я вовсе не намерен подчиняться вашим глупым прихотям!
– Это не глупая прихоть, – спокойно ответил я. – Кто-то уже второй раз пытался совершить преступление. И нет ничего странного в том, что мне, например, захотелось выяснить, кто же этот мерзавец. Я достаточно ясно выражаюсь?
Врач, внимательно выслушав меня, кивнул и, ухмыляясь краем рта, уточнил:
– Вы считаете, что все мы в равной мере попадаем под подозрение?
– Безусловно.
– И вы в том числе?
– И я в том числе.
– В таком случае почему вы определили для себя привилегии? Почему вы взяли на себя роль сыщика? Кто наделил вас правом устраивать допрос моей матери? Почему позволяете себе поднимать с пола разные предметы? Или заходить в каюту капитана?
– А в России так принято, – примирительно сказал генерал, пытаясь разрядить напряженную обстановку. – Власть сначала надо схватить за жабры, а потом придумать оправдательный для себя закон… Вот что, мужики! Пошли лучше по каютам! А предварительно не помешало бы остограммиться.
– Генерал, – произнес я раздосадованно, – неужели вы можете сейчас спокойно уснуть?
– Переигрываешь, – дружелюбно шепнул мне генерал и взял под руку. – Врачу не хочется прилюдно объявлять, что его матушка двинулась мозгами. Что ты на него наезжаешь? Не было ничего, поверь мне!
Последние его слова Виктор не мог не услышать, и едва я попытался представить генералу «вещдок», который держал в руке, как Виктор язвительно заметил:
– А что касается этой железки, так это вас надо допросить, почему она оказалась в вашей бывшей каюте. Не вы ли сами сняли ее со щита?
– Хорошо, – сквозь зубы произнес я. – Черт с ней, с монтировкой! (Виктор победно усмехнулся и повернулся ко мне спиной.) Но вы объясните, почему дверь оказалась открытой, если Дамира заперла ее изнутри!
– Спокойной ночи! – не оборачиваясь, сказал Виктор, зашел к себе и с силой захлопнул дверь.
– Пошли, пошли, водочки выпьем! – похлопал меня по плечу генерал и потащил к лестнице.
– Тысячу извинений, – мило улыбнувшись, сказала Алина и с мягкой настойчивостью выдернула из моей руки монтировку, обернутую газетой.
Мизин, продолжая разрывать рот зевотой, посмотрел вокруг себя и спросил:
– Все? Построение закончено? Можно разбредаться по норам?
Я сгорал со стыда и не мог избавиться от чувства, словно был одет в клоунский колпак, в котором устроил бездарнейший спектакль; все зрители, плюясь и вполголоса чертыхаясь, расходились по каютам, а я продолжал кривляться, надеясь сорвать аплодисменты.
– Бывает, – попытался успокоить меня генерал, словно прочитал мои мысли. – Я тоже, как услышал ее вопль, подумал, что режут. В этом месте у женщин броня тонка, – добавил он и постучал себя пальцем по лбу. – Особенно когда всю жизнь без детей, без семьи, без цели…
– Извините, – сказал я, не дослушав генерала, и, круто повернувшись, побежал вниз. – Алина, подожди!
Девушка уже нажала на ручку двери и, замерев в этом незавершенном движении, повернула голову и с удивлением посмотрела на меня.
– Подожди! – повторил я, вплотную подойдя к ней. – Я к тебе.
– Пропал мужик! – сочувствующе произнес генерал, хотел плюнуть под ноги, да передумал и пошел наверх.
Алина демонстративно взглянула на золотые часики, скользящие по ее тонкой руке, как индийский браслет.
– Второй час ночи. По-моему, уже поздно.
– Поздно будет завтра, – ответил я и, положив свою ладонь поверх ее ладони, надавил на дверную ручку.
В своем богатом воображении я переусердствовал, создавая виртуальный образ Алины. Невеста Нефедова не хотела становиться моим союзником, которому я мог бы доверять в той же степени, как и Валерке. Свою душу Алина держала за семью замками.
– Ну? – спросила она, пустив меня только в прихожую и заслонив собой проход в комнату.
– Зачем тебе монтировка?
– А тебе зачем?
– Если ты надумала снять с нее отпечатки пальцев, то найдешь на ней только мои «пальчики», – предупредил я. – Дело в том, что преступник пользовался газеткой, а я, когда этой штукой взламывал ящик с жилетами, не пользовался. Соображаешь?
– Это хуже, – ответила Алина. – Что еще?
– Мне кажется, ты мне не доверяешь, – признался я.
Алина молча пожала плечами. Я не понял, как расценить этот ее жест.
– Переведи! – потребовал я. – Скажи что-нибудь!
– Да. Не доверяю. Только не тебе, а твоему профессионализму.
– Конечно! – в чувствах взмахнул я руками. – Тебе легко судить со стороны! Ну как я мог справиться с этим стадом баранов?!
– Ты их распугал, дружочек. Вместо того чтобы тихонечко присматриваться, побольше думать и анализировать, ты принялся командовать. Надо было принять условия игры, которую все поддерживают, которая всем выгодна. Залечь на дно, понял?
– Какая же ты умная! – не сдержался я. – Залечь на дно! Да ты понимаешь, что у преступника остался дубликат ключа, которым он открыл дверь! Да еще и фонарик! По горячим следам все это можно было легко найти – в карманах, в тапочках, в трусах, черт возьми!
– Ну-у, – протянула Алина, – Стелла наверняка бы с удовольствием стянула с себя трусики. Но как бы ты стал обыскивать генерала?
– Руками! – рявкнул я и, сжав кулак с суставным хрустом пальцев, вскинул его вверх, словно ударил невидимого врага снизу по челюсти.
– Не уверена, что у тебя получится что-нибудь путное, – с сомнением сказала Алина и пошла в комнату, тем самым приглашая меня за собой.
– Помоги мне! – взмолился я, наверное, первый раз в жизни признаваясь перед девушкой в своем бессилии. – Я уже разбил голову об эти бетонные стены! Я уже по горло закопался в факты, но не могу их сложить.
– Не знаю, не знаю, – произнесла Алина, села в кресло и пристально посмотрела мне в глаза.
– Чего ты не знаешь? – злился я. – Мы же одно дело делаем!
– Одно, – согласилась Алина и опять замолчала, чего-то ожидая от меня, может быть, еще каких-нибудь веских доводов. Но у меня уже не было ни доводов, ни слов, ни сил.
– Как хочешь, – прошептал я и сел посреди каюты на пол. – Пусть хоть весь мир отвернется от меня. Это уже дело принципа. Если хочешь, это дело моей чести. И я его распутаю, чего бы мне это ни стоило. Рано или поздно, но я это сделаю, даже если мне придется сорвать все двери со всех кают, взломать палубу и затопить этот поганый «Пафос»!
Должно быть, мой пафос о «Пафосе» несколько смягчил сердце Алины. Она попросила меня встать с пола, сесть за стол и спокойно, без крика, изложить свои соображения относительно недавнего происшествия. Я попросил ручку и лист бумаги, нарисовал схему яхты и в течение пяти минут объяснил ей, почему подозреваю только двоих пассажиров в попытке убить меня: генерала и Мизина.
– За две секунды, которые были отпущены преступнику, можно было скрыться только в этих пяти каютах: с третьей по шестую плюс каюта капитана, – растолковывал я. – Лору я вычеркиваю: девчонка глубоко спала, когда все случилось. Тебя, разумеется, я тоже вычеркиваю.
– А Стеллу по каким соображениям ты вычеркнул? – спросила Алина.
– Стеллу? – зачем-то повторил я, понимая, что ничего умного сейчас не скажу. – Когда я выбежал в коридор, она тоже выглянула. Ее лицо было совершенно заспанным, подделать такое невозможно. К тому же она была замотана в простыню. Смешно предположить, что она вломилась ко мне с монтировкой и в простыне! Или вообще голой! Согласись, что это совершенно невозможно! Это даже смешно!
Алине не было смешно.
– Вот видишь, – с сожалением ответила она, отрицательно покачивая головой, словно профессор провалившемуся на экзамене студенту. – Стоило тебе переспать с девушкой, как ты подсознательно вычеркнул ее из списка подозреваемых, хотя никаких серьезных оснований для этого нет. Как же теперь прикажешь верить твоей интуиции, твоим заверениям? Тебя же запросто можно купить!
Хитрая, хитрая, хитрая бестия! Она заранее знала, что я буду выгораживать Стеллу, и нарочно попросила меня разложить перед ней все свои доводы и выводы. В любой бабе на уровне инстинкта лежит ненависть к сопернице. Даже не претендуя на меня, Алина все равно с неприязнью относилась к Стелле.
Я скомкал свою схему.
– Все, – ответил я. – Больше мне нечего тебе сказать. Спокойной ночи!
Я вышел в прихожую и взялся за ручку двери.
– Кирилл! – позвала меня Алина и сама вышла ко мне. – Я не хотела тебя обидеть. К твоим чувствам я отношусь с большим уважением и не сомневаюсь, что ты искренне любил Валеру. Но ты должен меня правильно понять. Я вынуждена отказаться от твоей помощи, потому что на все сто процентов уверена только в себе. Для меня, если хочешь, это тоже дело чести. Позволь мне самой завершить его.
– Завершить? – не поверил я тому, что услышал. – Ты сказала «завершить»?
– Да, я не оговорилась, – подтвердила Алина.
– А ты не заблуждаешься? – с сомнением произнес я. – Еще только вчера ты вешала на меня всех собак, совершенно убежденная в том, что преступник – я. А сейчас ты говоришь о завершении дела?
– Именно так. Сначала я ставила на тебя, и ты путал мне все карты. Но как только версия с тобой отпала, горизонт прояснился, и я прозрела.
– Значит, тебе известно имя преступника, который убил Валеру? – с некоторым скептицизмом спросил я.
– Думаю, что да.
– И ты можешь его назвать?
– Нет.
– Это каприз? Или принцип?
– И то, и другое. А еще опасение, что ты спугнешь его.
– Ну, дорогая, – произнес я, потрясенный тем, с какой легкостью Алина унижала меня, – я уже сам себе кажусь этаким дебильным увальнем с узким лбом, который способен только ломать двери да сворачивать челюсти.
Алина выразительно посмотрела на меня, вздохнула и устало спросила:
– Ну что ты от меня хочешь? Чем я могу тебе помочь?
– Ответь, пожалуйста, всего на три вопроса, и я уйду. Это ты подкинула записки мне и госпоже Дамире?
– Да. Хочешь знать, зачем я это сделала? Ты производил слишком много шума в своей сыскной работе и мог случайно – я повторяю: случайно! – выйти на преступника и спугнуть его. И я решила пустить тебя по ложному следу.
– Прекрасно! У меня нет слов! Значит, ты хорошо помнишь стиль анонимного письма? И, должно быть, видела оригинал? Какой абзац Валера закрыл перед тем, как снять с него копию?
Алина смотрела на меня с иронией и сожалением.
– Там речь шла обо мне. Текст был приблизительно такой: «Насколько мне известно, вы собираетесь жениться, и потому деньги вам будут очень кстати». Валера посчитал, что об этом тебе знать необязательно. О чем ты еще хочешь спросить?
Я чувствовал себя так, словно проиграл в рулетку все фишки, кроме последней, и решил пойти ва-банк, поставив ее на «зеро».
– Это генерал?
Алина отрицательно покачала головой.
– Я же тебя предупредила, Кирилл, что не назову имени. Могу сказать одно: если ты думаешь, что многое тебе уже известно, то глубоко ошибаешься. Это очень сложное дело, намного сложнее, чем тебе представляется… Криминальный марьяж! И ты еще очень, очень далек от истины.
Алина в очередной раз ткнула меня, как слепого кутенка, носом в молоко. Я снова взялся за ручку двери.
– Благодарю за приятную беседу, – сказал я. – Значит, каждый идет своей дорогой?.. Что ж, до встречи на финише!
– Если, конечно, мы там встретимся, – ответила Алина и как-то странно взглянула на меня, отчего у меня по спине прошел холодок.
Глава 30
Алина права. Безусловно права. Я, может быть, сам того не замечая, строил все свои гипотезы, основываясь на симпатиях и антипатиях. Как-то само собой получилось, что я больше доверял тем, кто вызывал во мне положительные эмоции. Это интуиция, без нее трудно обойтись, но я слишком много придавал ей значения. Теперь я должен был кинуться в другую крайность и уподобиться Алине, которая не доверяла и не верила никому. Я должен был безоглядно следовать методу Валеры, который все подвергал сомнению. «…Кто А. на самом деле??? Вместо молодой жен. может оказаться пожилой мужч.». Он был готов принять самую невероятную версию и отказаться от очевидного, и только на этом безоговорочном скептицизме профессиональные сыщики добиваются результатов. А Валерка был профессионалом.
Только так: подвергать сомнению то, что, казалось бы, уже очевидно. А действительно ли в каюту Дамиры кто-то проник? А действительно ли ее сын никого не видел в коридоре? Может быть, он просто не хотел об этом говорить? А правда ли, что ему не было известно о нашей с Дамирой рокировке? А вообще, черт возьми, сын ли он Дамире?..
Кажется, я слишком лихо помчался на своем скептицизме, и меня далеко занесло. Тем не менее последний вопрос мне показался весьма интересным. Если пофантазировать и предположить, что между Виктором и Дамирой такая же родственная связь, как между мной и Алиной, то на горизонте появляются любопытные выводы. Виктор, теряя свое единственное и самое сильное алиби сына перед матерью, тотчас попадал под подозрение. В этом случае уже нельзя было категорически отрицать, что Виктор пытался грохнуть спящую Дамиру – именно Дамиру, а не меня, но женщина так закричала, что он вынужден был ретироваться. В прихожей подождал минуту, другую, хлопнул дверью для пущей убедительности и опять подбежал к кровати, но уже в роли нежно любящего сына.
Я вспомнил недавний случай с нападением на Мизина. Раненого студента первым обнаружил генерал, а спустя несколько секунд – Виктор. Врач тотчас перетащил Мизина к себе в каюту и принялся оказывать ему помощь. Почему он не сделал это в коридоре, который даже по гигиеническим показателям ничуть не грязнее каюты? Не для того ли, чтобы затем, если его кто-то начнет подозревать, объяснить появление в каюте следов крови на ключах, дверных ручках и других предметах, к которым доктор мог нечаянно прикоснуться выпачканными в крови руками?
– Ты объявил голодовку? – спросил меня генерал.
Я действительно ничего не ел и только рассеянным взглядом смотрел в бульонную чашку. Неожиданная версия с доктором, к которой подтолкнул новый метод расследования «не верить никому», меня потрясла. Мне уже казалось странным, что я раньше не додумался до такой элементарной вещи, которую давно подметила народная мудрость: громче всех «держи вора!» кричит вор. Я оказался в плену у стереотипа: раз Виктор оказывает помощь пострадавшему, значит, нанести удар мог кто угодно, но только не он.
Только бы не выдать себя, свое волнение, думал я, не смея оторвать взгляда от чашки и взглянуть на врача, который медленно жевал тосты с арахисовым маслом, сидя напротив меня.
– Ты себя неважно чувствуешь? – снова спросил генерал.
– Да, – ответил я.
Второй раз преступник прокалывается, мысленно разговаривал я с самим собой, как с невидимым собеседником. Эти промахи должны пошатнуть его самообладание. Никакая нервная система не выдержит такого напряжения, и всерьез стоит опасаться, что он вот-вот проломит кому-нибудь голову рукояткой от лебедки или запустит в глаз вилку… Алина в более выгодном положении. Сидит серой мышкой в салоне и весь день напролет читает. Даже Мизин не смог найти против нее компромат. А она тем не менее намерена завершить расследование. Вот это показатель! Вот это работа ума!
…С чем же она сравнила это дело? Она сказала: марьяж? Да, криминальный марьяж! Что означает это слово? Кажется, набор мастей в карточной игре. Полный набор! Странное сравнение. Может быть, она хотела сказать, что не ограничивается тем, что подозревает кого-либо из пассажиров? Сколько же человек она может подозревать? Двоих? Троих? Или всех, кто есть на борту «Пафоса», исключая, может быть, меня и автора письма?
…Вот в чем я еще ошибался: меня раздражало, что автор письма не раскрывается передо мной, и я сам начал его вычислять, я захотел найти его среди пассажиров яхты любой ценой, и это стало моей главнейшей задачей. Но надо было понять: если автор письма не раскрывается, значит, либо он этого по каким-то причинам не желает, либо его на яхте нет, и бессмысленно биться головой в переборку.
…Она унизила меня! Она сказала: ты – пустое место. Распутать это дело тебе не по зубам. Девчонка упрекнула меня в бессилии!.. Никто и никогда не причинял мне большую боль, нежели она!..
На мою тарелку шлепнулся тонкий срез ветчины. Бледно-розовый, толщиной в дискету, отвратительный на вкус, в котором не было ничего мясного, он чем-то напоминал карту, положенную рубашкой вверх. Я подцепил его вилкой и перевернул. И там – бледно-розовая пористая поверхность. Очень символично. Словно кто-то сделал ход картой, но нельзя было понять, насколько сильный этот ход – или шестеркой, или козырным королем. Чем в таком случае ответить? Сыграть ва-банк, кинуть козырного туза? А если вдруг потом выяснится, что я побил шестерку, сделав выстрел из пушки по воробьям?
Я поднял глаза. Мой взгляд весил несколько пудов в отличие от взгляда Мизина – легкого, маневренного, неощутимого, которым студент шарил по столу в поисках пищи. Мизин напоминал голодную дворнягу, которой бросили хлебные крошки; не полагаясь на зрение, псина водит из стороны в сторону носом, почти касаясь земли, и липким языком собирает крошки вместе с песком. «Что я знаю об этом человеке? – думал я. – Ничего. Студент какого-то неизвестного вуза, малоумный, всегда голодный молодой человек в возрасте от двадцати до тридцати, который почти открыто, не стыдясь, подслушивает под дверьми кают, а затем, пользуясь врожденным интересом людей к сплетням, продает услышанное всем, кому это нужно. Все знают, что он негодяй, и Мизин сам должен предполагать, что он негодяй, но при этом он всегда улыбчив и приветлив и совершенно откровенно чередует на своем лице маски. За столом он умник, способный лишь некстати вставить в разговор малоизвестные термины. Вне стола он скрытный и скользкий тип, бронзовый идол, чья душа, как и каюта, всегда надежно закрыта от посторонних глаз, но, бесспорно, черна и порочна».
Рядом с ним, на противоположной стороне стола, играла с едой Стелла. Не ела, а именно играла. В городах бывают районы, в которых можно только развлекаться; на побережье Ялты тьма-тьмущая заведений, в которых можно только получать удовольствие и абсолютно невозможно работать, лечиться, духовно обогащаться и тому подобное. Стеллу можно было использовать только для постели и ни для чего другого. Есть такая нередкая женская особенность. Она вся, от головы до ног, представляла собой универсальный комплекс секс-шоу. Убери из нее эту функцию, и человека не станет. Будет пустое место.
О Стелле я знал еще меньше, чем о Мизине. Девчонка случайно попалась мне ночью на шоссе. Грязная, мокрая, в рваной майке. Где она была? На какой-нибудь даче в районе Перевального, где компания подвыпивших парней нехорошо повела себя с ней? Но как после такого стресса, всего два дня спустя, она смогла с улыбкой прогуливаться по палубе «Пафоса» и строить мне глазки? А что это за щедрый жест Виктора, который не колеблясь купил первой попавшейся пациентке путевку в круиз стоимостью больше тысячи долларов? И девочка с легкостью отправилась в плавание, не задумавшись о том, что такие подарки просто так не делаются? Невероятно. Значит, она согласилась оказать Виктору какую-то услугу. И, быть может, ее поведение, ее не вполне пристойные манеры, ее неясная роль в «криминальном марьяже» и есть та самая услуга Виктору?
Ах, господин доктор! Немногословный, порой замкнутый, подчеркнуто интеллигентный, единственный из всех пассажиров, кто заправляет салфетку под воротник. Он весь – комок нервов, сгусток раздражения и недовольства, слабо замаскированный под обостренное честолюбие. Мне казалось, я знаю о нем больше, чем о ком-либо другом: детство, проведенное в посольстве СССР на Кипре, гибель отца во время событий двадцатого июля семьдесят четвертого года, мать, оставившая семью много лет назад и недавно разыскавшая сына, повзрослевшего почти на тридцать лет… Но обо всем этом я узнал от Стеллы, от девушки, которая Виктору была должн а. Можно сказать, Виктору было выгодно, чтобы я узнал об этом, а это равносильно тому, что я ничего о нем не знал.
Госпожа Дамира держится за сына столь же ревностно, сколь Виктор держится за Стеллу. Он словно копировал ее: Дамира нашла сына – сын нашел Стеллу; Дамира взяла на себя расходы сына в круизе – Виктор взял на себя расходы Стеллы. Дамира заинтересована в сыне в той же степени, как сын в Стелле. Это обрывок цепи с равными по весу звеньями, и в то же время легко заметить, что Виктор очень дорожит матерью, но это чувства скорее не сына к матери, а бизнесмена к надежному компаньону. Он ревностно следит за тем, чтобы с ней все было в порядке, чтобы она не заболела, не отравилась дымом. Надеется на богатое наследство, которое неожиданно свалилось ему на голову вместе с мамочкой? Или…
Но что же госпожа Дамира? Она менее всего похожа на утонченную даму, душу которой терзает ностальгия по прошлому и не дает покоя чувство вины за ошибки молодости. Ее агрессивность к Стелле не увязывается с тем имиджем, в который Дамира воткнула себя: помалкивала бы лучше, чем отгонять от засидевшегося в холостяках сына девок. И боится правды. Боится сыска, любого проявления любопытства к ее жизни. В унитазе сгорают фотографии римских музейных экспонатов – это лишь то, что удалось вынюхать Мизину.
Капитан очень осторожен и не скрывает этого. Это его качество можно списать на ревностное стремление сохранить «Пафосу» доброе имя и, соответственно, клиентов и прибыль. Но вот чего я не могу понять – как он собирается сохранить свое доброе имя, предлагая преступнику, которого разыскивает милиция, тайно сбежать с яхты.
Мой дорогой генерал, страдающий барскими замашками, похож на бетонную стену, которая легко превращается в песок, едва прикоснешься к ней рукой. Лишившись власти, он навязывал кому попало свою дружбу, чтобы на ней имитировать власть, и, должно быть, получал тихое счастье от того, что ему иногда удавалось заманить меня к барной стойке. Но не укладывалось в голове, как можно восьмой раз подряд тратить большие деньги на то, чтобы пить русскую водку на борту одной и той же яхты. У меня тоже бывали причуды, но генеральская в моем понимании была запредельной.
Круг замкнулся на Алине, которая ела изящно, неторопливо, но с хорошим аппетитом, словно его наличие говорило об отсутствии вопросов, которые так меня мучили.
– Может быть, вас укачало? – спросил Виктор, столь бережно прижимая к губам салфетку, словно боялся их раздавить, как спелые вишни.
Стелла одарила меня взглядом, в котором без труда можно было прочесть: «Так тебе и надо!»
– Перебрал вчера? – спросил генерал на ухо.
– Когда меня на лодке укачивает, – громко сказал Мизин, отвлекая словами внимание сидящих за столом, дотянулся до перечницы и до черноты засыпал ломтик сыра, – то я жую листья.
– Какие еще листья? – спросила госпожа Дамира низким и чуть хрипловатым голосом курящей женщины.
– Всякие, – ответил Мизин, энергично работая челюстями. – Будьте добры, хлеба подайте!.. Например, какую-нибудь хвою. Пихту, скажем. Или елку. Помогает сразу. А еще полезно смотреть в одну точку.
– Интересно, где на море можно раздобыть пихту? – удивленно спросила Дамира, оглядывая безучастные лица. – Не представляю, как среди волн может появиться дерево?
– Вы хотите меня о чем-то спросить? – проговорил Виктор, сложив салфетку конвертом сверху тарелки.
Я не сводил глаз с врача.
– Да, но вы вряд ли ответите.
– Во всяком случае, обещаю, что постараюсь, – заверил Виктор.
– Почему вы хотели меня убить?
– Меня никогда не укачивает! – громко говорила Дамира. – В любой шторм я держусь как морской волк!
– Главное, как себя настроить, правда? – Мизин увидел в Дамире единомышленницу.
– Вне всякого сомнения!
– Сто грамм и часик покемарить на корме – все как рукой снимет, – посоветовал мне генерал.
– Да, вы правы, – ответил мне Виктор после недолгой паузы. – На этот вопрос я не смогу ответить. Потому что не понимаю.
– Не понимаете вопроса или меня? – уточнил я.
– Побеседуйте об этом лучше с кем-нибудь другим, – ответил Виктор и отодвинулся от стола.
Глава 31
Обсуждение моего самочувствия постепенно сошло на нет. Разговор за столом угас. В кают-компанию вошел капитан.
– Что-то давно его не было, – вполголоса произнесла Дамира, по глазам присутствующих догадавшись о том, кто появился за ее спиной.
– Господа, – заявил капитан, – в связи с ночным происшествием я вынужден объявить на яхте чрезвычайное положение.
На мгновение за столом воцарилась тишина. Звякнула вилка в руке Мизина. Он разжал челюсти, но губы его оставались сомкнуты, отчего лицо удлинилось, а щеки ввалились еще больше.
– Хорошо, что не военное положение, – пробормотала Дамира.
Генерал ковырялся в зубах тонкой деревянной палочкой. Его лицо ничего не выражало, словно капитан объявил прогноз погоды. Стелла, улыбаясь краем рта, взглянула на меня и подмигнула. Доктор замер, глядя, как советовал Мизин, в одну точку. Алина рассматривала отпечаток кофейной гущи на стенках чашки, ее лицо наполовину было закрыто белой челкой.
Капитан, нервно играя связкой ключей на медном кулоне в виде корабельного штурвала, выжидал. Он полагал, что продолжительная пауза исключит двусмысленность его первой фразы.
– В связи с этим прошу всех до обеда находиться в своих каютах и не покидать их. К сожалению, я не могу поручить проведение дознания господину Нефедову, потому как он единственный пассажир, который имел минувшей ночью доступ к запасным ключам.
Снова пауза. Если бы все взгляды, направленные в меня, обратить в аплодисменты, кают-компания задрожала бы от грохота рукоплесканий.
– Надеюсь, что никто из вас не станет возражать, – продолжал капитан официальным тоном, – что я поручил провести дознание генералу, человеку, которому нет оснований не доверять.
Госпожа Дамира скорчила гримасу недоумения. Доктор побледнел, казалось, что он превратился в ледяную скульптуру и сейчас начнет звенеть. Мизин, снова жуя, одобрительно кивнул головой и прицелился в солонку, в которой еще оставалось немного соли. Стелла, выразительно артикулируя, что-то беззвучно говорила мне, но я не умел читать по ее слишком большим губам. Алина улыбалась, рассматривая нарисованный на салфетке цветок.
– Это вынужденная мера, направленная на сохранение вашей же безопасности, – завершил капитан. – Прошу отнестись к ней с пониманием.
Врач вскинул голову. Кроме меня, на Виктора никто не смотрел, тем не менее внимание всего стола было сосредоточено именно на нем. Все ждали реакции доктора.
– Капитан, – медленно произнес Виктор, по своему обыкновению не поворачиваясь к собеседнику лицом, – вы отдаете…
– А что касается вас, господин Челеш, – неожиданно жестко перебил его капитан и хлестнул себя по ладони цепочкой, на которую были нанизаны ключи, – то хочу предупредить: если вы откажетесь выполнить мое требование, нам с генералом придется посадить вас под временный арест в трюм.
– Замечательно! – воскликнула госпожа Дамира. – Дальше некуда!
Виктор, багровея, нашел в себе силы усмехнуться:
– В трюм? А разве он уже не занят?
Ничего не ответив, капитан вышел. Я смотрел на перекошенные лица. Мизин продолжал стоять с открытым от удивления ртом и с шуршанием чесал бритый затылок. Стелла крутила головой, глядя то на генерала, то на меня, и в ее глазах блестел азарт подростка, когда он видит на улицах города танки и вооруженных солдат. Алина откинулась на спинку стула и, скрестив на груди руки, спросила:
– Генерал, позвольте узнать: а о чем вы будете спрашивать?
– Да! – присоединилась Дамира. – Очень интересно, о чем вы будете нас допрашивать.
– Друзья, – примирительно сказал генерал. Мне показалось, что без капитана среди нас он чувствовал себя не в своей тарелке. – Друзья мои! Ничего страшного не произошло! Я зайду к каждому и задам всего несколько простых вопросов… Не надо паники, прошу вас! Не надо так бурно реагировать!
– А какие вопросы? – с томным придыханием произнесла Стелла и, посмотрев на генерала, прикрыла глаза. – Касающиеся личной жизни или как?
– Голая хронология, – нехотя объяснил генерал. – Где был, что делал с такого-то по такое-то время.
– Голая? – ахнула Стелла. – Тогда, пожалуй, я буду первая.
– Вообще-то, – извиваясь червем под каблуком, изрек Мизин, – уж коль Валерка брал ключи… В общем, я так думаю, что надо с ним поговорить, и все на этом. Мы-то при чем, да, народ?
Стелла кривлялась с наслаждением.
– Генерал, – прошептала она, и ее грудь колыхалась от частого дыхания, – а если я с такого-то времени была с мужчиной?.. И по такое-то тоже?..
– Тихо! – громко приказал генерал и хлопнул ладонью по столу. – Завтра мы уже будем на Кипре! Все будет о'кей! Только не надо нервничать. Не надо ничего предпринимать! Слушать меня!
– Нет, – спокойно возразил Виктор. Он сидел неподвижно, выпрямив спину. Руки его были опущены под стол. Глаза закрыты. – Слова капитана я воспринимаю как оскорбление и угрозу. И вы, генерал, не смеете командовать мной. Вы оба поплатитесь, я вам обещаю.
Генерал с шумом отодвинулся от стола, встал так, что зазвенела посуда, и быстро подошел к врачу со спины.
– Послушайте! – громко зашипел он, склонившись над головой Виктора. – Вам это надо? Я не могу понять, зачем вам это надо? Живите спокойно! Делайте, что вам говорят, – никто не собирается унижать ваше достоинство…
– Виктор, мальчик мой, что ж это такое? Что ж это такое? – вмешалась Дамира, но никто не понял, чью сторону она заняла.
– Нет, братва, это мы напрасно, – решил Мизин.
– Что – это? – уточнила сидящая рядом с ним Стелла.
В ответ Мизин сокрушенно покачал головой, взмахнул рукой и обронил:
– Аб ово![6]
– Вам, генерал, даны большие полномочия, – с легкой усмешкой, по-прежнему не раскрывая глаз, произнес Виктор. – Так действуйте! Действуйте!
Никто не заметил, как генерал сел на стул Стеллы, а девушка, впавшая в экстаз от наглости генерала, встала у края стола.
– Вы же умный человек, Виктор, – бормотал генерал, почти положив свою тяжелую голову на стол, чтобы заглянуть под прикрытые веки врача. – Ничего вы не добьетесь! Вымотаете нервы, испортите отдых, а капитан все равно будет стоять на своем. Потому что закон на его стороне. Он подчиняется морскому международному праву и обязан в нестандартных ситуациях делать все необходимое, чтобы обеспечить безопасность пассажиров.
– Генерал, – сказала Алина с подчеркнутым послушанием, поднимаясь со стула, – вы позволите удалиться в свою каюту?
– Удаляйтесь! – отмахнулся генерал.
– А мне позволите сесть на свой стул, который вы изволили занять? – поддержала игру Стелла.
– Подождите! – рявкнул генерал, снова опуская голову и выгибая шею, чтобы увидеть лицо Виктора. Он уже терял самообладание. – Виктор, еще раз призываю вас проявить благоразумие! Я не хочу, чтобы вы потом горько жалели! Идите в свою каюту!
– Я повторяю в последний раз, – так же тихо и невозмутимо ответил врач. – Я буду находиться там, где мне вздумается.
Меня удивило поведение госпожи Дамиры. Нельзя сказать, что она сохраняла спокойствие и была безразлична к тому, как ее сын выяснял отношения с генералом. Она была не в себе; ее руки не могли найти себе места, совершенно бессмысленные глаза шарили по столу, будто женщина потеряла среди тарелок и чашек нечто очень ценное и никак не могла найти. Тем не менее она даже не пыталась вмешаться в разговор, который с каждым мгновением становился все более нервным и напряженным, рискуя если не перерасти в драку, то закончиться серьезной размолвкой.
– Бог свидетель, – произнес генерал, вставая на ноги. – Я сделал все, что мог. Как хотите, – добавил он, подойдя к двери и обернувшись. – Продолжайте упрямиться! Потом увидите, чем это закончится.
– И вы хотите сказать, – произнесла Стелла, как только генерал вышел, – что это ни с чем не сравнимое удовольствие стоит всего тысячу двести долларов?
– Тысячу четыреста, – поправила Дамира, и ее лицо наконец приобрело осмысленное выражение.
– Для молодого и перспективного врача это не столь много, – легкомысленно предположила Стелла. – Правда, Виктор?
– Сынок, тебе надо успокоиться, – вдруг засуетилась Дамира. – Идем отсюда!
– Как вы мне все надоели! – с внезапной злостью произнес Виктор и грубо дернул рукой, словно прикосновение матери к его плечу было равносильно удару электрическим током. Бокал с томатным соком, стоящий перед ним, опрокинулся, и по белой скатерти живо расползлось красное пятно.
– Ваууу! – взвыл Мизин. – Не переводите продукты!
Все начали подниматься из-за стола. Среди нас засуетилась Лора, несколько раз как бы случайно задев меня то ли плечом, то ли грудью. Вытирая выпачканную в соке ладонь платком, из кают-компании первым выскочил врач. Госпожа Дамира плыла за ним, намного уступая в скорости, и пыталась прикурить на ходу, но дверная створка, вернувшись после Виктора, как огромное опахало, задула пламя зажигалки. Я следовал за Дамирой, и Стелла, воспользовавшись случаем, ущипнула меня под лопаткой.
– Очень мило, правда? – спросила она.
– Очень, – согласился я.
– Ты подчинишься или тоже будешь бунтовать?
– Подчинюсь.
– Почему? – разочарованно протянула Стелла. – Тебя же лишили права быть сыщиком! Ты тоже должен возмутиться и примкнуть к когорте бунтовщиков!
– А ты провокатор, Стелла.
Читать бесплатно другие книги:
