Демоны римских кварталов Дышев Андрей
– Об императорах Нероне, Марке Аврелии…
Толпа издала вздох – то ли недоверия, то ли насмешки.
– И все? – спросил следователь, и голос его показался Владу веселым.
– Разве этого не достаточно? Только об одном Марке Аврелии мы могли говорить с профессором часами.
Следователь замолчал. То ли вопросы его иссякли, то ли он раздумывал над тем, что же такого представляли собой императоры, чтобы о них говорить часами. Пауза затянулась. Молчание следователя Влад расценил как перешедшую к нему очередь задавать вопросы.
– Его убили? – спросил он, глядя на то, как санитары затаскивают носилки в машину.
– Убили, – нехотя и односложно добавил следователь, ослабил узел галстука, покрутил шеей, освобождая ее от гнета воротника, и добавил: – Но сначала он пытался кого-то убить.
Глава 13
Милиционер поехал сопровождать машину «скорой помощи» в морг. Двое мужчин, по видимости, оперуполномоченные, включили фонарики и стали прочесывать сквер, освещая мокрую чахлую траву и кусты. Следователь, склонившись у горячего капота автомобиля, рассматривал в свете фар связку ключей. Влад сразу узнал брелок в виде креста со скошенными и заточенными концами. Ключи принадлежали профессору.
– Что это? – спросил следователь, поднося брелок к глазам Влада.
– Крест крампоне… Нет-нет, вы не правильно поняли. К нацистскому символу он не имеет никакого отношения. Это геральдическое обозначение свастики, и его название происходит от слова «crampon», что переводится как «альпинистские кошки».
– Профессор был альпинистом? – хмыкнул следователь.
– Нет, он не был альпинистом, – сдержанно заметил Влад, холодным тоном показывая, что считает шутку следователя неуместной. – Брелок ему подарили в итальянском отеле «Сильвер Крампон» в Л`Акуиле, где он проводил семинар.
– Но здорово смахивает на фашистскую свастику, разве не так? – гнул свое следователь, внимательно рассматривая брелок.
– Если у свастики "ножки" развернуты влево, придавая ей вращение по часовой стрелке, – объяснил Влад, – то это обозначает Свет и Добро. А если против, то Тьму и Зло. Фашистская свастика вращается против часовой стрелки. А вообще концы креста интерпретируются как символы ветра, дождя, огня и молнии.
– А если так? – следователь подкинул брелок на ладони, переворачивая его обратной стороной, и хитро глянул на Влада.
– Но вы же видите, что эта сторона шершавая, не отполированная… Что вы на меня так смотрите? Это сувенир, безделушка, она никак не характеризует профессора!
Следователь держал ключи двумя пальцами, крест покачивался у самых глаз Влада.
– Вы уверены, что это всего лишь безделушка?
– Совершенно!
– Тогда, может быть, вы сможете объяснить, почему профессор пытался избавиться от креста?
– Что значит избавиться?
– Сначала он пытался отцепить его от связки ключей, но спиральное кольцо оказалось пережатым цепочкой, и снять с него что-либо без помощи пассатижей было невозможно. Тогда профессор просто закинул всю связку в кусты.
– Не понимаю, – произнес Влад. – Зачем он это сделал?
– Вот и я хотел бы это понять… Вот что, молодой человек. Ведите-ка вы нас в квартиру профессора.
– Я могу отказаться?
– Это не в ваших интересах. И вообще… Если не ошибаюсь, он был вашим учителем?
– Допустим.
– Неужели вы не хотите помочь следствию найти и наказать убийцу?
«Прежде я хочу, чтобы ты ничего не узнал о рукописи», – подумал Влад. Он колебался недолго. Все же стоило проводить сыскарей в квартиру Сидорского. Это не только поможет следствию. Это поможет Владу понять, с какой целью профессор ночью, без предупреждения пошел к нему.
На этот раз Влад шел первым, а за ним, словно слепцы за поводырем, шли следователь и еще трое мужчин в штатском. Следователь поигрывал ключами, они тихо позвякивали в его руке. Вот темный подъезд с козырьком, украшенным лепниной. Тяжелая дверь открылась со скрипом, звякнуло стекло в рассохшейся от старости раме. Влад вспомнил, как он, затаившись этажом выше, следил за дверью профессорской квартиры, и как тусклый луч на мгновение осветил лицо женщины с косой. Спустя почти полгода он случайно увидел ее по телевизору, и сразу узнал. «Еще раз убеждаюсь, – подумал он тогда, – что политика – грязное дело».
– Он живет… жил один? – спросил следователь, когда вся группа поднялась на третий этаж и остановилась рядом с темной дверью.
Влад кивнул, но следователь почему-то надавил на кнопку звонка, выждал некоторое время, и лишь потом вставил ключ в замочную скважину. Кто-то из штатских стал обзванивать соседние квартиры. Нужны были понятые.
– А что делал Сидорский в этом… как вы сказали… в Курмайоре?
Следователь уже отпер замок, надавил на ручку, но не стал открывать дверь и вопросительно взглянул на Уварова.
– Читал лекции.
– Курмайор, если не ошибаюсь, это горнолыжный курорт?
– Да. Но в межсезонье там проводятся студенческие семинары.
Дверь медленно отворилась. В квартире горел свет.
Глава 14
Оттолкнув застрявшего на пороге Влада, следователь Герасимов вбежал в квартиру. Остановившись в холле, он посмотрел по сторонам и ринулся в гостиную. Полы его плаща шелестели, на полу отпечатались мокрые следы. Его помощники тоже поспешили осмотреть квартиру, хотя и не проявили столь завидное рвение.
Наконец, все оперативная группа собралась в холле. Мужчины отрицательно покрутили головами. В квартире не было никого.
– Должно быть, профессор забыл погасить свет, – предположил следователь.
– Он боится темноты, – подсказал Влад, к месту вспомнив, что Сидорский всегда носил в кармане пиджака маленький сигарообразный фонарик, и включал его всякий раз, когда заходил с улицы в подъезд – независимо, днем это было или вечером.
Сыщики снова разбрелись по квартире, но на этот раз они осматривали все предметы более обстоятельно. Влад стоял в прихожей, глядя на покореженный кусок жести с отчеканенными на ней словами: "Величие Рима – это не мрамор сената, это песок Колизея". Невозможно было поверить в то, что профессор убит. Нелепица! Бред! Эти стены, пропитанные запахом истории, не могут существовать без него, без его ломанной фигуры, шаркающей походки и строгого взгляда из-под разросшихся и лохматых бровей.
Следователь выглянул из гостиной, пощелкал пальцами и жестом пригласил Влада зайти.
– Вы часто бывали здесь? – спросил он.
– Не так, чтобы часто…
– Посмотрите, все ли здесь так, как прежде? Не бросается ли вам в глаза что-нибудь особенное?
За спиной Влада кто-то громко зевнул. Он обернулся. В дверях стояли две женщины в одинаковых махровых халатах. Лица обеих были подпухшими, бледными, лоснящимися от ночного крема. Понятые.
Влад зашел в гостиную. Комната казалась необыкновенно просторной из-за того, что через большой овальный проем в стене была видна профессорская спальня. Дверей в проеме не было. Обе комнаты словно перетекали друг в друга через горловину, напоминая колбы песочных часов. У балконной двери стоял допотопный буфет с полированными и ограненными стеклами. В этом буфете Сидорский хранил сливовую наливку собственного приготовления. Он не признавал никаких спиртных напитков, кроме этой наливки, и охотно угощал ею Влада. Над круглым столом, который, как и положено, занимал центральную часть комнаты, низко нависал абажур лампы. На столе в беспорядке лежали бумаги, записные книжки и путеводитель по Италии. Влад обратил внимание, что записная книжка раскрыта на той странице, где среди неряшливых записей значился его домашний адрес и телефон.
– Ну? – поторопил следователь.
– Во всяком случае, мебель на месте, – ответил Влад.
– Ничего необычного не замечаете?
– Адресная книжка открыта на моей фамилии.
Следователь скривил губы.
– А что здесь необычного? По-моему, как раз естественно… Посмотрите на буфет, на книжные полки. Все, как прежде?
Влад подошел к книжным стеллажам. Библиотека у профессора была огромной, и чтобы достать книгу с самой верхней полки, необходимо было воспользоваться трехметровой стремянкой. Некоторые книги из библиотеки профессора были знакомы Владу. Он пользовался ими во время работы над диссертацией.
– Сумка! – донесся голос опера из спальни.
Следователь листал туристский справочник, лежащий на столе.
– Ну, сумка! – с легким раздражением отозвался он. – Дальше что?? В ней пуд героина? Или расчлененный труп?
– Комплект белья, Игорь Васильевич, рубашки, спортивный костюм, домашние тапочки… Еще бритвенный прибор… Похоже, Сидорский собирался в дорогу.
Следователь вопросительно взглянул на Влада.
– Куда он собирался?
Влад пожал плечами.
– Не знаю. Насколько мне известно, в ближайшие месяцы профессор никуда не собирался. Недели не прошло, как он вернулся из Италии.
Следователь никак не отреагировал на слова Влада. Он снова заинтересовался справочником.
– Он всегда загибал страницы?
Влад подошел к следователю, через его плечо глянул на страницу справочника. Следователь, не дожидаясь ответа, вслух зачитал:
– «Рим стоит на множестве катакомб, многие из них со временем обрушились. Лучше иных сохранились катакомбы св. Каллиста…»
Захлопнул справочник, шлепнул им по ладони и пытливо взглянул на Влада.
– У меня складывается впечатление, дорогой мой Уваров, что профессор собирался в Рим. И вы об этом прекрасно знали.
– Поверьте мне, что ваше впечатление обманчиво, – ответил Влад.
– И еще вы прекрасно знали, – не обращая внимания на замечание Влада, добавил следователь, – что профессор должен был навестить вас сегодня ночью. Не мог старик отправился глубокой ночью туда, где его никто не ждет. Понимаете? Не мог!
– Вы меня в чем-то подозреваете?
– Я вам скажу об этом, когда сочту нужным. У вас есть, что еще полезного сообщить мне?
Вместо ответа Влад снова повернулся к книжным стеллажам. До чего ж занудный мужик! Накручивается на шее, словно удав, ничему не верит и отбивает всякую охоту говорить. Но в одном он, пожалуй, прав: Сидорский собирался в дорогу. Дорожная сумка с вещами первой необходимости, раскрытый справочник по Италии, зажженный во всей квартире свет… Атмосфера грядущего отъезда. В Рим? Но почему так неожиданно? Профессор ничего не говорил Владу о том, что намерен срочно уехать. Мало того, вернувшись из Курмайора, он жаловался, что очень устал и ни в какую поездку его теперь силой не отправишь. А тут вдруг стал собираться, как по тревоге.
«Рукопись! – подумал Влад. – То, что случилось с ним и со мной – не заурядный случай. Это чрезвычайное происшествие. И все вертится вокруг Тайны Власти, той самой Тайны, которую-де передал Понтию Пилату Иисус Христос… Сказка?»
Влад кинул взгляд на людей, расхаживающих по профессорской комнате, на их мокрые черные плащи, на дорожную сумку, в которую наспех были брошены вещи, на письменный стол, заваленный бумагами… Здесь витает смерть, реальнее которой ничего другого быть не может… Сказка?
– Да выключите же, наконец, приемник! – крикнул следователь. – Все уши уже прожужжали этим затмением солнца!
Из кухни доносилось тихое бормотание диктора. Сидорский никогда не выключал радиоточку, даже на ночь. Новости и музыка не мешали ему спать, он попросту их не слышал из спальни. Оперативник тенью прошел по комнате, скрылся на кухне. Выпуск новостей оборвался на полуслове.
«Я ведь знаю, кто его убил! – думал Влад. – Но молчу. А следователь видит меня насквозь, он все понимает…»
– Что они там тянут! – пробормотал следователь, взглянув на часы. Он нервничал. Он чего-то ждал.
Влад рассматривал ряды книг. «Профессор в пожарном порядке собирался в Рим. Его интересовали катакомбы Каллиста…»
Следователь словно читал мысли Влада.
– Катакомбы – это подземные кладбища? – спросил он, листая туристский справочник.
– Не только, – ответил Влад, не оборачиваясь – смотреть в колючие глаза следователя уже было невыносимо. – Вдоль древней Аппиевой дороги, например, тянутся подземные туфовые галереи, которые еще иногда называют коеметериями. В них прятались и проводили тайные богослужения первые христиане. А что касается катакомб Каллиста, то это был официальный некрополь римских епископов.
– Что-то вроде подземного кладбища? Пещера с покойниками?
– Не совсем пещера, – возразил Влад. – Первые катакомбы выглядели как узкие галереи с погребальными нишами в стенах. Их закрывали мраморными или терракотовыми плитам с надписями и рисунками. А позже появились сложные конструкции из нескольких этажей.
– Даже так? Из нескольких?
– Катакомбы Каллиста, например, имеют четыре этажа.
– И что профессор собирался там найти?
Вопрос был неожиданный, с подвохом. Простой следовательский трюк. Сначала расслабил Влада отвлеченными вопросами, а потом в этой же пачке подсунул молоток: колись, братец! «Если бы я знал ответ на этот вопрос!» – подумал Влад, и вдруг его взгляд упал на серый корешок тома Сенеки «Неистовый Геркулес».
И Влад тотчас вспомнил, что именно в этой книге он как-то видел пометку, сделанную рукой профессора. На поле, рядом с текстом, стоял тот же символ, похожий на букву «Ю». И запомнилось это Владу только потому, что значок был начертан в неожиданном месте, отчего показался Владу неуместным и случайным.
Глава 15
Телефонная дрель пронзила тишину, царящую в квартире профессора, кинжалом. Следователь кинулся в прихожую, где на антикварном столике стоял аппарат. Поднял трубку.
– Ну?! – нетерпеливо крикнул он.
Слушал недолго, молча. Опустил трубку, вернулся в гостиную. Теперь он поглядывал на Влада исподлобья. Взгляд следователя был тяжелым и недружелюбным. Некоторое время Герасимов расхаживал по комнате, раздумывая, как бы короче и эффектней закончить эту партию. Влад с деланным интересом смотрел на том Гайма «Вильгельм фон Гумбольдт», скрывая свой интерес к книге с пьесами Сенеки.
– Гражданин Уваров, – произнес, наконец, следователь. – Будьте так любезны, если это вас не слишком затруднит, повернитесь ко мне лицом… Вот так, хорошо! – Теперь следователь прожигал своим взглядом глаза Влада. Он широко расставил ноги и сунул руки в карманы. Не человек, а дуб! – Я вас спрашивал, с какой целью профессор мог прийти к вам ночью. И что вы мне ответили?
– Чтобы поговорить об истории.
– Чтобы потрепаться об истории! – повысив голос, поправил следователь. – Надо быть точным! И вы по-прежнему придерживаетесь этой версии?
«Я умру от любопытства, если не заглянул в книгу Сенеки!» – подумал Влад. Он вынул платок, высморкался. Голова раскалывалась, глаза слезились. Влад чувствовал себя прескверно.
– Да, – подтвердил он. – Я по-прежнему придерживаюсь этой версии.
Можно было подумать, что следователь получил удовольствие от этого ответа. Он даже усмехнулся, глаза его повлажнели.
– Отправляясь к вам поболтать об истории, – медленно, словно нехотя, сказал следователь, – профессор Сидорский прихватил с собой… – Он сделал паузу, покусал верхнюю губу. – …прихватил с собой пластиковую бутылку с бензином… зажигалку… – После каждого слова следователь многозначительно молчал. – И туристский топорик… Поистине необходимые вещи для полуночного разговора об истории! Без них никак! Ни в какую! Так, Влад Уваров?
Влад молчал. Томик Сенеки не выходил из его головы. «Я должен посмотреть, где, на какой странице, рядом с каким словом или фразой профессор поставил значок, похожий на букву «Ю».
– И вот, – продолжал следователь, прохаживаясь по комнате и стреляя глазами в сторону Влада, – вооружившись этими предметами, профессор направился к вам. Шел он по прямой, через сквер, хотя там грязно, сыро и темно. Разумнее было бы пойти по улице Толстого, а затем свернуть на Цветочный бульвар – круг получился бы небольшой, зато шел бы по чистому и хорошо освещенному тротуару. Но старик направился сквозь заросли мокрых и колючих кустов, по раскисшим газонам…
– Профессор не любил окольных путей, – пояснил Влад. – Он в жизни, как и в науке, всегда шел кратчайшим путем.
– Красивые слова, – кивнул следователь. – Но только прямой путь здесь не при чем. Профессор кого-то искал в сквере. И ради этой встречи он прихватил с собой топор и бензин.
– Вы думаете, что он собирался кого-то убить, а потом сжечь?
– Скорее всего.
– Если бы вы хорошо знали профессора, то, уверяю вас, подобные глупые мысли никогда не посетили бы вашу голову.
Следователь посуровел. Лицо его приобрело мстительное выражение.
– Я бы посоветовал вам следить за своей речью, молодой человек. Я получил заключение экспертов. В сквере профессор вел себя очень странно. Посреди газона он неожиданно остановился, словно увидел кого-то, после чего медленно пошел под прямым углом от своего маршрута, прямо к троллейбусной остановке.
– Где и был убит?
– Да, где был застрелен. Но прежде Сидорский с кем-то дрался.
Влад едва не расхохотался. Профессор Сидорский дрался!
– Тщедушный инвалид с больным позвоночником с кем-то дрался? – насмешливо спросил он.
– Под его ногтями была найдена запекшаяся кровь.
– Так, может быть, это его кровь? Когда в него выстрелили, он прижал руки к груди…
– Это не его кровь, – оборвал Влада следователь. – Группы и резус не совпадают.
– Значит, он защищался.
– Вы не шутите? Вы можете показать, как защититься от летящей в вас пули? Гражданин Уваров! Профессор напал первым! И человек, на которого он напал, вынужден был выстрелить.
– Ах, какой конфуз: простой и законопослушный гражданин вынужден был выстрелить! – съязвил Влад.
– Нет, не простой, – спокойно заметил следователь. – И потому меня так интересует круг знакомств вашего профессора.
Влад снова кинул взгляд на Сенеку. Это надо делать сейчас. Сию же минуту. Это наиглавнейший вопрос. А топор, бензин – головоломка только для следователя. Влад сразу понял, для чего (а не для кого!) Сидорский приготовил орудия. Разумеется, для рукописи. Чтобы понять это, достаточно знать импульсивный характер Артема Савельича. Он был максималистом, человеком, не терпящим в науке компромиссов. Шесть лет назад Влад впервые познакомился с профессором на научно-практическом семинаре в Неаполе. И запомнился необыкновенно жестким, недипломатичным отношением к реферату молодого немецкого историка. «Эту работу, – объявил профессор с кафедры почтенной публике, размахивая брошюрой, – следует изрубить топором, сжечь, а пепел развеять со стены Колизея!» Сидорскому аплодировали. А побледневший немец, выходя из аудитории, мстительно обронил: «Вкусив вашей еврейской желчи, мэтр, невольно хочется оправдать нацистов!» На семинаре говорили, преимущественно, на английском и итальянском, и немца мало кто понял.
– Кажется, я знаю, что собирался сделать профессор, прежде чем пойти ко мне, – сказал Влад, поглядывая на Сенеку.
– Знаете?
– Но для этого мне надо заглянуть в одну книжечку… Позвольте передвинуть стремянку?
В глазах следователя загорелось любопытство. Он присел на край стола и скрестил на груди руки.
– Окажите любезность, передвиньте, – насмешливо ответил он.
Оперативные работники отвлеклись от обыска и тоже с интересом стали следить за Уваровым. Понятые, разинув рты, выглядывали из-за двери.
Влад переставил стремянку и поднялся по ней. Не колеблясь, он вытянул за корешок книгу с пьесами и тотчас раскрыл ее.
– Я так и думал, – бормотал он, торопливо слюнявя палец и листая страницы. – Так я и думал.
Следователь переглянулся с операми. Те пожали плечами.
– Что вы думали, любезнейший? Осчастливьте нас своими светлыми мыслями!
Влад не спешил спуститься вниз. Пока он стоял на последней ступени стремянки, никто не мог увидеть, на какой именно странице коротко замрет его взгляд.
– Деньги, – пробормотал Влад.
– Какие деньги, пытливый вы наш?
Влад скользил взглядом по строчкам…
– Профессор хранил здесь крупные купюры… Он доверял мне, и совал их сюда у меня на виду…
– И что же?
И что же… Вот строки из «Медеи», на которые профессор обратил внимание:
- Кого Медее призывать
- Всего законней – вечной ночи хаос,
- Страну теней, противную богам,
- с царицей
- Подземною.
Слова «Владыку царства мрачного» подчеркнуты. А ниже:
- Я это девой делала; ужасней
- Теперь мой гнев, и большее злодейство
- Прилично мне, как матери детей.
– Вы там не уснули? – напомнил о себе следователь.
– Денег нет, – рассеянно произнес Влад. – Что и требовалось доказать…
– Что? Что доказать, черт вас подери?!
Вот она, пометка профессора! Тот же значок, напоминающий «Ю»! Стоит как раз напротив строки:
- Я это девой делала; ужасней
– Прежде чем идти ко мне, профессор…
– Что «профессор»? Вы говорить разучились?
– …профессор хотел зайти в авиакассу… – пробормотал Влад. – На вокзале она работает круглосуточно…
«Я это девой делала…». И напротив буква «Ю».
«Я это девой…»
У Влада вдруг потемнело в глазах. Боясь, что может упасть, он захлопнул том Сенеки и неточным движением воткнул его в книжный ряд.
– Что-то мне нехорошо… – пробормотал он, медленно спускаясь.
Какая же это буква «Ю»! Как же он сразу не догадался, что на самом деле означает этот символ!
Глава 16
– Что это на вас накатило? – с некоторым недоверием спросил следователь, позволяя Владу сесть в кресло. – Вы побледнели.
– Я болею, – ответил Влад. – У меня температура…
– Я очень сожалею. Сам ненавижу простуду… Так что вы хотели нам сообщить?
– Сидорский взял деньги и пошел за билетом на вокзал. А это в двух шагах от меня. Должно быть, он собирался навестить меня перед отлетом.
– С топором и бутылкой бензина?
– Все объясняется очень просто. Он хотел вытащить меня в лесопарк, разжечь костер, подышать свежим воздухом… Мы часто ходили с ним в лес.
– Вытащить вас в лес? Ночью? Больного?
– Я ему не говорил, что болен. А что касается ночи, то профессор, как и я, – сова, и ночь для него – лучшее время для умственной работы. Это может подтвердить любой его студент.
Влад говорил убедительно. Подозрение в глазах следователя угасало. Влад попытался добить его скептицизм окончательно.
– В сквере на него напал грабитель, – сказал он. – Вы же сами видели, что на профессоре было дорогое кашемировое пальто, и преступник вполне мог принять его за состоятельного господина.
Создавалось впечатление, что версия следователя, которая еще минуту назад казалась почти доказанной, начала рушиться. Герасимов прятал глаза, и взгляд его все чаще упирался в пол. Он ходил из угла в угол, заложив руки за спину.
Наконец он остановился и поднял взгляд.
– Лжете вы складно, – произнес он. – Кашемировое пальто. Прогулка по лесу. Костер… Может быть, я бы вам поверил. Но все дело в том, что Сидорский использовал топорик отнюдь не для заготовки хвороста. Он ударил им человека и ранил, о чем свидетельствуют следы крови на лезвии. И уже только после этого профессор был застрелен.
«Ударил топором человека!» – мысленно повторил Влад, но не испытал при этом ни ужаса, ни страха, словно речь шла о каком-то давнем, всеми забытом преступлении, к которому Артем Савельич не имел никакого отношения. И вообще, Влад воспринимал разговор со следователем как некую утомительную повинность, досадный раздражитель, отвлекающий от волнительных размышлений. Влад догадался, что означает значок, поставленный профессором на странице книги. Сидорский расшифровал скрытую двусмысленность, сохранившуюся в переводе стиха Сенеки. В словах Медеи он заключил тайну, которой владел!
- Я это девой делала; ужасней
- Теперь мой гнев, и большее злодейство
- Прилично мне, как матери детей.
«Девой делала». Оказывается, слово «девой» означает вовсе не возрастную категорию героини, а имя существительное в творительном падеже, которым героиня творила свое великое злодейство. Она убивала «девой», она властвовала с ее помощью! И эту субстанцию Сидорский пометил всем известным символом женского начала, только повернув его на 90 градусов: . Потому Влад, увидев этот символ в рукописи, поначалу принял его за букву «Ю»…
– Простите, вы что-то сказали? – спросил Влад, отвлекшись от размышлений.
Следователь стиснул зубы. Ему придется повторить свое требование! Этот худой школьный учителишка с бледным осунувшимся лицом и неряшливыми патлами, оказывается, несколько минут подряд не слушал его, а думал о чем-то своем. Какое откровенное пренебрежение! Что ж, пусть ему будет хуже.
Шлепком ладони следователь припечатал к журнальному столику, у которого сидел Влад, лист с отпечатанным текстом.
– Прочтите и распишитесь, – едва разжимая зубы, процедил следователь.
– Что это? – не понял Влад.
– Подписка о невыезде.
Влад нащупал в кармане шариковую ручку, с затуманенным сознанием придвинул лист к себе и попытался прочесть первую строку. «Что ж это мне так плохо… Голова кружится… Перед глазами туман…» Крупный озноб колотил его. Текст подписки расплывался, и Влад не различал жестких слов, ограничивающих его свободу. Он вспоминал тот абзац в рукописи гостей, рядом с которым профессор поставил символ женского начала . О чем же там шла речь? «Проповедник, объявивший себя Сыном Божьим, был не только гениальным психологом, но и носителем некоей Тайны, при помощи которой воздействовал на людей на уровне подсознания и покорял их волю в абсолютной степени». Вот она, суть! Профессор считал, что тот человек, ходивший с учениками по земле Палестины, владел некой Тайной, каким-то образом связанной с незамысловатым знаком, где соединились окружность и крест. И эта Тайна, как утверждал автор рукописи, перешла от Иисуса Христа Понтию Пилату, потом Сенеке, и далее – через римских правителей, философов, святых дальше, дальше, дальше…
Владу вдруг показалось, что мысли его стекленеют, подобно тому, как на крепком морозе схватывается вода; в груди образовалась пустота, и мертвящий холод хлынул туда. Перед глазами потемнело, заволокло мутью контуры профессорской комнаты, и Влад задохнулся от ощущения громадной высоты, на которой он оказался; и он падал, и душа его немела, и внизу, насколько хватало глаз, расстилалась выжженная солнцем каменистая пустыня, взбугрившаяся зелеными кочками оазисов и плодородных долин…
Глава 17
Он очнулся оттого, что следователь шлепал его морыми ладонями по щекам.
– Эй! Ты только не умирай! Слышишь, учитель!
Влад приоткрыл глаза. Над ним склонились однотипные, как у манекенов, лица.
– Откройте окно! – распорядился следователь.
В комнату хлынул сырой холодный воздух. Влад сделал глубокий вздох, чувствуя, как его сознание проясняется. «Я должен немедленно лететь в Рим! Сидорскому не дали это сделать. Я узнаю то, что хотел узнать профессор».
Влад поднялся на ноги. Его качало, в голове стоял гул.
– Вы, братец, совсем скверно выглядите, – сказал следователь. Он смотрел на Влада и качал головой. – До дома сами дойдете?
Нетвердыми шагами Влад пересекал ночной квартал. Шел дождь. Воротник куртки промок насквозь, и вода по каплям стекала по шее Влада, противно щекотала между лопаток. Влад обошел сквер и вышел к злосчастной остановке. Здесь уже не было никого, и дождь смыл с асфальта следы крови. Влад постоял у того места, где лежало маленькое ломаное тело, завернутое в кашемировое пальто. Профессор не просто возражал против того, чтобы Влад читал рукопись. Он жизнь положил, пытаясь закрыть собой лучшего ученика от запретного знания, которое несла в себе рукопись «наследников». Заслонить только от одного упоминания о некой Тайне, скрытой под символом .
Добравшись домой, Влад принял две таблетки аспирина и стал собирать сумку. «Хорошо, что они дали мне аванс, – думал Влад, пересчитывая доллары. – Очень кстати. И я использую его по назначению. Я докопаюсь до сути. Я все узнаю…» Папку с рукописью, чтобы не помять, он положил на самое дно сумки. Сверху, приминая обеими руками, положил свитер – сейчас ему трудно было поверить, что где-то может быть тепло. Подумал, и затолкал туда же шерстяной шарф.
Потом Влад листал телефонную книжку. «Разница с Италией – один час. И все равно там уже глубокая ночь. Адриано наверняка спит… Прости, Адриано!»
Прежде чем взяться за телефон, Влад подошел к черному запотевшему окну и долго всматривался в ночь.
Эта же непроглядная ночь черной шторой стояла за окнами номера «люкс» привокзальной гостиницы. Леонтий с оголенным торсом сидел на краю дивана, чуть подавшись вперед, и молча покусывал губы. Дежурный хирург из городской больницы, приехавший сюда на оплаченном клиентом такси, уже закончил манипулировать над раной и теперь собирал в ладонь окровавленные тампоны, похожие на крупные красные ягоды.
– Через два дня можете снять пластырь, – сказал он. – И обязательно принимайте лекарство, которое я вам прописал.
Вся операция заняла не больше пятнадцати минут. Хирург стянул двумя швами края раны, которую, впрочем, можно было назвать глубокой царапиной, обработал антисептиком, приложил сухой стерильный тампон и закрепил его пластырем. Ерунда. Если бы не толстый наплечник, вшитый в кожаный плащ, то могло быть намного хуже. Лезвие топора наверняка бы повредило плечевой сустав, и тогда не обошлось бы без серьезной операции в стационаре.
Врач вышел в умывальник. Вскоре оттуда донесся звук льющейся воды. К Леонтию подошла мать Анисья. Все то время, пока в номере присутствовал врач, она просидела в соседнем номере.
– Ну, что? – спросил ее Леонтий, осторожно, чтобы не повредить повязку, надевая черную рубашку.
– Он звонил в консульство и оставил на автоответчике заявку на срочную визу в Италию.
– И все?
– И еще звонил в Рим, в квартиру Адриано Варриани.