Худловары Шелли Мерси

Следующую неприятность, предсказанную в «Паутине», заметили уже несколько человек. Цитату публиковали даже с фотографиями реальных подтверждений.

«Говорили, что нынешняя мэр города, ярая феминистка, развернула широкую, хотя и неявную кампанию против фаллических символов в городской архитектуре. Законодательному Собранию, посвятившему этой проблеме специальное закрытое заседание, как будто удалось отстоять некоторые крупные столбы и стамески, понатыканные на больших площадях. Но что касается столбиков поменьше, их спешно реконструировали с учетом новых политико-архитектурных веяний, то есть заменяли на низкие круглые павильончики, прудики с умеренными фонтанами и прочие композиции горизонтально-вогнутой ориентации. Стало быть, Петр с Московского вокзала оказался одним из пострадавших.

Еще минут пять я прогуливался вокруг огромных губ, держащих петровскую голову, и от нечего делать пытался представить, как звучало бы пушкинское „Я памятник себе…“, если бы и соответствующий Столп заменили на символ противоположного пола. Какое определение стоило бы тогда поставить вместо „выше“?»

Казалось бы, Валентина Матвиенко ничего такого не делала специально. Однако, став губенатором Питера в 2003-го, она дала послабление в вопросе, который давно отличал Питер от Москвы. Я говорю о Церетели.

Культурная подоплека церетелиевских подарков, установленных в восемнадцати странах мира, всегда вызывала у меня подозрение. Ежу понятно, что французы сами могут изваять себе Оноре де Бальзака, греки — Колосса Родосского, а американцы — монумент памяти жертв 11 сентября. Они и сами говорили тысячу раз, да все без толку. А сколько отказов еще не дошло до прессы! Я слышал, Япония отказалась от бетонного ядерного гриба Церетели высотой в полтора километра. А Колумбия вежливо, но настойчиво попросила Зураба не строить посреди Боготы небольшую горную цепь, символизирующую кокаиновую дорожку.

Однако возникновение памятников Церетели неподвластно никаким планам. Они возникают в любом случае, сами по себе. А потом столь же самостоятельно ищут себе место. Год за годом я видел, как они бродят по Европе, скрипя стальными суставами и гулко вскрикивая «Ты еще крепкий старик, Розенбом!» при встрече с собратьями. Иногда они возвращаются. Иногда образуют группы. Николай Чудотворец, более всего чтимый русскими, оседает в Италии. Туда же едет Гоголь, почитающий Николая. Но Гоголю не люб маленький городок Бари, и он остается в одном из парков Рима — благо там уже есть Пушкин, а еще обещает подтянуться Брюллов. Тем временем Де Голль и принцесса Диана ищут друг друга в Москве, где их не узнают даже послы их собственных стран: о такой конспирации могли только мечтать мушкетеры Дюма. А усталый стометровый Колумб, которому не дали причалить в пяти американских городах подряд, наконец пришвартовывается в Пуэрто-Рико, потратив на свой трип 30 миллионов баксов. Но путь в Латинскую Америку уже проложен, и вслед за Колумбом туда гребет его брат-близнец Магеллан: он вот-вот откроет для себя Уругвай, где без него как без зонтика. И наконец, эти несчетные отряды Георгиев-Победоносцев, эта армия клонов, захватившая множество ключевых точек нашей планеты, от штаб-квартиры ООН до площади в Тбилиси!

Но Питер, славный Питер еще держался под натиском иноплатетянина-гигантомана. Летом 2001-го космический Зураб пытался всучить городу скульптурную группу из восьми членов, однако мэр Яковлев «мягко уклонился». В результате Питеру досталось лишь одно твердое тело графа Шувалова, которое воткнули в каком-то левом дворике, забаррикадированном со всех сторон. С тех пор москвичи особенно полюбили Питер и стали ездить туда на выходные целыми толпами, чтобы отдохнуть от инопланетной тирании.

Но вот на хозяйстве осталась слабая женщина и… сдала город. Законодательное собрание одобрило проект тотальной зурабизации Парка 300-летия Петербурга в Приморском районе. Включая «фонтан с аллегорическими фигурами». Одна радость, что хоть фигуры аллегорические. Потому что памятник с явно выраженным вагинальным контуром, который предсказан в «Паутине», — его Церетели тоже сделал. Но отправил в Нью-Джерси. Наш Московский вокзал не пострадал. Пока что. Мы ведь живем в век клонирования…

Следующее чудовище, выскочившее в реальность из моих бредовых прогнозов, атаковало старого знакомого Максима Мошкова.

«Внутри „Тетрис“ не особенно изменился за последние годы. На стенах — все те же гипсовые барельефы со зверями и фруктами, что висели здесь в девяностых. Над стойкой за спиной бармена — все тот же кусок эльбума с нарочно рваными краями: стиль первого десятилетия. И даже фото на этом цифровом панно никто так и не перегрузил — все та же классическая картина времен УСОРМа: „Суд над библиотекой Мошкова за систематическое нарушение закона об авторском праве“…»

В реальности суд, который состоялся в 2004-м, не имел особых последствий. Возможно, потому, что иск против Мошкова подала компания KM.Ru, которая сама была воровской конторкой покруче мошковской библиотеки: среди чужих текстов, которые без спроса утащила KM, была даже моя «Паутина» с прогнозом этого самого суда!

Зато другая поганенькая картинка развернулась не на шутку:

«В вагон вошел патруль. Волна испуганной тишины говорила достаточно и о типе патруля. Приход алексиевцев невозможно было спутать даже с рейдом ОМОНа. Сидевшая напротив меня женщина с картофельным носом и большой корзиной трижды перекрестилась и прошептала молитву. Ее молодая спутница с носом того же корнеплодного типа одернула юбку и стала застегивать верхнюю пуговку воротника. Пуговка не давалась, девушка судорожно теребила воротник дрожащими пальцами — но вдруг широко распахнула глаза и замерла, как кролик перед удавом.

В проходе выросли три черные пуленепробиваемые ряс-палатки, увенчанные тремя головами с одинаковой стрижкой в стиле „брит-поп“. Золоченые крестообразные АКЭЛы покачивались на крепких шеях, разбрасывая ослепительные зайчики. Такие же крестики, но в миниатюре — эмблема святназа — сияли в петлицах. Слезоточивые гранаты РПЦ-5 звякали на поясах…»

Сообщения о том, как это сбывается, мне присылали неоднократно, из разных городов. В 2005 году выскочил самый точный новостной заголовок: «В российских поездах появятся миссионеры РПЦ». Затем пошли истории о введении священников в армии, о молодежных полувоенных организациях под эгидой церкви…

Впрочем, для молодежных организаций в «Паутине» имелась отдельная фантазия:

«Компания заржала и пошла дальше перпендикулярным курсом. Драки не будет, понял я. Мокрой ватой под колени плюхнулась слабость. Сбилось дыхание, руки задрожали. Псих! Читал же в новостях: у тинейджеров входят в моду пластические операции „под негров“».

У меня это было назначено на 2016-й. Но нынешняя молодежь такая бойкая! Особенно когда ей дают растащить чужие деньги. «Члены движения „Наши“ придумали, как бороться с фашистами. Они перекрасятся в негров. Для этого в Москву свезут 100 тысяч человек со всего СНГ и целенаправленно их переоденут и перекрасят», — сообщила Gazeta.Ru 22 декабря 2005 года.

И это только самые яркие прогнозы. Те, что помельче, оживали вообще пачками. Моему Франкенштейну шили все гнусные выходки будущего, которое ломится в настоящее. Зато хорошие вещи не сбывались… Может, потому, что их в «Паутине» и было-то немного? Ну там, холодильник, который сам приносит пиво на свист. Сообщество взломщиков рекламы… Ну, еще парочка мелочей. И все.

Значит, сам виноват. «Лучше бы я изобрел газонокосилку», как говорил престарелый Калашников. Правда, от автоматной очереди люди умирают быстро и безболезненно — чего не скажешь о случаях, когда тебя пилят газонокосилкой. Мда, неудачная аналогия.

Так или иначе, проблема была очевидна. «Паутина» строилась на банальной, линейной экстраполяции. Ты наблюдаешь явление, откладываешь точки на графике и смотришь, куда линия пойдет дальше. Позавчера компьютеры были размером со шкаф, вчера — с чемодан, сегодня — с книжку; стало быть, завтра они будут размером с сережку в ухе, верно? Закон Мура.

Но ведь мы живем в нелинейных системах! В тех, где процесс какое-то время действительно идет гладко, но накапливаются помехи, и однажды — оп! — камешек вызывает лавину. С чего я взял, что следующий теракт в Москве произойдет на юго-востоке? Ну да, прошлые там были. Преобладающий ветер — северо-западный, и все престижное жилье строят на северо-западе, чтобы не нюхать городского говна. А взрывают — подальше от них. На противоположной, пролетарской стороне Москвы.

Но ветер же может измениться. Тает очередной кусок Гренландии, меняет течение Гольфстрим, и летит вся столичная вонь и гарь на Рублевку! Рублевские жены в спешке бегут спасаться на «Автозаводскую», рублевские мужья бросаются их разыскивать, террористы в ужасе застывают — как бы своих заказчиков не подорвать к Аллаху! Чем не футурология? И такая прекрасная, гуманная. Нелинейная.

Смену ветра нужно начинать с себя. И я берусь за дело без проволочек, практикуя свой вариант взлома «Матрицы»: перед едой ем красные таблетки, после еды синие. Потом сажусь к компу и думаю о светлом будущем, которое нужно отразить в новом албане.

Постепенно таблетки начинают действовать: на соседней крыше появляются какие-то стремные чуваки. С ними девица на высоких каблуках-шпильках. Она ходит по крыше с огромной метлой и улыбается мне. Кажется, сейчас полетит. Остальные чуваки сидят вокруг большого баллона и слушают группу «Пикник». У них что-то горит. Кажется, они сейчас тоже полетят. У меня очень творческое настроение.

Звонит Ксюша, я рассказываю ей о своих видениях. Она говорит, что я неправильно ем таблетки! Между красной и синей надо было съесть еще серебристую. То-то я думаю, чего меня так плющит, словно я «Эхонет»! Ладно, пойду искать серебристую. А хорошо звучит — «серебристая таблетка». Уже в самом описании — такой неземной привкус высоких технологий, что доктор Морфеус отдыхает.

Формально все это должно вылечить меня от какой-то болезни. Но мы же понимаем — болезнь сама пройдет через пару недель, ее просто выдумал мой творческий мозг для того, чтобы не искать новую работу, а сидеть дома и писать албаны под благотворным воздействием разноцветных таблеток.

Еще мне помогает кот Пушкин. Он сидит на балконе и управляет движением транспорта на улице с помощью движений ушами. Если Пушкин отвлекается, на улице происходит ДТП. Но он отвлекается очень редко. Это очень экологичная технология будущего, которая должна заменить коррумпированных гаишников.

Стало быть, при правильной работе над собой не нужно выходить ни из дома, ни в Интернет, чтобы видеть светлое будущее! Я уже вывел в своем албане тех героев, прообразами которых стали фея-жена и кот-телепат. Теперь я работаю над самым загадочным персонажем. Он висит на окне в кухне. И хотя сейчас до него рукой подать, мой путь к нему был долгим и тернистым.

Началось все в 1996 году, когда мое трехстишие об орхидеях оказалось единственным текстом на русском языке, который вошел в первую международную антологию Haiku World. Составитель, серьезный дядька Уильям Хиггинсон, позвонил мне домой и долго выспрашивал, неужели в России растут орхидеи. До этого я ему написал, что хайку написано в Питтсбурге. А он решил — «в Петербурге». Вот и удивился. А я еще тогда подумал — а почему, собственно, не в Петербурге?

Прошло шесть лет, прежде чем у меня руки дошли. Но дошли: уже три недели у меня на окне цветет орхидея «фаленопсис», которую я подарил себе в прошлом году на тридцатилетие. Распускалась по одному цветку каждые три дня. Теперь на ветке сидит шесть огромных разноцветных бабочек.

У меня нет ни одного знакомого, у кого бы дома цвели орхидеи. Вот как просто быть крутым и оригинальным чуваком! Когда я пью пиво в «Цинике» и рассказываю про свою цветущую орхидею каким-нибудь студенткам, они сразу возбуждаются и кричат: «Поехали к вам, вы нам ее покажете!» Я в ответ говорю: «А это еще зачем — показывать?» Студентки сразу краснеют и переводят разговоры на музыку и вирусологию.

Но и после этого орхидея не сразу попадает мой новый албан. Сначала мы встречаемся с большим знатоком компьютерных игр Майком «Завхозом» Федоровым. И обсуждаем нашу любимую тему: почему все игрушки такие дебильные. Сплошь одни стрелялки-догонялки. Я в этих дискуссиях обычно несу всякий бред, а Майк, как опытный человек, меня осаживает. Вот и в этот раз я спрашиваю его, существуют ли игры, в которых главным персонажем был бы… цветок.

— А что ты с цветком сделаешь-то? — замечает Майк. — Никакой динамики.

— Ну да! — возражаю я. — У цветов есть тепловое зрение, есть отличная система коммуникации через запахи — один перец зацвел, другие чуваки тоже подключаются за компанию. И кстати, они даже летучих мышей дурят, изображая запах мышиных телок.

— Вот ты напиши это все как сценарий, — предлагает Майк. — А там поглядим, можно ли такую игрушку сделать.

Я обещаю написать. Но чем больше над этим думаю, тем больше понимаю: нет, для игры это слишком шизово. Ну как на пальцах объяснить геймеру, что цветок может летать, потому что полет — это всего лишь последовательность распускающихся бутонов при движении по P2P-сетке из генетических близнецов одного растения?

С другой стороны, у меня есть новый албан, по странному стечению образов начавшийся словами «И прямо в цветы лицом». А на окне в кухне распускается ветка орхидеи, будто склеенная последовательность фотографий одного и того же цветка в полете… Доктор, откуда у вас такие таблетки?

В Питере есть странный фантомный остров — Петровский. Много всяких сооружений, но люди там почти не живут. Самое призрачное заведение стоит у последнего деревянного моста, ведущего с Крестовского острова. Это «Дом ветеранов сцены», старое желтое здание с колоннами. Там даже погреб есть, и тоже с колоннами! А если войти во двор под надписью «Посторонним вход воспрещен», откроется удивительная картина.

Никаких ветеранов сцены там нет. Зато есть небольшой парк, и каждое дерево там подписано именем ветерана сцены. Я так понимаю, в этом странном заведении люди превращаются в деревья.

Нечто подобное могло произойти и со мной в процессе работы над албаном. От полного перехода в ботаническую форму существования меня спасло появление сестры-тинейджера Арины. Той самой, которая украшала дисками Mail.Ru люстру в своей комнате в родительском доме. Вообще-то раньше это была моя комната. Там и кровать стояла иначе — у окна, чтобы читать было удобнее. Сестра передвинула кровать в дальний темный угол. Ну понятно, нафига молодым женщинам такое извращение, как чтение?

На момент ее приезда я еще не осознавал, от чего меня спасают. Просто мой фантастический албан слишком улетел в будущее и застопорился. С появлением сестры мне пришло в голову, что неплохо бы испробовать еще один способ стимуляции вдохновения. Совершенно противоположный предыдущему. То есть путешествия.

Теперь-то я знаю, почему писатели так любят путешествия. Вдохновение? Ну да, щас! Ремарк давно заметил, что для вдохновения вполне достаточно впечатлений детства. А Эмили Дикинсон вообще из своего садика не вылезала всю жизнь. Нет, писатели любят ездить, потому что нутром чуют — это лечит от мокрецовой болезни! Ну или по крайней мере возвращает к простым ее формам, типа путевых заметок. Все писатели втайне любят путевые заметки больше всех других жанров. Почитайте, как стонет Чехов в тех своих письмах с Капри — ах, что-то не идет у меня очередная пиеса, даже название не могу придумать, знаю только, что должно быть много умных разговоров и в конце опять самоубийство.

Зато как он оттягивается, когда можно без зауми написать в жанре гостевой книги: «Проезжая мимо станции, с меня слетела шляпа»! С какими деталями он описывает костюмы случайных персонажей! Скажете, это просто известный писательский прием? Да ну, бросьте. Это только современные макулатурщики используют такие трюки обдуманно. Классики же вроде Чехова таким образом просто признаются — вот оно, самое интересное.

Есть радости неповторимых встреч,

где о себе — лишь имя, дальше тайна.

И не спешит попутчик твой случайный

узнать, что от него хотят сберечь.

Пешком ли, на стучащем колесе —

вдруг станет посторонний ближе всех.

Найти, вернуть! Но в памяти, в тумане —

лишь имя. И улыбка. Грустный смех.

Печаль неповторимых расставаний.

Сначала, как бы в качестве теста, я везу сестру показывать загадочную татарскую деревню Москву.

Москва встречает нас атмосферным явлением, которое Паркер охарактеризовал как «Дым отечества начинает заябывать». Я же, как футурологически-подкованный Большой Брат, рассказываю сестре, что в столице вот-вот начнутся очередные «августовские события». Потому что дым — это вовсе никакой не дым, а специальные психотропные нанозиты, вызывающие панику. Опыты такого рода проводятся в Москве ежегодно в августе. Наиболее сильными были 1991-й (путч), 1998-й (кризис) и 2001-й — тогда облако нанозитов сдуло в сторону США, как раз к 11 сентября долетело.

Затем мы встречаемся с разного рода психами и социопатами, которые тоже несут пургу в московском дыму. Финального пика этот бред достигает в гостях у Никиты Максимова.

Никита озабочен вопросом, с чего это в России начинается бум переводных поп-научных журналов. До сих пор на этом рынке цвели только «Компьютерра» и «Парадокс». Они были еще приличны, поскольку оба лишь наполовину переводные. Зато теперь нам обещают русские версии Popular Mechanics, Popular Science и New Scientist. Эти журналы будут полностью переводным отстоем с рекламой мужских кружевных трусов и мужских же духов. Потому что делать их будут какие-то левые пи*арщики, а вовсе не рюхливые чуваки вроде нас с Никитой.

Будучи Большим Братом, я тут же объясняю Никите, что этот бум журнальный — та же фигня, что и недавно схлынувший интернет-бум. И закроется это все так же быстро. Но Никита не теряется и рассказывает мне в ответ, как выглядит мир с точки зрения муравья и вообще какая из всего этого получается система непересекающихся Матриц — у людей свой внутренний виртуальный мир без муравьев, а у муравьев свой мир без людей. А у каких-то тварей вообще такая Матрица, что они и людей, и муравьев за козлов держат.

Продолжая попивать «бехеровку», мы обсуждаем столкновение меметической эволюции с генетической, топологические ограничения глобализации, «информационный периодизм» и неизбежное превращение Земли в единый процессор. Мы прикидываем, куда от этого можно удрать. Я ставлю на искусственные континенты, Никита — на космические ковчеги.

Сестра-тинейджер реагирует на моих знакомых вполне адекватно, то есть после каждого такого разговора сообщает, что они «все какие-то идиоты». Мой собственный гон она тоже воспринимает спокойно, и постепенно наши дискуссии переходят от футурологии к практичным вопросам. Какую тушь для ресниц лучше купить, серую или коричневую, если ты блондинка. Ура, моя социопатия на сестру не действует!

Чего не скажешь о других людях. Обратно из Москвы мы ехали в вагоне-ресторане. Напротив сидела блондинка с красивыми африканскими губами. Она заслушалась нашими с сестрой разговорами и пролила кетчуп на белую блузку. Сразу куда-то побежала и пришла в другой блузке. «У вас еще много блузок?» — добрым голосом Большого Брата спросил я. Блондинка мило улыбнулась… и снова пролила на себя кетчуп. Ушла не доев, больше не приходила.

По возвращении домой сестра сообщила, что «Москва — тот же Питер, только кривее». Через неделю я повез ее в Европу.

Хельсинки похож на Питер — кругом худенькие блондинки и ихние толстые мумии-тролли. Есть лишь одно отличие, которое я понял не сразу. Долго ходил по Эспланаде (это ихний Невский), вглядывался в лежащих на траве блондинок с мумиями-троллями. Наконец дошло — никто не пьет пива! Выглядит как галлюцинация — ну знаете, бывают такие глюки, где все вроде бы реально, но одна какая-то странность сразу выдает, что это глюк.

На пароме «Европа» — огромный шведский стол в виде креста. Много вкусной рыбы. Христос все-таки был гурман. Отстаньте вы со своей дискотекой, девушки! Мы с этим парнем из Назарета еще немного поговорим на нашем языке. Причастимся, так сказать, еще на пару тарелочек.

Упсала — город галок и студентов. Отсутствие туалетов компенсируется высоким духом альма-матерщины. Любой, кому доводилось бросить две аспирантуры, способен испытать истинное удовольствие от облегчения мочевого пузыря аккурат в том месте, где Карл Линней выращивал папирус.

Плюс еще несколько удовольствий для настоящего кайфоломщика-интеллектуала: пиво продается только после 11 утра, евро не принимают, вокруг ходят красивые шведки, трезвые и стервозные. Во всех взглядах написано: «Обломись, Карлсон».

Мюнхен. Пьем пиво с сосисками в любимой пивной Гитлера. Место и вправду симпатичное: я попробовал уже четыре сорта пива и пять сортов сосисок. Теперь хочется залезть на стол и сказать небольшую речь. Даже, наверное, три сорта речи.

В Мюнхене продают открытки в виде карты города. Очень удобно: помечаешь на карте свое местоположение и посылаешь жене, чтобы не говорила потом, что шляешься где попало.

Блин, я ведь я уже лет десять никому не посылал настоящих бумажных открыток! Да и писем бумажных тоже… За исключением одного, в прошлом году: после поездки в Барселону знакомая испанка Марта вытянула из меня обещание, что я все-таки пришлю ей «physical letter» в настоящем бумажном конверте с маркой. Каких только исключений не сделаешь ради темпераментной испанки!

Вот он, чудодейственный эффект немецкого пива. Приехал в Прагу — а она вся затоплена по первый этаж! И вокруг спасатели из братских стран. В основном итальянские.

Через час блуждания по соборам крепнет подозрение, что это не Прага. Сестра вдруг задает вслух вопрос, который мучает и меня: «А где это мы, в Венеции?» В ответ звучит чей-то утвердительный хохот.

Значит, надо осторожнее с выпивкой — в Венеции легко можно принять канал за улицу. Зато девушек тут снимают очень романтично. Прямо так и говорят: «Хотите покататься на моем гандоле»?

Лучший вид на этот город — если не садиться в бомбардировщик. Потому что сверху Венеция — ну чистая Прага, сплошное клубничное варенье из одинаковой красной черепицы. А снизу все здания разные, и вот тут Бродский прав: увидеть Венецию — и Васильевский остров умирает.

Все венецианские маски сделаны с одного лица. Лицо маленькое, женское. После масок забавно смотреть на людей.

Римини — городок, возвращающий в детство. Дискотек и прочих тарзанок здесь нет, зато много детских развлекух. Прыгал на батуте, решил сделать сальто — и изо всех сил треснул себе коленом по лицу. Колено болит, а лицу хоть бы хны. Видимо, я уже не ребенок.

Четыре итальянца на пляже строят песочный замок. Дети лезут тоже. Итальянцы посылают детей на хер и не пускают их в замок. Дети жалуются мамам, мамы орут на мужиков, мужики посылают всех на хер, строят замок. Один итальянец пошел к морю за водой с детским ведерочком. По дороге обратно решил облить наших девушек. Остальные три итальянца на него орут — типа, ты охренел, нашу воду на баб, неси лучше сюда, нам нужно замок срочно полить! Мужик кричит в ответ — мол, дайте хоть одну бабу облить! Остальные трое молча идут к нему, валят его, заливают водой из ведра, закапывают в песок и еще в трусы песку насовывают. Потом идут обратно строить замок.

Парк «Италия в миниатюре» — среди маленьких зданий и деревьев в стиле «бонсай» начинаешь обращать внимание и на маленьких людей, которые косят под больших. Встретил уже четырех девочек лет по двенадцать, в футболках с разными сексуальными слоганами. Одна с плейбойским зайчиком, у другой какой-то Sexy Pickwick… Типичная Италия в миниатюре.

Выучил два новых итальянских слова — «Баста!» и «Силенсио!» Что означают, пока не знаю. Но когда у меня будет свой отельчик на берегу моря, я тоже буду кричать эти красивые слова, врываясь в комнаты своих постояльцев в три часа ночи. Только почему этот чувак требует с нас 65 евриков за покрывало? Может, какой-то народный обычай?

Сан-Марино — независимое государство хохлов, которые косят под итальянцев. Натурально, кругом одни хохлы — и туристы, и местные! Разве что сала на лотках нет, но это видимо из-за жары, а на ночь они наверняка вынимают свои шматы из-под прилавков.

В целом городок симпатичный, но не помешала бы небольшая зачистка в духе того парня из Назарета: выкинуть отсюда все сувенирные лавки. Пока такой парень не нашелся, скрыться от сувениров можно только на самом верху башни Гуаита. Клевое место: стоишь прямо в облаках и куришь! Кто на башню не влезал — Сан-Марино не видал.

«Увидеть Иерусалим и умереть от множественных гвоздевых ранений!» — мечтали ранние христиане. В отношении Ватикана я бы переформулировал это иначе: «Увидеть Папу — и больше никогда не ругаться с мамой!» Увы, к нашему приезду Папа свалил в родную Польшу. Видно, заскучал по блондинкам. Нам осталось удовольствие попроще — поймать папское окно в оптический прицел.

В Пантеоне целую минуту стоял под девятиметровой дырой в небо, через которую говорят с богами. Ни один бог так и не пришел. Суки! Нет, я понимаю Папу — дедушка старый, ему все равно. Но эти-то, которые на небе, — могли бы уж не делать вид, что Ленин в Польше!

Собор Св. Петра: после таких циклопических сооружений сразу веришь, что мы живем в свободном и демократичном мире. Сколько рабов надо было угробить, чтобы выстроить одну такую арочку! То ли дело в наше время — такое же количество людей цивилизованно убивает одна ковровая бомбардировка. Никаких пыток искусством!

Хотя некоторые виды искусства лечат. Сикстинская капелла — отличное средство от остеохондроза. Люди выходят наружу с запрокинутыми вверх головами и какое-то время так и ходят по Риму с хорошей осанкой.

Узнал наконец, что такое «пиета». Это когда женщина держит мужика на коленях, а не наоборот. Тоже, видимо, что-то лечебное.

В музее Ватикана красивая японка лежит на полу под Аполлоном типа Бельведерским. Лежит и слегка меняет позы — и так, и эдак… Очень эффектно. Сначала думал, она что-то лечит. Эпилепсию там или геморрой. А оказалось, они так фотографируются. Восток — дело тонкое.

Сестрица моя тем временем нашла каменных львов и фотографируется с ними. Не японка, конечно, но сочетание тоже шизовое. Вдобавок львы тут странные — все ухмыляются такими подлыми католическими ухмылками.

Ну вот, Площадь Испании есть, а Одри Хепберн нету! Прождал ее полчаса в угловом кафе с видом на Испанскую Лестницу. Съел 3 (три) разные пасты: спагетти, лазанью, равиоли с сыром и шпинатом. Так и не вышла принцесса! Нет, это неправильные римские каникулы!

Мавзолей Адриана еще называют «Замок Ангела», потому что на крыше его стоит ангел в натуральную величину, но в очень ненатуральной позе. С виду он как будто подтирается, но это не так. По преданию, ангел этот появился во время чумы и собирался, прямо как тот господин Волобуев, вложить свой меч в ножны, давая понять людям, что чума заканчивается. Но в этот щекотливый момент ангел увидел внизу такую клевую телку, что совершенно забыл, зачем вообще прилетел. Так он теперь и стоит уже несколько веков в раскоряку, пытаясь вспомнить, что же он собирался делать со своим дурацким мечом. После появления на куполе этого ангела-тормоза вокруг замка стали происходить всякие чудеса. Например, в первый Святой Год мост перед замком обвалился под напором паломников — 170 человек в один момент отдали богу свои коньки. Были там и другие чудеса!

(А что, из меня может выйти неплохой экскурсовод, когда я не ленюсь. А то сестра ругает мои экскурсии за лаконизм — обычно я говорю просто: «Это известный чувак на известном коне»…)

Римский Форум — заброшенная стройка, куда римляне свозили археологический мусор циклопических размеров. Сестра куда-то ушла, так что вместо проведения своей экскурсии я слушал чужие, на французском и английском. Как понял из услышанного, на этой стройке часто бухал Цезарь с корешами. Пили они в основном сухое шампанское («Брют»), а сладких женских вин не уважали. Откуда и пошло выражение «И ты Брют?», означающее крепкую мужскую дружбу.

Сестра вернулась: отколупала где-то кусок древней колонны. Блин, неужто придется везти этот валун домой через всю Европу?

Теперь я знаю, зачем ей кусок древней колонны: она нацарапала им свое имя на Колизее! Вот оно, загадочное поколение Пи: даже древние камни собирают из чисто практических соображений.

В Италии не любят английский. «Ты же в Италии — вот тебе путеводитель на итальянском!» — говорит флорентийский торговец, обсчитывая меня на два еврика. Даже в местном шотландском баре пришлось долго объяснять на пальцах, что такое «бутылка» и «туалет».

А просвещенная Европа в целом никогда не любила борцов за высокую нравственность. Напротив собора лежит канализационный люк, куда спустили Савонаролу после того, как повесили и сожгли. Ксюша объяснила мне по телефону, что Савонарола — это вроде «Идущих вместе». Надо же, как повторяется история: символом «Идущих» тоже является унитаз.

Сестра опять нашла каменных львов и фотографируется с ними. Где она их только высматривает?

В завершение прогулки по Флоренции решил тоже сфотографироваться. У домика, где вешали трупы. Вообще не люблю фотографироваться, но уж больно симпатичный домик — эдаким кораблем на «пяти углах», и балкончик на носу. На балкончике цветочки. А под балкончиком позирует какая-то чиполлина в развратной короткой юбке. Вот, думаю, и местная безнравственность в кадре будет: руссо туристо, облико морале…

Оставил сестру с камерой на той стороне, сам перешел улицу и стал позировать у домика-корабля. Чиполлина тут же подваливает, начинает «ай-лю-лю»… О ужас! Я попал не в «Бриллиантовую руку», а в самое настоящее «Собачье сердце»! Потому что она протягивает мне не руку, а ручку:

— Не хотите ли подписать воззвание в защиту жертв СПИДа?

— Нет.

— Вы говорите по-английски?

— Да.

— Вам не нравится помогать жертвам СПИДа?

— Я не люблю ставить подписи.

— Ни в каких случаях?

— Ни в каких.

— Может, вы тогда хотите внести небольшое пожертвование в пользу жертв СПИДа?

— Нет, я просто хочу сфотографироваться около дома, где вешали трупы!

После этого она сразу свалила. Но я еще долго с сочувствием вспоминал Савонаролу.

Вена — город массивных зданий и микроскопических урн. Так и ждешь, что от какого-нибудь каменного льва на фронтоне отвалится мраморное яйцо — и прямо тебе в темечко. А ни фига! Никаких отломанных яиц, нигде ни окурочка. Кусты стрижены под пуделей, и даже трава как будто вылизана вся.

Черт дернул меня изобразить джентльмена: уже полчаса хожу по этой барочной чистоте на площади Марии-Терезы с огромным пакетом пустых бутылок из-под пива. Вокруг идут девушки, при виде очередной урны они радостно орут: «И в эту тоже не влезет!»

А вот с запахом тут ничего не могут сделать, как ни вылизывай. Все города пахнут, и Вена, пожалуй, эффектнее многих. В Нью-Йорке во время прогулки по Маленькой Италии тебя с каждым порывом ветра кидает в соседний Китай — и обратно в пасту. В Вене проще: весь центр громко и основательно воняет лошадиным говном. Время от времени, при севером ветре, в говно просачивается запах пирожных, но ненадолго.

Ратушная площадь — единственное место, где запахи из множества палаток японской, китайской и прочей интернациональной кухни перешибают лошадиный сортир. Вот что могут сделать люди, если действуют сообща. И не говорите мне, что коммунизм родился не в Вене!

В Вене, как и в Риме, архитекторы любили кончать жизнь самоубийством, если ихнее произведение обругал папа или император. Так поступил, в частности, дизайнер Оперного Театра. Вскрыть вены в Вене — в этом есть поэзия.

Зато император Иосиф, когда узнал, что его коммент довел архитектора до вен, поступил совсем не поэтично. Он после того случая решил всегда говорить архитекторам одни комплименты. Построит какой-нибудь лох совершенно отвратное здание, а император тут как тут: «Чудесно! Восхитительно! Микеланджело отдыхает!» Так они и застроили всю Вену этими ужасными каменными конюшнями.

А Моцарт жил на Блутгассе — Кровавой улице, где били коров и кровь стекала вдоль по улице аккурат под окна Моцарта. Кроме того, в его дворике стоят целых четыре огромных мусорных бака, не какие-то там микроскопические урны. Моцарт — наш пацан!

Любек — город марципанов и пенсионеров. Главное туристическое развлечение — поиск туалета. Напоминает игру «Зарница». На перекрестках стоят стрелки с надписью WC. Все они ведут из разных концов города в один туалет около Ратуши, которого никто не видел. Лично я сдался через полчаса блуждания по этим стрелкам — просто зашел в «Макдоналдс».

Зато сестрица нашла в Любеке аж четырех разных бронзовых львов в разных концах города. Львы начинают меня доставать.

Стокгольм — город слепых велосипедистов. Велосипедные дорожки помечены знаками, которые не просто нарисованы на асфальте, а сделаны такими очень выпуклыми. Если слепой велосипедист падает, он легко находит велосипедную дорожку на ощупь. Правда, сам я тут ни одного слепого велосипедиста не видел. Наверное, они выходят на охоту ночью.

Еще Стокгольм понравился (сначала) тем, что в нем не было львов (сначала). Зато были лошадки. Особенно симпатичная мультяшная лошадка стоит у ратуши.

Я уж было обрадовался, потому что львы меня совсем запарили. Мало того, что львов не существует в природе — ведь они, подобно грифонами и драконам, являются совершенно мифическими животными. Но драконы по крайней мере встречаются в северных мифах. А львы — это же чистейший индо-африканский фольклор. Помешательство Европы на львах — ни в какие ворота! Совершенно невозможно объяснить, почему эта болезнь тут возникла и так широко распространилась. Тут даже не умеют как следует рисовать этих фантастических тварей: в Москве все львы похожи на облезлых дворовых собак, а в Питере — на довольных домашних кошечек.

А в более цивилизованных европейских городах вообще шагу не ступить, чтобы без ухмыляющегося льва. Я пытался их игнорировать, но это непросто, когда у тебя сестрица на львах помешалась (что тоже довольно странно, учитывая ее новгородское происхождение).

Короче, в Стокгольме их какое-то время не было видно. Вот, думаю, хоть один здоровый город. Фигня! Под конец прогулки мы все-таки на них наткнулись. Они были замаскированы под такие неприметные столбики, которые отделяют пешеходную улицу от проезжей части. А приглядишься — бля, опять львы!

Нет, надо срочно двигать в Китай — иначе даже не знаю, как спастись от этого львиного бреда. Они ведь теперь мне повсюду мерещатся. А один даже ходит по квартире и время от времени запрыгивает мне на плечо.

Судя по всему, Европу моя сестра переварила так же легко, как Москву. Никаких особых перемен в мировоззрении. Разве что мама потом рассказала одну мелочь: по возвращении из путешествия Арина перешила свои штаны каким-то хитрым итальянским способом.

Сам же я помощью сестры и путешествия вполне отвлекся от лишней духовности. Ни о каком писании албана во время тура не было и речи, хотя «Псион» был с собой. Единственное, что я на нем сделал, — составил календарь «Русские хайку». То есть даже и не писал ничего, лишь расставлял чужие трехстишия на каждый день, с учетом праздников и народных примет. Что ни говори, а путешествия — лечат.

Но из них все равно приходится возвращаться.

Праздник урожая

Не зря я недолюбливал попов. Христианская рыба «рождествобла» год за годом подталкивала меня к болезни писательства. Первый кусок «Паутины» опубликован на бумаге в декабрьском номере Internet за 1997 год. Последняя глава вывешена в Интернете в декабре 2000-го. А 25 декабря 2002-го я получил в «Амфоре» свою авторскую пачку бумажной «Паутины».

Там же на Петроградской зашел в суш(с)и-бар и съел две порции сус(ш)и с копченым угрем. И рисовым чаем запил. Точь-в-точь как делал герой моего албана.

Албан тут же поступил в продажу через Интернет. На сайте «Болеро» приятно было узнать, что вместе с «Паутиной» чаще всего покупают книги «Формула-1. Факты и статистика» и «Особенности дизайна с Macromedia Flash». В целом, если смешать, получается нечто забойное, типа «Дзэн и искусство вождения мышки».

Зато «лучшими книгами в том же жанре» были указаны несколько романов Фолкнера. Я спросил у Ксюши, кто такой Фолкнер. Она сказала, это вроде ругательства. Выражение «пишет как Фолкнер» означает «у этого мудака каждое предложение кончается через две страницы после того, как началось». Товарищи, это наглый поклеп! У меня в «Паутине» есть предложения в одно слово и даже в один знак!

Некоторое время я спасался от этих нездоровых, типично писательских реакций, усердно занимаясь айкидо. Вот где реальность! Сэнсэй Жора говорит: «На одном развороте нужно переставлять все три ноги» — и ты понимаешь, что уже почти стал Шивой!

Но и здесь меня ловила нездоровая слава. Выхожу поздно вечером из зала, потихоньку крадусь в темноте к метро… и натыкаюсь на писателя Горчева! А он, мятежный, тут же бежит стучать об этом в своем ЖЖ:

«Встретил вчера возле Петроградской известного фантастоборца Лёху Андреева, жрущего блинок с маком. Ну, сожрал тоже за компанию блинка с селёдкой, тем более что если бы и не было Лёхи, я бы всё равно сожрал. Лёха, как не менее известный борец с алкоголем и наркотиками, пил квас, а я ни с чем таким не борец, так что пил пиво.

„Ну и что ты там в Амфоре издаёшь? — спросил Лёха, когда разговор зашёл о Литературе. — Свои записи из ЖЖ?“ На лице его выразилось отвращение. „Ну, типа того, — ответил я. — Кстати в той же серии, что твоя ‘Паутина’“. И выразил на своём лице даже ещё больше отвращения.

В общем, мы с Лёхой согласились, что издательство Амфора иногда издаёт просто совершенно невозможную хуйню».

На этом Горчев не успокоился и написал еще историю про «Настоящее Айкидо», которую мне регулярно присылали его поклонники. Стало ясно, что и с Интернетом пора завязывать.

Новый год мы отмечаем в театре Малыщицкого. Клево! Вокруг нормальные люди, никаких тебе разговоров про последний Виндовоз.

Театралы вообще не любят хайтек. Хотя и они по-своему разносят вирусы. Техника запоминания целых книг, описанная у Брэдбери в «Градусах по Фаренгейту», — это вовсе не фантастика. Обычные театральные актеры помнят по нескольку десятков ролей. И зачастую восстанавливают по памяти целые пьесы. Например, кто-то вдруг запил и срочно нужна замена, а сценария под рукой нет. Тогда они коллективно вспоминают нужную роль и на ходу записывают ее для «новичка». Но вспоминают не всегда верно, так что возникают всякие истории типа «В графине вы видите свою мать» или «Господин Волобуев, вот ваш меч». Живая поэзия.

В общем, на Новый год самым высоким хайтеком у нас были светодиоды на голове у Ксюши, которые бегали по кругу, демонстрируя работу ее мозга. Даже телевизор был маленьким и черно-белым, и его включили только на пару минут, чтоб не пропустить Удары Кремлевского Тактового Генератора. Но потом его сразу забыли и очень творчески рассинхронились.

Но мне все равно не удалось замаскироваться. Чтобы как-то оправдаться за мое появление, Катя Теплова представляла меня всем как «великого русского писателя Леонида Андреева». И для убедительности добавляла, что «когда мы летом поедем в Коктейбль, у нас будет свой больной писатель». Я так понял, для этого Коктейбля писательство — вроде визы, как еврейство для Израиля.

И ведь что самое ужасное — как год встретишь, так его и проведешь.

Первая презентация книжки в кафе «Скво-Вадис» поразила меня тем, как по-разному люди воспринимают нас — больных на голову одной и той же писательской болезнью. Лично меня читатели спрашивали о прогнозах использования виртуальных личностей в будущем, о психологических аспектах этой игры в мультиперсонала, о реалистичной и высосанной из пальца фантастике…

Зато Марте, которая выступала там же как мама серии «Библиотека Макса Фрая», задали только один, но сильный вопрос: «Кто получает гонорары — Макс Фрай или Светлана Мартынчик?» И дискуссия получилась куда оживленнее. Я даже призадумался: может, в следующий раз создать не виртуальную раздолбайку, вроде Мэри Шелли, а виртуального банкира, вроде Березовского?

Вторая, февральская встреча с читателями происходила в книжном магазине. Прямо в народе, так сказать. Началась она в 16 часов, когда все взрослые люди въябывают на работе, как последние шестеренки. Неудивительно, что к моему приходу магазин был как селедкой забит школьниками. Только у самого входа толпились критик Бережной и писатель Санчес в компании двух-трех половозрелых девушек. Они побаивались школьников и думали о спасительной выпивке.

В центре толпы за микроскопическим столиком сидели Горчев и Букша, как два полузадушенных хорька посреди бройлерной фабрики. Я пытался скрыться в толпе, улыбаясь девочкам-нимфеткам и вынашивая новый план дьявольского «автопиара» (этим красивым татарским словом называют мои шутки в столичных газетах). Попросту говоря, я хотел спереть в этом магазине пару своих же книжек. Но запланированного скандала не вышло, потому что меня отловили и засунули в круг к Горчеву и Букше.

В круге было страшновато. Школьники толпились и пялились. Кольцо сжималось. Казалось, они вот-вот начнут вскрывать меня, как Банева в «Гадких лебедях».

Я решил слегка разрядить ситуацию — сказал, что Макса Фрая нет и скорее всего не будет никогда. Затем я представил тех, кто есть. И начал продвигать Букшу, назвав ее книгу «отличным пособием по терроризму».

Букша возмутилась и сказала, что ей не надо таких ассоциаций, когда в стране антитеррористическая операция. Из задних рядов толпы сразу закричали с интересом:

— Говорите погромче! Встаньте на стул!

— Нам и так неплохо, — буркнул умирающий Горчев.

— Зачем же вы пригласили журналистов, если вас не видно? — сказали из толпы.

— Мы не приглашали журналистов, — парировал я.

— Мы сами журналисты, — акцентировала Букша.

— Эй, не надо грязи, я не журналист! — ожил Горчев.

Завязалась дискуссия, но тут пришли какие-то люди и отобрали у нас табуретки. Пришлось обратно стоять. Публика пялилась и сжимала кольцо.

Я предложил задавать вопросы. У самого стола обнаружился пацан лет одиннадцати. Он спросил, о чем моя книжка. Я замялся. На презентации в «Скво-Вадисе» было легко говорить про шизофрению и искусственный интеллект — там сидели бородатые дядьки. А тут дети, как им объяснишь? В конце концов я на пальцах показал, что книжка про Интернет и про будущее.

— А-а, футурология, — спокойно резюмировал пацан лет одиннадцати.

«Хуя себе», — сказал я себе. И снова вспомнил Стругацких с ихними лебедями-живодерами.

К моей великой радости, тут пришел Макс Фрай, то есть Марта, более умудренная в таких мероприятиях. Публика ломанулась ее душить. Но Марта ловко вскочила на стол и нанесла несколько ударов ногами. Тут уже дискуссия завязалась не на шутку. Мы же с Горчевым и Букшей решили под шумок свалить в «Мани Хани», чтобы срочно принять несколько лекарственных препаратов. Но на выходе нас поймали и потребовали автографов.

— Если вы так красиво будете всем подписывать, у вас рука отвалится, — сказала читательница, которая была по счету пятидесятой.

— Фигня, я уже надрочился, — скромно ответил я… и вспомнил, как говорил американскому поэту Евгению Евтушенко почти то же, что сказали мне сейчас.

В какой-то момент выяснилось, что все свои книги я уже подписал, и теперь мне суют на подпись Фрая. Я указал одной девушке на эту чудовищную ошибку. Девушка засмущалась, покраснела:

— Ах, вы знаете, я ведь в первый раз…

Вспоминая ее в «Мани Хани», я с грустью думал о том, что пора, пора уже прекращать тусоваться с алкоголиками и лузерами вроде Горчева. Надо работать с молодежью, с такими вот приятными литературными девственницами. Ведь в нашем возрасте, а тем более в нашей стране, расслабляться нельзя. Только расслабился — чпок! Вокруг одни лузеры, алкоголики и другие новорусские христиане.

Нет, если уж возвращаться в прошлое, то сразу подальше — туда, где никакого лишнего хайтека. В феврале на улице Садовой из-за ремонта полностью отменили автомобильное движение. Ах, как хороша Садовая без машин! Особенно вечером. Улица тут же возвращается в свое естественное неспешное состояние. Сразу и люди становятся заметны, и дома симпатичные.

Там, на пешеходной Садовой, я назначил встречу корреспонденту журнала «Город», который решил взять у меня интервью. И даже корреспондент не подвел! Вылитый Чехов, с бородкой, а по жизни — доцент русской филологии. Пока мы с ним болтали в кафе, у него сперли кошелек. Ну полный провал в XIX век!

А обещают и больше: по словам Валентины Матвиенко, в дни празднования 300-летия Санкт-Петербурга старые хрущевские дома прикроют красочными щитами. Эта современная версия «потемкинских деревень» будет использована, в частности, на Волхонском шоссе, по которому будут следовать делегации гостей Петербурга. Поговаривают, что и сама Матвиенко на время праздника прикроется фанерным щитом с изображением Николь Кидман. Неужто высокодуховный город Питер наконец победит все ужасы нашего времени?

Опять размечтался, несчастный! Как учат в восточных единоборствах, когда ты касаешься противника, ты одновременно делаешься уязвимым. Однажды закрутившись, издательская машинка ни за что не отпустит автора после одной книжки. Не успел еще лавровый глист писательской славы разрастись в моей голове после «Паутины», а издатель Назаров уже показывает обложку «2048». На обложке нарисован лысый мужик, подозрительно похожий на самого Назарова.

Вскоре звонит пи*арщица Ольга из «Амфоры», просит надиктовать биографию для рекламной брошюры про будущие книжки. Всю в деталях? — спрашиваю. Нет, говорит Ольга, только самое прикольное. Вот, говорит, к примеру, как про Букшу начинается: «Ксения Букша родилась в семье староверов…»

Ну хорошо, говорю, слушайте: «Алексей Андреев родился в семье электриков…» И прямо чуть не заплакал, до того прикольно.

Но больше всего нервирует редактор. Раньше, вычитывая «Паутину», он только хвалил меня за язык. Дескать, как приятно работать с грамотным автором, не то что с каким-нибудь… (далее упоминаются Стогов, Лимонов и еще пяток кассовых авторов «Амфоры»). Но теперь редактор убеждает меня, что надо уважать читателя и немного спускаться на его уровень из своей сетевой крутизны. Иначе будут книжки только для небольшой группы врубающихся.

Я в ответ убеждаю его, что у меня все равно никогда не получается спускаться на уровень. Даже когда я берусь составлять банальный сборник хайку, получается такой гипертекст, который разве что через двадцать лет оценят, когда Япония отберет у нас всю Камчатку.

В конце концов приходит главный редактор Назаров, и они прессуют меня вдвоем. Издание «2048» решено отложить на осень — чтобы выпустить сразу двухтомник, весь роман до конца.

Ясен пенть, после такого нажима моя писательская болезнь опять обостряется. Самым тяжелым ее проявлением становится мечта о ноутбуке. Почти вся книга написана на отличном карманном «Псионе». Но я вбиваю себе в голову, что редактировать надо на чем-то крутом. Иначе какой я, нахрен, великий писатель? Люди в Коктейбле будут показывать на меня пальцем:

— Вы слыхали, Андреев пишет романы на «Псионе»!

— Ха-ха, может у него еще и бумажный блокнот есть?

— Хи-хи, как вы меня насмешили, у меня даже устрица в корсет упала!

Я дохожу до того, что обсуждаю ноутбуки с Носиком. Он говорит, они морально устарели. Нафига эти чемоданы с дисками, если есть карманный комп с флэшками на гигабайт. Блин, а ведь этой же мыслью руководствовался я сам в 1999 году, когда пошел покупать ноутбук, а вместо него купил «Псион». И спустя четыре года выслушиваю те же правильные советы от других. Вот что делает с людьми приобщение к писательству! Мы тупеем на этой войне, господа.

В марте мечта идиота о безбашенном компе сбывается. Принесли. Корпус поцарапанный, на мониторе черные пятна, одной резиновой «ноги» нету. Настоящее китайское качество, плюс американский «восстановленный» экспорт, плюс чисто русский маркетинг (особенно эта непереводимая фраза «Он не нулевый, но и не б/у»).

Все окружающие надо мной издеваются. Леха Рерих говорит, все то же самое можно было найти за двести баксов. Ксюша говорит, что я купил себе какой-то дурацкий плеер. Сестра Арина говорит, что комп без PowerPoint никуда не годится. Идея о том, что я сэкономил себе два кубометра жилой площади, никого не греет. Никто не понимает нужды великих русских писателей, бля.

С появлением ноутбука я снова впадаю в ботанический образ жизни. Хотя на улице уже весна, и даже прогулки в безлюдном ЦПКиО начинают отвлекать от работы. Весной я обычно стригусь. А это, как ни крути, оздоровляет. Без волос, среди таких же лысых, но уже пробуждающихся деревьев в парке, я чувствую гармонию. Я сижу на мостике, пью пиво и слушаю птиц. Ужасно не хочется писать никаких романов. Ну хватит, хватит уже! Разве не ясно, что лучшая книга о человеке — это телефонная книжка? Абсолютно лаконичная и максимально функциональная. А в остальном каждое написанное слово — это потерянный взгляд на мир.

Но мерзкая тварь албана не отпускает. И даже в окружении весенней природы она умудряется найти мне подходящее рабочее место. Через дорогу от нашего дома — кладбище. До сих пор я никогда не был там, хотя регулярно пугал по ночам водителей, когда на вопрос «А куда конкретно на Черной Речке?» пьяным голосом отвечал: «Кладбище там, знаете?» Теперь я сам отправляюсь с утра на кладбище, чтобы дописать очередную главу.

По вечерам меня оттуда выгоняют. «Мы, — говорят, — до семи работаем». А сами едут внутрь на «мерседесе»! Надо узнать, может, у них есть какой-нибудь VIP-сервис, чтоб на всю ночь…

Просветление наступает только в мае. Странный глюк ноутбука толкает меня на совершенно дебильный поступок, который открывает мне глаза на всю мою клиническую картину.

И зачем, зачем только я стал великим русским писателем? Зачем я пошел покупать этот антивирус? Гордыня, не иначе. Раньше я считал, что программирование — отстой по сравнению с писательством. Ведь у писателя спрашивают «НАД чем вы работаете?». А у программиста — «ПОД чем вы работаете?» А я же такой гордый, работать «под» не хочу!

Но у программера есть кое-что поважней. Связь с реальностью. Если код не работает — пошел на хер! Это лечит от иллюзий. В следующей революции главную роль сыграют сисадмины.

Вот и теперь — будь я программером, никаких забот бы не было. Звякнул знакомому сисадмину, спросил FTP-адресок, скачал… Нет, блин, культуры потребления захотелось! С аккуратным диском в родном пакетике. С честной регистрацией. Ага, щас.

Честная регистрация прислала мне по почте ключ, который никаким раком не переводил антивирус DrWeb в рабочий режим. Покопавшись еще на сайте Лаборатории Данилова, я выяснил: мне продали прошлогоднюю версию, а ключ предназначен для современной версии.

Впрочем, это была лишь моя версия событий, подсказанная моим внутренним недобитым программером. Зато продавец в магазине «Кей» не был ни программером, ни великим русским писателем. Видимо, он был великим русским художником.

— Давайте сравним диски визуально! — предложил он, когда я вернулся в магазин и попросил вернуть деньги за неработающий DrWeb.

Через несколько минут безмолвной игры «Найди десять отличий» продавец признал, что сдается. Мой диск был точно таким же, как в витрине.

— Может, вы зайдете на их сайт и убедитесь, что это старая версия? — предложил я.

— У нас отсюда не все сайты видны… — с грустью отвечал он. Видимо, руководство таким образом боролось с порнухой, которая скрашивает жизнь продавцов компьютерных магазинов. А на антивирусных сайтах, как известно, сплошная порнуха.

Дискуссия кончилась тем, что мне предложили поехать в сервис-центр «Кея» на другом конце города. Решив донести свой крест до конца, поехал.

Но, как говорится, легче троянскому верблюду пройти сквозь 138-й порт, чем ламмеру законнектиться с Царствием Небесным. В сервис-центре меня встретили хихиканьем и вопросом — как была фамилия того идиота, который вас сюда послал? Тем не менее, проверить DrWeb они согласились — и вернуть деньги в случае чего. Если у меня есть ключ, конечно. Тот, который мне по почте прислали. А-а, так у вас его нет с собой? Ну принесите на дискете.

Записав на дискету ключ, я пришел к ним на следующий день и продемонстрировал, что он ни хрена не работает.

— Но мы не можем вернуть вам деньги, — сказали мне сервис-центрисы. — Откуда мы знаем, что вы не поставили этот продукт на свой компьютер?

Пришлось еще раз напомнить, что я не могу его поставить на свой компьютер и только что продемонстрировал это на их компьютере.