Формула боя Нестеров Михаил
– Я-то могу потерпеть, а дело нет. Он сам велел будить его в любое время. Давай буди.
– Не буди, а будите, товарищ младший сержант.
– Вчера придешь. Буди.
Сказав «ха», Говоров вошел в кабинет. Они с Малышевым были почти ровесниками, оба из Курска и в первый же день знакомства перешли на «ты».
– Товарищ подполковник! – лейтенант потряс спящего за плечо.
– Да? – Рябов открыл глаза и посмотрел на дежурного.
– К вам Малышев из третьей роты. Я не хотел будить, но он говорит, что срочно.
Рябов, сев на кушетке, посмотрел на дверь. Там стоял Малышев.
– А, Сергей. Заходи. – Следователь, обуваясь, попросил Говорова принести чаю.
– Мухой! – тихо напутствовал его Малышев, входя в кабинет.
– Что, Антон спать не дает? – спросил подполковник, подсаживаясь к столу. Расчесав волосы, он дунул на расческу и положил ее в карман. – У меня он тоже не выходит из головы. Сегодня по телефону говорил с его матерью – плачет. Успокаивал как мог.
– Не появлялся? – спросил Малышев, опускаясь на стул.
– Так скоро его не жди. – Рябов вопросительно посмотрел на Сергея. – Вспомнил что?
– Не знаю, может, это не пригодится, но в последнее увольнение, когда Антон вернулся в роту, мне показалось, что от него пахнет краской.
– Краской?
– Да, скорее всего масляной. Въевшийся такой запах, как будто он или на складе весь день пробыл, или красил что-то.
– Может, это были женские духи? Мне помнится, ты утверждал, что он встречался с девушкой.
– Говорил, товарищ подполковник, – поправил его Малышев, – но не утверждал. Я предполагал. А запах точно был как от краски, никакие духи так пахнуть не могут. Я сколько раз дома ремонт делал – полы красил, двери, рамы. Точно, от него краской пахло.
– Так ты думаешь, он подрядился и делал у кого-то ремонт?
– Я ничего такого не думаю, не успел, я только недавно вспомнил об этом.
Рябов надолго задумался, подвинув перхающему Сергею пепельницу. Тот, закурив, извинился:
– Как ночью покурю, так…
В кабинет вошел Говоров, поставив на стол два дымящихся стакана с чаем. Малышев незаметно для подполковника небрежно махнул ему рукой: «Свободен».
Лейтенант раздул ноздри и вышел.
Сергей шумно отхлебнул и тут же затянулся, выпуская дым носом. Чай был крепким, то, что надо, и слегка вязал небо.
– Вы, наверное, земляки с лейтенантом или родственники, – неожиданно предположил Рябов.
Малышев здорово удивился, ему казалось, что подполковник, уйдя в свои мысли, ничего не замечает вокруг, а тот даже приметил неуловимый жест сержанта, его выражение лица и сделал соответствующие выводы.
– Да, – признался он. – Я сам из-под Курска, а Павел из самого города.
– У вас дружеские отношения?
– Скорее приятельские. Дружил я только с Антоном. – Малышев нерасчетливо сделал большой глоток чаю и шумно задышал. – Товарищ подполковник, можно откровенно поговорить об Антоне? Вернее, не откровенно, а как-то по-бытовому, что ли… Ну вот стреляйте вы меня, а я скажу, что Антон не мог сделать такого! Я не заступаюсь, я… Даже не знаю, как это сказать.
– Понятно, Сергей, ты говоришь сердцем, то, что чувствуешь.
– Точно-точно, – кивнул Малышев, – сердцем. Даже больше: всей грудью. Интуиция, понимаете? Подставили его, вот что, – неожиданно заявил он.
– Почему же в таком случае он не явится и не расскажет обо всем?
– Потому что подстава очень аккуратная, все на нем сходится. Да и вы сами так же думаете, разве нет?
– Думаю, думаю, только вот одной детали недостает пока. Так ты говоришь, вы друзья с лейтенантом? Его Павлом зовут, а фамилия?
– Говоров.
– А у Антона были друзья из офицеров?
– Нет, я точно знаю.
– А какие у него были отношения с Романовым?
– С командиром роты? Теплые: ты начальник, я дурак… Простите, товарищ подполковник.
– Ничего. А ты дома был у Говорова?
– Честно? Если честно, то был. И не раз. Он в военном городке живет.
– А в квартире у него хорошо?
– В каком смысле? – не понял Малышев.
– В смысле чистоты, порядка.
– А… Чисто, конечно. У него однокомнатная квартира, его жена, Татьяна, не работает, порядок на высшем уровне, все блестит, чему положено блестеть. Где надо, белеет.
– А Романов, насколько мне известно, живет в самом городе.
– Да, только где точно, я не знаю.
– И он не женат, так?
– Так точно.
– Скажи, Сергей, как можно нагнать температуру, чтобы «закосить» от наряда?
– У нас это не практикуется, свои же по репе настучат. А способов много. Можно, например, сахара с йодом наглотаться или на небольшую ранку приложить дольку чеснока. А чтобы порядочная температура была, нужно на подъем ноги приложить влажный горчичник и надеть носок. Тридцать восемь ноль вам обеспечено. Врач же не будет требовать, чтобы вы сняли носки.
– Так ведь жечь будет ногу-то, – улыбнулся Рябов.
– Вы же недолго у врача будете! Минут за десять до приема прилепите горчичник, к этому времени ногу у вас зажжет, температура поднимется. Только ногами нельзя елозить, сами понимаете, что будет.
– Понимаю, разоблачат и настучат по репе.
– Ну вам-то это не грозит. – Малышев осекся. – Простите, товарищ подполковник, расслабился.
– Вот и хорошо, в таком тоне и должна проходить беседа. Позови-ка сюда Говорова.
Малышев вышел и через несколько секунд вернулся с лейтенантом.
– Вот что, лейтенант, срочно разыщите мне капитана Романова. Если его нет в части, пошлите за ним домой. Скажите, что его вызывает начальник штаба. Не я, а начальник штаба. Так он может быстрее прийти. – И Рябов без паузы задал вопрос: – Кстати, вы не знаете, Романов уже закончил ремонт в своей квартире?
Говоров посмотрел на подполковника удивленно.
– По-моему, да. Недели две назад.
– И полы покрасил?
– Полы точно покрасил. Ребята у него дома были.
– Так, лейтенант, если Романова нет в части, домой ему не звоните. Свяжитесь с командиром. Мне срочно нужна группа захвата в десять человек, включите в ее состав младшего сержанта Малышева, он все равно в курсе. Больше никому ни слова.
Говоров побледнел и вытянулся. Козырнув, он вышел из кабинета.
– Ну, Сергей, похоже, ты поставил последнюю точку. Все, поступай в распоряжение Говорова.
– Вот сука! – процедил Малышев, хищно прищурившись.
– Ну-ну, Сергей, только без эмоций. Выводы делать еще рано. О чем мы с тобой говорили тут – никому ни слова.
– Понял, товарищ подполковник. Разрешите идти?
Рябов отпустил его кивком головы.
Антон, подойдя к Романову, присел на колени.
Рот у капитана был приоткрыт, он часто отрыгивал, пуская на рубашку слюни; лицо белое, губы, сложившись в страшную гримасу, приобрели синеватый оттенок.
Антон вгляделся внимательней: глаза капитана с невероятной быстротой теряли жизненный блеск.
– Юлька! Воды, быстро! Много!
Девушка сорвалась с места и побежала на кухню. Из всей компании самым сообразительным оказался Образцов, вслед за Юлькой он пошел в ванную и вернулся с эмалированным тазом.
Юлька наливала воду из трехлитровой банки в кружку, Антон, запрокинув голову Романову, пытался влить воду в рот, но вода не шла, выливаясь обратно.
Развязав Романову руки, он потащил его в ванную. Перегнув через край ванны, Антон, стоя сзади, надавил ему обеими руками на живот. Живот у капитана был неестественно вздут, при надавливании газы отошли через рот, наконец-то желудок капитана дернулся, и его вырвало темно-коричневой жидкостью, похожей на кофейную гущу.
Запах рвоты был настолько резким, что Антона самого едва не стошнило. Приподняв капитана, он взял у Юльки кружку с водой; Романов сумел выпить только половину.
В дверях столпились пацаны, тревожно наблюдая за действиями Антона. Он обернулся к ним.
– Отойдите от двери, дайте воздуха. – Он похлопал Романова по щекам: – Давай возвращайся…
Романов смотрел на него из-под полуопущенных век, продолжая отрыгивать. В несколько приемов он сказал одно только слово:
– Коньяк…
Последнее время Романов все чаще стал прикладываться к бутылке, даже Дробов заметил его отечные щеки и чуть подрагивающие руки.
– Что дороже всего на свете? – спросил он у капитана, когда тот в очередной раз приехал в Москву.
Романов пожал плечами, отвечать не хотелось, все равно не угадаешь, он сказал первое, наболевшее, что постоянно, кроме водки, торчало у него в голове:
– Деньги.
Дробов удовлетворенно кивнул:
– Это очень хороший ответ. Гораздо хуже, когда на вопрос «Что дороже всего на свете?» ты ответишь: «Сто граммов, поданные вовремя».
Романов хмыкнул и промолчал.
…Никто не знал, где находится сейчас Антон Никишин, – ни Рябов, ни Кравец. Они могли искать его в Ульяновске, Волгограде, Москве, но Антон не покидал пределов Самарской области. Причина была только в нем, в капитане Романове, и он ждал Антона. Вряд ли тот появится сегодня, скорее всего дня через два, когда розыск беглеца в области потеряет накал.
Никишин сейчас где-то отлеживался, набирался сил и разрабатывал план встречи с командиром роты, хотя план должен быть весьма прост. Романов и Никишин знали об этом. Место встречи – только квартира капитана, иначе проиграют оба.
Романов вернулся в свою холостяцкую квартиру раньше обычного. Навернув на табельный «ПМ» десятисантиметровый глушитель, он вложил пистолет в самодельную кобуру вроде «мексиканской петли» и прицепил ее на пояс. Теперь, чтобы мгновенно выхватить пистолет, не нужно долго копаться.
«Итак, – думал Романов, – Антон сегодня вряд ли придет, а вот завтра или послезавтра объявится. У него есть вопросы, на которые он хотел бы получить ответы. И он получит их». Капитан, тронув рукоятку пистолета, нервно улыбнулся.
Слишком смышленым оказался Антон, ловил все на лету; если бы прослужил еще год, стал бы лучшим в части, лучше прапорщика Шляха. «Как ловко он его, – качая головой, вспоминал Романов. – Без страха шел на пули, как одержимый». Перед его глазами предстала мрачная картина: трупы караульных, оскаленное лицо Шляха, автомат в руке Антона. Короткая очередь, и Шлях, схватившись за грудь, рухнул на колени. Если бы Романов промедлил секунду-две, Антон достал бы и его.
«А соображает он быстро, – продолжал размышлять Романов. – Очень быстро, настоящий профи. Давай, Антон, отлежись денек-другой и приходи в гости. Для меня ты гость, для остальных – психопат-убийца. И точнее: я не сделаю того, что задумал».
Романов, достав из кармана записную книжку, набрал московский номер. Ему ответил мужской голос. После приветствий московский абонент сказал:
– Меня беспокоит здоровье твоего племянника и твое.
– У него маниакальные отклонения, план немного ушел в сторону, но все будет нормально.
– Я уже слышал это, когда ты готовил операцию. Я указал тебе на слабые стороны, но ты встал в стойку.
– Я все исправлю, он должен прийти ко мне. Я жду его.
– Ты или лечи его, или… Если ты выберешь первое, то тебе придется стать его донором – отдашь ему свои мозги. Если второе – живи полноценно. В следующий раз, когда будешь звонить, определись окончательно. Своих людей я буду держать наготове. Если боишься их, выскреби свои мозги ложкой и положи их в морозильник. Ты понял меня, Дима?
– Да.
Абонент отключился.
– Мразь! – Дмитрий Романов швырнул трубку. Угораздило же его связаться с этим подонком. Они все там в своей организации ненормальные. Все.
«И я тоже».
Охмурили?
Нет, сам себя дал объехать, и искать оправданий бесполезно. Тут все: озлобленность, безверие, мутный взгляд вдаль, одиночество, осклизлая лапша с тушенкой в солдатской столовой, нежелание – в полном объеме этого слова. Кому и зачем передавать свой опыт? Чтобы кто-то истошно кричал по ночам: «Достаньте эту суку!»?
Прозрение?
Если да, то запоздалое. Это слово вообще имеет статус постоянно опаздывающего гостя с татарской физиономией.
Романов удобно устроился в кресле, захотелось позвонить в Североморск и поговорить с сестрой Татьяной, но он только покосился на открытую записную книжку; снова налил коньяку, пил уже мелкими глотками, подолгу держа коньяк во рту. Открыв московскую газету, которую с утренними гостями ему переслал Дробов, он с усмешкой уставился на фотографию человека, за спиной которого висел портрет Сталина. Правда, усмешка была бледной, он боялся этого человека. Боялся даже тех огромных денег, которые тот заплатил ему. Романов никогда не видел столько денег сразу, он спрятал их в сапоги, которые повесил в кладовке, прикрыв сверху грязными носками. Более надежного убежища он придумать не мог. Да и кто сунется в его однокомнатную квартиру с убогой мебелью? Не было еще случая, чтобы обворовывали квартиры офицеров-доходяг. Он вообще-то служил в спецподразделении, зарплату, конечно, тоже задерживали, но всего на месяц-другой, только что на нее можно купить? Сразу ничего не купишь, а накопительством, как это делали раньше, сейчас никто не занимался. И что накопишь? Разве что пополнится запас пустых бутылок в подвале сарая.
Теперь у него было практически все: из одного ялового сапога торчал бампер «Жигулей», из другого валил веселый дымок из печной трубы деревенского домика. Было все, и не было ничего.
Все было: и бывший командир его бригады Григорий Иванович Дробов, неожиданно разыскавший Романова полтора года назад; потом первое хищение, первая сделка – два гранатомета «РПГ-7» бесшумно покинули свое место на складе. Начфин части капитан Копытин и замкомандира по вооружению вошли в долю. Вошли очень охотно. Далее был заказ на «шмель» – установку объемного взрыва; такового на складе не оказалось. Зато были гранаты «РГД-5», электродетонаторы, патроны… Куда это все уходило, ни Романов, ни Копытин не интересовались. Самое главное – им платили деньги. Копытин умело управлялся с бухгалтерией, часть похищенного он списывал как использованное на учениях, часть отписывалась по распоряжению вышестоящего командования.
Дробов платил хорошо, но… не очень. «Не очень» – это его слова, Дробова. И еще: «Жди, Дима, настоящего заказа». Романов ждал. Заказ пришел. Для его реализации пришлось взять в долю еще одного человека, который и сгубил все дело. Этим человеком оказался прапорщик Шлях… Был и другой человек, который может кое-что поправить. Жаль, что приходится встречать его с пистолетом в руке. Но это временно, во всяком случае, только для начала. А потом… потом, когда Антон уйдет, пистолет понадобится снова.
– Коньяк…
Антон ничего не понял, он видел, что Романов уходит, и не знал, как вернуть его к жизни хотя бы ненадолго.
Вода, которую тот выпил, отошла, и сейчас изо рта капитана снова неслись комки темной рвоты.
– Дима, – Антон прислонил Романова к стене, держа его голову. – Что пропало со склада? Что вы продали с Яриным?
Романов невероятным усилием поднял большой палец и хотел что-то сказать. Но в горле снова булькнуло, и Антон ничего не понял.
– Что пропало со склада, Дима? Это очень важно.
Удушающий запах изо рта Романова выворачивал внутренности Антона наизнанку, он терпел, стараясь не дышать носом; они оба – капитан и Антон – смотрели друг на друга, широко открыв рты.
Эта сцена буквально потрясла Юльку, ни в одном фильме ужасов она не видела таких лиц, такого простого, но ошеломляющего действия – это был поединок двух сумасшедших, внезапно потерявших человеческий облик. Еще чуть-чуть, казалось ей, и они начнут жадно грызть друг другу глотки; и будут делать это медленно и извращенно, слизывая языками с шей кровавые сгустки рвоты.
Превозмогая отвращение, она сорвала с вешалки одно из полотенец и бросила на колени Антону. Тот, не глядя, взял его и отер лицо Романова.
– Что пропало, Дима?
– А, – вырвалось у Романова.
– Так, хорошо, – подбодрил его Антон. – Дальше.
– Двести… – Романов, синея от натуги, приподнял руку и положил ее на плечо Антону. Глаза потухли совсем, зрачки заполнили почти все их пространство и были похожи на люки танка: сейчас крышки захлопнутся – и все.
– Дальше, Дима, – торопил его Антон, ощущая на плече ледяную ладонь капитана. – А, двести… Что дальше?