Газпром. Новое русское оружие Панюшкин Валерий
Рассказывают, что в награду за успешное руководство предвыборным штабом Ельцина Анатолию Чубайсу обещали должность руководителя государственной компании «Роснефть». И уже был подписан приказ о назначении его председателем правления. Но Березовский и Гусинский заявили Чубайсу, что никакой «Роснефти» он не получит, что основной вклад в победу внесли они, поэтому государственная нефтяная компания тоже причитается им. Чубайс поехал к Ельцину и вернулся от него с новым указом. Он был назначен главой администрации президента. Ельцин уважал молодых реформаторов, но не мог сопротивляться напору Березовского и Гусинского.
– Полгода неизвестно кто рулил страной, – говорит Черномырдин, имея в виду, что страной рулил Березовский.
И Черномырдин даже не скрытничает. При упоминании Березовского на лице Черномырдина неизменно появляется презрительная улыбка. Для Черномырдина, большую часть жизни проработавшего в реальном секторе экономики, Березовский, первым придумавший, что в России не надо владеть компаниями, а надо контролировать финансовые потоки компаний – неизвестно кто. Вот Неизвестно Кто и рулил страной.
Ельцин бездействовал полгода, почти год. За это время прошли залоговые аукционы, банкиры, помогавшие Ельцину в избирательной кампании, получили свои нефтяные и металлургические компании, вопреки не столько даже воле народа, но, похоже, даже вопреки воле вдохновителя приватизации Анатолия Чубайса. Березовский, неожиданно даже для Черномырдина, получил компанию «Сибнефть», хотя такой компании вообще не значилось в плане приватизации нефтяной отрасли.
Газпрому, несмотря на сложившуюся практику, были предъявлены налоговые претензии. Председатель правления Рем Вяхирев писал депутатам Госдумы: «Да, Газпром должен бюджету 15 триллионов рублей, но 48 триллионов рублей должны Газпрому потребители газа». 3 октября 1996 года были арестованы счета некоторых дочерних предприятий Газпрома. Это было похоже на начало неизвестно кем осуществлявшегося захвата компании. Черномырдин говорит:
– Если бы Ельцин был в силе, я уверен, ничего этого не было бы.
Фактически Ельцин вернулся к активной работе только весной 1997-го. И сразу же начал с перестановок в правительстве. В марте 1997-го Ельцин назначил первыми вице-премьерами правительства Анатолия Чубайса и нижегородского губернатора Бориса Немцова. По совместительству Чубайс стал еще и министром финансов, а Немцов через месяц занял пост министра топлива и энергетики, сменив газпромовского человека Петра Родионова и усилив в правительстве позиции либералов-реформаторов.
Немцов, когда приехал в Москву по приглашению Ельцина, представил президенту план реформ, озаглавленный «Не хочу жить в стране победившего бандитского капитализма». Первым пунктом плана значилась национализация Кремля: Немцов предлагал отобрать у олигархов пропуска в Кремль. Вторым пунктом шла отмена залоговых аукционов. Ельцин, по словам Немцова, назвал этот его план гениальным (хотя «гениально» это не ельцинское, а немцовское словечко) и пожелал успехов в работе.
Теперь от тех полных иллюзий времен у Немцова остались только фотографии. Фотографии развешаны по стенам офиса, который Немцов снимает в высотке на Котельнической набережной. И если высотка являет собою символ тоталитарной сталинской эпохи, то четыре комнаты, арендуемые Немцовым без конкретной цели, а просто чтобы продолжать что-то делать, являют собою символ самых, наверное, либеральных в российской истории двух лет. Почти на всех фотографиях Немцов с Ельциным. Ну, иногда еще с Ричардом Гиром. На фотографиях Немцов молодой, подтянутый и улыбающийся. Оптимизм и хорошая спортивная форма – это пожалуй все, кроме фотографий, что удалось ему сохранить со времен вице-премьерства.
Немцов рассказывает, что по долгу службы он обязан был руководить государственными представителями в Газпроме. Подписывать директивы для голосования на совете директоров, принимать отчеты.
– Ситуация в Газпроме была такая, – Немцов принимается за орешки и сухофрукты, принесенные бессменной его помощницей Ириной Львовной. – Такая была ситуация, что государству принадлежало 38 процентов акций непосредственно через Министерство имущества и еще 10 процентов акций через государственную компанию «Росгазификация». «Росгазификация» считалась вотчиной Вяхирева и, несмотря на то, что номинально акции эти принадлежали государству, никому в голову не приходило, что этот пакет тоже может голосовать от лица и в интересах государства. Я стал министром топлива и энергетики в апреле, собрание акционеров Газпрома было назначено на июнь, и вдруг я узнаю, что, будучи представителем государства в Газпроме, я не могу голосовать акциями, принадлежащими государству, потому что эти акции переданы в трастовое управление Газпрому, вернее, физическому лицу Вяхиреву. Таким образом, в 1997 году весь Газпром принадлежал одному человеку. Его фамилия Вяхирев Рем Иванович.
Когда мы переспрашиваем у Черномырдина, правда ли это, Черномырдин смеется:
– Кто вам рассказал? Боря Немцов? Насколько я знаю, государственный пакет акций был передан в управление не Вяхиреву лично, а Газпрому. А Боря Немцов вам расскажет. Вы лучше расспросите его, как он пересаживал чиновников на «Волги».
Став вице-премьером, Немцов действительно выступил с такой инициативой, чтобы государственные чиновники ездили не на мерседесах и БМВ, а на отечественных автомобилях «Волга», которые производят в Нижнем Новгороде.
Черномырдин улыбается:
– Вот он один у меня и ездил на «Волге», никуда не успевал и все время просился к Чубайсу в БМВ.
Сам Рем Вяхирев через третьих лиц передал нам, что трастовый договор не был оформлен на его имя, что он всегда хотел скорейшего расторжения трастового договора, что, если нам угодно, трастовый договор нам покажут. Но так и не показали.
Александр Казаков, еще один молодой реформатор, которого правительство в 1996 году назначило председателем совета директоров Газпрома, говорит:
– Трастовый договор был сформулирован лично на Рема Иваныча. Это точно. Правда, должен признаться, что я договора ни разу в глаза не видел. А вот Немцов уверял, что держал его в руках. Но я всегда привык делить на сто то, что Боря говорит. В любом случае, в законности того трастового договора я сильно сомневаюсь. Ни на одном заседании совета директоров мы его не утверждали.
Егор Гайдар, если спросить его про трастовый договор, мрачнеет:
– Это, конечно, очень неестественно, – говорит Гайдар, – что премьер-министр Черномырдин был так связан с Газпромом. С трастовым договором Боря Немцов тяжело и долго разбирался, в результате чего совершенно испортил свои отношения с премьером и вообще загубил карьеру.
Немцов рассказывает так. О трастовом договоре и о том, что представитель государства не может голосовать от имени государства на собрании акционеров Газпрома, Немцову сообщил сотрудник аппарата правительства по фамилии Копейкин. Немцов попросил показать ему трастовый договор, но десять дней никто в аппарате не мог принести его первому вице-премьеру. Через десять дней другой сотрудник аппарата правительства по фамилии Тренога принес, наконец, вожделенный документ, и когда Немцов спросил, откуда, Тренога так многозначительно пожал плечами, что Немцов думает, будто документ был выкраден из сейфа премьер-министра Черномырдина.
– Я стал читать договор, – говорит Немцов, – и мне стало плохо. Кроме того, что государство отдавало Вяхиреву Газпром в управление, в договоре был прописал еще опцион, по которому в 1999 году в награду за управление государственными акциями Вяхирев получал право выкупить государственный пакет акций по цене один рубль за акцию. Воруют, конечно, в России, всегда воровали, – продолжает Немцов. – Но чтобы так! Чтобы акции компании, которые стоят сейчас 360 рублей, продавали за рубль? Это грабеж! Причем рубль в трастовом договоре имелся в виду неденоминированный, то есть он был в тысячу раз меньше сегодняшнего рубля! То есть почти 40 процентов акций Газпрома предполагалось продать Вяхиреву по цене в двести пятьдесят тысяч раз меньшей, чем справедливая цена. Понимаете? Предполагалось, что Вяхирев купит Газпром всего за миллион долларов! Газпром, который стоит сейчас около трехсот миллиардов.
Справедливости ради надо сказать, что акция Газпрома в 1997 году не стоила десяти долларов. Внутренний и внешний рынки акций Газпрома были строго разделены. На внутреннем рынке акция Газпрома стоила тогда 60 центов, на внешнем рынке – около 5 долларов.
Немцов позвонил Вяхиреву и предложил ему трастовый договор расторгнуть.
– Не стоит, – вежливо и спокойно (по словам Немцова) отвечал Вяхирев. – Трастовый договор позволяет мне крепко управлять компанией. Проблем с государством у нас никогда не было. А если расторгнуть трастовый договор, неизвестно, как пойдет.
Если рассказ Немцова достоверен, то это был шантаж. Глава Газпрома в вежливой форме объяснял министру топлива и энергетики, что расторгни тот договор, могут начаться проблемы: замерзнут города, остановятся предприятия…
– Рем Иванович, – сказал Немцов. – Мы очень уважаем вас как менеджера, но считаем, что покупать сорок процентов Газпрома за миллион долларов это преступление. Вы понимаете, Рем Иванович?
– Я не согласен с вами, – спокойно отвечал Вяхирев. – С 1994 года компания под моим руководством хорошо работает, а вы тут пришли и решили все с ног на голову поставить. У нас сложившаяся практика взаимоотношений с государством, и эта практика показала, что она дает позитивный результат как для компании, так и для государства. Мы производим газификацию, мы снабжаем Европу газом, мы платим налоги, и вы с вашими штучками насчет грабежа, мародерства и бандитизма – не надо мне…
На следующий день Немцов позвонил премьер-министру Черномырдину и сказал, что хотел бы зайти к нему. С самого начала работы в правительстве у Черномырдина никогда не было секретарш, только секретари. Черномырдин рассказывает, что еще в Газпроме секретарша считала своим долгом вынуждать шефа говорить бог знает с кем только потому, что человек этот был из родного черномырдинского Оренбурга. Помощники-мужчины способны были отсечь неважных посетителей от важных. Но когда вице-премьер Немцов входил в кабинет Черномырдина в Доме правительства на пятом этаже, помощнику в приемной даже и не пришло в голову Немцова отсечь.
– У меня один вопрос, – сказал Немцов, входя в кабинет премьера. – Трастовый договор.
– Давай без скандала, – ответил Черномырдин.
(Если только Немцов достоверно передает его слова: сам Черномырдин никакого подобного разговора вспомнить не может и вообще утверждает, будто история с трастовым договором высосана Немцовым из пальца.)
– Согласен, – Немцов сел. – Давайте без скандала.
– Чего ты хочешь? – спросил Черномырдин.
– Я хочу его расторгнуть, – отвечал Немцов. – Можем сделать это со скандалом, с вызовом в прокуратуру вице-премьера Сосковца, который этот договор от имени государства подписывал, а можем тихо сесть за стол и договор расторгнуть.
Дальше Немцов стал азартно говорить про грабеж России, про мародерство, про криминал. Черномырдин смотрел на своего заместителя спокойно. Помолчал немного и спросил:
– Как это скажется на энергетической безопасности страны?
И Немцов не понял, то ли премьер-министр шантажирует его, как накануне шантажировал глава Газпрома, то ли премьер Черномырдин и сам бессилен перед крупнейшей компанией-монополистом, которую сам создал и над которой теперь потерял контроль, будь он хоть трижды премьер правительства.
Еще через неделю Немцов попал на прием к президенту Ельцину. Эти встречи президента с министрами состоят из двух частей: из официальной, когда под объективами телекамер министр бодро докладывает какую-то ерунду, и неофициальной – когда журналистов выпроваживают вон, и президент с министром начинают говорить на те темы, которые действительно их интересуют и действительно определяют судьбы страны.
Так вот, как только журналистов вывели, Немцов положил перед президентом Ельциным трастовый договор и сказал:
– Борис Николаевич, прочтите, пожалуйста, полторы странички.
Ельцин читал долго. Прочтя документ два раза, спросил:
– Объясни, что такое опцион.
Немцов объяснил, что опцион – это право менеджера выкупить акции компании на особых условиях. Что согласно трастовому договору Вяхирев получает право выкупить 40 процентов Газпрома за миллион долларов…
– Я понял, – перебил Ельцин.
И прямо на трастовом договоре наискосок в левом верхнем углу написал: «Это грабеж России! Скуратову! Принять меры!» И подпись.
Резолюция, наложенная Ельциным, предназначалась генеральному прокурору Юрию Скуратову. Но надо понимать, что даже если указание дано лично президентом, любой чиновник, и в частности генеральный прокурор, способен сколь угодно долго президентское указание не выполнять. Во-первых, неизвестно, дошел ли трастовый договор с гневной президентской резолюцией до генерального прокурора, мог ведь и потеряться в дороге. Во-вторых, неизвестно, всерьез ли генеральный прокурор поручил своим сотрудникам с трастовым договором разобраться, мог ведь и спустить дело на тормозах. В-третьих, неизвестно всерьез ли проводил прокурорскую проверку следователь, которому было поручено провести ее, мог ведь бесконечно тянуть, перекладывать документы и максимально запутывать дело, пряча суть в многотомном бумагопроизводстве.
12 мая 1997 года Ельцин подписал указ, пересматривавший условия трастового договора с Ремом Вяхиревым. Согласно президентскому указу, Вяхирев лишался возможности осуществить опционную сделку и выкупить госпакет акций. Но указ игнорировали. Подписание нового трастового договора с Вяхиревым оттягивали как могли (и оттянули до декабря). Почти на полгода история с трастовым договором заглохла, да и Немцову стало не до нее: увлекшись (действительной или мнимой) попыткой Вяхирева захватить акции компании, министр топлива и энергетики прозевал попытку Бориса Березовского захватить финансовые потоки Газпрома.
На июньском собрании акционеров Газпрома, среди прочего, предполагалось выбрать главу совета директоров. Немцов рассказывает, что в начале июня к нему пришел Березовский и сказал:
– Я тут хочу возглавить Газпром, ты не мог бы меня поддержать?
– В смысле? – не понял Немцов.
– Ну, – Березовский тараторил характерной своей скороговоркой, – в смысле я хочу возглавить совет директоров.
– Борис Абрамович, – слова Березовского продолжали представляться Немцову каким-то бредом или шуткой. – Вы в своем уме? Какое вы вообще имеете отношение к компании?
– Я тебе ничего говорить не буду, – тараторил Березовский. – Просто посмотри бумажку.
И с этими словами Березовский протянул Немцову проект решения собрания акционеров. Предполагалось, что собрание акционеров введет в совет директоров Березовского Бориса Абрамовича и предложит его кандидатуру на должность председателя совета директоров.
– Что это за бред? – Немцов опешил.
– Ты визы посмотри, – продолжал настаивать Березовский.
Проект решения был завизирован премьер-министром Виктором Черномырдиным и председателем правления Газпрома Ремом Вяхиревым.
– Борис Абрамович, – Немцов вспылил, – пока я здесь сижу, пока я представитель государства в Газпроме, вы не будете председателем совета директоров.
Уходя из немцовского кабинета, Березовский оглянулся:
– Позвони Вяхиреву, позвони Черномырдину…
Когда Березовский ушел, Немцов позвонил Вяхиреву и спросил, визировал ли тот проект решения собрания акционеров, которое фактические отдает в руки Березовского финансовые потоки компании.
– Визировал, – сказал Вяхирев. – Я же знал, что ты будешь против и решение не пройдет.
Черномырдин тоже, если верить Немцову, подтвердил, что бумагу визировал, но не в том смысле, что согласен фактически отдать Газпром Березовскому, а в том смысле, что ознакомился с этим проектом.
– Виктор Степанович! – взвыл Немцов в трубку. – Премьер-министр не визирует документы в том смысле, что ознакомился с ними!
– Ну, – парировал Черномырдин, – некогда мне этим сейчас заниматься. Разберись там…
– Я разобрался!
– Ну и хорошо.
Вероятней всего, Черномырдин и Вяхирев завизировали документ вовсе не потому, что всерьез собирались отдать Газпром Березовскому. Просто не хотели обижать влиятельного олигарха отказом и надеялись, что отказом Березовского обидит Немцов, в то время ходивший в ельцинских любимчиках и всерьез воспринимавшийся прессой в качестве возможного преемника Ельцина на президентском посту.
Перед самым собранием акционеров в конце июня Черномырдин с Немцовым отправились с официальным визитом в Китай. В пекинском аэропорту их встречал Березовский. Березовский никогда не ленился полететь хоть бы даже и в Китай, если это могло принести ему успех. Черномырдин вспоминает, что Березовский появлялся в самых неожиданных местах, как чертик из табакерки. Личные связи Березовского с семьей Ельцина, принадлежавшие Березовскому телеканалы и газеты заставляли государственных чиновников любого ранга общаться с олигархом, раз уж не удалось, прикрываясь плотным рабочим графиком, избежать общения.
– Что вы здесь делаете? – спросил Черномырдин.
– Вот, – затараторил Березовский, – прилетел поговорить с вами на троих с Немцовым о моем руководстве Газпромом.
Черномырдин тяжело вздохнул: теперь избежать прямого разговора с Березовским было невозможно. Поздно вечером Черномырдин, Немцов и Березовский приехали в российское посольство. Немцов вспоминает, что посольство произвело на него гнетущее впечатление. Огромное здание. Затхлый запах ковров, которые никто толком не чистил от пыли со сталинских, наверное, времен. В кабинете на столе – бежевый телефон правительственной связи – «вертушка», отвечать на звонки которой Черномырдин почитает своей непреложной обязанностью. Немцов косился на «вертушку», боялся, что вот сейчас позвонит Ельцин – и все, Газпром достанется Березовскому.
Но Ельцин не позвонил. В небольшом душном кабинете, напичканном глушилками, не позволявшими никаким спецсредствам прослушивать разговор, Березовский, обращаясь к Черномырдину, сказал:
– Виктор Степанович, вы знаете, что ваш заместитель Немцов против того, чтобы я возглавил совет директоров Газпрома.
– А ты против? – на голубом глазу переспросил Черномырдин Немцова. – Почему?
– Я, – отвечал Немцов, – против, потому что Березовский к Газпрому и газу не имеет никакого отношения, потому что свою должность в государственной компании Борис Абрамович станет использовать для поддержки личного бизнеса, потому что…
– Вот видите, – перебивая Немцова, обратился Черномырдин к Березовскому. – Мой заместитель не просто против, он аргументированно против.
– Виктор Степанович, – по словам Немцова, Березовский потерял самообладание. – Неужели вы не видите, что ваш заместитель издевается над вами и вообще в х…й вас не ставит!
Немцов засмеялся. Черномырдин тоже улыбнулся, пожал плечами и сказал Березовскому:
– Что же я могу сделать? Я не могу бороться с Немцовым, он преемник, – на лице Черномырдина была счастливая улыбка от того, что всесильный Березовский злится, сквернословит, но не может завладеть Газпромом, который, как ни крути, премьер считал своим детищем и вотчиной.
Во дворе посольства Березовский подошел к Немцову и тихо проговорил:
– Я тебя уничтожу.
Тогда Немцов только улыбнулся в ответ, вернулся в Москву, провел собрание акционеров и только через несколько месяцев заметил, что в прессе и на телевидении развернута против него пропагандистская война. Журналисты вменяли в вину вице-премьеру связи с проститутками, телеоператоры снимали его с заведомо невыгодного ракурса, так что даже самый симпатичный человек представлялся бы монстром. И рейтинг популярности ельцинского любимчика неумолимо пополз вниз.
Тем временем трастовый договор так и не был расторгнут. Газеты 1997 года пестрят сообщениями о переговорах министра топлива и энергетики Бориса Немцова с главой Газпрома Ремом Вяхиревым. Они торговались. У Газпрома была большая задолженность по налогам. Газпром не платил налоги, мотивируя неуплату тем, что не получил значительно больше денег с потребителей газа, чем задолжал налоговой службе. А Немцов понимал, что бюджет без налоговых поступлений задыхается. Поэтому переговоры Немцова и Вяхирева часто начинались с трастового договора и оканчивались тем, что Вяхирев обещал заплатить налоги даже несмотря на то, что потребители не заплатили за газ.
Эта история тянулась до декабря 1997 года, когда президент Ельцин впервые поехал с официальным визитом в Швецию. Там была торжественная встреча, регламентированная королевским протоколом: почетный караул, гимны двух стран… На каком-то этапе президент Ельцин должен был пройти по ковру с членами королевской семьи и представить шведской королевской семье сопровождавшую его делегацию.
Делегация выстроилась в линию. Первым стоял глава Газпрома Рем Вяхирев, приехавший потому, что во время президентского визита предполагалось подписывать шведско-российский газовый договор. Последним в длинной веренице чиновников стоял вице-премьер и министр топлива и энергетики Борис Немцов. Поприветствовав всю делегацию и дойдя, наконец, до Немцова, Ельцин как будто что-то вдруг вспомнил и прошептал:
– Вяхирев отдал Газпром?
– Нет, Борис Николаевич, – Немцов смутился, потому что неприлично было президенту и вице-премьеру обсуждать внутренние проблемы страны во время зарубежного визита, да еще и на глазах шведской королевской семьи.
– Пойдем! – Ельцин потянул Немцова за рукав.
Их королевские величества с изумлением наблюдали за тем, как российский президент берет за рукав одного из своих министров и ведет, наплевав на дипломатический этикет, вдоль всей российской делегации. Все еще держа Немцова за руку, высокий Ельцин склонился над маленьким Вяхиревым и проговорил грозно:
– Рем Иванович, отдайте Газпром! – помолчал немного и добавил. – Отдайте лучше по-хорошему, а то у вас будут большие проблемы.
Сказав это, президент, улыбаясь, вернулся к шведской королевской семье, вовсе, кажется, не задумываясь о том, что на следующий день журналисты опять напишут, что, дескать, Ельцин был пьян, опять хулиганил, опять нарушал протокол и опять позорил Россию. Он шел уверенный в том, что только что уберег Россию от разграбления.
Немцов рассказывает, что Вяхирев сказал ему тогда:
– Этого я тебе никогда не прощу.
И не простил. В скором времени Борис Немцов лишился поста министра топлива и энергетики. Личным распоряжением его снял с этой должности премьер-министр Виктор Черномырдин. Реальных рычагов власти у Немцова в правительстве не осталась, осталась высокая, но чисто политическая должность вице-премьера.
Глава 4
Газпром против преемника
23 марта 1998 года на Горбатом мосту, возле Белого дома, здания правительства России, как обычно шел митинг. Профессиональные митингующие с красными флагами требовали отставки «ограбивших народ» Виктора Черномырдина и Анатолия Чубайса. Журналисты, спешившие в Белый дом, глядели на митингующих с искренним удивлением. «А чего вы тут митингуете? – недоуменно спрашивал какой-то прохожий. – Ельцин и так сегодня их обоих уволил». Пикетчики не верили. «Это провокация! Хватайте его! Он все врет!» – кричали они.
Обитатели Белого дома тоже все еще не могли поверить. После пяти лет премьерства Виктор Черномырдин казался «несменяемым» и «неувольняемым». При больном и пассивном Борисе Ельцине Виктор Черномырдин стал реальным хозяином положения – именно в его руках находились основные рычаги власти. Поэтому известие о его отставке было равносильно революции.
«При таком премьере президент не нужен», – часто говорили о нем. Причем вовсе не почитатели – именно эту фразу любили повторять Борису Ельцину «Таня и Валя», дочь президента Татьяна Дьяченко и ее будущий муж, а в тот момент – глава администрации президента Валентин Юмашев. Их обоих, а главное Бориса Березовского, очень беспокоила незыблемость и независимость Черномырдина. Черномырдин не мог простить Березовскому неудачной попытки взять под свой контроль Газпром. Березовский давно враждовал с первым вице-премьером Чубайсом, но прекрасно понимал, что никогда не сможет избавиться от Чубайса, пока в кресле премьера Черномырдин. Наконец, Березовский, Таня и Валя не могли не задумываться о том, что приближается 2000 год – год, когда второй президентский срок Бориса Ельцина истечет, и в стране пройдут очередные выборы. Они понимали, что если ничего не предпринять, то следующим президентом станет Черномырдин. Оставаясь премьером до 2000 года, он будет просто обречен стать президентом. Поддержка Газпрома и губернаторов будет надежной гарантией успеха.
Сейчас Черномырдин вспоминает, что именно такой была его договоренность с Ельциным. На охоте в Завидово они условились вместе проработать до 2000 года, а потом Ельцин уйдет, уступив кресло Черномырдину. Но Таня, Валя и Березовский никаких обязательств на себя не брали. Они не могли не думать о том, что при президенте Черномырдине потеряют свое положение. И мечтали от Черномырдина избавиться. Для этого Татьяна Дьяченко каждый вечер включала новости и показывала отцу, каких успехов достигает здоровый и активный Черномырдин в то время, когда больной Ельцин сидит дома. «При таком премьере президент не нужен», – говорила она снова и снова.
В начале марта Виктор Черномырдин совершил визит в США и один на один вел переговоры с вице-президентом Альбертом Гором. На стол Ельцину лег доклад: Черномырдин ведет себя как реальный глава государства, и его все в этом качестве воспринимают; Ельцин в расчет уже не принимается. До сих пор представлять страну за рубежом было исключительной прерогативой Ельцина.
Потом Черномырдин поехал в Одессу на четырехсторонние переговоры с президентами Украины Леонидом Кучмой, Молдавии Петром Лучинским и лидером непризнанной приднестровской республики Игорем Смирновым. Увидев в очередном выпуске новостей, как свободно держится Черномырдин среди президентов, Ельцин рассвирепел и позвонил премьеру с вопросом: «Кто тебя туда посылал?!»
Но последней каплей для Ельцина стала подготовка к празднованию 60-летия премьер-министра, запланированному на 9 апреля 1998 года. Чиновники, бизнесмены, политики и артисты готовились к нему как к всенародному празднику. Список торжеств по случаю юбилея будущего президента был проработан до мелочей, подарки заготовлены: начиная от автомобилей и гобеленов с портретом премьера и заканчивая специально записанным диском Людмилы Зыкиной. Напыщенные речи и славословия – все это, преподносимое умело, буквально взорвало Бориса Ельцина.
За две недели до юбилея своего верного премьера президент подписал указ о его отставке.
21 марта Ельцин вызвал Черномырдина в свою загородную резиденцию «Горки-9» и сообщил ему, что он уволен. Причем президент постарался убедить премьера, хранившего ему верность все эти тяжелые годы, что отставка – вовсе не знак опалы. Ельцин заявил, что Черномырдину как будущему преемнику нужно сосредоточиться на подготовке к президентским выборам 2000 года. Неясно, поверил ли Черномырдин, что дабы поддержать человека, надо его уволить. Но спорить не стал.
Во второй половине дня к Ельцину приехал Валентин Юмашев и предложил список из четырех кандидатов на пост премьера: в нем значились спикер верхней палаты парламента Егор Строев, успевший поработать еще в Политбюро ЦК КПСС, бывший спикер Думы Иван Рыбкин, министр топлива и энергетики Сергей Кириенко и первый вице-премьер Борис Немцов. Первого Ельцин отбросил, потому что его назначение шокировало бы Запад. Последнего – потому что его никогда не утвердила бы Дума. Потом отбросил и Рыбкина – потому что его слишком активно лоббировал Борис Березовский, а Березовскому Ельцин до конца не доверял. Вот и остался молодой министр ТЭКа Кириенко. Только спустя месяц Дума с третьей попытки утвердит его премьером.
Узнав об увольнении, Черномырдин немедленно распорядился вынести свои вещи из премьерского кабинета в Белом доме.
В здании правительства на Краснопресненской набережной все были в шоке. За прошедшие годы именно Белый дом, некогда расстрелянный из танков, а потом отреставрированный и обжитый правительственными чиновниками, стал реальным центром России. Именно в этих коридорах и в этих кабинетах принимались все решения. Белый дом был как Рим, откуда расходились все дороги во все части империи, а Черномырдин сидел в нем, как римский император. Он брал в свое подчинение любых легионеров, и они склонялись перед его авторитетом.
Известие об отставке Черномырдина было похоже на еще один расстрел Белого дома. Сотрудники аппарата суетились в панике, не понимая, куда им теперь деться: возьмет их премьер с собой («Куда? Как куда? Конечно, в Газпром! Говорят, Вяхирев уже выделил 200 штатных единиц!») или оставит в наследство преемнику. Чиновники будто обезумели: начали носиться по Белому дому, передавая панические слухи, а чуть погодя стали свинчивать себе на память таблички с дверей. В премьерском секторе начался переезд: день и ночь несли палех, хохлому, ружья, сабли, картины, книги. Вместе со всеми этими безделушками Белый дом покинула и его значимость: здание правительства перестало быть важнейшим полюсом России.
Многочисленные подарки, скопившиеся у Черномырдина за 63 месяца премьерства, начали выносить в субботу и закончили только во вторник. Вещи перевозили на проспект академика Сахарова – там незадолго до этого закончился ремонт в штабе движения «Наш дом – Россия», который и предполагалось сделать центром его будущей президентской кампании.
В понедельник 23 марта по телевизору показали телеобращение Ельцина: «Больше пяти лет мы проработали вместе с Виктором Степановичем. Он многое сделал для страны, ценю его основательность и надежность. Никогда не сомневался в его верности и преданности делу, его человеческой порядочности». И объяснил зрителям, что поручил Черномырдину сосредоточиться на политической подготовке к выборам 2000 года.
Черномырдин всем своим видом старался внушить окружающим, что президент принял единственно правильное в этой ситуации решение, и отставной премьер за это ему благодарен.
Легкая паника ощущалась и в Газпроме. Ведь в прежние годы газовый гигант и правительство, несмотря на все проблемы, считали себя единым целым. Белодомовские аппаратчики по этому поводу однажды в шутку даже сочинили проект указа «О единстве государства и РАО Газпром», в котором были такие слова: «Государство и Газпром едины. В отсутствие премьер-министра его замещает председатель правления Газпрома, и наоборот». С уходом Черномырдина единство рушилось.
9 апреля Черномырдину исполнилось шестьдесят лет. Основные торжества прошли в штабе НДР на проспекте академика Сахарова. А вечером прошло еще одно застолье, для избранных – в Доме приемов на Воробьевых горах. Там Черномырдина поздравляли Борис Ельцин и Рем Вяхирев.
Глава Газпрома рассказал, что приготовил юбиляру «маленький, но дорогой подарок», и уточнил: «Дорогой не деньгами, а памятью о Газпроме». Речь шла об именной оранжевой каске бурильщика. Но это был не весь подарок. В конце вечера, когда Борис Ельцин уже уехал, Рем Вяхирев, обняв старого товарища, вдруг, не смущаясь свидетелей, сказал:
– Я поддержу тебя всеми доступными мне средствами. Мы давние друзья, мы вместе возмужали на газовых месторождениях Оренбургской области.
– Хочешь, чтобы я вернулся в Газпром? – не понял Черномырдин.
– Бери выше! На президентских выборах! – пробурчал Вяхирев.
Вскоре был зарегистрирован фонд «ЧВС-2000», который и должен был заниматься предвыборной раскруткой бывшего премьера. Однако рейтинг его стал неумолимо падать: в СМИ все чаще стали публиковаться компрометирующие Черномырдина статьи, рассказывавшие о богатствах, накопленных им за время премьерства, и коррупции, процветавшей при нем в Белом доме. Сам Черномырдин от обвинений предпочитал отмахиваться:
– Если грязь не моя, она ко мне не прилипнет, – говорил он.
Серьезные проблемы после отставки Черномырдина стали возникать и у Газпрома. Вся прежняя система отношений между правительством и Газпромом была сломана. До этого Черномырдин использовал Газпром как свой надежный тыл и безусловную опору, а Рем Вяхирев, хоть всякий раз и выражал недовольство тем, что правительство его обирает, но все же повиновался.
– Отношения между Черномырдиным и Вяхиревым, конечно, были сложными, – вспоминает сейчас Александр Казаков, работавший в тот момент председателем совета директоров Газпрома и одновременно заместителем главы администрации президента. – Между такими людьми шероховатостей не могло не быть. Были, конечно, и разговоры на повышенных тонах. Рем Иваныч деньги, которые он собирался направить на развитие компании, все время должен был отдавать государству, потому что государству зарплаты платить было нечем. Люди выходили, касками у Белого дома стучали. Правительство – к Вяхиреву: «Рем Иваныч, возьми кредитик». И он брал. Все держалось на Газпроме – он залезал в кромешные долги, чтобы обеспечивать бюджет страны. Но страна выжила – благодаря Газпрому.
В правительстве Кириенко было насчет Газпрома другое мнение. Молодые реформаторы были недовольны Газпромом давно, еще во времена Черномырдина, а теперь, после отставки основателя Газпрома, молодые оказались с Ремом Вяхиревым один на один. Ни дружеских чувств, ни пиетета к Вяхиреву они не испытывали.
Оказавшись без прикрытия со стороны премьера, без устали повторявшего фразу «Не дадим раздербанить Газпром», Рем Вяхирев не сразу нашелся, как ему себя вести. Но уже ближе к лету в Газпроме поняли, что необходимо включаться в набирающую обороты информационную войну.
Еще до отставки Черномырдина в Газпроме было создано новое подразделение – «Газпром-Медиа» – холдинг, который должен был управлять всеми медийными активами газового монополиста. Политические аналитики тогда считали, что главной целью «Газпром-Медиа» должна была стать именно подготовка к избранию Черномырдина президентом – такой была бы посильная дружеская помощь Рема Вяхирева. Но потом стало понятно, что пиар нужен и самому Газпрому.
В июне руководителем «Газпром-Медиа» был назначен видный политтехнолог Сергей Зверев, возглавлявший до тех пор «Группу „МОСТ“» Владимира Гусинского. Тогда это назначение было воспринято как альянс Газпрома и Гусинского, которые сделали ставку на Черномырдина и начинают его предвыборную кампанию. Сейчас Зверев уверяет, что сговора между Гусинским и Газпромом не было – просто он ушел из «МОСТа» в силу своего давнего конфликта с Гусинским. Зверев действительно работал с Черномырдиным, возглавлял группу его консультантов и создавал фонд «ЧВС-2000». Однако, как рассказывает Зверев, главным его делом в Газпроме стала вовсе не предвыборная раскрутка Черномырдина, а решение проблем Газпрома с новым правительством.
– Меня позвали в Газпром прежде всего потому, что из правительства ушел Черномырдин, – вспоминает Зверев. – Усилились молодые реформаторы, или, как их называл Вяхирев, пионеры. Кириенко, Федоров, Немцов. Для них Рем Иваныч, Шеремет и остальные боссы Газпрома были чужими по менталитету и по взглядам людьми. Для Вяхирева это было достаточно тяжело – они люди разного поколения и никак не могли найти общий язык. Пока ЧВС занимал пост премьера – никакой пиар Газпрому был не нужен, а потом они поняли, что необходим. Вот я им и занимался. Я мог приехать к Кириенко вечером на дачу, а Рем Иваныч не мог. Я мог разговаривать с ними со всеми, а Вяхирев и Шеремет не могли.
Наступление на Газпром совпало с мировым финансовым кризисом. Правительству были нужны деньги, оно рассчитывало получить деньги в виде кредита МВФ, который, в свою очередь, требовал разобраться со злостными неплательщиками налогов, прежде всего с Газпромом. В июне глава налоговой службы Борис Федоров обвинил Газпром в неуплате налогов и пригрозил арестом части его имущества. Затем в ходе подготовки к собранию акционеров стали циркулировать слухи о том, что правительство предпримет попытку сместить Рема Вяхирева. Это, конечно, было бравадой – никаких рычагов, чтобы сместить всесильного Вяхирева, у правительства Кириенко не было. К тому же накануне голосования по поводу нового совета директоров Вяхирев сделал вид, что готов на уступки: пообещал заплатить дополнительных 50 миллионов долларов – в виде налогов и дивидендов по государственным акциям. Совет директоров был избран в согласованном составе и лишь на посту его председателя Александра Казакова сменил министр госимущества Фарит Газизуллин. Однако не прошло и недели, как Рем Вяхирев отказался от своих обещаний.
Самое мощное на тот момент столкновение власти с Газпромом произошло 2 июня 1998 года. В то утро премьер Сергей Кириенко вбежал в зал заседаний правительства бледный от негодования с криком:
– Мы разрываем трастовый договор с Ремом Вяхиревым! Он опять не заплатил налоги.
Заседания правительства тогда были открыты для журналистов – шокированные корреспонденты схватились за мобильные телефоны. Кириенко продолжал: поскольку Газпром в июне заплатил только треть положенных налогов, Госналогслужба приступает к аресту его имущества и счетов.
Но через пять минут звонок раздался у самого Кириенко.
– Да, да! Слушаю, Борис Николаевич! Что?!
Всем стало ясно, что Ельцин не поддержал натиск премьера.
Несколько минут спустя Кириенко позвонил спикер Госдумы Селезнев:
– Да, Геннадий Николаевич. Уже звонил, – говорил Кириенко. – Да, торопиться не будем. К вам? У меня, к сожалению, нет времени. Провожу заседание правительства.
Селезнев вызывал Кириенко на ковер. В Госдуму позвонил зампред правления Газпрома Вячеслав Шеремет (Рем Вяхирев находился на переговорах в Вене), и депутаты по его требованию прекратили «до выяснения ситуации с Газпромом» обсуждение необходимого правительству пакета антикризисных законов. Приехавшего главу Госналогслужбы Бориса Федорова встретили репликой «они бы еще дворника прислали» – и потребовали премьера.
В итоге Сергей Кириенко подчинился и в Думу приехал. А Борис Ельцин через пресс-секретаря заявил, что «не было и речи об аресте имущества и счетов Газпрома или смене совета директоров и председателя правления Рема Вяхирева»; правда, похвалил «принципиальный подход правительства», но при этом атака, в общем-то, была отбита.
Только Рему Вяхиреву пришлось срочно вылететь из Вены, чтобы подписать с Кириенко протокол, гарантировавший своевременную выплату налогов.
«Операция 2 июня» имела и еще одно последствие – она сорвала приватизацию «Роснефти», крупнейшей государственной нефтяной компании. В момент атаки Рем Вяхирев находился в Вене именно потому, что вместе с главой «Лукойла» Вагитом Алекперовым вел переговоры с руководством компании Royal Dutch Shell о создании консорциума, который мог бы выкупить «Роснефть» на предстоящем аукционе. Заявление Сергея Кириенко об аресте счетов Газпрома подоспело как раз в тот момент, когда переговоры были почти завершены. Royal Dutch Shell спешно покинула консорциум и отказалась участвовать в приватизации «Роснефти». В итоге приватизация «Роснефти» так никогда и не состоялась.
Конфликт продолжался весь июль. Атака правительства Кириенко на Газпром показала, что Газпром больше не является неприкосновенным, каким он был при Черномырдине. Более того, продемонстрировала, что с Газпромом можно бороться.
До того момента у Газпрома был имидж непобедимого титана. Считалось, что именно тот кандидат, на поддержку которого бросит свои силы Газпром, неминуемо выиграет следующие президентские выборы. Атака Кириенко не была успешной, но помогла нащупать слабые места в бастионе Вяхирева.
Как рассказывает Сергей Зверев, руководивший в тот момент информационной кампанией по обороне Газпрома, в правительстве тогда не было четкого понимания, кому же принадлежит Газпром:
– Ходили легенды о том что, Газпром принадлежит лично Вяхиреву, Черномырдину, Шеремету, Пушкину. Ходили легенды, что все разворовано, что чудовищная коррупция. На самом деле Газпром представлял собой сложное переплетение личных интересов менеджмента и интересов Газпрома как корпорации. И не всегда интересы корпорации превалировали над интересами менеджмента. Были одиозные фигуры, вроде покойного Гуслистого. А были честные профессионалы. Покойный зампред правления Ремизов говорил: «Вот я, например, не то что другие. Я не ворую. А смотреть на то, как это делают, противно».
Пригрозив разорвать трастовый договор с Вяхиревым, Кириенко, очевидно, хотел проверить, насколько сильны позиции главы газового монополиста и насколько он уверенно себя чувствует в борьбе против государства. На тот момент 40 % акций были закреплены в федеральной собственности – 35 % управлял Вяхирев, а 5 % – Мингосимущество. Еще 0,9 % государственных акций распоряжалось РФФИ. 30,3 % принадлежали российским физическим лицам (из них почти половину – 15 % – первоначально получил трудовой коллектив Газпрома и его менеджеры, 5 % – народы Севера, остальные были проданы на чековых аукционах). 15,7 % принадлежали российским юридическим лицам. 2 % – иностранцам. 10 % в 1992 году выкупил сам Газпром для продажи через ADR. 1,1 % акций являлись взносом в уставный капитал «Росгазификации».
Таким образом, на момент начала конфликта никому, включая премьер-министра Кириенко, не было ясно, какой процент акций реально контролирует Вяхирев. Даже если предполагать, что в его руках все акции трудового коллектива, то все равно не было уверенности в том, что акции, распроданные на чековых аукционах, были скуплены именно аффилированными с Газпромом структурами. И хотя американский журнал Forbes оценивал личное состояние Вяхирева в 1,3 миллиарда долларов (как минимум 10 % акций Газпрома), исход его открытой борьбы с правительством оставался неясен. Тем более что Вяхирев вроде бы принял предложенную ему игру и сам пригрозил разорвать трастовый договор, делая вид, что он ему для контроля над Газпромом не нужен, а наоборот – в тягость. Впрочем, долго этот странный покер между Вяхиревым и Кириенко не продлился. Наступил август 1998 года.
В начале месяца против Кириенко восстали и нефтяные компании, требовавшие уменьшения налогового бремени. МВФ требовал от Кириенко обратного. Острожный Вяхирев не рискнул поддержать бунт нефтяников и пошел на сепаратный мир с правительством. Все претензии против него были сняты, и он тем самым признал, что не так силен, как кажется. Вяхирев, похоже, сам не верил, что был непобедим, даже обладая таким мощным доспехом, как Газпром. Не помог мир с Газпромом и правительству Кириенко. 18 августа правительство Кириенко объявило дефолт.
Со дня своего назначения Кириенко получил прозвище Киндер-сюрприз. Уж очень неожиданным было его появление: из ниоткуда – и сразу в премьерское кресло. Дефолт был еще большим сюрпризом. Полстраны находилась в отпусках – и вдруг обнаружила, что не может вернуться домой и отдыхать больше не на что. Кредитные карточки отдыхавших перестали выдавать деньги, а пункты обмена валюты в России и странах СНГ перестали принимать рубли. Добравшись до дома, отпускники обнаружили, что их соседи и родственники сметают с прилавков все: все дорожает. Через месяц все обнаружили, что покупательная способность их зарплаты упала примерно в 3–5 раз.
Спустя два дня после дефолта в Думе появился Виктор Черномырдин. Он встретился с лидерами думских фракций, раскритиковал политику правительства Кириенко. Появление отставного премьера никого не удивило – наоборот, все восприняли его как должное: хозяин вернулся, чтобы навести порядок. Тем более что Борис Ельцин в течение нескольких недель не показывался на публике: никто не знал, где и в каком состоянии находится президент, зато в трудный момент на виду у всех оказался тот человек, которого все привыкли считать президентским преемником и заместителем.
В пятницу 21 августа Сергей Кириенко пришел на заседание, и все руководители думских фракций, один за другим, объявили о недоверии его правительству. На следующий день Борис Ельцин записал видеообращение, в котором сообщил о назначении Виктора Черномырдина исполняющим обязанности премьера. «Его не испортила ни власть, ни отставка», – сообщил Борис Ельцин, дав понять, что именно Виктор Черномырдин должен стать его преемником на президентском посту.
В течение недели страна жила в ужасе от растущих цен, от падающего рубля и от банков, переставших выдавать деньги, но в уверенности, что политическая драма закончилась: Борис Ельцин де-факто ушел на пенсию, сдав дела Виктору Черномырдину. Создатель Газпрома вернулся в Белый дом и вел себя так, будто уже стал главой государства де-юре. Причем врагов у него в Кремле почти не осталось. Как рассказывает Сергей Зверев, проведший все эти дни в Белом доме, «возвращали Черномырдина те же, кто и убирал его в марте»: Таня, Валя и Борис Березовский. Они поняли, что все прочие варианты, кроме Черномырдина, еще более туманны и опасны, а с ним по крайней мере можно договориться о некоторых гарантиях.
Борис Березовский и правда развил необычайную активность, помогая Виктору Черномырдину. По слухам, он даже собирал олигархов, чтобы составить список желаемого будущего правительства. Согласно легенде, когда Борис Березовский принес этот список Черномырдину, реакция того была неожиданной. Черномырдин якобы начал читать, но, увидев первую же фамилию, закончил: «Да пошли вы на х…!»
Правда, Сергей Зверев, утверждает, что это выдумки: в тот момент, по его словам, несмотря на попытки Березовского повлиять на ситуацию, все решения Черномырдин принимал сам. Эта его преждевременная самостоятельность и самонадеянность как раз и взбесила олигархов – они хотели, чтобы новый премьер был им обязан своим назначением, поэтому решили не поддерживать Черномырдина при голосовании в Думе.
И все же неожиданная близость Черномырдина с Березовским насторожила Думу, в которой борьбу против него начал мэр Москвы Юрий Лужков. Он активно играл против Черномырдина, рассчитывая сам занять место премьера, а уже с него, впоследствии, баллотироваться в президенты. Наконец, коммунисты вовсе не хотели делать Черномырдина фактическим президентом-регентом: одно дело бороться против стремительно стареющего Ельцина, но совсем другое – против крепкого Черномырдина, в руках которого к моменту выборов (которые, как понимали коммунисты, могут пройти гораздо раньше запланированного срока – июня 2000 года) была бы вся государственная машина.
В результате Дума сначала один раз, а потом второй провалила голосование по Черномырдину. Его стопроцентные шансы сменить Ельцина на посту президента испарились. У главы государства не было желания отстаивать Черномырдина. Он решил как можно скорее найти нового премьера.
Полюс политической жизни России, центр силы, еще недавно находившийся в Белом доме, переместился в бывшее здание советского Госплана на Охотном ряду – в Государственную думу. Парламент, по большей части контролировавшийся коммунистами и уже прорабатывавший процедуру импичмента для Ельцина, вдруг осознал, что держит президента за горло.
Дума на Охотном ряду в 1998 году напоминала Вавилон. Она кишела депутатами, журналистами, школьниками, пришедшими на экскурсию. В мрачных кабинетах шли бесконечные заседания фракций, разрабатывались планы, стратегии и сценарии. Трещали принтеры, телефоны и пейджеры – тогда они еще были в ходу.
7 сентября Ельцин встретился с лидерами думских фракций. После долгих обсуждений лидер «Яблока» Григорий Явлинский вдруг взял слово и сказал, что есть только один достойный кандидат, который мог бы возглавить правительство – министр иностранных дел Евгений Примаков.
– А вы что об это думаете, Геннадий Андреевич? – заинтересованно обратился Ельцин к лидеру коммунистов Геннадию Зюганову.
Через два дня Евгений Примаков был утвержден новым премьер-министром России. Как рассказывает Сергей Зверев, в Газпроме очень радовались. Рем Вяхирев был доволен, что наконец закончилась власть «пионеров». И политическую катастрофу Виктора Черномырдина в Газпроме вовсе не считали катастрофой.
– Я хорошо помню, как на совещании Рем Иваныч, потирая руки, говорил: «Все в порядке, мальчиков-пионеров убрали, теперь нормальный человек, внятный». Рем Иваныч снова мог открывать дверь в правительство ногой и всем чем угодно: они с Примаковым были людьми одного поколения, одного менталитета, принадлежали одной школе. Энное количество общих знакомых, общая история. Вяхирев очень радовался.
Неожиданно оказалось, что Газпром и Черномырдин – это не единое целое и отношения между газовой корпорацией и ее создателем вовсе не такие безоблачные. Знакомые Черномырдина и Вяхирева уверяют, что после августа 1998-го их отношения переменились. Былая дружба дала трещину – прежде всего потому, что Вяхирев решил, будто Черномырдин ему больше не нужен. Пока премьером был недружественный и непонятный Кириенко, а Черномырдин имел какие-то шансы вернуться во власть, Вяхирев держался своего старого друга. А теперь Черномырдина окончательно сдали – и он стал обузой.
– Их дружба – это сильно большое преувеличение. Вяхирев не сильно любил ЧВС, – рассказывает Сергей Зверев. – Лично я продолжал общаться с Черномырдиным, и в какой-то момент меня стали спрашивать: а ты вообще на кого работаешь?
Провал в Думе похоронил все политические амбиции Черномырдина.
– Тогда ЧВС сдали окончательно, – считает Зверев. – А он хороший был бы президент. Очень. Он бы не стал делать то, что сделали. У Черномырдина, как, впрочем, и у Ельцина, было ценное качество: они доверяли чужим. Я для Черномырдина был совершенно чужим, он мне в отцы годился. И тем не менее он работал со мной, доверял мне. Он ведь руководил всеми: Чубайсом, Немцовым и другими совсем разными людьми, которые были ему совершенно чужеродны. Он был абсолютным демократом.
Совместная работа Газпрома с Примаковым сразу дала плоды. Госналогслужба признала, что Газпром не только не является должником, а даже переплатил правительству Кириенко лишних 3,1 миллиарда рублей. Однако оборотной стороной подобной дружбы было требование Примакова к Газпрому удалиться от политики.
Вяхирев послушался: он посвятил все свое время зарубежным газовым проектам, наращивая присутствие Газпрома в Чехии, Германии и даже впервые выйдя на британский рынок. А политикой интересоваться перестал.
27 сентября 1998 года, очевидно, не без настоятельного совета Вяхирева, Виктор Черномырдин отказался от своего первоначального желания баллотироваться в Госдуму РФ от вотчины Газпрома – по Ямало-Ненецкому автономному округу. Объяснение было малоубедительным («Дума не доросла до общенародного органа и нагнетает обстановку в стране, вместо того чтобы работать»), а души не чаявшие в Черномырдине газовики Ямала были крайне рассержены. Тем не менее, экс-премьер вновь подтвердил свое намерение баллотироваться на пост президента России на выборах 2000 года.
Однако это были только слова – никто больше его предвыборной компанией не занимался, а Газпром денег на нее не давал. Фонд «ЧВС-2000» зачах. Еще одним символом «ухода Газпрома из политики» стало увольнение из Газпрома политтехнолога Зверева. По его словам, Примаков спросил Вяхирева на каком-то новогоднем приеме:
– Что ты Зверева держишь? Политикой собрался заниматься?
Этого было достаточно. Департамент по развитию общественных связей и средств массовой информации Газпрома был упразднен, «Газпром-Медиа» прекратил свою работу.
С наступлением нового, 1999 года приближение предвыборной кампании ощущали уже все. И участвовать в ней собирались, пожалуй, тоже все, кроме Рема Вяхирева, закрывшегося в своей башне и с улыбкой наблюдавшего за происходившей внизу бойней.
Той зимой СМИ обсуждали, что предстоявшие выборы будут решающим сражением между чекистами «андроповской школы», которые жаждут реванша, и демократическими силами. Например, журналист Леонтьев, устраиваясь на работу на принадлежавший Березовскому телеканал ОРТ, пугал общественность тем, что в стране «людьми андроповской школы» готовится коммунистическая реставрация. Коммунистическую реставрацию Леонтьев называл «гибельной для страны». При этом, как говорил Леонтьев, лишь Березовский правильно понимал ситуацию, а потому на него и шло «фронтальное наступление»: «Они не будут наступать на всех сразу. Они раздавят всех по очереди. Начато очень грамотно. Березовского выбрали не потому, что физиономия не нравится, а из-за ОРТ – колоссального идеологического инструмента».
Разумеется, под «людьми андроповской школы», готовыми похоронить демократию, либеральные журналисты подразумевали Евгения Примакова и его команду. Противоположный лагерь символизировал Борис Березовский («современный Распутин» – как называл его лидер коммунистов Геннадий Зюганов).
Либеральная в ту пору газета «Известия» была просто шокирована высказанными Евгением Примаковым идеями о необходимости отмены выборов губернаторов и расценила эту инициативу «как призыв к фактической ликвидации федеративных основ государства и воссозданию в стране старой исполкомовской вертикали».
Рем Вяхирев пытался извлечь из этого мутного времени максимум выгоды, но чем закончится борьба, он не знал, вмешиваться в нее боялся, поэтому старался от нее как можно надежнее отгородиться.
В конце 1998 года 2,5 % акций Газпрома, принадлежавших государству, были проданы немецкой компании Ruhrgas. Потом, в январе 1999-го, усилиями думских лоббистов Газпрома был принят закон «О газоснабжении». Согласно этому закону, в собственности у государства закреплялись только 25 % плюс одна акция Газпрома. Событие невиданное – контролируемая коммунистами дума дала согласие на продажу 13,5 % государственных акций. Максимальное количество ценных бумаг Газпрома, которое, в соответствии с данным законопроектом, могло находиться в собственности иностранцев, – 25 % минус одна акция. Тем самым коммунисты оказались в вопросах приватизации гораздо либеральнее президента: Борис Ельцин еще в 1997 года ограничил долю иностранных участников в уставном капитале Газпрома девятью процентами. Очевидно, Рему Вяхиреву не терпелось стать по возможности максимально независимым от государства, чтобы лучше обороняться в случае нового наезда. В этом смысле зарубежные собственники – газовые компании – были ему намного более понятны и приятны, чем постоянно сменявшиеся министры правительства России. Тот же закон, при этом, запрещал разделение «единой системы газоснабжения», то есть Газпрома, чего давно требовали международные финансовые организации.
Наконец, еще одним заметным ходом Рема Вяхирева в январе 1999 года стало назначение его сына Юрия главой самой прибыльной дочерней структуры Газпрома – «Газэкспорта».
Тем временем власть довольно быстро ускользала из рук Кремля. Президент отправил в отставку генпрокурора Юрия Скуратова, а тот в ответ взбунтовался – и пригрозил обнародовать факты коррупции в семье президента. Попытка его уволить провалилась – Совет Федерации, который по Конституции должен принимать отставку генпрокурора, дважды высказался против нее. Никаких рычагов повлиять на заседавших в Совете Федерации губернаторов у Кремля не было.
В ходе борьбы с бунтующим прокурором Кремль поручил разобраться в деталях дела (а именно, изучить видеокассету, на которой генпрокурор был заснят с проститутками) специальной комиссии. В нее вошли глава МВД Сергей Степашин и глава ФСБ Владимир Путин. Когда они докладывали о результатах президенту, было заметно, что интеллигентный Степашин краснеет, смущается и запинается, а Путину было все равно – он говорил о приключениях генпрокурора уверенно и с легкой усмешкой. Как вспоминал потом министр печати Михаил Лесин, именно тогда глава администрации президента Александр Волошин впервые спросил: «Как ты думаешь, а Путин может стать президентом?»
В апреле Дума должна была рассматривать вопрос об импичменте Борису Ельцину. Кремль угрожал, что если вопрос дойдет до голосования, президент уволит «прокоммунистического» премьера Примакова. Отношения между администрацией президента и премьером были хуже некуда. Когда Примаков, по просьбе Кремля, пришел в Думу уговорить лидеров фракций снять вопрос об импичменте, он выразился так: «Нам с вами пока это не нужно». А Борис Ельцин на встрече с губернаторами на вопрос, не собирается ли он отправить в отставку Примакова, сказал: «Примаков пока полезен, а дальше посмотрим».
Развязка наступила 12 мая. Накануне рассмотрения в Думе вопроса об импичменте Борис Ельцин отправил Евгения Примакова в отставку. Окончательное решение принимали Татьяна Дьяченко, уже бывший глава администрации Валентин Юмашев и сменивший его на этом посту Александр Волошин. В качестве нового премьера они подобрали министра внутренних дел Сергея Степашина, успевшего за время президентства Ельцина перепробовать уже почти все посты: от руководителя ФСБ до министра юстиции.
На следующий день Дума не смогла набрать необходимых 300 голосов для начала процедуры импичмента. А затем, несмотря на недавние клятвы верности Евгению Примакову, утвердила премьером Степашина.
Именно этот день можно считать началом первой в современной истории операции «Преемник»: администрация президента РФ, сломив сопротивление Думы, сумела избавиться от враждебного премьера Примакова и начала кастинг претендентов на роль президента. Для осуществления операции нужно было не только найти избираемого кандидата, но и сплотить вокруг него губернаторов и олигархов. Или по крайней мере минимизировать сопротивление. И обязательным условием было, конечно, приручение Газпрома.
Первым в шорт-листе кандидатов в преемники значился глава МВД Сергей Степашин – уроженец Санкт-Петербурга, «силовик с человеческим лицом», который любил прикладывать руку к сердцу и по любому поводу давать «слово офицера». Вторым – министр путей сообщения Николай Аксененко, крепкий хозяйственник и новый конфидент кремлевской администрации. Именно он был назначен в новом правительстве первым вице-премьером, который отвечал за предвыборное окучивание Газпрома. Едва ли не в первый же день в новом качестве он объявил о расторжении трастового договора с Ремом Вяхиревым и передаче госпакета акций Газпрома (35 %) в доверительное управление новому министру топлива и энергетики Виктору Калюжному, которого считали приближенным хозяина «Сибнефти» Романа Абрамовича. Сам Калюжный немедленно развил бурную деятельность, обещая госпакет у Вяхирева отобрать. Это, естественно, не означало увольнения Вяхирева. Это даже не сильно его ослабляло, поскольку государству не было известно, какой процент акций контролирует он сам.
Рем Вяхирев так увлекся самоустранением от политики – о котором он договорился с Примаковым, – что пропустил этот удар. Удар был несильным, но принципиальным. Вяхирев вдруг вновь обнаружил, что правительство и администрацию президента наполнили неприятные, непонятные либо незнакомые ему люди. Кстати, одновременно с отставкой Примакова пост заместителя главы администрации президента занял недавно уволенный Вяхиревым Сергей Зверев – что было для Вяхирева еще одним неприятным сюрпризом. Рем Вяхирев обиделся и решил прервать самоизоляцию.
С отставкой Евгения Примакова борьба между его командой и Кремлем не только не прекратилась, а обострилась. В стихийно собравшемся лагере противников администрации президента оказались уволенный премьер Евгений Примаков, обойденный мэр Москвы Юрий Лужков и олигарх Владимир Гусинский, владевший телеканалом НТВ. Обиженный Рем Вяхирев решил помочь им в борьбе с Кремлем.
– Примаков и Лужков были ему намного ближе, – вспоминает Александр Казаков. – Оттуда и росла их политика в отношении НТВ. Все это было согласовано, у меня в этом нет никаких сомнений.
– Газпром политически поддержал Примакова и Лужкова и активно играл против нас, – вспоминает сейчас Александр Волошин. – Они были уверены в том, что в Кремле уже все кончено. И Рем Иваныч реально считал, что Кремль уже все проиграл. Вступать в открытый конфликт он, конечно, боялся но, но Газпром серьезно ставил на них деньгами. Рем Иваныч хитрил.
Рем Вяхирев начал очередную для себя схватку с правительством. Причем, даже не предполагая, что это – главная схватка его жизни.
Первым его ходом была дерзкая пресс-конференция.
– Я работаю председателем правления и буду работать, пока не закончится срок, – так начал он. Потом он перешел к трастовому договору, сказав, что «глупей бумаги не встречал» и пообещал «подарить любому» возможность голосовать госпакетом акций компании. А про министра Калюжного он высокомерно сказал, что такого не знает.
Почти одновременно глава Газпрома, будто бы пародируя действия Бориса Ельцина, который никак не мог подобрать себе преемника, назвал имя своего потенциального сменщика: им стал его многолетний первый зам Вячеслав Шеремет.
Первое лобовое столкновение Кремля и Газпрома случилось на собрании акционеров 30 июня, на котором должны были избрать новый совет директоров. Накануне премьер-министр Сергей Степашин и глава президентской администрации Александр Волошин вдвоем приехали к Рему Вяхиреву в офис Газпрома на улице Наметкина. Визита такого уровня прежде не удостаивался руководитель ни одной компании. Степашин договорился с Вяхиревым о списке избираемых членов совета директоров: он попросил Вяхирева, чтобы было избрано не четыре, как раньше, а пять представителей государства. Он говорил, что поскольку государству принадлежит 37,4 % акций Газпрома, то соответствующее количество мест в совете директоров примерно равно 4,7. Кроме того, они рекомендовали избрать председателем совета директоров Виктора Черномырдина.
То, что Кремль сделал ставку на экс-премьера, вовсе неудивительно. Он, в отличие от Вяхирева, никогда не симпатизировал Примакову и Лужкову. Более того, он никогда не смог бы простить этой паре то, что они оттерли его от премьерства и президентства. Поэтому Черномырдин должен был стать троянским конем – бороться против Примакова-Лужкова изнутри Газпрома.
Разговор Волошина, Степашина и Вяхирева был долгим. Однако на следующий день собрание акционеров решило по-своему – в совет директоров по-прежнему вошли четыре представителя государства. Но председателем совета директоров был избран именно Черномырдин.
Степашин был готов простить Вяхиреву эту вольность, но Волошин был в ярости и стал убеждать премьер-министра «не утираться и не позволять так с собой поступать». Волошин уверял, что если Газпром прямо перед выборами станет настолько независим, – это будет очень опасно. А Степашин считал, что не стоит перед выборами увеличивать напряжение лишним конфликтом с Газпромом.
Читать бесплатно другие книги:
