Принцессам зеркала не врут Тронина Татьяна
– Привет! – улыбаясь, сказала она, когда из-за поворота появился Виктор.
– Привет, – сказал тот, вздрогнув от неожиданности и густо покраснев. – Ты чего здесь делаешь?
– Да вот. Устроила себе передышку. Ты не в курсе, когда лифт починят?
– Не-ет.
Он смотрел на Олю во все глаза, и было очень приятно, что на нее так смотрят – восхищенно и грустно. Но почему грустно?
– Что-нибудь случилось? – спросила она.
– Все тип-топ, ничего не случилось, – пожал он плечами. – Почему ты спрашиваешь?
– Да у тебя вид какой-то невеселый. Какие новости во всемирной паутине?
«Всемирной паутиной», Оля слышала, называли Интернет – он ведь опутал весь земной шар.
– Все по-старому. – Он протянул руку, хотел прикоснуться к Олиной прическе, но в самый последний момент как будто передумал, просто помахал над Олиной головой. – Это моя мама тебе соорудила?
– Да. Нравится?
– Ничего, стильно. Ладно, пока!
Он вдруг резко сорвался с места и загрохотал своими ботинками вниз, заглушая верещание певца Витаса, рулады которого раздались с третьего этажа, – там жили его поклонники. Оле показалось, что ее давний знакомый рассердился, только она не могла понять из-за чего. «Он что, ревнует меня? Витька? Нет, не может быть – он же ничего не знает! И почему он должен меня ревновать?..»
Она едва успела перед приходом мамы переодеться и расчесать волосы. Оля, конечно, не собиралась скрывать от мамы свое новое знакомство, но почему-то ей не хотелось показывать, что Никита так много значит для нее.
– Как дела? – крикнула мама из прихожей. – Бабушка потянула спину и теперь лежит с компрессом.
– Это опасно?
– Не думаю. Скорее всего, через пару дней она будет в порядке. Что в школе?
– Да ничего, полное затишье перед каникулами.
Мама зашла в комнату, стала разбирать какие-то вещи, потом, словно споткнувшись, остановилась перед дочерью.
– Ой, это что? – с удивлением воскликнула она. – Что это у тебя с волосами?
– Нравится? Тетя Зина меня покрасила. Совсем чуть-чуть. К сегодняшней супермегавечеринке.
– Это ты напрасно, у Зины столько работы.
– Она сама предложила! И нет у нее никакой работы. Ну скажи, нравится?
– В общем, очень неплохо. А что в школе скажут? – Мама слегка нахмурилась.
– О господи! Да ничего не скажут! – нетерпеливо воскликнула Оля. – Может быть, вообще не заметят! Ты не представляешь, что там старшеклассницы с собой вытворяют; даже в нашем классе. Каткова в прошлой четверти пришла вся розовая, а у Вишневецкой пирсинг в бровях, в ноздре и даже в пупке.
– Да, на их фоне ты будешь смотреться слишком скромно! – засмеялась мама. – Ладно, давай ужинать.
В это время зазвонил телефон.
– Это, наверное, мне. – Мама сняла трубку. – Алло! Кого? – Оля увидела, что брови у мамы поползли вверх. – Какую еще Филону?
– Феону! – Оля так и подскочила на месте. – Это меня!
Она выхватила из маминых рук трубку.
– Алло, Никита? Нет, все в порядке, нормально добралась.
Олино сердце билось, как сумасшедшее, когда она говорила с Никитой. Он позвонил ей – и даже раньше, чем можно было предположить!
– Встретимся завтра? – спросил он. – Ты не занята?
– Нет, до пятницы я совершенно свободна, – сказала она. – Завтра, на том же месте.
– Кто это? – поинтересовалась мама, когда Оля положила трубку. – И почему он попросил Филону?
– Мамочка, Феону! – Она засмеялась, как сумасшедшая, и бросилась обнимать маму. – Это у меня прозвище такое. Помнишь, из мультфильма «Шрек»?
– Нет, хотя, впрочем, это там про толстого зеленого людоеда?
– Точно. Никита – мой новый знакомый, очень, очень хороший парень. Мамочка, в следующий раз ничего не спрашивай, просто зови меня.
– Однако у тебя прозвище, – пожала плечами мама. – Хотя чему я удивляюсь – вы же еще дети.
На следующий день их отпустили из школы намного раньше. Русский с литературой отменили – Асаф Каюмович уехал на какой-то семинар, посвященный Достоевскому.
Был чудесный день конца мая, стояло настоящее летнее тепло.
Оля с Мусей уже подходили к дому, как вдруг заметили впереди себя что-то странное.
– Это Борька, – сказала Муся, прищуриваясь, – она была немного близорука. – Чего это он там кулаками машет?
– Кажется, я догадываюсь чего, – помрачнела Оля. – Развелось тут шпаны. Крутого Уокера на них не хватает. Эх, была бы моя воля…
Впереди, в небольшом пространстве между двух домов, стояли, держась за руки, Эльвира со Стасом – Оля его сразу узнала. А перед ними – Борька Фещенко. Кулаки его были сжаты весьма недвусмысленно.
– Хорошо, что он один, а не с дружками, – мрачно произнесла Оля. – Надо влюбленных выручать.
– Надо, – вздохнула Муся. – У тебя есть план?
– У меня есть план. Очень простой – если Борька начнет бить Элькиного кавалера, мы поднимем такой крик, что весь квартал сюда сбежится.
– Гениально! – опять вздохнула Муся.
Девочки подошли ближе.
– Если я тебя еще раз здесь увижу, мымрик очкастый… – угрожающе говорил Фещенко.
– Боря, не надо, пропусти нас! – сердито и испуганно воскликнула Эльвира. – К чему тебе лишние неприятности? Вон, люди идут.
Борька оглянулся и увидел Мусю с Олей.
– Эти, что ли? – презрительно сплюнул он. – Это еще не люди.
– А кто же? – обиженно спросила Муся – ее повышенное чувство справедливости опять напомнило о себе.
– Так, мелочь пузатая, – усмехнулся тот. – Так вот, патлатик-волосатик…
Оля посмотрела на Стаса – шевелюра у него действительно была выдающаяся, волосы торчали в разные стороны, точно пружинки. Он был тощенький, хотя и довольно высокого роста – словом, с Борькой ему было не справиться. В Борьке было килограмм сто весу, и ростом он был как каланча. Прибавьте к этому спортивный костюм, растянутый на коленях, кулаки размером с небольшой арбуз, коротко стриженную голову – типичный современный хулиган. Он с ненавистью смотрел на Стаса, полностью подтверждая Олину теорию о преступнике и жертве.
– Что ты имеешь против Стаса? – сурово спросила Оля. Бориса она не боялась. В самом деле, не станет же тот нападать на «мелочь пузатую».
– Я его знаю! – с азартом воскликнул Фещенко. – Очень скользкий тип!
На худеньком лице Стаса с острым носом промелькнул страх.
– Да что ты знаешь, люмпен! – с презрением воскликнул он. – Ты и таблицу умножения никогда не знал.
– Ах ты… – Борька сделал шаг вперед, но тут Эля неожиданно загородила собой Стаса.
– Только попробуй, – холодно сказала она, глядя прямо в глаза Фещенко.
– Эля, я ж его насквозь вижу, – забубнил Борька и вдруг неожиданно для всех развернулся и пошел назад.
Девочки вздохнули с облегчением.
– Эльвира, тебе не стоило связываться с этим типом, – с досадой произнес Стас, когда недруг ушел.
– А что мне было делать! – чуть не плача воскликнула та.
– Мы сами бы разобрались.
– Как же!
– Тебе не надо было встревать в разговор. Ты сама виновата!
Они начали ссориться.
– Пошли отсюда, – потянула Муся Олю за рукав. – Кажется, ничего интересного здесь не будет.
Подруги направились на свою любимую лавочку.
Издали они наблюдали, как Эльвира и Стас спорят.
– Полагаю, наша Элька нравится Фещенко, – задумчиво произнесла Муся.
– Фещенко – одноклеточное.
Эльвира и Стас уже обнимались.
– Он тоже человек, – сказала Муся, отворачиваясь от целующейся парочки.
– Кто – Фещенко? – прыснула Оля.
– Немного грубоват, но, в общем, не такое уж чудовище. Ты ведь заметила кое-что?
– Что?
– Что Эльке пришлось заслонить этого своего…
– Стаса, – подсказала Оля.
– Да. Разве это годится – девушка заступается за своего кавалера?
– Нет, но ситуация так сложилась, – попробовала возразить Оля.
– Ты не понимаешь! – горячо воскликнула Муся. – Есть вещи, которые ничем нельзя оправдать.
– Ты хочешь сказать, что Стас должен был набить морду Фещенко?
– Ну, этого у него не получилось бы, а Фещенко… Что вообще мы о нем знаем? Почему мы, например, называем его хулиганом?
Глава 4
Ромео местного масштаба
Он привык, что будильник всегда звонит в пять утра – и в будни, и в праздники, и зимой, когда ночную темноту едва разгоняет призрачный свет фонарей, и летом, когда ярко-оранжевое солнце брызжет с востока в глаза.
Тогда, в зависимости от погоды, он брал метлу или скребок и шел помогать своей матери.
Он так и называл ее – «матерь», а не «мама» или «мамочка», потому что в его семье было не в чести всякое слюнтяйство, он даже ни разу не сказал, что любит ее. Он просто вставал в пять утра и шел помогать ей.
Роза Ивановна, его мать, работала в местном ДЕЗе дворником. Отца он не помнил, знал только, что тот тоже работал в том же ДЕЗе, правда, слесарем, и умер от того, что вместо водки пил денатурат.
Что такое водка и денатурат, Боря не знал и знать не хотел. Он давно, еще сопливым пацаном, дал себе слово, что никогда к этой гадости не прикоснется. Мало ли у матери горя было!
Учился он скверно, потому что никак не мог понять, для чего в жизни нужны все эти алгебры с геометриями и какой прок от того, что «жи-ши» надо писать через «и».
Учительница математики стонала после каждой контрольной: «Ты дуб, Фещенко, настоящий дуб!» С другими предметами положение было не лучше.
Боря Фещенко твердо знал, что высшее образование ему на сто процентов не светит, ждал поступления в профессиональное училище (потом слесарем в местный ДЕЗ, чтобы люди никогда плохо не говорили об этой профессии) и мечтал о службе в армии.
Если кто-то называл его «придурком», он сжимал ладонь в кулак и разжимал ее уже только тогда, когда обидчик торопливо брал свои слова обратно; если кто-то смеялся ему вслед, когда он с метлой обходил свои владения, то он разворачивался – и весельчак тут же обращался в бегство. Его несколько раз приводили в милицию и отчитывали за драки.
Словом, люди его боялись, и было за что – за то, что в свои пятнадцать лет он вымахал под метр восемьдесят, что мог одной рукой поднять машину за капот и что люди с такими лицами, как у него, в кино играли отморозков, убийц и тупых телохранителей.
Борю Фещенко не волновало то, что думают о нем люди. До поры до времени не волновало. Но однажды он увидел Ее…
Впрочем, что за ерунда – он тысячу раз видел ее и в школе, и во дворе – она жила в соседнем доме. Но однажды он ее действительно увидел.
Ранним летним утром прошлого года, когда он подметал тротуар, она прошла мимо.
– Привет, Боря! – сказала она.
Она всегда со всеми здоровалась, даже если ей не отвечали.
– Здрс-ссти! – пробормотал он сквозь зубы машинально – обычно он ни с кем не здоровался, потому что вежливость – это тоже слюнтяйство.
И вот тогда он ее увидел в первый раз.
Она была высокая и очень тоненькая, у нее были светло-пепельные волосы, похожие на дым от костра, в котором горят листья после осеннего листопада, огромные серые глаза (такого цвета обычно бывает небо в ноябре, когда после первых заморозков надо посыпать тротуар солью), а главное, Боря даже затряс головой – уж не галлюцинации ли у него? – она не шла, она летела.
Правда, ее ноги почти не касались земли!
То есть она, конечно, шла – с прямой спиной, с развевающимися волосами, но вместе с тем и летела.
Он уронил метлу и долго смотрел ей вслед. Ее звали Эльвирой, Элей – легкое, прозрачное имя – так пар вылетает изо рта на морозе и растворяется в воздухе.
Что с ним произошло, Боря Фещенко так и не понял, просто с того дня он никуда не мог деться от мучительного желания снова и снова видеть ее, увидеть, как она летит над землей.
– Потому что он, Муся, ну что ты спрашиваешь – он действительно хулиган! – сердито произнесла Оля.
– Ладно, не будем об этом, – вдруг примиряюще сказала Муся. – Что делать-то будем?
– В смысле?
– Ну, что мы сейчас делать будем? День-то какой хороший. – Она мечтательно потянулась, подставив лицо солнцу.
Оля подумала о Никите – сегодня он был занят и обещал позвонить только вечером.
– Идем в парк.
– Отлично! Только забросим сумки домой и чего-нибудь перекусим.
Дома Оля быстро сделала несколько бутербродов с ветчиной, запила их холодным чаем, переодела туфли на кроссовки, но, перед тем как снова выскочить за дверь, она на минуту остановилась перед зеркалом, висевшем в прихожей.
На нее посмотрела веселая, взбудораженная девочка с хвостами, перетянутыми резинками на разной высоте.
«Я ли это? – подумала Оля, глядя на свое отражение. – Если бы Никита увидел меня в таком виде, то ни за что бы не узнал. Господи, как же трудно быть принцессой!»
Муся уже ждала ее во дворе.
– Деньги есть? – спросила она.
– Да, мама полтинник оставила, – достала Оля из кармана мятую бумажку.
– У меня шестьдесят три, – деловито сказала Муся. – На один «ковер-самолет», на две «ромашки» или пять-шесть порций мороженого.
– Муська, ты циник – счастья на эти деньги все равно не купить! Одна «ромашка», одно «колесо обозрения» и два мороженого.
– В принципе можно уложиться. – Муся нахмурила лоб. – Знаешь, когда-нибудь, когда у нас будет много денег, пойдем на «Сокол»?
«Сокол» был самым страшным аттракционом в парке, ну и стоил он соответственно.
– Пойдем! – согласилась Оля.
В парке, когда они ели мороженое, а потом визжали на аттракционе «ромашка» (хотя на самом деле совсем не было страшно), Оля опять вспомнила о Никите. Если бы он сейчас увидел ее, то захотел бы встречаться с ней, а не с Феоной?..
– Эля, я ж его насквозь вижу! – пробормотал он, но она не стала его слушать. «Влюбилась! – с отчаянием подумал он. – Влюбилась в этого волосатика!»
Ему вдруг стало так безразлично все, что он развернулся и пошел прочь.
Если бы он умел плакать, то он бы точно сейчас заплакал.
«Больше работай, меньше думай!» – не раз повторяла его мать, Роза Ивановна. И Борька знал, что она имеет в виду – чтобы всякие переживания не лезли в голову, надо заняться делом.
И он пошел к мебельному.
Там, у заднего входа, стояли грузовики и крутились два Шурика – Шурик-большой и Шурик-маленький. Они оба были грузчиками при мебельном. Один – высокий, молчаливый, а другой – маленький и веселый, его еще иногда звали Сан Санычем.
– А, молодое поколение прибыло! – весело закричал Сан Саныч, увидев Бориса. – А у нас сейчас работенки прибыло. Включаешься?
Борька хмуро кивнул. Он часто подрабатывал таким образом, разгружая мебель, – все-таки какие-никакие, а деньги. Матерь себе новые туфли купит.
– Эх, раззудись, плечо, размахнись, рука, раз, два – взяли! – жизнерадостно воскликнул Сан Саныч, и они с Борей стали затаскивать огромный сложенный диван сквозь ворота в магазине. Борьке этот диван был – раз плюнуть. «Наш Добрыня Никитич! – не раз называли его в мебельном. – Еще чуток подрастет – первым силачом в Москве станет».
«Что сила, – уныло подумал Боря Фещенко, затаскивая диван на склад. – Сейчас главное – деньги. И не эти копейки, которых только на пару туфель хватит, а настоящие деньги. Чтобы в ресторан девушку позвать или там ей колечко с бриллиантиком преподнести».
Он представил, как он на шикарном «Мерседесе» подкатывает к подъезду, из него выходит Эля, и они вместе едут в дорогой ресторан, заказывают себе всяких небывалых вкусностей. Свечка горит на столе посреди блюд, он достает из кармана коробочку, а в коробочке – перстень с изумрудом. Эля радостно вскрикивает, надевает перстень на свой тоненький пальчик, а потом целует его, Бориса.
Впрочем, как она целует его, Фещенко так и не смог себе представить – уж слишком нереальной была эта мечта.
– Разворотик! – закричал Сан Саныч, отвлекая Борю от грез. – Так, а теперь сюда втискиваем.
Мимо проплыл Шурик-большой, прижимая к себе мягкое кресло.
Вообще, в этом мебельном было много всякой необыкновенной мебели – не то что дома у Бориса – диван, стулья, шкаф; тут были и пуфики, и козетки, и банкетки, и прозрачные журнальные столики, и какие-то непонятные стальные конструкции вроде полок для книг, которые, как сказал Сан Саныч, были в очень модном нынче стиле «хай-тек». Что такое «хай-тек», Борис не знал, впрочем, и сам Сан Саныч не мог объяснить толком, что это такое.
– Стиль, – говорил он. – Это стиль такой. Чтобы все железки поблескивали – матово так, красиво, чтобы всякие изгибы и зеркала.
В общем, ерунда какая-то.
Через два часа они закончили с разгрузкой и сели на коробки на заднем дворе – отдохнуть и покурить. Сан Саныч рассчитал Бориса и Шурика-большого. Деньги в нагрудном кармане приятно грели душу Бориса, он уже думал, как обрадуется мать, когда он отдаст их ей.
– Что, Борька, о чем задумался? – толкнул его в бок Сан Саныч, весело улыбаясь. – О девушке какой-нибудь?
– Отстань от парня, – хмуро буркнул Шурик-большой, закуривая. – Не видишь – устал человек.
Боря тоже закурил. Это был единственный его грех, но тут уж он ничего не мог с собой поделать, даже мать устала с ним ругаться и давно махнула рукой.
– Нет, не о девушке, – задумчиво пробормотал он. Он в самом деле думал сейчас не об Эле, а об этом поганце, как его там, о Стасе.
И в этот момент мимо склада прошел человек. Парень лет двадцати–двадцати пяти, в черной борцовке, широких штанах и кепочке, надвинутой на глаза. Он окинул взглядом компанию, сидевшую на коробках, и остановил свой взгляд на Борьке.
– Что, мужики, мебель грузим? – спросил он, обращаясь ко всем, но продолжая смотреть на Бориса.
– Уже отгрузили, – хмуро произнес Шурик-большой – он не любил пустых разговоров.
– И ты, пацан?
Борис промолчал.
– Н-да, прямое нарушение Трудового кодекса, использование труда малолетних.
– Иди ты отсюда, мил человек, – мягко произнес Сан Саныч.
Борька угрожающе сжал кулаки. Парень с уважением посмотрел на его мускулы и сказал совсем другим голосом, как своему:
– Да ты не напрягайся. Я что? Я не просто так. Я, может, работу хочу предложить – мне как раз такие нужны, молодые да сильные.
Сан Саныч и Шурик недовольно зашумели в один голос:
– Знаем мы вашу работу, делишки небось какие-нибудь темные. Ты нам пацана с толку не сбивай!
– Ни-ни-ни! – развел парень руками. – Ни в коем разе! Ты, парень, мебель грузишь? Ну и будешь ты мебель грузить, только нашим клиентам! А заплатим мы тебе поболее. У нас фирма, в офисе будешь сидеть, а не на ящиках на заднем дворе. Триста баксов за одну погрузку!
На Сан Саныча и Шурика-большого слова «фирма», «офис» и тем более «триста баксов» произвели волнующее впечатление.
– Фи-ирма, ишь ты! – мечтательно протянул Сан Саныч. – Слышь, парень, а для нас работенки там не найдется?
– Нет, извиняйте! – засмеялся тот. – Сами знаете – сейчас всех по возрасту делят, кто помоложе, тому почету больше.
– А у нас опыт! – забасил Шурик-большой.
– Нет, нет, нет. Ну что, парень, согласен? Тебя как звать-то?
Перед глазами Бориса замаячили ресторанные огни, перстень с камешком и Эля. Она улыбалась и тянулась к нему – хотела поцеловать его.
– Борисом меня звать, – хриплым голосом ответил он. – Я согласен.
Оля вернулась домой около восьми вечера – усталая, растрепанная, но абсолютно счастливая, как будто им с Мусей все-таки удалось купить счастье за те деньги, что у них были.
Едва она вошла, как раздался телефонный звонок.
– Тебя, – сказала мама, прикрывая рукой трубку. – В третий раз уже звонит. Подайте мне, говорит, мою Феону. Господи, Олька, ты бы домой его к нам, что ли, привела – очень уж хочется посмотреть на твоего бойфренда!
– Тс-с, не Олька, а Феона! – перепугалась Оля.
– Да я трубку рукой прикрыла.
Когда Оля услышала его голос, то с ней произошло мгновенное перевоплощение: из обычной школьницы Оли с перепачканной в шоколадной глазури щекой она превратилась в принцессу Феону.
– Я целый вечер тебе звоню! – укоризненно произнес Никита.
– Извини, мы с подругой ходили на творческий вечер, – Оля бросила взгляд на стоявшие перед ней книжные полки, – …поэта Велемира Хлебникова.
– Так он же давно умер! – опешил на том конце провода Никита.
– Ну разумеется, – тоном усталой знаменитости произнесла Оля. – Я в курсе. Я, наверное, не так выразилась – на творческий вечер, посвященный памяти Велемира Хлебникова.
– А-а, – с уважением произнес Никита. – Ты молодец! Другие девчонки только Бритни Спирс интересуются.
Оля в который раз возликовала, что так правильно угадала вкусы Никиты, – с самого начала было ясно, что он не любит тех, кто ведет себя как все.
– Я бы хотел тебя увидеть, – продолжил он. – Ты что завтра делаешь? Если ты снова идешь на какой-нибудь творческий вечер, то я бы мог сопроводить тебя.
– Нет-нет! – торопливо перебила его Оля. – На завтра у меня никаких дел нет. Мы могли бы встретиться, погулять там, у тебя.
В свой район Оля его не звала – здесь же полно знакомых, любой человек мог крикнуть ей: «Привет, Ольга! Ты чего так вырядилась?»
– Здорово! Я тебя буду ждать.
К походам в салон красоты Оля уже привыкла. Девушка в приемной узнавала ее и сразу вела к тете Зине. Тетя Зина каждый раз прижимала ее к пухлой груди, восклицала что-нибудь восторженное и делала на ее голове знаменитую косу принцессы Феоны. Оля каждый раз следила за ее движениями. В общем, она поняла, как надо укладывать волосы в пышную и вычурную завитушку, заколки и лак с блеском можно было купить, но почему-то дома, когда Оля пыталась сделать эту косу сама, у нее ничего не получалось. Какая-то ерунда, больше напоминающая воронье гнездо.
«Ничего, еще пару раз, и я запомню эту парикмахерскую науку, – думала Оля, когда тетя Зина колдовала над ее головой. – И сама буду все делать. Очень не хотелось бы, чтобы мама узнала, что я так часто эксплуатирую ее лучшую подругу!»
– Как твой кавалер? – спросила тетя Зина. – Он оценил мои старания?
– О да! – горячо воскликнула Оля. – Он говорит, что никогда еще не встречал таких девушек.
– Ах, детка, какая ты уже взрослая, – вздохнула тетя Зина. – Зашла бы к нам как-нибудь. Витя уже с ума сошел, кроме Интернета своего, ничего знать не хочет. Наверное, ученым будет, хакером этим.
– Теть Зин, хакеры – это не ученые, это те, кто взламывают компьютерные сети.
– Ну я и говорю!..
Никита встретил ее у троллейбусной остановки.
– Феона, какая ты! – с восхищением воскликнул он. – Ты ни на кого не похожа.
– Ладно тебе, – смутилась Оля. Она уже подумывала о том, что пора сменить этот костюм на что-нибудь новенькое, но как объяснить маме; она, конечно, поймет, но будет очень совестно тратить лишние деньги на то, чтобы очаровать Никиту.
– Куда пойдем?
– А куда хочешь! – великодушно предложила Оля. – Это же твой район.
Читать бесплатно другие книги:
