Открытый путь Резанова Наталья

Несколько мгновений они молчали, глядя друг другу в глаза. Затем она провела рукой по шее, огляделась вокруг и подняла что-то с земли. Это была раковина. То ли ремешок, на котором она висела, перетерся, то ли Хагбард случайно полоснул по нему мечом. Венена изменилась в лице. Инстинктивно Хагбард почувствовал, что упавшая раковина означает для нее нечто не менее важное, чем поединок. Видимо, с этим связана какая-то особая примета Открывателей.

– Подними свой меч, – сказала она мертвым голосом. – Идем.

Остаток пути они проделали в молчании. Дорога становилась уже, скалы – выше, все окружающее казалось безжизненным. Венена ушла далеко вперед – явно не хотела идти рядом с ним. Они двигались по угрюмому ущелью. Солнце, клонившееся у закату, еще не закончило дневного странствия, и черные тени скал ложились на белую пыль дороги, а лишенный ножен меч Венены в петле за плечом отбрасывал слепящий отблеск.

Внезапно она остановилась. Когда он приблизился, сказала не оборачиваясь:

– Отсюда видны Скальные врата. Дальше я не пойду.

Он обошел ее, чтобы увидеть, ее лицо:

– Значит, мы так и простимся?

Она разлепила ссохшиеся губы:

– Считай, что ты выдержал испытание. Ты – добрый человек, чистый сердцем и хороший христианин. Тебе открыты пути, запретные для меня. Ты добудешь Зеркало Истины.

– Я иду за ним, потому что должен идти. Но я прошу об одном – дождись меня.

– Уходи, – безразлично сказала она. Все попытки продолжить разговор были бы тщетны. Он двинулся вперед, но, пройдя несколько шагов, обернулся. Венена исчезла. Скрыться в считанные минуты среди отвесных скал было невозможно, но, приглядевшись, он увидел на дороге две скрещенные веточки. Путь был закрыт.

До Скальных врат было не так уж близко, и он вскочил в седло Гнедого, так мало послужившего ему в эти дни. И в предназначенный час, от которого Открыватели вели отсчет времени, достиг проема в скалах и беспрепятственно проехал сквозь него.

Чтобы увидеть, как над горами опускаются шесть солнц. К ложным лунам он уже успел привыкнуть. «На солнце заклятие не действует», – сказала Венена в лесу. Но за вратами она не бывала. Или бывала?

Не думать о Венене.

Или нет, думать о ней постоянно.

Она знала больше, чем успела сказать. И если бы не его признание, рассказала бы. Но он не мог промолчать.

Перед ним была небольшая круглая долина, со всех сторон окруженная горами. Когда-то по ней проходила дорога, теперь почти занесенная песком и каменным крошевом. Неподалеку от дороги стояло высохшее дерево, по-видимому яблоня, а под ним – каменный колодец. Дорога упиралась в порог приземистого вытянутого здания, на крыше которого еще сохранился выщербленный ветром крест.

Брошенная часовня.

В Заклятых землях не действовали законы империи Эрд-и-Карниона, потому что здешние законы были порождены силами Заклятия. Так называли, не придумав ничего лучшего, силы, вырвавшиеся сюда из пространств, не постижимых разумом. Говорят, в минувшие века они проявляли себя чуть ли не на каждом шагу, но давно уже шел слух, что они нашли свой последний приют в Брошенной часовне, – силы, по словам одних, губительные, другие же называли их благими, но все были согласны, что человеку они совершенно чужды. Хагбард чувствовал это и сам, вспомнив, как отступала жизнь на подступах к Скальным вратам. Ни птиц, ни животных, ни травинки. Единственное дерево высохло. Хагбард спешился и подошел к колодцу. Против ожидания, в нем плескалась вода. Но и умирая от жажды, он крепко подумал бы, прежде чем пить из этого колодца. Он бросил поводья на ветку яблони, но привязывать коня не стал – если он не вернется. Гнедой волен убежать. Страха Хагбард не испытывал.. Точнее, он забыл о страхе, и бестрепетно шагнул в темноту часовни.

На миг он ощутил невидимую преграду. И тут же зазвучал громкий голос, о котором невозможно было сказать, высок он или низок, груб или мягок, принадлежит мужчине или женщине.

– Рыцарь! – Он внезапно понял, что голос раздается как бы изнутри его головы. – Назови имя своей дамы!

– Венена! – без колебаний выкрикнул он.

– Это не имя! – резко возразил голос.

– Я звал ее так!

Преграда исчезла. Так, должно быть, происходило, когда Открыватели Путей исполняли свое ремесле, – действовал общий механизм.

Вначале было совсем темно, и он слышал только собственные шаги, отдававшиеся по каменным плитам. Потом забрезжил свет. Это сами собой затлели светильники в глиняных плошках. Хагбард не мог сосчитать их точное количество – то ли шесть, то ли семь. Он остановился, вглядываясь в рассеянный полумрак. Зал показался ему очень большим, хотя, возможно, это было следствием освещения. Низкий потолок подпирали приземистые гранитные колонны. В глубине виднелся каменный алтарь. Все здесь было из камня, и нигде ни статуй, ни изображений, точно здешние силы исповедывали ересь иконоборцев. Может, их уничтожило Заклятие, а может, и не было никогда.

Но главное – на алтаре не было никакого зеркала. Он высился голый и пустой. Значит, лжет молва, и Зеркало Истины вовсе не стоит на виду, а спрятано где-нибудь внизу… в крипте? Или кто-то, безвестно для Посвященных, сумел вынести его отсюда?

И тут словно бритва рассекла мозг, и Хагбард едва устоял на ногах от боли, но устоял, чтобы услышать все тот же голос внутри черепа:

– Зачем ты пришел?

– За Зеркалом.

– Вот зеркала, смотри!

В то же мгновение все колонны в зале стали зеркалами, и внутри каждого он увидел разные фигуры – и все они кривлялись и протягивали к нему руки. Он сразу почувствовал, что это обманка, долженствующая запугать пришельца. Мороки были ужасны – полузвери-полулюди, псоглавцы, анацефалы, мантихоры… И все же их ненастоящесть Хагбард подметил почти немедленно. Уж слишком они походили на тех, что он видел на порталах соборов или мистериальных подмостках. Если хозяин часовни желает его напугать, пусть придумает что-нибудь пострашнее, подумал он, и не успел мысленно произнести эти слова, как изображения исчезли и колонны снова стали колоннами. Зато на алтаре… Теперь он его увидел. Но оно было не из стекла. Это была не покрытая амальгамой поверхность и даже не металлический щит. Более всего оно походило на полированную каменную плиту. Но ведь каменное зеркало ничего не может ясно отражать! А это зеркало и вовсе ничего не отражало.

– Ты хотел видеть Зеркало Истины, вот оно, – сказал голос.

Медленно, как бы сквозь туман, в зеркале проступило отражение. Собственное отражение Хагбарда. Но только мгновение оно в точности повторяло стоящего в полутьме человека. Затем он увидел, как глядящее на него из зеркала лицо покрывают морщины, проваливаются щеки вокруг беззубого рта, как на пергаментной коже появляются трупные пятна, обращающиеся в язвы, и гниющая плоть кусками отваливается от кости… В лицо Хагбарду щерился голый череп. И словно жадные сосущие щупальца шарили по глубинам сознания. От него по-прежнему ждут, чтобы он испугался.

– И что же? – спросил Хагбард. – Я непременно умру, и плоть моя сгниет – это, конечно, истина. Но чтобы узнать ее, не стоило ходить сюда.

Поверхность зеркала покрылась дымкой, и оскаленный череп исчез. Потом пошла череда картин, смутных, как тени, среди которых он, однако, смог различить и знакомые. Эти образы были связаны с его службой на южной границе. Ярость схватки, и опьянение победы, и упоение ловкостью и силой, что не давали коварным кочевникам прорвать оборону империи, и истинно мужское братство – братство меча…

– Жара на плацу, – сказал он, – полуразрушенные казарменные бараки. Верблюжий угол империи, куда попадают только ссыльные да младшие сыновья. Гнилые холодные ночи, лихорадка, кровавые поносы, гангрена, муштра пополам с резней. Вечная жажда. И тучи мух над трупами.

Все это он знал даже слишком хорошо. И никакие саги и песни о героях пограничья не заслоняли воспоминаний.

Новая вереница теней. Что ему продадут за истину на этот раз? Лица. Знакомые, полузнакомые, родные… Лицо брата. Родовая честь. Голос крови. Верность слову. Да, правда, эту обязанность он несет. Потому что обязанность. Их по-разному воспитывали, старшего и младшего. Одному – наследовать имение, другому – отбывать службу. Ничего другого в жизни он не знал, ничему другому его не учили. Только отбывать службу. Во исполнение чужой клятвы пошел исполнять ненужный обет, ради чести рода обязан исполнить кровную месть. А ведь он даже не может сказать, каким человеком был его старший брат. Он его не знал. Они были чужими.

Он так задумался, что не заметил, как лицо брата исчезло из зеркала, и оно снова затуманилось. И невидимые щупальца снова принялись шарить по его сознанию. И нашли…

Он увидел ее совершенно ясно, еще ни разу изображение на каменной плите не было таким четким. Она глядела на него в точности как тогда, приставив к его горлу меч, с лицом, окаменевшим в ненависти, слипшиеся от пота волосы свисали на глаза, рот перекосился, тело прикрывали тлеющие лохмотья, пальцы скрючились, как когти… Злоба, проникшая до основания, пропитавшая все существо с самого детства на городском дне, где выживал не самый сильный, не самый ловкий, а самый злобный, и укрепленная жестокой дисциплиной Открывателей…

Венена.

Но он, противясь приливу злобы, хлынувшей от зеркала, думал о другом.

…Солнечный свет в ясный день, тепло для продрогшего, надежда для потерянного, дружеская рука, протянутая навстречу.

Венена.

И то и другое – вместе.

Она смотрела на него, ласково улыбаясь, золотые волосы падали ей на плечи из-под венца весенних цветов, и на ней было белое платье, и тонкие руки никогда не знали оружия…

Потом снова возникло другое, злобное, лицо, и два изображения наложились друг на друга, в точности совпали между собой и исчезли.

Перед Хагбардом была темная каменная плита, ничего не отражавшая.

Хагбард устало вздохнул. Ему показалось, что он понял все. Единственной правдой здесь, в Брошенной часовне, была эта странная, неизвестно откуда взявшаяся сила, питаемая страхом и ненавистью. Только страх и ненависть, что ей были жизненно необходимы, искала она, проникая в мысли, в душу, а облекал желаемое ей в образы и слова сам человек. Все остальное – не более чем…

– Ловушка, – закончил он вслух. Никакого Зеркала Истины не существует.

И темная каменная плита, называемая Зеркалом Истины, с чудовищным скрежетом развалилась на куски. Или это был очередной морок? Чтобы почувствовать, нужно взять осколок в руки. Неужели возможно, чтобы сила убеждения разбивала камень?

Хотя в Заклятых землях…

Он сделал шаг вперед, и в этот миг другая каменная плита под его ногами отошла в сторону и Хагбард рухнул вниз, в удушающую тьму.

Он мог бы разбиться, но многолетняя привычка, действующая прежде сознания, заставила его подобраться в полете и одновременно вытащить меч из ножен. Падая, он спружинил. Под ногами что-то хрустнуло. Было темно и почти невозможно дышать. Сверху, через квадратную дыру, просачивался дальний свет, и Хагбард смог увидеть то, что угнездилось в сердце крипты, прямо под алтарем. Тварь ни на что не была похожа, ни на одно из чудовищных изображений, виденных им когда-либо – въяве или в бреду. Гигантская раздувшаяся гусеница, спрут с неограниченным количеством щупалец, покрытая слизью сколопендра – и все это вместе, и вдобавок окружено облаком ядовитых черных испарений. Яд, действующий там, наверху, незримо, здесь принял осязаемую форму. Все эти соображения заняли менее доли секунды, потому что, хотя тварь была и неподъемна, ее огромные лапы – пальцы? щупальца? – тянулись к Хагбарду, и счастье его, что он уже держал в руке меч, ибо каждое щупальце заканчивалось полуфунтовым когтем, остротой превосходящим бритву. Он успел отразить удар и прежде, чем нанести ответный, успел подумать – никакой ненависти. Именно этого от него и ждут. Убить нужно без ненависти и страха.

Пожалуй, это было возможно. У Хагбарда была отменная реакция, приобретенная им за годы боев с кочевниками, и двигался он гораздо быстрее, чем склизкие щупальца чудовища. Хуже было другое. Когда он нанес ответный удар, из раны фонтаном хлынула маслянистая черная жидкость – кровь, или что оно там было, – и попала Хагбарду на руку между перчаткой и рукавом куртки. Ощущение было – между сильным ожогом и уколом отравленного лезвия. Но он стерпел. Стерпел и продолжал драться, рубил покрытые слизью щупальца, но дышать было уже почти нечем, черные испарения душили, легкие отказывались служить, он закашлялся, и стало еще хуже. А самое худшее – не чудовище его добьет, а отрава.

Сверху, из пролома, что-то упало. Веревка. А по веревке уже съезжал человек в кольчуге и шлеме. Спрыгнув на землю, он выхватил меч и встал плечом к плечу с Хагбардом. Шлем и кольчуга показались Хагбарду знакомыми. Однако этот человек не хромал. В одном он проявил завидную предусмотрительность – он обмотал лицо мокрой тряпкой, оставив открытыми лишь глаза, значительно затруднив доступ ядовитым парам. А вот Хагбарду так не повезло. Яд разъедал легкие, черная кровь горела на теле, все вокруг плыло, он шатался, и неожиданному сотоварищу приходилось его прикрывать. Но никакая поддержка не могла дать ему дыхания. В жутком приступе кашля он согнулся пополам, и перед глазами потемнело.

Кажется, в себя его привел не свежий воздух, а вспышка света. Он приподнял голову и увидел, что лежит ничком во дворе часовни. На каменных плитах валялись обрывки растерзанной веревки. И было почти светло, хотя стояла ночь. Светло от молний. Они проносились по беззвездному небу, как огненные змеи. И пылало сухое дерево у колодца. Верно, попавшая в него молния и была той вспышкой, что Хагбард увидел, приходя в сознание. Как хорошо дышать полной грудью! Но… Он попытался сесть. Прислушался. Так и есть. Он слышал не только треск огня. Из-под земли доносились глухие удары.

Напрягая все силы, он поднялся на ноги. Добрался до горящего дерева и отломил ветку потолще. С факелом оно будет лучше… Сделал шаг к двери, потом остановился. Если веревка здесь, а драка все еще идет, значит, должен быть какой-то другой вход.

С факелом он найдет его.

Он нашел этот вход – у левой боковой стены, ранее затянутой толстым слоем лишайника. Теперь лишайник отодрали, дверь была хорошо видна. Только бы не заперли изнутри…

Ее не заперли, и Хагбард, надавив на дверь плечом, оказался в темном переходе. Подняв факел над головой и сжимая в другой руке меч, он двинулся вперед. Освещая себе дорогу, Хагбард проследовал по всем ее изгибам, пока снова не вернулся в подземелье. Похоже, он подоспел вовремя. Противник чудовища держался с трудом. Тряпка на его лице совсем почернела. Ядовитые испарения сделали свое. В тот самый миг, когда Хагбард появился, одно из уцелевших щупалец взметнулось вверх, и человек не успел отбить удар. Жуткий коготь рассек кольчугу, как кожу. Воин упал, обливаясь кровью.

Хагбард перепрыгнул через скрючившееся тело. Теперь он шел напролом, действуя не только мечом, но и факелом. Он понял, что бить по щупальцам можно до бесконечности. Нужно найти, где у этой твари жизненный центр. И у него есть огонь.

Тварь, похоже, тоже порядком ослабела. Скользя по крови и слизи, удерживаясь на ногах каким-то непостижимым образом, прорубая себе дорогу он вырвался вперед. Там, на вершине раздутого членистоногого мешка, ворочался не то рот, не то глаз, и славно было воткнуть в него до упора пылающий факел, а потом меч по самую рукоятку, и еще раз, и еще, хотя лезвие было уже никуда не годным, злая кровь разъела его, как ржавчина. Но наверху уже начиналось какое-то странное колебание воздуха, и Хагбард, снова повинуясь порыву, спрыгнул с туши, повернул бесчувственное тело и бросился к выходу. Едва лишь он оказался на первой ступеньке, как позади раздался ужасающий грохот. Это рухнул, проламывая пол крипты, оскверненный алтарь, погребая под собой то, что его оскверняло.

Хагбард бежал по лестнице. Грохот продолжался и усиливался. Но Хагбард успел вырваться в ночь и по инерции пробежал почти до середины двора. За его спиной, ломая гранитные колонны и вздымая тучи каменного крошева, рушилась Брошенная часовня. Но Хагбард не обернулся. Первым делом он сорвал с запрокинутого лица почерневшую налипшую тряпку. Он ни на минуту не сомневался, чьи черты она скрывает.

Он сидел рядом с обуглившимися развалинами часовни и проклинал судьбу, выучившую его наносить раны, а не врачевать их. Венена все еще не приходила в себя. Свою свернутую куртку он подложил ей под голову, а плащ располосовал на повязки. Колодец засыпало при обвале, но одновременно обвал открыл среди скал ключ с ледяной и чистой водой, и после того, как Хагбард убедился, что вода действительно чистая, обмыл раны Венены и умылся сам. Спать он не мог. Прежде всего его мучила тревога за Венену. И потом, нужно было многое осмыслить. Случилось нечто слишком важное. Они не просто убили чудовище. Возможно, они уничтожили причину, которая делала Заклятые земли Заклятыми. А значит, слишком многое должно измениться. И в первую очередь – люди.

И все это ему в высшей степени безразлично, потому что, если Венена умрет…

Внезапно он увидел, что глаза ее открыты.

– Венена!

– Нет, – прошептала она, – не Венена, нет…

Он понял, что она бредит. Но взгляд ее казался осмысленным.

– Ты не бойся, – проговорила она с трудом, – я живучая… как змея. – И снова впала в беспамятство.

Она пришла в себя с первыми лучами рассвета. На сей раз она попыталась подняться. Хагбард, поддержав ее голову, приложил флягу к губам. Она сделала Несколько глотков и вздохнула. Хагбард сказал:

– Мой конь, похоже, убежал. Но я надеюсь его найти. А если нет – я тебя на руках донесу до Посвященного. Он тебя вылечит.

Она не ответила, огляделась вокруг. Хагбард проследил за направлением ее взгляда и увидел потемневшую разорванную кольчугу, лежавшую там, где Хагбард ночью ее бросил.

– Колченогий? – полувопросом вырвалось у него.

Она кивнула:

– Он напал на меня у входа в ущелье. Пришлось его убить. Потом я вернулась.

– Зачем?

– Только так я могла рассчитаться с тобой за брата.

– Не надо, – попросил он, – не говори об этом.

– Теперь можно. Отравы больше нет.

– Ты хочешь сказать – у тебя больше нет ко мне ненависти?

– Я говорю – отравы больше нет. Путь открыт до самого моря. И в этих краях будут действовать те же законы, что и везде.

Хагбард понял, что ее мысли совпадают с его собственными.

– Заклятие снято.

Венена засмеялась:

– Границы открылись. И мы оставили без работы и защиты целый цех, меня в том числе. Думаешь, нам за это скажут спасибо? Да нам бегством придется спасаться от адептов, бывших Открывателей, разбойников – от всех, кто пронюхает, что мы причастны к снятию Заклятия!

– Венена, успокойся.

– Я же тебе говорю – не Венена. Во сне я вспомнила мать и как она меня называла. Виола. Вот как меня зовут.

Они помолчали, потом она тихо, совсем непривычным голосом спросила:

– Можно я еще немного посплю? И ты тоже отдохни. Нам нужны силы. Всякое может случиться…

Она уснула, не дождавшись ответа. Он пристроил ее поудобнее и сам прислонился к стоячему камню. Только теперь он мог позволить себе слегка расслабиться. Ненадолго. Многое еще может случиться, Венена права – нет, Виола права. Нужно привыкать к ее настоящему имени. И к тому, что отравы больше нет. И к тому, что путь открыт. Хотя, пожалуй, к этому привыкать не нужно… Мысли путаются… Он спал, и ветер летел над их головами по открытому пути.