Пояс неверности. Роман втроем Егоров Александр

ж., 19 л.

Гоооосподи, я и не представляла, что быть беременной – это такой ужас!

Во-первых, дорогой молескин, я и пяти минут не могу прожить, чтобы не смотаться в уборную, и называй меня, пожалуйста, теперь – туалетный утенок. Активный. Во-вторых, полчаса назад я блевала, дальше чем видела, удобно устроившись за круглой тумбой афиши. Почувствовала неладное я еще только усаживаясь в автобус. Как-то мне пахло все плохо, и было жарко, и дышать приходилось чуть не насильно. Ну и вот. Уже через пять минут (полет не нормальный) пришлось, расталкивая уважаемых пассажиров, мчать к выходу, что-то выразительно мыча на ходу. Это что же, мой дорогой дружочек, мне теперь можно только пешком, что ли, ходить? Далеко же я уйду!..

– Тебе бабушка какая-то старенькая звонила. Пока ты спал. Сказала, что какие-то лекарства получила.

– Я, кажется, просил никогда не брать мой телефон.

– Ну а что я поделаю, бл-дь?.. Он звонил, как подрезанный. Я и сказала-то только «алло, он спит…». А она про таблетки.

– Спасибо, любовь моя.

– А что за бабушка? Твоя мама, да?

– Безусловно, дорогая, как ты догадлива. Конечно, это моя мама. Особенно если учесть, что будучи в августе в Питере, мы с тобой навещали ее могилу.

– Ой, я забыла. Прости.

– Да о чем ты? Твоя милая непосредственность с каждым днем все милее и непосредственнее…

– Так кто звонил-то? Блин, трудно сказать, да?

– Полагаю, это моя тетка.

– Тетка? Что значит – тетка?

– Ну, я не знаю. Загляни в толковый словарь.

Сейчас только мимо пронеслась Барыня, прошипев сквозь зубы, что опаздывать на десять минут не позволительно никому, а особенно – мне, техническому персоналу.

Техническому персоналу, прикинь, да?!

Барыня явно задыхалась в новом костюме, разумеется, темно-зеленом, она других цветов просто не знает, ну разве что черный еще, так вот, костюмчик был ей мал размера на четыре. Крашеные волосы она закрутила какой-то фигой на затылке, а левый глаз накрасила ярче, чем правый. Постоянно одергивала тесный пиджак, удивляюсь, как он вообще не треснул и не разошелся по шву, а ноги на своих каблуках-ходулях она ставит как жирафиха-инвалид.

Иногда она меня поражает чем-то таким, не знаю, как правильно сказать. Вот говорят, что нельзя объять необъятное, а она может, думаю.

Недавно болтала с Танькой, рекламной менеджерицей, рассказывала ей прошлогоднюю историю с выносом мусора. Как-то я ходила выкидывать мусор, ненавижу выкидывать мусор, было темно. Поздняя осень, по-моему, что-то такое, ненастное и капюшон на голове. Подпрыгнула и забросила мешок в мусорный бак. Развернулась, чтобы отойти, и уткнулась головой прямо в грудь какого-то человека. Это был восточной внешности мужчина, наверное, красивый, часом позже выяснилось, что турок. Он ужасно плохо говорил по-русски, но мне даже понравилось, «маленький книг» – называл блокнот, например. Прикольно, правда, дорогой дневничок?

И вот он буквально восклицает: кофе. Сварю тебе кофе, у меня дома есть такой казан с раскаленный песок, только в ней я варю кофе, настоящий.

На самом деле – большой медный таз, на дне песок. Чуть розоватый почему-то. И он поставил таз на огонь и включил самую большую конфорку, турки оказались маленькие, очень маленькие, тоже медные, с длинными удобными ручками. Еще такая деревянная лопаточка для перемешивания песка, мне очень хотелось ею пошуровать там, в тазу, и построить куличик, не решилась.

Носился с этим кофе, все по правилам. Да, очень вкусно, сахара к нему не полагалось. Только холодная вода, но я выпросила кусочек. Выдал коричневый тростниковый. Не могу без сахара.

Вот, и мы выпили этот кофе, и холодную даже воду выпили, и он говорит: понимаешь, я человек глубоко религиозный. Я вот так просто не могу тебя любить. Я должен прочитать специальную молитву, чтобы ты сделалась моей временной женой. А уж потом все остальное.

Да пожалуйста, отвечаю удивленно, читай свою молитву. Он вышел в другую комнату, что-то там бормотал минут пять, вернулся очень довольный, все в порядке, говорит. Теперь Аллах в курсе всех моих дел и не возражает.

Да, а потом – мы уже из квартиры вышли, уже и лифт вызвали, он спохватился, схватил меня за руку, просто как в тисках сжал. Его смуглые пальцы на моем бледном запястье. Быстрее, говорит, быстрее, я должен кое-что сказать в присутствии свидетелей. И я понимаю, что это ему очень важно. Нашли какого-то бомжа в подворотне. Турок буквально расцвел, облегченно прикрыл глаза и пробормотал какое-то слово, три раза повторил. Это, объясняет, я дал тебе, как временной жене, развод.

Танька, понятное дело, интересуется: какое-такое слово? Я не помню этого слова, говорю. Довольно короткое. Тут выходит Барыня и произносит громко: «Талак. Талак. Талак».

Все знает, говорю же.