Жемчужина императора Бенцони Жюльетта
– Эй, потише! У меня нет других чулок! – простонала старая дева, которая тем временем обувалась на босу ногу, сидя на голой земле.
– Может быть, на вас есть комбинация? – услужливо подсказал Мартин. – Если порвать ее на полоски...
– Вы в своем уме? А если еще двух или трех надо будет вывести из строя, вы что, меня догола разденете?
– Ба! Это ведь ради благого дела, – ответил журналист с такой обворожительной улыбкой, что она покраснела.
– Если уж по-другому никак нельзя...
– Некогда здесь шутки шутить! – проворчал Адальбер. – Давайте выведем этого парня из строя, разбираться будем потом.
Все повторилось снова, но на этот раз оба приятеля навалились на часового одновременно: кулак Адальбера свалил его с ног, после чего пальцы Мартина сработали так же, как и в случае с его сообщником.
– Здесь есть стенной шкаф! – сообщила Мари-Анжелина, лихорадочно исследовавшая панели обшивки в прихожей. – И вроде бы крепкий: давайте сунем его туда!
– До чего же хорошая штука – целомудрие! – насмешливо заметил Адальбер. – Оно делает девушек такими изобретательными...
Запихнув часового в шкаф и заперев на ключ дверцу, они устроили короткое совещание, пытаясь подсчитать, сколько же всего жильцов в этом доме.
– Мы еще далеко с ними не покончили, – объяснила Мари-Анжелина. – Есть еще человек, который привез меня с улицы Риволи, шофер и монгол... или что-то вроде того.
– Монголка! – поправил Адальбер.
– Ничего подобного. Я же вам сказала, что это мужчина. Что-то вроде желтого танка и сильный, как медведь. Почему вы сказали «монголка»?
– Потому что здесь есть еще и служанка графини Абросимовой, и именно она навела меня на мысль о том, что надо заняться этим домом...
– Не забудьте еще и хозяина, Наполеона VI, он опаснее гремучей змеи!
– О, уж о нем-то я нисколько не забываю! Больше того, мы именно с него и начнем. Он, наверное, на втором этаже?
– Идите туда! – предложил Мартин. – А я позову Теобальда, и мы осмотрим подвал. Там, наверное, кухня, там и слуги. Если услышите выстрелы, не пугайтесь! Я никого не намерен щадить! – прибавил он, засовывая за пояс пистолет, изъятый у второго сторожа, поскольку пистолетом первого завладела Мари-Анжелина.
Что касается ружей, то их сочли чересчур громоздкими и сунули под лестницу.
Так же осторожно, как спускались, Адальбер и Мари-Анжелина поднялись на второй этаж и приблизились к двери, под которой виднелась полоска света. Археолог наклонился, чтобы поглядеть в замочную скважину, но ключ был вставлен изнутри, и он ничего не увидел. Бандит, похоже, заперся... В самом деле, когда Адальбер с бесконечными предосторожностями нажал на ручку двери, та не поддалась. Он подошел поближе к Мари-Анжелине и спросил:
– Вы не побоитесь остаться здесь и последить за этой дверью?
– Вот с этим – нет! – ответила она, потрясая пистолетом. – Тем более что я хорошо стреляю. А что вы хотите сделать?
– Пролезть через окно. На тот балкон, который к нему примыкает, забраться очень легко, потому что он расположен над крыльцом, и часового перед входом больше нет. Но, если вам придется стрелять, будьте осторожны: он мне нужен живым, чтобы узнать, где находится Морозини...
Она сделала знак, что все поняла. Адальбер снова спустился по лестнице, вышел из дома и принялся исследовать портик, который поддерживал балкон, напоминающий декорацию к «Ромео и Джульетте». Но здесь – нежданный дар небес! – на готическую балюстраду изящно карабкался плющ. Адальбер почувствовал, что за спиной у него вырастают крылья, и не прошло и пяти минут, как он достиг своей цели и приблизился к доходившему до пола стрельчатому окну. Обитатель комнаты был настолько уверен в себе, что не нашел нужным ни занавесить окна, ни повязать лицо белым платком, и археолог мгновенно узнал маркиза д'Агалара. Сидя на резном деревянном стуле за столом, на котором лежал раскрытый портфель, мерзавец держал на ладони драгоценность и любовался ею. И драгоценностью этой было не что иное, как «Регентша»...
Убедившись в том, что окно только притворено, Адальбер решил, что везение его не покинуло. Благословенная неосторожность людей, считающих себя неуязвимыми! Несмотря на усталость, Адальбер улыбнулся, покрепче перехватил револьвер и тихонько толкнул ногой створку.
– Мне очень жаль, что приходится мешать столь сладостным раздумьям Вашего Величества, – насмешливо произнес он, – но боюсь, как бы в самое ближайшее время ваш военный трофей от вас не ускользнул. Руки вверх!
Тот, скорее раздосадованный, чем испуганный, повиновался и спросил:
– Кто вы и чего хотите?
– Друг князя Морозини. Я пришел за ним и одновременно хочу забрать все то, что вы у него украли. Начиная вот с этого! – прибавил он, завладев жемчужиной и сунув ее в нагрудный карман. – Вам не объяснили, что это некрасиво – получить выкуп и не отпустить пленника?
– Я получил не все, на что рассчитывал. У меня нет никаких оснований отпускать вашего друга. Я же сказал, что княгиня Морозини должна явиться лично!
– Нетрудно угадать, зачем она вам нужна: хотите шантажировать ее отца, заполучить коллекцию Кледермана... а под занавес всех поубивать, чтобы быть совершенно уверенным в том, что вас не узнают. Хорошо придумано, но ваш план провалился! Ну, а теперь вы покажете мне дорогу, – сурово прибавил Адальбер. – Встаньте и идите вперед!
– Куда вы собираетесь идти?
– Искать Морозини! И, пожалуйста, побыстрее!
– Незачем торопиться: он мертв!
Сердце Адальбера на мгновение замерло, он стиснул зубы, но его решимость лишь окрепла:
– Тогда проводите меня на его могилу! И предупреждаю, что вам придется ее разрыть! Я в каком-то смысле уподобляюсь святому Фоме: верю только в то, что вижу своими глазами!
– Никакой могилы нет. Мы бросили его в Сену!
– Врите больше! Он бы уже всплыл.
– Только не с чугунной чушкой, привязанной к ногам... Кровь Адальбера стыла все сильнее. Этот отъявленный негодяй говорил так уверенно.
– Если вы это сделали, вы сумасшедший, потому что теперь у меня нет никаких причин вас щадить...
Оружие в вытянутой вперед руке почти касалось лица Агалара, а во внезапно ставших непроницаемыми глазах этого человека маркиз прочел свою смерть. Этот человек в него выстрелит, нет ни малейших сомнений. И он дрожащей рукой отвел револьвер:
– Я вам солгал. Он жив! И я... я сейчас отведу вас к нему.
– Надеюсь, он в добром здравии. Иначе от вас останется такая малость, что и на гильотину положить будет нечего! Идите! Я пойду следом за вами... И чтобы ни одного лишнего жеста, иначе вы покойник!
– Я не так глуп...
Выйдя за дверь, Адальбер нахмурился; он ждал, что его встретит дуло пистолета Мари-Анжелины, но ее на месте не оказалось. Это его удивило, но не слишком: он достаточно хорошо знал прихотливый нрав последней представительницы рода План-Крепен. Видимо, что-то привлекло ее внимание, и она отправилась посмотреть на это поближе.
Один за другим они размеренным шагом спустились вниз.
В прихожей Адальбер подумал, что атмосфера какая-то странная: слишком пустынно и безмолвно. Но ведь если Мартин с Теобальдом застали врасплох людей из кухни, должен был подняться шум, между тем все было тихо. Дверь в освещенную гостиную по-прежнему стояла распахнутой, равно как и двери, ведущие в сад. Адальбер подумал, что они туда и направятся, но Агалар повернул в гостиную.
– Не туда! – проворчал Адальбер. – Я уверен, что в доме его нет.
– Конечно, но я должен взять ключи, а они в этой комнате...
– В таком случае...
Они, по-прежнему один за другим, вошли в освещенную зону. Тут что-то просвистело в воздухе, и запястье Адальбера обожгла боль. Вокруг его руки обвился тонкий ремешок длинного бича. И бичом этим орудовал монгольский коротышка. Археологу показалось, будто ему оторвали руку, он выронил оружие и рухнул на истертый ковер.
– Браво, Тимур! – сказал довольный Агалар. – А я уже думал, куда это ты запропастился.
– Наверху в засаде женщина. Оглушил ее и бросил в угол.
Адальбер мысленно попросил прощения у Мари-Анжелины, виновной только в том, что ее застали врасплох, и у него защемило сердце при мысли о том, что этот негодяй может быть, ее убил...
– Где сторожа? – спросил маркиз. Тимур знаком показал, что не знает.
– Рано или поздно мы их найдем. Где все остальные?
– Здесь, дон Хосе! – произнес незнакомый голос с испанским акцентом. – На нас напали в кухне, Пабло убит, но вон того я оглушил, стукнув его по голове утюгом, – прибавил он, бросая на пол связанного по рукам и ногам человека, в котором Адальбер с нарастающим отчаянием узнал Мартина. Журналист был бледен, без сознания, по его виску струилась кровь.
– Он был один? – проскрежетал Агалар, ударив бесчувственное тело ногой в остроносом ботинке.
– Нет. Там был еще какой-то тип, которому удалось скрыться, но далеко ему не уйти. Тамара ходила туда... с собаками. На обратном пути она увидела убегавшего мужчину и спустила их с поводка. Наверное, он сейчас не слишком-то хорош с виду.
На этот раз Адальбер, не удержавшись, мучительно застонал. Теобальд, его верный, незаменимый слуга! Друг!.. На этот раз все кончено, и по его собственной вине! До чего глупо было не вызвать полицию сразу же после того, как он узнал Тамару. И все только потому, что он боялся, как бы появление толпы полицейских не ускорило конец Альдо... и еще потому, что, связанный прежним словом, он надеялся самостоятельно выбраться из этой слишком искусно расставленной ловушки!
Однако его слабый болезненный стон снова привлек к нему внимание Агалара. От кожаного ремешка Адальбера освободили, но он по-прежнему лежал на полу, и монгол придавил его затылок ногой.
– Неприятно, да, терять приятелей? – ухмыльнулся он. – Вот только я тоже кое-кого потерял и намерен заставить вас заплатить за это как можно дороже...
– Если ваша цена – это смерть, вы ошибаетесь. Если моих друзей нет в живых, мне тоже жить совершенно не хочется. Так что валяйте, убивайте!
– Будьте уверены, не премину это сделать. Но вы ошибаетесь, если рассчитываете отделаться пулей в голову. Ночь еще далеко не кончилась, времени у нас полно! Кроме того, этот дом стоит достаточно уединенно, чтобы никто не мог услышать ваших криков... Разденьте его и привяжите к столбу, вы там! Что касается вас, дорогой мой, вы сможете оценить, с каким искусством Тимур может нарезать из вашей спины ремешков своим бичом...
Минутой позже полуголый археолог был крепко привязан к толстому дубовому столбу, который едва мог обхватить обеими руками...
Глава XI
ГДЕ МИР НАЧИНАЕТ ВРАЩАТЬСЯ В ОБРАТНУЮ СТОРОНУ
Пока Адальбера привязывали к нового рода орудию пытки, после которой ему не суждено было остаться в живых, в голове у него отчаянно крутились мысли. И внезапно зародилась легкая, очень слабая надежда на спасение – благодаря тому, что маркиз полагал пустыми соседние дома, – это, к слову сказать, делало честь скромности Латроншера. Тем не менее там был не только он, но и Карлов, в чьей храбрости и решимости сомневаться не приходилось. Надо было попытаться поднять тревогу, и его единственный шанс – если в подобной ситуации вообще стоило говорить о шансах – заключался в том, чтобы орать под пыткой как можно громче.
Первый же удар бича дал ему понять, что заставлять себя кричать не придется. Жесткий ремень из кожи гиппопотама, вызвав нестерпимо жгучую боль, исторг у него вопль, а второй удар – настоящий вой: несчастному казалось, будто у него заживо сдирают кожу со спины. Но хихиканье Агалара его возмутило:
– Как вы можете утверждать, будто в ваших жилах течет кровь Наполеона, когда на самом деле вы всего-навсего сумасшедший преступник и садист...
– Не забывайте, в моих жилах течет и азиатская кровь, глупец несчастный! Продолжай, Тимур!
– Когда-нибудь... Когда-нибудь вы поплатитесь за свои...
Третий удар лишил Адальбера дара речи, боль была такой жестокой, что он едва не потерял сознание, больше того, чуть ли не молиться стал, чтобы это произошло... Пусть блаженное беспамятство придет раньше, чем четвертый удар еще глубже взрежет его плоть! Но он был слишком крепок, и, для того чтобы он лишился чувств, требовалось нечто большее. Еще два удара поразили его, не дав желаемого результата. Он закрыл глаза, ожидая еще более сильной боли, открыл рот... Раздался крик, но издал этот крик не он, и бич на него не обрушился.
С усилием повернув голову, археолог увидел монгола, падающего с ножом в горле. Ножом, который чья-то уверенная рука метнула из задней двери. И в ту же минуту в его поле зрения появились люди в пестрых одеждах. Один из них перерезал державшие Адальбера веревки. Он соскользнул на землю, и зрелище, которое теперь ему открылось, показалось ему сном, тем более что в его ушах раздалось восхитительное женское контральто. Слов он не понимал, поскольку Маша Васильева обращалась к Агалару по-русски, однако толстуха в сверкающих лохмотьях обрушилась на маркиза с такой яростью, которая не требовала перевода, настолько речь дышала ненавистью и презрением. Ошеломленный испанец слушал ее, не пытаясь отстранить, но, только когда Агалар, в свою очередь, вскрикнул, Адальбер понял, что происходит: цыганка только что во ткнула ему в грудь кинжал, который держала в руках. Агалар упал к ее ногам, и она снова занесла руку.
– Нет! – простонал Адальбер. – Мне надо, чтобы он заговорил! Он должен сказать, где Морозини...
Археолог попытался подняться, но сумел лишь встать на колени.
– Эй вы, помогите ему! – приказала цыганка, – Видите же, человек весь в крови. Сделайте что-нибудь!.. А ты прав, братишка: он должен заговорить!
Схватив одной рукой Агалара, Маша рывком подтащила его к своим коленям:
– Слышал, убийца? Говори, где князь!
– Не скажу... Я знаю, что я... умру, но пусть и он тоже умрет... только медленнее... вот... и все!
Кинжал, который Маша выдернула из груди маркиза, приблизился к его правому глазу:
– Нет, ты будешь говорить, или я выколю тебе глаз... потом второй! Убил моего брата, и теперь нечего ждать от меня жалости. Говори, если хочешь спасти, по крайней мере, свою душу, если это еще возможно!
– Делай... что... хочешь! Ты... у тебя не хватит времени...
Тело негодяя сотрясла судорога, он откинулся назад. Это был конец. Поняв это, цыганка выпустила его из рук.
– Но ведь кто-то же должен сказать нам, где князь!
Оглядевшись, она увидела, что испанец, который стерег Мартина, тоже мертв. Убит был и Тимур.
– Есть еще люди, которых мы заперли, – вспомнил Адальбер. – Один в портшезе... А другой там – в стенном шкафу.
Их извлекли наружу, но Мартин и тут слишком хорошо поработал: перед нашими друзьями лежали два бездыханных тела...
– Женщина! – внезапно вспомнил Адальбер. – Монголка! Она должна знать...
– Женщина с собаками? – переспросил один из братьев цыганки. – Алеша убил двух зверей, которые бросились на человека. А она убежала.
– А тот человек? Как он?
– Его сильно попортили! – ответил цыган, явно искушенный в тонкостях французского языка. – Но он выкарабкается!
– Я хочу его видеть!
В этот момент Агалар, который уже считался мертвым, открыл испуганные глаза. Из одного выкатилась слезинка, и все услышали, как маркиз с ужасающей печалью прошептал:
– Клянусь... спасением моей души! Я не... не убивал цыгана... и американца тоже! Это не я... Наполеон! Не я! Бог... Бог меня простит!
В его глазах навеки застыл ужас, тело в последний раз напряглось и замерло. На этот раз все действительно было кончено. Маша чуть дрожавшей рукой опустила ему веки и перекрестилась, а потом горестно прошептала:
– Перед смертью не лгут!.. Все надо начинать заново! Снова перекрестившись, она принялась читать молитвы.
– Раз уж он так раскаивался, мог бы и Альдо освободить! – в бешенстве воскликнул Адальбер. – Надо обшарить этот дом от подвала до чердака! И еще надо найти Мари-Анжелину, – прибавил он, вспомнив, наконец, о подруге.
– Вам-то как раз лучше сидеть тихо! Слышите, что говорю? Сидеть! – приказала Маша. – Сначала я промою ваши даны...
– Позже, позже, еще успеем! – отмахнулся Адальбер, надевая рубашку и куртку. – Займитесь лучше другими ранеными! – посоветовал он, указывая на Мартина, медленно приходившего в чувство, и Теобальда с перевязанной кухонным полотенцем рукой, которого только что привел Алеша.
Судя по бледному перекошенному лицу, Теобальд сильно страдал, но при виде хозяина сумел выдавить из себя улыбку:
– Пусть месье из-за меня не расстраивается!.. Все образуется! Но вам придется какое-то время самому чистить себе ботинки! И я прошу у вас прошения!
Адальбер приблизился к слуге и крепко обнял:
– Не говори глупостей! Я сам буду чистить тебе ботинки.
А потом ушел вместе с четырьмя братьями Васильевыми. Им предстояло осмотреть каждую из комнат, а в доме их насчитывалось немало. Входя в очередное помещение, они зажигали свет, выходя, оставляли его включенным, и вскоре все здание засияло огнями, как в праздник. Однако ни малейшего следа Морозини нигде не обнаружили. Зато почти чудом удалось найти в одной из колоколенок на крыше мадемуазель дю План-Крепен. Ее кинули туда, словно тюк с грязным бельем, и она едва могла дышать, но, услышав шум, застонала, и ее стоны привлекли внимание Адальбера.
– Почему вас не связали и не заткнули вам рот? – удивился он, помогая подруге спуститься на чердак.
– А вам что – кажется, я еще мало натерпелась?
Пока они спускались вниз, археолог успел рассказать Мари-Анжелине о последних событиях, но все равно она вздрогнула при виде горы тел на полу. Мартин Уолкер, который наконец-то пришел в себя, тоже смотрел на следы бойни ошеломленным взглядом и скреб пятерней во взъерошенных светлых волосах. Его висок теперь был украшен синяком размером с куриное яйцо. Но не это его заботило:
– Надо же, я все самое интересное пропустил! Теперь вам придется обо всем подробно рассказать... А Морозини так и не нашли?
– Так и не нашли! Весь дом вверх дном перевернули – и никаких следов!
– А это кто? – спросил журналист, кивнув на Мари-Анжелину. – Тоже из их шайки?
– Нет. Это мадемуазель дю План-Крепен, родственница Морозини. Она заняла место Лизы перед тем, как та должна была отдать выкуп и сдаться сама. Но об этом мы расскажем вам попозже! Сейчас надо...
– Позвать комиссара Ланглуа, и побыстрее! Хотя бы для того, чтобы пересчитать трупы и помочь нам обшарить сад.
– Вы думаете... его там закопали? – еле выговорил Адальбер, у которого перехватило дыхание.
– Нет, так я не думаю, – нетерпеливо ответил Уолкер. – Да проснитесь же, старина! Вы разве забыли, что увидели из дома по соседству? Тамара отправилась в сад с хлебом и ведром, а вернулась с пустым ведром.
– Поскольку я не видел, что было в ведре, я подумал, что она пошла выливать помои...
– ...или отнести кому-то пищу! Должны же у этого чертова дома быть какие-нибудь подсобные строения или что-то в этом роде?
– Вы правы! Пойдем поглядим! Но какая жалость, что этой проклятой бабе удалось бежать! Клянусь вам, она заговорила бы...
Внезапно раздался спокойный бас полковника Карлова:
– Вы что-то потеряли?.. Не это, часом?
Он привел на поводке Тамару, словно злобного пса: вокруг шеи у нее была обвязана веревка. Другим концом веревки Карлов связал ей руки за спиной. Монголка молчала, и ее плоское лицо дышало ненавистью, но, увидев сородича, лежавшего мертвым на полу, она завыла как волчица, потом разразилась потоком проклятий и хотела броситься на тело, однако Карлов, дернув за веревку, ее удержал:
– Насколько я понял из слов дикарки, это ее муж, – пояснил он. – Иными словами, она была куда больше предана Агалару, чем бедной Тане. Ей просто-напросто было поручено присматривать за графиней: бедняжка могла переезжать сколько угодно, она все равно тащила за собой это каторжное ядро...
– Мы позволим ей плакать сколько угодно после того, как она скажет, где Морозини! – перебил его Адальбер. – Спросите у нее, куда она в тот раз шла со своим ведром и с хлебом! И, пожалуйста, как можно более решительно! Иначе я сам этим займусь...
– Вам все равно потребуется переводчик: по-французски она знает всего несколько фраз. То, что совершенно необходимо знать прислуге.
Но монголка не отвечала на вопросы, она упрямо молчала, сжав губы в тонкую линию на восковом лице. Тем временем братья Васильевы, вооружившись электрическими фонариками, обшаривали парк. Вскоре Алеша вернулся – один, поскольку его братья продолжали искать.
– Мы ничего не нашли, потому что ничего там нет. Сад состоит из заросшего травой куска земли, маленькой рощицы, а за ним идет, довольно высоко над дорогой, нечто вроде плато с непролазными кустами... Мои братья продолжают искать, больше для очистки совести, чем ради чего-то еще. Пленника здесь нет... Ну, и где в таком случае искать дальше?
Адальбером овладела настоящая ярость. Он бросился к монголке с криком:
– Клянусь вам, сейчас она заговорит! Эта женщина знает, где он. Я в этом уверен! Она должна заговорить! Должна! Говори, черт тебя возьми! – он в отчаянии разрыдался и вцепился в женщину.
Его оттащили. На Тамару его рыдания не произвели ровно никакого впечатления, точно так же, как и само его внезапное нападение. Стоя на коленях рядом с телом мужа, по-прежнему со связанными руками, она затянула что-то тихое и монотонное, но действовавшее сильнее любых криков. И тогда в дело вмешалась Маша.
– Предоставьте это мне! – спокойно сказала она. – Я, кажется, знаю, что надо ей сказать...
Она опустилась на колени рядом с Тамарой... и запела.
У тех, кто ее слушал, мороз пробежал по коже. Никогда еще голос цыганки не был таким теплым, таким берущим за душу. Тем не менее мелодия не походила ни на одну из тех песен, какие они слышали раньше. В ней было что-то более дикое, героическое и вместе с тем отчаянное...
– Что это она поет? – прошептал Карлов. – Не понимаю... – Это, кажется, что-то монгольское, – ответил Алеша. – Понятия не имею, откуда она такое знает...
Одно было несомненно: на Тамару песня подействовала. Она повернула голову к цыганке и слушала с таким напряженным вниманием, что это ощутили все присутствующие. Вскоре, не переставая петь, Маша развязала веревку, стягивавшую запястья Тамары и, встав, протянула ей руку. Та, не отпуская руки певицы, в свою очередь поднялась. Казалось, жизнь монголки зависит от этого голоса, этого взгляда...
Рука в руке, женщины направились к двери и вышли из дома... Адальбер и Мартин хотели броситься им вслед, но Алеша их удержал:
– Пойдем следом, но на некотором расстоянии!
Ночь, до сих пор непроглядно темная, начала уступать место рассвету, и в силуэтах двух этих женщин, медленными шагами удалявшихся сквозь ленты наползавшего с реки тумана, скользившие среди деревьев, было что-то завораживавшее. Маша продолжала петь... Те, кто шли следом, старались ступать тише, они затаили дыхание, сознавая, насколько хрупка связь между певицей и той, что так напряженно ей внимает...
Наконец они вышли из рощицы и оказались на возвышенности, о которой говорил Алеша. Оттуда открывался вид на Сену, на темный массив Булонского леса и огни города. Внезапно Тамара присела на корточки среди высокой травы, принялась раздвигать эту траву, перемешанную с землей, потом, выпрямившись, поглядела на Машу. Та умолкла и протянула к Тамаре обе руки, но монголка с криком, напоминавшим рыдание, увернулась от нее, подбежала к краю земляной террасы и бросилась в пустоту...
И Маша не сделала ни единого движения, чтобы ее удержать.
Только трижды перекрестилась.
Мужчины уже были там, на этом расчищенном клочке земли. Их взглядам открылась железная крышка с ручкой, они ее приподняли. Адальбер, стоя на коленях у края отверстия, опустил руку с фонариком в яму, откуда шел тяжелый запах. То, что он увидел, привело его в ужас:
– Господи! – воскликнул он, едва не задохнувшись. – Он там... на дне этой ямы... И похоже... похоже, что он мертв!
Однако со дна колодца донесся слабый голос:
– Адаль... это ты?
– Да, старина, да, это я. Как ты там?
– Это... не имеет значения! Лиза! Где Лиза?
– Не волнуйся, с ней все в порядке! Я иду к тебе!
Затем, повернувшись к тем, кто его окружал, Адальбер спросил:
– Но как туда спуститься? Найдите мне веревку... или лестницу!
Веревка нашлась неподалеку. Она лежала в траве, и на конце у нее был крюк, при помощи которого спускали и поднимали ведро: в течение двух недель эта веревка с крюком была единственной связующей нитью, соединявшей погребенного заживо с миром живых. Федор, самый крупный из братьев Васильевых, обвязался ею и сел на землю, а двое других его держали, чтобы Адальбер мог спуститься к другу.
– Но поднять князя мы так не сможем! – заметил Федор. -Нам потребуется лестница. Вызовите пожарных! Они справятся лучше, чем мы, если он ранен. И не забудьте про полицию.
– Заодно и слесаря приведите! – проворчал Адальбер со дна ямы. – Он прикован к стене!
Прошло не меньше часа, прежде чем усилиями трех людей носилки, спущенные в колодец, были подняты по лестнице на поверхность к нежному свету неспешно поднимавшегося солнца.
– О господи! – выдохнул один из полицейских. – Каким же чудовищем был этот псевдо-Наполеон!
Морозини и в самом деле вызвал бы жалость даже у злейшего врага: истощенный, бледный, с заросшими бородой щеками, ввалившимися и лихорадочно блестящими глазами, вспухшими руками и запястьями, покрытыми струпьями и кровоточащими ранами, чудовищно грязный и распространяющий зловоние... В нем просто невозможно было узнать того обаятельного и беспечного человека, который холодной апрельской ночью покинул квартиру на улице Жуффруа, чтобы погрузиться в еще более глубокую ночь. Ко всему еще Альдо сотрясали приступы мучительного сухого кашля, услышав который археолог нахмурился: он знал, насколько его друг чувствителен к холоду, а эта весна как две капли воды походила на начало зимы. Не говоря уж о сырости, царившей на дне проклятого колодца!
– Надо немедленно отвезти его домой! – воскликнула Мари-Анжелина, которая присоединилась к мужчинам и теперь тихонько плакала в платочек. – Мы будем за ним ухаживать!
– Об этом и речи быть не может! – отрезал Ланглуа. – Ему необходима больница, и мы отвезем его в Отель-Дье.
– Комиссар прав, – подтвердил Адальбер. – Альдо необходимо как следует осмотреть. Потом мы сможем его забрать...
– До чего прекрасные слова! – усмехнулся Ланглуа. – Никак на вас снизошла мудрость? Вот только, похоже, чуть поздновато. И вам еще придется кое в чем дать мне отчет! С каких это пор для того, чтобы разобраться с преступниками, обращаются за помощью не к полиции, а к цыганам?
– Это я позвонил в «Шехерезаду» перед тем, как отправиться сюда, – вмешался Мартин Уолкер. – Вызывать вас было бы слишком рискованно!
– А теперь вы довольны? Прелестная картина охоты! Настоящая бойня...
– Вы ничего лучшего не сделали бы! Может быть, получилось бы даже хуже, потому что сейчас в нашем лагере все целы, если не считать спины Видаль-Пеликорна. Чем кипятиться, лучше бы занялись проблемой, которая теперь перед вами встала: Агалар не был Наполеоном VI. Он признался в этом перед смертью, попросив прощения у бога и поклявшись в том, что не убивал ни Петра Васильева, ни Ван Кипперта! Словом, вы должны нас благодарить, потому что мы убрали целую шайку преступников, и это не стоило ни гроша французскому правосудию!
– Мне вот тоже все казалось, будто я что-то позабыл! – усмехнулся Ланглуа. – Что ж, благодарю вас, господин Уолкер! И постарайтесь не переусердствовать в сенсационном материале, который вы непременно напишете.
– Ну, комиссар! – произнес Уолкер с обезоруживающей улыбкой. – Можно подумать, вы меня не знаете.
– Вот именно что знаю.
– В таком случае вы должны знать и о том, что я преклоняюсь перед полицией и ни за что на свете не хотел бы смутить ее покой.
Адальбер тем временем приблизился к Маше, которая неподвижно стояла в стороне, прямая и безучастная, и наблюдала за происходящим... – Что это вы пели сегодня той женщине?
Не глядя на него, она ответила:
– Песню смерти монгольских воинов. Меня научил ей один человек, он умирал, это было очень далеко отсюда... В ней говорится о славе тех, кто с честью сражался, а теперь, освободившись от ненависти, возвращается в родную степь, которую омывают золотой Онон и голубой Керулен... но не просите меня перевести ее дословно: я хоть и понимаю слова, все равно не смогла бы это сделать...
И, поправив сползший с головы платок, цыганка присоединилась к братьям...
Как и сказала Мари-Анжелина, Лиза без труда освободилась от своих пут, как только пришла в себя на банном коврике, где лежала в одной рубашке. Совершенно идиотская ситуация, над которой она сама первая охотно посмеялась бы, не будь ставка в этой игре так высока. Она очень любила План-Крепен, охотно признавала за ней выдающиеся достоинства, но на этот раз неимоверно злилась на нее за то, что та вмешалась в драму, в которой речь шла о жизни Альдо.
Вернувшись в комнату, молодая женщина прежде всего убедилась в том, что уже половина десятого, и, следовательно, машина приведена в действие, и остановить ее нет никакой возможности. Что же делать? Оставаться в этом скучном номере без всякой связи с кем бы то ни было показалось ей невыносимым, и, поскольку ее место заняла неукротимая Мари-Анжелина, она вполне могла отправиться на улицу Альфреда де Виньи, совершенно уверенная в том, что тетя Амелия сумеет ее утешить и чем-нибудь да поможет...
Внезапно заторопившись, Лиза оделась в вещи Мари-Анжелины, собрала то, что успела вытащить из дорожного чемоданчика, схватила сумку и спустилась в холл, чтобы оплатить счет и вызвать такси. В тот вечер в «Континентале» был прием, и на мгновение ей стало не по себе, потому что в толпе прибывающих она узнавала кое-какие лица. Но ее маскарадный костюм и грим оказались безупречными, в чем она и убедилась, поглядевшись в одно из высоких зеркал у входа и ловя скользившие по ней равнодушные взгляды не узнававших ее людей. Еще несколько минут – и она уже катила в сторону парка Монсо...
Но если Лиза рассчитывала, что ее появление в какой-то мере окажется сюрпризом, ее ждало разочарование.
– Наконец-то вы здесь! – воскликнула мадам де Соммьер, которая вот уже больше часа, позвякивая ожерельями, мерила шагами свой зимний сад.
– Вы меня ждали?!
– Разумеется! А что вам теперь еще остается делать, кроме как коротать время со мной? Ждать лучше вдвоем, чем наедине с собственным воображением. Я ведь, знаете ли, очень люблю План-Крепен...
– Почему же вы тогда позволили ей все это проделать?
– Потому что это было единственным толковым решением. Потому что у вас двое маленьких детей, которые в вас нуждаются еще больше, чем в отце. Наконец, потому что в жилах План-Крепен течет кровь этих безумцев, которые пересекали моря и пустыни ради обладания кучкой камней, на которые Христос разве что наступил мимоходом.
Она остановилась, поглядела Лизе в глаза, потом обняла ее и прижала к сердцу.
– Бедная моя девочка! Сколько же вам пришлось выстрадать! Простите меня за то, что я прежде всего не подумала о вас! Простите за этот резкий прием, но... но такая уж я уродилась! Если я не буду ругаться, то попросту рухну!
– Я знаю. Мой отец такой же, как вы... и я, наверное, тоже. Но мне страшно... Мне очень страшно!
Высвободившись из объятий маркизы, Лиза упала на стоявший поблизости пуфик и разрыдалась так, словно река слез прорвала все шлюзы. Госпожа де Соммьер какое-то время молча смотрела на то, как она плачет, и только нежно поглаживала рукой крашеные волосы молодой женщины, с жалостью перебирая темные пряди... Наконец она услышала:
– Почему... почему вы мне не сказали, что он полюбил эту женщину? Полюбил так сильно, что убил ее.
Поняв, что в ране Лизы действует еще и разъедающий ее яд, мадам де Соммьер подтянула к пуфу, на котором сидела Лиза, низкий стул и взяла руки молодой женщины в свои, стараясь открыть ей лицо.
– Душенька моя, да как же вы могли поверить в подобный ужас? Неужели вы так плохо знаете Альдо?
– Напротив, я слишком хорошо его знаю. Я знаю, что им овладевают внезапные страсти, с которыми ему трудно бывает справиться. Неужели вы забыли Анельку, а ведь до нее была еще и Дианора, жена моего отца!
– Ну-ну, а теперь вспомните, что было до всемирного потопа! История с Дианорой приключилась еще до войны. Что касается польки, с ней он быстро разобрался...
– Не так быстро, как вам кажется! Я была рядом с ним. Пусть даже никто меня не замечал. Так почему бы – после датчанки и польки – ему не полюбить эту русскую?
– Господи, кто вам такое рассказал?
– Человек, которому я полностью доверяю: мой кузен Гаспар. Он видел Альдо «У Максима» с этой женщиной, за которой он потом пошел. Она была, по словам Гаспара, на редкость красива, и...
– И вы все это проглотили, не дав себе труда проверить? Почему же вы сразу не приехали к нему, вместо того чтобы оставаться в Австрии?
– Да потому что я терпеть такого не могу! – воскликнула Лиза. – Ревнивая жена, которая приезжает забрать мужа и вернуть его домой, таща за ухо? Это вы, вы должны были меня позвать!
– Мы были в Ницце. И только когда прочли обо всем в газетах, поспешили вернуться... после того, как преступление совершилось. Вы и на это считаете его способным?
Лиза в растерянности пожала плечами:
– Почему бы и нет? У него в родословной века насилия, ревности, страстей...
– ... как и у любого из обитателей нашей планеты, все равно, князь он или простолюдин. Как бы там ни было, вместо того, чтобы слушать наветы – и, может быть, не такие уж простодушные! – вашего милого кузена, вам надо было позвонить Адальберу. Альдо жил у него, и он осведомлен обо всем лучше, чем кто-либо другой!
– Его друг? Больше, чем брат?.. Он ничего не сказал бы мне.
– Я в этом не уверена. Может быть, вам это неизвестно, но я подозреваю, что наш археолог с давних пор в вас влюблен... Он не стал бы сложа руки смотреть на подобную катастрофу.
И, поскольку молодая женщина хранила молчание, тетя Амелия продолжала:
– Лиза, Лиза! То, что мы вместе переживаем сегодня вечером, слишком серьезно и слишком мучительно, чтобы примешивать сюда то, что в лучшем случае может оказаться недоразумением, а в худшем – низостью!