Бешенство небес Новак Илья

– Джига с мозгами? – изумился Атак.

– Ага. Такая, что сама ничего не соображает, а только приказы выполняет, если скажешь... Только этому не говорить надо, а нажимать, крутить – там вроде бородавок, в складках этих. Еще...

– А вон у него! – поразился Шорта, заприметив позади Ганы изогнутую трубу. Когда демон опустился на землю, сизый дымок из нее идти перестал. – Чтоб я сдох! Тага, ты гля! Труба в ей, в этой... в зверюке этой, из зада торчит! Во дела! Как же так? Ты гришь – живая, а у ей труба...

Тулага ответил:

– Пауног он называется. Как-то в нем железо с мясом соединили. Ну, это не железо, конечно, а такое... Не знаю, как назвать. Видишь, еще полоски эти? Вроде как тело скрепляют. А что внутри – тоже не знаю.

– Но там этот... двигатель паровой? – продолжал выспрашивать пытливый Шорта. – Или сердце? А грудина, то бишь эти... легкие имеются у нее? У него? Или трюм там? Тага, ты гляди, гляди, какое оно всё! А вот ежели...

– Не знаю, – повторил Красный Платок, – я внутрь не заглядывал. Шорта, заткнись теперь. Слушайте. Купцы наняли Влада Пиранью, слышали про такого? Его корабли отбросили гаераков назад к Аркам, и сейчас купцы станут опять через Коралловый океан свободно плавать. То есть уже плавают, просто им раньше не до вас было. Но теперь – все, конец вам, больше не дадут тут промышлять. Ясно?

– Это мы поняли уже, – ответил за всех Тага.

– Раз так, то я вам другое предлагаю: в рифах, где я этого паунога нашел, стоит ладья. Хорошая ладья, дорогая, быстрая. Там один человек дожидается, он поможет с парусами освоиться, расскажет, что к чему. Что вы хотите – здесь оставаться или на той ладье уплыть?

– Уплыть! – выкрикнул Шорта, пока остальные двое еще не успели и ртов раскрыть. – Уплыть хотим! Ты не гляди, что мы тут втроем, там еще много нас, мы если совет устроим – все согласятся, что надо валить отседа. А куда плывем-то, командир?

– Нет, не командир. Он, – Красный Платок указал на Тага, – ваш командир, а я к вам не вернусь, у меня теперь другие дела. Но ладья та – моя. Я ее захватил вчера, команду убил, всех. Потому по закону нашему она моя, и если вы ладью мою берете, значит, сделаете, что скажу, так? Сделаете, спрашиваю?

– Ага, – подтвердил Тага, переглянувшись с Атаком.

– Ладно, значит, поплывете к Маумау. Человек, что на ладье ждет, покажет дорогу. Сделаете его боцманом своим. На том острове синекожие живут, дикари. Это племя гварилок. С ними не драться. Скажете: вождь их старый, Опаки, жив еще. Монарх, Большая Рыба, его похитил и рабом сделал, на свой прииск отправил. И Опаки повелевает отомстить, а иначе будет призраком к ним в хижины по ночам являться. Напасть на Атуй, дворец сжечь. Они уже пробовали, когда на монаршем острове Пулеха, их наместника, убили. Тогда не получилось, но теперь вы с ними будете. Так поступите: поплывете вместе, они на лодках своих, вы на ладье. Это – ладья монарха, вас к причалам подпустят, решат, он возвращается. Из пушек начнете палить по ним, по причалам и кораблям, что там стоят. Все туда сбегутся, тем временем гварилки с другой стороны высадятся и нападут. У монарха во дворце сокровища всякие, поделите их. Но все быстро делать надо, чтоб с Да Морана не успели военные моряки приплыть. Как на Атуе закончите – даете деру к Таитам. Сквозь Цепь вас тхайцы пропустят, ежели на борту рабов не будет. И все, вы отныне преторианские разбойники, свободные люди, да еще и со своим кораблем, и никто вам не указ. Но не вздумайте обмануть меня! Если на ладье не к Маумау поплывете, а сразу в Преторию, на этой твари догоню вас посреди океана и всех перебью. Ясно тебе, Тага? Все понял?

Арлее показалось, что она пришла в себя почти сразу, но быстро выяснилось, что какое-то время все же прошло: во-первых, теперь они находились внутри желейной горы, во-вторых, ее нес на руках Эрланга.

И первое желание, посетившее Арлею, когда она уяснила это, было обхватить здоровяка за могучую шею, прижаться лбом к его плечу, а еще лучше – к груди, поросшей мягкими волосами, закрыть глаза и постараться вообще не думать о происходящем вокруг. Ведь хорошо известно, что если лежать с зажмуренными глазами под одеялом и не шевелиться, то неприятности пройдут сами собой – ну а мощный торс, широкая грудь и крепкие руки Эрланги представлялись удачной заменой одеялу.

Хоть и с большим трудом, но Арлея подавила в себе это желание.

– Отпусти, – велела она и соскользнула на землю.

Почва была пропитана желтым светом, как эфирный пух – влагой. Топнув ногой, Арлея с тревогой оглянулась.

– Не останавливайтесь, идем быстрее!

Пояс путешественника все еще был на ней, и девушка достала пистолет.

– В порядке вы, ваш’милость? – спросил идущий слева Лиг.

– Ага. Почти. Глубоко мы зашли? А серапцы где?

– Подевались куда-то. Заплутали, должно быть, в этом... в этой каше.

Путники шли будто сквозь облачный пух, но пожелтевший и не лежащий слоями, а распыленный в воздухе. Дышать он не мешал, хотя поле зрения значительно уменьшилось. Вокруг что-то летало, сновали из стороны в сторону полупрозрачные рыбки, плоские черви и существа, напоминающие крошечных медуз. Небо исчезло из виду, светило было похоже на блеклый косматый шар, парящий в рыжей дымке. Облачное озеро, склон и холмы тоже исчезли, а текущая от облакоема речушка едва виднелась в световой взвеси. Растопырив пальцы, девушка медленно провела рукой перед собой. То, что снаружи выглядело как желе, внутри напоминало скорее мягкую светящуюся жидкость или какой-то газ. Оно оказывало сопротивление, но очень слабое, почти не мешало движению.

– Чем дальше, тем оно плотнее становится, ваш’милость, – заметил Лиг. – Поначалу вообще не чувствовали его, теперь от... – Он повторил жест Арлеи. – Теперь как вода, токмо легкая такая. А дальше, думаю, еще глуше станет. – Боцман показал туда, где виднелось темное ядро желейной горы, то самое место, из которого росло исполинское дерево.

Впереди высоко над землей пролетел большой медузоид.

– Не нападали они на нас? – спросила девушка.

– Не-а, – подал голос Эрланга. – Мимо шастают, а нас не видят. Я хотел одного, который близко... – Он замолчал.

– Хотел порезать одного, – пояснил Лиг. – Каракатица эта, с кальмаром сросшаяся, пролетала мимо, да низко так. Он хотел наброситься – чтоб я вас на руки взял, ваш’милость, а он, значит... но я не дал.

– И правильно сделал, – одобрила она. – Видите, они драться начинают, когда на них нападают, а так... они будто неживые.

– Как же это неживые? – удивился юнга.

– Ну, вроде... В общем, пока не тронешь – они нас не замечают, а нападают только в ответ, если зацепить их. Ну, как бы тебе... Вроде ружье на столе лежит заряженное: пока не трогаешь его, оно лежит себе – и все, а вот если за курок потянуть, или, допустим, зацепить его так, чтобы оно со стола упало и об пол сильно ударилось, то вот тогда оно может выстрелить в тебя или в того, кто рядом. А еще мне кажется, что эти... эти медузоиды – их домашние животные, – неожиданно для самой себя заключила она.

– Чаво? – еще больше удивился юнга.

Арлея смущенно почесала лоб.

– Кальмары – хозяева, а груши эти летающие со щупальцами – те как собаки или свиньи у них, или лошади какие.

– Да они ж того, – здоровяк, зажав пистолет под мышкой, свел вместе ладони, – срастаются они.

– Ага. Представь, как если бы человек с лошадью слипся, в спину ей врос, получилась бы человеколошадь. Ну или собакочеловек, или еще... А это что такое?

Сбоку возник большой цилиндр. Состоял он из такого же света, что и окружающая среда, но более густого, сжатого какой-то силой. «Будто мы идем сквозь молоко, – подумала Арлея, – а здесь его кто-то сбил в масло и слепил из него широкий столб...»

– Гля, что это там внутри! – поразился Эрланга. – Они его... они ж его на части разбирают!

– Не, наоборот, собирают, – возразил Лиг.

Троица остановилась, разглядывая происходящее в цилиндре. Словно мастерская какая-то, решила Арлея. Сухой док, где эфиропланы строят. Только вместо корабля – медузоид, а вместо рабочих, плотников и столяров – щупальца.

Они шли от внутренней поверхности цилиндра – длинные кольчатые тела, сужающиеся к концам, с присосками. Если цилиндр был плотнее окружающей субстанции, то щупальца, также состоящие из сгущенного света, – еще плотнее. В центре висело без движения тело медузоида, разрезанное вдоль. Арлея видела внутренности: какие-то трубки и шары, нечто вроде половинки хитинового рычага, прикрепленного к тонкому ребру, лиловый пузырь, должно быть, полный летучего газа, который и поддерживал существо в воздухе...

Одно из щупалец протянулось к медузоиду, тонкий конец проник внутрь, повернул трубу, имевшую на конце утолщение, и насадил на нее другую, в форме спирали. Второе щупальце поправило пузырь, впихнув его между парой изогнутых то ли ребер, то ли рычагов, потом еще два кольчатых отростка, появившиеся с противоположной стороны цилиндра, сдвинули половины тела так, что края сошлись.

– Я думал, они растут, – произнес Лиг. – Из детенышей, ну как все... А их, выходит, собирают... как корабль? Сшивают? Или...

– Нет, это ремонт, а не сборка, по-моему, – возразила девушка. – Гляди, вон еще...

Щупальца тем временем покрыли щель между половинами медузоида чем-то прозрачным и пузырящимся – вспенившись, оно тут же застыло, склеив кожу. Тварь вздрогнула, будто пробуждаясь, конечности затрепетали, и она поплыла к стене цилиндра. С другой стороны из глубины желейного пространства уже появилась другая, меньших размеров, с почти оторванным щупальцем и глубокой раной на боку. Перед цилиндром существо помедлило, а после вплыло внутрь сквозь стену и тут же застыло. Кольчатые отростки изогнулись и подхватили его, вытянув на середину цилиндра, принялись обрабатывать рану.

– Это, может, один из тех, кого серапцы ранили. – Арлея оглянулась, вспомнив о недавнем сражении.

И увидела с десяток человеческих силуэтов, приближающихся сзади.

– Они все-таки за нами гонятся! – Схватив Эрлангу за руку, девушка поволокла его в обход цилиндра-мастерской. – Лиг, не отставай!

Омываемые волнами густой желтизны, они шли в глубь мягкого мира. Бежать стало невозможно, чем дальше, тем с бо€льшим трудом давался каждый шаг. Арлея позабыла про недавний испуг, позабыла про стыд: слишком необычным было все вокруг. Ко всему прочему, теперь землю сменило какое-то странное вещество, очень напоминающее алмаз, – та основа, из которой и выросла желейная гора.

– Я вот еще думаю, – обратилась она к боцману, когда преследовательницы немного отстали. – Медузоиды, наверное, на два вида делятся. Не знаю, как они рождаются, может, из этих мелких жуков прозрачных? В общем, одни после рождения так и остаются... ну, только из мяса, то есть животными. А других потом в цилиндре – или, может, их тут несколько – разрезают напополам и вставляют им внутрь скелет такой... как бы механический. Ну как в человека можно железо вставить, штырь вместо кости, если она сломается, или еще что – короче, в машины их превращают. Те, что мягкими остаются, могут с кальмарами срастаться, вернее, кальмары с ними срастаются, а те, что со скелетом, – они как механизмы, отдельно.

– Я как-то одного тхайца знал, так у него механическая нога была, – вставил боцман. – Не протез какой железный, а вся нога – рычаг в ей, шестерня, моторчик, клапаны... Он говорил, ему в Бултагари сделали и прям в его тело вставили, вот... Глядите, кошка зеленая!

В бледно-рыжей каше росло несколько деревьев, и под одним лежала большая кошка. Котята тоже были здесь, свернулись клубками возле ее бока и спали. Когда путники подошли ближе, зверь поднял голову, уставился на них желтыми глазами. Потом зевнул, показав пасть, полную острых зубов.

Вскоре сзади вновь показались медузоголовые – и больше уже не отставали, наоборот, постепенно приближались. Идти было все сложнее, вязкий свет стал почти коричневым, дышалось тяжело. Несколько раз путники проходили мимо деревьев, чьи ветки на концах становились прозрачными и расходились во все стороны сеткой желейных нитей, жилками, которые в конце концов не то срастались с окружающим пространством, не то растворялись в нем, соединяя мягкую гору с растениями, как кровеносные сосуды связывают тело с внутренними органами.