Король Треф Седов Б.

— А сколько сейчас принес, это мне пока не ведомо, но, думаю, нам за него стыдно перед обществом не будет. Мог ведь он с бабками этими в Америке сидеть и кайфовать? Конечно, мог. Но ведь вернулся к своим, к братве приехал! Так что лично я — за.

И, как бы ставя точку в своем выступлении, он энергично воткнул окурок в пепельницу.

— К братве, говоришь, приехал, — повернулся к нему Дядя Паша, — а ты его спроси, чего это он вдруг о братве вспомнил, когда у него там в Америке этой и деньги были, и машины, и бабы красивые, и все, что хочешь. Так я тебе и сам отвечу. Прищемил его там кто-то по-серьезному. То ли менты ихние, то ли еще кто. И вот тогда-то он о братве и вспомнил. И прибежал сюда прятаться. Деньги в общак — это, конечно, хорошо, дело благое, но если бы не подпалили ему там хвост — хрен бы ты его увидел с его деньгами. Вот и думай теперь, Лысогор.

Я опять дернулся открыть рот, но Стилет двинул меня под столом ботинком по лодыжке. Больно, между прочим, двинул, я еле удержался, чтобы не ойкнуть.

Окинув быстрым взглядом сидевших за столом авторитетов, Стилет положил руки на стол и сказал:

— Ну, я думаю, что все в основном высказались. Так что — давайте голосовать. Как я уже сказал — Саша Сухумский — за. Я — тоже. Теперь — вы.

Что-то он этого Сашу все время выдвигает, видать, мнение Саши много весит, и Стилет хочет сказать всем, что вот, мол, видите, что там Саша думает, так что и вы не отставайте. Надо будет потом спросить у него, чем же это Саша Сухумский завоевал такой авторитет, что его мнение козырем выкладывается.

Лысогор щелкнул пальцами и уверенно заявил:

— Лично я — за.

Татарин только кивнул молча. А Дядя Паша хлопнул себя по коленям и, рассмеявшись, сказал:

— Молодец, Знахарь, правильно себя вел. Молчание — золото.

— Ну что, — Стилет посмотрел на меня, — ты теперь вор в законе. Что скажешь?

Я был совершенно разочарован будничностью и краткостью процедуры, но виду не подал и, вынимая из кармана дорожный чек, сказал:

— А мое слово такое будет.

И бросил бумажку на середину стола. Лысогор подобрал ее, поднес к глазам, и я с удовольствием увидел, как его глаза полезли на лоб.

— Ни хуя себе!

Он очумело воззрился на меня, затем снова на чек. Все заинтересованно смотрели на Лысогора. Наконец он бережно положил чек на стол и сказал:

— А вы мне будете говорить!

Чек пошел по рукам, вызывая удивление и уважение, и, когда он добрался до Стилета, я замер. Ну, выдаст он себя или нет?

И точно, Стилет не смог утаить мгновенно выскочившие на его лицо чувства. Он вонзился в меня прищуренными глазами, и я сразу же понял, что, если бы он знал о чеке раньше, мой труп давно уже валялся бы где-нибудь на помойке.

Дядя Паша, с веселым изумлением глядя на меня, сказал:

— Ну, Знахарь, если, не дай бог, будут проблемы, приезжай к нам на Урал. Спрячем — хрен найдут.

Потом он встал и, потянувшись, сказал:

— Пошли, что ли, водка стынет!

— И бабы ждут, — весело подхватил Лысогор, вставая из-за стола.

Татарин протянул мне руку и тонким голосом сказал:

— Прими мои поздравления.

Стилет убрал чек в карман, и мы пошли к выходу.

Как я понял, в соседнем зале для нас уже был накрыт стол.

Интересно, подумал я, а если коронация проваливается, тогда что? Идут отмечать это дело или не идут? И как чувствует себя провалившийся кандидат? Хорошо, что это не касается меня. Оно, конечно, интересно, но лучше таких вещей не знать.

Мы со Стилетом отстали от остальных, и он, взяв меня за локоть, спросил:

— Ну, чего ты такой кислый?

— Да как тебе сказать, — замялся я, — не думал я, что все за пятнадцать минут решится. Как-то быстро все, раз-раз и готово.

— Ну понятно, — сказал Стилет, — насмотрелся фильмов и ждал, что тебя, как при дворе короля Артура, будут мечом по плечу хлопать. Нет, брат, такого и в старые времена не было, а уж теперь… Забудь. Свидетели были, кворум был, да и решили все еще позавчера. Так что — все в порядке.

— И еще…

— Что — еще? — и Стилет подозрительно посмотрел на меня.

— Да вот… Не все вопросы перетерли. Например, про то, кто авторитетов замочил. Я думал, будет разговор, вопрос-то все-таки серьезный…

Стилет принял равнодушный вид и сказал:

— Ну, видать, решили сегодня не касаться этого. Чтобы не портить тебе настроение.

Он широко улыбнулся и, глядя на меня, сказал:

— Ты же вроде как именинник сегодня, так что с тебя причитается.

Улыбнуться-то он улыбнулся, но в глазах у него было беспокойство. И очень неслабое. Я радостно заулыбался в ответ и воскликнул:

— Ну дак! Где там стол с водкой и селедкой? Хочу услышать поздравления уважаемых людей.

— Так ведь ты теперь и сам уважаемый, вникаешь? — спросил Стилет и проницательно посмотрел на меня.

Я развел руками, и мы вошли в зал ресторана, где за отдельным столом, стоявшим в кабинке, уже устраивались Татарин, Лысогор и Дядя Паша.

Увидев нас, они замахали руками, и мы направились туда, где я впервые буду разговаривать с ворами в законе на равных.

Следующее утро началось с пива.

Говорят, что первый признак алкоголизма — это если человек опохмеляется с утра. Может быть, оно и так, но после вчерашнего чувствовал я себя так, будто всю ночь катился с лестницы, и это нужно было срочно поправить.

Я полез в маленький бар, стоявший рядом с холодильником и обнаружил там несколько бутылок «Пльзеньского Праздроя». Я не большой знаток пива, но вынужден был признать, что лучше этого я не пробовал даже в Германии. Высосав две бутылки, а они исчезли во мне, как два стакана воды, вылитые на песок, я пошел в душ и минут двадцать просто стоял под горячей водой. Не знаю уж, подействовал это душ или пиво оказало свое благотворное воздействие, но из ванной я вышел почти нормальным.

Открыв третью бутылку, я уселся в кресло, чтобы уже спокойно и вдумчиво посмаковать отличное чешское варево, но тут вдруг зазвонил телефон.

Я снял трубку и благодушно сказал в нее:

— Я вас слушаю.

— Знахарь, это ты? Голос был мне незнаком.

— Да, а кто это?

— Я от Дяди Паши, звоню снизу. Можно подняться к тебе? Разговор есть.

Пиво настроило меня на человеколюбивый лад, и я добродушно ответил:

— Валяй.

В трубке раздались гудки, и я, бросив ее на аппарат, быстренько накинул пляжный халат, который нашелся в ванной. Негоже было принимать гостей голышом. Через две минуты в дверь постучали.

— Войдите!

Дверь открылась, и в номер вошел чернявый парнишка лет двадцати пяти, небольшого роста, но крепкий и подвижный.

— Привет, Знахарь, я от Дяди Паши, меня Валерой звать, а братва Пауком кличет.

— Привет, Валера. Или тебя лучше по погонялову звать? — ответил я, протягивая ему руку.

— Да мне все равно, — ответил он, отвечая на мое не очень крепкое после вчерашнего рукопожатие.

— Ну и ладно, — сказал я, — присаживайся. Пивка хочешь?

— Спасибо, Знахарь, я не пью, — ответил он и сел в кресло.

— А я вот тут маленько, — сказал я, опускаясь на диван напротив него, — не возражаешь?

— Что ты, что ты, — замахал он руками, — ты здесь хозяин, что же я, не понимаю, что ли!

— Ну и ладно, — согласился я и налил себе пива в тонкий стакан.

Отпил маленько и говорю:

— Значит, от Дяди Паши?

— Да, от него.

— Ну и как там Дядя Паша, жив, здоров?

— А что ему сделается, он мужик крепкий, не то что некоторые молодые.

— Это хорошо. Так что за дело-то, с чем пришел?

Паук полез в карман, затем спохватился и спросил:

— Можно, я покурю?

— Кури, пожалуйста, — ответил я, — сам-то я не курю, бросил, а если кто другой курит, так мне все равно.

Паук закурил, деликатно выпустил дым в сторону и сказал:

— В общем, Дядя Паша просил передать тебе кое-что от себя лично и сказал, что ты сам все поймешь. А если чего не поймешь, то можешь спрашивать у меня, я отвечу. И этот разговор будет как бы с ним.

— А чего же он сам не приехал?

— Ну, этого я не знаю. Я человек маленький, и он мне не докладывает. Ну вот, слушай.

— Давай.

Паук затянулся еще раз и стал излагать Дяди Пашино послание.

— Дядя Паша просил передать тебе, что ты — молодой, а Стилет — старый.

Интересно, подумал я. Интересненько…

— А дальше?

— А дальше, если ты понял, что тебе передал Дядя Паша, спрашивай. Если смогу — отвечу.

Я внимательно посмотрел на Паука и увидел, что он не такой уж и простой парень, каким показался с первого взгляда. Да и не похож он, оказывается, ни на простого посыльного, ни, тем более, на шестерку. Взгляд у него был прямой и, как бы сказать, вроде как Паук на татами стоит и смотрит, куда бы тебя приложить. Резкий такой взгляд и внимательный.

Так. Ну, что же, тогда попробуем спрашивать.

— Значит, если сможешь, ответишь… Хорошо. Скажи, Паук, тех авторитетов Стилет уложил?

Глаза Паука на мгновение сузились, и он твердо ответил:

— Да, он.

— А почему же вчера на сходняке об этом не заговорили?

— Не было смысла. Такие вещи доказывать надо. Получилась бы свара, вони до небес, а толку никакого. А потом…

— Что — потом?

— А потом — нельзя было его спугнуть. Пусть думает, что все путем.

Ого, подумал я, значит, меня автоматом записали против Стилета! Я, конечно, не возражаю, но почему они так уверены в том, что мне можно доверять?

— Вот оно как… — медленно сказал я, — значит, вы его уже приговорили… А если я, к примеру, позвоню ему и расскажу, что на него капкан ставят, что тогда?

Паук усмехнулся и уверенно сказал:

— Не позвонишь.

— Это почему же?

— Сейчас объясню. Трех авторитетов завалили в один день. А на следующий день грохнули пахана ижменской зоны Железного.

У меня отвисла челюсть. А непростой парень Паук продолжал:

— Ты, когда по тайге шел, не встречал там случайно человечка одного?

— Таксиста! — вырвалось у меня.

— Точно, Таксиста. Ну, я так думаю, что после встречи с тобой Таксиста уже больше никто не видел, и не увидит.

Я кивнул и приложился к стакану с пивом.

— А кому нужно было Железного валить? А тому это было нужно, кто боялся, что Железный расскажет, как этот кто-то ему Знахаря заказал.

— Стилет!

— Опять в точку.

— Но ведь он же послал маляву, чтобы меня не трогать!

— А кто ему мешал еще одну маляву вдогонку отправить? — резонно спросил Паук.

И перед моим внутренним взором с полной ясностью высветилась схема: Стилет — Железный — Таксист. Все, как в первом классе. И я бы, конечно, сам допер до этого в шесть секунд, но просто до сегодняшнего дня не знал, что в Ижме грохнули Железного. И, главное, падла Стилет перед людьми сделал честный вид, дескать, доверяет он хорошему парню Знахарю!

Да уж, информация — действительно самый дорогой товар.

И теперь мне понятно, почему Стилет вчера так нервничал. Он просто боялся, что ему будет выставлена предъява. Пусть бездоказательная, но все равно очень серьезная и очень для него неприятная. А теперь он действительно приговорен. Ну что ж, туда ему и дорога.

Паук позырил по сторонам и извиняющимся голосом спросил:

— Знахарь, а у тебя нету ли какой-нибудь безалкогольной водички типа «Боржоми»?

Я посмотрел на него и с удивлением увидел, что передо мной опять сидит стеснительный скромняга-посыльный.

Ай да Дядя Паша! Хороших себе ребят подбирает, молодец.

Я встал и достал из холодильника бутылку «Ессентуки № 17».

Показав ее Пауку, я спросил:

— Пойдет?

Он опять замахал руками:

— Конечно, конечно, отлично!

Я засмеялся, отдал ему бутылку и снова сел на диван.

Он налил себе водички, выпил ее и, вытерев рот белоснежным платком, сказал:

— А еще я тебе скажу вот что. То, что Стилет старый, — это ерунда. Если человек старый, он все равно может еще долго прожить. А вот если человек гнилой, то как раз от этого-то жизнь и укорачивается. Как думаешь, Знахарь?

Я все понял и дипломатично, но твердо ответил:

— Да, Паук, я думаю, что гнилое дерево долго не простоит.

— Так Дяде Паше и передать?

— Так и передай.

Паук встал и, пожав мне руку, вышел, не оборачиваясь.

А я сел на диван и стал думать.

Получалось не очень, но все равно я понял, что раз Стилету — кирдык и раз с этим идут ко мне, то, значит, мой вес начинает расти. И это было приятно.

Я вылил остатки пива в стакан, и в это время зазвонил телефон.

Сняв трубку, я сказал:

— Алло!

— Знахарь, это я, Стержень.

— А, здорово, Стержень, как дела?

— Дела у прокурора, у меня — делишки. Слышь, Знахарь, нам бы встретиться как-нибудь, у тебя сегодня время найдется?

— Что там, опять что-нибудь от Стилета?

— Да нет, — он замялся, — у меня к тебе личный вопрос есть.

— Заходи в три часа, — ответил я и повесил трубку, прекратив разговор.

Ну, блин, это уже было я не знаю что.

Я готов был поспорить на что угодно, что разговор пойдет о Стилете и что для Стилета в этом разговоре ничего приятного не будет. Его, можно сказать, уже не было. Все, кончился Стилет. Ну что ж, туда ему и дорога.

А Стержень хочет заручиться моей поддержкой, потому что в перспективе видел во мне нового хозяина.

Только вот нужен ли мне Стержень?

Не знаю, не знаю…

Глава 3 «БОЖИЙ» ЧЕЛОВЕК

Комната, в которой Алеша жил вот уже третий месяц, была погружена в предрассветный полумрак. Открыв глаза, он увидел отчетливо вырезанный прямоугольник окна, который был похож на негатив, запечатлевший совершенно неподвижные черные ветки березы на фоне серого ночного чухонского неба. Будильник со светящимся циферблатом показывал половину пятого.

В последнее время Алеша просыпался рано и, уже зная, что до подъема делать ему все равно нечего, обычно просто лежал, уставив широко раскрытые глаза в темный потолок и вспоминая события, так неожиданно и странно повернувшие его жизнь.

Когда выскочившие из вертолета солдаты схватили его и Алену и поволокли в гремящее брюхо железного головастика, Алеша перестал понимать, что происходит, и дальнейшие события, вплоть до прибытия на эту таинственную базу, вспоминались ему, как непонятный и страшный сон.

Чужие запахи, ошеломившие его в проклепанном чреве летающего чудовища, оглушающий грохот двигателя, сильные, жесткие и равнодушные руки, крепко и умело, хотя и без злобы, державшие его и не дававшие сделать ни малейшего движения, затем огромное бетонное поле военного аэродрома, жесткое металлическое кресло в просторном брюхе транспортного самолета, потом несколько часов пугающего и волнующего полета в неизвестном направлении, затем снова вертолет и, наконец, посадка внутри какого-то большого двора, замкнутого высокой оградой, — все это смешалось в голове восемнадцатилетнего юноши, не знавшего прежде ничего, кроме тайги и молитв.

В первый день своего заточения, которое, впрочем, не было ни унизительным, ни угрожающим, он пытался молиться, призывая Господа обратить на него свой милостивый взор и вразумить, объяснить, рассказать ему, что же все-таки происходит и кто эти непонятные люди, которые, подобно бессловесным и безжалостным посланникам Князя Тьмы, увлекли его и Алену в неизвестные и недобрые дали.

Однако тот, к кому Алеша обращался с надеждой и верой в помощь, был, судя по всему, сильно занят более важными делами или, что тоже не исключалось, отлично знал об испытаниях, выпавших на долю молодого дикаря, и теперь строго и ревниво следил за тем, как Алеша выдержит этот суровый экзамен. Во всяком случае ответа Алеша не получил и знаков, подсказавших бы ему, что происходит и как себя вести, — тоже. Так что он был вынужден сам находить в себе ответы на все вопросы и сам принимать решения и выполнять их.

Все, что происходило, чудовищным образом отличалось от простой, размеренной и надежной череды незамысловатых событий, которой была прежняя жизнь Алеши. Все, к чему он привык за свою пока еще короткую жизнь, было сметено одним лишь движением непроницаемой для взгляда смертного завесы, за которой скрывалась истинная суть происходящих в мире вещей. Восемнадцать лет безмятежного существования в поселении староверов превратились в пыль и были унесены сквозняком, ворвавшимся в приоткрывшуюся дверь, за которой другие люди творили свои непонятные дела, чужой и враждебный смысл которых был скрыт от него.

Поначалу Алеша решил, что он погиб и что жизнь его подошла к концу. Но, поскольку человек имеет свойство приспосабливаться к любым обстоятельствам, он, не видя вокруг себя реальной опасности, быстро забыл о своих страхах. А кроме того, пребывание на спецбазе ФСБ, хоть и было принудительным, но все же не имело ничего общего ни с адской каруселью ГУЛАГа, ни с мясорубкой Майданека.

Его исправно и вкусно кормили, позволяли беспрепятственно бродить по огромной территории базы, огороженной пятиметровым бетонным забором, и не возражали, когда он с любопытством изучал стоявшие в огромном дворе устройства из изогнутых металлических труб, странные плоские стены с окнами без стекол, торчавшие в небо, и многое другое, для чего в его голове даже не было названия.

Кроме странно раскорячившихся неподвижных железных пауков и закопченных руин, содержавшихся, впрочем, в порядке и чистоте, на территории базы можно было увидеть два десятка разнокалиберных кирпичных построек неизвестного назначения. Вдоль забора стоял ряд кирпичных же домиков, в одном из которых и обитал Алеша. Домики эти были очень маленькими, вроде будки стрелочника, и в каждом из них была всего одна очень небольшая комната, в которой умещались койка, стул, небольшой шкафчик, стол, прикрепленный к стене под окном и стул.

Несмотря на такую спартанскую обстановку, эти скромные убежища были весьма добротны и не оскорбляли тюремным убожеством и демонстративным пренебрежением хозяев к человеческому достоинству жильцов, одним из которых был и Алеша.

Здесь было много непонятного.

Одним из необъяснимых пока обстоятельств было то, что все немногочисленные обитатели кирпичных скворечников, выстроившихся в тени высокой бетонной стены, были странно молчаливы. Они никогда не разговаривали друг с другом и вообще вели себя так, будто вокруг никого не было. Конечно, передвигаясь по двору, они не сталкивались, как слепые, но Алеша ни разу не заметил, чтобы кто-нибудь из них хотя бы обменялся взглядом с другим.

Не обладая достаточным опытом светской жизни, Алеша тем не менее знал, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и с первого же дня, когда он, наконец, вышел из ситуационного шока и покинул свою персональную конуру, повел себя точно так же. Конечно же, ему хотелось броситься к одному из людей в одинаковой спецодежде, которые время от времени появлялись во дворе, и засыпать его вопросами, но он сдержал этот порыв и теперь со странным удовлетворением понимал, что поступил правильно и что здесь нужно вести себя именно так.

Все жившие в домиках люди, в том числе и Алеша, были одеты в удобные темно-синие комбинезоны и крепкие добротные ботинки. В первый же день, когда Алешу высадили из вертолета, который тут же улетел, его сразу отвели в душ, где немногословный военный в пятнистой форме показал ему, как пользоваться кранами с холодной и горячей водой, дал кусок душистого мыла, забрал Алешины шмотки и положил на скамейку пачку новой одежды. Когда Алеша, в первый раз в жизни приняв душ, вышел в предбанник, он увидел еще и стоявшие рядом со скамейкой высокие шнурованные ботинки. Алеше они понравились, и, пожалуй, это было первым положительным впечатлением за эти несколько безумных часов, наполненных грохотом, скоростью, неизвестностью и страхом.

Когда Алеша оделся, тот же военный отвел его в один из домиков, познакомил с внутренним устройством маленького, но в чем-то даже уютного жилища и через десять минут принес картонную коробку, в которой оказались судки с горячей пищей. Алеша жадно поел и, сраженный нервотрепкой и сытостью, повалился, не раздеваясь, на койку и проспал почти до следующего полудня.

А после позднего завтрака, принесенного уже другим военным, когда уже почти успокоившийся, но все еще ничего не понимавший Алеша вышел во двор, он увидел представительного офицера средних лет с большими звездами на погонах, который шел через двор прямо к нему.

Подойдя к Алеше, стоявшему неподвижно, офицер остановился и некоторое время дружелюбно оглядывал молодого и ладного парня, которому явно шли темно-синяя униформа и высокие шнурованные ботинки, и, наконец, сказал, улыбнувшись:

— Ну, здравствуй, Алексей Силычев!

— Здравствуйте, — вежливо ответил Алеша и стал ждать, что же будет дальше.

Офицер огляделся, как бы ища что-то, и, увидев неподалеку стоявший под навесом большой стол, окруженный длинными скамьями, удовлетворенно кивнул и спросил:

— Алеша, можно я буду тебя так называть? Алеша кивнул, и офицер продолжил:

— Пойдем туда, Алеша, присядем. Нам нужно поговорить, а в ногах, как ты знаешь, правды нет.

Они направились под навес, и, когда уселись, офицер вынул из кармана пачку сигарет и, положив ее перед собой, посмотрел Алеше в глаза.

— Меня зовут Александр Михайлович Губанов, — сказал он, — я генерал ФСБ. Знаешь о такой организации?

— Нет, — ответил Алеша и откинулся на деревянную спинку скамьи.

Губанов проследил за этим спокойным движением, и в его глазах мелькнуло удовлетворение. Он закурил и, проследив, как облачко голубоватого дыма уплыло в небо, продолжил:

— Ну, собственно, я на это и не рассчитывал. Сейчас я расскажу тебе о том, что происходит. Я думаю, что тебе и самому очень хочется узнать об этом.

Алеша опять молча кивнул, а Губанов затянулся и начал:

— Мы все живем в стране, которая называется Россией. В России сейчас около ста пятидесяти миллионов человек. И все они разные. Есть среди них трудолюбивые работяги, есть инженеры, есть крестьяне, которые выращивают хлеб, есть художники и писатели, есть врачи и музыканты, в общем — есть очень много очень разных людей. А кроме них, есть и злодеи. Об этом ты, конечно же, знаешь, потому что всю свою жизнь провел в тайге недалеко от зоны, где эти самые злодеи как раз и содержатся. Так что объяснять тебе, что такое тюрьма и зачем она существует, я не буду. И все эти злодеи, то есть убийцы, грабители и прочая шваль, опасны для людей, потому что они хотят ограбить их и убить. Но они опасны только для одного отдельно взятого человека, то есть для того, на кого они нападают. А для страны они, в общем-то, не опасны. Они не хотят разрушить больницы, сжечь поля, натравить одних людей на других или сделать еще что-нибудь такое, чтобы всем стало плохо. Ты понимаешь меня?

Алеша слушал Губанова очень внимательно и снова кивнул, с интересом ожидая продолжения рассказа.

— Вот и хорошо, что понимаешь. Но лучше ты все-таки не кивай, а говори словами, ладно?

— Ладно, — ответил Алеша.

— Так вот. Как я уже сказал, эти люди, которых ты наверняка видел в тайге, — страшные и опасные негодяи. Но, повторяю, они опасны только для того, кто попадется им на пути. И ими занимается Министерство внутренних дел, то есть, проще говоря, милиция. Их ловят и сажают в тюрьму. Но есть и другие люди, которыми занимаемся мы — сотрудники ФСБ, то есть — Федеральной службы безопасности.

Алеша непонимающе взглянул на Губанова, и тот пояснил:

— Федеральная — это, чтобы тебе было понятнее, значит — государственная. И мы охраняем не просто граждан, таких, как ты, а само государство. Потому что есть злодеи, которые хотят, чтобы плохо было всем. Им не нужна личная выгода. Им не нужны чьи-то деньги или чья-то жизнь. Они хотят, чтобы заводы перестали работать, чтобы дома обрушились, чтобы настал голод, чтобы на полях сгорел хлеб, чтобы страшные болезни косили людей десятками тысяч, чтобы грабители и убийцы беспрепятственно ходили по земле толпами и делали свое черное дело.

— А зачем им это нужно? — спросил Алеша, пораженный ужасной картиной, нарисованной перед ним генералом ФСБ.

— Ты ведь верующий, Алеша?

— Да, — ответил тот, — только мы, староверы, новой ереси не принимаем.

— Ну, по большому счету здесь никакой разницы нет. Ведь, как бы вы все не спорили между собой о том, как правильно молиться Богу, цель-то у вас одна. Не только угодить в Царство Божие, но и не допустить, чтобы на Земле воцарился Сатана. Ведь правда?

И Губанов пытливо посмотрел на Алешу. Алеша задумался на некоторое время и наконец ответил:

— Ну… В общем — да. Да, так.

— И ведь ты же не спрашиваешь, зачем Сатане нужно ввергнуть людей в бедствия и ужас. Правда?

— Правда.

— Просто он хочет, чтобы было так, а ты не хочешь этого. Так?

— Так.

— И ты понимаешь, что пути Сатаны так же неисповедимы для людей, как и пути Бога. Только Бог знает, зачем это Сатане, а нам, людям, достаточно того, что Бог не желает, чтобы планы Сатаны сбылись, ведь так?

— Да, — растерянно ответил Алеша, который раньше даже и не думал о том, чтобы посмотреть на эти вещи с такой неожиданной стороны.

Раньше ему хватало формального, но по-своему честного исполнения примитивных религиозных установок затерянной в тайге общины староверов, а теперь он смутно почувствовал, что не только его соплеменники, оказывается, озабочены такими важными вещами, и это было для него новостью.

— И получается, что те злодеи, которые стремятся посеять на земле хаос, разрушение и смерть, являются слугами самого Сатаны, даже если они и не понимают этого сами. Те люди, которые сидят на ижменской зоне, — просто мелкие пакостники по сравнению с теми, о которых говорю я. И вот мы, то есть — ФСБ, занимаемся как раз теми самыми вольными или невольными слугами Сатаны, которые гораздо страшнее для страны и вообще для человечества, чем любой обычный убийца или грабитель. Страшнее потому, что вред, который они могут принести, измеряется тысячами жизней и миллионами загубленных душ. Ты понимаешь меня?

Алеша был потрясен.

Страницы: «« « ... 910111213141516 » »»