Чтиво Келлерман Джесси
— Доброе утро, — сказала эскортесса. — Кофе?
Пфефферкорн благодарно принял стакан и забрался в дожидавшуюся его машину.
Часом позже в зале ожидания первого класса он читал некрологи, разглядывая зернистую фотографию человека, которого убил. Лысый, сухопарый, темные глазки за толстыми стеклами очков в металлической оправе. Инженер по профессии, Драгомир Ильюх Жулк получил образование в Москве и, вернувшись на родину, участвовал в строительстве местной атомной электростанции. После аварии этот самый маленький в мире реактор был законсервирован. Взбираясь по партийной лестнице, Жулк курировал ядерные исследования, науку, был заместителем премьер-министра, а потом одиннадцать лет сам возглавлял правительственный кабинет. Непоколебимый партийный идеолог, падение Берлинской стены он считал свидетельством того, что русские оказались недостойными наследниками марксистско-ленинского учения. Самой большой его слабостью (если слово уместно) была злабская поэзия. В отличие от премьер-министра Восточной Злабии, Жулк вел аскетический образ жизни и отказался от многочисленной охраны, что на поверку ему дорого обошлось. Первым браком был женат на учительнице, но овдовел. После пяти лет вдовства женился на своей экономке. Детей не имел.
Объявили рейс на Лос-Анджелес. Шагая на посадку, Пфефферкорн бросил газету в урну.
52
К вящей радости Пфефферкорна, в Лос-Анджелесе читка оказалась малолюдной — он хотел как можно скорее покончить с выступлением. Эскортесса отвезла его в ресторан, выбранный Карлоттой. Пфефферкорн сразу прошел к бару и заказал крепкую выпивку. Телевизор показывал злабскую военную хронику. Маршировали войска, ползли танкетки. В углу кадра комментатор пояснял, что Восточную и Западную Злабию разделяет лишь восьмидюймовый бетонный бордюр, возведенный посредине Гьёзного бульвара.
— Следует помнить, — напористо вещал комментатор, — что в той или иной форме конфликт полыхает уже более четырехсот лет. С этнической точки зрения злабы единая нация.
Титр представил его как Дж. Стэнли Хёрвица, доктора наук, автора «Краткой истории злабского конфликта». Казалось, он наконец дождался своего звездного часа и теперь упивается бойней. Ведущий пытался его оборвать, но Хёрвиц стал декламировать длиннющий кусок из какой-то малоизвестной злабской поэмы, которая, судя по всему, и стала причиной раздора. Пфефферкорн попросил переключить канал. Бармен нашел бейсбольный матч. В конце иннинга Пфефферкорн глянул на часы. Карлотта опаздывала уже на полчаса, что даже для нее было слишком. Оставив пиджак на барном стуле, Пфефферкорн вышел на улицу. Домашний телефон Карлотты не отвечал. Мобильник переключался на голосовую почту. Пфефферкорн вернулся в бар и заказал третью порцию, которую постарался максимально растянуть. Потом снова позвонил. Опять никто не ответил. Он ждал уже больше часа. Оплатив счет, Пфефферкорн извинился перед метрдотелем и попросил вызвать такси.
53
Ворота подъездной аллеи к особняку де Валле были открыты. Раньше такого не случалось. Пфефферкорн накренился вперед, подбоченился и стал взбираться по косогору. Крутому. Пфефферкорн вспотел и запыхался. Зачем он отпустил такси, сказав, что дальше пройдет пешком? Может, подсознательно тянул время? Может, уже понял, что его ждет, и не хотел этого знать? Он забирался все выше, уличный шум угас. Деревья, живые изгороди, ворота и глухой оштукатуренный забор исправно охраняли уединенность и покой особняка. Но выполняли и другую задачу. Никто во вселенной не услышал бы крика из дома.
Вторые ворота тоже были открыты.
Последнюю сотню ярдов Пфефферкорн пробежал и на вершине холма кинулся к распахнутой парадной двери. Влетел в вестибюль и окликнул Карлотту. Где-то в глубине дома исступленно выла собака. Оскальзываясь на натертом паркете, Пфефферкорн ринулся в коридор. Раз-другой не туда свернул. Вернулся. Потом вместо Карлотты позвал Боткина, надеясь сориентироваться. В ответ вой стал надрывнее, но не ближе. Заглядывая во все комнаты, Пфефферкорн с лету затормозил перед танцзалом. Услышал неистовый скрежет когтей по двери. Распахнул обе створки. Скуля, пес пулей выскочил вон. Пфефферкорн замер на пороге: посреди зала в глянцевой кровавой луже бесформенным кулем лежал человек.
3
ОСТРОСЮЖЕТНЫЙ ДЕТЕКТИВ
54
— Как вы познакомились с убитым?
— Он танцевальный партнер Карлотты.
— Что за танцы?
— Это важно?
— Тут мы решаем, что важно, Пфефферкорн.
— Отвечайте на вопрос, Пфефферкорн.
— Танго.
— Весьма чувственный танец, а?
— Пожалуй.
— Как давно вы знакомы с миссис де Валле?
— Мы старые друзья.
— Друзья?
— С недавних пор больше чем друзья.
— Излишняя деталь.
— СМИ, Пфефферкорн, СМИ.[10]
— Вы же спросили.
— Что можете сказать об убитом?
— В каком смысле?
— Вас связывали тесные отношения?
— Мы не братались.
— Стремное словцо, Пфефферкорн.
— Хорош придуряться, Пфефферкорн.
— Я не придуряюсь.
— Значит, не «братались».
— Нет.
— Он вам нравился?
— Да вроде ничего.
— Вроде?
— Что я должен сказать? Он служил у Карлотты.
— Не врите нам, Пфефферкорн.
— Мы учуем вранье.
— Я не лгу.
— Странно, что ваша больше чем подруга исполняет чувственные танцы с кем-то другим.
— Мне — нет.
— Сегодня выпивали, Пфефферкорн?
— Да, в баре.
— Что пили?
— Бурбон.
— Какой именно?
— Не помню.
— Значит, вам все равно, какой бурбон?
— Я редко пью. Просто спросил бурбон.
— Редко пьете, но спросили именно бурбон?
— Хотелось спиртного.
— Вот как?
— Да.
— Вас что-то тревожило?
— Вы нервничали?
— Чувствовали вину?
— Не хотите поделиться?
— Говорите, Пфефферкорн. Мы за вас.
— Мы вам поможем. Доверьтесь нам.
Молчание.
— Значит, вот так вот, да?
— Я стараюсь утолить ваш интерес.
— Вас ни о чем не спрашивают.
— Оттого и молчу.
— Вы всегда такой борзый, Пфефферкорн?
— Извините.
— За что?
— За борзость.
— Еще в чем-нибудь раскаиваетесь, Пфефферкорн?
— Что-то не дает вам покоя?
— Мучает совесть?
— Не желаете поделиться?
— Я готов ответить на любой вопрос.
— Хватит молоть вздор, Пфефферкорн. Где Карлотта де Валле?
— Я уже сказал: не знаю. Искал ее, а нашел… то самое.
— Уж поведайте, что именно.
— Жуть…
— Вот как?
— Конечно.
— И вы тут ни при чем?
— Что? Нет.
— Экий вы недотрога. Я только спросил.
— Что, я выгляжу способным на такое?
— А кто способен на такое?
— Кто явно не в себе.
— С чего так решили?
— А что, вы считаете это нормальным?
— Где Карлотта де Валле?
— Не знаю.
— Давайте-ка прервемся, а вы подумайте.
Один в допросной, Пфефферкорн крепко зажмурился, отгоняя видение изуродованного трупа Хесуса Марии де Ланчбокса. Подумал, что теперь вряд ли когда закажет ригатони. Он еще не очухался, как вернулись детективы — Канола, улыбчивый негр в бабьих солнцезащитных очках, и Сокдолагер, небритый белый. Благодаря огромному брюху рубашка его была без единой морщины.
— Ладушки-оладушки, — сказал Канола. — Начнем по новой.
Они задают одни и те же вопросы, чтобы на чем-нибудь подловить, смекнул Пфефферкорн. В пятый раз он пересказал события вечера. Вновь поведал о тревоге, вспыхнувшей при виде открытых ворот, и душераздирающем собачьем вое.
— Славная байка, — похвалил Канола. — Не зря вы писатель.
— Это не байка.
— Он же не назвал вас вруном, — сказал Сокдолагер.
— Отдаю должное вашему умению закрутить сюжет, — сказал Канола.
Пфефферкорн вытерпел многочасовой допрос, но затем потребовал адвоката.
— Зачем вам адвокат?
— Я арестован?
Детективы переглянулись.
— Если нет, — сказал Пфефферкорн, — я, пожалуй, пойду.
— Хорошо, — покладисто кивнул Канола и встал.
Встал Сокдолагер.
Встал Пфефферкорн.
— Артур Пфефферкорн, вы арестованы, — сказал Сокдолагер.
55
Пфефферкорн был уверен, что дикое недоразумение вскоре разъяснится, и, не желая пугать дочь, право на звонок использовал для связи с литагентом, но тот не ответил. После процедуры оформления его препроводили в камеру, где уже сидел молодой истатуированный уголовник.
— А как же мой звонок? — спросил Пфефферкорн.
— С меня какой спрос, — сказал конвоир.
— Но…
Дверь захлопнулась.
Пфефферкорн растерянно замер.
— Не дергайся, кореш, — сказал бандит. — Привыкай.
Не глядя на сокамерника, Пфефферкорн забрался на верхнюю шконку. Он где-то слышал, что в тюрьме на соседей лучше не пялиться. Могут неверно истолковать. Улегшись, Пфефферкорн стал размышлять. Утром предъявят обвинение. А сейчас-то что? Упекли, точно заурядного уголовника. А как же залог? Или подписка? Выход на волю за примерное поведение? Черт его знает, как оно все действует. Сидеть не приходилось. Ну да. Ведь он законопослушный гражданин. Пфефферкорн возмущенно поерзал. Потом пришла мысль о Карлотте, и злость сменилась мучительной тревогой. Кто знает, что с ней случилось. Если копы решили, что его арестом раскрыли дело, они подвергают ее смертельной опасности… А вдруг ее уже нет в живых? Время ускользало. Пфефферкорн застонал. Казалось, его по горло закопали в песок.
— Уймись, кореш.
Пфефферкорн стиснул кулаки и затих.
Вскоре заныла сирена.
— На шамовку, — сказал уголовник.
В столовой звенело адское эхо голосов и грохота посуды. Пфефферкорн взял поднос и понуро сел в сторонке, скрестив руки на груди. Во что бы то ни стало надо позвонить.
— Не оголодал, что ли?
Сердце Пфефферкорна противно екнуло, когда сокамерник сел напротив.
— Чего накосячил-то?
Пфефферкорн скривился.
— Ничего.
— Ишь ты?
— Нет.
— А чего ж тебя сюда?
— Обвиняют в преступлении, которого я не совершал, — сказал Пфефферкорн.
Бандит заржал:
— Во совпадение! Меня тоже.
Он согнул руку в локте, отчего Дева Мария на его плече похотливо качнула бедрами. Под горлом его дугой шла надпись готическими буквами:
— Чего-то углядел, кореш? — спросил уголовник.
Пфефферкорн отвел взгляд.
— Нет.
Столовка гудела и громыхала.
— Смысл-то сечешь? — спросил бандит.
Пфефферкорн кивнул.
— Ну тогда ладно. — Уголовник встал. — Жри давай.
56
— Пфефферкорн, Деречо! На выход!
— Проснись и пой, кореш.
Пфефферкорн заворочался. Самочувствие кошмарное. Он почти не спал. В соседних камерах всю ночь орали и стучали, и, кроме того, его измучили картины всяких несчастий, какие могли случиться с Карлоттой. Лишь под утро его сморило. Серый свет за прутьями решетки говорил, что рассвело совсем недавно.
— Шевелись!
В коридоре Пфефферкорн и сокамерник встали лицом к стене. Надзиратели их обыскали и повели к лифту.
— Не разговаривать, — сказал конвоир, хотя никто не проронил ни слова.
Во дворе ждал фургон, чтобы ехать в суд. Арестантов приковали к сиденьям. Заурчал мотор, фургон медленно двинулся к воротам. Водитель показал бляху. Подняли шлагбаум. Фургон выехал на улицы Лос-Анджелеса.
В тревоге за Карлотту, Пфефферкорн не сразу понял, что автозак катит по шоссе. Потом все же отметил эту странность, но удивиться недостало сил. Лишь когда фургон съехал с автострады и стал взбираться по косогору, он сообразил, что пора бы уже добраться на место, и тогда к прежней тревоге добавилась иная. Определить свое местонахождение не удавалось, поскольку оконца задних дверей были замазаны черной краской, а сетка, отделявшая водителя от арестантов, мешала обзору сквозь ветровое стекло. Пфефферкорн взглянул на сокамерника. Тот был абсолютно спокоен. Это не понравилось.
— Долго еще? — спросил Пфефферкорн.
Никто не ответил.
Фургон запрыгал на ухабах. Поглядывая на соседа, Пфефферкорн попытался успокоить себя тем, что все происходящее касается их обоих, поскольку оба прикованы. Легче не стало.
Фургон остановился. Водитель вышел из кабины и открыл заднюю дверцу. Пфефферкорн зажмурился от хлынувшего солнечного света. Затем глазам предстало нечто несообразное. Дверной проем обрамлял не городскую улицу или парковку, но безлюдные холмы и пыльный проселок.
— Где мы? — спросил Пфефферкорн.
Водитель, оказавшийся женщиной, молча расковал сокамерника. Глаза еще не обвыклись, но Пфефферкорн вдруг понял, что где-то уже видел это лицо.
— Что происходит?
— Угомонись, — потирая запястья, сказал уголовник.
Блатной выговор его исчез. Бандит вылез из фургона. Дверь захлопнулась. Снаружи донеслись голоса. Весь исчесался, пожаловался бандит. Водитель что-то ответила, послышался смех. Пфефферкорн позвал на помощь, крик его бился о стенки фургона. Пфефферкорн беспомощно дернулся в наручниках.
Дверь открылась.
— Не егозите, поранитесь, — сказала женщина.
За спиной ее маячил уголовник, в руке его что-то остро сверкнуло.
В ужасе Пфефферкорн отпрянул.
— Не гоношись, — сказал бандит.
Тюремная роба его исчезла, да и весь он преобразился. Женщина тоже рассталась с полицейской формой. Спутники Пфефферкорна смотрелись молодо, точно его студенты. И тут он понял, что они и есть его студенты. Бенджамин, автор претенциозного рассказа о старении, и Гретхен из семейства роботов. Возможно, Пфефферкорна подвела память, но раньше он не подмечал татуировок и блатных замашек своего ученика. Бенджамин отдал шприц напарнице и хрустнул переплетенными пальцами, готовясь к броску.
Пфефферкорн вжался в неумолимую стенку фургона.
— Не надо.
Бенджамин заломил ему руку и обездвижил. Пфефферкорн рыпнулся. Бесполезно.
— У меня семья, — сказал он.
— Больше нет, — ответила Гретхен.
Игла вонзилась в бедро.
57
Номер мотеля. Пфефферкорн это понял, едва открыл глаза. Затхлый воздух и пористый потолок, перечеркнутый полосой серого света, служили достаточным подтверждением. Пфефферкорн приподнялся на локтях. Затрапезно даже для мотеля. На комоде скособочился криво привинченный телевизор. Обшарпанный палас. Жесткое покрывало с узором из китайских роз величиной в колесный колпак. Пфефферкорн гадливо вздрогнул, поняв, что нагишом лежит на синтетической ткани. Он вскочил, но от накатившей дурноты едва не упал. Оперся о стенку и сделал несколько глубоких вдохов. Отпустило.
Шагнув к окну, чуть отодвинул штору. Второй этаж, внизу парковка. В номере ни телефона, ни часов. Стены голы, ящики комода пусты. В тумбочке Гидеоновская Библия. Телевизионный провод почти под корень обрезан — лишь хвостик в четверть дюйма. В платяном шкафу ни одной вешалки. Вновь подкатила тошнота. Пфефферкорн метнулся в туалет. Рухнув на колени, исторг едкую оранжевую струю. Потом, весь в знобкой испарине, откинулся к стене и, всхлипывая, обхватил себя руками.
Зазвонил унитаз.
Пфефферкорн открыл глаза.
Звонок — набившая оскомину мелодия из тринадцати нот. Гулкий отзвук в сливном бачке придавал ей зловещий оттенок.
Проснись, сказал себе Пфефферкорн. Прекрати этот кошмар.
Ничто не изменилось.
Ну, просыпайся.
Унитаз бесперебойно звонил.
Пфефферкорн себя ущипнул. Стало больно.
Звонок смолк.
— То-то, — сказал Пфефферкорн.
Все-таки маленькая победа.
Унитаз вновь зазвонил.
58
Пфефферкорн отлепил телефон, скотчем прикрепленный к крышке бачка. Абонент высветился как ЛЮБОПЫТНО, КТО? Было страшно ответить, но еще страшнее — не отвечать.
— Алло, — отозвался Пфефферкорн.
— Извините, что пришлось вот так вот, — сказал мужской голос. — Но вы же понимаете.
Понимаете — что? Пфефферкорн ни черта не понимал.
— Кто вы? — заорал он. — Что происходит?
— Это не телефонный разговор. Немедленно уходите.
— Никуда я не пойду.
Читать бесплатно другие книги:
