И танки наши быстры Верещагин Павел

Нет, господа, что бы ни говорили пессимисты, а жизнь с каждым днем становится все лучше и лучше. В самом деле! Оглянитесь вокруг: почти каждый встречный говорит что-нибудь в мобильный телефон. От шикарных витрин магазинов дух захватывает, казино искрятся огнями, швейцары у дверей ресторанов дадут сто очков вперед любому английскому лорду, поп-звезды мировой величины к нам в очередь стоят, машин на улицах – не протолкнуться, и такие проносятся мимо – просто загляденье! То и дело слышишь, что кто-то квартиру купил буквально рядом с Зимним дворцом и сделал в этой квартире фонтан и плавательный бассейн или домик в родительском садоводстве перестроил в четырехэтажный особняк с пятнадцатью спальнями, а дедушку с бабушкой отправил в круиз к острову Маврикий.

Да и сами мы как будто повзрослели. Бодрее смотрим вокруг, увереннее. Потому что знаем: сам о себе не позаботишься – никто о тебе не позаботится. Будешь щелкать клювом – останешься без обеда. Хочешь жить в мире – готовься к войне. А бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Вспомните, какими зашуганными мы были лет пятнадцать назад. Нас запросто можно было испугать стриженым затылком, золотой цепью на шее и спортивным костюмом «Адидас». Смешно сказать, мы верили, что все американское – хорошо, а пиджак цвета бордо – это шикарно. Человек с двадцатью тысячами долларов казался почти миллионером! А Канарские острова – символом недостижимой вовек роскоши.

А теперь мы ходим среди развернувшегося вокруг нас великолепия как ни в чем не бывало, можно даже сказать, по-хозяйски, и ничему не удивляемся. Живо интересуемся котировками нефтяных контрактов на Нью-Йоркской сырьевой бирже. Обсуждаем на кухнях цены недвижимости в Москве и на Лазурном берегу так, будто до Билла Гейтса нам рукой подать! А уж Рождество на Елисейских полях в Париже и вообще кажется плевым делом! Подумаешь! Нашли чем удивить!

И все же… Все же… Бывает, такое вдруг накатит… Особенно поздней осенью… Или в январе, когда вместо хрустящего снежка под ногами вторую неделю льет дождь. Выглянешь в окно, а там денек серый-серый, как будто и не рассветало… И помойка под окном разбухла от воды и расползлась на полдвора… Собака сиротливо роется в отходах… И такая вдруг тоска возьмет от этой нашей похорошевшей жизни, что хоть волком вой!

Короче, Бурцев отправил жену с дочкой отдыхать на юг, в Анталию. А сам, как положено, отметил с друзьями это событие. И то ли сказалось напряжение последних рабочих недель перед Новым годом, то ли, наоборот, подвело то, что к концу года удалось-таки свести концы с концами и даже получить некоторую прибыль, а может, Бурцев переволновался, снаряжая своих женщин в дальнюю дорогу, но как-то дал он слабину в алкогольном плане. То есть, как начинали отмечать отъезд у него дома, он помнил. А куда потом пошли и чем все закончилось, – нет.

Спал Бурцев плохо. То просыпаясь, то вновь проваливаясь в тяжелое забытье. Хотелось пить, но сил подняться не было. И снилась какая-то чушь. Как будто кто-то ходит по квартире, причем ходит в резиновых ластах, влажно шлепая по только что положенному финскому паркету. Ходит, распространяя вокруг запах йода и водорослей. А время от времени дышит в лицо тяжелым духом.

Проснулся Бурцев, когда за окном уже теплился серенький пасмурный денек. Проснулся оттого, что кто-то стоял рядом и в упор на него глядел.

Бурцев разлепил веки и рядом с диваном увидел живого пингвина средних размеров, который смотрел круглыми пуговичными глазами ему прямо в лицо, должно быть, ожидая, когда Бурцев проснется. Пингвин – как на картинке в учебнике биологии. Черненький фрак поверх белой манишки. Розоватые перепончатые лапы. В пол упирается крепкий хвостик, похожий на третье крыло. Только то, что на картинке казалось нежным и пушистым, вблизи оказалось жесткими короткими перьями. Да и фрак выглядел изрядно поношенным и как будто припорошенным меловой пылью, а на манишке во многих местах пятнами проступала желтизна.

Увидев, что человек зашевелился, пингвин переступил с лапы на лапу, несколько раз двинул вперед шеей, как будто пытаясь проглотить слишком большой кусок, и прокричал: «Гха-гха-гха!»

Бурцев вздрогнул от неожиданности и сразу сел, опустив ноги на пол. Он оглядел пингвина вытаращенными глазами и проговорил непослушным хриплым голосом:

– Привет, морда! Ты откуда взялся?

Пингвин склонил голову набок, опять подвигал шеей, будто проталкивая в горло неразжеванный кусок, и повторил свое: «Гха-гха!»

«Хорошенькое дело, – удивился Бурцев. – Что это мы такое вчера вытворяли? Пытались закадрить цирковых актрис? Или лазили ночью в зоопарк?»

Пингвин тем временем развернулся, раскинул крылышки в стороны, как самолет, и, смешно переваливаясь с боку на бок, сделал несколько шагов по направлению к кухне. Он обернулся на Бурцева, похлопал крыльями по черным лоснящимся бокам, будто приглашая за собой, и скрылся за дверью.

Бурцев поморщился, почувствовав спазм в желудке, с усилием поднялся на ноги и вслед за птицей прошел на кухню. Пингвин стоял посредине, требовательно глядя на человека.

– Ну, и что ты хочешь мне сказать? – спросил Бурцев. – Голодный, что ли? А хозяин твой где?

На столе стояли неубранные тарелки с остатками еды и полная окурков пепельница. На залитой бульоном плите валялась чья-то кепка…

Бурцев взял со стола недопитую бутылку пива, сделал несколько глотков… Вы пробовали когда-нибудь пиво, которое всю ночь простояло открытым на столе? Бурцев поморщился и вылил пиво в раковину…

Он обошел комнаты, носившие следы вчерашнего пребывания гостей, но кроме пингвина не обнаружил в квартире ни одной живой души.

«Вообще осатанели, – подумал Бурцев о вчерашних неизвестных приятелях. – Оставили у меня птицу. Хорошо еще, что не крокодила!»

Пингвин дожидался Бурцева, стоя посредине кухни. Когда Бурцев вернулся после обхода квартиры, пингвин нетерпеливо потоптался на месте и похлопал крыльями по бокам.

Бурцев оглядывал неубранный после вчерашнего банкета стол в поисках какого-нибудь подходящего куска, когда раздался телефонный звонок.

– Здравствуйте, гражданин Бурцев, – проговорил в трубке голос лучшего друга Мишки Айвазовского. – Медвытрезвитель вас беспокоит. Когда собираетесь платить за оказанные услуги?

– Привет! – отозвался Бурцев, пропуская мимо ушей дежурные шутки.

– Привет в карман не положишь. Не булькает. К тому же нанесен ущерб: выбитых стекол – пять, перевернутых автомобилей – два, свернутая челюсть прапорщика Закидайло – одна…

– Ясно, – перебил его Бурцев. – Вы где?

– Поправляем здоровье в «Петровиче», – бодро отрапортовал Айвазовский. – И тебе, между прочим, звонили… Но ты спал, как дитя…

«Есть же люди, которые с самого утра – в прекрасном настроении», – с завистью подумал Бурцев. Он прислушался к шуму и звукам музыки, пробивающимся в разговор, – в центре развлечений «Петрович» народ гулял круглые сутки без перерыва.

– Слушай, Айвазовский, – спросил он, – а чей это пингвин тут у меня бродит? Мы что, вчера в цирке были?

Друг на том конце линии замер. Потом он, прикрыв рукой трубку, сказал что-то дружкам, находившимся рядом. Те смолкли на мгновение, а потом дружно захохотали.

– Вы что? – спросил Бурцев.

– Да ничего!

– А пингвин чей?

– Так это… твой!

– Кто – мой?

Айвазовский некоторое время молчал, стараясь не рассмеяться.

– Ты что, ничего не помнишь? – спросил он.

Бурцев начал терять терпение.

– А что я должен помнить? – спросил он.

– Ты его вчера купил!

– Кто?

– Ты!

– Где?

– У мужика возле метро.

На том конце линии дружно заржали. Бурцев покраснел. Он покосился на стоящего рядом пингвина. Тот внимательно слушал разговор, чуть склонив голову набок.

– Ты что, совсем ничего не помнишь? – опять спросил друг. – Мы были у тебя. Потом в бане. Потом пошли в клуб шары гонять. Там добавили. Из клуба вышли… Патрикеев стал тачку ловить. Но нас пьяных никто сажать не хотел. А ты увидел, что в переходе животных продают. Кто котят, кто щенка. Бабка какая-то кролика толкает. Ну и мужик с пингвином.

– Что еще за мужик? – мрачно спросил Бурцев.

– Обычный. В ушанке и унтах. Полярник.

– И что?

– Ну ты и купил.

– А зачем?

– Ты у меня спрашиваешь? Не знаю. Понравился очень!

Бурцев посмотрел на пингвина. Маленький такой. Неказистый. Пахнет водорослями…

– А мужик что? – спросил он.

– Ничего. Взял деньги и ушел.

Бурцев нахмурился. Как же это получилось, что он ничего не помнит?

– А вы?

– Мы – отговаривали, – заверил друг. – Но ты уперся – и ни в какую. Покупаю и точка. «На тещу мою, орал, похож. Научу его тапочки приносить. Чтобы пришел домой, а тебе теща тапочки несет».

Бурцев поморщился. До чего же люди глупеют под действием алкоголя!

«Отговаривали они, – подумал он. – Небось, рады были бесплатному представлению. Жеребцы!»

– Ну, елки-палки… – проговорил он.

– А ты что, вообще ничего не помнишь? – спросил на том конце провода лучший друг.

Бурцев опять не посчитал нужным ответить.

– И почем же нынче пингвины? – как можно более небрежно спросил он.

– Ты – купил за пятьсот баксов, – дипломатично сообщил Айвазовский.

– За пятьсот?! – удивился Бурцев. – А у меня что, с собой было? – спросил он.

– Наодалживал у всех. У меня, между прочим, сотку…

Бурцев замолчал. Ничего себе аттракцион! С какого, интересно, квасу его так понесло?

– Да ладно, ты не расстраивайся, – успокоил его Айвазовский. – Патрикеич вчера у метро сказал, что он в зоомагазине точно такого же за тысячу видел. Так что ты лишнего не переплатил.

«Сволочь он, твой Патрикеич», – почему-то подумал Бурцев сердито.

– Ладно, разберемся, – оборвал он разговор.

– Приедешь? – спросил Айвазовский.

– Позже. Я перезвоню.

И Бурцев повесил трубку.

Он закурил, сел на табуретку на кухне и посмотрел на пингвина новыми глазами. Вот, значит, как. Значит, у этого пингвина нет никакого хозяина, который забыл его по рассеянности, а точнее, этот хозяин – сам Бурцев. Интересное получается кино.

«А что? Симпатичное, между прочим, животное, – подумал Бурцев. – Да и дочка давно просит купить ей какую-нибудь живность. Правда, дочка мечтает о собаке бойцовской породы… Но пингвин, если подумать, – это почти то же самое»…

К тому же, если Бурцев купил пингвина за пятьсот долларов, а такие продаются по тысяче, то получается совсем неплохая сделка. Особенно если учесть, сколько перед этим было выпито. А также тот факт, что Бурцев ничего не помнит.

Он поглядел на пингвина с невольным интересом. Тысяча баксов! За этот пенек с крыльями. Ничего себе! Примерно по двести долларов за кило.

А вот интересно, пингвина нужно на улицу выводить гулять или он, как кошка, в туалет ходить будет?

– Ну, брат! – сказал Бурцев. – Давай знакомиться.

Пингвин, однако, по-своему понял обращенные к нему слова. Он сделал приставной шажок вбок, прокричал свое: «Гха-гха!» – потом шагнул еще раз и сильно стукнул клювом в полированную поверхность стоявшей рядом табуретки.

– Но-но, ты потише, – прикрикнул Бурцев. – Не казенная…

«Хочет жрать, – констатировал Бурцев. – Нужно кормить. А что, интересно, они едят?»

На столе, кроме шелухи от фисташковых орехов, колбасных шкурок и сырных обрезков, ничего не было.

Бурцев протянул пингвину сырную корочку. Пингвин склонил голову набок так, чтобы корочка попала в поле зрения пуговичного глаза, и презрительно отвернулся.

Бурцев поднялся и подошел к холодильнику. Он помнил, что жена перед отъездом готовила ему про запас какую-то еду.

В холодильнике, который еще вчера с трудом закрывался, было пусто. На полках осталась лишь негодная на закуску кисломолочная мелочь: йогурт, творожные сырки, кефир… Даже большая суповая кастрюля с борщом на нижней полке оказалась пуста – ко дну пристали последние свекольные стружки и кружок вареной морковки. Правда, в миске под крышкой кем-то была деликатно оставлена половинка котлеты. И на дне кувшинчика сохранилось немного клюквенного киселя.

«Как Мамай прошел, – подумал Бурцев. – Друзья называется».

Он залез пальцами под крышку, достал остаток котлеты и положил на табуретку перед пингвином. А сам прямо из кувшинчика допил кисель.

Пингвин повернул голову и оглядел котлету выпуклым глазом. Потом запрокинул голову назад и зло клюнул табуретку, отчего котлета развалилась на две части и свалилась на пол.

– Что, котлеты не ешь? – спросил Бурцев.

В ответ пингвин огляделся, опять сделал приставной шажок в сторону и стукнул твердым клювом в дверцу кухонного шкафа. Отчего по дверце звездой разбежалась трещина.

– Эй! Эй! – прикрикнул Бурцев. – Кухня-то итальянская!

Пингвин мстительно крякнул, сделал еще шажок и клюнул еще сильнее – на этот раз в круглый иллюминатор стиральной машины. Немецкое стекло выдержало, но внутри машины пропела какая-то пружина.

– Ах ты чучело! – Стараясь ничего не повредить, Бурцев подхватил пингвина на руки и огляделся по сторонам.

Перехватив забившуюся птицу под мышку, Бурцев шагнул к туалету, потом к платяному шкафу, потом заглянул в ванную, вытащил из-под раковины пустую бельевую корзину, сунул пингвина внутрь и закрыл крышку.

Пингвин затих, но уже в следующее мгновение он в негодовании заверещал и забился. Поставленная на середину кухни корзина принялась трястись и раскачиваться из стороны в сторону.

«Ничего, ничего. Посиди. Приди немного в себя! – подумал Бурцев. – А птичка-то с характером… С ней не соскучишься».

Он опять набрал мобильный номер Айвазовского.

– Центр по подготовке мировой революции слушает, – строгим голосом ответил слегка хмельной Айвазовский.

Есть же, черт, такие жизнерадостные люди!

– Слышь, Айвазовский, – отходя подальше от корзины, спросил Бурцев, – а полярник не сказал, чем пингвинов кормят?

– Не сказал.

– А ты как думаешь?

Айвазовский на том конце прилежно задумался.

– Я думаю, солеными огурцами, – сказал он. – И каждый вечер нужно приглашать свежих девочек.

– Почему огурцами? – удивился Бурцев.

– А почему девочек, тебе понято?

– Я серьезно.

Айвазовский опять задумался.

– Рыбой! – заявил он.

– Ну, это само собой. А какой? Свежей?

– Чем свежее, тем лучше!

Айвазовский, видимо, что-то сказал своему окружению, прикрыв рукой трубку, потому что на том конце послышался дружный смех. Бурцев почувствовал, что Айвазовский тоже с трудом сдерживает веселье.

Бурцев понял, что от друга помощи не дождешься.

«Радуйтесь, радуетесь, – терпеливо подумал он. И представил себя на их месте. – Будет и на нашей улице праздник».

– Ну а вы как? Как здоровье? Поправляется? – язвительно спросил Бурцев.

– А то! Уже заметно лучше прежнего!

На том конце опять засмеялись.

– Ладно. Я перезвоню, – сказал Бурцев.

«Нужно идти в магазин, – понял он. – Там на месте разберемся».

«Вот интересно, – думал Бурцев, стоя у лифта, – и почему мы в России столько пьем? И дело даже не в том, что много, а в том, что всегда больше, чем стоило бы. Да-да! Вот выпил ты, например, три рюмки или четыре. Или даже пять. Не важно сколько – у каждого своя норма. Главное, что чувствуешь – уже хорошо! В голове весело, язык развязался… И ведь по опыту знаешь, сколько дальше ни пей, лучше не будет. Будет только хуже – сотни раз уже пробовал… А все равно! Тебя будто что-то под локоть толкает. И ты опять наливаешь и опять пьешь… Еще одну, а потом еще одну и еще… До тех пор, пока твое хорошо не перейдет в свою противоположность и тебе не станет худо».

В это время дверь квартиры напротив распахнулась и на площадке появилась молодая женщина в очень модной, но ненастоящей дубленке – соседка Бурцевых, Зина.

Жена Бурцева по-соседски дружила с Зиной. Но будь на то воля Бурцева, он бы эту самую Зину отселил бы куда-нибудь подальше от жены. Потому что Зина – опасный человек. Женщина без нервов. Которая отлично знает, где ее польза, и прет к цели, как танк.

При виде Бурцева Зина проницательно усмехнулась, и это не обещало ничего хорошего.

– Что, Бурцев, жена за порог, и у тебя сразу дым коромыслом? – буравя соседа бесцеремонным взглядом, спросила Зина.

Бурцев решил на всякий случай держаться сдержанно и неопределенно – это лучше всего, если не помнишь, что было накануне.

– Ну и как? – поинтересовалась Зина. – Головка, небось, бо-бо, а денежки – тю-тю?

Бурцев философски поднял брови, вздохнул и развел руками. Потом прокашлялся:

– Ты же знаешь, Зин, я человек приличный. И сам терпеть не могу шума. Но ничего не поделаешь. Таков обычай: проводил жену в отпуск, напейся на радостях с друзьями.

Зина иронично покачала головой.

– Знаем, знаем, какой ты приличный! – сказала она. И спросила язвительно: – А как твой пингвин поживает?

«Е-мое! – неприятно удивился Бурцев. – А про пингвина-то она откуда знает?»

Он вопросительно посмотрел на Зину.

– Ты вчера на скамейке перед подъездом с ним в обнимку сидел, – пояснила Зина. – Свежим воздухом дышал.

Подошел лифт, и Зина, а за ней и Бурцев вошли внутрь.

– Молчишь? Эх ты! Вот и получается, что вы, мужики, бесполезный народ, – сказала соседка. – Даже если от вас и получится польза на копейку, то потом все равно выйдет убытку на три рубля.

– Почему именно на три? – деловито осведомился Бурцев.

– А потому! Вот на хрена, спрашивается, тебе пингвин? Зачем ты его купил?

Бурцев кашлянул.

– Как – зачем? Дочка давно какое-нибудь животное просит – вот и будет ей подарок.

– Ага! Рассказывай. О дочке он думал! Сдуру, небось, купил! По пьяни. Чтобы перед дружками покуражиться. А теперь сам не знаешь, куда его девать!

Бурцев хотел было возмутиться, но не нашел, что сказать. Настроение его заметно испортилось.

– Молчишь? То-то! И денег, наверное, за него, отдал – кучу! Жена на что-нибудь полезное копила, а ты все деньги на это чучело ахнул. Эх, жалко Татьяны твоей нет. А то была бы тебе сейчас картина Репина «Двадцать шесть бакинских комиссаров».

Бурцев промолчал. А что тут скажешь?

Бурцев почему-то вспомнил бывшего Зининого мужа – зубного техника по имени Тимур, миниатюрного и очень элегантного мужчину. Они с Зиной прожили вместе всего полгода. После чего Зина выставила мужа вон: она не смогла найти ему должного применения. Как оказалось, польза, которую она от него получала, не компенсировала неудобств, которые доставлял живущий рядом человек.

– Эх, Бурцев! Избаловала тебя жена. Моя бы воля… Бурцев почувствовал, что от голоса соседки у него

начинает болеть голова.

– Ты, Зин, за кого меня принимаешь? – опять прокашлявшись, спросил он. – Я тебе что – мальчик? Я, может быть, этого пингвина три месяца повсюду искал!

Он посмотрел Зине прямо в глаза.

– Ага! Рассказывай! – презрительно протянула Зина.

– Вот тебе и «ага»! Этот пингвин теперь на меня как папа Карло работать будет!

– Как это?

– Яйца мне будет нести!

Зинка хотела рассмеяться, но заглянула в честные глаза Бурцева и сдержалась.

– А зачем тебе яйца? – спросила она.

– А ты не знаешь? – снисходительно ответил Бурцев.

– Что?

– Сколько такой пингвин в зоомагазине стоит?

– Сколько?

– Как минимум восемьсот бакинских!

– Да иди ты!

– Век воли не видать! А при правильном рационе он четыре раза в год по три яйца сносит. В книжке написано. Вот и посчитай!

Зинка даже и перемножать не стала. И так видно, что большие деньги.

Она подозрительно прищурилась:

– И ты что же, купил своего пингвина за восемьсот долларов?

– Я по случаю. Дешевле, – скромно сказал Бурцев. Зинка хмыкнула, но, посмотрев в глаза Бурцеву, опять

задумалась.

– Пингвину холод нужен, – напомнила она.

– Зимой на балконе будет жить. А летом – в холодильнике! – пояснил Бурцев.

Зинка рассмеялась, но ее глаза продолжали пытливо ощупывать лицо Бурцева. Несмотря ни на что, Зина привыкла считать Бурцева человеком неглупым и оборотистым. А может, он правду говорит? В наше время чего только не бывает!

– Иди ты! Трепло! – проговорила она. – А как он яйца высиживать будет – тоже на балконе?

Бурцев хмыкнул.

– Ты чего, Зин, маленькая? Да за такие бабки отдельного человека можно нанять, чтоб яйца высиживал! Прямо у себя на квартире. Или вон, в моем гараже, на электропечке.

Зинка наконец расхохоталась.

– Ну, Бурцев! Ну ты и трепло! За дурочку меня считаешь, да?

Лифт остановился на первом этаже, и двери отворились.

Бурцев пропустил Зину вперед и вышел вслед за ней.

– Кстати… – заметил он. – Моя-то – того… На курорт уехала… Так ты, это… Заглядывай как-нибудь… на рюмку чаю…

– Ты что, Бурцев! Опух? – возмутилась Зинка. – За кого ты меня принимаешь! Я с мужьями своих подруг шашни не развожу! Это, если хочешь знать, вообще последнее дело…

Бурцев пожал плечами: как знаешь, дело твое.

Вообще-то он ничего особенного не имел в виду. И сделал предложение Зине больше из приличия. Мы ж не папуасы какие-нибудь – остаться наедине с молодой незамужней женщиной и ей совсем ничего не предложить!…

– Тем более мы соседи, – продолжала рассуждать вслух Зина. – А как сказал классик, где живешь, там не спи!

Бурцев хотел было поинтересоваться, какой это классик так сказал, но не успел. Они вышли на крыльцо, и Зина остановилась как вкопанная.

У подъезда стояла элегантная иностранная машина, небольшая, но новенькая, с иголочки. За рулем скучал шофер в костюме и при галстуке. В машине нарядно светилась лампочками и стрелками приборная доска и едва слышно работал двигатель. Видимо, водитель, дожидавшийся кого-то, прогревал салон.

– Это он новенькую ждет. Из восьмой квартиры, – понизив голос, сообщила Зина. Она подхватила Бурцева под руку и двинулась вперед, мимо автомобиля. – Помнишь, там ремонт с перепланировкой полгода делали, а потом продали за бешеные тысячи.

Бурцев кивнул.

Они миновали машину и повернули к выходу из двора.

Проходя мимо помойки, они с Зиной спугнули немолодую женщину в очень приличном когда-то пальто и дешевых кроссовках. Женщина задержалась у помойки, заметив люстру, выброшенную кем-то после ремонта. Но увидев проходящих Бурцева и Зину, она покраснела и заторопилась прочь.

– Я теперь про эту новенькую все знаю. От Вальки Филиппенко, – сообщила Зинка, не обращая внимания на женщину. – Ей все это мужик оставил.

– Кому? Вальке?

– Какой Вальке! Девчонке из восьмой квартиры!

– Что – это?

– Все! Квартиру, машину, мебель. Да еще денег в банк положил, чтобы она каждый месяц себе ни в чем не отказывала.

– Ну и что?

– Что-что! – передразнила Зина. – Девчонке-то еще только двадцать пять, а у нее уже все есть. Представляешь?

– А почему он ей все оставил? Помер, что ли?

– Бурцев! Ты что вчера, вообще все мозги пропил? Он не помер. Но они расстались. Другая его увела. Или он уехал куда… Не знаю. Но главное, что он ее перед расставанием полностью упаковал. Понял?

– Да.

– То-то! Скажи, повезло девчонке! Все – и сразу! Она машину пока водить сама не умеет, так к ней его шофер приезжает, когда нужно.