Любить птичку-ткачика Демидова Светлана

– Шаль?

– Ну да… Большой платок. Хотелось бы с длинными кистями.

– А кисти хорошо бы разной длины… – мгновенно включившись, начала изобретать Мила.

Тут уже пришла пора удивляться заказчице:

– Разной длины?

– Ну да… смотрите… – Мила на первой же попавшейся бумажонке изобразила шаль с разновеликими кистями. – Но потом все кисти окажутся одной длины, потому что к коротким можно… – Задумавшись, она замолчала.

– И что же можно сделать с короткими кистями? – подстегнула ее вопросом посетительница.

– А к коротким кистям… – владелица художественного салона улыбнулась и сказала: – Вы даже не представляете, как меня зажгли! Позвольте сделать то, что пришло в голову! Если вам не понравится, то я сделаю другую шаль, какую попросите… и… бесплатно… Идет?

Женщина не могла не согласиться, как потом не смогла отказаться от того, что сотворила Мила. Шаль оказалась черной с голубыми нитями и – сказочно прекрасной. На ней сплетались в удивительно гармоничный узор стилизованные цветы, листья и стрекозы. Кисти Мила сделала, как и задумывала, разной длины. К коротким привязала изготовленные по собственной технологии тканые цветы с длинными тонкими тычинками.

– Потрясающе… – выдохнула восхищенная заказчица. – Я даже не ожидала, что так получится… Вот уж эксклюзив – так эксклюзив!

– Я и сама не ожидала! – подхватила Мила. – И очень рада, что вам понравилось!

– И сколько же эта красота стоит?

– Нисколько. Я вам эту шаль дарю.

– Но почему?!! Это же… нерационально!!

– Еще как рационально! – рассмеялась Мила. – Вы подсказали мне новое направление деятельности, за что я вам бесконечно благодарна.

– Вы теперь будете делать шали? – несколько ревниво спросила женщина.

– О! Не беспокойтесь! Ваша шаль останется эксклюзивной. Мне неинтересно повторяться.

Женщина, которая подсказала Миле новое направление в ее работе, вскоре стала лучшей подругой, а потом ее помощницей и правой рукой. Стройная и красивая блондинка Гелена Короленко стала и моделью, на которую Мила сшила первое вечернее платье, изготовленное все из той же изобретенной ею ткани, только несколько модернизированной: облегченной и менее выпуклой.

После оглушительного успеха на Fashion-Week Saint Petersburg, где модели вечерних платьев, юбок и шалей из авторской ткани «Ива» были встречены бурными аплодисментами, на Милу посыпались заказы не только из России, но и из-за рубежа. Подруги вынуждены были набрать несколько сотрудниц для помощи в создании ткани. Геля Короленко, экономист по образованию, освободила Милу от решения финансовых вопросов, и глава салона авторской ткани «Ива» полностью погрузилась в творчество и организаторскую деятельность.

Но поток заказов, который, как казалось, положил начало процветанию фирмы Людмилы Ивиной, как-то быстро иссяк. Авторские ткани были дорогими и очень уж нестандартными. Их покупали не очень бойко. Мила решила «отшлифовать» способности своих работниц, чтобы по возможности сократить сроки производства ткани, что удешевляло ее. Несколько «отшлифованных» сотрудниц тут же дали тягу, чтобы начать разрабатывать эту золотую жилу самостоятельно. Мила огорчилась, что потратила на неблагодарных девчонок уйму драгоценного времени, но не более того. Она уже давно крутилась в бизнесе и очень хорошо знала, что такое утечка информации, а потому никому не раскрывала секрет своей технологии до конца. Сбежавшие работницы «Ивы» могли создать ткань, подобную Милиной, но она у них непременно развалится после первой же стирки, но, скорее всего, сразу на выходе со станка. Все это Мила уже проходила и потому не боялась плагиата. Если даже предположить, что кто-то самостоятельно додумается до того, до чего когда-то додумалась она, все равно ее ткани останутся ее тканями. Плагиаторы будут стремиться заработать деньги, а Мила всегда вкладывала в свою работу душу. Ее собственные ткани и наработки плагиаторов будут существенно отличаться друг от друга и, без сомнения, в Милину пользу.

Полтора года назад на одном из конкурсных показов вечерних туалетов «Поэзия классики», проходящем в Эрмитажном театре, Мила познакомилась с Олегом Романцом. Он представил коллекцию под названием «Лунный свет» из струящегося темно-синего шелка, будто опутанного сетями серебряных нитей, унизанных сверкающими стразами. В перерыве искушенный питерский бомонд уже поздравлял Романца с грядущей победой, однако все еще мало известная широкой публике Людмила Ивина, которая показала свои модели во втором отделении, лишила Олега всякой надежды на Гран-при. Ее коллекция «Лебединое озеро» повергла знатоков в шок. Платья, которые казались сделанными из пуха и нежнейших перышек, на самом деле были сшиты из Милиной авторской ткани. После присуждения «Лебединому озеру» Гран-при сам Олег Романец галантно опустился перед ней на одно колено и поцеловал руку. На следующее же утро фотография, где поверженный Романец преклонил голову перед Людмилой Ивиной, появилась в каждой уважающей себя питерской газете.

После такого успеха автор декоративной ткани «Ива» была уверена, что уж теперь-то точно наступил ее звездный час и заказы хлынут неиссякаемым потоком. Не тут-то было. Ее салону сделали всего один заказ – изготовить птичьи костюмы для детского балета «Гадкий утенок». Разумеется, заказ был выполнен и даже хорошо оплачен, но Мила так и не стала непременным объектом светской хроники. Ее никто не узнавал, и телефон не разрывался от звонков желающих заказать себе вечерний туалет из авторской ткани «Ива». Мила не знала, что и думать. Возможно, она впала бы в депрессию от такого стойкого невезения, если бы не Олег Романец. На следующий же день после ее победы на конкурсном показе «Поэзия классики» он уже был гостем салона «Ива». Именно Олег помог Миле перенести мгновенное забвение тех, кто вроде бы вполне искренне рукоплескал ее моделям. И не столько тем, что продолжал восхищаться ее искусством и верил в замечательное будущее ткани «Ива», сколько тем, что, как Миле казалось, увлекся ею самой.

Разумеется, она поверила Олегу далеко не сразу. Несколько долгих месяцев потребовалась Романцу на то, чтобы Мила согласилась с ним только поужинать. Он считал, что Людмила здорово обижена каким-то подлецом, а потому больше не доверяет мужчинам. Он даже не мог предположить, что до встречи с ним эта уже далеко не юная женщина практически не знала любви. Не считать же за любовный опыт пару раз непонятно как случившийся торопливый и неинтересный секс с однокурсником Аликом, ныне куда-то бесследно сгинувшим. Самой трепетной любовью Мила любила свои ткани и с нуля созданный салон «Ива». Может быть, как раз именно то, что она не растрачивала душевные силы больше ни на что, кроме своей работы, и делало ее ткани такими неповторимо прекрасными.

Когда Мила поняла, что Романец ей очень нравится, она испугалась всерьез. Ей показалось, что интерес к Олегу является предательством по отношению к ДЕЛУ. Если она будет метаться между ним и Романцом, ничего хорошего не выйдет. Невозможно одинаково сильно любить творчество и мужчину. Будет страдать или творчество, или мужчина. Мила уже давно приносила себя в жертву любимой работе. Стоило ли теперь, когда она уже все-таки достигла кое-какого признания и успеха, ставить все это на карту ради сомнительных удовольствий от встреч с мужчиной, на которые будет уходить уйма драгоценного времени?

– Ты мне скажи, Милка, неужели тебе не льстит, что за тобой увивается сам Романец? – как-то спросила ее Геля.

– Ну… я бы так не ставила вопрос… – пробормотала в ответ смущенная Мила.

– А как бы ты его поставила?

– Не знаю… Мне некогда думать об этом, Геля… Неужели ты не видишь, насколько мне некогда…

– Глупости! Ты что, собираешься вечно жить в коконе из авторской ткани «Ива»?

– Я… Я не знаю…

– Смотри, Милка! Как бы потом не пожалеть!

– О чем ты? – почему-то испугалась Мила.

– О том, что Олега уведут у тебя из-под самого носа! – выдала ей лучшая подруга.

– Кто?

– Да хоть бы и я! – расхохоталась Геля.

– Ты?!!

– А что? Разве я так плоха, что не могу заинтересовать великого закройщика?

– Ты… ты не плоха… Ты очень даже хороша… Ты гораздо лучше, чем я, Гелька!

– Ну вот! Заметь, не я это сказала! А вдруг Романец, который последнее время все чаще и чаще трется возле нашей «Ивы», наконец разглядит и меня?

Увидев, как побелело Милино лицо, Геля расхохоталась еще громче:

– Да не пугайся ты так! Не нужен мне твой Романец! У меня собственный муж есть! И Танюшка! Забыла, что ли? Но про Олега я сказала серьезно! Каждая вторая модельерша… о его клиентках я и не говорю… мечтает если уж не под венец с Олегом пойти, так хоть в постель к нему пробраться, а ты тут корчишь из себя… не пойми что…

После этого разговора Мила битый час просидела перед зеркалом. Да, по сравнению с яркой блондинкой Геленой она – обглоданная старая ворона. Мила приподняла темную прядь на виске. Так и есть – сплошные седые волоски! Столько, что уже и не выдерешь. А прическа! Какая кошмарная у нее прическа! Когда она перестала стричься? Почему? Что это за жалкий крысиный хвост? Нет, она не может нравиться Олегу. Он – красивый мужчина. И талантливый… У него тьма поклонниц и… наверно… куча любовниц… Зачем ему Людмила Ивина с крысиным хвостом? А может быть, Романцу нужна вовсе и не она, а ее бизнес? А что? К его таланту модельера да ее ткани… тут такого можно наворотить! Ведь она взяла кучу своих призов не благодаря крою и исполнению моделей, а из-за необычной фактуры ткани… А если Олег…

От такого страшного открытия у Милы пересохло во рту. Нет, Романец… Шалишь! Не на ту напал… Если что, она может обратиться за помощью и к Мишке Тропинину… Он пустит в ход все свои связи. А они у него уже ого-го какие… Но для начала Мила, конечно, попытается все выяснить сама. Да, надо наконец признаться себе в том, что Олег ей нравится… очень нравится… так нравится, что она готова, пожалуй, найти время для… Но… нет! Все же сначала дело!

Дождавшись, когда Романец опять пригласит ее поужинать, Мила уже не стала заставлять себя уговаривать. Перед рестораном она красиво постриглась, закрасив предварительно седые пряди тон в тон своему естественному, очень даже неплохому темно-каштановому цвету. На встречу с Олегом надела простое черное платье, на которое накинула воздушную золотисто-оранжевую шаль из собственной ткани «Ива». Гелька выдала ей из своих закромов массивные серьги из желтого металла – тоже штучной авторской работы. Покрутившись перед зеркалом, Мила решила, что такой вот, какой она выглядит сегодня, вовсе не стыдно принимать ухаживания Олега Романца. А то, что она должна еще провернуть некую операцию по обезвреживанию вражеского лазутчика, если Олег таковым является, придавало ей силы и смелости. У нее был большой опыт в решении сложных задач и преодолении препятствий. Трудности ее не пугали, а, наоборот, мобилизовали и даже молодили.

Мила видела, что Олега приятно удивила произошедшая с ней перемена.

– Вам очень идет эта прическа, – сказал он и опять, как в Эрмитажном театре, поцеловал ей руку. – А уж о вашей шали я и не говорю… Она – просто произведение искусства!

Ага! Шаль все-таки задела за живое! Что же ему более интересно: женщина или ее авторские ткани?

Как и всегда в решающие моменты, Мила была собранной, сосредоточенной и одновременно раскованно-остроумной. Что же вы станете делать, Олег Романец, когда они допьют до последней капли кофе и доедят профитроли в пикантном соусе?

Усадив Милу после ресторана в собственный «Вольво» и не смотря ей в глаза, Олег сказал:

– Может быть, продолжим наш приятный вечер… у меня?

Миле хотелось рассмеяться. Еще бы! Где же его еще продолжать, как не у него? И, конечно же, в постели! Ну что ж! Она не станет себя беречь. Лучше потерять честь (хотя, если честно, она уже давно потеряна в объятиях однокурсника Алика), чем дело собственной жизни.

Квартира Романца оказалась самой обыкновенной. Ни зеркальных стен, ни раздвижных панелей, ни дизайнерских штучек для стиля. Обычная мебель, темные шторы. Все, как у самых рядовых российских граждан. Видя, с каким удивлением Мила озирается по сторонам, Олег сказал:

– Я так много времени провожу в мире гламура, что дома мне хочется иметь нечто, абсолютно ему противоположное и напоминающее родительскую квартиру, где мне всегда было хорошо и спокойно. Кофе хотите?

– Нет, мы только что его пили, – усмехнулась Мила. – И потом… вы ведь не кофе пить меня сюда пригласили, а потому… может быть, не стоит и тянуть…

Олег посмотрел на нее без всякого удивления и спокойно спросил:

– То есть вы хотите, чтобы все произошло без предисловий и условностей?

– Конечно. Мы оба знаем, зачем я здесь нахожусь.

– Но я ведь не насильно привез вас к себе?

– Конечно, не насильно, – согласилась она, небрежно отбросила в сторону свою эксклюзивную шаль и, заведя руки за спину, начала расстегивать длинную «молнию» на узком платье.

– Я помогу, – глухим голосом отозвался он, и Мила почувствовала на спине его руки, потом дыхание где-то возле уха, а потом шею ожег поцелуй. Она застыла и онемела, а он, расстегнув наконец «молнию», спустил платье с ее плеч. Съежившись, с легким шелестом оно упало к ногам. Мила переступила через смятый черный шелк и обернулась. Он смотрел на нее с обожанием. Или с вожделением? Она скоро это узнает…

От длительного поцелуя у Милы закружилась голова. Что же он с ней делает? Зачем же он так… Алик делал это совсем по-другому… Мила не любила, когда он целовал ее в губы. А сейчас ей не хотелось, чтобы Олег отрывал от ее губ свои. Да что же это такое? Он колдун… Хитрый и коварный… Он знает, как соблазнять женщин, чтобы потом отнять у них душу и заодно… салон авторской ткани… Но Мила не так проста, как ему кажется… Она будет сопротивляться… Да… будет… потом… как-нибудь… В конце концов, салон пока еще остается в ее собственности, а его руки так горячи… А губы… Что же делают его губы? Разве мужчины целуют женщин… туда… Это же неприлично… Зачем же она позволяет ему? Гелька ужаснется, когда Мила ей расскажет, что делал с ней Олег… А, собственно, зачем ей рассказывать? Это личное Милино дело, что позволять, а что не позволять мужчине. Тем более что у нее благородная цель – не дать Романцу завладеть ее «Ивой»… А ею, Милой, он… так и быть… пока может владеть… временно, конечно…

Странно все-таки… Раньше ей никогда не хотелось, чтобы ее телом так безраздельно владел мужчина… Она начала думать о том, что испытывает совершенно небывалые ощущения, если сравнивать их с теми, что остались у нее в памяти после тесного общения с однокурсником. Потом эта мысль затерялась где-то в глубинах Милиного мозга… Женщина не заметила, что перестала мыслить вообще. Она перестала также видеть и слышать. Она только чувствовала. Она стала бестелесной и невесомой. Она парила в красновато-золотых всполохах в напряженном ожидании чуда. И когда оно с нею случилось, когда опять пришло ощущение тела, содрогающегося в сладостных судорогах, Мила заплакала.

– Что случилось? – встревоженно спросил тяжело дышащий Олег. – Я сделал тебе больно?

– Нет… нет… Мне никогда не было так… Я даже не в силах выразить то, что сейчас испытала… – с трудом, сквозь рыдания, проговорила Мила и опять залилась слезами.

Он прижал ее к себе и начал покрывать поцелуями лицо, трогательно шепча:

– Я люблю тебя, Милочка, люблю… Поверь… я не просто так тебя к себе привез… Я вообще никого никогда не привожу в эту квартиру… Она только моя… и будет твоя, если ты захочешь…

Несмотря на то, что тело еще помнило только что покинувшее его наслаждение, у Милы хватило здравомыслия не сдаться Романцу и не зашептать ему ответные слова любви. Она еще не знала, правду ли он говорил, а потому спешить не было смысла. Кто знает, на что готов пойти деловой человек, чтобы завладеть бизнесом другого!

Но, несмотря на свое здравомыслие, Мила все-таки влюбилась. Она упрямо боролась с этим чувством и выжидала момент, когда можно будет наконец проверить, чего стоят ласки Романца и его красивые слова. Однажды, после того, как он очередной раз заговорил о любви, Мила задала вопрос «не в тему»:

– А может быть, нам, Олег, объединить бизнес?

– То есть? – не понял он.

– Что же тут непонятного? – Мила постаралась произнести это без сарказма в голосе. – У меня авторские ткани, у тебя – эксклюзивные модели! Представляешь, что может получиться, если мы объединим наши усилия!

Олег вскочил с дивана и нервно заходил по комнате, что Миле сразу не понравилось. Чего суетиться, если у тебя не горят глаза на ее ткани!

– Неужели ты всерьез этого хочешь? – спросил наконец Олег, прекратив бессмысленное метание.

– Да, хочу, – твердо ответила Мила, настороженно следя за выражением его лица. Оно выражало нечто, похожее на досаду. Странно… Казалось, надо бы радоваться… Или он понял, что она его проверяет?

Олег вернулся к ней на диван, взял ее руку в свою и начал говорить:

– Мила… понимаешь… мне кажется, что это… не есть хорошо…

Она выдернула руку из его ладони и резким голосом уточнила:

– Не есть хорошо – это значит – плохо?

– Да…

– Почему?

– Честно?

– Конечно же, честно!

– Ну… ты только не обижайся… но я против нашего объединения как партнеров по модельному бизнесу…

– Да почему же?

– Потому что твои ткани… они уникальны… Они сами по себе произведения искусства… Да я тебе уже не раз говорил об этом! Понимаешь, для одежды из них не надо никакого особенного кроя. Более того, выкрутасы бессмысленны и даже вредны… Платья должны иметь самые простые линии, чтобы не терялась ткань. Не случайно ты делаешь еще и шали, шарфы, палантины… Еще можно наладить производство штор… покрывал… еще чего-нибудь такого, где ткань должна будет лежать или висеть сплошным полотном. А я… закройщик-фантазер, Милочка… Мне интересны новые возможности кроя, детали и даже их нагромождения. Твое искусство и мое… несовместимо… Понимаешь?

Конечно же, она все понимала, хотя в отличие от него считала, что детали из ее тканей вполне могли бы органично войти в его модели в качестве декоративных элементов. Но ее несказанно обрадовало то, что он, как оказалось, не покушается на «Иву». Неужели он и впрямь любит ее? Конечно, любит… именно ее… А почему, собственно, она недостойна его любви?! Она достойна! Она не хуже других!

Мила уже почти совсем собралась признаться ему в ответной любви, когда ей вдруг пришлось увидеть, как Олег разговаривает с клиентками и, главное, как ведут себя в его присутствии они. С того момента в душе Милы и поселилась страшная мучительная ревность. Ее мужчина, оказывается, принадлежал далеко не только ей. Он обворожительно улыбался еще и другим женщинам, делал им комплименты и даже целовал ручки. Если он и не возил, как утверждал, других женщин в свою квартиру на Васильевском острове, то вполне мог встречаться с ними в своем «Силуэте». В ателье у Олега был очень уютный кабинетик с мягким диваном, словно нарочно поставленным для эротических процедур, которые он наверняка принимает в качестве расслабления от напряженной работы.

Мила так ни разу и не сказала ему в ответ слов любви. Она вообще не была мастерицей говорить. Ей надо было родиться немой. У нее такие же ловкие и чувствительные руки, как у них. Она и занялась текстилем, потому что за этой работой можно было молчать. О любви Миле вообще ни разу в жизни говорить не приходилось, даже в юности, когда все направо и налево с легкостью бросали уверения в вечном чувстве. Сказать об этом Олегу было вообще немыслимо. Сначала Мила боялась попасть не в тон, сфальшивить. Потом стала бояться себя. Своей ревности. Боялась сорваться и полностью загубить собственную жизнь. Пока они не окончательно соединились с Романцом и иногда жили раздельно, каждый в своей квартире, она все же держала себя в руках. Казалось бы, когда еще ревновать, как не в отсутствие предмета? Но у Милы почему-то все получалось наоборот. Без Романца ревность в ее душе непонятным образом ужималась, ссыхалась в стручок, лопалась и исчезала, оставляя чуть едкий легкий дымок. Он выветривался окончательно к моменту возвращения Олега в квартиру Милы. А потом все начиналось сначала. По нарастающей. По усу параболы, направленной вверх. Чем невинней казалось лицо Романца, спящего в ее постели, тем в больших грехах подозревала его Мила.

После последнего конкурсного показа моделей, в котором принимал участие Олег, Мила совсем потеряла покой. Она не могла выставиться, потому что показ был объявлен неожиданно, в чем, собственно, и была его, как сейчас принято говорить, фишка. Модельеры в срочном порядке собирали коллекцию из того, что было у них в загашниках. Конкурс так и назывался: «Питерские закрома». Милины дорогие ткани нельзя было держать в закромах. Нельзя и изготовить в столь короткое время. Да и вообще последнее время дела салона авторской ткани «Ива» шли не очень хорошо. Мила понимала, что пора сделать очередной качественный рывок вперед, но все ее мысли занимал Олег. Вот ведь не зря она не хотела связываться с любовью. Знала, что пострадает ДЕЛО. Оно и страдало.

Конечно же, Олег Романец заслуженно взял приз «Питерских закромов», потому что пошел путем, отличным от остальных модельеров. Он не стал собирать в кучу однотипные модели, чтобы они представляли одну линию одежды. Он назвал свою коллекцию «Гардероб молодой горожанки», куда включил наряды для разных сезонов и на все случаи жизни.

Мила, которая присутствовала на показе в качестве зрительницы, бдительно следила за тем, что происходило вокруг Олега. Вокруг него вилось слишком много женщин! Слишком много! И одна краше другой! Модели, модельерши, богатые и не очень заказчицы, восхищенные зрительницы, представительницы прессы и телевидения… А он всем улыбался… Он был для всех открыт и доступен… Свой в доску… рубаха-парень… Сколько поцелуев… Сколько объятий… цветов… каких-то подарков в нарядных сумочках, пакетиках… коробочках…

На фуршете, который был после показа, Мила впервые вдруг застеснялась своего платья, сделанного из ткани «Ива». На фоне декольтированных туалетов других женщин, сшитых в основном из однотонных шелков, – на их фоне особо выгодно смотрелись бриллианты и иные дорогие камни, она, как ей показалось, выглядела по-маскарадному пестро и вульгарно. Олег не мог этого не заметить и наверняка весь фуршет мучился тем, что его спутница не в ладу с хорошим вкусом. Не случайно же после мероприятия он поехал не к Миле, а к себе, на Васильевский. Конечно, он отговаривался тем, что чертовски устал, но она-то понимала, в чем дело. И ей казалось, что эту очередную свою победную ночь он непременно проведет с кем-нибудь из питерского бомонда. С той, что в шелках и бриллиантах… Впервые ревность не утихла и при расставании. Все! Она приговорена к вечной, рвущей душу ревности!

Потом Романец вернулся к ней в квартиру, но Мила уже не могла успокоиться. Ей казалось, что она постоянно улавливает аромат другой женщины. А потом нашла этот конверт от письма Дарьи Александровны Сельвинской…

Мила еще раз взглянула на часы. До встречи с «Холмсом» оставалось три с половиной часа. Да, пожалуй, стоит поехать в «Иву» и потратить это время с пользой. Если Романец Милу бросит, к чему, собственно, все и идет, у нее опять не останется ничего, кроме ДЕЛА. Значит, ДЕЛОМ и надо заняться!

– Не хотелось бы тебя огорчать, подруга, но Тесакова все-таки нас бросила! – сообщила Геля, как только Мила переступила порог кабинета, который они уже давно делили на двоих. – Ольга уже давно косилась в сторону. Не зря я предлагала тебе повысить ей зарплату!

– Она работала не лучше других девушек, – отозвалась Мила. – Ну… а сбежала – скатертью дорога! У нас есть бумага, где Ольга давала подписку о неразглашении!

– Плевала она на эту подписку!

– Ну… как же… Мы ведь можем… – растерянно начала Мила, но Геля ее перебила:

– Да, кое-что мы сможем, если Тесакова откроет собственную фирму, которая будет выпускать ткани, подобные «Иве»!

– Ну вот! Я об этом и говорю!

– А она может и не выпускать!

– А что же тогда?

– Она может выгодно продать кое-какие наши секреты где-нибудь… к примеру… в Комсомольске-на-Амуре. А те граждане, которые в Комсомольске, никаких подписок не давали.

– Но технология…

– А они скажут, что до технологии сами додумались, – опять перебила подругу Геля. – Не одна ты такая умная!

– Но Ольга не все знает. Ты же в курсе!

– Ольга была с нами чуть ли не с самого начала, а потому могла уже до всего и своим умом дойти.

– Вряд ли, – с сомнением покачала головой Мила. – Ткань надо чувствовать и… любить, а Тесаковой этого не дано. Она всего лишь неплохой исполнитель.

– Но она может найти того, кто ткань чувствует так же, как ты, – не сдавалась Геля.

Мила вскинула на нее растерянные глаза и спросила:

– Ты что-то можешь предложить?

– Ничего! – Гелена безнадежно махнула рукой. – Я просто поставила тебя в известность – только и всего. Будем надеяться, что у Тесаковой ничего не получится.

– Да-а-а… пожа-а-алуй… – протянула Мила и, не без усилия заставив себя выбросить из головы предательницу, тут же начала о другом: – В общем так, Геля: через пару часов я еду к «Холмсу», а пока займусь доработкой панно для кинотеатра. Тебя прошу позвонить в мебельный салон «Уют».

– Что еще за «Уют»? Первый раз слышу.

– Они только что открылись, на проспекте Стачек. У них огромные и абсолютно голые окна.

– Хочешь предложить им шторы? – сразу догадалась Геля.

– Да.

– А если…

– Никаких «если», Гелька! Ты обязана их заинтересовать. В конце концов, можно предложить, что мы «оденем» их окна шторами на продажу. Пусть висят с ценниками в качестве образцов!

– Окна, говоришь, огромные?

– Огромные!

– Тогда мы потерпим колоссальные убытки, если никто эти шторы не купит!!

– Да, но если покупатели все же заинтересуются нашими тканями, то… В общем, не мне тебя учить! Давай-ка лучше работать! Тем более что у меня сегодня вообще очень мало времени…

– Переживаешь? – осторожно спросила Геля.

– Естественно, – тяжело вздохнув, отозвалась Мила.

Из «Ивы» Мила выехала в четверть двенадцатого. Она похвалили себя за то, что не стала ждать полудня дома. За работой отвлеклась от дум об Олеге, Дарье Александровне Сельвинской и о предательнице Ольге Тесаковой. Даже предстоящее свидание с детективом беспокоило ее уже гораздо меньше, чем с утра. Да и в самом деле, что она потеряет, если обратится к частному сыску? Ничего, кроме денег. Зато приобретет ценную информацию. Возможно, что наличие в жизни Романца Дарьи Александровны объяснится как-нибудь очень тривиально, и она, Мила, наконец перестанет мучиться ревностью и даже наконец выйдет за Олега замуж. При мысли о замужестве с любимым человеком у нее сладко замерло сердце. Даже, возможно, позволит себе ребенка… Хотя… в ее-то годы…

Если бы сыскное агентство находилось в обшарпанном полуподвальном помещении, Мила даже не стала бы в него заходить. Так она решила с самого начала. Даже условившись о встрече, она допускала, что не станет связываться с сыскарями из подвала. Серьезная фирма должна себя уважать и не жалеть денег на приличное помещение. К радости Милы, контора «Шерлок Холмс» находилась на шестом этаже многоэтажного современного офисного центра с вертушкой и секьюрити у входа, с бесшумными скоростными лифтами и красивыми лапчатыми растениями у окон.

– Владимир Юрьевич вас ждет, – приветливо кивнула Миле юная секретарша. Она нажала кнопку связи и, продолжая улыбаться, четко произнесла: – Владимир Юрьевич! К вам Людмила Леонидовна Ивина.

Видимо, получив разрешение ввести в кабинет посетительницу, девушка выпорхнула из-за компьютерного стола легкой стрекозкой и поспешила открыть перед Милой дверь.

Владимир Юрьевич Цебоев, глава частного детективного агентства «Шерлок Холмс», приветствуя Милу, приподнялся над своим столом и широким жестом указал ей на мягкое кресло, обитое черным велюром. Мила почему-то с неудовольствием подумала, что церемоний слишком много. Конечно, ей не хотелось связываться с палеными подвальными сыщиками, но и подобная галантность несколько настораживает. Хотя… если проводить аналогии с настоящим Шерлоком Холмсом… Тот ведь на скрипке играл…

Когда настал момент переходить к тому вопросу, ради которого она, собственно, и пришла в сыскное агентство, Милу опять сковали неловкость и смущение. То, что она намеревалась сделать, меткий на язык русский народ называл копанием в грязном белье… В данном случае копание будет, конечно, не в чужом белье, а в своем собственном, но… все же посторонний человек, пусть и по долгу службы, будет его самым тщательным образом разглядывать и нюхать.

– Вы напрасно смущаетесь, – неожиданно сильным баском произнес Владимир Юрьевич. – Как уже было сказано, мы гарантируем полную конфиденциальность нашего разговора и всех последующих за ним действий.

Мила вскинула на него глаза и наконец рассмотрела. Частный сыщик Цебоев оказался очень… круглым человеком… то есть плавно закругленным со всех сторон… У него было добродушное широкое лицо, откинутые со лба назад волосы неопределенного пегого цвета и покатые пухлые плечи, туго обтянутые светлым пиджаком. Даже кончики толстых бледно-розовых пальцев, в которых он крутил ручку, были сильно скруглены, чем напоминали диетические сосиски. Мила подумала, что это все как-то не годится для сыщика. У Холмса был выразительный череп… Хотя, если вспомнить, к примеру, Эркюля Пуаро… Впрочем, все это к делу никак не относилось…

Кругло-розовый Цебоев спокойно ждал, пока взбудораженная посетительница придет в себя. Конечно же, Мила была далеко не первой из тех, кто нервничал перед ним. Он наверняка давно привык к исходящим от заказчиков флюидам смущения, тревоги и стыда, а потому никак на них не реагировал. Мила почувствовала, как у нее начали разгораться щеки. Одну из них она закрыла нервно подрагивающей ладошкой, тяжко вздохнула и начала излагать собственное дело.

– Насколько я понял, из доказательств у вас только письмо, которое вы нашли в кармане Олега Станиславовича Романца, – сказал Владимир Юрьевич, когда измученная Мила наконец закончила.

Она вздрогнула. Неужели этого мало? Неужели ему хотелось бы, чтобы Мила достала из кармана Олега женские трусики или бюстгальтер?

– Да, у меня только письмо, – сказала она и впервые посмотрела в глаза детектива. Они были светло-голубыми и какими-то отсутствующими. По ним совершенно невозможно было понять, о чем он думает. Но, может быть, у детектива и должны быть именно такие глаза и непроницаемое лицо?

– Вы принесли его с собой? – спросил он.

– Конечно, – невнятно ответила Мила, у которой все еще сводило скулы от стыда. Она суетливо покопалась в сумочке, с трудом отыскала среди кучи ненужных бумажек неприлично смятое письмо и протянула Цебоеву.

Он быстро и, как показалось ей, бесчувственно пробежал его глазами и опять спросил:

– А конверт? Был ли конверт?

Миле пришлось рассказать, куда делся конверт.

– Адрес вы помните?

– Только улицу – Оружейная.

– А что-нибудь о Сельвинской вам самой удалось узнать? – Цебоев продолжал допрашивать Милу совершенно бесстрастно, что ей не нравилось. Ей казалось, что человек должен загораться предложенным ему делом, как всегда горела она, приступая к разработке нового узора или к совершенствованию технологии. Она с трудом сдерживала себя от того, чтобы не вырвать из сосисочных пальцев Владимира Юрьевича письмо и не уйти, выразительно хлопнув дверью.

– Видите ли… мы… с подругой позвонили в телецентр… – И Мила рассказала ему все, что узнала по телефону Геля.

– Имя вашей подруги?

– Геля… Гелена Короленко…

– Фотографию Романца вы принесли?

Миле хотелось предложить ему не придуриваться, потому что всякий знает, как выглядит человек, входящий в пятерку самых модных модельеров Санкт-Петербурга, но она не сказала ничего. В конце концов, ее соседи по подъезду никак не реагируют на Романца. Похоже, им, занятым своими бесконечными личными делами, даже не приходит в голову, что Милин мужчина – тот самый… Еще бы! Разве «тот самый» может жить с ними в одном подъезде! Ну… разве что слегка похожий на Романца… Сам Олег никогда не стремился к тому, чтобы его узнавали. Одевался очень просто и неброско, был со всеми приветлив и улыбчив, но всегда умудрялся уходить от разговоров – по-простому, по-соседски.

Еще раз порывшись в сумке, Мила выложила на стол, как ей казалось, самую лучшую фотографию Олега, где он был снят на фоне гобелена под названием «Ночь», который Мила тоже считала лучшей своей работой.

Цебоев вложил письмо Сельвинской и фотографию Олега в светло-голубую, под цвет собственных глаз, пластиковую папочку с белой кнопкой и надписью на бумажном уголке сбоку: «Дело Ивиной Л.Л.». Припрятав папочку в один из ящиков стола, он сказал:

– Ну что ж! Пока у нас есть все, что нужно для работы. Мы тут же сообщим вам, как только появятся первые сведения. Но если по какой-то причине Олег Романец в течение недели никак не проявит свои симпатии к другим женщинам… не будем обсуждать причины этого… – сразу же предупредил он Милины возражения. – Придется по самому классическому образцу спровоцировать его на контакт с… назовем ее… подругой… да, пока подругой…

– Это как? – растерянно спросила Мила.

– Вы объявите Романцу, что уезжаете из Петербурга на несколько дней. У вас есть возможность уехать?

– Да… конечно…

– Ну вот и славно. Кстати, совершенно необязательно на самом деле уезжать. Можно отсидеться, например, у родственников.

– Нет-нет! Ни в коем случае! – поспешила сказать Мила. – Я не хочу их впутывать в мои личные дела! Но у меня есть подруга, хорошая… давняя… проверенная…

– Вот подруг я вам не посоветовал бы…

– Это потому, что вы не знаете мою подругу!

– Зато я хорошо знаю людей вообще, Людмила Леонидовна, – улыбнувшись лишь уголками губ, сказал сыщик и долгим взглядом посмотрел ей в глаза. Мила почему-то смутилась и как-то чересчур жалко промямлила:

– Сколько я вам должна?

– Снежана, моя секретарша, скажет вам, сколько стоит час моего времени, времени наших агентов, и объяснит, на какие расходы вам придется пойти в ближайшем же будущем.

Владимир Юрьевич встал из-за стола, церемонно склонил голову в легком поклоне и строго, как директор школы, прощающийся с родителями проштрафившегося ученика, произнес своим сильным, хорошо поставленным голосом:

– Всего хорошего, Людмила Леонидовна. Мы будем держать вас в курсе расследования.

Людмила Леонидовна еще более жалко кивнула и постаралась как можно скорее покинуть этот весьма негостеприимный кабинет. При этом она чувствовала на своем затылке пристальный взгляд сыщика вплоть до того момента, пока за ней не закрылась дверь его кабинета.

В общем, Миле все не понравилось. Встреча с детективом произошла не в том ключе. Ей казалось, что Цебоев должен был бы гораздо живее и заинтересованнее откликнуться на ее беду. В конце концов, она же будет платить ему деньги, и немалые. Вот если взять, к примеру, врачей из частных клиник! Они за деньги чуть ли не из своих халатов выпрыгивают, чтобы произвести хорошее впечатление. После этого им даже прощаешь, что лечат не слишком хорошо. Душевность – она многое искупает. А Цебоев стильную Снежану себе завел… Нет чтобы какую-нибудь уютную Мариванну… или, на худой конец, миссис Хадсон…

После посещения сыскного агентства Мила чувствовала себя не в своей тарелке. Ей казалось, что она только что совершила тягчайшее преступление. Она предала Олега, который ей доверяет. Как теперь смотреть ему в глаза? Как отвечать на его поцелуи? Хотя… он ведь совершенно спокойно смотрит в глаза ей, хотя занимается любовью еще и с какой-то Дарьей Александровной Сельвинской! Возможно, что и не с ней одной!

Как Мила ни уговаривала себя, что все сделала правильно, выдержать взгляды Олега в этот вечер так и не смогла. Сославшись на головную боль, она легла в постель виноватым лицом к стенке. Олег какое-то время еще послонялся туда-сюда по квартире и завалился к Миле под бочок, зарывшись лицом ей в волосы. Она не шевельнулась. Романец заснул первым, жарко дыша ей в шею. Может быть, у него все же чистая совесть? Если частный сыщик, Цебоев Владимир Юрьевич, это докажет, счастливее Милы не будет никого на свете. А Олег… Олег никогда не узнает, что она на полном серьезе подвергала его искренность сомнению. А говоря иначе – предала.

В конце следующей недели, когда Мила уже начала радоваться тому, что Олег «никак не проявил своей симпатии к другой женщине», ей позвонил Цебоев и предложил встретиться. Мила согласилась и остаток времени до встречи с сыщиком провела в таком нервном напряжении, что у нее начали непроизвольно съезжать набок губы.

Вместо того чтобы сразу выложить Миле то, что выяснил, Владимир Юрьевич долго копался в ящиках стола, перекладывая туда-сюда какие-то бумаги, и даже поменял местами настольный календарь с пачкой ядовито-желтой бумаги для заметок.

– По-моему, вы тянете время, – дрожащим голосом заметила ему Мила. – Неужели то, что вы узнали, настолько ужасно?

– Нет, собственно, не ужасно… – ответил он и сложил ровной стопочкой журналы, которые до этого валялись на краю его просторного стола в полном беспорядке. – Просто Оружейной улицы в Петербурге нет.

– Как это нет?! – возмутилась Мила. – Я же видела адрес на конверте: Санкт-Петербург, улица Оружейная…

– В Петербурге есть улица Оружейника Федорова…

– Нет-нет! При чем тут какой-то Федоров? – возмущенно перебила его Мила. – Уж Федорова я запомнила бы…

– И, тем не менее, просто Оружейной улицы у нас нет. Можете сами посмотреть по карте города. – Владимир Юрьевич придвинул к ней толстый справочник.

Мила с ужасом взглянула на уже изрядно потрепанную книгу, отрицательно покачала головой и промямлила:

– То есть вы ничего не узнали…

– Нет… почему же… Вот посмотрите… – Цебоев достал из выдвижного ящика стола ту самую голубую папочку с надписью «Дело Ивиной Л.Л.» и извлек из нее пачку фотографий, которую протянул Миле. Она неохотно взяла ее в руки.

– Вы посмотрите, посмотрите, – вынужден был еще раз предложить ей сыщик, потому что Мила никак не могла заставить себя взглянуть на фотографии. Она очередной раз тяжело вздохнула и все-таки принялась перебирать яркие снимки:

Олег входит в подъезд дома.

Крупная кирпичная кладка, на которой табличка с надписью: «ул. Разъезжая 17». Не Оружейная…

Олег выходит из подъезда с миловидной женщиной лет тридцати.

Олег обнимает эту женщину и тянется губами к ее щеке.

Женщина обнимает Олега.

Они вместе садятся в его машину.

Олег с мальчиком-подростком стреляют в тире.

Олег с этим же мальчиком в кафе.

Олег, мальчик и все та же миловидная женщина лет тридцати идут по улице и улыбаются.

– Кто это? – прошептала Мила, ткнув пальцем в миловидную женщину.

– Это Кострикова Зоя Сергеевна, – охотно отозвался детектив, любовно оглядывая снимки.

– Зоя Сергеевна… – зачем-то повторила за ним Мила. – А где же Сельвинская Дарья Александровна?

– Дарья Александровна Сельвинская не зарегистрирована среди жителей Санкт-Петербурга.

– Как не зарегистрирована? – окончательно испугалась Мила. Неужели конверт и письмо ей примерещились на почве ужасающей ревности? Нет… этого не может быть… Гелька ведь тоже видела письмо… Она и газету с адресом конторы «Шерлок Холмс» подсунула…

– Не зарегистрирована, и все, – твердо ответил Цебоев. – Может быть, она живет без прописки? Снимает квартиру на птичьих правах?

– Я… я не знаю… А эта… Зоя… она кто? Любовница… – Мила с большим трудом произнесла это слово при постороннем, хотя уже сто раз проговаривала его мысленно. Сыщик сделал вид, что не заметил ее сорвавшегося голоса, и с удовольствием объяснил:

– Зоя Сергеевна Кострикова – бывшая жена Олега Станиславовича Романца. Разве он не сообщил вам, что был женат?

– Сообщил, но… В общем, он говорил, что женитьба была ошибкой юности, что они с бывшей женой не общаются…

– Как видите, общаются!