Перепрыгнуть пропасть Прашкевич Геннадий
– Он – типичный деструктор.
Экран неработающего телевизора снова осветился, но тут же заполнился черной мглой. Непроницаемой, ужасной. Сквозь нее прорезались смутные очертания знакомых и незнакомых созвездий, потом медленно всплыла крошечная планета, очень напомнившая Петрову Землю – нежной голубизны, вся в океанах и в материках.
Он зачарованно всматривался в планету.
– Наверное, она густо населена?
– Была населена, – хмыкнул Коротышка.
– Почему – была? Там что-нибудь изобрели такое?
– Верно мыслишь.
Петров содрогнулся.
Материки прогнулись, как от удара.
По горным хребтам молниями побежали черные трещины. Океаны выплеснулись на раскалывающиеся берега. Прекрасная планета разбухла, окуталась облаком белого пара и розоватой непрозрачной пыли.
И страшно лопнула.
Теперь только долгая, как метла, комета несла свой роскошный хвост сквозь непроницаемую мглу экрана.
– А где звук?
– Звука не было.
– Но я видел взрыв. Планету явно взорвали.
– Ты не ошибся. Но взрыв был бесшумный.
– Как это?
– А так, – весело объяснил Коротышка. – Этот придурок… – Он произнес какое-то невозможное неземное имя, – …изобрел бесшумную взрывчатку.
Петров поежился.
Ему неприятно было узнать, что где-то существуют бесшумные взрывчатые вещества. Еще неприятнее было узнать, что Коротышка и Длинный тоже держат его за придурка. В моих Листках, на всякий случай заверил он, ничего такого нет.
И добавил:
– В них только личное.
Он, конечно, лгал. Записи в его дневнике, несомненно, заинтересовали бы Светку. Ирку тоже. А Соньку тем более. И до Длинный это дошло. Он многозначительно кивнул в сторону экрана:
– Этот придурок тоже считал, что его изобретение является личным. Он вроде бы изобрел не бесшумную взрывчатку, а всего лишь средство для чистки жвал.
7
Возвращаясь к событиям той ночи, Петров утверждает, что именно после гибели прекрасной голубой планеты он впервые ощутил пыльный неуют своей захламленной квартиры, одиночество, пятна на обоях, исцарапанную живым деревом стену. Он впервые остро осознал, что кустик живого дерева убегает вовсе не от него, а потому, что хочет всего лишь понежиться под Солнцем. Он впервые понял, почему сердились на него бывшие жены, когда, приходя с работы, он разбрасывал одежду по всем углам. И совсем остро уколола его мысль о том, что записи в его невинном дневнике в каком-то другом месте и при других условиях могут послужить чем-то ужасным, вроде той бесшумной взрывчатки, которую предполагалось использовать для чистки жвал.
Тут рассказ Петрова становится сбивчивым.
Он якобы попросил ребят убрать с газона быка.
– Да ты что, – разочаровал его Коротышка. – Это твой бык. Нам он не принадлежит. Мы никогда не трогаем чужого. У нас нет на это никаких прав. Попроси нКва. Он тебе не откажет.
– А где я его найду?
– Сам явится.
– Когда?
– Этого мы не знаем.
– Что же мне теперь сидеть в квартире?
– Наверное, – пожал плечами Коротышка. А Длинный добродушно добавил: – Да плюнь ты. Преувеличивает этот нКва. Какие там десять лет! Бык за окном распадется лет через пять, ну, может быть, через семь.
Горькая пилюля, но Петров ее проглотил.
Выпроводив гостей (лимит их прав действительно был исчерпан), он, наконец. сварил кофе. В зеркале, куда он случайно глянул, уставился на него типичный деструктор. Странные мысли приходили в голову Петрова. Этот нКва не так уж и преувеличивал. Выходило так, что продуценты действительно веселые парни. Они наводят мосты, согласуют несогласуемое. Они создают органику, самовоспроизводятся. А деструкторы слишком уж серьезные. Разводят мосты, рассогласовывают согласуемое. Они, в конце концов, даже уничтожают органику, не желая самовоспроизводиться.
Петрову стало так горько, что подсадной Гриб его уже не удивил.
Живое дерево, пользуясь подавленным состоянием Петрова, конечно, покинуло положенное ему место, и в керамическом горшке уверенно разместился крупный гриб привлекательного защитного цвета. Петров потянулся было к валяющемуся среди книг определителю грибов, но Гриб присоветовал:
– Не теряй время.
И не без гордости представился:
– Болетус аппендикулатус!
Непонятно, как он выговаривал слова, но Петров слышал каждое. И понимал, что Гриб не врет. Точно, Болетус аппендикулатус. С таким роскошным названием можно смотреться и на столе бедняка и на столе миллиардера.
– Тебе-то чего надо?
– Листки! – потребовал Гриб.
– Вы что там все психи?
– Все или нет, не знаю, – заметил Гриб, – но кашу заварил ты.
– Не хами, – одернул его Петров. – А то пущу тебя на омлет с грибами.
– А я под напряжением.
– Ничего. Заземлим.
Вместо ответа с плотной опрятной шляпки Гриба одна за другой снялись три плавных шаровых молнии, каждая величиной с кулак. Одна ободрала амальгаму с настенного зеркала, вторая прошла в опасной близости от головы Петрова (волосы при этом трещали и вставали дыбом), а третью Гриб красноречиво вернул в себя.
– Ты откуда явился?
Петров все еще надеялся незаметно извлечь дневник из-под подушки и надежно перепрятать.
– С Харона.
Гриб немного бравировал своими познаниями.
Как понял Петров, мир Большого Разума начинается со шлюзовой камеры на маленькой планете Харон, витающей за Плутоном, и уходит в бесконечность. Сотрудники Контрольной базы (к ним относились неизвестные в кожаных пиджаках и сам Гриб, но не нКва) никогда не сидят без дела. То тут, то там, то на той, то на этой галактике смышленые серьезные парни, такие, как Петров, сами того не ведая, изобретают то бесшумную взрывчатку, то еще какую-то гадость, а то сочиняют Листки.
Вообще, заметил Гриб, мы делаем на Хароне много хорошего.
Земляне, правда, начали подозревать о существовании планеты за Плутоном. Астроном У. Бензел из Техасского университета, того, что в Остине, и астрофизик Д. Тоулен из Гавайской обсерватории зафиксировали периодическое изменение блеска Плутона, так что, похоже, местоположение Контрольной базы вскоре придется менять.
– У нас что? – вдруг дошло до Петрова. – Контакт разумов?
– Ну, вот еще, – фыркнул Гриб. – Истинный Разум не ищет слабых или сильных. Истинный Разум, как правило, ищет равных себе. Когда дело дойдет до контакта, обещаю, он будет всеобщим. Если мы решимся на Контакт, то вступим в отношения сразу со всеми. С учеными и преступниками, с политиками и художниками, с нищими и миллионерами, с социалистами и бандитами, с мальчиками и девочками. Можешь продолжить сам.
– А почему сразу со всеми?
– Как это почему? – удивился Гриб. – Вступи я с тобой в Контакт, тебя тут же упекут в психушку. А вступи я в контакт с серьезными учеными, они не поверят мне.
Они помолчали.
Получалось так, что Листками интересуются не зря.
Для землян Листки, в общем, не представляют особой опасности, но если такие типы, как нКва, вывезут Листки в область Неустойчивых миров, последствия для Вселенной могут оказаться непредсказуемыми. Может замедлиться скорость света, или гравитационная постоянная изменит значения. Так что, лучше передать Листки мне, предложил Гриб. Он якобы знает в глубине Космоса один невзрачный коричневый карлик. Внешне, конечно, невзрачный. Но Листки там будут храниться надежнее, чем где либо еще. Чем, например, в сейфе швейцарского банка. В принципе, для него, Гриба, не проблема саму квартиру Петрова превратить в надежный сейф, оставив Петрова в роли вечного хранителя. В общем совсем небольшое вмешательство и о Петрове забудут даже бывшие жены.
– Неужели ты способен на такое?
Гриб не ответил. Посчитал ответ ниже своего достоинтства.
– Я сын своей страны! – неожиданно выкрикнул Петров.
– А я – отец моей страны, – не сплоховал Гриб.
В какой-то момент Петрову показалось, что странный гость над ним измывается, даже провоцирует. Вот полезет Петров возражать, а Гриб шваркнет его шаровой молнией. Поди потом докажи. Квартира не ремонтировалась лет десять, электропроводка запущена.
– Ну, ладно. Ну, сын страны. Ну, ставишь серьезные эксперименты, – зашел Гриб с другой стороны. – Если получишь живое вещество из неорганики, я первый тебя поздравлю. Но зачем серьезному парню, занятому происхождением жизни на Земле (естественным путем), эти Листки? Они унижают разум, сковывают волю. Владея Листками, ты испытываешь неловкость. Забудь о Листках, и ты здорово продвинешься в исследованиях. Ты уже на верном пути. Ты осознал роль глин в сложном образовании живого. Благодаря энергии, высвобождающейся в ходе радиоактивного распада, именно глины становились мощными химическими фабриками, массово производившими некое сырье, необходимое для формирование первых органических молекул.
– Не пересказывай мои идеи, – обиделся Петров.
– Что твое, то твое, – согласился Гриб. – Но никогда не лишне приобрести что-нибудь.
– Ты же бродишь рядом с Открытием, – так и лез он в душу. – Ты, можно сказать, в двух шагах от него. Отдай Листки. Ты перестанешь отдавать досуг печальным мыслям о прошлом. Решайся. Ты ведь из тех, кто может перепрыгнуть пропасть.
Петров расстроился.
Он смотрел на портрет Академика.
Отдать Листки? А если все затеяла Сонька?
Перепрятать их надежнее? А если дневник впрямь содержит нечто такое, что пострашней бесшумной взрывчатки? От себя он не стал скрывать, что втайне его прельщала и мысль о постоянном сотрудничестве с другими мирами.
8
В этом месте рассказ Петрова становится совсем невнятным.
На него якобы здорово действовало присутствие черного быка на газоне. Он прекрасно знал, что не пробежит стометровку быстрее быка. Потому якобы и сказал, что надо подумать.
– Правильно! – обрадовался Гриб. – Ты думай. Я подожду. У меня есть свободное время. Пару тысяч лет я всегда могу сэкономить.
Тогда Петров опять набрал мой номер.
– Подойди к окну, – попросил он меня. – Что ты там видишь?
Я решил, что внизу стоят занудливые приятели Петрова, посланные им за выпивкой, и босиком, старый радикулитчик, пошлепал к окну.
– Пять утра… Все спят… Ничего там нет… – проклинал я Петрова. – Нет, погоди… Кажется, бык гуляет… Точно… Здоровый черный бык… Может, сбежал из опытного хозяйства?…
Петров горестно усмехнулся
Он, видите ли, позвонил мне не просто так.
Ему, Петрову, видите ли, именно в пять утра пришло в голову, что, скажем, кроме скорости света, заряда и массы электрона, массы атома водорода, кроме общеизвестных постоянных плотности излучения, постоянных гравитационной и газовой, кроме там, занудливо перечислил он, постоянных Планка и Больцмана, в Большом космосе вполне могут действовать и еще какие-то физические законы… или силы… пока неизвестные нам…
– Например, постоянная твоих ночных звонков, – нетерпеливо заметил я, переминаясь на холодном полу.
– Я не о том… – огорчился Петров. – Ты должен понять… Ты же писатель… Разве ты никогда не замечал, что природе свойствен некий юмор?… Вдруг собака подпрыгнет как-то боком, как-то особенно. Удод встопорщит перья, корявый пень выступит необыкновенно. Или в необычном ракурсе выявится складка горы, смешная до безобразия. А то забавные силуэты над вечерним болотом… Знаешь, – сказал он. – Я готов допустить, что Вселенную пронизывает особое излучение. Некие волны, не фиксируемыми нашей аппаратурой.
– Что еще там за волны?
– Ну, не знаю… Приборы их не фиксируют… Но мы-то чувствуем… Скажем, Ю-волны… Как тебе такой термин?… Может, именно их присутствие придает нечто смешное особенностям рельефа или смеющейся морде… Может, это реликтовые волны… Может, они возникают в процессе Большого взрыва, в самые первые доли секунд рождения Вселенной, а потом придают ей устойчивость?
– Зачем это природе?
– Не знаю.
9
Петров сжег Листки.
Он сделал это прямо в квартире.
Он сидел на диване, выдирал листы дневника и жег их в большом эмалированном тазу. Гриб здорово возмущался. Он даже пускал шаровые молнии. Но метил не в Петрова. На это у него не было прав. Просто испортил квартиру, так не понравилось ему принятое решение. Но я думаю, что Петров прав.
Представьте себе первичную Землю, совсем молодую, буйную, как любая молодость. Дикие хребты, пульсирующие огнем вулканы, моря, вскипающие под раскаленными потоками лавы. Чудовищная тьма, пронизанная зигзагами молний.
Тут не до смеха.
Тут даже мертвый минерал хохотнет от жути.
А, может, это и входит в Великую Программу?
Может, это и является первым толчком? Может, без таких вот реакций жизнь возникнуть не может?
Идея сумасшедшая, но, согласитесь, не лишена изящества.
А то, что черный бык рыл газон копытом, а квартира Петрова обезображена шаровыми молниями, а гимн вселенских мух действительно существует (см. книгу поэта М. Орлова), я подтверждаю.
«Вчера в мой аквариум заплыла маленькая шведская субмарина».
Ржать Петров начинает первым.
Теперь он знает массу таких нелепых историй, в том числе и про Академика.
А в последнее время я все чаще встречаю Петрова в обществе Ирины, бывшей второй жены, женщины, оставившей его как раз по причине невероятной серьезности. Каждая последующая жена всегда немного хуже предыдущей, утверждает Петров и опять начинает ржать первый.
Что-то изменила в нем та ночь.
Его теперь тянет исключительно к продуцентам.
«Обвиняемый, почему вы начали стрелять в своего приятеля?» – «Я решил, что это лось». – «И когда вы поняли, что ошиблись?» – «Когда он начал отстреливаться».
Не знаю, что там и как, но Петров перепрыгнет пропасть.