Когда-нибудь я ее убью Казанцев Кирилл

Егор завалился боком на сиденья, вжался в них, затаил дыхание и следил за перемещениями тюринской макушки, обтянутой черной шапкой. Та мелькнула справа, исчезла, точно дядя присел на корточки, потом показалась впереди, перечеркнутая трещиной, и неторопливо двинулась влево. Остановилась там под зеркалом у двери, шевелилась, то появлялась, то пропадала из виду, и чем там Тюрин занимался, и вообще какая нелегкая его сюда принесла, можно было только гадать.

Егор лежал, едва дыша, и больше всего боялся, что Тюрин сейчас откроет дверь и засунет нос в кабину. Нет, обезвредить его труда бы не составило, но паскудник мог банально удрать и воплями переполошить всех на подстанции. Поэтому Егор лежал, слившись с неприятно холодными креслами, косился на водительскую дверцу и мысленно прикидывал, как бы, в случае чего, ударить так, чтобы Тюрин и пикнуть не успел. Дверца скрипнула, подалась наружу, Егор поджал колени, приготовился к броску и выдохнул — Тюрин с силой грохнул дверью, подергал ее по-хозяйски, пнул колесо и потопал прочь.

Егор сел, выдохнул, посмотрел в зеркало назад — никого, Тюрин ускребся куда подальше, путь свободен. Егор повернул отвертку в замке зажигания, и «газель» вздрогнув для порядка, все же завелась. Бензин в баке еще оставался, по прикидкам до пригорода должно было хватить и обратно, хотя бы на полдороги… Ну, была не была. Он выехал из гаража кормой вперед, развернулся, едва не влепившись и без того покореженным бампером в мокрый бок дремавшей во дворе «Скорой» и вылетел за ворота, погнал по улице под грохот плохо закрытой двери.

Город проскочил без проблем, остановился у заколоченного поста ГАИ, закрытого еще лет десять назад, посигналил. Из леса за постом первым показался Роман, он обернулся на ходу и помог Вике перебраться через поваленное дерево, первым же оказался у машины, обежал ее, глянул на Егора через лобовое стекло и кое-как открыл дверцу. Пропустил Вику в салон, кинул следом набитый чем-то мягким черный пакет и пару минут пытался закрыть перекошенную дверь.

— Зараза! — выкрикнул он после очередной неудачи. — Не закрывается, перекосило на фиг! Что за машина, ты ее где взял, на какой помойке?

— В гараже, — огрызнулся Егор, — другой не было, извини. Не нравится — оставайся, мы сами поедем.

Обернулся в салон, глянул на Вику: та сидела на лавке у стенки, оглядывалась с вовсе уж потерянным и испуганным видом, но молчала. Посмотрела на Егора, попыталась улыбнуться, но отвернулась, вцепилась обеими руками в скобу на стене, когда «Скорая» взяла с места. И ни звука, как обещала вчера, поддавшись на уговоры поехать в местную психбольницу. Вопросов, судя по глазам, у девушки было много, но Егор ее сразу предупредил:

— Я сам толком ничего не знаю. Рассказал тебе все, извини, больше пока нечего. Ты, главное, не ори, когда брата увидишь, и не подходи к нему.

Вроде договорились, Вика обещала сделать все, как ей сказано, и вот выполняет, кутается в свою несерьезную короткую шубку и молчит, ждет, куда на этот раз ее «Скорая» вывезет. А та летит по левой полосе на скорости за сотню, летит через метель к повороту в пятнадцати километрах от города, к повороту с указателем «МОПБ № 5». Она же местная «дурка», где в свой черед побывали все городские алкоголики и наркоши, в том числе и информатор Романа, и не наврал. Психушка встретила здоровенным глухим забором с колючкой поверху, красно-белым полосатым шлагбаумом и будкой, где за окном, как показалось издалека, громоздился охранник. Егор сбросил скорость и покатил к воротам, объезжая колдобины и ямы в асфальте, а попутно гадая — сейчас вывалится лобовое стекло, что уже шевелится, как живое, или подержится еще немного?

— Стой, — Роман достал мобильник и набрал короткий номер. Дождался ответа и перебил басовитую сонную скороговорку, что донеслась из трубки, заговорил безмятежно, так, словно речь шла о чем-то неважном и простецком, не стоящем особого внимания:

— Доброе утро. Сообщаю, что в здании психиатрической больницы находится взрывное устройство, это боеприпас, масса взрывчатого вещества пять килограммов. Через час оно сработает. Всего доброго.

Отбился, не слушая, что там лопочет спросонья оперативный дежурный местного УВД, вытащил из мобильника симку и согнул ее пополам. Та треснула, но Роман не унимался, успокоился только, полностью истребив вещдок, выкинул куски картона и «фольги» в окно. Ветер немедленно растащил их во все стороны, лишив следственные органы малейшей возможности установить личность «террориста».

— Не много — пять кило-то? — спросил Егор, наблюдая за будкой и елками за забором. — Порвет же всех в клочки, половины не хватит, если соберут. Днище танка пробить можно… Полкило бы за глаза хватило.

— Нормально, — Роман перегнулся в салон, взял у Вики пакет и вытащил из него синюю куртку, как две капли воды похожую на спецуху, что Егор проносил почти полгода.

— Одеваемся, — Роман сбросил свою одежку и командовал, пока оба переодевались, а Вика прятала их вещи в пакет:

— Подъезжаешь, останавливаешься и молчишь, говорить буду я. А ты, — это уже относилось к Вике, — сидишь тихо-тихо, тебя тут нет. Я скажу, когда выходить. Поехали.

Развалился на сиденье, запахнул «маскхалат» и прикрыл глаза с таким видом, будто надоело ему все до чертиков, и больше всего сейчас хочется поехать домой, накатить водки грамм сто и лечь спать, и спать сутки, не меньше.

Охранника одолевали те же мечты, он вывалился из будки и сонно таращился на «Скорую», на заспанного врача и насупившегося водителя. Здоровый, как слон в попоне, красномордый дядя глянул на номер «газели», на покрытое сеткой трещин лобовое стекло и подошел к Роману.

— Открывай, — зевнул тот, — новенького привезли, свежатинку. Псих отменный, качественный, ваш клиент. Давай быстрее, он мне надоел.

Охранник не торопился, разглядывал помятый бампер, дыру вместо фары, вдавленную решетку радиатора, насладился зрелищем и выродил, наконец, буркнув недовольно:

— К кому? По какому вопросу? Ваши к нам не ездят. Без разрешения главврача пропустить не могу.

Ага, без разрешения он не может, а времени, между прочим, шестой час утра. Можно подумать, что главврач круглые сутки сидит у себя в кабинете и ждет, когда в его владения очередного психа привезут и сам познакомиться выйдет. Но Роман по этому поводу нервничать не стал, зевнул еще раз, уже искренне, достал из внутреннего кармана спецухи какие-то бумажки, поглядел в них с умным видом, пошелестел и заявил:

— Ладно, уговорил, мне же легче. Я сейчас развернусь и уеду, а этого обратно не повезу, я тебе не такси. В лесу выпущу, пусть погуляет, а его родственники потом с тобой разбираются.

Прищурился, прочитл, что написано на бейдже, криво висящем на могучей груди охранника, и сделал вид, что записывает его фамилию. В салоне что-то грохнуло, зазвенело, Егор с Романом обернулись синхронно и крикнули:

— А ну, тихо там!

Вика прижала ладони к губам и еще раз врезала локтем по дверце, та загрохотала, охранник окончательно проснулся и не сводил с машины глаз. Егор глянул на часы: с момента звонка прошло пять минут, скоро тут будет не протолкнуться от ментов, эфэсбэш-ников и прочей публики, что выезжает на место предполагаемого теракта после таких вот сообщений. Времени в обрез, а этот дядя кобенится, так и тянет выйти и по душам с ним поговорить. Егор опустил стекло и сказал лениво:

— Врача зови, чтобы отказ от госпитализации подписал, и я уеду. Я тебе тут торчать целый день не нанимался. Звони давай, у меня скоро смена заканчивается.

Охранник сплюнул на снег и потащился в будку, буркнул на ходу «тебе надо — сам и ищи», грохнул дверью. Шлагбаум дрогнул и поднялся, «газель» плавно тронулась с места и покатила по расчищенной от снега дороге мимо старых толстых с потрескавшейся корой деревьев к первому желто-белому корпусу, что показался слева. Подъехали, остановились напротив крыльца, Егор двигатель не глушил, посмотрел на темные окна двухэтажного старого здания, на кучи снега по краям дорожки, что вела вдоль корпуса куда-то за угол, спросил:

— Дальше что? Куда теперь?

— Да, — тихо спросила из салона Вика, — что теперь? Где его искать…

«Если бы знать» — Егор осматривался по сторонам. Здание двухэтажное, за ним еще одно, точно такое же, дальше, если верить словам одержимого «белкой» алкаша, еще одно, и в нем гнездится руководство дома скорби. И на втором этаже еще «постояльцы», привилегированные, если алкаш опять же не наврал, хотя с чего бы ему врать, если разобраться… В любом случае, тут за час не управиться.

— Спокойно, — Роман смотрел на часы, — без паники у меня, сейчас все будет в лучшем виде. Подлетное время у них, я думаю, минут пятнадцать, они уже прошли, может и запоздают, конечно, но позвонить уже точно позвонили. Сейчас начнется. Все помнишь? — это уже относилось к Вике. Та по-прежнему сидела на лавке и смотрела в одну точку, куда-то через лобовое стекло между голов Егора и Романа, смотрела так, точно пыталась взглядом проникнуть за желто-белые стены лечебного корпуса, пристально смотрела, не отрываясь. Стукнуло что-то позади — это хлопнула входная дверь здания, хлопнула и закрылась, чтобы через мгновение распахнуться вновь. И уже не закрываться, более того, кто-то сообразил, открыл вторую створку, и на крыльце, а потом и под липами стало многолюдно, шумно и весело.

Их тут было человек сорок, если не больше: разновозрастные мужчины и женщины толпились перед входом, бестолково бродили туда-сюда, кто опустив голову, кто — наоборот, гордо задрав ее и выкрикивая что-то бессвязное. Одеты кто во что горазд, все в халатах в основном, в серых, полосатых и в клетку, мало кто накинул куртку или пуховик. Стоят, ну точно как бараны, топчутся на одном месте и орут, орут на все лады: кто плачет, кто смеется, кто песни поет, двое попытались подраться, но их растащили здоровенные тетки из персонала, растащили и бросили, побежали в корпус, откуда им навстречу торопились подзадержавшиеся внутри пациенты.

Толпа росла на глазах, кое-кто уже оказался возле машины, Егор видел их бледные лица, безумные, без тени мысли, глаза, приоткрытые или перекошенные рты, трясущиеся губы, дрожащие руки и странные движения. Кто идет, подпрыгивая, кто ноги волочит, кто перекошен на один бок, кто бежит приставным шагом и весело гогочет при этом, кто просто стоит, согнувшись, но смотрит так, что делается не по себе. Чувство такое, точно сбылись разом все предсказания фантастов и пророков, зомби-апокалипсис случился, и вот они, хозяева нового мира, подбираются потихоньку к последним выжившим, дабы обратить их в свою веру.

— Выходим, — Роман выпрыгнул из машины, кое-как справился с кривой дверью, выпустил Вику. Поворотом отвертки Егор заглушил двигатель и оказался на снегу, закрыл дверцу, подошел в Вике. Та потерянно осматривалась, причем на толпу, что волновалась уже совсем близко, старалась не смотреть, да Егор и сам без особой охоты поглядывал в ту сторону: мало радости, знаете ли, рассматривать искаженные болезнью и безумием лица. А больные, наоборот, проявляли к «гостям» повышенный интерес, подходили все ближе, пялились и даже тянули руки.

— Ну, — просил подошедший Роман, — ты его видишь? Внимательно смотри…

И осекся, повернул голову в сторону ворот: с той стороны, еще пока далекий и едва различимый, уже доносился вой и кряканье спецсигнала: к психушке во весь опор летела кавалерия.

— Понеслось, — пробормотал Роман, взял Вику под руку и повел через толпу, бесцеремонно отпихивая самых настырных. Егор шел следом, поглядывал по сторонам, прикидывал ситуацию на себя. Вот окажись он на месте Вики, смог бы узнать близкого человека в этой толпе потерявших разум существ? К тому же все они на одно лицо: кожа сероватого оттенка, под глазами синие круги такого насыщенного цвета, словно у каждого «постояльца» по «фонарю» под глазом, а то и под обоими сразу, рты кривятся, слюна течет… Нет, не узнал бы. «Не дай мне бог сойти с ума, уж лучше посох и сума» — Егор шел следом за Викой, та медленно поворачивала голову, смотрела по сторонам и все приглаживала на макушке непослушные вихры. Оглянулась на Егора, посмотрела так, словно вот-вот расплачется, но это только издалека показалось. Улыбнулась, правда, кривовато, и пошла дальше под руку с Романом.

Вой сирен ненадолго стих, чтобы грянуть с новой силой, Егор обернулся, заметил сквозь толпу красно-синюю вспышку, за ней еще одну. Все, прискакали, сейчас начнется: эвакуация, осмотр помещений, собаку запустят, может, и не одну, надо поторапливаться. Он нагнал Вику, спросил негромко:

— Что скажешь?

— Его тут нет, — ответила та, не оборачиваясь. На больных, что суетились вокруг, она смотрела уже без страха, оглядывалась спокойно, но все же вцепилась Егору в рукав свободной рукой и не отпускала, сжала пальцы так, что они побелели.

От ворот к корпусам торопились полицейские, с правого края цепочки бежал веселый лабрадор, тащил за собой коротконогую тетеньку в сине-серой форме. Тетенька за питомцем не успевала, побагровела от быстрого бега и тянула поводок на себя, но лабрадор на это внимания не обращал. Несся, вскидывая лапы, резко затормозил, принюхиваясь к оказавшемуся поблизости «психическому», тот залопотал что-то, потянулся к собаке, но его дернула за руку здоровенная бабища, охранница или санитар — Егор не разобрал. Дернула и поволокла за собой к автобусу, что с минуту назад подъехал к зданию, и внутри уже кучковался с десяток пациентов в полосатых халатах. В толпе появились люди в черной форме, Роман резко сменил курс и повел Вику прочь мимо глухой торцевой стены по дорожке дальше, к следующему зданию.

Там и толпа была побольше, и ее уже накрывала паника. Персонала на всех не хватало, здесь психи бродили, предоставленные сами себе, но далеко не разбредались, послушные стадному инстинкту. Двери в такое же старое, тоже желтое с белым здание, были нараспашку, Егор заглянул внутрь, вошел в фойе с высоким потолком и огромной лестницей в центре, осмотрелся. Тихо и пусто, пахнет кашей и, как обычно, хлоркой, этот запах вечен и неистребим, его можно уничтожить только вместе с этим зданием, заложив, как сообщил «куда следует» Роман, те самые пять килограммов взрывчатого вещества в тротиловом эквиваленте. Если рванет, от корпуса только обломки останутся, очень мелкие обломки, в большом количестве. Постоял еще, вышел, направился к Вике. Та стояла у старой липы, прятала руки в рукава и смотрела на гудящую толпу. Хаос и панику первых минут пресекли бравые полицейские, организовали эвакуацию — брали под руки двух-трех сразу и вели к битком забитым автобусам, запихивали внутрь. Один остался у дверей на стреме, следя, чтобы «пассажиры» не вырвались, трое его коллег подводили все новых и новых пациентов. На странную троицу никто не обращал внимания, от ворот подъезжали машины, как простые легковушки выдернутого из домов по тревоге персонала, так и спецмашины. Подкатил микроавтобус с надписью «ФСБ» во весь бок, Роман поглядел на выскочивших из машины спортивного вида ребят в гражданском и спросил:

— Здесь что?

— Ничего, — спокойно ответила Вика, — я его не вижу.

А сама всматривается в толпу, скользит взглядом по лицам, щурится, тянет шею, высматривая брата. «Может, она его не узнала?» — мелькнула мысль, но Егор оставил ее при себе. Что бы там ни было, они своей цели достигли, психбольницу проверили, и если Олега тут нет, остается последнее — вернуться и еще разок потолковать с Деминым. У него ж рыльце в пушку по самое некуда, тот месседж про болото и прочее сопутствующее понял верно, даже принял на свой счет. Паршивец точно в теме и должен, обязан знать что-то еще. Вернуться, потрясти хорошенько, если потребуется — на то самое болото вывезти… Есть много способов скачивания информации с ее носителя, и башкой в трясину один из них.

— Уходим. — Роман вместо того, чтобы идти к воротам, двинул в другую сторону. Перешел идеальную, вычищенную до асфальта дорожку, взял чуть левее и пошел к третьему по счету, последнему обитаемому корпусу. Дальше, сколько мог видеть Егор, шли другие постройки, склады, гараж и прочие, где вряд ли бы стали содержать даже самых буйных или в чем-то провинившихся психов. Все верно, надо посмотреть здесь и сваливать по-быстрому, пока всех постояльцев не развезли, это под их прикрытием удобно перемещаться по территории, а вот как только их увезут, подозрительная троица на открытом месте привлечет к себе ненужное внимание.

У третьего корпуса сначала показалось немноголюдно, толпа тут была небольшой по сравнению с теми, что миновали только что. И психи оказались тихие, спокойные на удивление: не орали, покорно стояли на снегу, а кто-то сидел на ступенях, глядя в землю и вглубь себя. Один подвывал что-то, и довольно музыкально, демонстрируя наличие слуха и голоса, второй бормотал непрерывно, глядя при этом на верхушки лип, третий стоял столбом и помалкивал, только зыркнул на Егора, когда тот проходил мимо, глянул так, что по хребту холодок пробежал. «Шизофреник, психопат, олигофрен?» — Егор посторонился от очередного бредущего навстречу несчастного, пропустил, поднялся по ступенькам, заглянул в дверь. Все то же самое, как и в первом корпусе: высоченный потолок, стены выкрашены зеленой краской того незабвенного колера, что навевает тоску и мысли о самоубийстве, белые двери по коридору, что расходится в обе стороны, лестница наверх. И запах, мерзкий запах горелой еды и болезни, от которого так и тянет, зажав нос, рвануть куда подальше, вечный запах одиночества, несчастья и близкой смерти. Стало до того тошно, что Егор помещение быстренько покинул, вернулся на крыльцо и теперь смотрел сверху вниз на окрестности, видел и Вику, и Романа рядом с ней, и бегущих к корпусу людей — персонал и полицейских.

Слетел по ступенькам вниз, пошел через толпу к Роману, уже видел его спину, обтянутую курткой с надписью «Служба спасения». Только сейчас сообразил, что и сам одет точно так же, то есть по-идиотски: какая, на фиг, служба спасения на «Скорой»? Сматываться надо, пока не поздно, все равно ловить больше нечего, нет тут Олега, может, у психов, как у зэков, свой этап, своя пересылка и из этой больницы его давно в другую перевели? Тогда не в толпе шарахаться надо, а кабинеты по-быстрому обшарить, архивы или где у них там досье на пациентов хранятся…

По дорожке к третьему корпусу летела черная машина, летела, не разбирая дороги, выехала на обочину и последнюю сотню метров пропахала по снежной целине. Пропахала и встала так, точно ее вкопали в землю, вернее в сугроб, собранный трудолюбивыми психами в аккуратную пирамиду. Та дрогнула, но устояла, из машины выскочил невысокий полноватый абсолютно лысый мужик в темном пальто и джинсах, грохнул дверцей и кинулся к толпе. У Егора аж дух перехватило, он затормозил не хуже черной «Мазды», проехался по снегу на подошвах и в последний момент прикрылся каким-то индифферентным ко всему психом, что считал ворон на ветках здоровенной липы. На Егора тот даже не взглянул, продолжал заниматься своим делом, стоял столбом, Егор пригнулся и не сводил с мужика в черном глаз. Забыл и про Романа, и про Вику, смотрел, не отрываясь, веря и не веря, что видит его снова. Это должно было, конечно, произойти, рано или поздно, но Егор малость по-другому представлял себе эту встречу, уж никак не думал, что будет вот так прикрываться душевнобольным, а Игорь, паскудник Игорь, располневший, лысый, как коленка, примчится на дорогущей машине, приедет, как хозяин, и с ходу начнет руководить.

И руководил: орал на подчиненных, на санитаров, теток в белых халатах и на полицейских, те огрызались, Игорь зверел, расстегнул на себе пальто, из-под него показалась темная рубашка, кое-как заправленная в джинсы, на шее блеснуло что-то. «Показалось? Обознался?» — Егор выглянул из-за спины спокойного психа. Игорь мчался прямо на них, взмокший, несмотря на холодный ветер, что пришел на смену снегопаду, побледневший от злости, с безумными, как у половины его пациентов, глазами. Егор успел отвернуться, пропустил Игоря мимо, глянул ему в спину. Тот пронесся через толпу, взлетел по ступенькам и скрылся в здании, Егор отвернулся, подпрыгнул, высматривая Вику или Романа, заметил друга, их взгляды пересеклись. Егор кивнул и ломанулся через толпу, оттаптывая несчастным ноги и забывая извиняться, да те и не обижались, разбегались от него, как волны от носа корабля.

— Видел? — выдохнул Роман, когда Егор оказался рядом. — Прискакал, сволочь. Этого-то я и не учел, думал… Ладно, сматываемся, все равно мимо, надо уходить…

— Вика где? — Егор вглядывался в толпу и не слушал, на что там рассчитывал Роман, когда вызвал по телефону все силы ада, что шерстят сейчас корпус за корпусом и скоро будут здесь. Психов поблизости почти не осталось, к корпусу едет третий автобус, сейчас и этих увезут, надо бежать. А Вики нет, не видно, как Егор ни крутился на месте, как ни расталкивал пациентов, как ни старался высмотреть ее в толпе.

— Здесь была… Стой, вон она! — Роман дернул Егора за рукав, протащил немного за собой к скамейке под деревьями. Липы тут были одна краше другой, лет по двести, если не больше: толстенные, прямые, высоченные, и человек под ними смотрелся букашкой на фоне этих гигантов. Он сидел на краю лавки, задрав голову к небу, а перед ним стояла Вика и держала его за руки. Егор первым оказался рядом, глянул на человека, на девушку, потом снова на того, глянул сверху вниз. Тощий, нескладный, завернут в халат, как в кокон, руки костлявые, аж смотреть жутко, кажется, что кости вот-вот прорвут серую кожу и вопьются Вике в ладони. Голова брита наголо, щеки запали, щетина недельная, если не старше, глаза безумные, блестят нечеловечески, губы кривятся, на них выступает пена, зубы через один. «Он же моложе меня» — мелькнула дикая мысль, мелькнула и тут же пропала, Егор смотрел на Викиного брата и не мог понять, что сильнее — ужас или отвращение. Решил, что ужас, и стало реально страшно от того, во что психбольница превратила молодого здорового парня. Не знал бы — лет сорок с лишком бы ему дал, а не тридцатник, да какое — сорок, он выглядит как старик, безумный, беззубый и лысый.

— Олег, — шептала Вика, — Олег, ты узнал меня? Олег, что случилось? Как ты попал сюда?

Повторяла она это, похоже, уже не раз и не два, Олег блаженно улыбался и сжимал руки сестры в своих костлявых лапках.

Подлетел Роман, глянул на Вику, на чудовище на лавке, на Егора, уточнил на всякий случай:

— Это он? Точно? Мать вашу, что с ним такое…

«Это только Игорек нам расскажет» — Егор осторожно взял Олега за руки, кое-как разжал ему пальцы и отвел Вику на шаг назад. Та не сопротивлялась, смотрела на брата, а тот явно узнал ее: вскочил, подбежал неожиданно прытко, залопотал что-то, показывая себе на горло, точно перерезать его пытался ребром ладони, стучал по кадыку, хватал себя за шею обеими руками. И все пытался что-то сказать, отчаянно, аж до слез, что скоро показались у него на глазах, но кроме невнятного клекота выдать ничего не смог.

— Его душили, что ли? — предположил Роман, Вика охнула, глянула на него, на брата и зажала ладонями рот.

Егор в темпе прикидывал, как быть дальше. «Скорая» далеко, но добежать они, пожалуй, успеют, причем все четверо. Если кто прицепится по дороге — соврать что-нибудь насчет приказа помочь дружественному учреждению в эвакуации больных. Дотащить Олега до «газели», увезти отсюда, дождаться, пока тот придет в себя и… «А если не придет? — мелькнула мысль — а если он теперь такой на всю жизнь?» И это, граждане, запросто, если вспомнить, как именно он тут очутился, помог же кто-то, упрятал, как в тюрьму, и был еще некто, что довел молодого парня до овощного состояния. «Разберемся», — Егор уже дернул Романа за рукав, тот обернулся, но смотрел куда-то мимо, смотрел задумчиво и странно, как смотрят на летящий снаряд, например, вместо того чтобы бежать куда глаза глядят, зная при этом, что это зрелище — последнее в жизни. Егор обернулся через плечо — метрах в трех перед ними стоял Игорь. Красный, распаренный, пальто нараспашку, ворот рубашки застегнут криво, на шее сверкает здоровенная, в палец толщиной цепь, но уже золотая, и не одна, две или три сразу. «Ничего не изменилось», — крутанулось в голове у Егора, и дружок-паскудник по-прежнему цацками, как елка в Новый год, украсился, и дорогими цацками, отсюда видно. Машину добавим, дом «за забором» и прочие мелкие радости жизни вроде шопинга в Милане или где там богатые скучающие тетки тряпки тоннами скупают. Ничего не изменилось, или наоборот — все?

Игорь не орал, не бежал к ним навстречу, призывая на помощь полицию или персонал, просто стоял в толпе и пялился на Егора, и непонятно, узнал или тоже решил, что померещилось. Проморгался, неуверенно шагнул вперед, вытянул голову и прищурился, принялся на ходу тереть ладонью лысину, и тут Егора с силой ткнули в поясницу.

— Бегом, дурак, чего встал! Он нас узнал, ты ослеп, что ли! — прошипел Роман и кинулся к Вике. Та, как сомнамбула, держала брата за руку, смотрела на него, Олег скалился безумно и счастливо, раскачивался на лавке. Роман схватил Вику под руку, потащил прочь, дернул так, что она не успела разжать пальцы, и Олег свалился на снег. Вскрикнул обиженно, как ребенок, поднялся на колени и закричал что-то несвязно, Егор не понял ни слова. Толкнул рванувшуюся обратно Вику, толкнул сильно, ощутимо, она даже задохнулась, но остановилась, глядя мимо Егора на брата, что кое-как поднялся на ноги.

— Пошли! — Егор не дал девушке сказать ни слова, зажал ей ладонью рот, оглянулся. Игорь так и стоял среди толпы, смотрел на них, и больше всего на свете Егору хотелось сейчас подойти и на глазах у всех: персонала, полицейских, психов, Вики и Романа — дать подонку по роже. С силой, наотмашь, потом еще раз, чтоб свалился в снежную кашу под ногами, поднять и врезать еще разок, от души, от всего сердца, врезать с полной самоотдачей, и плевать, что будет потом. Ведь три года из жизни выкинул по милости этой суки, целых три года, и вот бежит теперь, да еще и девчонку на себе, считай, тащит, бежит прочь, что самое паскудное.

Вика рвалась так, что Егору пришлось остановиться, встряхнуть ее хорошенько за плечи так, что у нее зубы лязгнули. Зато в себя пришла, смотрит зло и осмысленно, еще немного — и в лицо ногтями вцепится, с нее станется.

— Не ори, — тихо сказал Егор, — мы сюда вернемся. Вернемся, поняла? Мы его нашли, это главное, остальное позже, сейчас надо уходить.

Подействовало, Вика отвернулась, вытерла глаза и посмотрела Егору за спину. Тот сам обернулся мельком, но на лавке под липами уже никого не было, пропал из виду и Игорь, только полицейский, что отстал от своих или осматривал территорию, остановился и посматривал в их строну.

— Когда? — голос у нее дрогнул, Вика прикусила губу и повторила:

— Когда вернемся?

— Скоро. Все, некогда. Бегом. — Егор поволок ее за собой, втолкнул в салон и с первого раза закрыл перекошенную дверь. Грохнул так, что лобовое стекло не выдержало тряски и вывалилось-таки в кабину. Роман выдрал и вышвырнул в проем самые крупные осколки, плюхнулся рядом с Егором, послушная отвертке «газель» сдала назад, развернулась и поехала следом за автобусом, что вывозил из «заминированной» психбольницы очередную партию эвакуированных пациентов. Охранника в будке уже не было, машины свободно сновали туда-сюда, на «Скорую» без лобового стекла никто не обратил внимания, на дороге тоже все прошло гладко. Бросили покореженную машину у заброшенного поста, Егор поставил ее так, чтобы издалека было видно, и побежал к лесу, где Роман оставил утром свой внедорожник.

— Ну, вот и все, — сказал тот, когда выехали из леса. Из соображений конспирации решили дать хороший крюк и подъехать к дачному поселку с другой стороны, — теперь мы все знаем. Олег твой там, осталось прийти и забрать его оттуда.

«Сущие мелочи», — Егор глянул в зеркало заднего вида. Вика смотрела в окно, внимательно смотрела, не пропуская ни единой детали скудного депрессивного пейзажа то ли ранней весны, то ли задержавшейся зимы, сидела, спрятав руки в рукава и молчала. Как и через час после того, как оказалась дома, и поздним вечером, и ночью, отделывалась короткими фразами и междометиями. Легла на диван, отвернулась — и все, как отключилась, даже есть не стала. Егор посидел в одиночку на кухне, помыл посуду и заглянул в комнату. Вика то ли спала, то ли делала вид, что не слышит, но не шелохнулась, а может, и правда, заснула.

Егор прикрыл дверь и пошел в соседнюю комнату, прикидывая, как бы тут устроиться переночевать. Добрался до кровати, застелил оказавшимися под рукой старыми вещами, нашел одеяло, лег, закрыл глаза. И первым делом увидел Олега, его жуткое сморщенное лицо, перекошенные губы, черные дыры на месте зубов. Открыл глаза, посмотрел в потолок и подумал, что если уж ему, постороннему, не по себе, то что тогда происходит с Викой. Прощалась-то она со здоровым, полным сил и планов братом, а увидела что? Кошмар ходячий, вот что, если называть вещи своими именами. И одновременно с этим возникает много вопросов, к Демину, конечно, в первую очередь и к собственно завещанию. Земля… ну что там может быть такого на этой земле или в ней, что от человека остается оболочка. И Игорек, сучий потрох, как-то к этому причастен, но как Егор голову ни ломал, как в потолок ни глядел, как ни ворочался с боку на бок битый час, так связать воедино все фрагменты не смог. Плюнул под конец, решив, что подумает об этом завтра, и не один. Роман тоже малость обалдел от увиденного и выглядел растерянным, когда прощались, сказал, что приедет поговорить, и быстро смылся, не глядя на Вику. Вот и думай теперь, не зря ли они ее с собой потащили? С одной стороны, она брата опознала, а с другой — лучше б ей Олега в глаза не видеть… Но кто ж знал, что все так обернется.

Утром ничего не изменилось, кроме того, что глаза у Вики были красные. Ревела, понятное дело, и не спала наверняка полночи. Егор сделал вид, что ничего не заметил, слонялся по дому без дела, прикидывал так и этак, как быть дальше, и посматривал иногда в окно. Вика ходила по дорожке от дома до калитки: десять шагов туда, десять обратно. Уже битый час так ходила, то под ноги себе поглядит, то постоит у кустов малины, тронет ветки, глянет поверх забора и пойдет обратно. Дойдет до крыльца, постоит, на небо глядя, и снова в путь, как только не надоело или не устанет.

Егор выждал еще полчаса и не выдержал, оделся, вышел из дома. Поймал Вику за локоть, глянул ей в лицо. Снова плакала, и совсем недавно, еще слезы вытереть не успела, и бледная, даже смотреть жутко. Отвернулась, еле слышно шмыгнула носом и смотрит так, точно все равно ей, что дальше будет.

— Пошли, погуляем, — Егор направился к калитке. Сидеть дома не было сил, делать нечего, Роман если и приедет, то к вечеру, можно и по лесу пройтись. Глядишь, и Вика оттает, разговорится, и думается на ходу легче, да и кто их в лесу заметит, если только белки. А развелось их неимоверное количество, штук по пять в день на участок наведывалось, скакали по забору и деревьям в поисках чего бы стащить. Но вороны и зайцы все слопали еще осенью, на участке Егора поживиться было нечем, и белки с разочарованным цоканьем убирались обратно в лес. И сейчас одна облезлая под конец зимы красотка с пушистым пока еще хвостом прыгала по веткам яблони и посматривала на Егора, не замышляет ли он что нехорошее. Насторожилась, повела ушами и шмыгнула на соседний участок, пока не поздно: из-за пустых домов доносился шум двигателя.

По дороге, болтаясь в колеях, ехала машина, красная, яркая, как импортное яблоко, красивое снаружи, гнилое внутри. Ехала аккуратно, медленно и уверенно, остановилась напротив Егора и встала. Тот не двигался, ждал, что будет дальше, рассматривал алую «морду» дорогой иномарки и диски в форме ромашек на передних, чуть вывернутых колесах, прикидывал, кто бы это мог быть. В голову ничего путного не лезло, да скоро из нее последние мысли вымело налетевшим порывом ветра. Вика закуталась в шубку, спрятала руки в рукава, но Егор на девушку не смотрел, не отводил глаз от иномарки и от Ритки Алтыновой, что вышла из машины и стояла у открытой дверцы.

И улыбалась ему, улыбалась так, точно они расстались только вчера и договорились встретиться сегодня, так, точно и не было этих трех лет и всего остального. Ритка поправила длинную гриву, что лежала на плечах, откинула ее назад знакомым движением, шагнула к нему, но поскользнулась на колдобине, схватилась за дверцу и засмеялась, глядя на Егора.

— В дом иди, я скоро, — сказал он Вике, но та не шелохнулась, смотрела на Ритку и снова прикусила губу.

— Давай, давай, там меня жди, — Егор почти втолкнул Вику в калитку, закрыл на ключ и пошел к машине. Оглянулся на ходу — так и есть, Вика не ушла, смотрит, приподнявшись на носки, через забор, а Ритка, царственно откинув голову, отвечает таким же изучающим взглядом. Их разделяла всего-то пара метров, Егор подошел, встал напротив, повернувшись к Вике спиной. Ритка подняла голову, глянула на него снизу вверх и улыбнулась так, как делала это всегда, так, как ему нравилось, сказала просто и весело:

— Привет. Давно не виделись. Как ты?

Егор не сразу понял, о чем это она, смотрел на Ритку, на ее загорелое лицо, умело подведенные зеленые глаза, яркие губы, смотрел и все никак понять не мог — это точно она или только кажется?

Она, точно, даже пахло от нее так же, сладкими духами, но не с ноткой свежести, как тогда, а приторно, но умеренно, даже приятно. И чувство такое, точно с каждым шагом во времени назад проваливался, как не было этих трех лет, словно и не расставались они. И ведь сколько вспоминал ее потом, сколько думал об этой встрече, целую речь приготовил, да забыл все и сейчас не помнит, хоть убей. Да и неважны слова, и давно все остыло, главное — она стоит рядом и смотрит, как только она одна умеет. А Ритка облокотилась на крышу иномарки и разглядывала Егора с головы до ног, но не оценивающе, точно тоже не была уверена, он ли это.

— Нормально, — сказал Егор, — у меня все хорошо.

Хотел спросить «а ты как?», но прикусил язык. Чего спрашивать, когда все заранее известно, да и она далеко не дура, понимает, что он давно в курсе. Ритка улыбалась как ни в чем не бывало, глянула Егору за спину, чуть скривила губы.

— Здесь теперь живешь? Хорошее место, я помню.

Конечно, помнит, сколько раз тут ночки коротали, и летние, и зимние, и все прочие, и действительно нравилось ей тут, даже в огороде что-то сажать пыталась, правда, загнулось все, она еще переживала по этому поводу…

— Да, — больше слов не нашлось, Егор стоял напротив Ритки, тоже взялся за дверцу, смотрел, правда, в сторону. Вот и свиделись, мечта сбылась, что дальше? А ничего, пустота и мрак, и ожидание завтрашнего дня, и неизвестно, что он преподнесет, хорошего будет мало, это точно.

— И как вы тут? Не мерзнете? — в голосе Ритки появилась усмешка, она посмотрела на Егора и тут же отвела взгляд.

— Нормально все, — повторил Егор, чувствуя, как поднимается в нем смешанная с обидой злость, но не давняя — новая, злость и на себя, и на Вику, и на свою жизнь, и на этот чертов ветер, что снова поднялся и налетел из ниоткуда. Ритка поежилась, подняла высокий воротник и сказала:

— Егор, давай поговорим. Мы давно не виделись, нам есть что сказать друг другу…

— Да ладно! — усмехнулся он. — И что же?

Молчит, отвернулась, снова поправляет сбившиеся под ветром волосы и посматривает вбок, на его участок. Егор ждал, Ритка молчала, потом вздохнула и беззаботно улыбнулась.

— Нет, так нет, я не настаиваю. Извини, что помешала. Пока.

Подобрала полы длинной шубы, села за руль и приготовилась захлопнуть дверцу, но Егор не отпускал ее. Держал, глядя на Ритку, чувствуя, что готов убить и ее, и любого, кто подойдет на выстрел; та смотрела ему в глаза, и Егор не выдержал, отвернулся.

— Если ты не хочешь, то не будем, — повторила Ритка еле слышно, — я думала, что ты… еще помнишь меня. Я была неправа, прости, пожалуйста. Я больше не буду тебе мешать.

Отвела взгляд, смотрела на забор, на яблоню за ним, потом потянулась вперед, и из машины послышалась музыка. Тихая, медленная, знакомая — Егор даже глаза прикрыл, так сильно было наваждение, и поделать с ним ничего не мог.

— В доме неудобно, — сказал он, не глядя на Ритку, — я не один.

Та перегнулась через сиденье и открыла соседнюю дверцу, посмотрела на Егора снизу вверх.

— Садись. Мы просто покатаемся, и я верну тебя обратно, она и соскучиться не успеет.

Егор обошел иномарку и сел рядом с Риткой. Сидел, молчал, глядя перед собой на дорогу, слушал музыку, что доносилась из магнитолы. Машина тронулась с места, покатила по кочкам и выбоинам, закачалась на них, героически преодолевая преграды и цепляя лед подвеской. Проехали мимо его участка, Егор оглянулся — во дворе никого не было.

Выехали наконец из сугробов, выбрались на трассу, Ритка вырулила в левый ряд. Стрелка на спидометре клонилась к цифре двести, Егор глянул на нее только раз и больше не поворачивал голову, смотрел в окно. На душе было как-то мутно и неспокойно, точно спал после тяжелых суток и проснулся посреди дождливого дня с тяжелой головой. Соображать та начисто отказывалась, картинка потеряла четкость, звуки — остроту, и Егор уже не совсем понимал: машина летит по дороге, или полотно само стелется ей под колеса, и мелькает по краям лес. Ритка скорость не сбавляла, и Егор уже решил спросить, далеко ли та собралась, как иномарка вильнула вправо на прилегающую дорогу, покатила, снижая ход, и остановилась у придорожной забегаловки. Парковка была забита машинами, в основном фурами, которым запретили передвигаться по столице днем, и водилы коротали время в кафешке. Яркая двухместная машина смотрелась среди них канарейкой, затесавшейся в стаю ворон, как и сама Ритка. Вошла в забегаловку, царственно огляделась и, не обращая внимания на взгляды обалдевших посетителей, подошла к стойке. Егор шел следом, на Ритку не смотрел, наблюдал за реакцией окружающих. Ничего не изменилось, Ритка, как всегда, притягивала к себе взгляды всех мужиков, оказавшихся поблизости, притягивала просто одним своим видом, тем, как шла, как поправляла волосы, и все откровенно пялились на нее. Сначала, помнится, это его бесило, но потом привык, принимал как должное. И сейчас шелохнулось внутри что-то вроде ревности, но слабо, едва заметно, и почему-то это было ему неприятно.

Ритка на окружающих внимания не обращала, подошла к витрине, за которой насупилась тетенька в зеленом переднике поверх теплого свитера, повернулась к Егору.

— Я замерзла, — заявила она, разглядывая бутерброды на тарелках, подозрительного вида колбасу и сыр на них, шоколадки и прочую дешевую снедь. Заказала два стаканчика кофе, забрала их у хмурой продавщицы и пошла через зал к свободному столику, что помещался у дальней стены. Отсюда, как с «камчатки», просматривался весь зал, Егор уселся на пластиковый стул, глянул на одного самого настырного мужика в «спортивке» и штанах с лампасами. Все остальные, насладившись, отвернулись и принялись обсуждать увиденное, а этот все пялился на Ритку с отрешенно-сосредоточенным видом. Перехватил взгляд Егора, сглотнул, точно жаба комара проглотила, и уткнулся носом в свой стакан, откуда хлебал остывший чай.

Ритка, якобы ничего не замечая, устроилась на стуле, подобрав полы длинной шубы, чтобы те не касались грязного пола, и принялась размешивать сахар в кофе, от которого явственно несло жженкой. Егор взялся за свой стаканчик, глянул в него и отставил пока, откинулся на спинку стула и смотрел в окно, уже начиная жалеть, что поддался на уговоры и зачем-то притащился сюда. Замерзла она, как же, в машине печка имеется, так что не надо нам лапшу вешать, это мы и сами запросто оформить можем. Ритка точно читала его мысли, отпила глоток бурды под названием «кофе», не покривившись при этом, и сказала:

— В машине разговаривать неудобно, лучше уж здесь.

Поставила стаканчик, продолжая помешивать его содержимое, и спросила:

— Ну, как ты? Расскажи, мы ж с тобой друг другу не чужие.

«Были» — хотел сказать Егор, но вместо этого ответил:

— Нормально все. О себе расскажи.

Ритка глянула на него без улыбки, посмотрела в глаза, «подержала» так недолго и отвела взгляд.

— Да ты и так все знаешь, — глядя на остывающий кофе, ответила она.

— А я от тебя хочу услышать, сплетни мне без надобности.

Егор сам себе удивился, как спокойно произнес эти слова и даже к кофе приложился, глотнул горячей дряни и в упор посмотрел на Ритку. Та вздохнула, выпрямилась, запахнула шубу, точно ей снова стало холодно, и заговорила негромко.

— Я ждала тебя, можешь не верить, но так оно и было…

— Долго? — не удержался и перебил ее Егор, спросил просто из интереса, прикидывая про себя, на сколько ее могло хватить.

Почти на год, как и сказала тогда мать, но это был, надо сказать, срок. Ждала, скучала, терпела, домогательства отвергала, сидела дома, смотрела телевизор и ждала. А Игорь — он почти всегда был рядом, Лариску, можно сказать, позабыл, заботился о семье друга денно и нощно, забросив собственную. Та и развалилась вскорости, но на ее месте появилась другая, новая, крепкая, соединившая два любящих сердца.

— Так получилось, — тихо говорила Ритка, — пойми, мы не виноваты, ни я, ни Игорь. Тем более что Лариска родить не могла, он с ней развелся и предложил мне… В общем, я согласилась, я устала одна, понимаешь? И не знала, вернешься ли ты ко мне, ведь писем не было…

Вот умничка, как все повернула, — это он виноват, оказывается. Сам не писал и получил — друг увел невесту и женился на ней. А приехать на свидание не судьба была или самой написать?

Вид у Егора сделался такой, что Ритка, пристально на него глянув, заторопилась, заговорила быстро и вовсе уж тихо, так, что Егору пришлось наклониться к ней.

— Ты не думай, — говорила Ритка точно сама с собой, не глядя на Егора, — мне тоже несладко пришлось.

— Я заметил. Дом, машина… — хоть и старался скрыть ехидство, а все ж вырвалось оно, прозвучало так явно, и Ритка глянула на него так беспомощно, что даже на миг стало стыдно.

— Да, дом, машина, деньги, дом в Чехии… И Пашка, ему всего два года, а врачи уже приговорили его к инвалидному креслу. И то, если он сможет сидеть, ему даже этого не дано. Он инвалид, понимаешь ты, и никогда не сможет ходить, говорить, как мы, он не человек!

На них обернулась даже продавщица из-за витрины, прищурилась, прикидывая, не пора ли вывести «гостей» из помещения, но успокоилась, видя, что все стихло. Водилы тоже повертели-повертели головами и успокоились, хоть и поглядывали на Ритку и на Егора чаще. А он снова отмалчивался, смотрел в окно и ждал, пока у Ритки высохнут слезы. Она подняла голову и смотрела в потолок, часто моргала и всхлипывала еле слышно. «А ты как хотела, дорогая. За все надо платить», — крутилось в голове у Егора, но скажи он это — месть была бы мелкой, даже подлой, поэтому решил промолчать. «То ли ДЦП у него, то ли олигофрения, то ли и то, и другое, я не понял, но эта штука наследственная, и она не лечится. В общем, не задалось у них с детьми», — пришли на ум слова Романа. Наследственная. Интересно, у кого ж гнильца в родне, у Игорька или у Ритки?

— Ладно, — справилась с собой Ритка, но смотрела уже по-другому, устало, что ли, — расскажи о себе. Чем живешь, на что, где работаешь? Может, помочь надо?

«Вот только этого мне не хватало», — Егор сделал еще глоток ржавой теплой бурды и ответил:

— Работал, но уволился недавно, дома пока сижу, отдыхаю. И не надо ничего, у меня все нормально, мне хватает.

И, не скрываясь, глянул на часы: ого, катаются они уже сорок минут, пора заканчивать. Ничего из этой встречи хорошего не выйдет, поговорили — и хватит, пора по домам. Ритка намек поняла, но уходить не торопилась, сидела, положив ногу на ногу, качала на ладони пластиковый стаканчик.

— Егор, я перед тобой виновата, очень виновата. Ты прости меня, пожалуйста, — сказала она. — Пашка — это мое наказание за грехи, я знаю. Прости, пожалуйста.

— Бог простит, — отозвался Егор, — я тебе не судья. Что было, то было, все прошло, чего вспоминать.

А сам лукавил безбожно перед самим собой: вспоминать очень хотелось, вспоминать в подробностях, в деталях весь тот вечер в доме у реки, и не одному, а на пару с Риткиным муженьком. Так и чесался язык спросить, откуда у заштатного психиатра дом в дорогом поселке, машины и прочие излишества, но смолчал, решил окончательно на все это наплевать и забыть и вообще уйти отсюда побыстрее.

— Понятно все, считаешь — что с бабы-дуры взять? Подождала, поскучала — и выскочила замуж за лучшего друга, так, по-твоему? А ведь я тебя до сих пор не забыла и не верю, что это ты того человека убил. Ты бы не смог, можешь врать кому угодно, только не мне. И если бы не та дурацкая вечеринка, все бы было по-другому! Ну? Что молчишь?

«Не верила — и правильно делала», — Егор глянул на Ритку и повернулся к окну, прикрыл глаза, чувствуя, что еще немного, и он выскажет ей все, выдаст всю правду, скажет все, как было на самом деле, с подробностями расскажет, с деталями, про обещание ее муженька напомнит, но язык точно к небу присох. Глянул на нее, и на миг не по себе стало: вид у Ритки был такой, точно она крепко выпила: глазища горят, лицо побледнело, губы прикушены. На нее всегда так спиртное действовало, что шампанское, что виски, но сейчас-то крепче этой дешевой бурды они ничего не пили.

— Не судьба, — глухо проговорил он, — не получилось… у нас с тобой. Но ничего, у тебя все еще будет хорошо…

И осекся — Ритка взяла его за руку, сжала горячими пальцами и сказала:

— Без тебя у меня ничего не будет. Хочешь, я уйду от Игоря и вернусь к тебе? Прямо сейчас, сегодня? Говори, и сделаю все, как ты скажешь.

Чувство было такое, точно удар по вискам схлопотал, стало душно, голову наполнил дурман, сладкий и терпкий, стало нечем дышать. Егор чувствовал, что задыхается, отшатнулся и сообразил, что так пахнут Риткины духи, а она сидит рядом, близко, очень близко, только руку протяни, и можно коснуться ее волос.

— Мне жить негде, — не своим голосом ответил Егор, — я бездомный. И нищий.

И разом схлынуло наваждение, исчезло, сдуло его моментально. Ритка отодвинулась, заскрипев стулом по полу, вырвала руки и зашипела, прищурив глаза:

— Чалов, ты совсем дурак или прикидываешься? Глаза протри или ослеп? Баран, баран, как есть, как все мужики, тупица. Не понимаешь намеков — давай начистоту. Я тебя не забыла и все еще хочу тебя. Доволен? Можешь не отвечать, мне плевать, понятно? Все, пошли отсюда, я верну тебя твоей красотке, она уже плачет, наверное.

Поднялась рывком, зацепила край стола, стаканы перевернулись и покатились на пол, расплескивая холодную коричневую бурду. На Ритку вновь смотрели все, а ей вновь было наплевать. Шла, завернувшись в шубу, грохотала каблуками по полу, села в машину и тронула ее с места, едва Егор оказался рядом. Он даже дверь не успел закрыть, как иномарка рванула с места и понеслась по встречке, потом одумалась, вернулась на свою полосу, и все на скорости, что ввела бы в изумление любой полицейский радар.

Точно ветер в ушах свистел, и мыслей в голове не было ни одной, Егор просто смотрел на дорогу перед собой, на грязные сугробы на обочине, на лес, на домики поселка, что показались по обеим сторонам ни разу не чищенной за зиму дороги. Иномарка скребла брюхом по льду, ее мотало в колеях, Ритка вцепилась в руль и держала машину, как норовистую лошадь под уздцы, гнала вперед и остановила у калитки, за которой виднелся дом Егора. Было уже поздно и довольно темно, небо еще синело на закате, а с востока подкрадывалась ледяная ночь, задувала ветром и обещала мороз. Ритка вкопала машину у ворот так, что та ткнулась носом в доски, и сказала, не глядя на Егора:

— Запиши мой телефон. Просто так, пусть будет.

Записал, конечно, набрал, дождался, пока ее трубка мелодично запиликает из сумки, потянулся к дверце.

— Пока, — на большее сил не хватило, хоть и понимал, что все делает и говорит не так, но не мог по-другому. Дурман из головы никуда не делся, пьянил, перед глазами плавала дымка, и вдруг она пропала от беспощадной белой вспышки и резкого гудка за ней, потом еще одного и еще, длинного. Ритка зажмурилась — ее ослепил «зайчик» от зеркала заднего вида, она отвернулась, закрылась рукой, Егор выскочил из машины. «Что за…» — сослепу он не сразу разглядел черный силуэт внедорожника, что громоздился в колеях, закрыв иномарке дорогу. А от машины шел Роман, он мельком глянул на Егора, скривился даже не презрительно — брезгливо, подошел к водительской дверце, рванул ее на себя.

— Привет, — услышал Егор голос Ритки, та вроде как улыбалась, сказала что-то еще, но он слышал только Романа.

— Привет, курва, давно не виделись.

Егор сначала решил, что показалось или ослышался, но нет — Роман не шутил. Распахнул дверцу пошире и улыбнулся оторопевшей Ритке:

— Чего притащилась, дрянь? Я тебя спрашиваю, дешевка.

— Не твое дело, — огрызнулась Ритка, — тебя спросить забыла… Не твое дело! Егор!

Она выскочила из машины, закрутила головой, волосы заметались на ветру, Егор почувствовал запах ее духов. Вскрикнула, покачнулась и ухватилась за дверцу, взвизгнула от боли — Роман заталкивал ее в машину и крыл последними словами. Егор кинулся к ним, схватил Романа за куртку, потащил на себя, тот, не глядя, развернулся и врезал Егору локтем под дых, но малость промазал, ринулся обратно, но Егор держал его за руки. Ритка забилась в машину, закрылась изнутри и орала что-то — вся перекошенная, помада размазалась по щекам, волосы падают на лицо, на руке через кисть протянулась длинная свежая царапина.

— Проваливай, тварь, гадина! — орал Роман, вырываясь. — Пошла вон, пошла отсюда, сучка драная! Еще раз увижу… Лучше мне не попадайся!

Пнул иномарку по колесу, и та, словно этого и ждала, тронулась с места, покатила дальше, в тупик, кое-как там развернулась и сгинула за домами, пометался еще над дорогой дальний свет фар и пропал. Роман вырвался и рявкнул в темноту:

— Катись в задницу, паскуда!

Вытер снегом руки, глянул на Егора зло и устало и буркнул, как выдохнул:

— Пошли в дом, потолкуем. Разговор есть.

И потопал следом за Егором по дорожке к тихому, точно необитаемому дому.

Но внутри было очень тепло и темно, Егор шел на ощупь, добрался до кухни и повернул выключатель. Свет слабосильной лампочки резанул по глазам, Егор прищурился невольно и отошел в сторону, пропуская друга. Роман ввалился в кухню, вытащил из-под стола табурет и плюхнулся на него, взъерошил и без того растрепанные волосы и усмехнулся, не разжимая губ. Егор потрогал чайник, его бок был теплый, вышел в коридор, заглянул в комнату, но в темноте мало что увидел. «Спит, наверное» — он прикрыл дверь, глянул на вешалку. Все на месте: и Викина шубка, и сапоги на полу под ней. Здесь, куда ей деваться… Правильно, некуда, как и ему самому.

— Видишь, какая у нас любовь? Жить друг без друга не можем, — встретил его Роман. Выглядел он уже по-другому: успокоился, пригладил волосы и сидел, поставив локти на стол и сцепив пальцы. Егор включил под чайником газ и сел напротив друга.

— Вижу. Ты чего, сдурел? Что она тебе сделала?

— Да не мне, упаси господи, ко мне она и близко не подошла бы. Тебе, Чалов, тебе, сколько можно повторять. Сука твоя Рита, та еще сука, но у тебя же чувства…

Нет, ну сколько можно, кто ж такое выдержит — который раз за день, как в прорубь головой, лететь в прошлое: чувство такое, точно башкой сугроб прошиб, плотный сугроб, весенний. И не больно, но все ж неприятно и в ушах шумит, и мурашки по хребту ползут, точно мелкого льда кто за шиворот сыпанул или снега. Поганое чувство, надо сказать, и если и изобретут когда-нибудь машину времени, то путешественникам сквозь эпохи мало не покажется, тут здоровье, как у космонавтов, потребуется, хилым в хронотуристы дорога заказана…

Романа, похоже, одолели те же чувства, он даже поежился, поглядел Егору в глаза и принялся внимательно изучать солонку, что стояла перед ним на столе. Так ее повернет и этак, к глазам поднесет, отодвинет, со стороны любуясь, и все молчком, лицо спокойное, сосредоточенное, смотрит так, точно краше этой солонки в жизни ничего не видел. Егор солонку у Романа из пальцев аккуратно извлек, поставил на полку и сказал:

— Ты о моих чувствах не переживай, сам как-нибудь разберусь. Говори, что знаешь, а если сказать нечего, то…

Глотку аж перехватило, все повторялось, повторялось заново с ними обоими, не хватало только третьего, Игоря, но был бы уже перебор. Роман сжал кулаки, положил их на стол и проговорил медленно, точно по болоту шел, сначала пробуя землю перед собой, а потом делая следующий шаг.

— Ладно, ты сам попросил. В общем… Помнишь, надеюсь, что я почти три года таксовал? У меня тогда еще «Нексия» была, золотистая…

— Помню, — оборвал друга Егор, — дальше что?

Роман как-то по-особенному, тоскливо и со скукой в глазах посмотрел на Егора, перевел взгляд на закипавший чайник и продолжал:

— А Чурсина такого помнишь? У него еще кликуха была Лерик, потому что мама с папой его Валерой назвали.

Крутанулось что-то такое в голове, всколыхнулось, точно дерн ножом бульдозера срезали, и проскользнуло краем воспоминание: обрывки то ли разговора, то ли сплетни старой. Был такой Лерик, засветился в городе, особенно отличившись в период первоначального накопления капитала. Водкой паленой торговал, с торговцев рыночных дань брал и прочие подвиги в том же духе. Славился этот Лерик своей щедростью, мог в ресторане последнее спустить, все на баб и выпивку потратить, остаться без копейки, чтобы через неделю снова деньгами швырять. Был такой, как не помнить, да унесла куда-то его мутная водица, унесла, как тухлятину и пену в сточной канаве. То ли спился этот Лерик, то ли сторчался вчистую, но уже лет десять, как этого Чурсина никто не вспоминал, да и Егор бы не вспомнил, если бы не Роман. А тот пристально глядел на Егора, уловил, что тот вроде как Чурсина вспомнил, и дальше заговорил:

— Торговый дом «Зодиак» знаешь? «Астру» эту поганую, где Демин окопался? Ювелирку «Три кита»? Это все его, Валеркино.

Егор не сказать чтобы сильно, но удивился — надо же, какой успех, впрочем, после феерической карьеры Игоря в заштатной психбольнице удивляться особо было нечему. Поэтому чуть скривился и выключил засвистевший чайник, полез на полку за чайными пакетиками.

— Сам в шоке, — усмехнулся Роман, — я ведь Чурсина этого хорошо помню, сколько раз его из кабаков возил, пока он себе водителя не нанял. Вечно пьяный был, утром, днем, ночью — ему без разницы. Начинал с шампанского и дальше по нарастающей, мне его дружки рассказывали. Допивался, бывало, до чертей, и угадай, куда его возили?

— На пятьдесят седьмой километр, — с первого раза попал в десятку Егор, залил пакетик кипятком, подал чашку Роману. Тот поставил ее, схватил пакетик за «хвост» и принялся полоскать заварку в воде.

— Молодец. Я тебе больше скажу: он со спирта на таблетки перешел, потом на героин, или наоборот, я не в курсе, потом мешать все это начал. В общем, светила ему дорожка на кладбище, однако соскочил, вылечился и теперь ничего крепче кофе не употребляет…

— Это я понял, — сказал Егор, — про чувства мои давай.

Роман вытащил из чашки пакетик, положил на блюдце, отхлебнул глоток несладкого чая, выдохнул, как после водки, и сказал:

— Это присказка была, я тебе декорации обрисовал, чтоб тебе легче было. Я ж таксовал, как ты помнишь, и Лерика этого возил, и еще много кого, и Ритку твою. Когда одну, когда с Чурсиным на пару, в сауну, например, а потом обратно, когда ее к нему домой, когда наоборот. Чаще к нему, у нее жилья своего не было, снимала что-то у бабки какой-то. Так вот, когда Лерик этот в дурку лег, Ритка с ним расплевалась. И я ее понимаю: на кой черт ей больной мужик, ей здоровый нужен, пусть без денег, но чтоб нормально все было… Ты понял, в общем. А потом, когда ты за Игорька нашего сел, снова с Лериком сошлась, уж не знаю, в курсе рогоносец наш или нет. Прикинь: мало того что они одну бабу делили, так Игорек наш Лерику уколы да таблеточки, для здоровья полезные, прописывал, а тот ему рога… Кстати, Чурсин, я слышал, тоже за забор перебрался, одновременно с дамой сердца.

И все это еле слышно, почти шепотом, чтобы, не дай бог, кто не услышал, хоть и подслушивать было некому — то ли голос его подвел, то ли самому противно говорить об этом было. Зато смотрел при этом на Егора в упор и улыбался, но не ехидно, с двусмысленной усмешкой, а зло и даже с обидой в голосе. Егор молчал, пил чай и вкуса не чувствовал, все крутились в голове Риткины слова: «если бы не та ваша дурацкая вечеринка…» Точно, если бы не она, все было бы по-другому, если бы не выпил тогда лишнего и не полез отношения выяснять, если бы выслушал… Интересно, Ритка с Игорем уже тогда крутить начала или подождала хоть немного, неделю там или две? А что, хороший выбор, мужик он хозяйственный, все в дом тащил, о детях думал. И получили оба все, что хотели, — и дом, и деньги, с ребенком, правда, промашка вышла. Ничего, вылечат своего Пашку, сейчас и не такое лечится…

— Думаешь, она просто так прикатила? — не отставал Роман. Он уже порядком выдохся и откашливался и вытирал покрытый испариной лоб.

Егор смотрел в стенку над головой Романа и все пытался поймать в себе малейшее чувство или эмоцию, или хоть что-то, отдаленно это напоминающее. И не было ничего, ни боли, ни злости, что было бы нормально и естественно, не было, хоть убей. Досада была на самого себя и жуткая, острая жалость потерянных лет, трех лет, что подарил не другу, как тогда казалось, а предателю, дурачку-рогоносцу. Вот дурак, разбрасывался жизнью своей, как хотел, и что в итоге? Обманутый муж и его стерва-жена, женщина, что до одури любил когда-то.

— Еще неизвестно, кому из вас больше повезло, тебе или Игорьку. — Роман поперхнулся чаем и закашлялся.

«Да уж», — говорить не хотелось, Егор просто сидел, откинувшись на спинку стула, и улыбался сам себе. Вот уж в жизни бы не подумал, чем все закончится. А Ритка… Да черт с ней, с Риткой, но Роман прав, прикатила она не зря, и уж больно все складно получается: вчера на ее муженька в больнице нарвались, а сегодня — здрасьте, пожалуйста: «я тебя не забыла, позвони мне…». Сучка. Дешевка. Дрянь.

— О чем говорили? Она тебя о чем-то просила? Предлагала? — откашлявшись, принялся допрашивать его Роман.

— Да, себя, — признался Егор.

— Отлично, — тот хлопнул ладонью по столу, — все правильно, я так и подумал. Соглашайся. Телефон она тебе свой дала?

— Разумеется. — Егор помнил его, даже не пришлось бы заглядывать в телефонную книгу.

— Чудесно. Звони, — распорядился Роман.

— Сейчас? — Егор вместо ответа глянул на часы.

— Нормально, еще только девять часов, детское время, — отрезал тот. — Звони, назначай встречу на завтра. Так, что у нас завтра… — Роман барабанил пальцами по столу и прикидывал в темпе планы. Посидел, подумал и выдал:

— Предлагаю так: ты звонишь ей не сейчас, а чуть позже, ближе к полуночи. Думаю, что Ритка ответит тебе быстро, решит, что ты тут от страсти с ума сходишь и все такое. Ты постарайся ее в этом убедить, ври, изворачивайся, но сделай так, чтобы завтра она за тобой приехала. Везешь ее куда-нибудь и там делай все, что хочешь, но вытряхни из нее душу, если потребуется. Чует мое сердце, наш вчерашний визит в психушку и ее внезапно вспыхнувшая любовь к тебе взаимосвязаны прочно и неразрывно, а вот как именно — это завтра узнаешь. Я вечерком подъеду, и посидим, подумаем. Все, выполняй. Как вернешься завтра — сразу звони.

Этот длинный день наконец закончился, Роман уехал, Егор стоял у калитки еще минут десять. Просто стоял, дышал, смотрел в мутное снежное небо, на низкие тучи, на мокрую яблоню, на просевшие сугробы над грядками. Ветер был новый, свежий, сырой, упругий, он не лез за воротник, не швырял в лицо снег, а норовил сбить с ног, и Егор все никак не мог им надышаться. И стоял, пока не выветрились, не улетели последние чувства, что он до сих пор — что уж там скрывать — испытывал к Ритке. Мелькнула в памяти и пропала мельком виденная когда-то рожа этого Лерика, что колеса водкой запивал и не сдох только благодаря достижениям медицины, и прочее, прошлое, что держало до поры, до сегодняшнего дня, свалилось с него, как старые тряпки. Егор перешагнул порог, закрыл калитку и пошел в дом, разулся в прихожей, тихонько вошел в комнату, присел на диван.

Вика лежала лицом к стене, и, судя по тихому ровному дыханию, крепко спала. Но стоило старым пружинам просесть, замерла, насторожилась, и Егор уже не шифровался, оперся ладонью на стенку над головой девушки, наклонился.

— Это на ней ты хотел жениться? — нормальным, далеко не сонным голосом спросила Вика.

Ну, чего тут, спрашивается, врать, выкручиваться, к чему все это, оба уж не дети, и мало ли что там было. Было и прошло, и больше не вернется, сегодня надо жить новым днем, а не прошлым.

— Да, — сказал Егор и положил руку Вике на бедро, провел вверх, — хотел. Но давно.

Попытался перевернуть Вику на спину, но девушка отодвинулась плотнее к стене и отмахнулась локтем, да так ловко, что ощутимо заехала Егору под ребро. Он охнул, согнулся набок, Вика завернулась в одеяло, всем видом давая понять, что разговор окончен.

— Да ладно тебе, — пробормотал он, но Вика не шелохнулась и не сказала больше ни слова. Пришлось выметаться, топать в соседнюю комнату и устаиваться там среди развалов, что так никто и не удосужился убрать. Полежал, глядя в потолок, достал мобильник и набрал Риткин номер. Длинные гудки, потом короткие, точно она нажала отбой. Еще одна попытка с тем же успехом — Ритка ответила только на третью. Выслушала молча его нарочито спутанную и сбивчивую речь, сказала, что завтра позвонит сама. Егор убрал мобильник и насторожился: показалось или нет, что за дверью кто-то стоит. Поднялся, подошел на носках, приоткрыл — нет, пусто, темно и тихо, только мыши под полом шуршат, Вика, помнится, первые ночи боялась их… А теперь — ничего, спит себе спокойно, злая, обиженная, а может — не спит, ревет в подушку, но так, чтобы никто не слышал, даже мыши. Ничего, отойдет к утру, и все само собой рассосется.

Глава 5

Не рассосалось, Вика с ним не то что говорить — смотреть в его сторону не хотела. Утром молчком прошла в ванную, посидела там под шум воды и вернулась, снова заперлась в комнате. Есть не стала, буркнула что-то вроде «отвали» через закрытую дверь, и Егор больше не настаивал. Сидел в кухне, смотрел то в окно, то на часы и ждал. Самое поганое занятие — ждать, нет в жизни ничего хуже этих пустых часов, бесконечных, долгих, точно вычеркнутых из жизни, когда от тебя ничего не зависит. Позвонит — не позвонит, приедет — не приедет, найдут их тут или нет? Найдут, конечно, это вопрос времени, по самому большому счету они с Викой уже неделю только и делают, что ждут, и уже привыкли. Он точно привык, а вот Вика… Ее не видно и не слышно, затаилась, как мышь, аж злость берет и жалость одновременно, но ситуация — поганей некуда, и надо бы все ей объяснить, но сам пока толком ничего не знает. Не о чем им сегодня говорить, вот и весь сказ.

Страницы: «« « 1234567 » »»