Постой, паровоз! Колычев Владимир
В КПЗ Зиновий провел четверо суток. В полной изоляции от внешнего мира. Ни допросов, ни свиданий. И у дежурного милиционера ничего не спросишь: ответ на любой вопрос только один – «не положено». Камера одиночная, а значит, нет никого, с кем можно было бы пообщаться.
Где-то Зиновий слышал, что в камере предварительного заключения не положено находиться более трех суток. По истечении этого срока следователь должен предъявить обвинение либо выпустить на свободу. Срок уже истек, обвинение не предъявлено. Значит, он ни в чем не виновен, значит, его должны освободить. Так думал Зиновий, поэтому скрип тяжелой железной двери он воспринял как предзнаменование близкой свободы.
– Нетребин, на выход! – флегматично выдал дежурный милиционер.
– С радостью!
Зиновий всерьез рассчитывал получить назад свои вещи и пропуск на волю. И был удивлен, когда его под конвоем доставили в кабинет с табличкой «Оперуполномоченные». Там его ждал бородатый, с густыми бровями мужчина. Спокойный, как потухший вулкан. Но Зиновий нутром чувствовал, что этот вулкан мог в любую минуту пробудиться.
Это был следователь прокуратуры, которому поручили вести его дело. Егодело. Младший советник юстиции Горбунцов. Имя-отчество Зиновий прослушал. Такая суматоха в голове началась, что даже удивительно, как фамилию запомнил…
Следователь без предисловий предъявил ему постановление на арест. Зиновий понял, что никогда не сбыться надеждам на благополучный исход дела. И свободы не видать, и Наташу больше никогда не целовать. За убийство сотрудника милиции ему грозила высшая мера наказания. Суд мог приговорить его к расстрелу, но уже сейчас он чувствовал себя заживо погребенным.
– Эй, парень, очнись! – одернул его следователь. – Натворил дел – наберись смелости признаться в содеянном.
Он предложил ему сигарету с фильтром, налил стакан воды. Как будто этим можно было смягчить боль угодившей в капкан души.
– Но мне не в чем признаваться… – мотнул головой Зиновий.
– Хочешь сказать, что ничего не помнишь.
– Нет.
– Значит, в момент преступления ты находился в состоянии алкогольного опьянения. Только не думай, что это смягчает твою вину. Напротив, усугубляет. Так что давай соберись с мыслями и подробно изложи мне, как ты убивал капитана милиции Шипилова…
– Но я его не убивал.
– Да? Тогда объясни, почему на орудии преступления найдены отпечатки твоих пальцев?
– Я… Я не знаю…
– А я знаю. У кого был роман с гражданкой Слюсаревой?
– У меня.
– И не только у тебя. Ты знал, что гражданка Слюсарева, помимо тебя, встречалась с капитаном милиции Шипиловым?
– Нет. А разве она с ним встречалась?
– Ну, в общем, да. И ты его приревновал к своей возлюбленной. Так?
– Да не знал я о нем ничего!
– Ну, может, и не знал. Пока с глазу на глаз с ним не остался.
– Как я с ним остался?
– Очень просто. Ты уснул, а к твоей Наталье ночной гость пожаловал. В образе капитана Шипилова. Его моральный облик – дело десятое. А факт остается фактом – он был в доме у гражданки Слюсаревой. Она сама это подтверждает.
– Она что, видела, как я убивал?
– Нет. Но утверждает, что в ту ночь вступала в половую связь с гражданином Шипиловым. Ты спал в одной комнате, а они занимались этим в другой. Потом она отправилась в душ, а он – на кухню покурить. Одежда и оружие остались в комнате. Улавливаешь мысль?
Зиновий угнетенно мотнул головой. Не улавливал он ничего. Сознание отказывалось воспринимать эти бредовые фантазии.
– Хорошо, я помогу тебе вспомнить, – продолжал умничать следователь. – Ты не спал, ты видел, а может, и слышал, чем занимается твоя возлюбленная. Когда все закончилось, ты зашел в комнату, где находился пистолет, взял его и с ним прошел на кухню, где находился капитан Шипилов. Он пытался тебя остановить, вразумить, но ты все же произвел выстрел. Бросил пистолет на кухне и отправился спать…
– А Наташа что говорит?
– Она говорит, что слышала выстрел. Но к тому моменту, когда она вышла из душа, ты уже лежал на диване. Или спал, или притворялся, я не знаю… Она признается, что пришла в замешательство. В панике выбежала из дома. Думала, что ее в убийстве обвинят. К утру опомнилась, позвонила в милицию. Хотя это могли сделать соседи, которые слышали выстрел. Но это к слову… В общем, ситуация такая, гражданин Нетребин, все факты свидетельствуют против вас. А самой важной уликой является орудие убийства с отпечатками ваших пальцев. Так что, хотите вы признавать свою вину или нет, но отвертеться вам не удастся. Суд и без вашего признания примет доводы прокурора. А как вы думаете, какую меру наказания будет требовать прокурор? Лично я уверен, что высшую меру. Но выход у вас есть. Чистосердечное признание смягчит вашу вину…
– Не смягчит…
– Ну почему же? Если представить дело как убийство из ревности, то смягчит, – не совсем уверенно сказал следователь. – А если будешь упрямиться, то высшая мера тебе обеспечена.
– А если нет?
– Тогда пятнадцать лет строгого режима. Сколько тебе лет?
– Двадцать один год.
– На свободу выйдешь в тридцать шесть. Мне тридцать семь, а я, считай, только жить начал. Женился недавно, сын родился. И все у меня впереди. Так что давай, парень, кайся, пока не поздно…
– Но я не убивал.
– Ты убивал! – разозлился следователь. – Убивал, но ничего не помнишь!
– Не помню, – кивнул Зиновий.
– Уже лучше.
– Но если я не помню, как я могу признаться?
– А не признавайся! Черт с тобой! Все равно улики железобетонные… Так, ознакомься с обвинительным заключением и распишись…
Зиновий слышал, что раньше безграмотные крестьяне ставили вместо росписи крестик. Он же поставил в документе нормальную роспись, но было такое ощущение, будто он ставил крест – на своей судьбе, на себе самом.
2
– Наталья Павловна!
Резкий мужской голос подействовал как щелчок хлыстом, призывающий лошадь остановиться. Наташа застыла как вкопанная, неторопливо и плавно обернулась на голос. Перед ней стоял печально знакомый опер Лебяжный. Это он раскручивал на признание Зиновия, это он работал с ней самой.
Шипилов уже давно в морге, Зиновию предъявили обвинение и вчера перевели в изолятор. Она же переехала на новую квартиру, где сейчас и обживается. В парикмахерскую сходила – укладка, маникюр. Домой возвращалась, когда появился Лебяжный. Опер поджидал ее во дворе дома. Во-первых, как он узнал, где она живет? А во-вторых, почему он пришел именно сюда? Шипилов тоже подкарауливал ее возле дома, известно, чем это все закончилось…
– В чем дело, товарищ капитан?
Наташа не возмущалась, не кичилась. Это был как раз тот случай, когда она должна была изображать из себя пусть и не совсем тихую, но смирную овечку.
– Да вот, поговорить хочу.
– Люди кругом, шумно.
– Вот и я о том же, – усмехнулся майор. – Может, к себе на чашечку кофе пригласите, а?
– Исключено.
– Почему?
– Один уже напросился.
– Напросился? А может, вы сами его совратили?
– Нет. И вас я совращать не буду, даже не надейтесь.
Уж не для того ли он пожаловал к ней домой, чтобы оказаться с ней в одной постели? Шипилов тоже был не прочь испробовать ее тела. Испробовал на свою голову… Может, и Лебяжный хочет пройтись по проторенной коллегой дорожке, чтобы через это найти ключ к детективной загадке? Но ведь ясно же, что Шипилова убил Зиновий…
– А может, все-таки, а? – насмешливо-похабно посмотрел на нее майор.
– Мне не нравится ваш тон.
– А капитан Шипилов вам нравился?
– Он – да, вы – нет.
– Что, резону от меня никакого нет, да? Какой смысл меня совращать?
– Не понимаю, о чем вы!
– А что тут понимать. Шипилов разрабатывал Чернакова, то есть вора в законе по кличке Черняк. Знаете такого?
Наташа готова была к подобному повороту событий, понимала, что менты могли глубоко копнуть.
– Ну, слышала, – без тени беспокойства во взгляде кивнула она.
– А я слышал, что вы спали с ним.
– Вас бессовестно обманули.
– Глупо было бы ожидать признаний от аферистки.
– Это я-то аферистка?! – возмутилась она.
– Праведный гнев оставьте для своих любовников. А у меня вы как на ладони. Вы, конечно же, в курсе, что Шипилов мешал Черняку?
– Без понятия.
– Да нет, понятия вы как раз имеете. А эти самые понятия имеют вас. В лице гражданина Чернакова. Что-то подсказывает мне, что Нетребин Шипилова не убивал.
– А я и не говорю, что он убивал.
– Да, но и не отрицаете. Сдается мне, что Шипилова убрали по личному распоряжению Чернакова.
Лебяжный смотрел на нее в упор – тяжелым пронзительным взглядом. Такое ощущение, будто видел ее насквозь. Наташе стоило большого труда сохранить внешнее спокойствие.
– Я вас не понимаю, – покачала она головой.
– А напрасно, напрасно… В общем, я хотел бы вас предупредить, что после всего случившегося Чернаков не оставит вас в живых. Подумайте об этом. И сделайте правильные выводы.
Майор достал из одного кармана авторучку, из другого – спичечный коробок, начиркал на нем несколько цифр, всучил его Наташе в руку.
– Это номер моего домашнего телефона. Домашнего! Если надумаете, позвоните мне вечером, после десяти. Уверен, что не вы убивали Шипилова. Но и Нетребин, похоже, ни при чем. Мне надо знать, кто настоящий убийца. Звоните!
– И все-таки я вас не понимаю.
– А вы подумайте на досуге и все прекрасно поймете. И позвоните мне. Если, конечно, хотите жить. До скорого свидания!
Лебяжный повернулся к ней спиной и пошел в сторону троллейбусной остановки. Наташа провожала его застывшим взглядом до тех пор, пока он не скрылся из виду…
Прав был майор в том, что Зиновий не убивал Шипилова. Но ошибался, когда говорил, что и на ней нет вины. А ведь она замочила мента. Сначала переспала с ним, для того чтобы разоружить. И когда тот отправился на кухню перекурить, застрелила из табельного пистолета. Застрелила, потому что не видела иного выхода заслужить воровскую милость, а вместе с тем и право на жизнь…
Она убивала Шипилова, а Зиновий тем временем спал крепким сном, виной которому была приличная доза клофелина. Убивала Шипилова и надеялась, что звук выстрела поставит на уши весь дом. Быстро сделала дело, еще быстрей протерла пистолет, вложила его в руку спящего Зиновия, после чего бросила оружие на пол в кухне. И только затем бегом отправилась в душ. Соседи действительно слышали звук выстрела, но милицию никто не вызывал. Пришлось самой подсуетиться…
Казалось бы, все сделано как надо. Зиновия закрыли в КПЗ, предъявили обвинение в убийстве, потому что все улики против него. Все было бы хорошо, если бы Лебяжный вдруг не усомнился. Теперь копать начнет. Вернее, уже копает. Установил ее связь с Черняком. А ведь он в чем-то прав! Черняку выгодно будет отправить ее на тот свет. Ведь ему несдобровать, если вдруг она признает свою, а вместе с тем и его вину. Так что про сегодняшний разговор с Лебяжным лучше ему не рассказывать. А то он сделает такие выводы, которые загонят ее в могилу. Ее, молодую, красивую, и в могилу! Это же так противоестественно, ведь ей еще жить и жить. Не хочет она умирать, не хочет… И Зиновий тоже не хочет, но на него наплевать. Вернее, жаль парня, но не настолько, чтобы выгораживать его ценой своей жизни. Пусть его расстреливают, а она должна жить…
Очередная съемная квартира находилась на первом этаже. Удобно: не надо высоко подниматься. И если вдруг что, всегда можно воспользоваться запасным выходом – через балкон. Наташа открыла дверь и замерла, услышав за спиной подозрительный шорох. Страшные мысли посетили ее, настолько страшные, что ее на какие-то мгновения буквально парализовало. Именно этих мгновений и должно хватить, чтобы отправить ее в мир иной. Но никто не торопился насаживать ее на нож.
– Ну чего встала? – услышала она знакомый голос. – Заходи!
Это был Агафоня, «бык» и «шестерка» Черняка.
А сам вор уже находился в доме. По-хозяйски развалился в старом, затертом до дыр кресле. «Сижу на нарах, как король на именинах…» Наташа недоумевала. Откуда он взялся? И вообще, откуда он узнал, где она теперь живет? Что-то здесь нечисто…
– Не ожидала? – наслаждаясь ее растерянностью, надменно спросил вор.
– Э-э… Ты как тот Фигаро, то здесь, то там…
– Все вижу, все знаю.
– С ментом базлала, – из-за спины сказал Агафоня. – Я его срисовал, он это, Волосатика повязал.
– А к тебе чего клеится? – глядя на Наташу, сурово нахмурился вор.
– А-а, детали уточнял, как дело было, – вне себя от страшного предчувствия, пробормотала Наташа.
Всеми фибрами чувствовала, что добром эта история не закончится. Неужели прав Лебяжный, неужели его пророчество сбудется так скоро? Не хотелось в это верить, но ведь неспроста Черняк выслеживал ее, тайком проник в ее дом…
– А чего домой к тебе приходил?
– Не знаю.
– Мне свой новый адрес не дала. А ему дала. Что еще дала?
– Я не знаю, как он меня нашел.
– А как Шипилов тебя нашел? Нечисто с тобой, Натаха, ох, нечисто…
Она уже знала, что сейчас произойдет. Агафоня сзади набросит на нее удавку, намертво затянет петлю, а затем уже на обыкновенной веревке подвесит к люстре.
– И с ментом тоже нечисто, – продолжал вор. – Поди, знает, что ты моя маруха.
– Не знаю…
– Ты мне арапа не заправляй, не надо. Засветилась ты, Натаха, да?
– Я не понимаю…
– Да все ты понимаешь! Короче, уехать тебе надо. Далеко-далеко…
– А-а, да, наверно…
– С лавьем как?
– Да ничего, есть немного…
С деньгами у нее все в порядке. В камере хранения на вокзале – семнадцать тысяч восемьсот рубликов. И драгоценностей еще на целую кучу бабок. Состояние, если разобраться. Машину можно купить и кооперативную квартиру с обстановкой. А почему и нет? Хватит с нее, наигралась в блатные бирюльки, за ум пора браться! Пропали он пропадом, этот чертов город вместе со всеми черняками! Советский Союз большой, больших городов много – выбирай на вкус. И специальность у Наташи есть – швея-мотористка. Устроится куда-нибудь на швейную фабрику, вступит в кооператив, встанет в очередь на автомобиль. А может, и замуж удачно выйдет. Возможно, дочку к себе заберет. Да, надо убираться отсюда. И почему она Зиновия не послушала. Удрала бы вместе с ним от Черняка. Или лучше она бы одна ноги сделала, без него. А не послушала парня. Зато воровскую волю исполнила, смертный грех на душу взяла. Может, в монастырь уйти? Ага, конечно!
– Чего задумалась? – насмешливо спросил Черняк. – Уже на майдане, да? Будет тебе майдан, свалишь отсюда. Но сначала я тебе должок отдам…
– Какой должок? – напряглась Наташа.
И невольно прикрыла рукой шею, чтобы хоть как-то защититься от предполагаемой удавки.
– Пять косарей из «общака» отстегну. За мента и вообще…
– Не надо, я же не за деньги старалась… Ты сказал, я сделала…
– Вот я и говорю, что хорошая ты девочка. А хорошие девочки любят цветные фантики. Здесь меня обождешь, я скоро вернусь – башли подвезу. Агафоня с тобой побудет, дегтю ему замути.
– Может, лучше водки? – спросила Наташа. – У меня есть.
– Ну, можно и ханки дернуть. Только это, стелиться не надо. Я тебя хоть и отпускаю, но ты моя бикса. Ждите, я скоро.
– Будем ждать! – Наташа изобразила наивную улыбку.
Она уже поняла, зачем Черняк оставлял Агафоню. Затем, чтобы самому при смертоубийстве не присутствовать. При ее смертоубийстве. Агафоня еще тот зверь, ему человека убить, что на палец себе плюнуть. Но и сама Наташа не промах. Она знала, что делать…
– Ты слышала, что Роман Владиславович сказал? – ласково спросила она у парня, когда вор скрылся за дверью.
Тот смотрел на нее пристально, в упор.
– Чайку мне заваришь.
– Или водочкой подогреть, – лукаво улыбнулась она. – А стелиться нельзя.
– Да я и не претендую.
– Зато я претендую. Нравишься ты мне, Агафоня. Назвала бы тебя красавчиком, да ты обидишься. Ты же правильный пацан, да?
– Правильный, и чо? – повелся он.
– А то, что мы никому ничего не скажем.
Наташа ласковым взглядом облизнула его лицо, шею, скользнула вниз к брюкам. Медленно расстегнула верхние пуговицы на блузке, провела пальчиками по обнажившейся коже груди. Агафоня не смог устоять – взгляд его замаслился, рот приоткрылся – словно в ожидании поцелуя…
– Или сначала по пять капель? – спросила она.
– Сначала пять капель, – очумело кивнул он. – Потом еще пять капель… И еще… Черняк сказал: не стелиться…
– Так никто ж не узнает.
– Он узнает. Он все видит.
– Нормально все будет. Присаживайся. А я на коленки встану перед тобой.
– Зачем? – спросил Агафоня, сглатывая слюну, чтобы промочить пересохшее от волнения горло.
– Тебе понравится. Но сначала водочки…
– Для дезинфекции? – похабно осклабился он.
– Ну, может быть…
Она посадила его за стол спиной к холодильнику. Поставила два маленьких стакана, достала бутылку водки, но наполнила только один.
– А я, наверное, лучше шампанского…
Но шампанским она угостила Агафоню. В ожидании чуда он утратил бдительность и не обернулся к ней, когда она доставала из-за холодильника пустую бутылку из-под шампанского. А когда заметил подвох, было уже поздно. Наташа изо всех сил ударила его по голове. А у пустой бутылки, как известно, убойный эффект покруче, чем у полной. Агафоня вырубился мгновенно.
Добивать его Наташа не стала. Пусть пока живет, а там Черняк с него спросит. Она быстро собрала вещи и, дабы не пытать судьбу, покинула квартиру через балкон. Мало ли что, вдруг Черняк оставил кого-то во дворе – смотреть за ней…
Такси, вокзал, автоматическая камера хранения, кубышка с деньгами, ближайший поезд. Наташа уезжала. «И пропади все пропадом!..»
Глава 7
1
В следственном изоляторе Зиновия обрили наголо, отчего он стал похож на ощипанного воробышка. Затем была «сборка», где его продержали два дня. На третий день пропустили через баню, прожарили вещи, всучили матрац, белье и прочие предметы тюремного быта. Ну а дальше общая – камера, где его ждала неизвестность.
В камеру он входил с ужасом морского путешественника, угодившего на тропический остров, кишмя кишащий черномазыми людоедами. Нет, здесь его заживо не сожрут. Но могут сделать такое, отчего вся его дальнейшая жизнь превратится в ад. Лесничий как-то рассказывал про зону, где он мотал срок. Дикие нравы, дикие законы. Слабохарактерные там долго не живут…
Камера представляла собой тесный гудящий улей. Только вместо пчел – безликая людская масса, на фоне которой черным пятном выделялись развязные трутни с татуировками на всех мыслимых и немыслимых местах. А вместо запаха меда – смрад от грязных тел, ног и нечистот…
Дверь за ним уже давно закрылась, а он все стоял на пороге в ожидании чего-то страшного. Вот-вот гром с небес грянет. И грянул гром! Откуда-то из глубин тюремной камеры выскочила молния в облике раздетого по пояс уголовника с хищным оскалом на все лицо. Золотая фикса, татуировки на плечах и на груди. Одним словом, зловещий вид.
Он ничего не спрашивал, он просто смотрел на Зиновия – вернее, просвечивал его насквозь своим рентгеновским взглядом. Зиновий понимал, что нужно держать хвост пистолетом. Пытался сосредоточиться, чтобы изобразить чувство собственного достоинства и уверенность в себе. Но лицо предательски расползалось в испуганной гримасе…
Наконец-то арестант соизволил заговорить с ним.
– Как зовут?
– Зи… Зиновий…
Он назвался, и в голове поднялась настоящая суматоха. Дурацкое имя, дурацкий вид, с которым он представился…
– Зина? – омерзительно осклабился уголовник. – Братва, к нам Зина пожаловала!
Зиновий понял, что пропал. Вот когда его бабское имя сыграло с ним злую шутку! И о чем только думал отец, когда называл его так? Ведь сам ушел к другой женщине, завел новую семью, забыл о них с матерью, а это дурацкое имя осталось…
Камера загудела. Так реагируют болотные комары-кровососы на появление живого мяса. Но напрасно боялся Зиновий, что его начнут пользовать по неестественному для него женскому назначению. Никто даже не поднялся с места, чтобы выйти к нему. И его никто не потащил в глубь смрадного болота…
– Твое место на параше, Зина…
Уголовник показал ему на свободную койку возле фанерного закутка, откуда воняло особенно нестерпимо.
– И спать здесь будешь, и дальняк чтобы в чистоте был. Понятно, Зина?
– Да, конечно…
Зиновий бросил скатанный матрац на свободную койку, застелил белье, накрыл одеялом. Сокамерники с насмешкой посматривали на него. Такое ощущение, будто они ждали начала какого-то циркового представления. И если так, то Зиновий уже знал, кто будет клоуном. Он и сам замер в жутком ожидании. И в конце концов дождался.
К нему сквозь тесноту камерного пространства продрался тот же самый уголовник с золотой фиксой.
– Зина, ты чо, спишь? – с издевательской насмешкой на тонких губах спросил он. – Я же тебе русским языком сказал – параша твоя. Дальняк ты шнырить будешь.
Зиновий понял, что его заставляют убирать сортир. Но уж лучше это, чем то, чего он больше всего боялся. Он поднялся на ноги, обреченно опуская плечи. Надо так надо… В армии он через два дня на третий в наряды ходил, и все дневальным по роте. Два года чужое дерьмо выгребал, и ничего, живым и здоровым домой вернулся…
– Да погоди ты, – осадил его фиксатый. – Сначала отдохни с дороги, водички попей. А я тебя водичкой угощу, браток. Вертун, ходь сюда!
Перед Зиновием всплыла еще одна уголовная рожа. В одной руке три одинаковые алюминиевые кружки.
– Сходи, водички набери, – велел он.
Зиновий послушно сходил к умывальнику, набрал воды во все кружки. Когда вернулся, фиксатый и его дружок уже сидели на его койке. Вертун взглядом показал на табуретку, но вовсе не для того, чтобы Зиновий сел на нее. Он должен был поставить туда кружки, а сам остаться стоять.
– Играть будем, – ощерился он. – Игра такая, «Светофор», может, слышал, а?
– Нет, – подавленно мотнул головой Зиновий.
– Ну, я тебя научу. Смотри, эта кружка обозначает красный цвет, эта – желтый, эта – зеленый. Я сейчас их прокручу, а ты отгадаешь, какая кружка какого цвета. Сечешь?
Зиновий подавленно кивнул, хотя на самом деле невозможно было понять, как определить цвет той или иной кружки. Ведь они абсолютно одинаковые. А если Вертун их еще и прокрутит, то все вообще запутается до невозможности.
– Угадаешь – хорошо, нет – выпиваешь воду. Так, начнем. Какого цвета эта бадейка?
– Зеленого.
– Ты что, дальтоник, в натуре? – хмыкнул фиксатый.
Это означало, что Зиновий не угадал. Может, и угадал, но ведь проверить не было возможности: все кружки абсолютно одинаковые. И фишка в данном случае могла лечь только так, как ее захотят положить уголовники. А они все против новичка, значит, шансов на правильный ответ у Зиновия не было.
– Я слышал, бабы дальтонизмом не страдают, – осклабился Вертун.
– Я не баба, – угрюмо буркнул Зиновий.
– Так потому и дальтоник, гы. Ну, Зина, давай, дерни за наше здоровье!
Первую кружку Зиновий осушил в охотку: очень хотелось пить. Вторую без всякого вдохновения. Третью выпил через силу. Четвертая залезла в живот с огромным трудом. И непонятно, как в раздутый живот поместилась пятая и даже шестая. А вот седьмая идти внутрь не захотела. И насилие над собой вызывало рвоту. Зиновий еле успел заскочить за фанерную перегородку и вывернуть свое чрево наизнанку…
Затем наступила передышка, во время которой Зиновий надраивал загаженную чашу «Генуя», в простонародье именуемую «очко». После чего снова была игра в «Светофор». И снова он пил воду до тех пор, пока его не вырвало. И снова приборка. А потом опять издевательства.
– Зина, ты чо, беременный, а? – глумливо спросил фиксатый. – Что-то часто тебя тошнит, ты не находишь?
– Признавайся, Зина, с кем девственность потерял, а? – развеселился Вертун. – Потерял, да? Чего молчишь? Молчание – знак согласия. Значит, не целка ты у нас, Зина?
– Не было ничего, – чуть не плача от обиды, промямлил Зиновий.
– Чо, непорочное зачатие, да? – продолжал глумиться фиксатый.
– Нет ничего.
– Да, а мы проверим! Проверим, Зин, а? Ну, чтобы потом разговоров не было?
– Как?
– Да просто. Воронку в твое «просто» вставим. И воду зальем. Если вода уйдет, значит, баловали тебя, если нет, тогда живи спокойно.
– Себе залей!
Это была первая попытка протеста с его стороны. Слишком все далеко зашло, чтобы идти на поводу у этих ублюдков.
– Что ты сказал? – взвился фиксатый.
И резким движением схватил его рукой за горло. Зиновий не сопротивлялся. Но и скулить не стал. Закрыл глаза – в бессилии предпринять что-либо в свою защиту. И в ожидании, будь что будет.
– Нифель, оставь его! – услышал Зиновий чей-то властный и в то же время флегматичный голос. – Не ведется тюльпан на примочку, и не надо. Пусть шнырит, а обижать его не надо. Пусть пока живет…
Зиновий не знал, кто заступился за него. Но ясно, что этот человек имел какую-то власть над фиксатым. Да и над всеми, кто находился в камере.
Читать бесплатно другие книги:
