Не лучший день хирурга Панкратова Корчак Александр
– Это невозможно даже и не на расстоянии. Это – инфаркт для хирурга. Не просто ощущать свою беспомощность.
– Особенно тому, кто рожден для помощи. Я же сказал вам, что вы одарены свыше. Сегодня, когда произошла беда, нам удалось выяснить, кто в этом городе способен помочь Его Величеству. Поэтому мы обратились к вам.
– Ах вот кто мне сегодня звонил. Значит, это были вы? Но по каким каналам вам сообщили о моих выдающихся дарованиях? И кто это сделал? – Ему удалось даже усмехнуться.
– Могу вас успокоить, не по каналам спецслужб и ФСБ, как вы об этом думаете. У нас другие информационные системы.
– Ах, ну конечно, звезды.
– Звезды тоже. И люди, сопричастные звездам. Они указали на вас. Я хочу, чтобы вы поняли, что сегодня произошло, доктор. – Амир встал во весь свой рост. Он оказался высоким. Повернувшись к Панкратову, он торжественно произнес:
– Сегодня вы посвящены в главного хранителя принца. Отныне именно эта забота станет вашей главной потребностью. Вы будете охранять его на пределе своих сил и уменья. А они у вас безграничны. Может быть, не все еще раскрыты, но обещаю, мы вам поможем.
– Спасибо, но у меня вообще-то своих дел полно. – Андрей провалился в какую-то золотую голубизну, состоящую из моря, песка, пальм, ярких сладкоголосых птиц и груды драгоценных камней, осыпавшей неведомый обелиск...
– Отдохнули? Просыпайтесь. Я периодически буду наведываться к вам. И запомните – все в мире неспроста.
«Господи! Все-таки уснул! – вскочил Панкратов, глянул с недоверием на свои старательные часы. Тряхнув их, приложил к уху – тикают как обычно! Спал-то всего-навсего две минуты, а кажется... – Однако хорошо выспался. И главное, что-то весьма важное засело в бестолковке. Что это? А-а-а, вспомнил. Все неспроста в этом мире. Ведь верно, черт подери!»
Он вспомнил: едва живой бомж оказался коллегой, если, конечно, не соврал и не запутался в своих глюках. И главное, что-то знакомое померещилось Панкратову в этой заросшем серой шерстью одутловатом лице. Да и голос. Кто же он, черт возьми, этот отравивший все приемное отделение гнилостным запахом, всеми забытый, брошенный человек? И почему он должен как-то влиять на меня? «Все непонятно, но в этом что-то есть», – задумался он.
Панкратов вспомнил, что собирался позвонить насчет него в 68-ю больницу. Он схватил телефонную трубку, набрал номер приемного отделения больницы, представился, попросил соединить его с главным. Кажется, именно там работал Игорек с параллельного потока... «Как его бишь? Да, вспомнил, Иванов». Точно, Иванов! Через минуту раздался жизнерадостный голос:
– Здорово, Андрюха. Какие проблемы? Прости, забыл твое отчество.
– А я – твое, – засмеялся Панкратов. – Да мы ведь тогда про отчество ничего не знали. Другое дело – кликухи.
– Точно. Как сейчас помню, ты был Иванушкой, поскольку зачесывал светлые патлы до самых бровей.
– Молодец, помнишь, а ты под битлов косил.
– Так вот, у меня к тебе вопрос. Сегодня ночью к нам по скорой мужика привезли. Фамилия Андросимов, то ли Андрогин.
– Постой, постой! Андрогин... это же, Андронов. Прекрасно образованный парень, Платона читал, неплохим хирургом был, но... иногда любил, сам понимаешь, выпить. Да, впрочем, кто тогда этим не занимался.
– Похоже на то. Только он сейчас... увы, далек от прекрасного. Но вроде все соображает. У него тотальная гангрена правой нижней конечности, придется, очевидно, делать вычленение. Вот такие вот дела, Игорек. Я чего звоню. Может быть, необходимо кому-то сообщить о нем? Все-таки из нашей гильдии мужик. Хочется как-то помочь ему. Да и в таких случаях, всегда как бы примеряешь на себя. В общем, плохо. Упаси и помилуй Господи от такого конца.
– Все понял, попробую навести справки, да и сам с ребятами обязательно подъеду. От нас что-нибудь нужно?
– Да нет, как будто бы все есть или, по крайней мере, скоро будет.
– Андрюша! Ты уже сам его оперируй. Наслышан о твоих успехах. Рад за тебя.
– Да брось ты, какие там успехи, все более по мелочам работаем.
– Не скромничай.
– Подожди, а что же с ним все же стряслось?
– История самая банальная для того времени. Его горячо любимая жена сбежала с новым русским. Детей забрала, квартиру. Да еще какие-то гадости по инстанциям писала, что, мол, алкаш, хулиган. Красивая баба, соблазнительная. Валька, конечно, поддавал, но не больше, чем другие. А здесь взялся за пузырь крепко. Причем чем дальше, тем больше. Сам понимаешь, как это нередко бывает, когда рушатся наши тылы – пропадает мужик. Пытались его вытащить из болота, да не смогли. Слетел он с катушек, вроде как даже сознательно себя губил. Мы его прикрывали, пока не вляпались... Отхватил он, по этому поводу, пол мочевого пузыря больному – за опухоль принял. Слава Богу, что еще пациент выжил. Но из больницы ему пришлось все-таки уйти. Говорят, в провинцию подался. Потом уже каких-то вразумительных сведений о нем мы не имели, поскольку Валентин ни с кем из наших контакты поддерживать не хотел. Категорически отказался. Кто-то говорил, что он бомже-вал где-то в Подмосковье, ездили наши ребята, но нигде не нашли. А ведь здорово мужик начинал свою карьеру! Жаль.
Спешно простившись с Игорьком, Панкратов еще долго в шоке от полученной информации держал трубку в руке, не опуская ее на рычаг.
«Надо же, Валька Андронов! Спортсмен, отличник, он уже с первых курсов был на примете у преподавателей. Способный, вдумчивый, до чертиков везучий. Начал оперировать у самого Петровского и пошел в гору... Женился с помпой, да еще на какой-то министерской дочке. Да, точно! Помню, помню! Что-то случилось, какие-то неудачи... и пошла кривая вниз. Только и это не все. Было еще лето!»
Лето, то далекое лето, когда Панкратов с группой студентов проходил практику в подмосковной больнице под руководством аспиранта последнего года обучения Валентина Андронова, выдалось душным и сухим. Может быть, поэтому взбесился слюнявый боксер, живший у сторожа школы, где поселились практиканты. С неожиданной осатанелой прытью кинулся пес к горлу мирно лежавшего на раскладушке у открытого окна Вальки Андронова. И тот спасся от мертвой хватки лишь тем, что выскочил из школьного окна на спортплощадку и завис на перекладине футбольных ворот. Под его сжавшимся от ужаса телом бесновался, прыгал, брызжа слюной, пес. Все от страха разбежались.
Этого кошмара не видел разве что Панкратов, расположившийся с учебником на берегу сплошь затянутого осокой озера. Оторвало его от книги мимолетное видение: мимо пулей пронесся, как видение, человек и плюхнулся в темную воду. Раздалось бульканье и наступила тишина. Интересно, что за ним никто не гнался. Наступила тишина. Слышны были только стрекот кузнечиков, да зудели надоедливые комары. А человек, между прочим, не выныривал, а выбулькивали на поверхности совсем нехорошие прощальные пузыри. Недолго думая, Панкратов кинулся в озеро, проваливаясь в тине, вслепую нашарил обмякшее тело и выволок его на берег. Применил все положенные в таких случаях реанимационные мероприятия. Довольно ощутимо похлопал его по щекам.
– Ну, ты че? – едва шевеля языком, своеобразно поблагодарил его спасенный, оказавшийся Валькой Андроновым. От него нещадно несло спиртным. Потом выяснилось, что разбушевавшегося пса уняли, а перепуганный Андронов, не заметивший от стресса ни растяжения голеностопного сустава, ни перелома ключицы, случившегося при прыжке из довольно высокого окна, ахнул по случаю пережитого им полстакана медицинского спирта и свалился в сомлевшие от жары лопухи. Он лежал, тая от радости сохраненной жизни. Как вдруг, прямо над ухом, раздался заливистый лай. В невыразимом ужасе, последним рывком загнанного животного, ринулся куда глаза глядят, увяз в озере и захлебнулся бы там со всеми своими скрытыми еще травмами, если бы не подвернувшийся Андрей. Впоследствии герой получил от декана знаменитые часы, а собачка, гавкнувшая над ухом Вальки, оказалась безвредным, лохматым щенком по кличке Кузя.
Пока Андронов поправлялся в тамошней больнице, Кузя неотступно ходил за ним и даже ночью дежурил под окном его палаты. Может быть, осознал свою вину, а может, был прельщен лакомствами, которые в изобилии носили пострадавшему девушки. Все это сейчас вспомнилось Панкратову с необычайной ясностью. Сблизиться им так и не пришлось, слишком высоко взлетел после окончания аспирантуры Андронов. А Панкратов, наоборот, начал свою трудовую деятельность как раз с той самой сельской больницы.
«Видать, действительно все в этом мире неспроста», – опять подумал Андрей, направляясь к больному.
Панкратов быстро спустился в приемное отделение. Перед входом в палату переодел халат, надел маску, бахилы. В палате Петр Петрович вместе с перевязочной сестрой колдовали над ногой Андронова, обрабатывая ее дезинфицирующим раствором и оборачивая простыней. Увидев шефа, Петр снял перчатки, сказал:
– Я сейчас вам последние анализы покажу. – Он быстро вышел из палаты. Панкратов пощупал пульс больного.
– Ну, как дела, коллега?
– Кусок дерьма, а не коллега... Меня теперь и мама родная... – тяжело задышал он. – А я тебя сразу узнал... Значит, Андрей Викторович, говоришь, оперировать будешь? Вычленять? Ну, ты смелый малый. Хотя другого варианта у меня, я так понимаю, нет. Давай хотя бы я тебе бумажечку подпишу, что я настаиваю на операции, а то поимеешь ты неприятностей. Знаю я этих бумагомарателей, повидал их в своей жизни предостаточно.
– Не надо, напишешь, когда поправишься.
– А что, и такой вариант возможен?
– Вполне, а иначе зачем бы мне тебя было оперировать?
– Слушай, – он показал глазами, чтобы Панкратов нагнулся, – просьба есть...
– Излагай. Кому сообщить?
Видно было, как он напрягся, этот вопрос ему был не безразличен. Он закрыл глаза, помолчал, а затем с трудом произнес:
– Нет, не надо, все это было очень давно, в другой жизни. Да и было ли?
– Как угодно. Приедут твои коллеги из 68-й больницы, но уже, наверное, после операции.
– Прости, но просьба у меня будет, забота одна меня мучает: пес, что возле меня прикармливался, пропадет он. Дружбан он мой вроде последний.
– Говори, как он выглядит, разыщем мы твою псину. Мы этих несчастных нашим пищеблоком поддерживаем.
– Кузя его зовут, двормейстер, мордой, теперь, наверное, на мою похожий, – пытался он рассмеяться, но глухо закашлял. -На Ордынке, возле кафе, там должен быть.
– Лады, коллега. Тогда до встречи на месте. Места встречи, как говорится в известном фильме Говорухина, изменить, к сожалению, нельзя.
– Прости, и еще... – из-под темных век мольбой блеснули карие глаза: – Не надо мне, Андрюша, жить, сам понимаешь, Господь двух шансов не дает. А ты ведь меня уже раз спасал. В общем, я отмучился. Будь другом, сделай так, чтоб кончить всю эту кутерьму... невмоготу уже.
– Ты это брось. – Андрей положил руку на мелко поддергивающее плечо пациента:
– Как хочешь, так и понимай, а я тебя вытащу. Сейчас тебе еще покапают, а я обход совершу, и, благословясь, возьмемся за дело. – На выходе из палаты он столкнулся с Петром.
– Ну, как он вам?
Панкратов прикрыл дверь.
– Хуже не бывает.
– Андрей Викторович, вы же видите, он даже порозовел. Да и отек здоровой конечности уменьшился. А пульс, давление -сами смотрите, – он тыкал чуть ли не в нос ему лист наблюдения больного. «Этот неутомимый Петруша, похоже, подгоняет меня, вот засранец», – подумал про себя Панкратов. – Хватит меня уговаривать, я уже себя давно уговорил. Оформляй его на операцию. А где Наталья Петровна?
– Она уже выехала. У нее сегодня отгул, я ее от вашего имени попросил его отменить, объяснив ситуацию. Все правильно?
– Все правильно. Жалко только, женщине выходной испортили, могла бы поспать до двенадцати да по магазинам прошвырнуться. А то все клиника да клиника. Попробуем Кефирыча расколоть еще на один отгул, напомни, если забуду. Сама она не будет просить, ты же ее знаешь.
– Обязательно, а то бабушка Наталия возненавидит меня, -довольный своей шутке, заулыбался Петр.
– Ну, ты что это, услышит еще кто-нибудь, хулиган.
Но, похоже, этих слов он уже не слышал. «Понесся, наверное, историю болезни оформлять, вот пострел», – улыбнулся Панкратов.
Проходя мимо своего кабинета, он увидел, что Марина хлопочет возле стола, похоже, выкладывала пирожки из пакетика. Там же сидел спиной к нему доктор Линьков, продолжая оформлять историю болезни. Панкратов поманил пальцем ее к себе. Она вышла, закрыв дверь кабинета.
– Ты что там мне принесла? Никак пирожки? – Он погрозил пальцем. – Ты смотри, а то привыкну, придется тогда тебе всю жизнь мне их печь. – Панкратов почувствовал себя неловко, подумав, что получилось уж как-то совсем двусмысленно, с намеком, что ли.
Она же покраснела, быстро пошла в направлении первой палаты, откуда обычно начинался обход, произнесся на ходу:
– Мне это приятно делать.
Линькова он не стал звать, палаты его были в конце коридора. Да и после того, как он отказался от помощи на операции, по правде говоря, и не хотелось. В отделении не принято было отказывать, когда тебя просит кто-нибудь из коллег помочь на операции. В таких случаях откладывались все дела, в том числе и семейные.
У первой палаты роились врачи его отделения, рентгенологи, специалисты по ультразвуку, медицинские сестры. В коридоре стоял гул, приглушенный смех. Коллеги обменивались впечатлениями по разным поводам, в воздухе витала легкая напряженность. При его приближении шум стих. Дело в том, что во время обхода возникали проблемы, связанные с ведением и лечением больных, раздавались, как говорил доктор Бабич, «пампушки», если кто допускал какие-то ошибки в лечении и ведении больных. Андрей Викторович был строг, но справедлив. Особенно наказывались те врачи, которые допускали оплошности в результате нерадивости или лени. Здесь уж пощады от Панкратова не ждали, он наказывал по всей строгости.
Андрей подозвал старшую сестру, Прасковью Трофимовну:
– Ну-ка, покажи полотенце.
Одна его половина была смочена дезинфицирующим раствором. Панкратов потрогал и даже понюхал эту половину, похвалил:
– Вот, сегодня раствор, как надо, даже закусить захотелось, – пошутил он. Все улыбнулись. Коллеги любили нестандартный юмор. Да и была это скорее традиция, нежели юмор. И все старались не отступать от них.
– Ну что ж, начнем, кто не спрятался, я не виноват, – как всегда объявил Андрей Викторович.
Первой, как и полагалось, в палату врывалась старшая сестра, Марья Вановна, так и звали ее все. И сразу же, как и сказал шеф, начался шмон, обнаружение всего сокрытого незаконного и запрещенного. Вначале довольно активно изгонялись родственники, которым удалось, несмотря на драконовские запреты, все-таки проникнуть в отделение в неположенное время. Причем делалось это сестрой довольно активно, путем тычков в бока больных, с сопровождением своих действий оскорбительными словами в адрес охраны больницы. Начальство требовало порядка, наказывало заведующих за его нарушение. Андрей Викторович пытался с этим бороться, но боролся как-то вяло, без азарта, поскольку понимал чувства родственников.
Лечащий врач докладывал о больном, Панкратов осматривал. Рентгенологи и другие специалисты демонстрировали рентгенограммы, ультразвуковые картинки. Если была показана операция, сообщалось об этом больному, выслушивались просьбы и вопросы больных. Более сложные случаи обсуждались в ординаторской после обхода.
На подходе к следующей палате, докторов едва не размазала по стенке толпа новой группы родственников. Причем у Марьи Вановны, двигавшейся в авангарде, был сбит с головы неимоверного размера тщательно накрахмаленный и отглаженный колпак. Кто-то из коллег умудрился в суматохе наступить на него. Можете себе представить последствия этого происшествия? От огорчения последнего из визитеров она успела огреть мокрым полотенцем по спине, хотя он и не пытался увернуться. Доктора фыркнули, Андрей Викторович сжал зубы, чтобы не рассмеяться.
Здесь уже нельзя было не реагировать:
– Марья Вановна, – как бы во гневе взвинтился Панкратов, – что у вас делается в отделении? Распустили всех, понимаете ли. Толпы незаконных мигрантов неизвестно как проникают в палаты прямо с утра. – Он, конечно, знал, как проникают, и говорил это больше для порядка. Но Мария Вановна, утерявшая свое величие в результате потери колпака, похоже, молчать не собиралась.
– Да это же все вахта, Андрей Викторович, все они, ироды. Сколько раз им было говорено, а что толку. Вы же сами понимаете, в чем там дело. – Она закатила глаза, намекая на причину.
– Что там говорить, дело понятное. Золотой телец их полностью захватил, так что им наши увещевания. Пустое. А может, эти молодцы-здоровячки на дверях думают, что их специально там поставили, чтобы деньги собирать. Так вы им объясните, что не для этого. Пошли бы работать туда, где можно пользу принести, а они...
– Так они себе и приносят, – пытаясь водрузить слегка помятый колпак на голову, со злобой произнесла старшая сестра. Она, конечно, не заметила иронии, с которой говорил Андрей Викторович. Все это заметили. Ответ старшей сестры опять вызвал улыбки у сотрудников.
– А чтобы над нами не смеялись сотрудники, пишите, Марья Вановна, жалобу на молодцов-удальцов, а я подпишу. Хотя, -он махнул рукой, – сколько раз это уже было. Ладно, пошли далее, – уже более миролюбиво закончил бесполезную дискуссию Андрей Викторович.
Подошел Петр Петрович, доложил:
– Пришла Наталья Петровна, спрашивает, будут ли какие указания?
– Будут. – Он увидел ее в дверях. – Рад вас видеть, Наталья Петровна, вы что, как не родная, в дверях стоите, заходите.
– Я без халата, – замахала она руками, – сразу же к вам поднялась.
– Вы про больного все знаете?
– Да, мне о нем кое-что уже рассказали. Но я его еще не видела. Говорят – очень тяжелый.
– Вас не обманули. Действительно тяжелый, но надежды есть. Не все еще потеряно. А впрочем, я не хочу вас уговаривать насчет операции. О типе наркоза сами решите. Одно могу сказать, в легких у него не дыхание, а какофония звуков, похлеще, чем у Мравинского в его «Петрушке». Да к тому же он из наших, из хирургов. А вы сами знаете, как у своих порой получается. Не мне вам говорить. Так что, пожалуй, наоборот, я жду ваших указаний. Если решите прямо сейчас брать, я все бросаю и сразу же к вам. – Он посмотрел на окружающих. – Только извинюсь перед коллегами
– Хорошо, Андрей Викторович, я пошла, посмотрю, что к чему.
– Петр Петрович, сопроводите, пожалуйста, Наталью Петровну. Анализы, снимочки покажи. В общем, поактивнее веди себя, – подмигнул он ему.
Здесь, очевидно, надо дать пояснения. В части случаев анестезиологи могут отказать больному в операции или отложить ее из-за его тяжести или сопутствующих заболеваний. Тогда все, хана. Никто, даже премьер-министр не сможет заставить что-то делать.
– Высшая инстанция, – вслух проворчал он.
– Вы о чем это, Андрей Викторович? – спросил его рядом стоявший коллега.
– Да это я так, о наболевшем. Продолжим наши мучения, дорогие коллеги, – обратился он к окружающим. – Палаты Петра Петровича мы посмотрим вместе с ним позже. Хотя я его больных знаю, там нет тяжелых. Да и все больные у него ухожены и обследованы без задержки. Кстати, учитесь, коллеги, у молодых.
Часть вторая
Будни хирурга: экстренные операции и «восточный эксцесс»
Жизнь шла своим чередом
Через сорок минут Андрей Викторович вместе с помощником мыли руки в предоперационной. Через стекло было видно, как Петр обрабатывает йодонатом операционное поле. Он был полностью экипирован для операции.
– Иди-ка сюда, Петролио! – махнул он ему рукою.
– Послушай, ну куда тебя несет? Я же сказал, что эта операция крайне опасна, и не только для пациента, но и для хирурга. Упаси боже, если поранишь руку. Пойми, с этой инфекцией не шутят. Лучше займись своими больными. У тебя там проблем полно, – придумал он. – Совсем запустил лечебное дело, все носишься, как угорелый, не остановить тебя. – Он это сказал намеренно в таком тоне, зная, что по-другому говорить бесполезно. Однако на Петра это не подействовало.
– Ничего подобного, нет у меня никаких проблем, не надо придумывать. А этим больным я занимался всю ночь, готовил его к операции, – абсолютно независимо заявил он. – Хорошо, согласен, тяжелый больной, оперировать его не претендую. Но хотя бы ассистировать на операции я могу? Вы же знаете, Андрей Викторович, за этот год я сделал самостоятельно две ампутации. Удачно, между прочим.
– Не в этом дело, Петя, не зли меня. Кто сомневается в твоем профессионализме? Намотался ты уже сегодня, отдыхать нужно. В общем, дуй отсюда, и баста, – разозлился Панкратов.
– Никуда не пойду, – набычился Антошкин, переступая с ноги на ногу.
– Дурачок, я же за тебя беспокоюсь, еще успеешь наоперироваться, все у тебя впереди.
– Не надо мне вашей милости. Я вел больного и должен хотя бы участвовать в операции. Ваши, кстати говоря, установки. Надо быть последовательным в своих заявлениях.
– Ну, ладно, – буркнул Панкратов и, посмотрев на своего помощника, засмеялся, – я таким же был в его возрасте. Ничего не поделаешь, Виктор, прости, что побеспокоил. Спасибо.
– Мне-то за что? – стал снимать маску Виктор.
– За поддержку.
– Да брось, Андрюша, мы с тобой и не такое видали.
– Это верно. Иди, попей кофейку, да попробуй у меня в кабинете пирожки, Марина нам принесла.
– Не нам, а тебе, Андрей, а? – хитро улыбнулся Виктор.
– Не важно, кому. А попробовать советую, дважды приглашать не буду.
Наблюдая краем глаза, как Петр продолжает обрабатывать конечность, Панкратов с симпатией подумал: «Антошкин если вцепится, так намертво». Он быстро вошел в операционную. Сестра надела ему халат и перчатки.
– Давай вторую пару, Кефирыч велел, – неожиданно для себя Панкратов назвал его подпольное прозвище. Сестра не удивилась.
– Он сегодня уже дважды об этом напоминал.
Вообще-то при сестрах не принято было подобным образом говорить, Панкратов не раз делал сотрудникам замечания. Ему стало неудобно, и он смутился. К счастью, под маской этого никто не увидел.
– И ты, – кивнул он в сторону Петра, – тоже надевай вторую пару и работай осторожно. Если что, потом не оправдаешься перед твоими родителями, – заявил Панкратов.
Антошкин, конечно же, не мог пропустить подобного унижения, как он считал, по возрастному признаку и моментально отреагировал:
– О чем это вы, Андрей Викторович? Я самостоятельный человек и давно отвечаю сам за себя.
– Ну ладно, ладно, – проворчал он. – Работаем быстро, но аккуратно. Можно начинать, Наталья Петровна?
– Давайте!
– Ну, вперед под фанфары, с Богом! Скальпель, зажим, сушить, – отдал Панкратов обычные для начала операции краткие команды. Все работали споро и четко. Через тридцать минут конечность была вынесена из операционной.
– Фу, дышать стало полегче, – вздохнул Петр.
– Ты, как всегда, прав, Петручио, – поддержал его Панкратов. – Жить стало лучше, жить стало веселее! Именно так провозглашал усатый генералиссимус, отправляя партию приличных людей на эшафот задолго до твоего рождения. Дыши полной грудью.
– А для этого надо было всего-навсего отчекрыжить одну ногу, шеф. Представляете, как все просто в этом мире?
– Ну, ты даешь, Петр, – удивленно произнес Панкратов, не зная, как ему реагировать на ремарку своего помощника. Как наш пациент, Наталья Петровна? – спросил он анестезиолога, продолжая быстро ушивать рану.
– Пока все показатели стабильны, будто бы и не было никакой операции.
– Сплюньте, дорогая.
– Тьфу, тьфу!
– Так-то лучше. Больной спит?
– Спит, как младенец.
– Это потому что он еще не успел понять, что с ним. Мы с Петром сегодня по-стахановски работаем. Раз-два! Сердце сюда, нога туда, – пошутил он. – Знаешь что, Петр, ты зашивай кожу, а я, пожалуй, пойду, дел еще невпроворот. Эх, быстрее бы на пенсию.
– Да разве вы когда-нибудь уйдете на пенсию, Андрей Викторович? Ни за что не поверю. А если и выйдете, то все равно будете бегать в операционную. Я-то вас хорошо знаю, – весело заметила анестезиолог.
– Точно! И так же не будете допускать меня к операционному столу, хотя тогда я уже наверняка буду заведовать отделением. А вы все равно будете повторять – рановато вам, батенька, идите лучше в приемное отделение, – съязвил Петр, повторяя интонации своего шефа.
– Молчи, Петро, убью! – искренне рассмеялся Андрей Викторович. Он снял перчатки, на ходу сбросил халат, шапочку и маску. В раздевалке растянулся в кресле и, забросив ноги на стул, задумался: «Надо же, сколько дел ни делаешь, а они никак не убавляются. – Он стал считать на пальцах, что ему еще на сегодня осталось. – Итак, консультация в терапии, прием больных, заседание в комиссии по внутрибольничной инфекции. И... забежать в урологию, посмотреть тяжелого больного. Вот, по-моему, и все. Хотя, стоп! – Он даже вскочил. – Забыл эту консультацию за городом. Машина обещана к четырем. Да еще о Вальке Андронове с его бездомным псом надо побеспокоиться. – Он поднялся. – Ничего, с Божьей помощью как-нибудь справимся. Так что, давай, Андрей Викторович, полный вперед. Нас ждут великие дела!»
Едва он начал стягивать рубашку, как из операционной донеслись какие-то странные, не свойственные этому месту, тревожные крики. Обнаженный по пояс, с рубашкой в руках, Панкратов бросился туда и оцепенел. Петр, в алом от крови халате, зажимал рану на месте ампутированной конечности. Сквозь его пальцы била упругими струями кровь, стекая со стола на пол. Еще не сообразив, как ему поступить, Панкратов в два прыжка достиг операционного стола, автоматически зажал рану, даже не надев перчатки. Кровотечение сразу же остановилось.
– Зажим, – сказал Панкратов абсолютно спокойным голосом. – Чего замер, как удав перед кроликом? – толкнул он локтем Петра в бок. – Лучше помоги, разведи рану. Так, потихонечку, отпускай. – Струя крови неожиданно вырвалась из-под его руки, ударила ему в грудь, полностью залив ему глаза. Он вслепую, на ощупь наложил зажим, продолжая прижимать сосуд рукой. Затем, медленно убрав руку, убедился, что кровотечение остановлено. Глубоко вздохнув и утвердительно, будто бы вбивая гвоздь, произнес: – Вот так, вот так, и не иначе, -продолжая сушить рану салфеткой.
– Давай иглу с шелком, прошьем покрепче эту вражину, -протянул он руку сестре. Дважды прошил и перевязал сосуд. -Вот так будет понадежнее. Наталья Петровна, какая общая кровопотеря?
– Вместе с последним эпизодом – полтора литра, – бесстрастным голосом сообщила она.
– Это для вас эпизод, – пробурчал Панкратов, – а для нас целая жизнь, правда, Петручио? – Он убрал салфетку с раны, удовлетворенно сказал: – Все в полном порядке, так и держать. А теперь, я думаю, ему вполне будет обоснованно перелить литр крови. Как, Наталья Петровна, вы не возражаете?
– А я что, по-вашему, делаю? – недовольно пробурчала она, нагнувшись над больным.
– Ну что, господа, мне кажется, я вам больше не нужен, позвольте откланяться. На сей раз, думаю, окончательно. А ты, Петр, зашивай дальше и давай без шуток, а то так недолго и инфаркт с миокардом схлопотать. А мне самое время прямиком в баню. – Панкратов стоял по пояс голый, весь в крови. Две сестры со всех сторон обтирали его марлей, смоченной в растворе. – Да подождите вы, вот напали, в самом деле, – отодвинул одну из них в сторону. – Все равно сейчас под душ.
– Андрей Викторович, – вдруг всполошилась сестра, – у вас из пальца левой руки кровь течет!
Панкратов посмотрел на руку. Действительно, из среднего пальца левой руки струйкой стекала кровь.
– Ну вот, всех предупреждал, чтобы работали осторожно, а сам как мальчишка порезался, – горестно заметил он. – Е-мое! Дайте йод хотя бы, – скомандовал он сестре. – Теперь оденьте мне перчатку на руку, чтобы не замочить. Пойду в душ. – Панкратов уже взялся за ручку двери, но остановился. – Да, прошу всех воздержаться от комментариев. Я сам доложу руководству. Дело не новое – лигатура соскочила. К сожалению, такое у нас случается. У каждого хирурга хотя бы раз в жизни подобное бывает.
Он открыл дверь и вышел из операционной, но после душа опять вернулся.
– Ну, как он? – спросил у Натальи Петровны.
– Да ничего. Давление держит, а это сейчас самое главное. Потихоньку льем кровь. Не переживайте, Андрей Викторович, все будет нормально. Да и Бог его не должен его оставить, ведь он обиженных и униженных любит и защищает.
– Только и остается, что на Бога да на наших доблестных реаниматологов надеться. А Кефирыча я попрошу, чтобы он перенес ваш отгул на какой-то другой, удобный для вас день.
Наталья Петровна кивнула.
– Марья Ивановна, – позвал Панкратов операционную сестру. Та вошла со стерильными инструментами в руках.
– Да у вас... руки стерильные. Попросите кого-нибудь из девочек еще раз меня перевязать.
– Сейчас скажу, – она пошла к двери.
– И пусть салфетку получше смочат йодом, будем инфекцию травить, – прокричал он ей вслед. Его так же аккуратно перевязали две юных девчонки, наверное, практиканты. Они прямо набросились на него вдвоем. Он для вида проворчал: – Во напали, только держись, – улыбнулся и вышел из операционной.
У дверей он увидел встревоженную Марину. Скрывая слезы на глазах, она бросилась к нему, но, сдержавшись, остановилась.
– Андрей Викторович! Как вы? – спросила она дрожащим голоском.
– Ничего. А что случилось? Ты чем так взволнована? – Панкратов удивленно поднял он брови.
– Нет, ничего. Я просто... – засмущалась она. – Что у вас с рукой?
– Да так, – улыбнулся он, – небольшая производственная травма. Пойдем, Мариша, попьем кофейку, а если получится, то и с твоими пирожками. Ты прости, утром, сама понимаешь, я не мог в одиночестве жевать их. Хотя, признаюсь, страшно хотелось... Запах у них совершенно особенный. Мама такие по праздникам пекла. – Они пошли по коридору. – А ты почему сегодня не в институте?
– Сегодня у нас исключительно лекции, а я их в два раза быстрее прочту дома на диване. Туда можно не тащиться. А здесь у вас прием вместе со студентами. Очень интересно... Мне очень интересно, – немного засмущалась она. – У нас в институте так не преподают. – Панкратов пытался ей что-то сказать, наверное, пожурить за пропущенные лекции, но она не дала ему этого сделать. – Нет, нет, не надо мне ничего говорить, прошу вас. Я совершенно самостоятельный человек.
– Так, я что-то подобное сегодня уже слышал от твоего друга Петюхи, он мне про свою самостоятельность все уши прожужжал. Кстати, парень он хороший. Правда, иногда слишком самостоятельный...
– Петя, действительно, хороший парень. Я, кстати, сегодня уже договорилась о том, чтобы поработать на приеме вместе со старшей сестрой приемного отделения. Вас послушаю, заодно и деньги заработаю. Если вы, конечно, не возражаете.
– Я? Да ты что! Буду только рад, по крайней мере, наведешь там порядок. Мне, правда, не нравится, что ты лекции прогуливаешь, плохой из тебя терапевт получится.
– Не получится. Вообще не получится.
– Это как же, позволь, тебя понимать?
– Дело в том, Андрей Викторович... – она на секунду замолчала, но потом посмотрела ему прямо ему в глаза и словно бросилась с обрыва. – Я хочу стать хирургом и...
– И что «и», договаривай.
– И работать вместе с вами, если, конечно, вы возьмете меня.
– Вот, что называется, приехали, – озадаченно почесал затылок Панкратов. – Вообще-то, Мариночка, хирургия – дело не женское. Грубое дело, жесткое. Ты же сама видишь, каково женщинам у операционного стола. Они, как бы это правильнее сказать... Становятся грубыми, что ли... Конечно, если ты не собираешься выходить замуж, а решила обручиться с хирургией, тогда тебя можно понять, а так... «Ну и хитрец ты, Андрей Викторович, – похвалил он сам себя, – знаешь, как переубедить девушку». – И добавил: – Я бы не хотел для тебя такой участи. Мы ведь вроде здесь Боги – все можем, а за каждую неудачу кусочком души расплачиваемся. Вот она и каменеет. Иначе не выдюжить. Вот так вот, моя дорогая Марина Андреевна.
Последний аргумент особенно озадачил Марину. Она надолго задумалась.
– А может быть тебе лучше в анестезиологи пойти? Хорошая профессия. Ты посмотри, без твоей любимой Натальи Петровны я как без рук. Она так же наравне с хирургами сражается за жизнь больного, только с другой стороны шторки, ограждающей нас от анестезиологов. Подумай об этом. Вот и будем работать вместе.
– Да, – заинтересованно произнесла Марина, – вы знаете, мне это в голову не приходило.
– Дарю тебе эту идею. Времени у тебя еще ой как много. Да и с папой посоветуйся, ведь он у тебя врач. И мама, может, что-то дельное скажет.
– Обязательно, – согласилась Марина.
– Кстати, – продолжал Панкратов, – Наталья Петровна в молодости была очень интересной женщиной. Весь мужской коллектив клиники в полном составе за нею увивался. Да только зря, она лишь одному всю жизнь была верна. Он, кстати, хирургом был. Так и прожили они вместе более тридцати лет, и хорошо прожили, в любви и взаимопонимании. И главное, всегда поддерживали друг друга, особенно в трудных ситуациях. А последнее, как ты сама понимаешь, важно в нашем деле. Да, а что касается хирургии, – он улыбнулся, – имей в виду, в качестве хирурга я тебя к себе не возьму. Больно мне надо лишнего конкурента у себя растить! К тому времени я уже стану старым, а ты человек напористый, умный, любишь добиваться своего в жизни. И попрешь меня на пенсию за будь здоров. Нет, нет, так дело не пойдет! – намеренно сурово закончил Панкратов. Марина только улыбнулась, по достоинству оценив шутку Андрея, но глаза ее смотрели на Панкратова как-то печально.
Он глянул на завитки, выбивающиеся из-под шапочки, упрямые рыжеватые бровки и ощутил прилив нежности и желание заботиться о ней.
– Не волнуйся, я постараюсь не очень состариться к тому времени, тебя подожду.
– Точно, обещаете? – обрадовалась Марина, заглядывая в его насмешливые глаза.
За разговором они незаметно подошли к кабинету. В нем всегда сидел кто-нибудь из коллег Панкратова. Здесь проходили самые горячие дискуссии и беспристрастные обсуждения. Поэтому дверь почти никогда не закрывалась. Такое демократическое отношение к кабинету перешло к Панкратову по наследству от прежнего заведующего, уважаемого всей клиникой человека. Андрей не стал ломать заведенную традицию и отваживать привыкших к уютному местечку докторов. Даже кофеварку он приобрел и поставил именно здесь для общего пользования. А вот курить категорически запрещал и держать форточки задраенными – тоже.
Когда Панкратов открыл дверь, то к своему удивлению увидел доктора Линькова. Он, как и прежде, сидел у стола, писал что-то в истории болезни, пил кофе и дожевывал, похоже, последний пирожок. По крайней мере, на тарелке не было больше видно ни одного из его сородичей. Доктор сидел к ним спиной и поэтому не мог видеть огорченных лиц Панкратова и Марины. Однако это продолжалось недолго, уже через секунду они переглянулись и улыбнулись друг другу.
– Скажи хоть, с чем были пирожки? – спросил Андрей шепотом.
– С капустой, – так же тихо ответила она. – Да вы не огорчайтесь, – очевидно, все-таки он не смог скрыть своего сожаления в связи с произошедшей потерей, – я вам еще напеку, но принесу только завтра.
– Да, ну что ты, Марина, переживем это несчастье. Не утруждай себя, как-нибудь обойдусь без пирожков. А если быть честным, то именно сейчас пирожок я бы съел. Тем более с капустой! – От досады Панкратов даже крякнул. Доктор Линьков обернулся и, увидев их, попытался встать, но Андрей Викторович жестом остановил его.
Линьков обратился к Марине и, сияя от счастья, произнес:
– Мариночка, – при этом он противно икнул, – у вас просто дивно получились пирожки. Андрей Викторович, – Линьков кивнул в его сторону, – почему-то не захотел их попробовать. А зря! Пришлось его выручать.
– Я рада, что вам они понравились, – вежливо произнесла Марина.
– Напишите мне рецепт их приготовления, – продолжал Линьков. – Я в приказном порядке обяжу супругу научиться их готовить. И вас угощу. Вот тогда вы, Андрей Викторович, уже не посмеете отказаться, обещаю вам.
«Вовсе я не отказывался, – подумал Андрей Викторович, -с чего это он взял?» Но вслух неожиданно для себя сказал:
– А вы, Михаил Феклистович, похоже, так и не оторвались от насиженного места?
Линьков тут же встал, стал что-то невразумительное говорить.
– Да сидите, чего уж там, до конца работы немного осталось, – ради приличия стал останавливать его хозяин кабинета.
– Нет, нет, прежде всего работа, – озабоченно засуетился Линьков. – Пойду все-таки больных посмотрю. Еще раз спасибо вам, Мариночка.
Андрей Викторович без теплых интонаций в голосе согласился с ним:
– Конечно, сходите, Михаил Феклистович, дело нужное и полезное.
Было видно, как Марина еле сдерживает улыбку.
После слов начальника Линьков наконец-то покинул их. Панкратов отдернул сине-полосатую штору и вопреки своим же распоряжениям форточку захлопнул.
– Ну и колотун здесь у нас, – он зябко передернул плечами. – Тебе, Марина, разве не холодно?
– По-моему, даже наоборот. – Она постелила на стол Панкратову чистую салфетку, поставила чашку кофе и вазу с печеньем.
– Ого! Вот попируем. А где твоя чашка?
– Нет, я не буду, спасибо. Пойду, у меня еще много дел. Надо все успеть до начала приема, – заторопилась Марина.
Читать бесплатно другие книги:
