Изнанка Бялко Александр

Утром Парамон первым делом позвонил Сереге в редакцию газеты «Происшествия».

– Извини, братан, ничем тебе помочь не могу. Корпоративная тайна, понимаешь ли! – начал сразу Серега, даже не здороваясь.

– Ты что, меня не узнаешь?

– Паша, тебя не узнать нельзя. Тем более, тебя теперь вся Россия знает.

– Ты о чем?

– Не придуривайся и не крути мне мозги. Все равно я не скажу, чье это фото.

– Какое фото?

– Под статьей: «Парамон Чернота выводит пострадавших во время съемки нового сериала „Остаться живым“». Ты там ведешь женщину, закутанную одеялом.

– Знаешь, я, честно, статьи не видел и о ней слышу первый раз от тебя.

У Сереги не было чувства юмора и сопутствующих ему чувств. Он легко поверил и перестал занимать оборонительную стойку.

– Сереж, я тебя бы попросил выяснить, что находится во Владимире на улице Ленина в доме один. Когда тебе позвонить?

– Не надо мне звонить. Там находится приют для неполноценных детей.

– Инвалидов, что ли?

– Инвалидов ума. А тебе зачем?

– А ты откуда так точно знаешь?

– Так у меня половина происшествий от клиентов этого заведения. Очень нервные они. Как что не так, то ножиком пырнут или еще что. Да и потом: сумасшедшие, а понимают, что им за это ничего не будет. Отправят полечить и опять на свободу.

– Серега, я не буду обижаться на тебя и на твою газету при одном условии: пробей мне человека, узнай, где живет.

– Честно?

– Честно-честно. Что ты, меня не знаешь?

– Ну, давай.

– Клязьменский Владимир Михайлович. Уроженец Владимира, видно, из того, твоего любимого заведения. Паспортные данные сейчас продиктую. Узнай про него побольше.

– Все узнаю, не волнуйся. И сразу позвоню.

За окном, как и вчера, лепил мокрый снег, но Паша решил все же выйти на улицу, купить газету «Происшествия». Зазвонил телефон.

– Это Гознов. Хорошо, что я тебя застал. Приходи к часу в «Останкино». Надо поговорить. Не волнуйся, для тебя новости хорошие. Ну все, пока.

В заставленную коробками комнату в телецентре Паша протиснулся уже без стука, как свой. Гознов ждал его, что-то записывая за столом, по-прежнему заваленным коробками.

– Ну, для начала, с возвращением. С тем, что, так сказать, остался живым. Дай тебя поцелую, какой ты молодец. Это первое. – Гознов поцеловал Пашу, но тут раздался телефонный звонок.

– Да нет у меня никого, я же тебе говорил, – ответил Гознов в трубку без всякого «алло!». Оторвав трубку от уха, он спросил Пашу: – А у тебя знакомой стервы на примете нет? Ребята новый проект делают – «Разбавленное вино». Ведущая должна быть стерва – такая завуч в очках. Ну, вообще-то им нужна не стерва с улицы или с базара, им нужна стерва, близкая к искусству, – из актрис, например.

– Есть такая. Актриса театра зверей. Животных любит мучить. Пусть позвонят в театр дедушки Умнова, спросят дрессировщицу кенгуру. Она им подойдет.

– Ну, вот ты в трубку слышал? Звони и найдешь то, что ищешь. Пока!

Гознов положил трубку.

– Так, теперь о наших делах. Во-первых, поздравляю. Я предложил Тормошилову, а он согласился, что тебя надо перевести на более серьезную работу. Ты теперь не ассистент, а режиссер. Знаешь ли, быть вторым режиссером у Тормошилова – это ой-ой-ой как трудно. Так что легкой жизни не предвидится. Теперь о срочном. Тормошилова выдвинули номинантом на премию «Телекэфир».

– Это что такое?

– Это самая главная премия для телевидения. Полное название – «Телевизионный и кино-эфир». Поэтому ты от команды Тормошилова с завтрашнего дня входишь в группу подготовки церемонии. Пойдешь завтра в концертный зал «Центральный», где будет мероприятие, спросишь главного распорядителя и поступишь полностью в его распоряжение. Это Алексей Чокнутов, раньше тоже у Тормошилова работал. Ясно?

– Ясно.

– Ну, тогда я побежал. Некогда. Потом как-нибудь расскажешь про необитаемые острова.

Гознов стал с трудом выбираться из коробок.

– А что это за коробки? – расхрабрился вконец Парамон.

– Это библиотека нашей бывшей редакции. Нам, как самой интеллектуальной передаче, поручили их разобрать, да вот все некогда!

– А можно я здесь еще посижу? Звонки надо сделать.

– Да ради бога. Ключ потом только не забудь сдать дежурной по этажу. Она круглосуточно сидит, можешь не спешить. Ну, теперь совсем пока!

– До свидания, – ответил Паша, помог Гознову вылезти из коробок и закрыл за ним дверь.

Предстояла тяжелая работа. Паша снял пиджак. Расчистил один стол и стал с немецкой методичностью перебирать содержимое коробок. Вывалив книжки из одной коробки, он внимательно просматривал их, ставил маркером крестик на коробке и приступал к следующей. Было тяжело и неудобно. Но чего только не делает упорство! Наконец в Пашиных руках оказалась потертая книжка «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких. Книга открылась сама на 102 странице. Там лежало приглашение на банкет по случаю Восьмого марта 1995 года на имя Станислава Веткина. Запихнув оставшиеся книги в коробку и спрятав открытку в карман пиджака, чтобы не потерять, Паша стал читать отмеченные места:

«Дубль – это очень интересная штука. Как правило, это довольно точная копия своего творца... Самый простой случай – собирается человек на банкет, а времени ему терять не хочется, и он посылает вместо себя дубля, только и умеющего, что рассказывать анекдоты, танцевать и приставать к девушкам. Конечно, творить таких дублей умеют не все...»

В комнате зазвонил телефон. Паша долго думал, поднимать трубку или нет. В конце концов он не нашел ни одной причины не ответить на звонок.

– Алло!

– Это ты, Паша?

– Серега, как ты нашел этот телефон?

– Газета «Происшествия» все знает. Так вот, слушай про своего Клязьменского. Настоящие родители неизвестны. Нашли его на улице в 1957 году, который и записали как год рождения. Владимиром назвали в честь города. Михайловичем в честь сантехника Михаила Ивановича, а фамилию дали по реке, на которой Владимир стоит.

– Откуда ты все так подробно знаешь?

– У меня хорошие отношения с директрисой этого заведения. Позвонил да спросил. Слушай дальше. После школы поступил в техникум. Но там была нехорошая история. Драка с поножовщиной. Выгнали из техникума. Работал телевизионным мастером, телевизоры чинил. В 1995 году уехал в Чехию на ПМЖ. Живет на окраине Праги в собственном доме. Есть адрес и телефон.

– А это-то откуда?

– У нас в консульстве Чехии тоже свои источники информации.

– Тогда я точно знаю, что это ты меня в аэропорту щелкнул. Ну, сознавайся, ты ведь врать не умеешь.

В трубке молчание.

– Сереж, я же не обижаюсь. Работа такая. Подошел бы, поздоровался. Столько времени только по телефону и общаемся.

– Так тебе адрес и телефон надо?

– Конечно, давай запишу.

Не найдя быстро листка бумаги, он взял книгу Стругацких и записал прямо на внутренней стороне обложки.

– Ну вот и все. Спасибо тебе. Правда, спасибо, и я не сержусь.

– Это хорошо. До свидания. Звони, если что понадобится. И просто так звони.

Паша аккуратно закрыл комнату, сдал дежурной ключ, расписался и в приподнятом настроении пошел домой. Он не сомневался в том, чей голос услышит, когда позвонит в Прагу. Очки можно снять и поставить линзы, усы можно сбрить и отрастить бороду, волосы подстричь или покрасить, но голос – с ним-то ничего не сделаешь.

Троллейбус подошел сразу, в метро никого не было, хоть садись и читай. Так Паша и сделал – стал читать любимую с детства фантастику. На пересадке он закрыл книжку заранее, и вдруг заметил, что что-то в ней не так. Он еще раз раскрыл и закрыл книгу. Пролистал. Еще раз раскрыл и закрыл так, как будто читал. Наконец он понял. На обратной стороне обложки было написано по-чешски – Praha. Это писал не он. Паша перевернул книжку и обнаружил на задней стороне обложки свою запись. Книга о чародействе оказалась волшебной.

Паша выскочил в закрывающиеся двери, сбивая входящих в вагон. Люди недовольно ворчали – вот спят, а потом вскакивают и всех с ног сбивают, – но Паша улыбался и был счастлив. Дома он ходил вокруг телефона, как в ожидании праздника. Наконец не выдержал и набрал восьмерку, после гудка десятку, потом и весь номер из книжки. Никто не подходил. Никто не ответил и поздно вечером, и ночью. Это не расстроило Пашу – не бывает же столько везения в один день!

На следующий день должна была состояться церемония вручения «Телекэфира». Паша, как положено, прибыл вовремя в киноконцертный зал «Центральный». Быстро нашел Лешу Чокнутова – его знали все. Веселый молодой режиссер этого действа быстро объяснил Паше задачу:

– Твои будут вручанты. Ты их находишь и проводишь за кулисы. Вот и все. У тебя будет список, но хорошо бы заранее знать всех вручантов в лицо и их места в зале.

– Вручанты – это те, кому вручают?

– Нет, это номинанты. Эти сами на сцену выбегут. Стоит только объявить. Вручанты – это те, кто будет этого козла вручать, – режиссер показал на огромную копию статуэтки-приза. – Они тоже люди знаменитые, но не все. У тебя еще будет пара девочек, они по списку будут встречать их на входе, чтобы было время поменять, если кто-то не придет. Хотя все придут. Они даже мертвые придут эту штуку вручать, – он снова похлопал по гигантской статуе Телекэфира. – Ну, тебе все ясно? Тогда побегу, еще декорации не готовы, свет не поставили, со звуком, как всегда, хреново. Да, посмотри, как за кулисами их водить, там черт ногу сломит, и свободен до восемнадцати ноль-ноль. Пропуск еще не забудь, а то тут такое будет – никого не пустят. Да, и вот еще. Бабочку одень, чтобы из толпы не выделяться, ты же ведь с залом работаешь.

Ровно в шесть вечера Паша был на месте и в бабочке. Все выглядело так же, как утром, только стояла тройная охрана, металлоискатели и милиция. Пропуск действительно пригодился. Без него не пускали даже за первое ограждение на улице. Паша не спеша разделся в гардеробе, нашел список вручантов, познакомился со своими помощницами, очень милыми и совершенно бестолковыми девицами. Расставил их проверять пришедших по списку. Ставить галочки напротив фамилий известных людей они оказались способны. Через полчаса развернули свои камеры репортеры, достали и повесили на пузо камеры фотокорреспонденты. Стали собираться и первые, самые нетерпеливые гости. Большим успехом пользовались юмористы. Их сразу же обступала толпа репортеров. Юмористы сыпали заготовленными шутками. На втором месте были телеведущие, те заученно улыбались перед камерами. Артисты и певцы тоже были нарасхват, каждый со своей заезженной историей. Телевизионщики здоровались, обнимались и целовались, как будто сто лет не виделись, а не расстались только что в «Останкино».

Паша контролировал своих подчиненных, потому что те затевали флирт с каждым вручантом мужского пола. Желающие вручить статуэтку были на редкость дисциплинированы и все пришли вовремя. Пришел и Гознов, обнял и поцеловал Пашу под вспышки фотокамер.

– А Тормошилов?

– Он на такие мероприятия не ходит. И к тому же он член жюри, а его передача в номинации. Если – во что я, конечно, не верю – «Татами – мозгами» получит, тьфу-тьфу-тьфу, статуэтку, то он, может быть, приедет на банкет. Как работается?

– Все пока удачно.

– Постучи по дереву. Ну, я пошел.

Церемония началась, как положено, с получасовым опозданием. Все шло как по маслу. Паша заходил в зал, поднимал с кресел следующую порцию вручантов, вел их по узким лабиринтам за кулисами: два коридора, подняться на один этаж на лифте, затем еще коридор. В задниках декораций надо было стоять, пока ведущий не скажет: «Премию вручает...» Дальше все повторялось.

Развлекательные передачи были самые последние. Заведя двух шоуменов за кулисы, Паша быстро вернулся в зал, чтобы услышать, получит ли Тормошилов приз. Зал был почти пуст. Все победители уже праздновали или давали интервью прессе.

Шоумены долго мусолили конверт, а затем объявили Тормошилова. Гознов гордо встал и пошел к сцене. По дороге он заметил Пашу, который счастливо аплодировал и схватил его крепко за руку.

– Пошли, ты же второй режиссер у Тормошилова.

Паша подергался, но, видя, что на него смотрит весь зал, вся сцена и вся страна – глазами телекамер, пошел с Гозновым.

– Из-за болезни Тормошилова приз получает продюсер передачи «Татами – мозгами» Алексей Гознов и второй режиссер Тормошилова Парамон Чернота.

Паша щурился от вспышек и говорил какие-то глупости, что он всех благодарит, особенно Тормошилова. Статуэтка жгла руки. В холле уже ждали журналисты, а зал после закрытия официальной части потянулся на банкет. Паша, держа приз, хлебнул шампанского, потом еще и еще...

Очнулся он на крыше огромного здания в центре Москвы, в котором вручали премии, где-то внизу располагался главный киноконцертный зал страны. Было холодно, дул страшный ветер. В руках Паша сжимал статуэтку. На крыше не было ни души. Несмотря на то, что вокруг светились окнами дома, а внизу блестела Москва-река, создавалось ощущение нереальности происходящего.

– Пришел в себя? – спросил невидимый голос.

– Вроде да, – ответил ему другой, знакомый голос.

– Вы кто? – спросил Паша.

– Ты нас узнаешь по голосам. Надо поговорить.

– А что, другого места не нашлось?

– А чем тебе здесь не нравится? Хорошее место, – это был голос Леонарда Апполинариевича Януковича, ведущего «Леса чудес».

– Это вы?

– Я, а кто же еще!

– А вы-то какое отношение к этому всему имеете?

– А у кого Веткин на даче отсиживался? У нас дома рядом.

– Давай к делу, а то все замерзнем.

– Вас много? – спросил Паша.

– Больше, чем ты думаешь.

– Да я и не думаю.

– Так вот, Паша. У тебя большой выбор. Или ты занимаешься самым прекрасным делом на свете – телевидением, или можешь сделать шаг в бездну, – этот голос Паша тоже узнал, он был похож на голос Кускусева.

– Саша, это ты?

– Я, и послушай людей, я тебя прошу.

– Может, я выпил лишнего, не пойму, о чем вы? – Паша попытался прикинуться дурачком.

– А я подскажу. О Веткине.

– Ну почему обо мне, – произнес голос самого Веткина.

– Стасик, так ты жив, и это тебя я видел у дома на Кузнечной улице! Господи, кто-то мне сегодня же говорил, что мертвые тоже ходят на эту церемонию.

– Я и говорил, – раздался голос режиссера церемонии Леши.

– Боже, так вы все за одно? – догадался Парамон. Тут ему стало по-настоящему плохо. – Вы все знали? И столько времени морочите всему миру голову.

– Это наша работа, – наверное, это был голос Володи Коханова.

– Тогда у меня последнее желание. Я расскажу, как все было, а если что не так, поправьте.

– Валяй, но покороче, – согласился чей-то голос.

– А почему желание последнее? Ты что, уже для себя решил?

– Рассказываю. Клязьменский стал просить много денег. Это он был на Дне прессы в Кремле 13 января. Я и сам обознался. Понял только сейчас, почему Стас меня не узнал: это был не он. Значит, Клязьменский стал много просить?

– Нет, он же был сумасшедший. Помешан на телевидении.

– Как и вы все.

– А парень не дурак! – рассмеялся чей-то голос.

– Нет, – это был голос Веткина. – Он хотел везде ходить вместо меня. Самому решать, куда ему идти, а куда – мне. В тот день он встретил меня в подъезде и стал требовать, чтобы он пошел к женщинам на Восьмое марта. А я сам хотел.

– Бабник ты, Стасик, говорил я тебе: женщины до добра не доведут.

– Тот ни в какую. Я же не знал, что он на голову больной! Я ему и денег принес.

– Тысячу баксов?

– Да, как договаривались, тысячу баксов. Встретил я его как-то во Владимире. Сразу узнал себя. Он-то о себе даже не подозревал ничего такого, без усов и без очков его никто за меня и не принимал.

– Вот почему ты в гробу с очками лежал.

– Очки, кстати, были его – с простыми стеклами. Свои-то я в той драке уронил и разбил. Потом я все боялся, что кто-нибудь по очкам догадается.

– Вернемся к двойнику, дублю.

– Мне показалось интересно иметь двойника. Как раз тогда меня всякий официоз административный начал давить. А я этого не люблю.

– «Понедельник начинается в субботу» начитался!

– И это ты знаешь! Так вот, в тот день он встретил меня в подъезде и стал требовать приглашение на Восьмое марта.

– Вот это? – Паша достал из пиджака приглашение и поднял в руке.

– Парамон, мы ведь голоса, а не глаза. Лучше продолжим разговор.

– Продолжаю. У тебя случайно оказался пистолет. Понятно, почему свидетели путались, когда Веткин домой пришел. Там два Веткина было. И ты решил одного сократить.

– Не так это было! После скандала он достал нож и бросился на меня. Поранил руку, потекла кровь. Толоко тогда я и достал пистолет, попугать. Пистолет случайно купил, когда деньги появились, чешский. У меня в Праге много друзей. Я ведь тогда всякое барахло покупал – денег никогда в жизни не было, а как появились, так меня и понесло. А тут еще покушением пугали.

– А он, псих, лезет и лезет с ножом, – вставил Паша.

– Я тебе, Паша, честно скажу: это был несчастный случай. У этого пистолета переключатель на предохранитель не в ту сторону, как у нашего Макарова. Я думал, пистолет на предохранителе, а он дал очередь. И наповал.

– Ты сверху стрелял, когда поднимался в квартиру? Хотел убежать?

– А ты и вправду все знаешь. Стрелял с лестницы, но это было нечаянно!

– Тебя бы оправдали, это же необходимая оборона, зачем все это было надо?

– Не сообразил от страха. Побежал домой.

– Так когда милиция и скорая приехали, ты дома сидел?

– Конечно, и руку бинтовал. Сильно он меня поранил. Кровь никак остановить не мог. Меланья позвонила в милицию, а чего говорить – от волнения не знает. Я говорю, скажи: убили Веткина, – сразу приедут. Она так и сказала. А потом поздно было.

– Понятно, зачем она пол на лестнице мыла.

– Конечно, капли крови вели прямо в квартиру. Только мы тогда ничего не соображали, думали, установят, что это кровь другого человека по ДНК.

– Поэтому она и показания давала у Пересовского в офисе. Дома ведь ты сидел.

– Да, все так и было. Сидел, свои похороны смотрел.

– Ну и как тебе? Я ведь сам там был и плакал.

– Ну прости, Паша, по-другому было нельзя. Пусть меня бы и оправдали, но это бы мне всю жизнь отравило. Пусть уж так: с друзьями общаюсь, в проектах участвую – живу значит. – Голос замолчал ненадолго. – Только телевидение – это жизнь.

Паше стало опять плохо, сознание уходило. Последнее, что он видел, – кружащееся московское небо над головой.

В 15-й московской психиатрической больнице только что закончился профессорский обход. Профессор со своим аспирантом сели пить чай в ординаторской. Кружки были грязные и битые, чай в дешевых пакетиках.

– Вот что я вам скажу, коллега, обратите внимание на телевизионного режиссера – это интересный случай. Во-первых, посмотрите его записки, – профессор протянул общую тетрадь. – Вам это пригодится для научной работы. Вы ведь знаете, что психические заболевания не располагают к творчеству?

– Да, мы проходили.

– Проходили вы по учебникам, а тут на практике. Предположим, у вас болит нога, у вас уже нет желания писать «Я помню чудное мгновение». А тем более, если болит голова. Вообще никаких желаний. Творческих, я имею в виду. Во-вторых, он пишет о себе в третьем лице, как бы со стороны, это необычно для дневников. Посмотрите их внимательно, может быть, установите время начала заболевания. В-третьих, он еще и все названия зашифровал. Вообразил, знаете ли, себя на крыше гостиницы «Россия», как я понял, и решил полетать. Вообще, что ему не живется? Жена, дети, работа такая оплачиваемая. А он из окна своей девятиэтажки сиганул. Я вообще не помню случая, чтобы телевизионные режиссеры кончали жизнь самоубийством. Хорошо еще весна запоздала, и он попал в сугроб, а то бы прямо в морг. Так что вы посмотрите все случаи суицида с режиссерами, если они вообще есть. И у нас, и на Западе. – Профессор вздохнул. – Господи, да что же им не хватает? Если бы психиатры получали у нас, как телережиссеры, в России бы ни одного сумасшедшего не осталось!

Как и все москвичи, Парамон Чернота виделся с родственниками очень редко – с теми, что живут в Москве, не говоря уж о других. Суета столичной жизни не оставляет времени ни на что, некогда позвонить и спросить о здоровье. Своей любимой тетке он звонил два раза в год. Один раз – в ее день рождения, перед Новым годом, а второй – 6 июня, в день рождения Пушкина. Его тетка была литературоведом, и Паша справедливо считал этот день ее профессиональным праздником. Тетка, самостоятельная и одинокая, все время отдавала работе. Ее работа во многом повлияла и на Пашин выбор профессии. И хотя писателем, как хотела тетка, он не стал, литературоведом – не захотел, зато из него получился неплохой журналист. Под Новый год разговор ограничивался пожеланиями долгих лет и здоровья, а вот 6 июня каждый раз происходил примерно такой диалог:

– Здравствуй, тетя! Поздравляю тебя с Пушкиным.

– Здравствуй, Паша. Сколько раз я тебе говорила, что Пушкин – это наше, но не все! И до Пушкина, и после него были в России великие писатели. Русская литература – это великая литература. До Пушкина был Державин. Ты хоть знаешь, что его стихи стали народными песнями?

Паша знал. Он знал, что дальше она расскажет про песню «Пчелочка златая, что же ты жужжишь» на стихи Державина. А дальше перейдет к «Коньку-горбунку» Ершова.

– А про «Федота-стрельца» Леонида Филатова?

– Ты зря смеешься, и сейчас есть масса прекрасных русских писателей.

Паша знал, что из современных писателей великим она считает только Савелия Макаровича Сушкина, с которым была знакома. Говорить о нем она не любила. Это предполагалось само собой.

– А знаешь ли ты, как сильно повлияли на Лопе де Вега события в России?