Стулик Парисов Роман
Наш первый выход в ночной свет!
Белоснежная вискозная рубаха «Гараж», надетая мною по такому случаю, светится фиолетовым дискотечным неоном. На золотых «Картье» горят зелёные стрелки. У Светы просвечивает грудь, вишенки сосков… (Она замечает это обстоятельство и озорно смеётся. Другой приревновал бы уже ко всем и ко всему, надел бы на неё, что ли, кофточку, а мне по кайфу – почему?..) В «Марике», как всегда, не протолкнуться, но я веду её сзади на короткой привязи, расправив торс… Дрыгающаяся в танце, махающая руками, сосущая коктейль, – публика таки расступается перед ослепительным ледоколом. (Мы – сногсшибательная пара.) Публика, я люблю тебя! Ведь есть же что-то в твоём безалаберном броуновском мельтешении… Ну а сегодня, ребята, у нас весомый авантаж – видали, сзади на буксире?!
Две водки, «Ред булл», побольше льда… Триста пятьдесят рублей – много это или мало? Нас зажимают со всех сторон, а мы держимся у стойки. (Всё равно весело.) Не поговорить – а о чём?.. Вот и встречаемся порой ободряющими улыбками, а так всё киваем головами в такт техно. Чтобы услышать друг друга, нужно сильно орать в ухо. Светик доверительно таким образом мне сообщает, что мальчик-бармен – как раз её типаж (то есть был – до меня), потому что похож на барашка, и смеётся (над собой, на всякий случай).
Ба-а, вот персонаж поинтересней – и сам Серёга, хозяин «Марики», добродушный тюлень, в некотором смысле лицо нашего потерявшегося поколения, широко известный в узком кругу (то есть – в рощице московского бамбука)… Приметил меня и, как всегда, выпячивая нижнюю губу, спешит приветствовать дорогого завсегдатая (что, конечно, поднимает мою фигуру в глазах барменов, охраны)…
…всё блеф, полный блеф…
Я в треугольном туалете, лью воду на залаченные волосы, зализываюсь капитально… кожа на лице уже старая, бледная, в мелких морщинках!.. (Или освещение?)
Вообще-то «Марика» всегда слыла лучшим съёмным местом. Только сегодня что-то в упор никого не вижу (я же со своим несравненным самоваром!) – ну разве что русская негритянка Стелла кривляется у помоста. (Фигура шикарная, как у Наоми, только ломче и легче.) Помню, в мае было у меня с ней единственное свидание – в «Пирамиде», что на Пушкинской (всё те же лица: там посидеть – потом клубиться). Помню, было мне предложено (в шутливом, однако, ключе) кинуть ей баксов сто на телефон. Помню холодный взгляд жарких африканских глаз, огромные фиолетовые губы, чёрно-белые пальцы с сигареткой… Заметила, заметила меня – ну как меня не заметить – и, не прекращая вилять задом, не нашла ничего, как показать (в плане приветствия) мне на бицепс – это в смысле у меня большой, дескать… Смешно. Я для неё – элемент тусовки, ну посидела она когда-то где-то с кем-то…
…да о чём это я всё? О ком?! Где Света?.. – На «летней площадке» (подворотня, обставленная столиками), с какими-то девчонками… Но что это, боже? – вскидывается вдруг над всей компанией чудовищно узнаваемая, профессионально неотразимая, убийственно обаятельная, чертовски косоглазая улыбка ещё одного ночного деятеля (лица-то у него нет, одна эта улыбка)… Вот что-то врёт моему Светику, общупывая грудки ей колкими глазками… Светик смотрит вроде сначала отстранённо, а потом… всё более как будто подпадая под эту мерзкую улыбку, привораживаясь ею, нанизываясь на неё!..
Да ещё кивает что-то ему в ответ!!
– Света, ты знаешь, кто это?!! – почти выговариваю ей через несколько долгих минут.
– Да что ты, Ромик! Это же продюсер «Замуж пора» – видел, девчонки стояли?.. Он съёмки у нас проводил тогда…
– Послушай меня. Его все знают, это же Лёша Ущукин!! Я лет десять как вижу его в клубах, всё с разными бабами, о нём даже «Пипл» писал – образчик московского плейбоя… Держись от него подальше, слышишь?! – Я увожу её почти силком, за руку, в полуоткрытые ворота.
Светик непонимающе кивает, потом бросает, обернувшись, осмысленный, заинтересованный взгляд назад.
Проехали, забыли. Идём, взявшись за руки, вниз по Петровке. Чёрная Петровка золотится шальным свечением. Туса, тусовка!.. Шмыгают туда-сюда расфуфыренные компании – «Как там, в „Марике“?.. – А вы в „Шамбалу“? – народу-у-у…». Пройтись пятьсот метров, отдавшись всеобщему воодушевлению, не только приятно, но и уместно: на Петровке, чуть не от бульвара – пятничная ночная пробка, новый московский феномен! Вереница дорогих авто, пышущих каждый своей историей, своим ритмом сабвуфера. Перегляды, перемигивания, сальные кокаиновые взгляды… «Девчата, пересаживайтесь к нам с вашего жука, – айда в „Министерство“!..» Очень ценится на каком-нибудь открытом «Порше» или «Феррари», эдак взвизгнув колесом и ревя турбиной, совершить демарш по правому ряду… Ну конечно, вот же в чём дело: на пересечении с Кузнецким, где «Мост» и «Шамбала», настоящая запруда, паркуют уже просто на дороге, оставляя для проезда метров пять.
Туса! Бродвей отдыхает.
А мы крепче берёмся за руки, не потерять, ощутить друг друга, ведь так называемая «ночная жизнь» (night life) – это всего лишь тот же самый сон, виртуальные похождения с лихо импровизированной фабулой на избитую тему, где мы – всего-то пара элементарных частиц, заряженных положительно и готовых к любому завихрению игрушечного броуновского водоворота. И возрастные границы растворяются в нём, и тянутся друг к дружке доверчиво, как плюс к минусу. И радуется Светик, что рядом такой большой и нарядный Роман, и что впервые она в отрыве от маминой опёки, и что не надо в три часа домой!!
Да, уж это обстоятельство нужно бы использовать на все сто. Ух, как полетаем щас из места в место, да как отметимся везде!.. Но не пустой последней моды ради – вижу, вижу я озорные ответные блёстки в её глазах, ловлю лучики признательности – за то, что вот он я такой искромётный и лёгкий, и готовый с ней возиться до рассвета, и вдруг чувствую, как мне всё это нужно – именно с ней и сейчас.
…о, моментальный слепок счастья!..
«Мост» почему-то как проходной двор – ветерок гуляет по свободному коридору, внизу на дискотеке толкутся четверо, рассекая пущенный для них дымок… так что реденький посетитель, забредший на огонёк, устремляется удивлённо обратно наверх: что-то «Мост» сегодня не в моде, зато вон у «Шамбалы» какая толпа – ну-ка!.. А нам всё равно, хоть отдохнуть от толкучки, пропустить по заветной стопке, постоять в обнимку на стеклянном полу с подсветкой… (Вспомнилось стоп-кадром, опалило сердце и тут же уплыло обратно к себе на небо изумлённое лицо осевшей тогда по стене Фисы.)
«Марика», «Мост» – это всё так, разминка. Настоящее же веселье ждёт нас не где-то, а в «Шамбале», думается почему-то. Конечно: что-то там совсем особенное, раз такая давка перед входом – ну прямо как за колбасой когда-то. Вход по пригласительным, а кто без… – те сгрудились, нахохлились перед огромными охранниками – в ожидании лазейки, и люди-то всё лощёные, фильдеперсные, непростые… Эх, чую я, Светик, сегодня даже нас с тобой не пустят… а если «корпоративная вечеринка» или какое VIP-мероприятие – вообще шансов ноль. И точно: вежливая улыбка, ничего сделать не можем. А что дают-то хоть?!. (Знать, что теряем.) Что-о?.. День независимости?.. Какой независимости?.. Америки??
Света возмущена не на шутку. Ей Америка по барабану, её в «Шамбалу» пустите. (Видать, словцо таки воздействует на коллективный эгрегор [15] – как магнитом, тянет оно народ.) Я скептически кошусь на её надутое, уже невидящее личико. Она вряд ли знает, что такое Шамбала. Но у меня почему-то нет желания ей это объяснить.
– Что за проблемы, Светик, едем в «Цеппелин»!
Но Светины глаза вдруг наполняются неким посторонним смыслом – увидела кого-то (группа импозантных мужчин с приглашениями). В следующий миг она уже за ограждением, щебечет радостно с одним… Знако-омый, стало быть. Сказал что-то охраннику, тот кивнул… Как изменчив миг, Светик, вот мы и по разные стороны баррикад. Твой интерес преходящ и эфемерен, ты жизнерадостный такой флюгерок на ветерке фривольного ажиотажа, – отчётливо подумалось и растворилось печально в толкучке. И если выбор твой – тусовка, неколебимой гранитной дилеммой зависну я перед входом.
– Рома, Рома!.. Пропустите его, это же мой муж!!
Ну как тут удержаться нахохленным постаментом? Расхохотавшись в душе, не подпрыгнуть на месте как тут?! Кляня уже себя за параноидальную организацию личности, с места не рвануть да не прокатиться в обнимку с нею мимо колышущихся по стенам ротанговых кресел (под перекрёстным огнём праздных взглядов)?! Да-а, очень кстати подвешенны эти шеренги качалок. Из-за них в проходе атмосфера ненавязчивого чилл-аута, неминуемого сидячего флирта.
За последней портьерой – неразвенчанное ночное чудо, святая святых виртуально-параллельных московских миров. Протиснемся сразу на деревянный второй этаж, в VIP-зону, полюбоваться фантасмогорическим зрелищем – видом сверху. Залита потусторонним фиолетом гигантская прямоугольная лужайка из дымящихся голов. Под дирижёрские взмахи всемогущего фараона – ди-джея многоголовая гидра летней веранды заходится в техно, заводится в трансе. Невесомо высится над гидрой абсолютно голая нимфа свободы с пылающим факелом, застывшая, вся вымазана золотом. Клубами вихрятся стайки зелёных банкнот, пускаемых пачками из огромной пушки-вентилятора, и гидра тянет к ним щупальца. Безучастный к этому дождю, одиноко бродит в дыму высокий дядя Буш (на ходулях), рассматривает головы в подзорную трубу. По периметру на тумбах извиваются дикие подтанцовщицы в индейских шкурках и перьях. На дальнем экране сменяются ландшафтные и антропоморфные проекции, вызывающие ассоциации… Вот, под восторг и ликование гидры, поползла-заструилась поверху воздушная простыня – знакомый флаг со звёздами и полосами – и натянулась на небо, накрыла всё.
В Шамбале – день Независимости!..
(Америки, однако.)
Мы, конечно, под впечатлением. Такой масштабный хэппенинг где ещё увидишь. Такую высокую степень где ещё почувствуешь. Один доллар чего стоит – односторонний, с портретом Ильича. Вон их сколько под ногами. Спустившись, мы сливаемся с гидрой. Кажется немыслимым продраться куда-либо, но люди находят свой путь, жестоко обтираясь о противоположный поток.
Посланный Светой вперёд, на штурм стойки бара, я оглянулся невзначай и со смертным холодком понял, что моё отсутствие использовано для того, чтобы ущипнуть сзади какого-то типа в очках, состроить ему свой рекламный оскал, подставить дежурно щёчку, сказать ему, старому знакомому, что-то для меня недосягаемое и запретное. Я ничего не сказал, но маленькая эта деталь тут же вытрезвила меня, засела глубоко и надолго.
Светик между тем увидела своих – девчонок ещё из Фисиной компании (одна по прозвищу Артист, потом ещё какая-то Валя)… поцелуйчики, объятья. (Бедная, давно ведь их не видела – всё со мной да со мной.) Отвернувшись, посасываю джин-тоник в сторонке. Джин-тоник не вставляет. Что-то внутри осело, навалилась откуда-то усталость.
Вот взобрались на тумбу два поджарых парня – один в виде доллара, другой в виде евро – и скачут, сцепившись.
«Ну пиздец», – подумал я. (Так и подумал.)
…всё это ложь. Мишура. Обман, иллюзия. Ничего этого нет… и ваших поцелуйчиков, и ваших шоу, и смешков вон той дамы напротив. Телепатических дуэлей гламурных пигалиц. Дутой крутизны обдолбанных бравых ястребов в золотых котлах. Всё блеф, пустота… Воздушные шарики весёлою гурьбою залетели в коллапсар и тащатся, сами себе приснившись.
Незаметно подплыл Стулик. (А ведь точно – «Стулик»!)
– Ой, я так по ним соскучилась, а Валька, как всегда, такая обнюханная, тормозит так смешно, всё спрашивала, что за мужик с тобой – но не узнали тебя, слава богу!… Марина приехала из Италии, – добавила она кротко, и по выражению её прозрачных глаз я понял, насколько зыбок миг, насколько тщетна вера, а настоящая-то противоречивая реальность ждёт нас впереди.
12
– А не желаете ли мертвечинки?..
Голый, с торчащими волосами, небритый и опухший, я похмеляюсь фирменным куриным коктейлем. Я только что встал. Я ненавистен сам себе. Я весь проникнут неясным чувством. (Я сожалею о вчерашнем и тревожусь о грядущем.) Я не хочу показываться Свете. Быстрей-быстрей прогнать себя в спортзал до её пробуждения – там, в спортзале, будет достигнут обмен веществ ! Он переломит угнетённость (я знаю!), внедрит самоуважение, восстановит самооценку…
– А не желаете ли мертвечинки?.. – Родной внезапный голосок навевает жути.
Тепло ткнулась в спину мне. Зевает.
– Ещё раз увидишь меня таким – разлюбишь!..
– Так, щас кто-то по губам получит! Глупый, глупый Ра-ман… Ты посмотри, чем завтракаю я, – достав чёрный хлеб, отрезает горелую корку. – Самое главное – побольше соли…
…она, конечно, проснулась совсем в другом ритме. Сидит себе спокойно, кушает свою корочку – и ничего вроде от меня не ждёт? Так почему ж с утра во мне это дурацкое вязкое чувство, что я должен ей весь мир?!…
– Ага-а, без меня хотел свалить в свою качалку!
Ну, декабристка. Знает ли она,
как мне нужны её простые трели…
В клубе, естественно, женский коллектив (администраторши там, рецепционистки) заметно всколыхнулся не вполне понятным сидением дюймовочки на приёмной софе. Делая разводку на среднюю дельту, я живо представлял, как неприкаянно-серьёзно хлопает она своими глазищами в поисках какого-нибудь интереса. На четвёртом подходе меня осенило: пускай ей сделают массаж! Я быстро спустился и положил её к массажисту.
Теперь спокойно. Хоть как-то поощрить её детский порыв не расставаться. Метаболический тонус наконец-то прорвался сквозь тягостную полупохмельную муть и уже распирает грудную клетку, подступая к горлу. Вообще ничего хорошего – могут взбунтоваться сосуды. Надо выбирать. А я вот совмещаю – пока. (Жить-то надо!)
Я жму от груди полусидя. В каждой руке по 42 кило. Почти по целому Светику, думаю я, концентрируясь на мёртвой точке, тужась из последних сил… Выжимаю! Пульс отбивает чечётку в виске, набычено красное лицо. Говорят, давление в эти секунды может доходить до двухсот. Широко дыша, лью на голову холодную воду из диспенсера.
Ну, тут я немножко прихвастнул – на самом-то деле сзади стоял мой тренер Сева и сводил мне руки на последних повторах – без них роста чуть… А я, как всегда, недорабатываю через боль, недовыкладываюсь, чувствую предел свой. (Возраст, образ жизни?) С моей-то массой можно делать больше. «Ты ленивый и слабый», – говорит мой тренер Сева. Не повинуясь убитым рукам, ухают в конце подхода об пол блестящие гантели.
А их положено ставить. Я пораженец какой-то, что ли?..
Кто непосвящённый покрутит пальцем у виска: Рома, да брось ты это. Да всё прекрасно у тебя. Куда ещё больше-то?! А я знаю, что ничего не прекрасно, что есть куда. Ну какой я кавалер с заурядной фигурой?! (Хочешь принцессу – соответствуй, а то ума-то не дал бог нормальных денег заработать!)
Можно, конечно, «сесть на курс» – дуродекаболин, ретаболил, тестостерона пропионат… Но уж так ужасны эти химические журнальные красавцы, и каких только страстей про них не расскажут – у одного ушко вырастет лишнее, у другого волосатость повысится, а у кого и вовсе сердце остановится.
То ли дело Сева. В одежде ни за что не угадать в нём бодибилдера. Но Сева – в некотором роде, совершенная машина. Продукт розовых куриных грудок, помноженных на тысячи часов технически безупречной работы. В нём бродит мощь естественного тестостерона. Он поджар и прорисован. Он весь в кубиках и жилах. Вот морщит в сосредоточении маленькое спортивное лицо. На становой тяге – 250. Я знаю, он вытянет. И никогда не отвлечёт его несуразное явление вроде загадочного Светика. (Она соскучилась и нерешительно входит в зал в своём коротком платье и платформах – ну, а я уже растаял.)
Я иногда ловлю себя на том, что в каком-то очень важном смысле завидую ему.
Да идите вы все к чёрту со скрупулёзностями, культуристы! Тонус восстановлен, галочка поставлена, верх раздут (хоть на полчасика!). Пока кровь прилила к мышцам, я могу самоуспокоиться, а там уже отвлекусь и не буду так жалеть, что безжалостно скомкал трицепс. Так что летим дальше по нашему субботнему плану – относительно беззаботному, но сумбурному.
Уже пять – быстро на пляж! По пути, однако, заезжаем в «Седьмой континент» – ага, Свету после интегрального массажа мучит жажда – и заодно уж резво накупаем всего подряд, так как дома есть нечего. С любопытством отмечаю, что её вкусы сильно расходятся со спартанским духом обычного моего рациона, тяготея к изысканности – мидии в собственном соку, корнишончики на шпажках с фуэтом и сыром пармезан – естественно, в масле…
– Ро-омик! Ты не знаешь самого главного. Самого страшного. Массажист… массажист…
(Вдруг всё опустилось – я моментально опять вспомнил Фису, к которой массажисты всё пытались забраться в трусики.)
– …Он меня промял так классно, но сказал… короче, у меня через год может быть… целлюли-и-ит!! – (Жалобная гримаска.)
– Фу, господи. А ты больше пей свою кока-колу.
Света поперхнулась кока-колой.
– А при чём здесь… кока-кола?
– Эх ты, всему тебя учи. Сладкие газированные гадости – первопричина целлюлита.
Недопитая кока-кола в первом мусорном ведре.
– Р-ма-а-ан! Можно я дам тебе слово, честное-пречестное, что к кока-коле… месяц не притронусь! Да, целый месяц!!
Героическое детское лицо, в серьёзнейших кошмариках.
– Так сначала дай его себе.
Задумалась, задумалась.
– Не-е-ет! Мне нужно кому-нибудь дать слово – самому близкому человеку!
– А как же корнишончики… в масле?
Корнишончики неприкаянно водворяются обратно на полку.
– …Ро-омик!.. А ты будешь меня всему учить? Ты мне напишешь полный… ну, как бы план того, что можно и чего нельзя?..
– …а уроки со мной делать будешь, когда я пойду в школу?..
– …а вот я обязательно запишусь в спортзал…Ты будешь со мной заниматься? Не надо никакого тренера, хочу, чтоб ты мне составил комплекс!..
– …Ромик, у меня так мало фотографий! Хочу, чтоб ты мне сделал бук, – не хочу никаких фотографов! Чтобы все фотки были твоими !!.
– …Ромик, а вот если у меня всё-таки будет хоть немножко целлюли-и-ит, ты будешь меня любить? Через год?..
– …Ромик… – (На пляже Речного вокзала, задумчиво перебирает песчинки.) – Ромик. Понимаешь… до тебя я была блядью. Хватит. Надо взять себя в руки.
С какой славной и, в общем, совсем не детской решимостью она сказала это, словно для себя. Как готова вроде всё воспринимать, впитывать – от меня!.. – думал я со спокойной, уверенной нежностью, в то время как Света прилежно и невесомо проговаривала заковыристые фразы из продвинутого учебника английского.
Светлая головка моя.
С пляжа она так и пошла – в красном детском купальнике и на платформах, лишь едва накинув на бёдра прозрачный платок-парео, – невинно сообразив, что вроде так чуть неприлично, но ей, дюймовочке, можно. Смекнув интуитивно, как здорово будет Роману пройтись с такою вот русалкой немножко по проезжей части, собирая кривые ухмылки дам, похотливые взгдяды парней… Ощущение сложное, что сказать. Чувство самцовой гордости плюс отчего-то уязвлённого самолюбия. (Но как она угадала – я же живу в эти идиотские моменты!) А ей-то – насколько ей все вокруг по барабану! И в магазинчике, куда она зашла в таком виде (o, sancta simplicitas!) всего-то выбрать себе шоколадное яичко с сюрпризом, – уж никак не входило в её планы становиться у продавщиц центральной темой на весь оставшийся вечер…
– Ай джяст кент гет ю аутоф май хэд! – (В эклипсе опять это улётное, вечное, наше!) —…так что имей в виду, Ромик: моё обещание насчёт кока-колы чур не распространяется на киндер-сюрпризы!
– Ну, это ещё ничего – шоколад жирный, но полезный для роста.
– Ну да, я же ещё маленькая…
Вдруг вспомнился главный, главный мой вопрос, подсознательно на меня давящий сквозь радости общения: на чём, собственно, основываются отношения наши? Сколь долговечны они – в таком-то вот, праздничном да искромётном, виде?.. Надолго хватит пороху для фейерверка?..
Она задумчиво и серьёзно (опять, опять так серьёзно!) развернулась вся ко мне в машине.
– Ромик, никогда не говори так, а то я буду плакать. Ты вот не веришь мне, а я знаю , я ведь всё тебе тогда ещё сказала, в доме отдыха – мы всегда будем вместе, даже если у тебя денег не будет совсем! У меня всё есть, мне ничего не надо. И я тебе никогда не буду изменять. (Бедный Р-р-раман, натерпелся сколько от Фисы!)… Ну, если только лет через десять… ну, для карьеры!….
Вечером всё же я не удержался и осторожно ласкал её, несмотря на больные дни, подложив красное полотенце. Она очаровательно стеснялась, как бы извиняясь за себя, вкладывая в ответные ласки прелестную детскую старательность, которая плавила мне мозги. Красное полотенце истекло кровью, а Света, забыв про запреты, забывалась параллельно в своём каком-то мире, плыла без руля в запредельной новизне резких ощущений. (Рулём был я, уверенным и гордым – тем, что вызываю такое… но жили мы в эти сладчайшие моменты словно каждый своею жизнью.)
А поутру в воскресенье пошли в парк – кататься на карусельках. Поначалу принцесса немножко хмыкнула, но только мы завертелись на «Брейк-дансе» (гроздья центробежно вращающихся колясок, то и дело меняющих траекторию), детский азарт прыснул отовсюду, а я почувствовал себя счастливым папой. И понеслось: плыли мы в какой-то пироге, преодолевая спуски да пороги, ну а в конце был, соответственно, водопад («Дикая речка»)… Намертво сцепившись, ловили свои зависшие сердца на мёртвых петлях «американских горок»… после которых мне стало плоховато, и Света долго и тревожно обдувала мой лоб, приводила в чувство дядю Рому, но тот решил свинтить с передовой и за последующими подвигами разошедшейся ундины на всяких там летающих машинках норовил наблюдать издали.
Ну ничего, ничего. Я отыгрался в «Пещере грёз»: как только наше подвесное кресло наткнулось на последнее из тех чудовищ, что вызывают скорее снисходительный смешок, чем страх, как только распахнулась ещё одна портьера, явив нам некий спуск, намекающий на скорый выезд из лабиринта, как только выезд этот оказался въездом во владение ещё одного – пока очерченного неясно, но очень знакомого персонажа… – Света вдруг забилась в кресле и не своим, но очень звонким и чистым, предсмертным голосом заорала:
– Фредди Крюгер!! Рома… это же – Фредди Крюгер!!!
Неожиданная картинка, достойная комикса: привязанный, рефлекторно дрыгающийся, агонизирующий со страха зайчонок ехал прямёхонько под ножепальцы своего любимого героя.
Детство, незамутнённое детство!.. До меня вдруг ясно дошло, какая она ещё маленькая. Я сгрёб её под плечо, но отошла она не сразу. Потом, правда, смеялась над собой – это уже не в счёт: было ясно, что за трусишка.
– …Ромик, Ромик, а ты так умеешь? – Света возле палатки с надувными шарами, говорит мне что-то микроскопическим гнусавым голоском, как в мультиках. (Не догоняю, в чём прикол.) Пока сам, глотнув газа из шарика, не забормотал так же… и тут же захохотал, а услышав свой деформированный смешок, заржал безудержно – всё тоньше и тоньше…
Так они и стояли, покачиваясь от приступов, то и дело приседая и держась за животики, смахивая слёзы, взрослый мужчина и девочка, девочка и взрослый мужчина, не обращая внимание ни на кого вокруг… Недополученное четверть века назад стремительно возвращалось ко мне надувным шариком – розовым потихоньку сдувающимся сердцем.
– Спасибо Свете… за наше счастливое детство!
Я купил ей светящуюся йо-йо, которую она так просто и недоступно для моего понимания отправляла куда ни попадя и тут же принимала обратно в руку, а сам выступал с надувной булавой в голой мускулистой руке под одобрительные улыбки гуляющих.
Было легко и весело. Я находился в своей тарелке, я шефствовал над дюймовочкой, а заодно ненавязчиво эпатировал публику, превратившись в сказочного великана.
И вовсе не один я получал столь светлые эмоции от погружения в отрочество. Навстречу катила таратайка вроде большой детской машины, с серьёзным видом восседаемая лысоватым мужчиной чуть постарше меня. За ней поспешали сухая чопорной повадки женщина и подловатого вида толстяк, образ которого был отвратен, но показался мне безотчётно знаком. Все трое оставляли впечатление совершенно булгаковской нечисти, направляющейся куда-либо на дело почти что в другом измерении.
Я был готов пустить невинный смешок и разразиться отвязным комментарием, как Света вдруг цыкнула и чуть кивнула в их сторону… А толстый, толстый проводил нас долгим взглядом.
– Вот этот глючный чел на коляске – совладелец «Кодуса», – торопливо заворковала Света. – Он не может ходить. У него что-то с ногами, он и на работе так же ездит, на этой бибике, для прикола. Представляешь, было бы просто кресло – сразу: инвалид. Чувство юмора у человека!..
Я обалдел от такого жизнелюбия.
– А толстый, толстый?
– Этот у них самый главный по Лужкам, – он как раз и отбирает девчонок на всякие блядские показы у банкиров… Я во вторник была в агентстве, он так внима-тель-но на меня посмотрел и говорит: «Запишитесь, девушка».
– Записалась?
– Что я, дурочка?.. Я ещё ма-а-а-аленькая! А всё равно ведь запишут, сволочи… А я не поеду!
(Ну конечно. Тогда, в «Пирамиде», где я в последний растреклятый раз, сам будучи с какой-то дамой, случайно увидел Фису, и наши затылки почувствовались, и наши взгляды зависли друг на друге, как глаза Штирлица и его жены в том кафе – это его, его чванный пятак возглавлял тогда застолье поникших в свои коктейли великомученниц…)
Такие люди – а не чужды. Тоже ведь в ЦПКиО им. Горького стремятся…
Всюду, всюду жизнь.
Ну что – присели мы со Светиком на веранде под зонтиком. Перевозбуждённая нервная система требует лёгких углеводов. (Я знаю: ей очень хочется кока-колы.)
– Что пьём?
Морщится. Со светлой обречённостью вздыхает:
– Теперь я пью только воду.
И, конечно, тут же строит мою любимую гримаску – вроде вот-вот заплачет, а вместо слёз лучики самоиронии. (Что вот-де, маленькая какая, ограниченная в восприятии мира и вообще – что с меня взять?..) Артистка.
Эх, целую батарею ощущений рождает во мне этот несложный мимический акт. (Повод вот для анализа мелковат, ну а будет ли крупнее?..)
Я: немею. Я аплодирую её непосредственности. Я немножко жалею её. Я смеюсь вместе с ней. Я таю.
Она: показывает, что я выше. Она даёт себя мне. Раскрывается в детской безыскусности. Она чувствует, она знает, что делает её невыразимо властной надо мной. И – торжествует, кривляясь!..
Между тем задумчиво ощупываю бумажник – было восемь тысяч на выходные, а где они, восемь тысяч, вроде ничего и не делали?..
– Вот я какая дорогая женщина… Бедный, бедный Р-ра-ман.
А когда пришла пора садиться в красную машину и покатить по вечереющей знойной Москве куда-нибудь ещё, первой клюнувшей в голову шуткой решил я оживить наметившуюся пресыщенность. Я пропустил Свету, тихо беседовавшую с шариком «I love you», вперёд, а сам сделал быстрый круг за спинами гуляющих и спрятался за эклипсом.
Вот обернулась, чтобы сказать мне что-то, обнаружила исчезновение, улыбнулась, растерянно скользя широко открытыми глазами окрест, думая, что я где-то рядом, что я отстал, кого-то встретив, отошёл купить мороженого или просто играю с ней. Но я не играл с ней, а уже оцепенело смотрел из-за машины со странным и непрошеным чувством сострадания этому усугубляющемуся моменту – я отпускал её в мир, в котором больше не было меня. Шли секунды, минуты, мир этот был уже явью, он входил в свои права, он бессмысленно отражался в её невидящих глазах. К ней подъехал какой-то развесёлый парень… – Света не отреагировала, подошла, как-то согнувшись, и осела на капот ко мне спиной. А я застыл, готовый окликнуть, подбежать, расцеловать… – и почему-то упивался этими уходящими в минус, бессмысленными, ненастоящими мгновениями!…
Щелчок, пи-бип, мигнули фары. Это я открыл под ней машину. Света не шелохнулась.
Я подошёл с озорной улыбкой. Она спокойно смотрела на меня. В её глазах была… любовь.
– Не делай так больше.
И стало вдруг тепло и стыдно, и ёкнуло сердце, и малиновое уходящее Солнце, улыбаясь, следило за нами.
13
Какие насыщенные выдались выходные – всё успели, везде перебывали. (Почему стремлюсь я так насытить наш досуг, всё время держать её под каким-то интересом, не оставляя интервалов?..) Да, внутри я чувствую некую настойчивую обязанность перед ней – ответственность за её каникулы, изо всей души пытаясь подстроиться под её представления об интересно проведённом лете…
Я даже уверен, что это – кармическое.
Через несколько дней у меня день рождения. Напомнила мне об этом Света, к моему радостному удивлению и ещё пущему восхищению такой неожиданной внимательностью. Я вдруг заехал на Горбушку и купил себе подарок – новый телефончик «Моторола V60». Почему, спросил себя я, именно этот?.. И тут же ответил: да он весь в доспехах, он с гербовым щитом, с подобием забрала… Он отмечен благородной печатью вневременности. Ну рыцарь – как я! Теперь при первых же звуках «Токкаты и фуги» смотрю вот на внешний экранчик, вздрогнув ликующе, – а ну-ка, что там проплывёт: Svetalittle (приватный номер для самых-самых, МТС) или SVETA LITTLE (официальный номер, оплачиваемый «агентством», Билайн)?…
– Рома, Рома, я же – Сту-у-улик!..
Глаза широко открыты и выражают совершенную безобидность, а также некоторую удивлённость. Вроде как не вполне восторженно отреагировал я на её появление в моей машине… – Ну здравствуй, радость, тебе показалось – немножко замотался, сегодня среда, ещё рабочий день толком не кончился, куда едем?
– Ромик, небольшое измененьице в планах. Мы сейчас с тобой где-нибудь обязательно посидим, а потом – вот только что мне звонила Маринка – она собирает всех девчонок, представляешь себе, и Фиса тоже будет!.. Но это позже! Только ты не обижаешься?..
(…ну вот оно, наконец. Так, надо быть благородным – я рыцарь или кто? – и…)
– Конечно, я тебя отвезу. И где собирает?
– Где-то в… «Балчуге». Что такое «Балчуг»?
– Это гостиница такая, там рестораны, казино… Резко как разбогатела Марина.
– Слушай, я правда нич-че-го не знаю, кто там будет, почему именно там…
Остановились на Тверской, посидеть в кафе «Пушка» (в одном из выступающих на улицу стаканов, для разнообразия). Дойти туда, увы, не пришлось. Набранный на ходу Маринин номер разразился двойным «алё» – совсем рядом, у входа в галерею «Актёр» и, с секундным опозданием, в Светином ухе. У входа в галерею, вся какая-то ломаная и косоглазая, стояла чёрная дьяволица и отвечала на наш звонок.
Мы со Светой прошли в двух метрах, оставшись на удивление незамеченными. Я, не оглядываясь, прошествовал куда-то дальше, ну а ей ничего не осталось, как кинуться в объятья подруге.
Минут десять томился в созерцании пёстрых витрин. Наконец появилась запыхавшаяся Света:
– Ромик, ну и встре-е-еча! Еле вырвалась от неё на секунду… Я всё-всё обязательно тебе потом расскажу!… А ты не обижаешься? Ну хочешь, каждые полчаса тебе буду названивать?..
– Как на тебя обижаться. Я же всё понимаю. Только смотри, осторожно – про нас не обмолвься там!..
Светина абсолютно голая спинка, вся в чувственных выемках (только заметил, какой непростой у неё топик) уже давно исчезла из виду, невинно подставляясь похотливой безвестности, а я ещё долго стоял в неясной прострации – всё пытался найти себя в тот поздний рабочий час в самом сердце московского сити.
18:48. «Romik, u menia vsio khorosho. Zvonit’ ne mogu, tol’ko SMS. Lublu, skuchau».
…мой засланный казачок во вражеском стане. Ну, а я где? – в спортзале. Сделать ещё подход на грудь, потом попытаться взять 150 – на раз. Ну, «лублу» и «скучау» – действуют безотказно. Сейчас точно выжму.
20:30. «Lubimiy Romik, zdes’ u nas ochen’ veselo. Mi nemnozhеchko kurnuli. S’chas poyedem (nenadolgo) k Marinkinim druziyam. Nikto ko mne ne kleitsa. Yo te quiero!»
…надо же – всё мне докладывает. Откровенность обезоруживает. Ну, ты курнула – а я вот за ужином бехеровки выпил. И всё же какая сила в доверии! Оно возвышает, оно переносит отношения в иную понятийную плоскость… И как благородно быть на острие этой щекочущей (потому что явно не такой безгрешной) неизвестности!.. А, даже кто «клеица» – какая разница!.. Главное – понимание. Понимание того, что нужно мне от неё, чтобы быть спокойным! Да, а почему мы испанский с ней не учим? – здесь уж бы я развернулся, всё-то она фыркает да стесняется, что грассирует – а там как раз «r» такое сильное…
22:58. Абонент недоступен.
23:50. Абонент недоступен.
01:40. Абонент недоступен.
…просто села батарейка – или уж совсем далеко уехали. Да, скорее так и есть – иначе бы набрала с чужого… Всё равно не смогу так уснуть – странное чувство, меня как бы нет нигде…
03:55. (Наконец!!) «Romik, chto ni delayetsia – vsio k luchshemu! Predstavliayesh’, ya skazala Marine, chto lublu tebia ochen’-ochen’, i chto eto seriyozno!! Ona poimyot, ona ne skazhet nikomu 100 %!!!»
…ну, коза. Овечка то есть – дове-е-е-е-ерчивая такая, обкуренная, развесёлая и без тормозов. А ведь есть же, есть в этом новом факте нечто очень будоражащее, пикантное… да, пускай! – пусть все они знают про нас , пусть иссплетничаются, изойдут бабьей желчью. А мы уж докажем, какими могут быть отношения в современном циничном мире… Ну, теперь можно спать, можно грезить, можно сладко отдаваться мыслям о новом моём качестве – орудия любовной мести, инструмента воспрявшей гордости, объекта вполне серьёзной подростковой любви любви любвилюбвилюбвилюб…
04:42. – Ро-мик!!! Ты что, уже спишь??? Я только что зашла! Всё здорово, я всё-всё ей рассказала, теперь совесть моя чиста!.. Ура-ура-а-а, сегодня уже четверг, а завтра – пятница, ну мы едем?.. Как куда – в дом отдыха, у тебя же день рождения, забыл, сонная тетеря!.. Нет, тетерев. Как это – «наверное», тут меня все по ходу уже достали – я отбиваюсь от «Кодуса», я не еду в Милан на выходные показы… Да я с Пашкой, между прочим, поссорилась, он меня всё на бега зовёт, чуть не… на хер его посылаю, а ты говоришь мне – « наверное »?!!…
Пятничным безмятежным утром, когда все дела и телодвижения вроде ещё здесь, а мысли и эмоции уже там – в свободном парении над неизвестным покуда, но очень ажурным каким-то пейзажем Московской области, среди прочих звонков (рутинных и малоинтересных) выдался один. Он взбудоражил мой дремлющий потенциал бойца, он превратил мой благостный дух в одну натянутую струну. Звонила мама Анна. Растревоженным тоном она сообщала, что имела накануне серьёзный разговор с Мариной.
Речь шла о пагубной связи дочери и об опасности, которую таило для развития девочки общение с таким типом, как я.
– …ну и как вы относитесь к этому Анна Петровна спрашивает а я ну что я я я как Светлаша Свете решать говорю а так говорю у нас хорошие о нём впечатления как говорится и возраст ни при чём а я как увидела вот отношение его ваше в смысле говорю к Светлашке так и успокоилась сразу… Ну, она тут начала про вас всякое такое рассказывать, но мне это… Потом ещё со Светой долго говорила, но её же разговорами-то не проймёшь, она пока сама не увидит, отношения не изменит к человеку… Так что, Роман, мы на вашей стороне…
– Анна Петровна. Спасибо вам! Я бы, конечно, вступил в полемику – поверьте, у меня есть что рассказать и про Марину, и про всякие опасности… но делать этого не буду, мы – выше этого. А если у Марины есть вопросы, пусть лучше задаст их мне.
…вот так! Выше, выше, только выше! (Господи, как чётко ведёшь ты меня – нигде ведь с этой линии пока не сорвался!..)
Мама Анна получила от меня целый букет красных роз – чтоб не скучать, в обмен на Светика, который выполз из подъезда с двумя огромными сумками (подарки, подарки!). И мы опять понеслись куда-то – как всегда, беззаботно, как всегда, под вопли «Рамштайна», под завывания встречного ветра. Меня подмывало расспросить, ну как там всё было, но… я ждал, когда заговорит она – и внутри уже немного злился под маской всегдашней задорной улыбки. Конечно: маленькая хищница дразнила меня, прекрасно зная, что я так жду рассказа.
ОНА…что было позавчера? А что было позавчера? Когда? Позавчера-а-а-а-а? А-а, ну что, посидели в «Балчуге», были все девчонки… Фиса подошла, что-то с ней случилось – так располнела, какое-то дурацкое платье в оборочках…
Я. М-да? Очень странно, на неё не похоже… Слушай, а ведь Фиса просто так-то вряд ли где сейчас уже появится… Пообщаться, подружек повидать. Бесплатно, в смысле.
ОНА. Ну да… Час посидели, она такая Маринку в сторону: «Мусик, говорит, время – деньги».
Я. Ха! Кто бы сомневался! Я сразу так и понял, что вы не одни будете сидеть.
ОНА. Ну да… Был какой-то мужик, Маринкин знакомый. Но я ничего не знала, Ромик, правда! Я была просто с Мариной… А что в этом такого – если человек готов заплатить за наше присутствие деньги? Просто за присутствие, понимаешь?..
Я…
ОНА (пауза пауза). …а что в этом такого, почему я не могу принять сто баксов из рук Маринки?.. (Пауза.) А Фиса такая: «У меня сейчас трое, один другого круче… один в Питере, другой в Киеве, а третий в Самаре. И никто из них не догадывается о существовании друг друга». Все ка-ак заржали. Вот такая стала Фиса… Но она рано ушла, часов в девять, получила свои двести баксов и спать поехала – назавтра ей вставать в пять часов, лететь в Самару на какую-то тусовку, нужно, говорит, выглядеть хорошо… Потом ещё ей звонила Лия, ну – сутенёрша, говорит – у меня есть ужин. Пятьсот баксов с продолжением. Фиса такая – подумала-подумала… «Для продолжения, говорит, нормально, а вот за ужин доплатить бы надо». (Пауза.) Фиса, Фиса, везде одна Фиса! Что эта Фиса – скучный, банальный чел!..
Я. Дальше.
ОНА. Ну, поехали куда-то на дачу – опять к каким-то Маринкиным знакомым. А я не хотела, но Маринка меня запихнула в такси, а сама в другое села с девчонками: «Стуличек, говорит, ничего не бойся, я с тобой». Со мной она, как же… Я ей звоню на мобильный – он, конечно, выключен. А у меня ни денег – ничего. Вот в этом вся Маринка – что ей надо, так она вокруг пальца обведёт, чтобы своего достичь… (Задумалась, задумалась.) Блядство – её дом, её дом – блядство, она живёт в нём, она живёт этим!.. Ну вот, приезжаем куда-то в лес вообще, там особняк этажей девять, человек пять мужиков, кто такие, так и непонятно, какие-то стриптизёрши ещё понаехали… Мы типа для разбавления компании, а этих там трахали все подряд где-то наверху… Маринка сразу: «Так, этой девочке четырнадцать, она моя, её не трогать». Был там какой-то организатор конкурса «Мисс Россия», всё хотел меня пригласить на следующий год, всё говорил – да с твоими глазами, да с твоими ножками тебе финал обеспечен, чуть подрастёшь только…
Я. Это всё здорово, но ты ведь понимаешь, что такое эти все конкурсы?!
ОНА. Да ты что-о, Ромик! Он совершенно не такой – интеллигентный, он Маринкин друг. Всё же будет через неё, а она меня в обиду не даст. Представляешь, нужно было открыть бутылку какого-то дорогущего вина, а штопора не нашли – так я пробку пальцем протолкнула, я же ушуистка, энергию свою ка-а-а-ак сконцентрировала – все так и попадали!.. А этот, что с конкурса, достаёт так четыреста баксов – это тебе, говорит, положено – десять процентов от стоимости вина. (Фу, такая кислятина, чуть не позапрошлого века!)
Я…
ОНА. Ну а что такого – я же ничего с ним не собираюсь делать, пусть мальчик польстит себя надеждой, что вот когда мне стукнет восемнадцать… ну, что дал мне авансом… ну, как бы навырост …
Я…
ОНА. Потом он ещё там долго «Рамштайн» искал, нашёл даже «Муттер» – я тебе хотела поставить по телефону, но батарейка села… Потом покурили под анекдоты… Знаешь, как всё смешно, когда маруся – настоящая, голландская!! Но это ладно всё – слушай дальше! Я Маринку на балкон, говорю, я должна сказать тебе что-то очень важное… очень-очень, понимаешь?… Я… я – полюбила – всерьёз! И ты его знаешь… Она такая – сначала не поверила, потом начала отгадывать: мой Саша?.. твой Паша?.. мой Серёга?.. мой Макс?!! – ну, в общем, всех, кого можно, перебрали, она уже в полных непонятках, и тут я такая: «Фисин Рома!»… Ой, если б ты видел её, она так и осела, сначала побелела, потом посерела, вышла на балкон, заплакала… Ты что, говорит, спятила, Стуличек?.. Несколько минут сидела-молчала, в одну точку смотрела… потом как вспомнила что-то: да он же, говорит, ненормальный – избивал её, ревновал! – я: ну а мой папа вообще бы я не знаю, что с мамой сделал, если б узнал, что она гуляет… Она – знаешь, так вспоминает потихоньку, что Фиса ей про тебя говорила: да он же алкоголик… – я: ну и прикольно, я тоже. Она: да он же за ней следил, жизни не давал! – я: ну а как бы он узнал ещё, бедный Ромик, что жена ему изменяет! В общем, она: да он… – а я: ну и… И потом, говорю, когда любишь человека, все его недостатки воспринимаются достоинствами!
Я (хохочу, умираю). В общем, отпор дала супостатам!..
ОНА. А т-то! Потом, аргументов когда уже у неё не осталось, тихо-тихо так говорит: «Я знаю, это он мне мстит за Фису… Но теперь я сделаю всё, чтобы вас разлучить! Для начала поговорю с твоей мамой… Ты же ещё маленькая, тебе же надо учиться!»
Я (вслух). Ну что же. Отдадим должное Марине. В этом она абсолютно права. (В сторону.) …и живёшь ты своею прежней жизнью, и будет так всегда, и аминь.
Ведомственный санаторий «Заря» – рыжая кирпичная многоэтажка посреди лугов и косогоров. В фойе, однако, уже пахнет четырьмя звёздами. Время на рецепции тоже непростое: Токио, Нью-Йорк, Лондон… А отдыхают здесь почти бесплатно – потому что люди всё неброские (семьи лётчиков, космонавтов да авиаконструкторов)… Ну, а мы птицы яркие и свободные – вот и платим за выходные, как всегда, 300 долл.
– Иди-иди, ставь своего красного коня, – сказала Света загадочно, после того как я поднял её со всеми сумками на…дцатый этаж. Оказалось, всё продумано: через пять минут на кровати меня встречала распушистая игрушечная овечка в обнимку с бронзовой розой.
– Сам говорил: подари мне себя !
У меня же день рожденья, опять я забыл о нём… Подарок трогательный – потому что искренний и продуманный. Больше всего мне нравилось то, что выражение овечьего лица было совсем как у Светы, а горделивая роза с большими шипами казалась точь-в-точь, как из нашей печальной испанской песни. Десятки живых роз, преподнесённые Светлане, возвращает она бронзовой изломанной статуэткой… маленьким прижизненным памятником любви.
Она разбирает вещи, объясняя попутно происхождение некоторых, хотя я у неё не просил. Вот эта интересная кофточка, в лилово-жёлтых переливах – подарок Коли (ну, который продвигал её в модели), баксов 400, не меньше, есть ещё от него много других красивых шмоток, а он, бедный, так и не получил того, что хотел… Очень дорого и секси смотрится на шейке массивное серебряное колье с большим камнем и такой же браслет на тонком запястье – был некто Василий, он просто брал её с собой в рестораны и другие места, но смотрел ну совершенно, как на ребёнка… Однажды у него на даче чуть не подарил он Свете шикарного белого скакуна из своих конюшен (ну просто так – человек богатый), а там такие кони – по миллиону каждый. Долларов, конечно. Она, естественно, отказалась – где его держать?.. Ну, а солнечные очки и часы «Гуччи» – от… ни за что не угадаете! – от самого Осиновского. Это он так просто, он всем им, девчонкам, что-то дарил там, в Турции, но на Свету запал конкретно и несколько месяцев потом ещё звонил ей домой, а мама её, конечно, прятала. А вообще человек он очень интересный, такой… стремительный. Несусветные бабки тратил на них – они там обжирались, где и сколько хотели…
Я вот сейчас улыбаюсь вместе с нею, и внутри тоже улыбаюсь этой искренней и непрошеной болтовне… и всё пытаюсь определить, имеет ли сей мутный поток отношение ко мне. Скорее, не имеет – ведь это было до … Не едет же она сейчас ни в Италию, ни в Японию, ни в какую-нибудь Турцию… (Из-за меня?..)
– Знаешь, Светик, – говорю задумчиво. – Я даден тебе свыше…
– А я знаю, – отвечает Светик невозмутимо, растушёвывая пудру.
И мы ныряем в дискотеку, мы очень приятно напиваемся, мы носимся по полупустому танц-полу, мы кривляемся под это немного уже провинциальное техно, не замечая никого вокруг, мы дружим с барменом… Мы заходим почему-то в женский туалет (ах ну да, без меня она боится Фредди, Пиздермана и призраков) и выметаемся оттуда с хохотом, заслышав дикие улетающие стоны… («Дрочит девчонка», – комментирует Светик.) Мы встречаем петушка и пытаемся с ним подружиться, но прибегает какой-то щенок и портит нам всю малину. Тогда мы валяемся в ночной сочной траве, тонко и доверчиво говорим о жизни, расставляем всё на свои места. В номере нас ждёт бездонная бутылка мартини и безграничные возможности делать друг с другом разные удивительные вещи, насколько позволяют улётная весёлость и опьянение. Последнее, что помнится – стакан на периле балкона. (Я голый пытаюсь сфотографировать рассветное солнце, ловя его в стакане.) Флэш никак не включается. Всё-таки флэш и солнце – несовместимые субстанции.
Утром разбудил часов в двенадцать шальной звонок – была это давнишняя знакомая, чудом упомнившая мою дату (вот так устроен мир – тебя хотят люди почему-то глубоко тебе безразличные), и Светик тревожно насупилась спросонья, и всё расспрашивала потом, кто такая и что вообще у нас было.
Наконец бассейн, вечные дебаты о шапочках, живительное шампанское из горла прямо в воде, унылый обед с компотом, затем катание на каких-то проблемных лошадках по кругу в тесном загоне… Потный потухший Светик, еле переваливающийся в своих ботфортах – ой, быстрей бы в номер, там, конечно, уже чисто – хоть поспать часок перед ночным мероприятием…
Перед вечерним сном Светик долго читает мне свой дневник. Скороговоркой, как бы стесняясь. Да, иногда, когда ей плохо, она пишет дневник, она взяла его с собой, чтоб почитать мне… В нём всё самое-самое, она не показывала ещё никому!
Ну конечно. Признания в любви к Марине.
Что-то вроде:
…Я чувствую, как теряю самое ценное – тебя. Я так хочу от тебя избавиться, но от этого только больней. Я не могу так больше. Не будет тебя – не будет меня.
…Я живу прошлым. Я думаю о том, что самое приятное, – а это всё, что связано с ней. Вспоминая её, я делаюсь неуправляемой… Я хочу, чтобы она меня любила так же, как я её люблю. Объясняю, почему это нереально, – потому что моя любовь тоже нереальна. Она огромная до нереальности, просто необъяснимая.
…Я никому не хочу верить. Они все говорят неправду, все эти Фиса, Варька, Артист. Они все просто завидуют. Я верю только себе. Зачем же они говорят всю эту херню?… Значит, они не поняли главного: что ЭТА любовь мне – дороже всего на свете!
…Мне хочется исчезнуть. Взять и испариться. Я была уже готова, я уже одной ногой была там – Фиса просто вовремя вышла на балкон. Значит, пока не судьба.
…Почему, когда я тебя вижу, мне хочется тебя обнять и никогда не отпускать? Наверно, потому, что я тебя теряю. И вот опять я плачу на слове «теряю»…
…девочка, пытающаяся понять, что же такое любовь. Любовь, любовь, потеря, боль, мучения, реальность – нереальность, опять любовь… Всему этому, конечно, не хватает глубины и минимальной зрелости. Примитивный поток воспалённого детского сознания, как в той испанской песне, налетевшего на розин шип. Простые – и затёртые, миллионы раз говоренные слова барахтаются в необъятном озерке чувства, захлёбываясь в своей неадекватности.
…и ведь пытаешься выразить себя, ну пусть хоть так – вон сколько исписала…
Читать бесплатно другие книги:
