Почтамт Буковски Чарльз

2

Я позвонил Джойс.

– Как там с Лиловой Булавкой?

– Я ничего не понимаю, – ответила она.

– Что он сделал, когда ты сказала, что развелась?

– Мы сидели друг напротив друга в кафетерии для сотрудников, когда я ему сказала.

– И что?

– Он уронил вилку. У него открылся рот. Он сказал: «Что?»

– Значит, он понял, что ты не шутила.

– Я не врубаюсь. С тех пор он меня избегает. Когда я вижу его в коридоре, удирает. Больше не садится за мой столик в перерыв. Он кажется… ну, почти… холодным.

– Детка, есть и другие мужики. Забудь ты про этого парня. Поднимай паруса к кому-нибудь новому.

– Его трудно забыть. В смысле, каким он был.

– А он знает, что у тебя есть деньги?

– Нет, я ему никогда не рассказывала, он не знает.

– Ну, если ты его хочешь…

– Нет, нет! Я не хочу его так!

– Ну тогда ладно. До свиданья, Джойс.

– До свиданья, Хэнк.

Вскоре я получил от нее письмо. Она вернулась в Техас. Бабуля совсем плоха, долго не протянет. Люди про меня спрашивают. И так далее. Целую, Джойс.

Я отложил письмо. Я мысленно видел того карлика: он недоумевал, где же это я облажался. Бедный трясущийся уродец, ведь он считал меня таким умным мерзавцем. Тяжело вот так вот его обломать.

3

Потом меня вызвали в отдел кадров в старое Федеральное здание. Продержали в приемной обычные 45 минут или полтора часа. Затем:

– Мистер Чинаски? – осведомился голос.

– Ну, – ответил я.

– Пройдите.

Человек подвел меня к столу. Там сидела эта женщина. Немного сексуальная на вид, годам к 38–39 плавится, но похоже, что ее половые амбиции либо отложены ради более важных дел, либо просто забыты.

– Садитесь, мистер Чинаски. Я сел.

Малышка, подумал я, вот бы я покатал тебя верхом.

– Мистер Чинаски, – сказала она, – нам неясно, должным ли образом вы заполнили бланк заявления о приеме на работу.

– А?

– Мы имеем в виду судимости.

Она протянула мне листок. В ее глазах не было секса.

Я перечислил там восемь или десять обычных пьяных приводов. То была приблизительная оценка. О точных датах я понятия не имел.

– Итак, вы всё здесь перечислили? – спросила она.

– Хммм, хммм, дайте подумать…

Я знал, чего ей хотелось. Ей хотелось, чтобы я ответил «да», и тогда бы она взяла меня в оборот.

– Сейчас-сейчас… Хммм. Хммм.

– Так? – спросила она.

– О, о! Господи!

– Что такое?

– Был еще привод либо за пьянство в автомобиле, либо за пьяное вождение. Года четыре назад или около того. Не помню точной даты.

– И вы этого просто не припомнили?

– Да, в самом деле, я не собирался утаивать.

– Хорошо. Внесите. Я вписал.

– Мистер Чинаски. У вас ужасная биография. Я хочу, чтобы вы объяснили выдвинутые против вас обвинения и, если возможно, оправдали свой настоящий найм у нас.

– Хорошо.

– На ответ вам дается десять дней.

Не так уж и нужна мне эта работа. Но баба меня раздражала.

В тот вечер я взял больничный, купил разлинованной и пронумерованной бумаги юридического формата и синюю, официальную на вид папку. Еще купил квинту виски и шестерик пива, сел и все напечатал. Под локтем у меня лежал словарь. То и дело я отслюнивал страницу, находил крупное невнятное слово и строил предложение или целый абзац на его значении. Получилось 42 страницы. Закончил я такими словами: «Копии этого заявления сохранены для распространения в прессе, на телевидении и в других средствах массовой информации».

Трепаться – так уж трепаться.

Она поднялась из-за стола и лично приняла папку.

– Мистер Чинаски?

– Да?

Было 9 утра. На следующий день после ее требования.

– Минуточку.

Она отнесла все 42 страницы к себе за стол. Она всё читала, читала и читала. Кто-то еще читал у нее из-за плеча. Потом их стало 2, 3, 4, 5. И все читали. 6, 7, 8, 9. Все читали.

Что за чертовщина? – подумал я.

Потом из толпы раздался голос:

– Что ж, все гении – пьяницы! – Как будто это что-то объясняло. Снова перебор с кино.

Она встала из-за стола, держа в руке мои 42 страницы.

– Мистер Чинаски?

– Да?

– Ваше дело будет продлено. Мы вас известим.

– А пока продолжать работать?

– А пока продолжайте работать.

– Доброго вам утра, – сказал я.

4

Однажды ночью меня перевели на табурет рядом с Бучнером. Он почту не рассовывал. Он просто сидел. И трындел.

Вошла молоденькая девчонка и села в конце прохода. Я услышал Бучнера:

– Ага, пиздявочка! Хочешь моего хуя себе в пизду, правда? Вот чего ты хочешь, мокрощелка, правда?

Я продолжал распихивать почту. Мимо прошел бугор. Бучнер сказал:

– Ты у меня в списке, мамаша! Я тебя достану, грязная мамка! Сволочь гнилая! Хуесоска!

Надзиратели Бучнера никогда не трогали. Никто никогда не трогал Бучнера. Потом я услышал его снова:

– Ладно, детка! Мне не нравится твоя рожа! Ты у меня в списке, мамка! Ты у меня вот тут, прямо первым номером! Я тебя за жопу ухвачу! Эй, я с тобой разговариваю! Ты меня слышишь?

Это уже было слишком. Я отшвырнул свою почту.

– Ладно, – сказал я, – я вызываю твою карту! Я вызываю всю твою вонючую колоду! Здесь хочешь или выйдем?

Я посмотрел на Бучнера. Тот разговаривал с потолком, безумный:

– Я же сказал тебе, ты первый номер в моем списке! Ты мне попадешься, и попадешься мне как следует!

Ох, ради всего святого, подумал я, тут я, кажется, влип по-настоящему! Сортировщики притихли. Они-то тут при чем? Я встал, сходил попить воды. Потом вернулся. Через двадцать минут поднялся на свой 10-минутный перерыв. Когда я вернулся, надзиратель меня уже ждал. Жирный негр чуть за пятьдесят. Он заорал на меня:

– ЧИНАСКИ!

– В чем дело, мужик? – спросил я.

– Вы покинули свое место дважды за тридцать минут!

– Да, в первый раз я сходил попить. Тридцать секунд. А потом я ходил на перерыв.

– А если бы вы работали у машины? От машины дважды за тридцать минут отходить нельзя!

Вся его харя блестела от злобы. Поразительно. Непостижимо.

– Я ЗАПИСЫВАЮ ВАМ ЗАМЕЧАНИЕ!

– Ладно, – сказал я.

Я пошел и сел рядом с Бучнером. Надзиратель подбежал со своим замечанием. Оно было написано от руки. Я даже не смог его прочесть. Он писал в такой ярости, что вышли одни кляксы и царапины.

Я свернул замечание в аккуратный конвертик и засунул в задний карман.

– Я убью этого сукина сына! – сказал Бучнер.

– Было бы неплохо, толстяк, – согласился я, – было бы неплохо.

5

Так и шло – 12 часов в ночь, плюс надзиратели, плюс сортировщики, плюс тот факт, что в этой банке с плотью нечем дышать, плюс черствая печеная еда в «неприбыльном» кафетерии.

Плюс ГР1. Городской Район 1. Тот мой план участка был семечками по сравнению с Городским Районом 1. Который содержал примерно треть всех городских улиц и как они разбивались на зоны по номерам. Я жил в одном из крупнейших городов в Штатах. А там улиц очень много. После него был ГР2. И ГРЗ. Каждый экзамен нужно было сдавать за 90 дней, три попытки на каждый, 95 процентов или лучше, 100 карточек в стеклянном ящике, восемь минут, не сдашь – и тебя отправят пробоваться на президента «Дженерал Моторс», как выразился тот мудак. Для тех, кто проходил, планы становились немножко легче – на второй или на третий раз. Но с 12-часовой ночной сменой и отмененными выходными для большинства это было чересчур. Уже из первоначальной группы в 150–200 человек нас оставалось 17 или 18.

– Как я могу работать по двенадцать часов в ночь, спать, есть, мыться, ездить туда и обратно, забирать стирку и покупать бензин, платить за квартиру, менять шины, делать все эти мелочи, без которых нельзя, и все-таки изучать план? – спросил я одного из инструкторов в плановом классе.

– Обходитесь без сна, – сказал он.

Я взглянул на него. Он не «Дикси» на гармошке играл. Проклятый олух говорил серьезно.

6

Я понял, что единственное время для занятий у меня – перед сном. Я всегда слишком уставал, чтобы готовить и есть завтрак, поэтому выходил и покупал высокую упаковку пива, ставил на стул у кровати, отдирал с банки крышку, хорошенько прикладывался и открывал листок с планом. К тому времени, как я приступал к третьей банке, лист выпадал у меня из рук. Больше в себя уже не вольешь. Затем я допивал пиво, сидя на кровати и разглядывая стены. С последней банкой я засыпал. А когда просыпался, времени оставалось ровно на туалет, ванну, еду – и пора ехать обратно.

И ведь ни фига не приспосабливался, только все больше и больше уставал. Я всегда покупал свой шестерик на пути домой, а однажды утром меня по-настоящему перемкнуло. Я взобрался по лестнице (лифта в доме не было) и вставил ключ в замок. Дверь распахнулась. Кто-то сменил всю обстановку в квартире, постелил новый ковер. Нет, мебель тоже новая.

На тахте лежала женщина. Выглядела нормально. Молодая. Хорошие ноги. Блондинка.

– Здорво, – сказал я. – Пива хочешь?

– Привет! – ответила она. – Ладно, одно возьму.

– Мне нравится, как тут все обставили, – сказал я.

– Я сама это сделала.

– Но зачем?

– Просто мне так захотелось, – сказала она. Мы оба глотнули пива.

– Ты ничего, – сказал я. Я поставил свою банку на пол и поцеловал девку. Положил ладонь ей на колено. Хорошее у нее колено.

Потом глотнул пива еще.

– Да, – сказал я, – мне действительно нравится, как тут все стало. Мне это здорово поднимет дух.

– Это хорошо. Моему мужу тоже нравится.

– А чего ради твоему мужу… Что? Твоему мужу? Постойте, у вас какой номер квартиры?

– Триста девять.

– Триста девять? Боже святый! Я не на своем этаже! Я живу в четыреста девятой. Ваша дверь моим ключом открылась.

– Сядь, дорогуша, – сказала она.

– Нет, нет…

Я собрал четыре оставшихся пива.

– Зачем сразу срываться? – спросила она.

– Бывают ненормальные мужики, – ответил я, передвигаясь к двери.

– Это ты к чему?

– К тому, что некоторые влюблены в своих жен.

Она рассмеялась:

– Не забывай, где я.

Я закрыл дверь и поднялся еще на один пролет. Открыл свою дверь. Внутри никого. Старая и драная мебель, ковер уже почти лишился цвета. Пустые пивные банки на полу. Попал, куда нужно.

Я разделся, залез в постель один и отщелкнул следующую банку.

7

Работая на участке Дорси, я слышал, как некоторые старики подкалывают Большого Папу Грейстона по части того, как ему пришлось купить себе магнитофон, чтобы выучить свои планы. Большой Папа начитал разбивку планов на пленку, прокручивал и слушал. Большого Папу называли Большим Папой по вполне очевидным причинам. Он трех теток в больницу отправил этой своей штукой. Теперь нашел себе плашкета. Педика по фамилии Картер. Он Картера чуть не надвое раскурочил. Картера отправили лечиться в Бостон. Мужики ржали, что Картеру пришлось отправиться аж в Бостон, поскольку на всем Западном побережье не нашлось ниток, чтоб его залатать после того, как Большой Папа его кончил. Так или иначе, я решил попробовать магнитофон. Беды мои закончились. Я могу включать его и ложиться спать. Я где-то читал, что можно учиться подсознанием во сне. Простейший вроде бы способ. Я купил машинку и пленки.

Начитал план на пленку, забрался в постель с пивом и стал слушать:

– ИТАК, ХИГГИНС ДЕЛИТСЯ НА ХАНТЕР СОРОК ДВА, МАРКЛИ ШЕСТЬДЕСЯТ СЕМЬ, ХАДСОН СЕМЬДЕСЯТ ОДИН, ЭВЕРГЛЭИДС ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ! А ТЕПЕРЬ СЛУШАЙ, СЛУШАЙ, ЧИНАСКИ, ПИТТСФИЛД ДЕЛИТСЯ НА ЭШГРОУВ ДВАДЦАТЬ ОДИН, СИММОНС ТРИДЦАТЬ ТРИ, НИДЛЗ СОРОК ШЕСТЬ! СЛУШАЙ, ЧИНАСКИ, СЛУШАЙ, УЭСТХЭЙВЕН ДЕЛИТСЯ НА ЭВЕРГРИН ОДИННАДЦАТЬ, МАРКЭМ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ, ВУДТРИ ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ! ЧИНАСКИ, ВНИМАНИЕ, ЧИНАСКИ! ПАРЧБЛЕЙК ДЕЛИТСЯ…

Бесполезняк. Собственный голос меня убаюкивал. Я не мог продержаться дальше третьего пива.

Через некоторое время я уже ни магнитофона не слушал, ни планов не учил. Я просто выпивал свои шесть высоких банок пива и засыпал. Я ничего не понимал. Даже подумывал показаться психиатру. И уже мысленно представлял себе нашу встречу:

– Да, мой мальчик?

– Ну, вот так вот.

– Продолжайте. Вам нужна кушетка?

– Нет, спасибо. Я засну.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Ну, мне нужна работа.

– Это разумно.

– Но я должен выучить и сдать еще три плана, чтобы ее сохранить.

– Планы? Что это такое – «планы»?

– Это когда люди не указывают номера зон. Кто-то должен это письмо рассортировать. Значит, мы вынуждены учить листы с планами наизусть после двенадцатичасовой смены.

– И?

– Я не могу лист в руки взять. Если беру, он у меня из рук валится.

– Вы не можете выучить эти планы?

– Нет. И еще я должен раскидать сто карточек в стеклянный ящик за восемь минут, по крайней мере с точностью девяносто пять процентов, иначе меня вышибут. А работа мне нужна.

– Почему вы не можете выучить эти планы?

– Я за этим к вам и пришел. Спросить у вас. Наверное, я спятил. Но в планах все эти улицы, и делятся они совершенно по-разному. Вот посмотрите.

И протягиваю ему план, шесть страниц, сколотых сверху вместе, мелким шрифтом с обеих сторон. Он его пролистывает.

– И от вас требуется все это выучить?

– Да, доктор.

– Что ж, мальчик мой, – протягивая мне листки, – вы не сумасшедший из-за того, что вам не хочется этого учить. Я бы сказал, что вы были б ненормальным, если бы вам хотелось это выучить. С вас двадцать пять долларов.

Поэтому я проанализировал себя сам и сэкономил деньги.

Но что-то нужно было делать.

И тут я понял. На часах было 9.10 утра. Я набрал номер Федерального здания, отдел кадров.

– Мисс Грейвз. Я бы хотел поговорить с мисс Грейвз, пожалуйста.

– Алло?

Она. Сука. Я оглаживал себя, пока с ней разговаривал.

– Мисс Грейвз. Это Чинаски. Я подавал вам объяснительную по поводу обвинений в том, что у меня плохая биография. Не знаю, помните ли вы меня.

– Мы вас помним, мистер Чинаски.

– Вы что-нибудь решили?

– Пока нет. Мы вам сообщим.

– Тогда ладно. Но у меня проблема.

– Да, мистер Чинаски?

– Я сейчас изучаю гэ-эр-один. – Я сделал паузу.

– Да? – спросила она.

– И он очень сложный, я нахожу почти невозможным выучить этот план, тратить столько времени дополнительно, когда все может оказаться напрасно. В смысле, меня могут в любой момент убрать из почтовой службы. Нечестно просить меня учить этот план при таких условиях.

– Хорошо, мистер Чинаски. Я позвоню в плановый класс и отдам распоряжение снять вас с плана, пока мы не придем к решению.

– Благодарю вас, мисс Грейвз.

– Всего хорошего, – ответила она и повесила трубку.

День в самом деле был ничего. И, поласкав себя за беседой по телефону, я уже почти решил спуститься в 309-ю. Но рисковать не хотелось. Поэтому я поставил жариться яичницу с беконом и отпраздновал лишней квартой пива.

8

Потом нас осталось всего шесть или семь. Остальным ГР1 оказался не под силу.

– Как у тебя с планом продвигается, Чинаски? – спрашивали меня.

– Без особых хлопот, – отвечал я.

– Ладно, как делится Вудберн-авеню?

– Вудберн?

– Да, Вудберн.

– Слушайте, мне не нравится, когда меня достают этим барахлом, пока я работаю. Мне скучно. Не гони коней.