Фригорист Беляев Иван

– Да я не маленький, Игорь, – поморщился Макс, – только кого ловить-то? Ты же прекрасно знаешь, что в лаборатории никого не осталось, кроме четырех трупов и охранника.

– Вместе с охранником должно было быть шестеро, – упрямо сдвинул брови на переносице Игорь Васильевич.

– Куда же делся шестой, – язвительно спросил Макс, – испарился что ли?

– Не знаю, – огрызнулся Игорь Васильевич, – я же сам все проверял. Только нету одного, как сквозь землю провалился.

Во время разговора они оба не сводили взгляда с двери подъезда.

– Может, там еще какие комнаты были, а, Игорь? – спросил Макс, хотя был уверен в обратном.

– Где, под землей что ли? – повысил голос начальник.

– А че, – Макс пожал плечами, – вполне мог оказаться подвал.

– Нет там никаких подвалов, – устало возразил Игорь Васильевич.

– Ты-то сам как думаешь, Василич, – после недолгого молчания полюбопытствовал Макс, – мог там после пожара кто-то живой остаться?

– Думаю, нет, – лаконично ответил Игорь.

– Тогда че мы здесь кукуем?

– Это приказ, Максик, ты понял меня? – Игорь Васильевич на секунду отвернулся от двери и одарил своего подчиненного таким холодным острым взглядом, что тому стало не по себе.

– Понял, – кивнул тот.

– Давай-ка лучше еще раз все обкумекаем, – более спокойно предложил Игорь. – В лаборатории был охранник, который сменился в восемь утра, а после подтянулись четверо сотрудников. Пятый – этот тип с чемоданчиком – задержался примерно на полчаса. Но ведь он вошел туда, я сам видел. И чемодан его гребаный валялся в дальней комнате. А его самого не было. Ты же знаешь, у меня взгляд – не хуже «Кодака», один раз сфотографирую – не забуду до самой смерти.

– Кому ты говоришь, Василич, – пожал плечами Макс, – он у меня тоже на всю жизнь отпечатался.

– Куда же он тогда мог сдернуть? – казалось, Игорь Васильевич задал вопрос самому себе.

– В окно? – предположил Макс и сам же ответил на свой вопрос: – Так там и окон-то нет…

– Вот именно, нет окон, – покачал головой Игорь Васильевич, – значит, этот путь отпадает.

– Слушай, Василич, – выдвинул Макс совсем уж невероятную идею, – может, там подземный ход?

– Какой подземный ход, – судорожно усмехнулся Игорь, – пристройку делали лет шесть назад. Это тебе не монастырь какой и не замок царский. Но ведь куда-то же этот поц просочился!

– Может, сгорел он на хрен?

– Кто сгорел, Макс? – Игорь Васильевич снова на секунду отвел взгляд от стальной двери и посмотрел на соседа как на душевнобольного. – Ты хорошо стреляешь, братан, но мозги у тебя не в ту сторону вертятся. Не было его внутри. Не было!

– Но ведь он вошел туда, – не обратив внимания на критику начальника, твердил Макс.

– Вошел.

– Внутри его не было…

– Не было.

– Получается, что он вошел и сразу же вышел обратно, – заключил Макс.

– Не мог он выйти так быстро, Макс, – покачал головой Игорь Васильевич. – Во-первых, никто оттуда не выходил, во-вторых, мы начали зачистку минут через десять, после его появления, в-третьих, я видел там его чемоданчик. Открытый чемоданчик, Макс.

– Ну и что? – Макс бросил короткий непонимающий взгляд на своего шефа.

– А то, – подытожил свои выкладки шеф, – что он был там во время взрыва – мы его просто не заметили. Потом, когда ты все запалил, и мы сдернули, он выбрался наружу. Вот какая картина получается, приятель. А если это так, то никуда он от нас не денется. Будем ждать.

– Слышь, Василич, – Макс нахмурил брови, что-то мучительно соображая, – тогда неувязочка получается. Если этот черт исчез, вроде как у него была шапка-невидимка, тогда должен быть еще один, а?

– А ты, оказывается, не совсем дурак, Макс, – усмехнулся Игорь Васильевич. – Конечно, есть еще один. Вот разберемся с этим фруктом, займемся профессором.

– Профессором?.. – Мак недоуменно поднял брови. – Что за профессор?

– Узнаешь в свое время, – Игорь Васильевич растянул тонкие губы в усмешке.

– Так чего, будем ждать? – поинтересовался Макс.

– Будем, – подтвердил начальник.

Виктор Данилович Штерн был известен в городе как человек, занимающийся разведением редких аквариумных рыбок. В выходные дни его всегда можно было найти на тарасовском базаре, где торговцы этой экзотической продукцией занимали несколько рядов. Правда сам Штерн, которого наиболее близкие люди звали просто Данилычем, рыбками не торговал, предпочитая давать советы и потягивать пиво из бутылки. У Данилыча были свои покупатели, в основном из богачей, которых мода на аквариумы заставляла щеголять друг перед другом новыми невиданными породами из южных морей. Поэтому они обращались к Данилычу и выкладывали за особенно ценные экземпляры солидные суммы, которые позволяли Штерну вести довольно сносное существование, при этом выпивая в сутки бутылок по десять пива. Дело в том, что Данилыч на дух не переносил водку и когда-то лечился от этой пагубной привычки, но организм требовал своего, и Штерн с присущей ему смекалкой решил компенсировать крепость водочного алкоголя пивным количеством.

Придерживая рукой колбасу и банку огурцов, спрятанные за пазухой, Стрелков от рынка спустился к улице Гоголя, вонючей и витиеватой, проходящей по старому центру города и еще не застроенной современными бетонными домами. Одноэтажный деревянный дом, в котором располагалась рыбоводная ферма Данилыча, находился в большом вытянутом дворе и был зажат между двумя двухэтажками. Двор, как и большинство подобных тарасовских дворов, изобиловал всяческими неровностями в виде выступающих из грунта обломков кирпичей, рассыпанного щебня и сухих веток. Стрелков, не видя своих ног, пару раз едва не растянулся во весь рост вместе со своей снедью, но сумел удержаться. Во дворе никого не было, и только соседская овчарка, почуяв Стрелкова, принялась неистово лаять. «Фу ты, сволочь безмозглая», – негромко выругался Петрович, открывая покосившуюся калитку, ведущую в крохотный палисадник.

«Данилыча нет», – резюмировал Сергей Петрович, увидев, что легкая дверь с сеткой от мух и комаров закрыта. Открыв сетчатую дверь, которая не была заперта, Стрелков, придерживая банку и колбасу левой рукой, правую просунул сквозь маленькое окошечко и нащупал ключ. Отперев основную дверь, он вошел, выставил водку и продукты на стол в большой комнате и, вернувшись ко входу, запер все как было.

В доме было три комнаты. Когда-то Данилыч здесь жил вместе с женой, сыном, невесткой и внучкой, теперь же тут размещалось его рыбоводное хозяйство. На тех, кто приходил сюда впервые, десять тонн воды в огромных, стоящих в два яруса аквариумах, с тропическими растениями и яркими рыбками, производили неизгладимое впечатление. Каждый аквариум вмещал в себя триста-четыреста литров воды. Среди высокой травы, как два полосатых чайных блюдца, настороженно замерла пара королевских дискусов, охраняющих икру, отложенную на глиняный горшок, в соседнем аквариуме хищно шныряли бирюзовые акары, стайки ярко-оранжевых суматранских барбосов пугливо метались рядом. Остроконечные плавники плихтов торчали на дне, словно застрявшие в песке коряги. Тупорылые, мощноголовые пираньи скалились в ожидании живого корма. Скалярии величественно несли за собой шлейфы длинных плавников. Круглосуточно шипел компрессор, подавая воздух в аквариумные фильтры, которые очищали воду от примесей.

В соседнем помещении стояли аквариумы поменьше, в которых подращивался молодняк и более прозаические виды рыбок вроде моллинезий или неонов. Стрелкову все это разнообразие было давно знакомо, поэтому он устроился за столом на старом потрепанном диване и решительно свернул с бутылки пробку. «А-а, черт», – он вспомнил, что не «купил» хлеб и не взял с кухни стакан. Поднявшись с дивана, жалобно скрипнувшего пружинами, Петрович прошел на кухню. Сполоснув холодной водой пыльный граненый стакан, которым давно не пользовались, он отыскал заодно нож и открыл небольшой холодильник. Среди ванночек с живым кормом нашел ломоть подсохшего черного хлеба. «Пойдет», – выдохнул он и вернулся в большую комнату. По дороге он ненадолго задержался у зеркала, висевшего в прихожей, и несколько минут вглядывался в стену позади себя. Как-будто его, Стрелкова и не было вовсе. «Хреновина какая-то», – пробормотал он, наливая водку в стакан. Для начала Петрович принял на грудь граммов сто пятьдесят и, захрустев огурчиком, откинулся на спинку дивана.

Когда алкоголь начал действовать, и по желудку волнами стало расходиться тепло, Стрелков поднялся, подошел к аквариуму с барбусами и решительно опустил туда руку. Стайка рыбок метнулась в дальний угол, а Петрович с удивлением, смешанным со странной радостью, смотрел, как от невидимой руки на водной поверхности расходятся круги, а кисть проявилась серебристым контуром, словно материализующийся Терминатор. «Я есть», – утвердительно произнес Стрелков, видя как шевелятся под водой его пальцы. Петрович вынул руку из воды, продолжая внимательно наблюдать, что же будет теперь. В течении нескольких секунд, пока капли воды держались на ней, руку, вернее ее сверкающую поверхность, можно было различать. Но по мере испарения водной пленки, рука постепенно растворялась в воздухе и наконец совсем пропала, будто ее никогда и не было. Петрович проделал эксперимент еще несколько раз и каждый раз с одинаковым результатом. После этого он со вздохом опустился на диван и выпил еще.

То ли на него подействовала водка, то ли проделанные опыты, то ли убаюкивающий шум компрессора, наполнявшего равномерным гудением весь дом, то ли накопившаяся за день усталость, а скорее всего, все вместе взятое, только через несколько минут, Стрелков, свернувшись калачиком, посапывал на диване. Ему приснилось, что он, большой и солидный, в путном костюме, ходит по магазинам, покупает все что ему заблагорассудится, разговаривает с людьми, которые видят его, такого красавца, и совершенно ничему не удивляются.

День был не особенно удачным, но все же принес некоторый доход, позволивший Данилычу затариться пивом, купить внучке шоколадку, а жене – бутылку подсолнечного масла. Вчера Данилыч был на рыбалке, привез много рыбы, вот масла и не хватило. Он не баловал жену, изменял ей, если подворачивалась особа привлекательная и при этом не очень щепетильная, не больно-то заботясь об «алиби», как он называл уместный повод не ночевать дома. Жена его привыкла к этим отлучкам, впрочем, не частым, даже внутренне приветствовала их, потому что, стараясь загладить вину, Данилыч становился щедрым и по-особому ласковым. Он страшно любил свою внучку, в которой видел высший смысл своей жизни, и трогательная забота о которая служила отличной возможностью оправдаться перед собой за небольшой разврат, скрашивающий его полухолостяцкий досуг.

Невысокий рост Данилыч компенсировал живым искристым обаянием. Иногда, правда, его шутки носили уж совсем скабрезный характер, а вечный смех бывал излишне громким и натянутянуто-судорожным. Крепко сбитый, похожий на Карлсона, он имел успех у определенного типа женщин, которых задабривал водкой, пивом, мясными и рыбными деликатесами. Ходили слухи о его могучем темпераменте. Квартира, в которой он выращивал своих экзотических рыбок, пестрела плакатами голых и полуголых девиц, на которые жена, раз в неделю приходившая убирать помещение, смотрела сквозь пальцы.

Его короткая толстая шея и лицо пылали и рдели, что являлось несомненным признаком того, что Данилыч уже принял несколько бутылок пива. Красный цвет кожи, можно сказать, был перманентным, ибо перманентным было насыщение организма пивом. Он поглощал этот напиток в немеренных количествах, а потому всегда был весел и полон задиристого юмора. Вот и сейчас, идя домой, то бишь в рыбную лабораторию, Данилыч невесть чему улыбался. Открыв калитку, а следом дверь, он прошел в помещение, по пути поздоровавшись с ветхой одинокой бабулькой, живущей по соседству. Бутылки в сумке, которую он осторожно поставил на застеленный старой, поизносившейся клеенкой стол, приветливо и звучно громыхнули, словно подмигнули хозяину. Данилыч осклабился, достал из другой сумки вяленную воблу, ссыпал на лежавший здесь же на столе кусок газеты семечки, которые вечно таскал в карманах, составил со стола на пол почти пустую бутылку водки и с легким недоумением уставился на запотевший стакан, початую банку маринованных огурцов и нарезанную большими, неаккуратными кусками колбасу. Он особенно не удивился, ибо частенько давал ключ своим друзьям, когда те имели желание уединиться в его лаборатории с любовницами. Но обычно такому событию предшествовала договоренность, ибо Данилыч несмотря на всю свою отзывчивую доброту полагал, что чем жестче регламент, тем больше уважения и меньше повода держать его за простофилю. В его голове тут же нарисовался вопрос: «кто бы это мог быть и почему за собой не убрали?» Однажды он нашел на столе чьи-то огромные семейные трусы не первой свежести, а на полу – несколько использованных презервативов. Неведомо, что больше потрясло Данилыча – хамство тех, кто навестил его жилье, или резинки, число которых указывало на то, что у Данилыча в среде его друзей и знакомых есть конкуренты в сфере сексуальной потенции. Он долго вычислял нахала, а когда вычислил, отказал от дома.

Бутылка водки, которую Данилыч механически составил на пол, и прочие остатки таинственного пиршества на миг вызвали в его памяти тот неприятный момент, когда он обнаружил трусы и резинки, а потому он наморщил низкий лоб и прищурил маленькие голубенькие глазки, постоянно влажные и по-младенчески доверчивые. Все это неприятно удивило его и даже насторожило. Полный недоумения и подозрения, он медленно опустился на скрипучий, покрытый вылинявшим одеялом диван. И тут его словно что-то подбросило вверх. Он вскочил и, не удержавшись на ногах, грохнулся на пол.

– Твою мать! – услышал он возмущенный возглас Стрелкова.

– Какого хрена?

Полковник Магомедов, вернувшись с места взрыва, устроился в своем кабинете, расположенном на последнем этаже трехэтажного здания областного Управления. В большие начальники Мамед Мамедович выбрался из самых низов, и только он один знал, чего ему это стоило. Не блеща ни умом, ни усердием, Магомедов умел так подлизать зад вышестоящему начальству, что оно, хоть и посмеиваясь над тупостью Магомедова, давало ему очередные звания и, соответственно, продвижение по службе. Сидя на различных совещаниях в администрации области, полковник обычно рисовал в блокноте большие женские сиськи, к которым был очень неравнодушен. Своим показным усердием, полковник создавал впечатление работящего и исполнительного человека. Доклады и отчеты за него готовил заместитель – подполковник Граблин, которого он тащил за собой с тех пор, как служил еще старшим участковым инспектором. Граблин был умным и проницательным человеком, но расстилаться перед начальством не умел, да и не хотел. Он понимал, что всем, чего он добился в жизни, обязан себе и Магомедову, но тем не менее относился к тому с большой долей иронии и даже пренебрежения.

Магомедов долго сидел перед огромным столом, заваленном бумагами, прежде чем нажал кнопку селектора.

– Маша, – властно произнес он в микрофон, – Граблина ко мне и чаю с лимоном.

– Сию минуту, Мамед Мамедович, – проворковала секретарша.

– Ну что, – спросил полковник, когда Граблин появился в кабинете, – есть какие мысли?

Не дожидаясь приглашения, подполковник опустился на стул, стоявший по другую сторону стола. Это был высокий подтянутый мужчина, со светло-русыми волосами и такими же ресницами.

– Мыслей много, товарищ полковник, – слегка улыбнулся Граблин, – вы то сами что хотите услышать?

Юрий Антонович знал, о чем спрашивает начальник, и после возвращения с места трагедии успел проделать кое-какую работу, но не торопился выкладывать все сразу.

Секретарша вошла в кабинет и поставила перед Магомедовым стакан чая.

– Еще один, – Мамед Мамедович покосился на Граблина, и секретарша отправилась за другим стаканом.

Пару минут Магомедов звенел ложкой по стакану, потом зыркнул на подполковника.

– Ты, мать твою, знаешь, что я хочу от тебя услышать, – со злостью проговорил он. – Кто это сделал?

– Это мы выясним, – не обращая внимания на грубость Магомедова, мягко произнес Граблин, – но я бы начал не с этого.

– С чего, с чего бы ты начал? – полковник отшвырнул чайную ложку, которая застряла в бумагах, лежащих на столе.

– Сначала нужно узнать, чем занимались в этой лаборатории, кто арендатор, давно ли заключен договор, на каких условиях? – спокойно перечислял Юрий Антонович. – Кстати, – добавил он, хитро сощурив глаза, – кажется, Петр Сидорович не поддерживает вашей активности?

Граблин присутствовал на месте взрыва и слышал разговор своего начальника с представителем федералов, но также знал о трениях между исполнительной властью и спецслужбами. И вопрос он этот задал своему начальнику неспроста. Ему хотелось разобраться, с какой это стати Магомедов вдруг пытается рыть землю рогом, вешая на себя это дело, когда ему четко заявили, чтобы он не высовывался. Если полковник просто собирался обставить федералов на повороте, это было одно дело, и совсем другое – если у него были какие-то другие причины. Это-то между делом и собирался выяснить Юрий Антонович.

– Он мне не указ, – поморщился Магомедов, делая глоток чая, – губернатор будет спрашивать с меня. И если мы раскроем это убийство, думаю это будет большой плюс для нас. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Граблин.

В это время в кабинет вошла секретарша и поставила перед ним стакан чая. Он подождал, пока она снова скрылась за дверью, и добавил:

– Я уже кое-что предпринял в этом направлении.

– Ну-ну? – Магомедов с интересом наклонился в его сторону.

– Пока еще удалось выяснить немного, – Граблин не спеша размешал сахар в стакане, осторожно поднес ко рту горячий чай, сделал маленький глоточек и только потом продолжил: – помещение лаборатории было арендовано несколько лет назад у сельхозинститута неким ЗАО «Актив-плюс». Проректор по хозчасти, с которым заключался договор аренды, никаких претензий к арендаторам не имел, так как арендная плата вносилась регулярно в начале каждого календарного года.

Юрий Антонович замолчал, наблюдая за реакцией начальника.

– И это все? – высокомерно и разочарованно спросил тот. – А что это за «Актив-плюс», кому принадлежит?

– Это я как раз сейчас выясняю, – кивнул Граблин, – нужно пройти всю цепочку до конца, а на это понадобится время.

Дело в том, что акции ЗАО «Актив-плюс» принадлежат двум юридическим лицам: ЗАО «Ариэль» и частной фирме «ЭВА». Поиском владельцев этих компаний мы сейчас и занимаемся.

– Молодец, подполковник, – похвалил его Магомедов, блеснув черными глазами из-под лохматых бровей, – только делать это нужно быстрее, быстрее. Как думаешь действовать дальше?

– Есть обычная схема, Мамед Мамедович, – Граблин с улыбкой пожал плечами, – только нужно ли мне сейчас все вам объяснять?

Граблин, почти не этого скрывая, подсмеивался над полковником, а тот или действительно этого не замечал в силу своей тупости, или просто не показывал вида.

– Ладно, не надо ничего объяснять, – согласился Магомедов, залпом допивая остывший чай. – Только чтобы завтра утром был у меня с докладом. Понятно?

– Как не понять, – облегченно вздохнул Граблин. – Вы, Мамед Мамедович, всегда так доходчиво объясняете.

– Ага, правильно, – удовлетворенно кивнул Магомедов. – Так что давай, действуй.