Алиса. Рабство в Сети Воронина Елизавета
До того как пани Сана в середине декабря вновь дала о себе знать, а затем и появилась на один день в Луцке, госпожа Ворон успела внести в свой бизнес значительные коррективы. Можно сказать, к новому деловому предложению неожиданной партнерши Валентина была готова.
Начало очередного этапа, стирающего грань между модельным бизнесом и предоставлением интимных услуг, положил полковник Самчук. В конце октября, когда девушки уже трудились в Щецине и партнерам пришли первые проценты, начальник милиции приехал к госпоже Ворон в офис прямо с утра и завел разговор, избегая ненужных предисловий:
— Валечка Павловна, твои девочки нужны.
— Что значит — нужны? В каком смысле?
Задавая вопрос, госпожа Ворон знала ответ. Просто, в отличие от многих, включая своих подопечных, всетаки старалась еще соблюдать приличия хотя бы для видимости.
— Ой, только не надо тут! — отмахнулся полковник. — Мы давно свои люди, Валентина. Девочки нужны в том самом смысле, о котором ты подумала. Подумала же или нет?
— Проехали, — она закурила. — Дальше что?
— Ну, другое дело. Деловой разговор. — Самчук тоже закурил, и женщина поморщилась: начальник милиции смолил какую-то дешевую дрянь, хотя заработки вполне позволяли ему покупать дорогие сигареты. Кстати, Валентина совсем недавно заметила за партнером и покровителем еще одну особенность: будучи любителем водки, из своего кошелька он тратился только на самую дешевую, при этом, если угощали, что случалось часто, требовал самую дорогую марку. А то и коньяк, желательно также подороже, охотно делая по возможности выбор в пользу такого же дармового виски. — Дальше так. На днях начальство приезжает из Киева. Не самое высокое, но и не маленькое. Мужчины, короче говоря. Принять надо по высшему разряду. Сауна с девочками, как понимаешь, входит в обязательную программу.
— Мужскую программу, — язвительно уточнила госпожа Ворон, тут же развив тему: — Вот скажи мне, Петр Михайлович, у нас же равноправие полов?
— Паркетных полов или ламинированных? — вероятно, милицейский полковник решил, что это очень смешная шутка.
— Не надо дуру из меня делать, — поморщилась Валентина. — Прекрасно же понимаешь, о чем говорю.
Тебе не идет, Петр Михалыч, правда, не идет.
— А ты не грузи меня своим равноправием! — недовольно фыркнул Самчук. — То в Америке или где там еще…
— Ай-ай-ай, господин полковник! — покачала она головой. — Дремучий ты человек! Кроме милиции о равноправии все знают. Даже советская власть, насколько я помню, за это боролась.
— Ничего она не выборола! — окрысился полковник. — Ладно, для чего ты завела эту шарманку?
— Для тебя — шарманка, для меня — принципиальный вопрос. У нас — равноправие, хочет того начальник милиции отдельно взятого города или нет. Женщины не только в нашей стране уже давно занимают такие высокие посты и решают такие серьезные вопросы, что вполне могут сравняться с вашими милицейскими. Так или нет?
— Отстань, Павловна, а? По делу давай…
— Я с тобой по делу, Михалыч! Именно, что по делу, дорогой ты мой человек! Приезжает, допустим, женщина-начальник куда-то по делам, и ее принимают подчиненные. Почему в обязательной программе нету сауны с голыми мальчиками, никогда не приходило в голову?
— Тьфу!
— Не плюй, Петр Михайлович! Ответь мне на вопрос, пожалуйста. Почему женщинам не нужны сауны с пивом, таранькой и мальчиками, а мужики не могут порешать свои важные вопросы без бани, пива, рыбы и девочек?
— Хочешь — занимайся вопросом! — раздраженно бросил Самчук. — Запусти такой сервис. Предложи бабам услугу. Перспектива, работай, не сиди. Только я тебе тут не помощник, пока, во всяком случае. — Он, словно пистолет, нацелил на собеседницу указательный палец. — А пока эту свободную нишу добрых услуг не заполнила, давай решать вопросы, требующие решения. Девочки нужны без комплексов.
Госпожа Ворон задумчиво посмотрела на полковника. Ничуть не стесняясь, выдула в его сторону сизый сигаретный дым. Тот машинально развеял его, махнув рукой, сам дымил в сторону.
— Что-то не так, Павловна? — спросил Самчук.
— Все так, — кивнула Валентина. — Кроме одного. Маленькой такой детали: ты за кого моих девушек принимаешь?
— За тех, чьи подружки, в том числе малолетние, сейчас в польском городе Щецине раздвигают ноги перед видеокамерами. А платят за такое зрелище извращенцы если не всего мира, то нескольких стран как минимум.Еще вопросы будут?
— Умыл, — согласилась Валентина. — Только вопросы будут. Например, милиции что, проституток в Луцке негде взять? Под гостиницей «Луческ» давно территорию не прочесывали?
— Мне проститутки не нужны, — последовал ответ. — Начальству, гостям моим дорогим тоже. Я что, прикажу сначала нахватать полный «козлик» шлюх, потом сам, лично, в ближайшем отделении этот самый ваш кастинг проводить? Ничего подобного, Павловна! Знаю я и уличных, и гостиничных.
— Лично?
— Имею представление, как эти кошелки выглядят. Ты, Павловна, между прочим, тоже можешь их различить. К тебе на фирму моськи не бегают. Меня же интересуют как раз не профессионалки. Тут модельная внешность — главный козырь. Ну, статус опять же.
— Статус?
— Он самый. Гости будут знать: не письки уличные пришли, целые модели из лучшего агентства.
Говоря это, Самчук растопырил пальцы на обеих руках. Так, мануально, общаются между собой обычные, ничего из себя не представляющие гопники. Госпожа Ворон пожала плечами.
— Допустим, это все, как ты говоришь, Михалыч, круто. Девушек заинтересовать надо. Они ведь не проститутки, между прочим, вот где разница.
— Ага, — кивком подтвердил полковник. — Так и мои гости — не рядовые ухари. Генералы, полковники, приличные уважаемые мужчины. Все лучше, чем… — он пожевал губами, ища подходящее сравнение, да, видно, не нашел, — …чем… ну, я не знаю кто. Сама понимаешь разницу, не маленькая. Согласна со мной или не согласна?
— Я не прикажу моделям идти в сауну и ублажать твоих уважаемых гостей, — отрезала тогда Валентина. — Ты им тоже не прикажешь, Петр Михайлович. Заставишь меня нажать на девчонок? Как, интересно? Снова камера, снова дело, опять подсадная утка? Слушай, с тех пор многое изменилось. Я ведь как-то связана с тобой, и не дай тебе бог…
— О! Уже пошли угрозы! Валя, я ничего еще не начал, ничего плохого не сделал, а ты уже пугаешь! И чем, мама дорогая? Кто кого быстрее утопит? При желании — я тебя, и мне за это ничего не сделают!
Валентина вздохнула.
— Так, господин полковник, любезностями мы уже обменялись. Угрожаем друг другу. Из-за чего? Из-за девок, которых чуть не на каждом углу пруд пруди? Окститесь, уважаемый!
— Вот именно — глупая ссора. Согласен. Девки того не стоят, — примирительным тоном заговорил Самчук. — Забудь все. Как говорится, проехали. Начнем все сначала. По-другому спрошу: есть девушки, согласные на такую работу?
— То есть за деньги?
— Валя… Валентина Павловна, слушай сюда и не перебивай, как говорят в Одессе, — начальник милиции придвинулся к краю стола. — Есть у нас в городе небедные люди, их вопросы киевское начальство с моей помощью и сможет решить. Кое-кого из них я свожу с гостями, интерес должен возбудиться взаимный. В Киеве такие же люди сидят, как и кругом, готовы помочь в хорошем деле за приличные деньги. Это лишним не бывает, сама ведь понимаешь. Общая схема ясна?
— Пока не совсем.
— Ладно, тогда и вовсе популярно тебе объясню. Мы, милиция, принимающая сторона. Принять гостей стоит денег. Из своего кармана никто платить не собирается. Местные бизнесюки, заинтересованные в решении их вопросов, напрягаются сами. И тот, кому я велю, перечислит на счет твоего «Глянца» сумму, которую ты назовешь, а я потом озвучу. Девушки несколько часов отдохнут, поправят здоровье. Заработают столько, сколько ты сочтешь нужным им выделить. Никого не обидим.
— Себя в том числе, — тут же заметила Валентина. — Ты же, господин полковник, с каждой такой сомнительной сделки процент получаешь, как мы договаривались. Выходит, часть суммы «Глянец» тебе будет должен… Или нет?
— Как это — нет? — всерьез возмутился Самчук. — Договор — он и есть договор, Павловна! Слушай, я тебе сейчас заработок обеспечил, ты еще возникаешь. Скажи: годится или нет? А то ходишь вокруг да около…
В тот решающий момент Валентина Ворон подумала, что о ее решении полковник Самчук знал заранее, даже еще не переступив офисного порога. Самое противное: она, как только начальник милиции заговорил на эту тему, тоже знала о своем решении. Пререкаясь с собеседником, женщина лишь тянула время, всячески отсрочивая момент собственного падения.
— Ничего не обещаю, — произнесла наконец. — Поговорю, конечно, есть у меня несколько кандидатур на примете. Но ничего не обещаю…
— И не надо! — хохотнул полковник. — Павловна, мне надо на твое место сесть! Я твоих моделек знаю лучше, чем ты! Вот увидишь, проблем не будет, только помани!
И… начальник милиции не ошибся. Подойдя к подбору возможных кандидатур с максимальной избирательностью, Валентина Ворон осторожно переговорила с тремя своими подопечными. Каждая поняла маму Валю с полуслова. И ни одну просьба не шокировала, не вогнала в краску, не остановила.
Дальнейшее произошло стремительно.
Уже к концу года, то есть по истечении даже менее двух месяцев, модельное агентство «Глянец» плотно освоило эскорт-сервис. Когда дала о себе знать Оксана Мороз и предложила встретиться, Валентина почему-то почувствовала: о новом направлении работы ее фирмы пани Сана хорошо осведомлена.Партнерши встретились вновь, и госпожа Ворон опять отметила, насколько же они разные — даже внешне. Оксана Мороз не молодилась, но и не выглядела старше своих лет. Разница между ними совсем небольшая, их обеих вполне можно назвать представительницами одного поколения. Однако Валентина сейчас поймала себя на том, что испытывает к гостье легкое чувство зависти.
Не черной, нет, ни в коем случае — исключительно белой. Только это не отменяет неожиданно нахлынувшего на Валю желания стать хоть на короткое время такой же, как Сана. Невысокой, полненькой, с фигурой, которую не исправить никакими тренажерными залами: коротковатые ноги-«бутылочки» подарила ей мать-природа, как и слишком, по мнению госпожи Ворон, выпирающие груди. При этом Оксана Мороз выглядела очень уютной, какой-то домашней, надежной, своей. Ее легко представить на старомодном плюшевом диване, в свитере толстой вязки с отворотом под самое горло, нижний край которого можно натянуть на колени, укрыть им поджатые под себя ноги. Вот она пьет горячий чай с овсяным печеньем или плюшками и смотрит сериал о женских судьбах.
С некоторых пор для самой Валентины именно такое времяпрепровождение считалось максимально приближенным к идеальному. Она, признаться, слишком устала от внутренней борьбы с собой, утомилась искать компромисс между собственными мечтами, желаниями и реальными возможностями. И к усталости добавилось острое понимание: выйти из дела, в котором оказалась, уже не может. Слишком многие завязаны на ее агентстве, слишком со многими связалась сама за несколько последних месяцев.
— Чаю? — предложила госпожа Ворон гостье.
— А давайте, — махнула короткой рукой Сана. — Только с сахаром, эндорфины.
— Не поняла…
— Эндорфин. Гормон радости, — охотно объяснила та. — Он есть в бананах, кстати. Ну а в сладостях его очень много.
— Модели отказывают себе в сладком, — заметила Валентина.
— Да знаю, знаю, весь мир в курсе, что модели — это схимники, — снисходительно улыбнулась Сана. — Потому выглядят такими несчастными, буки самые настоящие. Вот такие, — она изобразила на лице гримасу, чуть вытянув губы, сдвинув брови, втянув щеки. — Не замечали за собой, когда работали?
— Нет, — Валентина ограничилась коротким ответом.
— За собой не замечаешь обычно. Я психолог, меня профессия обязывает.
— Получается, есть что-то такое, чего вы не замечаете за собой?
Женщины по-прежнему были на «вы». Обе не спешили сближаться, понимая: пока друг от друга лучше и удобнее держаться на определенной дистанции.
— Конечно есть, — легко согласилась пани Сана. — Только мне в общении с людьми мои собственные тараканы не мешают. И потом, все, что я могу не заметить в себе и видно со стороны, — мое личное, собственное, индивидуальное. Для девочек из модельного бизнеса такое тотальное несчастье — явление массовое. Широко распространяется.
— Почему вы так решили?
— Не я решила, Валентина. Практика показывает. Знаете, я ведь когда окончила университет, не сразу попала в Германию. Не сразу завела полезные знакомства, которыми мы с вами пользуемся теперь. Работала психологом в клинике для наркоманов. Жуткое зрелище, сама уволилась. Дальше сидела на телефоне доверия, есть такая штука, слышали?
— Что-то вроде психологической помощи, бесп латной?
— Ага, такая невидимая жилетка. Оправдывает существование стационарных телефонных номеров, с мобильного же на городской не позвонишь, дороговато. Так вот, как оказалось, очень часто звонят молодые девчонки. Те, которые из так называемого шоу-бизнеса.
Модели — это ведь его часть, разве нет?
— С какой стороны посмотреть, — уклончиво ответила Валентина, на самом деле так толком и не определившаяся, к чему следует относить модельный бизнес. — Вообще-то, он считается отдельным, самостоятельным. Однако в настоящем шоу-бизнесе востребован. Хоть музыкантов возьмите, модели там часто в клипах снимаются. Если показ мод, так это впрямь похоже на шоу-программу. Вы об этом хотели поговорить?
— Нет, но тема сама пришлась к слову. Короче говоря, чтобы закончить… Девчонки звонят и жалуются на жизнь. Деньги у них есть, ими восхищаются, с их участием получаются красивые глянцевые картинки, их на машинах возят, барахло дорогое, из бутиков. А счастья нет!
— Личная жизнь страдает, согласна, — подтвердила Валентина.
— О какой личной жизни вы сейчас говорите? Интимная, секс? Так у них такого добра… Ой, извините, конечно, если покажусь бестактной, но вы, по-моему, сами это знаете. Моделям, наоборот, очень важно, чтобы кто-то опекал. Воспринимают все равно как дорогих проституток, пусть это двести раз не так. Верно?
— Верно, — госпожа Ворон снова ограничилась коротким ответом.
— Так что, дело не в отсутствии или наличии в кровати какого-нибудь мужика. Любим ли он или обычный покровитель, таких еще называют «кошельками». Нет, Валентина Павловна, девчонки страдают от другого. Не знаю, коснулось ли это вас в ваше время… Ну понимаете, о каких временах я говорю… Словом, девушки хотят заниматься тем, чем занимаются. Желают быть теми, кем есть. И при этом ограничивать себя в удовольствиях не максимально, а минимально. Сладкое — табу для моделей. Но сладкое — это удовольствие, тот самый эндорфин. Наконец, оно питает мозг. Голова лучше работает. Соответственно, чем лучше работает голова, тем четче понимание: тебе, хозяйке головы, хочется новых удовольствий. Не только конфеты, тортики, пирожные, сладкий чай — это и алкоголь, Валентина Павловна. Разве нет?
— Мысли прямо читаете, — сейчас она сказала чистую правду, не подыгрывала своей «уютной» собеседнице.
— Конечно, не упиться в драбадан, но спиртное, кофе, сигареты, всенощные гуляния, атмосфера праздника и радости, когда тобой все вокруг восхищаются, — все это для красивой девушки очень важно. Она, как вы знаете, уже устроила свое ближайшее будущее за счет внешней привлекательности, не более того! Она красива, родилась такой, она — творенье Божье, родная дочь матери-природы, а не падчерица, как девчата вроде меня.
— Ну это вы совсем…
— Да ладно, вам же нужно понятное сравнение, все в порядке. Короче говоря, что имеет наша девушка? Внешность и фигуру. Два фактора обеспечили ее работой. Ей бы наслаждаться жизнью, ведь она не Мальвина из сказки, голова у нее отнюдь не фарфоровая, туловище — не из ваты. Такая девушка понимает: красота и молодость не вечны. Она видит это каждый день, на ее глазах модели сменяют друг дружку, словно работает один гигантский конвейер. Еще несколько лет — и придется серьезно думать, как удержаться на плаву. Глупо не радоваться, пока молода. А вот радоваться как раз и не получается! Будь добра, соблюдай режим дня, там не ходи, того не ешь, того не пей, с тем не спи, и главное табу — сладости. Настоящий наркотик, не вызывающий, как химические или растительные препараты, разрушительного действия, но привыкание не меньшее. Главное — действует безотказно. Измочалил девушку рабочий день — купила шоколадный батончик, лучше — два, сгрызла его на ночь — и стало на душе спокойно. Только вот беда — нельзя! Стресс снять нечем! Поэтому и выходит: звонят такие девушки ночью в службу психоогической поддержки, натыкаются на кого-то вроде меня, изливают душу…
Вошла секретарша с чаем, Сана прервалась, поблагодарила, старательно размешала напиток ложечкой, щедро угостилась предложенной шоколадкой. Воспользовавшись паузой, Валентина поинтересовалась:
— К чему вы сейчас это рассказали?
— Знаете, понесло, — откровенно призналась пани Сана. — Зацепились мы с вами за гены радости, закончили на явном вреде от ограничений. Но в том, о чем я сейчас вам так вот спонтанно, без подготовки рассказала, есть одно очень рациональное зерно.
— А именно?
— То, чем мы с вами с недавнего времени занимаемся, а я сама занялась чуть раньше, базируется на теории, которую я вам сейчас попыталась озвучить и очертить. — Простите, не совсем поняла.
— Пожалуйста. Вы ведь прекрасно знаете, что современная жизнь со всеми ее благами и соблазнами накрыла нас стремительно. Наша с вами страна не постигала всего этого эволюционным путем. Общество потребляет и хочет потреблять дальше. Мы же с вами еще застали страну, государственное устройство которой строилось на всевозможных ограничениях. Такова психология родителей девушек, идущих сегодня в модельный бизнес.
— Разве только в модельный?
— Нет, конечно же, но мы пока говорим о нем. Психология, отношение к жизни передается очень часто на генном уровне. Извините за пафос, но у крепостного крестьянина и крепостной крестьянки в девяноста пяти случаях из ста рождается потенциальный крепостной. У этого ребенка не может быть другой жизненной установки, заложенной вот здесь, — пани Сана коснулась пальцем лба. — И вдруг однажды утром такой молодой человек узнает: он свободен, равен в правах с господским сыном, ему тоже можно все. Родители зачастую не готовы принять подобную правду, так и умирая крепостными, фактически оставаясь свободными людьми. Дети же — совсем другие. Они хотят всего и сразу, это все — доступно, оно обрушивается на них. А они не готовы потреблять разумно, их никто этому не учил, Валя, понимаете? Никто, совершенно никто! Наоборот, от них требовали смирения, они обязаны принимать различные табу. Некоторые из них, кстати, очень даже разумные, только сейчас не об этом. Развиваю мысль дальше: для того чтобы это все получить, нашим с вами девочкам ничего, как я уже отмечала, делать не надо. У них есть личики и фигуры, надо теперь немножко везения и чуть больше стараний, чем обычно. Любые ограничения, даже самые минимальные, в таких ситуациях неприемлемы. Теперь понимаете, почему ваши девушки не особо ломаются, когда получают такие вот предложения, вроде тех, что я привезла?
Валентина Ворон поняла это еще раньше. Задолго до того, как невольно спровоцировала Оксану Мороз читать ей подобие лекции.
— Не до конца, — сказала пани Ворон.
— Мне и с вами все ясно, — лукаво усмехнулась Сана. — О, здрасьте! Со мной-то что не так?
— Полный порядок, — Сана сделала глоток чаю, заметила: — Не люблю, когда теплый. Чай надо горячим пить, пусть обжигает, так удовольствие растягивается.
Улучшается мыслительный процесс.
— Вам теплый принесли?
— Как раз нормальный. Да, так вот — о вас. Вы либо не хотите понимать того, что я вам сейчас говорю, либо не готовы принимать сказанное. Прежде всего на свой счет, вас ведь эти трудности также коснулись, разве нет? И вы ограничивали себя пусть не во всем, но во многом. И бизнес свой, очень похожий на то, чем занимались много лет, решили открыть по большей части для того, чтобы вроде заниматься тем же, оставаться в струе — и одновременно позволять себе больше, чем раньше.
— Вы, Оксана, как грабитель, — проговорила Валентина.
— О! И что же я у вас украла?
— Крадут воры. Вы — грабитель, взломщик. Точнее, взломщица. Сидите тут, пьете чай и взламываете меня. Пытаетесь, во всяком случае.
— Ой, только не говорите, Валя, что у меня это плохо выходит! — пани Сана выставила перед собой левую руку, сделав жест, означающий «Стоп!». — Вы просто вошли в бизнес раньше, когда еще не так стремительно развивался мир вокруг нас. Уверена, вам не раз намекали, а то и прямо предлагали совместить профессию модели с уделом девушки по вызову. Вы отказались — это вам претило. Что же предложила девочкам я? Они по-прежнему демонстрируют свою природную красоту. Получают за это те же деньги, если не больше. И при том — внимание, Валя, — при всем при том ограничения минимальные! Зато собственная свобода — максимальная! А унижений, сломанных личностей, какие я наблюдала у проституток, ежедневно торгующих телом с риском для жизни и здоровья, нет! Все это напоминает игру, Валентина. Конечно, у игры есть правила, их надо выполнять. Но в целом они приемлемы.
— Да, — кивнула госпожа Ворон. — Если не считать, что девочки показывают себя во всей красе извращенцам.
— Не факт, — пани Сана снова глотнула чаю, прожевала шоколадный квадратик, повторила: — Отнюдь не факт. Начнем вот с чего. Ваши модели позируют для эротических фотосессий. Вы можете дать мне стопроцентную гарантию, что эти снимки не используют всякие, как вы говорите, извращенцы с той же целью, как если входят в чат с девушкой? Валечка, Валюша, а знаете ли вы, сколько одиноких мужчин во всем мире, и Украина — не исключение, сидят перед телевизорами, смотрят не футбол, а показ мод и предаются аналогичным сексуальным фантазиям? Пардон за грубость, пусть это вас не оскорбит, но, сидя без штанов, смотрят такие мужчины дефиле. Для чего покупаются так называемые мужские журналы? Валентина Павловна, современный мир открыт, никто ни от чего не застрахован. Если не знать этого, не отдавать себе в этом отчета, проще ничем не заниматься! Закрыться в своей раковине, как улитка, тогда на тебя точно не глянет сальным взглядом ни одно косматое чудовище со стаканом пива в руке.
— Вы говорите ужасные вещи, Оксана.
— Я говорю неприятные вещи, Валентина. Ужасными их делаете вы… ну, или любой другой, именно так, ужасно все воспринимающий. Поймите и признайтесь себе наконец: вы сидите сейчас за этим столом и наслаждаетесь своим статусом только лишь потому, что родились в то время, когда вам подобных предложений никто не делал. А вычислили вы с вашим другом полковником меня опять же исключительно для того, чтобы вашим девушкам сделали подобное предложение! И вы его приняли сразу, Валентина Павловна! Для себя — не для моделей. Такой способ, такая форма заработка на юной красоте для вас абсолютно приемлемы! Потому большая, огромная просьба: не изображайте ханжу, госпожа Ворон. Вам это не идет.
От нее явно ожидали ответа.
— Вы пришли ко мне в офис, Оксана, с такими вот яркими и сенсационными разоблачениями? Вы захотели составить мой психологический портрет, показать мне самой всю глубину моего собственного падения?
— Отнюдь, — Сана излучала покой и миролюбие. — Я вообще пришла по другому делу. Более конкретному. Принесла интересное предложение, хотела с вами обсудить. Этот разговор, который, я чувствую, вам не сильно нравится, вырос из обычного, ни к чему не обязывающего упоминания о сахаре и сладком как табу для моделей, охотно ими нарушаемом при первом же удобном случае. Ну дальше я описала вам типичный удобный случай. Ничего другого, никакого скрытого смысла не собиралась выявить. Вы, как говорится, сами признались.
— Опасно с вами.
— Ничего опасного. Без меня сложно, Валюша, — поучительно изрекла Сана. — Я ведь читаю людей как книги. Прочитываю. Значит, могу кое-что увидеть прежде других, узнать, предвидеть, предостеречь.
— Хотите от чего-то предостеречь?
— Да господь с вами, Валентина Павловна. Можем мы отставить теории в сторону и немного поговорить о практике?..Посетительница ушла, оставив владелицу модельного агентства «Глянец» переваривать услышанное, делать выводы и принимать решения. Самое противное во всей этой ситуации было то, что Валентина знала: она согласится, только Оксана Мороз перешла от психологических экспериментов к конкретике. Причем согласие госпожи Ворон базировалось именно на фундаменте, старательно обозначенном пани Саной чуть раньше. Причин отказаться у Валентины не было, и отсутствие этих причин психолог Мороз объяснила совершенно четко. Ничего пани Ворон не сдерживало, стыда тоже не было — разве что за себя.
Она теоретически должна была стыдиться того, что у нее нет стыда. Но, сама у себя прося прощения за словесную жвачку, Валентина Ворон признавала: да, ей неведомо чувство стыда, ее уже не мучает совесть — от осознания данного печального факта совсем не совестно.
Новым и даже сколько-нибудь неожиданным предложение пани Саны не было. Та собиралась не возить моделей за сотни километров за ближайшую границу, заморачиваясь всякий раз визами и решением других организационных вопросов. Намного проще обосноваться здесь, в Луцке, точнее, где-нибудь на городской окраине, в частном секторе, как было в Щецине. Это сразу снимает дополнительную финансовую нагрузку и заодно — ряд вопросов. Кстати, один из них очень важный: куда это через границу везут партии девушек, причем не все из них — совершеннолетние. А именно на девчонок-подростков Оксана Мороз хотела делать в дальнейшем отдельную ставку. Практика показала: их вызывают чаще, а относятся пацанки к происходящему спокойнее, даже веселее.
Собственно говоря, в этом и заключался главный скользкий момент всей истории. Допустим, начальник милиции — человек полностью аморальный, лишенный каких бы то ни было тормозов, несмотря на то что у него самого дочь — школьница. Это не отменяет инстинкта самосохранения. Когда милиция ловит кого-то за развращение малолетних, на выходе получается очень выгодная реализация. Посадишь извращенца — непременно попадешь на первые полосы газет и в выпуски новостей как профессионал, знающий свое дело и стоящий на страже закона, что хорошо всегда. Не посадишь, найдешь предлог, чтобы выпустить, тоже неплохо, ведь если мерзавец не беден, он станет платить милиции дань всю оставшуюся жизнь, если, конечно, не наложит на себя руки.
По большому счету, как уже знала Валентина, частично испытав это на собственной шкуре, милиция имела дело с двумя категориями растлителей и насильников. Первая — невзрачный представитель социального дна или беднейшей прослойки населения, на которого можно повесить венок из аналогичных преступлений, а его задницу благополучно отправить в колонию, и пусть его там добивают остро жаждущие справедливости уголовники. Последние, кстати, числят себя при любом раскладе выше подобной сволочи. Вторая — гражданин, с которого можно что-то взять, и ради этого на такого вполне реально повесить развращение малолетних, верный способ быстро, не применяя других методов физического воздействия, получить желаемый результат. То есть снять с человека деньги и в дальнейшем пользоваться им как банкоматом. Третьего не дано.
Однако теперь вырисовывалась такая ситуация: начальнику милиции лично придется прикрывать не просто порнобизнес, а преступные деяния, в которые вовлечены несовершеннолетние. Плевать, что соплюхи вроде Юли со Светой согласились добровольно. С той же Алисы взятки гладки, она и другие всегда могут подтвердить: никто никуда их не втягивал, им это нравилось, потерпевшими себя не считают. Раз нет потерпевшего — развалится само дело. Фигуранты обойдутся штрафами, часть которых уйдет в карман того же полковника Самчука. А вот с малолетками фокус не пройдет. Они по закону сами за себя не отвечают, родители легко согласятся стать потерпевшими — и дело придется разваливать, идя на более крупные затраты. К тому же совершенно не факт, что дело в этом случае выйдет развалить — сам начальник милиции непременно попадет под удар, и его показательно высекут.
Взвешивая аргументы «за» и «против», Валентина Ворон все-таки склонялась к мысли: полковник рискнет и ввяжется. Процент, который потечет в его карман, будет, по его мнению, стоить тех дополнительных седых волос. Теперь мама Валя пыталась обдумать предстоящий с ним разговор. Заодно предложив пойти по пути, рассматриваемому Оксаной Мороз и как альтернативный, и как параллельный. Именно обустроить этот бизнес не в самом Луцке, даже не в пригороде. Вынести за пределы района, ближе к границам областей, той же Ровненской. Как вариант, запустить в самом Ровно такой же филиал, открыв для этого представительство модельного агентства «Глянец» — солидной фирме надо расширяться, ничего такого, что привлекло бы дополнительное внимание и вызвало бы лишние подозрения. Этот ход Валентине нравился несколько больше: расширение на соседний регион — пусть даже филиал и становился по сути прикрытием другого бизнеса — в какой-то мере удовлетворяло ее амбиции.
Правда, пока об этом речи не шло. Все нужно делать постепенно, и на первых порах студия должна заработать здесь, в Луцке. Как выразилась на прощание Оксана Мороз, в тестовом режиме. Так что для начала полковнику Самчуку хватит этой первичной информации.
Так и получилось, что, когда Алиса вместе с остальными вернулась из Щецина, новое рабочее место для девушек уже оборудовали здесь, не слишком далеко от дома, каких-то полчаса на такси, оплачиваемом фирмой. Ее поставили перед фактом — и Алиса факт приняла. Она уже не могла представить себя в другой роли.Тем утром все окончательно перекосилось.
Мама впервые за много месяцев не вышла на работу. Еще с вечера заныла спина, женщина не придавала этому значения, но, окажись дочь дома, не оставила бы все так, непременно сделала бы матери укол. Обычно та активно протестовала, даже отмахивалась от шприца, словно ее намеревались подвергнуть жуткому насилию, но всякий раз здравый смысл побеждал, и уколоть ее удавалось. Однако той ночью Алиса работала, вышла на свою смену, приехала под утро и застала маму в разбитом состоянии.
Колька по устоявшейся с прошлой осени привычке собрался в школу сам, и вообще мальчишка взрослел быстро, становясь все более самостоятельным. Старшую сестру это не слишком радовало: раннее взросление в Колькином случае могло означать преждевременные сигареты, алкоголь, потом — коноплю и, наконец, наркотики посильнее. Хотя Алиса вообще не понимала, как раннее пристрастие к этому всему может называться преждевременным. Тогда получается, для алкоголя, никотина и наркотиков все же предусмотрено некое свое время … Так или иначе, повлиять на ускорение подобных процессов девушка не могла, тем более, реальной опасности не возникало. А вот с матерью — действительно беда.
Алиса позвонила ее хозяину, выслушала ворчание по поводу того, что работать некому, и тут она сама себе удивилась: достаточно жестко напомнила — сегодня обычный вторник, выторг после выходного понедельника и так либо нулевой, либо минимальный. Не страшно, если один день единственный реализатор, которого ему удалось найти за такие деньги, поболеет. Договорившись, Алиса сперва хотела вызвать врача, но тут же передумала: сходила в аптеку, купила нужное лекарство, позвонила знакомой докторше и расписала простую схему для уколов. Судя по непривычному отсутствию сопротивления со стороны матери, на этот раз дела были совсем плохи.
Перекос начался, когда женщине полегчало. «Кто знает, — подумала после Алиса, — может, разговор состоялся б и раньше, будь у нас нормальная возможность поговорить». В любом случае, поняла девушка, тема созрела давно. Устроившись на подушках и облегченно вздохнув, когда блокирующее лекарство начало активно действовать, мама проговорила ровным, лишенным всяческих эмоций голосом:
— Шла бы ты уже замуж.
— Спала бы ты уже, — машинально ответила девушка и тут же, пусть с небольшим опозданием, но осознала: никогда раньше о ее замужестве мать не заикалась, потому, подойдя ближе к дивану, чуть наклонилась, чтобы видеть лицо лежащей, и спросила: — Чего ты? С чего бы вдруг? С какого перепугу?
— У меня нормального мужа не было. Пускай хоть у тебя будет.
— Спасибо, конечно, за заботу, ма… Только давай я сама как-то решу, когда мне выходить замуж, за кого и выходить ли вообще. А вот зачем ты …
— Меня послушай, — перебила мать. — Работа тебя угробит. Мотаешься туда-сюда. С мужем всегда проще. С тобой не будет так, как со мной.
— Допустим, мам, с каждым человеком случается именно то и ровно столько, что он сам допускает.
— Умная сильно.
— Не сильно. Только и не совсем дура.
— Вот раз не дура полная, дочка, — бери и выходи замуж. Пока не поздно.
— Мне еще двадцати нет. Долго еще будет не поздно.
— Пользуйся возрастом, говорю тебе. Сейчас нормальные мужики перебирают товаром, носы воротят. Можешь не успеть, дочь.
Таких разговоров родная мать уж точно не вела с ней никогда. От неожиданности Алиса даже не нашла подходящих слов, только присела на краешек дивана, сложила руки перед собой на коленях, словно школьница, по-птичьи наклонила голову, глядя на лежащую мать новым, изучающим взглядом.
— Можешь объяснить, чего тебя понесло?
— Ты сейчас деньги зарабатываешь, сама. Лицом торгуешь, это так называется?
«Не только лицом», — подумала Алиса. Впрочем, полноценной, настоящей торговлей телом ее род занятий также вроде нельзя окрестить. Впрочем, ни сама девушка, никто другой пока еще не отдавал себе отчета в полной мере: есть ли вообще грань, некая условная черта, отделяющая то, что они делают перед веб-камерами в загородном двухэтажном доме, от профессиональной проституции. Торговля телом, как ни взгляни, оттенков и нюансов фактически лишена.
— Грубовато называется, — ответила Алиса.
— Видела я по телевизору, показывали этот ваш модельный бизнес.
— Интересно, что показывали, чего я не успела узнать?
Алиса подозревала: вот сейчас мама заговорит о сексуальных услугах.
— Девки там, в этой вашей системе, быстро стареют. Изнашиваются, одна фифа так прямо и сказала в телевизор.
— И все?
— Разве мало? Ты не тапочек паршивый, Алиса. Новую себя не купишь.
— Потянуло тебя на какую-то непонятную философию. Так сильно болит?
— Не кривляйся. Я тебе добра желаю. Ты вот начала в ночные смены ездить. У вас там студию только в такое время получается снять дешевле. Жадная она, Воронша, разве нет?Здесь девушка предпочла благоразумно промолчать. Она сама придумала эту версию: подходящее для фотосессий помещение дешевле арендовать на ночь, чем на день. Сказка хоть как-то оправдывала ее ночные отсутствия, хотя более здравомыслящий человек давно заподозрил бы неладное. Впрочем, и эта легенда скоро могла потерять актуальность: Алиса понятия не имела, сколько они еще будут работать так, как теперь, и у нее уже не хватало фантазии — как объяснить дальнейшие ночные отсутствия, не может же ночная фотосъемка длиться вечно. Пусть даже ночное время выпадает Алисе раза два-три в неделю. Когда ее нет дома по нескольку часов днем, выдумывать проще.
— Экономная, — проговорила девушка. — Дела сейчас не очень.
— Ага, у нее всегда — не очень… А люди видят, на каком джипе катается по городу. Постоянно с разными местными начальниками. С милицейскими чуть не в обнимку. С этими… олигархами нашими…
— Мам, вот я тебя умоляю: где у нас олигархи? В наших-то широтах…
— Ищи. Не сыщешь здесь — шукай дальше. Без олигарха, дочка, тебе сейчас нельзя.
Алиса вздрогнула и откинула голову, словно получила пощечину.
— Ты что… Ты серьезно?
— Даже очень. Тебе мужик нужен, Алиса. Богатый, солидный. Пускай даже не сильно молодой. Молодые сейчас мозги коноплей прокурят, печень горилкой попортят, и все, дочка: сушите весла, пишите письма. От таких уроды рождаются. Без глаза, без пальца, с болячками разными…
— Ты это тоже по телевизору видела?
— Видела, — кивнула мать.
— Когда ты только успеваешь его смотреть.
— Зима, дочка. Базар рано расходится. И вообще… Хочешь — сама проверь, там, когда ни включишь, только про такое и вещают. Я уже просвещенная.
— Вижу.
— Плохо видишь! — повысила голос мать, неловко повернулась, скривилась, — видимо, боль в пояснице напомнила о себе. — И глядишь не туда, — продолжила уже тише. — Можно подумать, не знаешь, как Воронша ваша по жизни устроилась. Не нужна была никому. Пока молоденькая — еще так-сяк. Чуть постарше — надо богатого дядьку искать. Нашла. Пожила. Развелась. Хату вон какую получила. И живет в свое удовольствие. Вас вот, глупеньких, муштрует под себя.
Разве не так?
— Мы с ней, мама, в баню вместе не ходили. И Валентина мне не подружка, детей нам не крестить.
— Их завести сперва надо, детей-то! — снова выкрикнула мать, тут же закашлялась, опять заговорила спокойнее. — Ей поздно уже. Да и не хочет, я так думаю. Хотела бы — давно подсуетилась, муж бы еще на алименты расщедрился. Потом решал вопросы для сыночка, никуда не делся бы. Сейчас, Алиса, на вопросы не отвечают — их решают.
— Тоже по телевизору видела?
— Не первый год на базаре стою.
— Ага, то-то я слышу, новости базарные.
— Тебе вот смешно, девушка…
— Ой, мам, в том, что ты сейчас тут говоришь, смешного мало, правда.
— Я согласна, дочка. И послушай меня, не перебивай, когда еще вот так получится, — мать снова поудобнее устроилась на подушках, на этот раз двигаясь осторожно, стараясь вновь не спровоцировать боль. — Девчонки, твои красивые подружки, чего в модели подались, под Валькино крыло, как думаешь? Продать себя дороже. Чтоб по гостиницам не шляться в городе, по барам или того хуже — по вокзалам да трассам. Они вкладывают в себя. И ты вкладывай, девочка. Я в свое время про такое не думала. Я вообще думала мало, знала еще меньше. Сама ведь видишь, как живем. Полно мужиков ездит вокруг, которым для этого самого ихнего престижу нужна рядом лялька вроде тебя.
У Алисы сперло дыхание.
— Мама… Я для тебя… Я — лялька?
— Для меня ты дочка… которой я не хочу такой жизни. И я не всегда такая была. Родилась не хуже тебя нынешней с лица. Куда все ушло, не скажешь мне? Может, фотографий наших из альбома давно не смотрела?
Она права: Алиса давненько не перебирала семейные альбомы, этот неизменный атрибут любого дома уверенно уходил в небытие. На смену пришли цифровые фотографии, сложенные в компьютерную папку. Чтобы их просмотреть, надо включать компьютер специально, потому бесконечное перелистывание снимков давно перестало быть одним из любимых занятий современников.
Но тут же девушку озарила вспышка воспоминаний: давно, очень давно виденное старое черно-белое фото, на котором она сама, молодая, моложе даже себя нынешней, стоит у забора в старомодном некрасивом платье… Да, так выглядела ее мать в свои семнадцать. И такой ее Алиса не видела вживую ни разу, с самого своего рождения.
— Была я красивая, была, — повторяла между тем женщина, уже не обращая внимания на то, слушает ее дочка или нет. — Могло и у меня по-другому склеиться. Ты хоть времени не теряй. Любой ведь возьмет. Хорошо устроишься — нам с Колькой помощь…
— Мама! Я вам разве не помогаю и так! Совести у тебя нет! — взорвалась Алиса, даже вскочив на волне праведного гнева.
— Твоих денег не надо, дочка. Тебе они слишком тяжело даются. Мужикам, сволочам, легче, проще. Вот они пускай содержат и кормят. Тебя и нас заодно.
Девушка не поверила своим ушам. Она не хотела этому верить: родная мать уговаривает ее продать себя подороже. Видит в этом единственный выход, даже не подозревая: Алиса с недавних пор этим же и занимается. Тут же подумалось: рассказать бы тебе все, отхлестать правдой по глазам. Что бы тогда сказала, интересно?.. Она даже открыла рот, собираясь обрушить на мать откровения. Но промолчала, закусила губу, повернулась и вышла в соседнюю комнату, к большому зеркалу.
Встала перед ним, оглядела себя с ног до головы. И приняла решение: в самом деле, гори оно все огнем.Собиралась недолго. Не знала, куда хочет уехать, — ей не терпелось поскорее убраться отсюда. О том, кто и когда сделает матери следующий укол, даже не подумала. Ничего, даст Бог, не помрет. Она давно живет, многое успела понять в своей и чужой жизни. Настолько много, что готова смириться, если ее дочь продаст себя пусть не первому попавшемуся богачу, ладно — не второму, зато третьему — уж непременно, наверняка. К тому же Алису только сейчас переполнила обида: маму совсем не интересует, где пропадает ее дочь. Она готова поверить любой лжи, даже не задумываясь, может ли происходить подобное на самом деле. Это оказалось, по большому счету, самым важным — мать мало волнует, чем зарабатывает на жизнь дочь и нравится ли это самой девушке.
Возможно, тому нашлись бы объяснения. Только Алиса не хотела их искать. Девушка не собиралась оправдывать поведение матери. Пусть она разбита жизнью, мало образованна и больна. Если у самой нет достоинства, не стоит полагать, что такое состояние души и подобное мировоззрение передается по наследству. В любом случае мать невольно напомнила Алисе, как называется то, чем занимается дочь, и во время разговора девушка поняла: хочешь изменить хоть что-то — меняй не раздумывая.
Уходи не оглядываясь.
Она взяла лишь рюкзачок, куда сунула три пары белья, запасные колготки, новые вязаные носки, два простеньких свитерка, в отдельный кармашек — паспорт и банковскую карточку, там лежало три с лишним тысячи. Наличных сыскалось больше, но Алиса, немного поразмыслив, решила не брать с собой все. Разделив на неравные части пачку сотенных купюр, бльшую оставила на кухонном столе, меньшую, сложив вдвое, спрятала в нагрудный карман курки. «Живите, как хотите», — подумала девушка, припечатав деньги сверху кружкой. Колька — пацан, его должно быть жалко, только с ним как раз ничего не случится — мальчишка потому что. Его мать уж точно лялькой не обзовет и за буратину богатого сватать не станет.
Натянув вязаную шапочку почти на самые брови, Али са, уходя, бросила взгляд в комнату. Мать лежала на спи не и, похоже, дремала. Видимо, боль понемногу отпускала, бессонная, беспокойная ночь давала о себе знать, требовала компенсации. Поддавшись мимолетному порыву, Алиса хотела громко попрощаться, разбудить маму, бросить перед уходом что-то едкое, пусть надолго запомнит. Но так же мгновенно передумала: это ее бегство тоже было спонтанным, совершенно непродуманным, тем не менее уверенным решением. Стоит заговорить, показалось девушке, и она вновь все переиграет. Нет, уж делать так делать. До свидания. Точнее, прощайте. Буду звонить.
А может, не буду, как сама захочу.
Уже выйдя из дому и поправив на плече шлейку нетяжелого рюкзака, Алиса нашла ответы еще на два мучивших ее вопроса. Собственно, первый: «Куда ехать-то?» — не то чтоб очень мучил. Другой конечной точки, кроме Киева, она себе не представляла. Не потому, что имела на главный город своей страны какие-то особые виды: Алисе просто хотелось затеряться, а другие города по пути, тот же Ровно, для этих целей не подходили. Внезапно фантазия девушки понеслась еще дальше: ее неодолимо потянуло к морю. Да, зима, холод и слякоть. Это не важно, она ведь не была на море ни разу, ей не пляж нужен — хочется просто постоять одиноко на берегу, послушать прибой, пусть соленые брызги оросят лицо. Из Киева в Крым добраться зимой проще простого. Так что с этой минуты ее спонтанное бегство обрело цель одновременно со смыслом. Вопрос номер два разрешился еще быстрее: ей никто не позвонит и она ни с кем не свяжется, потому что телефона больше не будет.
Добравшись до гостиницы «Луческ», откуда маршрутки на Киев отходили каждые полчаса, Алиса подошла к урне, вытащила из кармана мобильник, вынула сим-карту, бросила в мусор. Эта трубка больше не зазвонит никогда. Телефон отправился следом. Мосты сожжены. Прощай, любимый город!
Снова поправив рюкзак, девушка подошла к белому микроавтобусу.
— Едем скоро? — поинтересовалась у водителя.
— По расписанию, — брякнул немолодой сутулый мужчина, от которого кисло пахнуло потом и плохо постиранной одеждой.
— Трудно сказать?
— Я не говорю разве? Морочишь голову… — Не знаю я вашего расписания. Скоро едем?
— Не знаешь — садись. Поедем.
«А ведь он по-своему прав», — признала Алиса. До конца дня машина здесь стоять не будет. Сунув сутулому деньги, чтобы наверняка, девушка вошла в салон. Здесь уже сидело человек десять, из динамиков Татьяна Овсиенко пела старую как мир песню про шофера-дальнобойщика, при этом работал телевизор, закрепленный под потолком, — без звука шел какой-то глупый сериал о бизнес-леди и ее бедном, но честном и верном охраннике. Вначале дама возненавидит его за пьянство-хамство, потом захочет уволить, а в финале он спасет ее бизнес от имеющих политическую окраску рейдеров, и леди захочет выпить вместе с ним, стоя в лучах заката. Чего-чего, а такого добра Алиса насмотрелась, коротая зимние промежутки между своими сменами.
Поискав свободное место у окна с той стороны, где расположились сдвоенные сиденья, и не найдя его, она бросила рюкзак рядом с девочкой лет десяти. Та с не характерной для своего возраста активностью орудовала пальчиком по передней панели ноутбука, увлеченно просматривая в ускоренном режиме какие-то видеофайлы. Покосившись на рюкзак, девчонка с важным видом заметила:
— Занято тут. Мамка сидит.
— Я и не думала, что ты сама путешествуешь, — ответила Алиса. — Сзади тоже занято?
— Не знаю. Сама спроси.
— Где у нас мамка?
— Звонит. Тут шумно. Нас встречать должны, что-то не танцуется.
— Не вытанцовывается, наверное.
— Ага. А еще не стаканится.
Быстро утратив к Алисе интерес, девочка снова занялась своим просмотром. Забрав рюкзак, бросив его назад и не получив возражений, девушка спросила просто для поддержания разговора, как будто ее и впрямь это интересовало: