Помните! (сборник) Асадов Эдуард

А сердце – чистейшей породы!

1948

Ледяная баллада

Льды все туже сжимают круг,

Весь экипаж по тревоге собран.

Словно от чьих-то гигантских рук,

Трещат парохода стальные ребра.

Воет пурга среди колких льдов,

Злая насмешка слышится в голосе:

– Ну что, капитан Георгий Седов,

Кончил отныне мечтать о полюсе?

Зря она, старая, глотку рвет,

Неужто и вправду ей непонятно,

Что раньше растает полярный лед,

Чем лейтенант повернет обратно!

Команда – к Таймыру, назад, гуськом.

А он оставит лишь компас, карты,

Двух добровольцев, веревку, нарты

И к полюсу дальше пойдет пешком.

Фрам – капитанский косматый пес,

Идти с командой назад не согласен.

Где быть ему? Это смешной вопрос!

Он даже с презреньем наморщил нос,

Ему-то вопрос абсолютно ясен.

Встал впереди на привычном месте

И на хозяина так взглянул,

Что тот лишь с улыбкой рукой махнул:

– Ладно, чего уж… Вместе так вместе!

Одежда твердеет, как жесть, под ветром,

А мгла не шутит, а холод жжет,

И надо не девять взять километров,

Не девяносто, а девятьсот!

Но если на трудной стоишь дороге

И светит мечта тебе, как звезда,

То ты ни трусости, ни тревоги

Не выберешь в спутники никогда.

Вперед, вперед по торосистым льдам!

От стужи хрипит глуховатый голос.

Седов еще шутит: – Ну что, брат Фрам,

Отыщешь по нюху Северный полюс?

Черную шерсть опушил мороз,

Но Фрам ничего – моряк не скулящий,

И пусть он всего лишь навсего пес —

Он путешественник настоящий!..

Снова медведем ревет пурга,

Пища – худое подобье рыбы.

Седов бы любого сломил врага:

И холод, и голод. Но вот цинга…

И ноги, распухшие, точно глыбы.

Матрос, расстроенно-озабочен,

Сказал: – Не стряслось бы какой беды.

Путь еще дальний, а вы не очень…

А полюс… Да бог с ним! Ведь там, между прочим,

Все то же: ни крыши и ни еды…

Добрый, но, право, смешной народ!

Неужто и вправду им непонятно,

Что раньше растает полярный лед,

Чем капитан повернет обратно!

И, лежа на нартах, он все в метель,

Сверяясь с картой, смотрел упрямо,

Смотрел и щурился, как в прицел,

Как будто бы видел во мраке цель,

Там, впереди, меж ушами Фрама.

Солнце все ниже… Мигнуло – и прочь…

Пожалуй, шансов уже никаких.

Над головой полярная ночь,

И в сутки – по рыбине на двоих.

Полюс по-прежнему впереди.

Седов приподнялся над изголовьем:

– Кажется, баста! Конец пути…

Эх, я бы добрался, сумел дойти,

Когда б на недельку еще здоровья…

Месяц желтым горел огнем,

Будто маяк во мгле океана.

Боцман лоб осенил крестом:

– Ну вот и нет у нас капитана!

Последний и вечный его покой:

Холм изо льда под салют прощальный,

При свете месяца, как хрустальный,

Зеленоватый и голубой…

Молча в обратный путь собрались.

Горько, да надо спешить, однако.

Боцман, льдинку смахнув с ресниц,

Сказал чуть слышно: – Пошли, собака!

Их дома дела и семейства ждут,

У Фрама же нет ничего дороже,

Чем друг, что навеки остался тут,

И люди напрасно его зовут:

Фрам уйти от него не может!

Снова кричат ему, странный народ,

Неужто и вправду им непонятно,

Что раньше растает полярный лед,

Чем Фрам хоть на шаг повернет обратно!

Взобрался на холм, заскользив отчаянно,

Улегся и замер там, недвижим,

Как будто бы телом хотел своим

Еще отогреть своего хозяина.

Шаги умолкли… И лишь мороз

Да ветер, в смятенье притихший рядом,

Видели, как костенеющий пес

Свою последнюю службу нес,

Уставясь в сумрак стеклянным взглядом.

Льдина кружится, кружат года,

Кружатся звезды над облаками…

И внукам бессоннейшими ночами,

Быть может, увидится иногда,

Как медленно к солнцу плывут из мрака

Герой, чье имя хранит народ,

И Фрам – замечательная собака,

Как черный памятник вросшая в лед.

1969

Вечная красота

Устав от грома и чада,

От всей городской тесноты,

Человеку порою надо

Скрыться от суеты.

И степи любя, и воды,

Ты все-таки верь словам,

Что лес – это «храм природы».

Лес – он и вправду храм!

И нету на свете средства,

Дающего больше сил.

Ведь с самого малолетства

Он нас красоте учил.

С малиной, с речонкой узкой,

С травами до небес,

Разлапистый, русский-русский,

Грибной и смолистый лес.

В июньское многоцветье

Кинувшись, как в волну,

Скрытый от всех на свете,

Вслушайся в гул столетий

И мягкую тишину.

Взгляни, как рассвет дымится,

Послушай, как синь лесов

Проворней, чем кружевницы

Плетут, расшивают птицы

Трелями всех тонов.

Между кустов склоненных

Паук растянул антенну

И ловит завороженно

Все голоса вселенной.

На рыжем листе букашка

Смешно себе трет живот,

Шмель гудит над ромашкой,

Как маленький самолет.

А в небе, чуть слышный тоже,

Сиреневый хвост стеля,

Летит самолет, похожий

На крохотного шмеля.

И вновь тишина такая,

И снова такой покой,

Что слышно, как пролетает

Листик над головой…

Клены прямые, как свечи,

Стоят перед стайкой ив,

Лапы друг другу на плечи

Ласково положив.

От трав, от цветов дурманных

Почудится вдруг порой,

Что можешь, став великаном,

Скатать, как ковер, поляну

И взять навсегда с собой.

Волшебный снегирь на ветке

С чуть хитроватым взглядом

В красной тугой жилетке

Сидит и колдует рядом.

И вот оживают краски,

И вот уже лес смеется.

За каждым кустом по сказке,

И в каждом дупле – по сказке,

Аукнись – и отзовется…

Как часто в часы волнений

Мы рвемся в водоворот,

Мы ищем людских общений,

Сочувствия, утешений

Как средства от всех невзгод.

А что, если взять иное:

Стремление к тишине.

Душе ведь надо порою

Остаться наедине!

И может, всего нужнее

Уйти по тропе туда,

Где жаром рябина рдеет

И в терпком меду шалфея

Звенит родником вода;

Туда, где душе и глазу

Откроется мудрый мир

И где на плече у вяза

Волшебный поет снегирь.

1970

Красота народа

Наконец-то в числе реликвий

Оказались в стране моей

Древний Суздаль, Ростов Великий,

Деревянная вязь Кижей!

Наконец наступили годы

Величаво-седую стать,

Красоту, мастерство народа

Из забвения воскрешать!

Страницы: «« « ... 1112131415161718 » ... »»