Сестры Болдова Марина

1978 г. Куйбышев

– Ха-ха три раза! Ничего ты не поняла, курица! «Я б в инженерши пошла, пусть меня научат!» – насмешливо пропел Славка. Он гордился тем, что на экзамене по физике обошел Ляльку на целый балл. Лялька молча смотрела на Славку и не узнавала своего приятеля. Откуда это самодовольство? Оба они понимали, что Лялька знала физику лучше, чем он, просто препод был мужской особью с непомерным гонором и ни одной девчонке не поставил «отлично» из принципа.

– Ты что разошелся, как боевой петух перед схваткой? Хорошо, пусть ты лучший, только успокойся.

На самом деле Ляльке было глубоко наплевать и на физику, и на остальные предметы тоже. У Ляльки случилась любовь. Еще по осени. Странное, почти невесомое состояние души, когда себя перестаешь ощущать самостоятельной единицей, а думаешь только про двоих сразу. Он и я. Он и опять я, только уже ближе друг к другу. Он и я, только, страшно подумать, обнимает и потом… Про это «потом» Лялька старалась не думать. Хотя оно уже случилось. Самое стыдное, что ей не стыдно. Не стыдно было лежать на широкой кровати в чужой спальне, обнаженной и глупо улыбающейся. Не стыдно, что по телу бегали противные мурашки: в квартире было прохладно из – за вовремя не включенного городскими службами отопления. А он смеялся над ее мерзлявостью и укрывал своим телом, чтобы она согрелась. Тогда она поняла выражение «согрет любовью». Это, оказывается, на самом деле, один отдает тепло другому. Вот такая физика.

– Ты меня совсем не слушаешь. Да что с тобой?! Ты в колхоз едешь, нет?

– Нет не еду. Меня освободили.

– Это за что же?

– Не за что, а почему. Потому, что!

Лялька не могла ему рассказать, кто ей сделал освобождение от колхозной повинности. Он и не догадывался, что уже давно, еще с октября месяца, переведен на «надцатое» место в Лялькиной жизни. А с первого и до «надцатого» все места прочно заняты одним человеком, Лялькиным же-ни-хом. Мама ее жениха, а ей очень нравилось слово «жених», помогла получить нужную справку.

С Валерой они познакомились на улице. Лялька, пытаясь найти убежище от дождя, а зонт она благополучно забыла дома, бежала, почти не глядя под ноги. Налетев на препятствие лбом, она притормозила. Ее лоб упирался во что – то твердое, пахнущее мужским одеколоном. Ей так понравился запах, что она шумно «втянула» его носом и только тогда подняла голову. На нее смотрели насмешливые синие глаза. Это было единственная красота, которая досталась ему от природы. Остальные черты лица пугали своей неправильностью. Широкий нос, больше похожий на картошину, «брежневские» брови и кожа, покоцанная перенесенной в детстве ветрянкой.

– Пустите, – Лялька попыталась отодвинуться на безопасное расстояние.

– Да ради бога, – убрал он руки с ее плеч. На самом деле, было очевидно, что он просто пытался удержать ее от падения назад.

– Не приставайте ко мне, а то закричу.

Он посмотрел на нее с опасливым недоумением и сделал шаг назад. И тут произошло невероятное. Его нога, попав в ямку в асфальте, странно вывернулась, и, прежде, чем упасть, Лялька увидела перед собой поочередно его растерянные глаза, потом руки, взметнувшиеся в судорожном движении и согнутые коленки. Пытаясь удержать равновесие, он успел «сделать» ей классическую подсечку, какие получаются только у футболистов на мокрой траве поля. Сидя в грязной луже, они хохотали над собой и над прохожими, которые при виде барахтающейся в скользкой жиже парочки, думали невесть что. Потом они долго сушили свою одежду утюгом, предварительно выполоскав ее в тазике с холодной водой. Утюг был в квартире его бабушки, куда он привел ее, уже не сопротивлявшуюся обстоятельствам и судьбе. Он уже не казался страшным, старым и приставучим. Он стал лучшим из лучших и всех остальных. Славки, Юрки и Сережки, которые пытались ее «завлечь» кто, чем мог, теперь казались скучными и пошлыми.

Они «переспали» в первый же день. Лялька, думая, что стала женщиной, попробовала проявить «взрослость». Голосом девицы, сделавшей подарок своему возлюбленному, она томно прошептала ему в ухо: «Мне было хорошо с тобой, милый». Эту фразу она перевела с французского в фильма, который они смотрели в квартире Ольги Чуйкиной по устройству, которое называлось «видеомагнитофон». Его привезли Ольгины родители из – за границы. Валера приподнялся на локте, коротко глянул на ее раскрасневшееся личико и ласково ответил: «Мне тоже, малышка». Это тоже была фраза из того же фильма, но «повзрослевшая» Лялька не заметила подвоха в его словах. Только позже, уже после того, как он сделал ей предложение, он признался ей, что не трогал ее все это время, берег для себя же, для первой, по настоящему брачной, ночи. Стыд, охвативший Ляльку, был причиной их первой серьезной ссоры. Дома, поразмыслив хорошенько, она поняла и приняла его право решать, когда им стать по – настоящему мужем и женой.

Славка, поняв, что пора уходить, Лялька его совсем не слушала, нехотя вышел в коридор. Не то, чтобы он очень любил Ляльку, детская влюбленность давно кончилась, просто он привык считать ее «своей». Он скорее чувствовал, чем знал, что у его школьной подруги кто – то есть, но продолжал попытки сделать ее «своей девушкой». Лялька нравилась многим, точнее, почти всем парням в группе, но никто не пользовался ее особым расположением. Она просто не была ни к кому «особо расположена». Место свободно, почему бы и не попробовать его занять.

Славка переобулся в уличные ботинки и, бросив короткое «пока», вышел из Лялькиной квартиры. Лялька, с облегчением закрыв за ним дверь, потопала на кухню. Есть хотелось смертельно, напряжение, вызванное сдачей экзаменов, спало, и у Ляльки открылся обычный послестрессовый «жор».

Анна Андреевна, придя со службы, застала свою дочь сидящей перед телевизором и жующей бутерброд. На тарелке перед ней высилась еще горка колбасы и лежала нарезанная половинка батона.

– Елена, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не ела в комнате.

– Мам, ну я сессию закрыла, могу расслабиться?

– Сдача экзаменов еще не повод вести себя, как свинья.

Лялька вздохнула, подхватила тарелку с остатками «расслабухи» и ушла на кухню. Анна Андреевна с осуждением посмотрела ей вслед. «Совсем разбаловали ее нянька с мужем».

Няня и муж покинули этот мир много лет назад, а Анна Андреевна до сих пор связывала все проступки своей дочери с ними, вернее, с отсутствием должной строгости при Лялином воспитании.

Лялька медленно шла по улице, сосредоточенно обдумывая только одно дело. Дело, для нее первостепенной важности, но, как выяснилось, совсем не интересующее ее мать. Лялька готовилась к свадьбе. Родители Валеры, хотя он был уже вполне самостоятельным и независимым, проявили самое деятельное участие со дня подачи молодыми заявления в ЗАГС.

Ее мать, когда об этом узнала, только презрительно поджала губы. Даже услышав, что Валера из «приличной» семьи врачей и сам без пяти минут кандидат наук, знакомиться с ним не торопилась. «Все это блажь маленькой дурочки. Пройдет, как ветрянка.» То, что жениху уже двадцать восемь лет, повергло ее в шок. «Он просто попользуется тобой, и выкинет, как надоевшую игрушку». Однако то, что их отношения уже перешли в ту фазу, когда покупаются кольца и заказывается кафе для банкета, насторожило ее. Однако тратить свое время и деньги на удовлетворение прихоти глупой девицы, она не собиралась. И сейчас Лялька шла и обдумывала, как она скажет об этом Валере и его родителям. «Пойду к тете Вале и Галке», – пришла ей в голову спасительная мысль.

Валентина Николаевна слушала племянницу и только качала головой. «Совсем уже спятила сестрица», – подумала она об Анне.

Лялька замолчала и уставилась в окно.

– Не волнуйся, девочка, что-нибудь придумаем.

– А что мне сегодня Валерке говорить, что мама против или как?

– Говори, как есть. Не надо ничего скрывать. Если он такой, как ты о нем рассказывала, поймет и не осудит ни тебя, ни Анну.

– А платье тебе сошьет мама, да, мам?

– Да, и я знаю, из чего!

Валентина Николаевна вышла из кухни, где они уютно устроились вокруг круглого стола, покрытого белоснежной скатертью. Вернулась она через пару минут, неся в руках что – то белое.

– Вот. В последние годы моя мама увлеклась плетением кружев на коклюшках.

Она развернула довольно большой рулончик. Кружевное полотно было шириной не меньше пятнадцати сантиметров.

– А этот белый маркизет, лежит в шкафу с довоенных времен. Сделаем пышную трехслойную юбку, а отделаем кружевами. И еще на пелеринку останется, я думаю. Нравится?

Лялька с Галиной с восторгом смотрели на ослепительно белую красоту.

– Ну что, настроение поднялось?

Лялька бросилась на шею тетушки.

– А с твоей мамой я поговорю. Пора ей кое о чем напомнить.

Лялька, еле сдерживаясь, чтобы не запеть на всю улицу, побежала к дому своего жениха.

За окном уже сгустились сумерки, а свет в комнате они так и не зажигали. Валентина Николаевна сидела на диване, поджав под себя ноги. Июнь заканчивался, а настоящей жары еще не было. К тому же, днем прошел дождь, и в квартире было сыро. Валентина Николаевна слегка замерзла. «Анна в своем репертуаре, хоть бы чаю предложила!». Сама хозяйка, накинув себе на плечи вязаную шаль, похоже, чувствовала себя весьма комфортно.

– Ты совсем не думаешь, что делаешь и говоришь? Она же твоя дочь. Кому, как не тебе поддержать ее? – Валентина Николаевна поежилась. Разговор уже пошел по третьему кругу, а она так и не добилась от сестры, чтобы та признала свою ошибку.

– Ты видела этого Валеру?

– Видела. Взрослый, серьезный парень. А с лица воду не пить, если ты на внешность намекаешь!

– Да, конечно, а каких внуков они мне нарожают?!

– Ах, вот, что тебя волнует! Аня, ну какая разница, все равно родные будут.

– Может, я вообще не хочу становиться бабушкой! Меня кто-нибудь спросил?

– Что ты все о себе? О тебе речь в данном случае идет только, как о будущей теще. Ты о дочери подумай хоть на минутку. Замуж она выходит.

– А обо мне она подумала, когда соглашалась? Я сама выскочила замуж в девятнадцать лет, и что хорошего из этого получилось?

– Получилась прекрасная дочка, – Валентина Николаевна решила, что еще один виток бесполезного разговора она не осилит.

– Валька, я чувствую, что не будет этой свадьбы. Понимаешь – чувствую.

– Типун тебе на язык, Анна. Все у них будет хорошо, хочешь ты этого или нет!

Тени метались по стенам комнаты, словно исполняя какой – то безумный танец. «Танцор» то притягивал к себе «партнершу», то с силой отталкивал ее от себя. «Все мы в этом мире безумцы. Мечемся по жизни, торопясь и опаздывая, сходя с ума от не исполненных желаний и горьких разочарований. А кто бы нас остановил, заставил задуматься, а зачем мы торопимся? Все равно умрем. Останется только тлен на днище гроба под наглухо заколоченной крышкой. И тот, кто вчера еще жил, строил планы, дышал, любил, уже не видит, не слышит и ничего не чувствует. А вместе с ним перестают чувствовать те, кто его любил при жизни. Почему я еще дышу? Зачем я осталась, когда он ушел? Зачем живет его мама, отец и брат и даже старенькая бабушка? Как она молила Бога о том, чтобы он смилостивился и забрал ее, а не внука! Она, прожив жизнь, так и не поняла одного: все уже решено при рождении, в какой – то книге записаны две даты, рождение и смерть, это то, что человек не может изменить по своему желанию. Его родным тяжелее, чем мне. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу его, разговариваю с ним без слов, только ничего не чувствую! Как я могу помочь его маме, рассказать, что сын еще здесь, с нами, и очень за нее переживает? И еще просит всех не оплакивать его». Лялька и не плачет. Слезы комком стоят в груди, но наружу не выходят. Она только не представляет себе, как будет жить потом, когда он уйдет совсем. Наверное, тогда и наступит время горьких слез.

Ляльке хотелось тишины. Звенящей тишины, которой не бывает в городе. Однажды они со Славкой ездили в деревню к его бабушке. Деревня была такой маленькой, что в ней имелась только одна улица со стоящими почти вплотную друг к другу, избенками. Деревня называлась Морозовка и жили в ней сплошь Морозовы, все, как один были родней Славкиной бабушки и, как полагается, Славки тоже. На ночлег старая баба Нюра устроила Ляльку, руководствуясь лишь ей одной известными правилами безопасности. Под самой крышей в избе было помещение, которое даже нельзя назвать полноценным чердаком. Соломенный тюфяк, тугой и жесткий, занимал все пространство от входа до оконца с рамой крестиком. Зато на дверке была самая настоящая щеколда. Кого боялась баба Нюра, строго приказавшая Ляльке «зашпилиться», она тогда так и не поняла. Но повиновалась. Ночью она проснулась от того, что ей чего – то не хватало. Долго не могла понять, что же ей так мешает спать. Все объяснялось просто. Для нормального, полноценного сна ей нужен был городской шум: шуршание шин припозднившегося автомобиля, звонок последнего трамвая или просто голоса загулявшихся прохожих. Здесь же стояла звенящая тишина. Что, конкретно, звенело, она так и не поняла. Но звон был. Тонкий, то ли бесконечный комариный писк, то ли сигнал со звезд. Она выбрала второе, так и пролежав с открытыми глазами до рассвета и представляя себя связанной с далекими космическими жителями.

Вот и сейчас она хотела такой тишины. В соседней комнате тихо разговаривали мать и соседка из квартиры напротив. Через приоткрытую дверь Лялька отчетливо слышала каждое их слово, но встать с кровати и закрыть ее было лень.

– Вторая машина в лепешку, а водитель царапинами отделался. А Валера еще жив был, когда его достали. Сутки в больнице еще жил.

– А виноват кто?

– Тот, на «Победе». Пьяный в стельку. Его вынесло на встречную полосу, с управлением не справился.

– Как Лялька – то?

– Спит. Даже не плачет. Говорила же я ей…

– Да, вот и уйдешь тут от судьбы! Нет, никак не увернуться от того, что на роду написано.

Лялька, засыпая, еще долго слышала голоса, слившиеся в один сплошной шипящий звук.

1981 г. Куйбышев

Из автобуса посыпались крепкие молодые парни в военной форме. Они весело переругивались и шутливо пихали друг друга. Потные и усталые, они мечтали о теплой ванне и чистой постели. Военные сборы для выпускников 1981 года закончились.

– Жень, ну познакомь, не жлобься! – Сашка толкнул друга в плечо. Тот запнулся о чей – то рюкзак, выброшенный из автобуса прямо на асфальт.

– Неа! Только не с тобой!

– Эй, мужики, чье барахло тут валяется?

– Не ори, дай сюда, – отличник и первый зануда курса Васька Пищик, потянул торбу за лямку к себе.

– Жень, а какая она?

– Рыжая. Тебе такие не нравятся.

– Ну, почему же… – протянул Сашка разочарованно. Интерес резко пропал. Уж кого – кого, а рыжих Сашка терпеть не мог.

Женька, видя, как скривился друг, успокоился. Если честно, он боялся. Девчонка, с которой он познакомился за день до отъезда в лагеря, не выходила у него из головы ни на минуту. Он считал дни до окончания этих бессмысленных военных игрищ, мечтая, как позвонит ей. А она не откажется от встречи. А потом. «А потом – суп с котом». Он влюбился, точно. А помнит ли она его? Три месяца, не неделя, забыть случайного знакомого можно запросто. А навязывать ей свой «полевой» адрес он постеснялся. Женька решил, что сегодня же позвонит ей. Только смоет с себя армейскую грязь.

Сашка уже топал от автобуса, немало не заботясь, идет ли друг за ним. Конечно, идет. Сашка решил, что Женька до отъезда во Владивосток по распределению будет жить у них. Тем более, что предки всегда привечали не нахального и вежливого Женьку. Возвращаться к себе в деревню, в Калининградскую область, ему не имело никакого смысла. Первого октября все выпускники должны прибыть к месту назначения. Сам Сашка получил распределение на один из Куйбышевских военных заводов.

Сашкина мама встретила ребят накрытым столом и теплыми объятиями. Женька осторожно коснулся щеки моложавой женщины. Вспомнив свою мать, не просыхавшую от самогона последние пять лет, он смутился. Он не приезжал домой уже два года, задерживаясь то на практике, то под другим предлогом. Из писем соседской дочки Наденьки, которая, похоже, ждала его, он понял, что мать пропила последние вещи, которые оставались в доме.

Он отвечал на вопросы Сашкиной матери, шутил, рассказывал походные байки, а сам думал только о звонке Ляле. Наконец, наевшись, Женька с Сашкой, «отвалились» от стола.

– Спасибо, Полина Егоровна, все жутко вкусно.

– На здоровье. Идите, отдыхайте. Саша, я ванную наполнила, можете купаться. Чистые полотенца на змеевике.

– Спасибо, мамуль, – Сашка поцеловал сидевшую на стуле мать в макушку.

– Иди ты первый, – Женька махнул рукой в сторону ванной комнаты. Ему не терпелось позвонить. Номер он помнил наизусть.

– Алло. Можно Лялю, пожалуйста. Здравствуй, это Женя. Да. Сегодня вернулись. Мы можем увидеться? В семь, у Струковского. С подругой? Ну, хорошо. До встречи.

«Узнала. По – моему, даже обрадовалась», – он боялся спугнуть удачу. Подруга, конечно, не совсем кстати, но для нее он может взять с собой Сашку. Тот не откажется от нового знакомства.

– Санек, на вечер ничего не планируй.

– Неужто ты меня со своей познакомишь?

– Не моя она, Санек, пока не моя.

– Только не говори, что хочешь жениться.

– Хочу.

– Шутишь? – Сашка недоверчиво глянул на Женьку, – Не шутишь?! Ты же видел ее только раз в жизни!

Женька развел руками. Они с Сашкой за все пять лет не имели даже постоянных подружек. Зачем? В конце концов, девчонки поняли, что этих двоих заарканить не удастся, и перестали «охотиться» за ними, как за потенциальными мужьями. Жизнь для друзей превратилась в череду необременительных связей. Зная, что ни один из них не женится на них ни при каких обстоятельствах, девчонки вели себя осторожно, всячески предохраняясь от случайностей. В результате, проколов не было. Оба были свободны и без обязательств.

Лялька сидела на тахте в своей комнате и наблюдала, как Ольга Чуйкина наводит красоту. Светленькая, скорее бесцветная от природы, она тщательно прорисовывала каждую черточку. Одна бровь уже была черной, глаза подведены темно – серым карандашом, а ресницы покрыты пудрой. Если красить тушью поверх пудры, ресницы становились пушистыми и легко загибались вверх. Тонкостям макияжа Ольгу научила мама, вернувшись из – за границы, где начиталась журналов, специально выпущенные для женщин. Конечно, наша «Работница» или «Крестьянка» тоже предназначались слабому полу, но в них почему – то всегда подчеркивалось, что советской девушке не пристало раскрашивать себя, как падшим женщинам загнивающего капитализма, а лучше научиться вкусно готовить и умело шить юбки и блузки. И еще нужно быть рачительной хозяйкой, то есть из старых вещей мастерить новые, а из остатков продуктов уметь приготовить полноценный ужин. И тогда для нее, девушки, всегда найдется простой советский парень. Ольга докрасила второй глаз и повернулась к Ляльке.

– Ну и что ты сидишь, как истукан? Давай хоть немного тебя подрисую!

– Отстань, Ольга. Не хочу.

– Может быть ты и идти не хочешь?

– Да, не хочу.

– Знаешь, Анфимова, у тебя сроду семь пятниц на неделе! Из – за чего передумала – то?

– Да не знаю я его совсем. Один раз виделись, по набережной прогулялись и поговорили ни о чем. И все.

– А тебе, конечно, хотелось бы, чтобы с первого взгляда, как в кино, да чтобы любовь до гроба.

Лялька помрачнела. Ольга никогда не думала, что говорила. Но на этот раз подруга сама заметила, что ляпнула глупость.

– Ляль, ну прости, сорвалось, – она села рядом с Лялькой на диван и обняла ее за плечи. Ольга одна из немногих знала, чем закончился первый серьезный роман в жизни ее подруги.

– Ладно, проехали. Давай уж, раскрашивай меня! – разрешила она.

Ольга схватила карандаш, пока Лялька не передумала. Полностью рисовать лицо, как себе, она не рискнула. С Ляльки станется тут же пойти в ванную и смыть с себя всю красоту. Ольга слегка подвела ей брови, разретушировав светло – коричневым карандашом, и чуть – чуть мазнула по ресницам. Лялька глянула в зеркало и осталась довольна. Краски почти не было видно, зато появились брови и «заиграли» глаза.

Они, как водится, опоздали. Около входа в парк маячило несколько парней. Лялька растерялась.

– Ну, ты чего затормозила?

– Оль, я его совсем не помню!

– И, что? Пошли, сам подойдет!

Ольга оказалась права. Женя, завидев издалека растрепавшиеся по ветру рыжие Лялькины волосы, уже спешил им навстречу. За ним, не спеша, засунув руки в карман светлого пиджака, шел долговязый тощий парень с курчавой головой. Женька с восторгом рассматривал Ляльку. Широкая юбка приподнималась ветром, и мельком показывались изящные ножки с очень маленькой ступней. В пояс был вставлен широкий ремень с выбитым на коже рисунком. Короткий пиджачок до талии обтягивал грудь и застегивался на одну единственную пуговицу. Женька оглянулся назад, чтобы посмотреть на реакцию Соколова. Взгляд, которым Сашка смотрел на девушку, ему не понравился.

– Знакомьтесь, Саша – Ляля.

– Ольга – Женя.

– Александр Соколов, – задержал руку Ольги в своей ладони Сашка.

Женька зорко следил за другом. Его опасения, что Сашка может начать флиртовать с Лялькой, кажется, не оправдались. Соколов уже вовсю охмурял Ольгу. «С этими все ясно», – успокоился он окончательно. Он не сомневался, что уже через часок, эта парочка слиняет по– тихому, и оставит их с Лялькой вдвоем. Но он ошибся. Соколов весь вечер был «в ударе», заигрывал с Ольгой, как бы невзначай касался губами ее щеки, рассказывая очередной анекдот, от которого та заливалась смущенным смехом. А сам то и дело бросал растерянные взгляды на молчавшую Ляльку. Впервые он не понимал, что с ним происходит. Ему хотелось, чтобы Женька и эта раскрашенная кукла исчезли, тогда бы он смог… А тогда бы он ничего и не смог, потому, что эта рыжая, как будто светящаяся изнутри, девушка, внушала ему робость. Он понял, что потеряет весь свой кураж, как только они останутся одни, будет сидеть на этой дурацкой лавочке, боясь двинуться с места, и молчать. Как бы защищаясь от самого себя, он изо всех сил старался показать свой интерес к Ольге, шутки сыпались из него, вызывая у той смех и снисходительную улыбку у рыжей подруги. Видя, как Лялька спокойна и равнодушна, он терялся, принимался за следующий анекдот и все смелее «подкатывал» к Ольге. Он закинул руку на Ольгино плечо, нечаянно коснувшись пальцами плеча сидевшей рядом с ней Ляльки. Та поморщилась. Волна жаркого стыда обдала его со всей силой. Рука сама собой убралась на место и он, словно споткнувшись об ее взгляд, затих.

«Господи, какой вертлявый парень! У меня от его трескотни уже голова раскалывается. Скорее бы домой!» – Лялька встала со скамейки и повернулась к Женьке.

– Проводи меня домой, пожалуйста. До свидания, Саша. Оля, ты остаешься или идешь со мной?

Ольга вопросительно посмотрела на Соколова. Тот, глядя только на Ляльку, пробормотал:

– До свидания, Ляля. Ольгу я провожу домой сам.

Женька стоял у вагона, с тоской посматривая на идущих по перрону людей. У большинства были радостно – улыбчивые лица, явно в предвкушении путешествия. Провожающие уже покинули вагоны, вняв, наконец, суровому окрику проводницы. «Нет, не придет. Она ведь не обещала. Только пожала плечами. Жест, ни к чему не обязывающий, и от того еще больше обидный. Лучше бы уж послала подальше. Хотя, куда уж дальше, итак другой конец страны. А Сашка, похоже, тоже ее ждет».

– Ладно, Сашок, давай прощаться.

– Целоваться будем? – Сашка шутливо вытянул губы трубочкой.

– Тьфу, Соколов, опять ты со своими шуточками.

Сашка послюнявил палец и «провел» две полосы по щекам.

– Я буду скучать по тебе, дорогой.

– Не плачь, дитятко, я тебя покидаю не навсегда.

Сашка притворно всхлипнул.

– Веди себя хорошо, а то, я вернусь, тебе мало не покажется.

Оба за шутками пытались скрыть растерянность от предстоящего расставания. Женька слегка страшился новой жизни в незнакомом городе, он даже стал завидовать Сашке, который оставался здесь, где вырос и где было все привычно и просто, рядом были родители, бабушка и…Лялька.