Хармонт. Наши дни Гелприн Майкл

– Слушаю, – донёсся до неё спокойный голос с другого конца линии.

– Агент Ц-592! – выкрикнула в трубку свой идентификационный номер Мелисса. – За мной хвост!

– Понял, – отозвались в трубке. – Где вы?

– Муниципальный хайвэй В-34, – заорала в трубку Мелисса, – следую в сторону Рексополиса! Мне необходима помощь, немедленно, меня пасут двое, сейчас на хвосте бежевый «шевроле»!

– Понял, – вновь отозвался невидимый собеседник. – Не паникуйте, переключаю на местный канал.

«Шевроле» в зеркале заднего вида приблизился. Сейчас он шёл на расстоянии в сотню футов. Мелисса выдернула из сумочки револьвер. Помочь не успеют, осознала она. Карлик наверняка отдал уже приказ, на его месте она бы отдала.

– Слушаю, – ожила трубка. – Говорите.

Мелисса шумно выдохнула и, собрав воедино всё, что в ней было, взяла себя в руки. Белые стрелки на зелёном щите дорожного указателя обозначали развилку в полумиле по ходу.

– Агент Ц-592, – сказала она в трубку звенящим от напряжения и решительности голосом. – За мной хвост, я отрываюсь.

– Подробности! – бросил голос в трубке.

– Меня сейчас убьют! – заорала Мелисса. – Понятно вам?! Это подробности!

Она бросила коммуникатор на пол, схватилась за рукоятку револьвера. Затравленно оглянулась, попасть в водителя «шевроле» на ходу нечего было и думать. Мелисса швырнула револьвер на пассажирское сиденье, вбила педаль газа в пол и пошла в отрыв. На развилочном повороте дала по тормозам, крутанула руль вправо. «Акуру» занесло, Мелисса чудом вписалась в поворот и полетела по кривой, отчаянно пытаясь выровнять машину. Краем глаза она успела заметить пронёсшийся мимо «шевроле», а в следующую секунду «акура» слетела с дороги, снесла ограждающий её бетонный бордюр и покатилась вниз по откосу. Мелисса истошно закричала за мгновение до того, как «акура», врезавшись капотом в землю, перевернулась.

Доктор Ежи Пильман, 39 лет,

ведущий научный сотрудник хармонтского филиала

Международного Института Внеземных Культур

– Где она сейчас? – Ежи перевёл растерянный взгляд с чёрного невозмутимого лица Кинделла на белую, но не менее невозмутимую физиономию Фроста.

– Её доставили в клинику Каттерфилда, – за обоих ответил Кинделл. – Если пожелаете, сэр, один из нас отвезёт вас туда.

Ежи вновь перебрал выложенные веером на столе фотографии. Он не мог поверить. Последние дни он только обо всём этом и думал и в результате пришёл к тому, что готов простить жене связь на стороне. Однако представленный детективами отчёт был настолько ошеломительным, что какая-то связь на стороне в сравнении с изложенным в нём казалась не более чем детской шалостью.

– Не понимаю, – Ежи с ожесточением швырнул фотографии на стол. – У меня не укладывается в голове. Как такое может быть вообще?

Детективы переглянулись.

– Наше дело представить факты, сэр, – осторожно ответил Фрост. – Делать из них выводы за пределами нашей компетенции. Но неофициально, так сказать, по-приятельски, мы можем прокомментировать эти факты. Если вы пожелаете, конечно.

– Комментируйте, – обречённо пробормотал Ежи.

– Хорошо, сэр, – Фрост доброжелательно улыбнулся. – Коллега поможет, если я что-нибудь упущу. С учётом всех имеющихся фактов, мы склонны полагать, что ваша супруга является спецагентом на государственной службе. Телефонный разговор, случившийся непосредственно перед аварией, прямое тому подтверждение. Мы в точности не знаем, что это за организация, ею может оказаться любая из шестнадцати разведывательных служб страны. Однако, по некоторым косвенным наблюдениям, предполагаем, что ваша супруга работает в ЦРУ или в ФБР. С меньшей вероятностью в УБН.

– Простите?

– Управление по борьбе с наркотиками, – пояснил Кинделл. – Собственно, вы могли бы гордиться женой, сэр. Судя по всему, она была внедрена в возглавляемую нынешним мэром организацию довольно давно. Возможно, ещё до замужества. И все эти годы занималась сбором информации. Проведённая ею против капитана полиции Уильямса акция свидетельствует о том, что информации накопилось достаточно. Думаю, в ближайшем будущем следует ожидать новых акций, уже без её участия. Также думаю, что конечная цель деятельности вашей супруги за все эти годы – мэр Рексополиса Цмыг, наиболее значительная фигура в нашем регионе. Возможно, зацепит сенатора Джексона, с которым у неё была интимная связь. Возможно…

Ежи утёр носовым платком выступивший на лбу пот.

– Сколько их всего было, этих связей? – глухо спросил он.

– Это нам, разумеется, неизвестно. Мы отчитываемся лишь за период наблюдения.

– Как вы считаете? Вы лично.

Фрост откашлялся.

– Понимаете, сэр, – участливо сказал он. – Это не главное.

– Что значит «не главное»? – опешил Ежи.

– Как вам сказать… Она выполняла поставленную задачу и, по всей видимости, справилась с ней. А способы… ну вы понимаете. Мы сожалеем о случившемся, сэр.

Фрост ещё долго говорил о том, что заметить наблюдение в городе трудно, а практически и невозможно. Извинялся, что они с коллегой оказались недостаточно профессиональны за городскими пределами. Уверял, что сочувствует, что сопереживает. Ежи слушал вполуха, он уже уяснил для себя, что детективы симпатизируют Мелиссе, возможно из корпоративной солидарности, возможно из патриотизма, и пытаются мягко, ненавязчиво внушить ему, что она перед ним не столь и виновата, если виновата вообще.

– Достаточно, – оборвал Фроста Ежи. – Как бы вы, детектив, поступили на моём месте?

Фрост смутился и просительно посмотрел на коллегу.

– Поговорите с ней, сэр, – посоветовал Кинделл. – Нам трудно судить о ваших отношениях, да это и не наше с коллегой дело. Но как… – Он на секунду замялся. – Как мужчина, я бы не спешил с выводами.

Сколько же старику лет, думал Ежи, пожимая Джеймсу Каттерфилду руку. Наверняка за семьдесят или даже… Он вспомнил недавнюю телевизионную передачу, интервью с Мясником после того, как тот отказался перенести клинику в Рексополис. Мои клиенты, пока их довезут в этот ваш Рексополис, могут отдать богу душу, сказал тогда интервьюеру Мясник. Я не гонюсь за клиентурой, денег у меня достаточно, правнукам хватит, поэтому резать парней на столе будут неподалёку от, с позволения сказать, места их работы.

Всю дорогу до клиники Ежи промаялся, десятки раз перебирая в уме доводы «за» и «против». Смириться с тем, что его жена оказалась агентом неведомо какой тайной организации, что все эти годы водила его за нос, было невозможно, немыслимо.

– А я вас помню, – сказал владелец клиники. – Вы некогда были моим пациентом, во времена, когда я ещё оперировал. Сложный случай: остаточные явления после сотрясения головного мозга, неправильное срастание рёбер, ещё что-то.

– Врождённая хромота, – напомнил Ежи. – Выбитые зубы, остальное по мелочам. Спасибо вам, доктор, если бы не вы…

– Благодарите своего покойного отца, – хмыкнул Каттерфилд. – Я догадываюсь, что привело вас ко мне. Ваша жена в безопасности, но длительные разговоры ей противопоказаны. Так что не больше пяти минут. Кстати, её тут охраняют. Двое, с позволения сказать, церберов, очень, знаете ли, – старик хихикнул, – принципиальные молодые люди, санитара едва не пристрелили.

Церберами оказались двое здоровяков в костюмах и при галстуках. Один из них поднялся Ежи навстречу и потребовал документы. Ознакомившись, угрюмо кивнул и отступил в сторону.

Мелисса лежала на больничной кровати под капельницами, с забинтованной головой и загипсованной ногой, подвешенной на перекинутом через блок тросе. При виде Ежи она, не сказав ни слова, закрыла глаза.

– Здравствуй, – нерешительно произнёс он. – Ты как?

Мелисса не ответила. Ежи потоптался у кровати, обогнул её, присел на больничный табурет.

– Ты ничего мне не хочешь сказать? – спросил он.

С минуту жена молчала. Потом проговорила, не открывая глаз:

– Тебе лучше забыть меня. И как можно скорее. Тебе не следовало сюда приходить. Не приходи больше.

– У меня два вопроса, – сказал Ежи упрямо. – Ответь, пожалуйста, и я уйду. Ты вышла за меня замуж потому, что любила меня, или потому, что тебе понадобился, как это называется у вас… Кто-то, чтобы отвести от себя подозрения, так?

С минуту Мелисса молча лежала с закрытыми глазами. Затем сказала презрительно:

– Так это был ты. Не Карлик, а ты послал филеров шпионить за мной. Боже, какой идиот.

– Пускай идиот, – согласился Ежи. – Я на самом деле идиот, раз доверял тебе все эти годы, не обращая внимания на сплетни. Тем не менее для меня это важно. Я не стану больше тебе докучать, но ответ хочу знать.

Мелисса разлепила веки.

– Ты не поймёшь, – сказала она едва слышно. – Есть люди, для которых любовь, симпатии, увлечения – понятия абстрактные. Вещи второго плана. Можешь считать, что на втором плане я симпатизировала тебе и симпатизирую до сих пор. Несмотря на то что ты, по сути, провалил меня. Что ещё ты хотел спросить?

– Я так примерно и думал, – сказал Ежи с горечью. – Я был вещью второго плана. Что ж… Это ты устроила так, что Яна дважды сажали в тюрьму?

Мелисса едва заметно усмехнулась.

– До чего же всё переплелось в этом богом проклятом месте, – с досадой сказала она. – Знаешь, я думаю, это Зона. Это она сплела вас всех в клубок, в котором уже не различишь, кто чей друг, враг или родственник. Карлик ведь тоже где-то твой родственник, не так ли? Он приёмный отец жены твоего уголовника-брата. А значит, родня и мне, – Мелисса невесело засмеялась, – Ступай, – бросила она, оборвав смех, – ступай прочь. Передай своему брату: я сожалею, что его не удавили в тюрьме. Но надеюсь, ещё удавят, если раньше не угробится сам.

Вот и всё, думал Ежи, сидя за столом в кабинете и одну за другой опрокидывая в себя рюмки с коньяком. Псу под хвост, всё пошло псу под хвост. Без малого пятнадцать лет его использовали, как… Он наморщил лоб, вспоминая слово. «Прикрытие» – всплыло оно в памяти. Да, именно. Его использовала как прикрытие женщина, которую он любил. Как ширму. И его труды, его учёная степень, его честолюбие, планы, карьера – всё это оказалось лишь второстепенной важности элементом в затеянной с подачи этой женщины комбинации.

– Доктор Пильман.

Ежи мутным взглядом окинул переминающуюся с ноги на ногу на пороге домработницу.

– Только что передали по телевизору, – застенчиво сказала та. – Сочувствую вам, доктор. Но вы не расстраивайтесь: сообщили, что травмы средней тяжести, ваша жена скоро поправится.

По телевизору, досадливо подумал Ежи. Травмы средней тяжести, надо же. Интересно, можно ли измерить тяжесть тех травм, которые в душе.

– Я хотела лишь сказать, доктор, – девушка зарделась. – Что вы…

Ежи налил в рюмку до краёв и залпом выпил. Что я могу переспать с тобой, когда пожелаю, мысленно дополнил он недосказанное. Только ведь не поможет.

– Идите, Кэти, – проговорил Ежи вслух. – Час поздний, не задерживайтесь.

Едва за домработницей захлопнулась входная дверь, позвонил Ян.

– Спускайся вниз, – велел он. – Прямо сейчас.

– Зачем? – растерялся Ежи. – Что за срочность?

– Расскажу в машине. Пожалуйста, собирайся.

Ежи пожал плечами, спустился вниз и вышел на улицу. Ян уже ждал, нетерпеливо похлопывая ладонями по баранке. Ежи уселся с ним рядом и озабоченно заглянул в глаза.

– Позавчера мы переехали в Рексополис, – сказал Ян, тронув машину с места. – Переночуешь у нас.

– Что случилось? Почему переехали? – удивился Ежи. – Зачем ночевать у вас и к чему такая спешка?

Ян сплюнул в открытое водительское окно.

– Потому что ты можешь попасть под горячую руку, – бросил он. – Не знаю только кому, Карлику или Чёрной вдове.

– В каком смысле? – изумился Ежи. – Прости, не понимаю. Какой ещё вдове?

– Дочери моего покойного дружка Стилета. Остальное я сам плохо понимаю, – признался Ян. – Знаю только, что началась война. Полчаса назад на Чёрном озере застрелили Артура Цмыга.

Карл Цмыг, 52 года, мэр Рексополиса

Когда гроб с телом сына закидали землёй, Карл заплакал впервые за последние сорок пять лет. Он стоял в двух шагах от могилы, рядом с навзрыд ревущей Сажей и не проронившей ни слезинки Диной. Мимо вереницей брели люди, сотни людей – знакомые и незнакомые, пришедшие на кладбище, чтобы соболезновать ему, Карлу. В соболезновании он не нуждался, а нуждался сейчас лишь во сне, потому что не спал двое суток, запершись в кабинете, не отвечая на звонки и не допуская до себя, кроме приёмной дочери, никого. Но когда церемония закончилась, спать он не стал, а велел везти себя в мэрию и звать Носатого Бен-Галлеви.

Лупоглазая продувная рожа Носатого обрела приличествующее случаю скорбное выражение.

– Карлик, – начал он. – Я, ребята, все мы…

– Достаточно, – Карл вытащил из пачки сигарету, прикурил и жадно, в пять затяжек, стянул до фильтра. – Говори. И только по делу. Сначала главное – эта дрянь ещё жива?

Носатый угрюмо кивнул.

– Её охраняют, – сказал он. – Ребята сунулись вчера в клинику, но ушли ни с чем. К ней сейчас не подобраться.

– Не подобраться, говоришь? – Карл перегнулся через стол и схватил Носатого за грудки. – Эту суку надо грохнуть, ты понял? Чего бы это ни стоило! С остальными разберёмся позже, но её надо списать, – Карл перевёл дух, ослабил хватку, затем убрал руки. – Пускай даже потребуется взорвать чёртову клинику, но эта дрянь живой уйти не должна!

– Карлик, – Носатый угрюмо смотрел в пол. – Боюсь, что мы опоздали.

– Что значит «опоздали»?

– Вчера застрелился полковник Харрингтон. Сегодня утром арестован сенатор Джексон. И ещё трое, из второго эшелона. Завтра они возьмутся за первый. Возможно, доберутся и до меня. Не исключено, что и до тебя тоже. Что именно было ей известно?

Карл невесело усмехнулся.

– Многое, – сказал он. – Не всё, конечно, но многое. Достаточно, чтобы закрыть десяток наших ключевых людей. Весь вопрос в том, будут ли они держать языки за зубами. Если да, мы с тобой выкрутимся. Ты выяснил, на кого работала эта стерва?

– Сыскари, которых нанял её недоумок-муж, считают, что на ЦРУ или ФБР, с меньшей вероятностью на УБН.

Карл побарабанил пальцами по столу.

– Эти умеют заставлять людей говорить, – сказал он. – Итак, что мы можем сделать?

– Адвокатов я уже подключил, Карлик. Даже если мы с тобой присядем, Сажа нищей не останется. Уильямс пока молчит, остальные – ещё неизвестно. Чёрную вдову ребята ищут. Ей не жить, что бы ни случилось. Но Мелиссу…

– Что Мелиссу?! – вызверился на Бен-Галлеви Карл. – Её надо достать. Вот что – найди её мужа, я хочу поговорить с ним, прямо сейчас. Скажи, пусть не трусит, его не трону, да он и ни при чём. Эта сучка обвела вокруг пальца всех, и его в первую очередь.

Как же я допустил это, навязчиво думал Карл, оставшись в кабинете мэра один. Как же позволил этой дряни войти в доверие. Ведь меня предупреждали, Носатый предупреждал, я ничего не желал слушать. Переиграла она меня, всех переиграла, обставила. Ради чего? Он не понимал, до него не доходило, отталкивалось. Ради чего пятнадцать лет изворачиваться, врать, подставлять, ложиться под всяких подонков. Сколько ей платили там, в ЦРУ или откуда она? Наверняка гроши в сравнении с тем, что платил ей он. В результате проиграли все. И она сама проиграла. Даже если Карл её не достанет, проиграла вчистую. Завтра он распубликует то, что на неё есть, это за считаные дни разойдётся по стране и поставит крест на любых её планах, каковы бы они ни были.

– Вы хотели меня видеть, господин мэр?

Карл поднял глаза на посетителя. Вот как, значит, выглядит прикрытие этой стервы, подумал он. Крепкий, особенно для именитого учёного, с открытым взглядом. Резкими чертами лица похож на брата-сталкера и упрям, наверное, не меньше того.

– Садитесь, – бросил Карл. – Сочувствия, сопереживания, соболезнования оставьте при себе. Я хочу вам показать кое-что. Любуйтесь.

Он развернул компьютерный монитор так, чтобы посетителю был виден экран. Следующие десять минут оба молча смотрели на смонтированные в единый видеоролик кадры.

– Довольно, – понурившись, попросил визитёр. – Зачем вы показали мне это?

– Надеялся, что вам понравится, – с издёвкой ответил Карл. – Здесь ещё на полтора часа материалов. Я хочу понять, доктор Пильман. Ваша жена обманывала меня, своего патрона. Обманывала всех, кого вы видели только что в кадрах. Обманывала полицию, друзей, знакомых, всех подряд. И, наконец, обманывала вас. Мы все оказались слепыми, но вы-то, доктор, вы не могли не видеть, что вас водят за нос?

– Бедная девочка, – устало проговорил визитёр.

– Что? – изумился Карл. – Что вы сказали?

Посетитель тяжело вздохнул и посмотрел Карлу в глаза. Минуту они молча, не мигая, мерились взглядами. Затем доктор Пильман опустил голову.

– Знаете, Карл, – сказал он, – ещё вчера я готов был возненавидеть её, ведь она, по сути, поломала мне жизнь. А сейчас мне её жалко.

Карл поднялся, достал из шкафа початую бутылку коньяка и две рюмки.

– Будете? – спросил он.

Доктор Пильман кивнул. Карл разлил по рюмкам. Не дожидаясь собеседника, опорожнил свою.

– Я жутко, немыслимо хочу спать, – сказал он. – Я не стану спрашивать, почему вам жалко убийцу моего сына, которая, по вашим же собственным словам, поломала вам жизнь. Но я позвал вас, чтобы спросить: зачем, вы полагаете, она всё это сделала?

Посетитель повертел в руках рюмку с коньяком, но пить не стал.

– Я думаю, – не поднимая глаз, сказал он, – что она нам чужая. Всем нам.

– Что? – удивился Карл. – В каком смысле чужая?

– Понимаете, мы с вами очень разные люди, во всём, чуть ли не антиподы. Но мыслим мы, что вы, что я, что мой брат или его жена, ваша приёмная дочь, одинаковыми, общими для всех нас категориями. Каждый из нас знает, что в этом мире у него есть свои, те, кто его окружает, любит, доверяет ему. Каков бы он ни был, что бы ни творил, какими бы методами ни пользовался и какие преступления бы ни совершал, мир для него разделён на своих и чужих. А для Мелиссы чужими были все до единого. У неё вообще ничего не было, кроме одного абстрактного принципа, одной абсолютной, доведённой чуть ли не до абсурда идеи, понимаете? По сравнению с этой идеей судьба любого человека, включая её собственную, – не столь важна. А заодно всё, из чего понятие «судьба» складывается: успех, благосостояние, карьера, любовь, семья, – для таких как она, это попросту вещи второго плана.

Карл заснул, едва коснулся головой подушки, и пробудился лишь на следующий день к полудню. В окна бился струями злой сентябрьский дождь, а гремело так, будто Рексополис подвергся артиллерийской атаке.

Карл наскоро привёл себя в порядок и из спальни двинулся в кабинет. В приёмной вместо секретарши его ждала Сажа.

– Люди разбегаются, Карлик, – сказала она грустно. – Начальник охраны удрал ещё вчера, вместе с семьёй. Так что теперь вместо него я. Вместо секретарши тоже.

– Начальник охраны? – переспросил Карл ошеломлённо. – Не может быть.

– Может, Карлик, может, – криво усмехнулась Сажа. – Он ведь не хармонтский, противоэмиграционные законы на него не распространяются. С тобой хочет поговорить Носатый. И ещё один человек.

– Да, конечно, проси, – автоматически ответил Карл и двинулся к кабинету. – Погоди, что за человек? – остановился он в дверях.

– Мой муж. Ян сказал, что ты можешь рассчитывать на него.

Пару секунду Карл молчал. Затем сказал обречённо:

– Похоже, рассчитывать мне поздновато, дочка. Раз крысы уже спрыгнули за борт. Ладно, проси.

На этот раз продувная лупоглазая рожа Носатого Бен-Галлеви ни деловитого, ни скорбного, ни озабоченного выражения не приняла.

– Нам конец, Карлик, – сказал Носатый невозмутимо. – Думаю, что до нас доберутся уже сегодня. Жирная жаба Уильямс поёт во весь голос. Дуэтом с сенатором. Прямо-таки примы, обоих показывают по всем каналам. Берк, Арнольд и Ларошел уже арестованы. Стивенс и Пуласки смылись, ну да они не хармонтские.

– А ты? – Карл смотрел на главного управляющего в упор. – Ты тоже не хармонтский. Почему ты не смылся?

Бен-Галлеви откашлялся.

– Ты плохо шутишь, Карлик. Я останусь с тобой.

– Я не шутил. Уходи. Отсидишься где-нибудь, пока тут не затихнет.

Бен-Галлеви отрицательно покачал головой.

– Даже не подумаю. Я своих не бросаю, ты мог бы об этом знать.

Карл поднялся, обогнул стол и обнял управляющего.

– Спасибо, – сказал он. – Ступай. Спусти с цепи адвокатов, пора им включаться и отрабатывать нажитые на мне состояния. Там со мной хочет поговорить мой, – Карл хмыкнул, – заклятый зять. Пускай заходит.

«Заклятый зять» перешагнул порог, оглядел Карла мрачным взглядом глубоко посаженных серых глаз и сказал:

– Здравствуй, Карлик. Постой минуту там, где стоишь.

Он протянул руку ладонью вверх. Карл, нахмурившись, наблюдал, как умостившийся в ней матово-белый кругляк помутнел, стал кремовым, потом розовым, затем снова кремовым и, наконец, перекрасился в изначальный матово-белый.

– Я так и думал, – сказал визитёр.

– Присаживайся, Джекпот, – кивнул Карл на кресло. – Что ты так и думал?

– Ты ведь сталкер, Карлик, – проигнорировал приглашение «заклятый зять». – Пускай бывший, но сталкер. Это «рачий глаз» – пропуск в Зону, с ним ты можешь жить там сколько пожелаешь, и тебя никто не достанет. Забирай его и уходи.

Карл удивлённо заломил бровь, и Джекпот начал рассказывать. Про то, что в Зоне готовится нечто небывалое и, судя по всему, вот-вот грянет. Про «рачий глаз» и «Бродягу Дика», про «Золотой шар» и Марию Шухарт, про гипотезу Ежи Пильмана и про своих и чужих.

– Ты «свой», Карлик, – закончил визитёр. – Не знаю кому, не знаю отчего, но «свой». Так же, как твоя дочь, я и мой брат. Тысячи других людей были протестированы «рачьим глазом» и оказались «чужими». Тоже не знаю почему. Не теряй времени, уходи. Сажа будет навещать тебя в Зоне, у меня есть ещё один «пропуск». А там, глядишь, ты найдёшь и ещё. Возможно, один из них вскорости пригодится Гуталину.

Карл, тоскливо глядя в потолок, думал. Минуту, другую, потом сказал:

– Я не пойду. Не потому, что не верю тебе. Наоборот, я думаю, то, о чём ты говорил, – чистая правда, да и Сажа рассказывала об этом немало. Тем не менее я не пойду. Просить убежища у этих инопланетных гадов не по мне, извини. Ступай. Надеюсь, вражде между нами конец?

Карл протянул руку. Джекпот секунду помедлил, затем молча пожал её и, развернувшись, решительно зашагал прочь.

– Пойдём, – донёсся до Карла его голос из приёмной. – Твоему отцу лучше сейчас побыть одному.

Карл закурил, затем медленно спустился по лестнице на первый этаж. Вышел в сад. Дождь прекратился, солнце заигрывало несмелыми лучами с каплями воды на траве. Карл сбросил туфли, босиком двинулся к бассейну, обогнул его и положил руку на установленный на мраморном постаменте, отливающий медно-красным «Золотой шар».

– Если бы тебя нашёл я, – сказал он вслух, – всё было бы по-другому.

За спиной послышался скрежет, какой издаёт резко затормозивший на щебёнке автомобиль. Карл даже не обернулся, он стоял, положив руку на «шар» и не обращая внимания на звук приближающихся шагов.

– Господин Цмыг?

Карл запрокинул лицо, улыбнулся солнцу.

– Да, это я, – сказал он, по-прежнему стоя к спросившему спиной.

– Капитан полиции Рексополиса Майк Найт. Вы арестованы.

На этот раз Карл обернулся, смерил оценивающим взглядом пожилого полицейского, седого, морщинистого и крепкого. Двое в штатском стояли у того за спиной. Карл протянул руки и, когда на запястьях защёлкнулись наручники, сказал:

– Давайте проедем через кладбище. Я хочу проститься с сыном.

Капитан, секунду поколебавшись, кивнул.

В тот момент, когда они достигли кладбищенской ограды, на них обрушился грохот, страшный, чудовищный. Сидящий за рулём полицейский дал по тормозам, все впятером они выскочили из машины и застыли, в ужасе глядя на запад, туда, откуда пришёл грохот и где, накренившись, медленно заваливалась набок телевизионная башня.

– Боже, что это… – прошептал капитан Найт.

Карл хмыкнул.

– Зона, – сказал он насмешливо. – Зона пришла в гости. Но, кажется, немного до нас не дотянула.

Доктор Ежи Пильман, 39 лет,

ведущий научный сотрудник хармонтского филиала

Международного Института Внеземных Культур

К вечеру введённым в Рексополис войскам удалось подавить панику, установить кордоны на дорогах и приступить к эвакуации гражданского населения. Спешно развёрнутые в предместьях полевые лазареты приняли пострадавших. В Рексополисе их оказалось не много – Зона пощадила город, прочертив свою новую границу по западной его окраине и, таким образом, пожрав лишь малозаселённые, застроенные преимущественно одноэтажными дачными домиками кварталы.

Общая картина произошедшего сложилась только к полуночи. Когда доктор Бергер изложил детали так и не покинувшим институтские корпуса сотрудникам, Ежи охватил страх. Это был первобытный, глубинный, абсолютный чёрный страх перед неведомым, он читался на лицах коллег и на лице самого директора филиала, он заполонил Ежи, сжал, придавил его к стулу, мешая дышать. Он, казалось, клубился в воздухе и был едва ли не осязаем.

Справиться со страхом не было никаких сил, но Ежи справился, глубоко втянул в себя воздух, выдохнул, затем ещё раз и ещё и, только когда дыхание унялось, осознал, наконец, масштабы случившегося.

Размеры Зоны увеличились втрое, средний радиус вырос с двадцати до шестидесяти миль, в отдельных местах и до семидесяти. На севере Зона полностью поглотила горный хребет, обрушилась на лежащую за ним долину и перечеркнула её пополам. На западе повалила леса, пожрала песчаные карьеры и магнетитовые шахты и оборвалась в двух милях от океанского берега. На востоке уничтожила сельскохозяйственные фермы, истребила поля, отхватила половину Чёрного озера и замерла на подступах к Рексополису.

На юге погиб Хармонт. От новой границы Зоны до Хармонта было около сорока миль в ближайшей точке. Спасшихся оттуда не ждали.

На неверных ногах Ежи добрался до лифта. Некоторое время ошалело глядел на кнопочную панель, не соображая, зачем оказался в кабине. Вспомнил, нажал на жёлтую кнопку с надписью «подземный этаж» по правую сторону от неё. Вход в хранилище сторожили два охранника в сержантских погонах, бледные и перепуганные.

– Что там, доктор? – подступил к Ежи один из них. – Говорят, что…

Ежи, не ответив, сунул сержанту под нос внутренний пропуск.

– Мне надо в хранилище, срочно!

– Доктор, для входа в хранилище необходим спецпропуск, – выкрутился из-за спины первого сержанта второй.

– Мне нужно в хранилище! – заорал на охранников Ежи. – Понятно вам, сучьи вы дети?! Прямо сейчас, иначе весь этот грёбаный институт может разлететься к чертям. Быстро, ну!

– П-под вашу ответственность, д-доктор, – промямлил первый сержант. – В-в связи с н-неординарной ситуацией мы…

– Открывайте! Живо!

Охранник трясущимися от страха руками отпер решётчатую дверь. Ежи помчался по коридору, один из сержантов, неразборчиво бормоча на ходу, потрусил за ним.

– Где хранилище предметов невыясненного назначения?

Сержант обогнал Ежи и отпер новую дверь. Ежи ворвался вовнутрь и, стиснув от злости зубы, пошёл вдоль стеллажей. Через четверть часа он покинул хранилище тем же путём. «Рачий глаз», тот самый, именной «глаз Голикова – Пильмана», за который отдал жизнь Антон, намертво прилип, прикипел к ладони.

– Распишитесь, доктор. Вот здесь.

Ежи размашисто поставил подпись и побежал к лифту.

Сажа Квятковски, 35 лет, домохозяйка

К четырём утра они вышли к тому, что ещё сутки назад было соединяющим Хармонт и Рексополис двухполосным шоссе. Сейчас от шоссе остался только вздыбившийся, искромсанный рваными трещинами асфальт, спёкшийся, скукожившийся и заваленный вывороченными с корнями деревьями.

Автобус лежал поперёк бывшей дороги на боку, щерясь на поваленный мёртвый лес разбитой кабиной. Сажа охнула, сбилась с ноги, остановилась. Ян догнал её, обнял, с полминуты они смотрели на погибший автобус, а потом Сажу затрясло, едва она представила, что там внутри.

– Постой здесь, я сам, – сказал Ян.

Он поцеловал жену в плечо, перелез через преграждающий путь ствол палой сосны с осыпавшимися, уже увядшими иглами, прыжком одолел придорожный кювет и выбрался на обочину. Приблизился к автобусу, заглянул через кабину в салон, отшатнулся и медленно двинулся вдоль ставшего вертикальным днища. Подпрыгнул, уцепился за колесо, подтянулся и просунул голову в проём выдавленной входной двери. Сажа подумала, что он нырнёт сейчас в автобус и скроется из виду, но нырять он не стал, а долго, скорчившись на колесе, смотрел внутрь. Затем тяжело спрыгнул на землю и, не оглядываясь, пошёл назад.

– Что там? – сунулась к мужу Сажа.

Ян не ответил. Взял её за руку и потянул за собой в обход, так что на останки шоссе они выбрались двумя сотнями футов западнее.

– Надо спешить, – сказал Ян и двинулся по обочине в сторону Хармонта.

– Ты думаешь, кто-то выжил? – догнала его Сажа. – Хоть кто-то?

Ян пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он, – увидим на месте. Не останавливайся, пойдём.

Сажа покорно двинулась следом. Они шли по Зоне вот уже шестой час, и хорошо, если одолели половину пути, потому что постоянно приходилось продираться через буреломы, огибать превратившиеся в болота низины и карабкаться по враз облысевшим, лишённым жизни склонам окаймляющих эти низины холмов.

Раздавленные, расплющенные, искорёженные остовы пойманных «комариными плешами» и перекрученных «мясорубками» автомобилей были рассыпаны на дороге подобно угодившим в липкую ленту-ловушку мухам. Всякий раз, минуя очередную груду металлолома, Сажа давала себе слово не смотреть, и всякий раз смотрела, и корёжилась от вида вплетённого в смятый металл тряпья. Неужели никто не уцелел, отчаянно думала она, механически ступая за Яном вслед. Неужели ни одна живая душа не выкарабкалась из этих в одночасье ставших адом проклятых мест. Неужели…

Уцелевший бордовый «фольксваген» в лучах вставшего из-за дальних гор солнца казался не сумевшей взлететь божьей коровкой. Сажа вцепилась Яну в рукав, когда разглядела уронившую голову на руль рыжеволосую женщину.

– Обожди здесь, – Ян осторожно освободил руку и побежал к «фольксвагену». – Распахнул водительскую дверцу, коснулся плеча женщины и отдёрнул ладонь. – Не смотри! – крикнул он Саже, рывком вытащил тело наружу и бережно уложил на обочину.

Не смотреть она не могла. Длинные рыжие волосы уцелели, а от вида обезображенного, превратившегося в уродливую кровавую маску лица Саже мгновенно стало дурно. Она резко отвернулась, с трудом сдержала рвотный спазм, а когда отдышалась, Ян уже завёл двигатель, и «фольксваген», дёрнувшись, медленно пополз вперёд. Он одолел не больше десятка футов, когда из кювета потянулись вверх и сплелись в кружево тонкие перламутровые нити.

– Уходи! – отчаянно закричала Сажа.

Ян вымахнул из водительской дверцы, упал на искорёженный асфальт, перекатился и вскочил на ноги. На том месте, где только что был «фольксваген», вздымались в утреннее небо сизые дымовые клубы.

Сажа вскрикнула, зажала ладонями рот, плечи у неё затряслись от плача, ходуном заходили руки, но миг спустя Ян оказался рядом, прижал её к себе и держал, неразборчиво шепча поверх волос до тех пор, пока истерика не сошла на нет.

– Надо идти, – глухо сказал он. – Я думал, удастся подъехать на машине, а тут видишь как…