Псы войны Стоун Роберт

— Боль, приятель. Боль всех людей. Твою — тоже, если хочешь знать.

А оружие зачем? Что в рюкзаке?

Рюкзак.

— Это мой рюкзак, — сказал Хикс. — Его я тоже несу.

Теперь он тебе ни к чему.

Ни к чему, но он мой.

Тогда ладно. Наверно, все не так просто.

Он взялся здоровой рукой за лямку рюкзака.

Не могу сбросить его. Ну да ладно. Скажем так: я несу то, что несу, и дело с концом.

Все не так просто, потому что существует столько иллюзий, сколько песчинок в тех дурацких горах, и каждая из них тебе мила. Сознание — это обезьяна.

Ублюдки, подумал он, теперь они заберут все иллюзии.

Ну так пусть забирают. Пожалуйста. Даже обглоданная до костяка, иллюзия воскреснет вновь как ни в чем не бывало. Она сама себе разгадка.

Прости-прощай, тот, кто несет боль.

Прости-прощай, любовник, самурай, шагающий дзен-буддист. Ницшеанец.

Забирайте все.

Поймите, сказал он им, я могу любить тех птиц в вышине так же, как все другое в жизни. Я не нуждаюсь в вашем милосердии.

Вскоре птицы пропали, он их больше не видел, и снова подкрался страх.

Мои пять чувств — это не я, подумал он.

Эта моя мысль — не я.

Если я пойду и долиною смертной тени…[110] Отставить!

В конце концов остались только рельсы. Этого достаточно, сказал он себе, могу обойтись и рельсами.

Из злости, из гордости он считал шпалы вслух. Сотни и сотни шпал. Когда ноги остановились, он опустил голову на винтовку и вцепился в сверкающий рельс сильной правой рукой.

Дорога на юг и запад шла между желтыми холмами, на вершинах которых, подобно сказочным замкам, высились зеленые дубовые рощи.

Через час после восхода солнца они свернули к закусочной с черными шторами на окнах и тремя пыльными колонками перед ней. Конверс остановился и посигналил. Минуту-другую спустя появился старик с кобурой на поясе, залил им бак, а потом смотрел, как Конверс запускает двигатель, замыкая провода стартера.

— Здесь все совсем другое, — сказал Конверс, когда они вновь выехали на дорогу. — И не подумаешь, что совсем рядом может быть такое место, ну, откуда мы уехали.

Мардж вытерла нос уголком покрывала, в которое она куталась.

— Тебе хреново? — спросил Конверс.

— Не знаю.

— Ну, — сказал он, — тогда, значит, не совсем хреново.

Он настолько устал, что едва держал руки на руле.

Чтобы не заснуть, он продолжал говорить.

— Можно попробовать на юг, — сказал он, — тут до границы рукой подать.

Но за границу путь им был заказан. Если свернуть с дороги и ехать дальше по плоскогорью, они заблудятся в пустыне, на юге же, в пограничной зоне, мексиканцы потребуют предъявить документы на машину и везде налепят стикеров.

— Можно и на восток, — сказал он.

Но это направление годилось лишь на крайний случай — полтора дня по засушливой песчаной равнине.

— Есть у нас кто знакомый в Сан-Диего? — спросил он.

— У меня нет.

— Сан-Диего… эта идея мне нравится. Если доедем.

— Он ждет, что мы его подберем.

Конверс был уверен, что нет никаких солончаком, никакого железнодорожного полотна, которое пересекало бы шоссе. Это ясное, свежее раннее утро заставило его размечтаться о другой реальности, в которой нет мест подобным углам.

— Почему всякое дерьмо валится на мою голову? — спросил он Мардж. — Нравится мне это, что ли?

— Ты справляешься.

— Справляюсь? — разозлился он. — Как я ненавижу такие разговоры, ты бы знала.

— Извини, — сказала Мардж.

— Когда бомба упала на Хиросиму, мой отец работал в «Двадцать одном»[111]. — (Мардж передернуло, и она от вернулась к окну. Она уже не раз это слышала.) — Когда он пришел домой, то спрятал от меня газеты. Никогда не говорил мне об этом. Берег меня.

— Какой заботливый, — сказала Мардж.

— Да, заботливый. И очень впечатлительный. Он не видел, как горящая деревня освещает затерянную вьетнамскую долину, не видел атаки штурмовиков на бреющем. Как и его отец. Он и не представлял, что возможно подобное.

— Повезло ему, что вовремя умер, — заметила Мардж.

— Говорят, мир катится к концу. Потому, мол, и такая всюду жопа.

— Мечтать не вредно, — сказала Мардж. — Мир просуществует еще миллион лет.

Услышав о миллионе лет, Конверс едва не заснул за рулем. Он вовремя спохватился и удержал машину на дороге.

Чем дальше они ехали, тем ниже и выжженнее становились холмы — вскоре пропали и дубы, и желтая трава. Наконец по обеим сторонам шоссе потянулась плоская земля с торчащими кое-где мескитовыми деревьями и почернелыми кустиками, уходящая на север к бурым отрогам гор. Дальние хребты, крутые, с острыми вершинами фантастических форм, которые придал им ветер, образовывали зубчатую линию горизонта. Через несколько миль они подъехали к узкоколейке, пересекавшей шоссе. Рельсы уходили на север, в пустоту, к горам.

Конверс остановил машину и выбрался наружу. Вокруг не было ни души, и ни единой машины впереди или позади. Он оперся локтями о квадратный капот и уронил голову.

— Прислушайся, — сказал он, когда снова поднял голову, — это невероятно.

Мардж нетерпеливо мотнула головой.

— Что невероятно? — спросила она почти с мольбой.

— Тишина, — ответил он. — Приходит из ниоткуда и уходит в никуда.

Мардж выбралась тоже и посмотрела вдоль рельсов:

— Он идет где-то там.

— Я не верю в это, а ты?

— Верю, — сказала она.

Конверс забрался обратно в «лендровер».

— Тогда ладно. Поехали, заберем его.

Она подошла к машине и с жалостью посмотрела на него.

— Слушай, — сказала она. — Ты давно уже мог выйти. Ты сидел за рулем… мог бы заехать на автобусную остановку. Мог бы остаться на той заправке.

— Не шути со мной, — ответил Конверс. — Посмотрим, там ли он. Все равно больше нечем заняться.

Она села в машину.

— Дурь будет у него.

— Осмелюсь сказать, что, видимо, будет. То-то радости, да? Заодно и приложишься.

— Не знаю еще.

— Смех, да и только, — сказал Конверс. — Ты должна знать, хочешь ты слезть или нет. Все это про себя знают.

— Да, хочу.

— Просто поговори со мной немного, чтобы я не уснул, большего я не требую.

Он старался держать «лендровер» как можно ближе к рельсам. Машину подбрасывало на, казалось бы, незначительных неровностях почвы. Шоссе позади скрылось из виду; они мчались вперед, объезжая черные обломки породы и кусты с хлесткими ветками, побуревшими от креозота.

— Ты хочешь слезть с иглы и хочешь подобрать его.

— Должна, — поправила она.

— А разве не хочешь?

— Дело не в хотении. Мне это необходимо.

— Значит, мы уже на уровне зачаточной нужды, — проговорил Конверс. — Там и обоснуемся. Там — клёво.

Мардж нетерпеливо взглянула на него:

— Я говорила, что ты не обязан ехать. Что с тобой?

— Устал я.

В машине было очень жарко. Конверс расстегнул рубаху.

— Господи, какой ты нудный, — сказала она. — Стал.

Конверс не обиделся. Он уже приспособился к бездорожью и поддал газу. Он не представлял, сколько им еще ехать.

Чуть позже Мардж закрыла лицо ладонями и простонала:

— Это безумие. Здесь нас наверняка поймают.

— Здесь ничего нет, — сказал Конверс.

Он сам не понимал, что имеет в виду. Песок и пропитанный креозотом ветер, хлопающий тентом джипа, — были. Риск слететь с катушек тоже был. Все одинаково реально. Ощущение было такое, будто он только что проснулся и ему кажется, что он ведет машину.

— Поганое место, — сказал он. — Нечего тут делать.

— Никогда еще не было так страшно, — призналась она.

— Возможно, трудности духовные переходят в физические.

— Ну хватит, — взмолилась она.

Мрачная коричневая стена гор впереди росла, приближаясь.

— Я что-то вижу, — сказала Мардж.

Конверс, высматривавший выбоины перед машиной, вскинул глаза и посмотрел вдаль. Наконец рядом с рельсами он заметил синее пятнышко. Синее с проблесками, где солнце сверкало на чем-то металлическом. Сбросив скорость, он подъехал ближе.

Они вышли из машины, и Мардж побежала вперед. Конверс не стал выключать мотор. Он пошел за ней и увидел Хикса, лежавшего возле рельсов. На плече винтовка, на спине рюкзак. Бок в засохшей крови; одна рука лежит на рельсе. В ране копошатся трупные мухи.

Мардж стояла, глядя на него, потом побежала к джипу, схватила флягу с водой и помчалась обратно.

— Он в шоке, — сказала она тихо.

— Нет, он умер.

Он подошел, глянул на Хикса, на горы позади него. До них было несколько долгих миль. Конверс поразился, что Хикс ушел так далеко с таким грузом. Откинув клапан рюкзака, он увидел, что пакет с героином находится внутри.

Мардж села на рельсы, но они были раскалены, и она быстро встала. Опустилась в белую пыль и сидела, отгоняя синих мух от Хикса и плача.

Конверс смотрел на нее. Измученная, она все же была очень красива, слезы шли ей. Он мог бы, подумалось ему, сейчас снова влюбиться в нее. Он не был человеком бесчувственным, а картина была очень трогательная. Настоящая. Может, стоило ехать сюда хотя бы ради этого.

Он окинул взглядом выбеленную пустыню, пытаясь понять, что он чувствует. Страх. Поблескивающий на стволе винтовки, мерцающий в мескитовом дереве. Неизбывный, вечно преследующий его страх.

Мардж сидела, качаясь из стороны в сторону, оплакивая Хикса; ветер, вздымавший пыль, трепал ее волосы, лепил юбку к ногам. Наконец она перестала плакать, открыла рюкзак и рукавом куртки зачерпнула порошка. Потом взяла флягу с водой и вернулась к «лендроверу».

Конверс подошел к Хиксу и встал над ним — через мгновение он уже отгонял от него мух. Разве мог я подумать, размышлял он, что увижу еще столько крови, в общей сложности?

Заплаканная Мардж прыснула в сторону несколько капель и ввела иглу. Конверс смотрел, как пульсирующая кровь поднимается в шприце.

— Мы потеряли его, — сказал он.

Изогнувшись, она легла затылком на соседнее сиденье.

— И не его одного. Sauve qui peut[112].

Она продолжала лежать, и он обеспокоенно окликнул ее:

— Мардж?

Она встряхнулась.

— Мардж, ты меня видишь? Ты меня слышишь?

— Да, конечно, — ответила она.

— Надо ехать, детка. Мы не можем сидеть здесь и горевать, иначе тоже умрем.

Она казалась уже не такой бледной, глаза не такими безжизненными. Из горла вырвался какой-то звук.

— Мардж?

— Не все ли равно? — спросила она с улыбкой.

Конверс задумался.

— Не знаю. Но каждый человек уникален.

— Джон, — сказала она, — как у тебя только язык поворачивается. Честно — плохой ты человек.

Он принялся расхаживать возле джипа, мягко урчащего мотором.

— Ради бога, мы же приехали за ним! Я правда стараюсь не жалеть об этом… Даже когда случается самое худшее, — заговорил он, — это еще не конец, что-то остается.

— Ха! — сказала Мардж. — Остался скэг. — Она смотрела, как он в замешательстве ходит взад и вперед возле машины. — Что-то еще? Что?

— Мы с тобой.

Мардж рассмеялась:

— Мы? Ты и я? Ты это имеешь в виду?

— Всех нас, — ответил Конверс. — Ты знаешь, о чем я.

— Разумеется, — сказала Мардж, — потому-то все так и погано.

Конверс покачал головой и вернулся туда, где лежал Хикс. В данных обстоятельствах Конверсов довод не очень работал. Присев на корточки рядом с Хиксом, Конверс спросил себя, понял бы тот, что он пытается сказать, или нет.

Конверсу пришло в голову, что, если бы вечность назад в матросском клубе в Иокосуке они могли предвидеть, чем все кончится, они все равно поступили бы так же. Веселье и игры, amor fati. Semper fi[113].

— Покойся с миром, — сказал он Хиксу.

Он посмотрел назад, на далекие горы, и увидел высокий столб пыли возле железнодорожной колеи. Что-то движущееся подняло пыль, а ветер крутил ее и поднимал столбом.

Секунду он стоял, пытаясь подавить в себе панику; затем понял, что нужно сделать: застегнуть рюкзак, чтобы ветер не выдул весь порошок, — тогда они найдут его здесь. Застегнув рюкзак, он достал из кармана «клинекс» и привязал к лямке. Потом помчался к машине, прыгнул за руль и дал газ.

— Отваливаем, детка, — сказал он Мардж. — Эти ублюдки опять у нас на хвосте.

Он не мог разобрать, что там движется, вздымая пыль, но движение было медленным; через несколько минут он уже оторвался на приличное расстояние.

— Если они нас нагонят, — сказала Мардж, — если у них оружие… если прикажут остановиться… мы не остановимся. Будем ехать.

— Хорошо, — сказал Конверс. В зеркальце он следил за облаком пыли.

— Кто это? — спросила Мардж.

Не отрывая глаз от облака, Конверс засмеялся и еще сильнее вдавил педаль. Столб рос, становясь все толще и выше, — кружащаяся белая воронка с черным основанием и широкой пенящейся верхушкой, изгибавшейся по ветру, — жуткая и невинная мера какого-то обдолбанного, бредового процесса. В зеркальце казалось, что буря затянула все небо.

— Посмотри на них, — сказал он Мардж. — Посмотри в зеркальце.

Мардж наклонилась, чтобы заглянуть в зеркальце, обернулась назад, потом снова посмотрела в зеркальце. Лицо ее разрумянилось, глаза блестели.

— О господи! — закричала она и хохотнула, брызнув слюной. — Только посмотри на них!

Она высунулась из окна и завопила, обращаясь к пыльному столбу.

— Хрен тебе! — голосила она. — Хрен те-бе-е-е!

Когда они снова выехали на шоссе, столб пыли позади осел, чудовище остановилось. На шоссе по-прежнему не было ни единой машины.

— Да ладно тебе, — сказал Конверс.

Антейл и его коллега Анхель ехали по солончакам на дорожном тракторе «Мичиган». Он принадлежал Галиндесу, который с его помощью проложил несколько троп Дитеру.

Это была надежная машина для бездорожья и очень дорогая, но она не делала и двадцати миль в час. Преследовать на ней кого-нибудь было делом безнадежным, если только тот не шел пешком.

Антейл осматривал равнину в бинокль, восседая, как Роммель, на крыле. Заметив стоящий «лендровер», он было поднял свой «моссберг» и взвел курок, но не стал стрелять — в надежде, что люди в «лендровере» спят или удолбались.

— Как я и говорил, — хмыкнул Анхель.

Это Анхель предположил, что Хикс ушел, он же раздобыл и трактор.

Антейл смотрел в бинокль на «лендровер», как вдруг тот рванул с места и помчался на юг, к шоссе, оставляя за собой хвост белой пыли. Стрелять с такого расстояния было бессмысленно. Антейл вышел из себя, но старался не показывать гнева, не желая позориться перед Анхелем. Он и так уже совершил слишком много оплошностей.

Он бросил бинокль, оставив тот болтаться на шее, и поднял голову, не видно ли какого самолета, — но ни один самолет не нарушал покоя утреннего неба. Он снова внимательно оглядел равнину и заметил Хикса, лежащего у рельсов.

Он спрыгнул на землю, не дожидаясь, пока Анхель остановит трактор, и побежал туда, где лежал Хикс. На спине трупа был рюкзак, к рюкзаку была привязана белая салфетка. Он открыл рюкзак и увидел внутри героин.

Он выпрямился с натянутой улыбкой.

От вида Анхеля, высоко сидящего над ним в кабине, ему стало немного не по себе.

— Он там? — спросил Анхель.

— Да, — помедлив, ответил Антейл. — Ну ты, ублюдок, — сказал он, обращаясь к мертвому Хиксу, — заставил нас побегать.

Он пнул труп в плечо; Анхель одобрительно кивнул.

Антейл постоял секунду, глядя на пыливший вдали «лендровер», потом наклонился к рюкзаку и сорвал привязанную к лямке салфетку.

— Это еще что за дрянь?

— Знак капитуляции, — ответил Анхель.

Антейл вытер мокрый лоб.

— Ты так считаешь? — Он смял салфетку и отшвырнул ее в сторону. — Черт их поймет, такая бестолочь, заморочили меня. Совершенно непредсказуемые, сущие психи. С такими дело иметь — сам свихнешься.

Последние слова он не потрудился перевести Анхелю.

Безумие какое-то, кошмар. Чтобы выкрутиться, придется по полной задействовать свою репутацию профессионала без страха и упрека, — а там при первой же возможности покинуть страну. Он несколько вышел за рамки полномочий, но никаких компрометирующих улик против него не было, а даже если у кого и возникнут сомнения, агентство согласится без шума отпустить его. Другие же увольнялись при обстоятельствах не менее сомнительных. Там, куда он намеревался отправиться с Чармиан, он сможет, если им удастся отыскать его, время от времени выполнять какие-то их задания. Там у него много друзей, и ни один его не выдаст. В той стране все занимались подобными делами.

Эта авантюра многому его научила. И сейчас он был полон оптимизма.

Она показала: если уж взялся за дело, дави на противника, не давая ему ни малейшего послабления, не складывай рук, встретившись с трудностями, старайся переиграть всех соперников и полагайся на собственные решимость и упорство, — и тогда мешочек с бобами на конце радуги от тебя не уйдет.

Конверсы сидели у него в печенках, руки чесались свернуть им шею — но, делать нечего, придется смириться. Непохоже было, что у таких, как эта парочка, хватит духу испортить ему игру.

Антейл вынул из рюкзака пакет с героином, показал его Анхелю и сунул в тракторный ящик с инструментами.

— Мешочек с бобами, — сказал он.

— С бобами? — переспросил Анхель.

Анхель немного беспокоил его. Место было безлюдное, а наркотик стоил очень дорого; надо быть начеку. Мексиканцы и люди, им подобные, уважают только властный голос и уверенность в себе.

— Его мы похороним, — сказал он Анхелю.

— Можно просто сбросить его с нашей стороны, — предложил Анхель.

Антейл поморщился: ну что за лень и беззаботность. Manana[114].

— Нет, hombre[115]. Похороним его в горах. Машина у нас подходящая. — Он посмотрел на часы. — Потом вызовем подмогу.

Он облокотился о колесо и обвел глазами небо.

— Мы всю дорогу следили за этой партией товара, — сообщил он Анхелю. — Ты и я — старые друзья из соседних стран и делали это по собственному почину. Интуиция, мол, подозрения. Потом кто-то из контрабандистов украл товар, они передрались между собой. Кто был убит, кто сбежал.

— С дурью, — сказал Анхель.

— Верно, — кивнул Антейл. — Precisamente[116].

Они погрузили Хикса в ковш, и Анхель посмотрел вдаль, нет ли подходящего оврага. На здешнем ветру следы долго не живут, и через день-два никто уже ничего не увидит. Они могли бы навалить на Хикса хоть тридцать тонн пустыни.

Они двинулись к горам, и Антейл окончательно отогнал от себя смутную тревогу, которую вызывал в нем Анхель. Он хлопнул его по спине, и Анхель расплылся в признательной улыбке.

Анхель, размышлял Антейл, — это тип полицейского, который сошел с прямой дорожки просто ради того, чтобы его не считали за дурака. Причина тому — не природная продажность, а традиция. По роду службы Антейлу приходилось сталкиваться со множеством людей иной, чем он, культуры.

Ему вспомнился один анекдот — Анхель наверняка особенно оценит.

— Кто-то однажды сказал мне: если думаешь, что кто-то плохо с тобой поступает, не тебе судить. Убей его, а уж Бог потом рассудит.

Он начал было переводить Анхелю сказанное, но передумал.