Зверобой Купер Джеймс

Глава XII

Отцом все время бредит, обвиняет

Весь свет во лжи, себя колотит в грудь,

Без основания злится и лепечет

Бессмыслицу. В ее речах сумбур,

Но кто услышит, для того находка.

Шекспир, «Гамлет»

Мы оставили обитателей «замка» и ковчега погруженными в сон. Правда, раза два в течение ночи то Зверобой, то делавар поднимались и осматривали неподвижное озеро, затем, убедившись, что все в порядке, возвращались к своим тюфякам и вновь засыпали, как люди, не желающие даже в самых трудных обстоятельствах отказываться от своего права на отдых. Однако при первых проблесках зари белый охотник встал и начал готовиться к наступающему дню. Его товарищ, который за последние ночи спал лишь урывками, продолжал нежиться под одеялом, пока не взошло солнце. Джудит в это утро встала также позднее обыкновенного, потому что долго не могла сомкнуть глаз. Но лишь только солнце взошло над восточными холмами, все трое были уже на ногах. В тамошних местах даже завзятые лентяи редко остаются в своих постелях после появления великого светила.

Чингачгук приводил в порядок свой лесной туалет, когда Зверобой вошел в каюту и протянул ему грубый, но удобный костюм, принадлежавший Хаттеру.

— Джудит дала мне это для тебя, вождь, — сказал он, бросая куртку и штаны к ногам индейца. — С твоей стороны было бы неосторожно разгуливать здесь в боевом наряде и в раскраске. Смой страшные узоры с твоих щек и надень эту одежду. Вот и шляпа, которая сделает тебя похожим на ужасно нецивилизованного представителя цивилизации, как говорят миссионеры. Вспомни, что Уа-та-Уа близко. А помня о девушке, мы не должны забывать и о других. Я знаю, тебе не по нутру носить одежду, скроенную не по вашей краснокожей моде. Но тут ничего не поделаешь: одевайся, если даже тебе будет немного противно.

Чингачгук, или Змей, поглядел на костюм Хаттера с искренним отвращением, но понял, что переодеться полезно и, пожалуй, даже необходимо. Заметив, что в «замке» находится какой-то неизвестный краснокожий, ирокезы могли встревожиться, и это неизбежно должно было направить их подозрение на пленницу.

А уж если речь шла о его невесте, вождь готов был снести все, что угодно, кроме неудачи. Поэтому, иронически осмотрев различные принадлежности костюма, он выполнил указания своего товарища и вскоре остался краснокожим только по цвету лица. Но это было не особенно опасно, так как за неимением подзорной трубы дикари с берега не могли как следует рассмотреть ковчег. Зверобой же так загорел, что лицо у него было, пожалуй, не менее красным, чем у его товарища-могиканина. Делавар в новом наряде двигался так неуклюже, что не раз в продолжение дня вызывал улыбку на губах у своего друга.

Однако Зверобой не позволил себе ни одной из тех шуток, которые в таких случаях непременно послышались бы в компании белых людей. Гордость вождя, достоинство воина, впервые ступавшего по тропе войны, и значительность положения делали неуместным всякое балагурство.

Трое островитян — если можно так назвать наших друзей — сошлись за завтраком серьезные, молчаливые и задумчивые. По лицу Джудит было видно, что она провела тревожную ночь, тогда как мужчины сосредоточенно размышляли о том, что ждет их в недалеком будущем. За столом Зверобой и девушка обменялись несколькими вежливыми замечаниями, но ни одним словом не обмолвились о своем положении. Наконец Джудит не выдержала и высказала то, что занимало ее мысли в течение всей бессонной ночи.

— Будет ужасно, Зверобой, — внезапно воскликнула девушка, — если что-нибудь худое случится с моим отцом и Хетти! Пока они в руках у ирокезов, мы не можем спокойно сидеть здесь. Надо придумать какой-нибудь способ помочь им.

— Я готов, Джудит, служить им, да и всем вообще, кто попал в беду, если только мне укажут, как это сделать. Оказаться в лапах у краснокожих — не шутка, особенно если люди сошли на берег ради такого дела, как старый Хаттер и Непоседа. Я это отлично понимаю и не пожелал бы попасть в такую переделку моему злейшему врагу, не говоря уже о тех, с кем я путешествовал, ел и спал. Есть у вас какой-нибудь план, который я и Змей могли бы выполнить?

— Я не знаю других способов освободить пленников, кроме подкупа ирокезов. Они не устоят перед подарками, а мы можем предложить им столько, что они, наверное, предпочтут удалиться с богатыми дарами взамен двух бедных пленников, если им вообще удастся увести их.

— Это было бы неплохо, Джудит, да, это было бы неплохо. Только бы у нас нашлось достаточно вещей для обмена. У вашего отца удобный и удачно расположенный дом, хотя с первого взгляда никак не скажешь, что в нем достаточно богатств для выкупа. Есть, впрочем, ружье, «оленебой»… оно может нам пригодиться; кроме того, как я слышал, здесь имеется бочонок с порохом.

Однако двух взрослых мужчин не обменяешь на безделицу, и кроме того…

— И кроме того — что? — нетерпеливо спросила Джудит, заметив, что Зверобой не решается продолжать, вероятно, из боязни огорчить ее.

— Дело в том, Джудит, что французы выплачивают премии, так же как и англичане, и на деньги, вырученные за два скальпа, можно купить целый бочонок пороха и ружье, хотя, пожалуй, не такое меткое, как «оленебой», но все-таки бочонок хорошего пороха и довольно изрядное ружье. А индейцы не слишком разбираются в огнестрельном оружии и не всегда понимают разницу между тем, что действительно хорошо или только таким кажется.

— Это ужасно… — прошептала девушка, пораженная простотой, с какой ее собеседник привык говорить о происходящих событиях. — Но вы забываете о моих платьях, Зверобой. А они, я думаю, могут соблазнить ирокезских женщин.

— Конечно, могут, Джудит, конечно, могут, — отвечал охотник, впившись в нее острым взглядом, как будто ему хотелось убедиться, что она действительно способна на такую жертву. — Но уверены ли вы, девушка, что у вас хватит духу распроститься с вашими нарядами для такой цели? Много есть на свете мужчин, которые слывут храбрецами, пока не очутятся лицом к лицу с опасностью; знавал я также людей, которые считали себя очень добрыми и готовыми все отдать бедняку, когда слушали рассказы о чужом жестокосердии, но кулаки их сжимались крепко, как лесной орех, когда речь заходила об их собственном имуществе. Кроме того, вы красивы, Джудит, — можно сказать, необычайно красивы, — а красивые женщины любят, все, что их украшает. Уверены ли вы, что у вас хватит духу расстаться с вашими нарядами?

Лестные слова о необычайной красоте девушки были сказаны как нельзя более кстати, чтобы смягчить впечатление, произведенное тем, что молодой человек усомнился в ее достаточной преданности дочернему долгу. Если бы кто-нибудь другой позволил себе так много, комплимент его, весьма вероятно, прошел бы незамеченным, а сомнение, выраженное им, вызвало бы вспышку гнева. Но даже грубоватая откровенность, которая так часто пробуждала простодушного охотника выкладывать напрямик свои мысли, казалась девушке неотразимо обаятельной. Правда, она покраснела и глаза ее на миг запылали огнем. Но все-таки она не могла по-настоящему сердиться на человека, вся душа которого, казалось, состояла из одной только правдивости и мужественной доброты. Джудит посмотрела на него с упреком, но, сдержав резкие слова, просившиеся на язык, заставила себя ответить ему кротко и дружелюбно.

— Как видно, вы благосклонны лишь к делаварским женщинам, Зверобой, если серьезно так думаете о девушке вашего собственного цвета, — сказала она с деланным смехом. — Но испытайте меня. И, если увидите, что я пожалею какую-нибудь ленту или перо, шелковую или кисейную тряпку, тогда думайте, что хотите, о моем сердце и смело говорите об этом.

— Вот это правильно! Самая редкая вещь на земле — это воистину справедливый человек. Так говорит Таменунд, мудрейший пророк среди делаваров. И так должен думать всякий, кто имел случай жить, наблюдать и действовать среди людей. Я люблю справедливого человека, Змей; глаза его не покрыты тьмой, когда он смотрит на врагов, и они сияют, как солнце, когда они обращены к друзьям. Он пользуется разумом, который ему даровал бог, чтобы видеть все вещи такими, каковы они есть, а не такими, какими ему хочется их видеть. Довольно легко встретить людей, называющих себя справедливыми, но редко-редко удается найти таких, которые и впрямь справедливы. Как часто я встречал индейцев, девушка, которые воображали, будто исполняют волю Великого Духа, тогда как на самом деле они только старались действовать по своему собственному желанию и произволу! Но по большей части они так же не видели этого, как мы не видим сквозь эти горы реку, текущую по соседней долине, хотя всякий, поглядев со стороны, мог бы заметить это так же хорошо, как мы замечаем сор, проплывающий по воде мимо этой хижины.

— Это правда, Зверобой! — подхватила Джудит, и светлая улыбка прогнала всякий след неудовольствия с ее лица. — Это правда! И я надеюсь, что по отношению ко мне вы всегда будете руководствоваться любовью к справедливости. И больше всего надеюсь, что вы будете судить меня сами и не станете верить гадким сплетням.

Болтливый бездельник, вроде Гарри Непоседы, способен очернить доброе имя молодой женщины, случайно, не разделяющей его мнение о собственной особе.

— Слова Гарри Непоседы для меня не евангелие, Джудит, но человек и похуже его может иметь глаза и уши, — степенно возразил охотник.

— Довольно об этом! — вскричала Джудит. Глаза ее загорелись, а румянец залил не только щеки, но и виски. — Поговорим лучше о моем отце и о выкупе за него. Значит, по-вашему, Зверобой, индейцы не согласятся отпустить своих пленников в обмен на мои платья, на отцовское ружье и на порох. Им нужно что-нибудь подороже. Но у нас есть еще сундук.

— Да, есть еще сундук, как вы говорите, Джудит. И когда приходится выбирать между чьей-нибудь тайной и скальпом, то большинство людей предпочитают сохранить скальп. Кстати, батюшка давал вам какие-нибудь указания насчет этого сундука?

— Никогда. Он, как видно, рассчитывал на его замки и на стальную оковку.

— Редкостная вещь, любопытной формы, — продолжал Зверобой, приближаясь к сундуку, чтобы рассмотреть его как следует. — Чингачгук, такое дерево не растет в лесах, по которым мы с тобой бродили. Это не черный орех, хотя на вид оно так же красиво — пожалуй, даже красивее, несмотря на то что оно закоптилось и повреждено.

Делавар подошел поближе, пощупал дерево, поскоблил его поверхность ногтем и с любопытством погладил рукой стальную оковку и тяжелые замки массивного ларя.

— Нет, ничего похожего не растет в наших местах, — продолжал Зверобой. — Я знаю всевозможные породы дуба, клена, вяза, липы, ореха, но такого дерева до сих пор никогда не встречал. За один этот сундук, Джудит, можно выкупить вашего отца.

— Но, быть может, эта сделка обойдется нам дешевле, Зверобой. Сундук полон всякого добра, и лучше расстаться с частью, чем с целым. Кроме того, не знаю почему, но отец очень дорожит этим сундуком.

— Я думаю, он ценит не самый сундук, судя по тому, как небрежно он с ним обращается, а то, что в нем находится. Здесь три замка, Джудит. А где ключ?

— Я никогда не видела ключа. Но он должен быть где-нибудь здесь. Хетти говорила, что часто видела этот сундук открытым.

— Ключи не летают по воздуху и не плавают в воде, девушка. Если есть ключ, должно быть и место, где он хранится.

— Это правда. И, вероятно, мы без труда найдем его, если поищем.

— Это должны решить вы, Джудит, только вы. Сундук принадлежит вам или вашему батюшке, и Хаттер ваш отец, а не мой. Любопытство — слабость, свойственная женщине, а не мужчине, и все права на вашей стороне. Если в сундуке спрятаны ценные вещи, то очень разумно с вашей стороны будет употребить их на то, чтобы выкупить их хозяина или хотя бы сохранить его скальп. Но это вы должны решить, а не я. Когда нет налицо законного хозяина капкана, или оленьей туши, или пироги, то по лесным законам его наследником считается ближайший родственник. Итак, решайте, нужно ли открывать сундук.

— Надеюсь, Зверобой, вы не думаете, что я стану колебаться, когда жизнь моего отца в опасности?

— Да, конечно. Но, пожалуй, старый Том может осудить вас за это, когда вернется в свою хижину. Очень часто люди не одобряют того, что делается для их же блага. Смею сказать, даже луна выглядела бы совсем иначе, чем теперь, если бы мы могли взглянуть на нее с другой стороны.

— Зверобой, если удастся отыскать ключ, я разрешаю вам открыть сундук и достать оттуда вещи, которые, по вашему мнению, пригодятся для того, чтобы выкупить отца.

— Сперва найдите ключ, девушка; обо всем прочем мы потолкуем после… Змей, у тебя глаза, как у мухи, и сметки тоже достаточно. Не можешь ли ты догадаться, где Плавучий Том хранит ключи от сундука, которым он так дорожит?

До сих пор делавар не принимал участия в беседе.

Когда же обратились непосредственно к нему, он отошел от сундука, поглощавшего все его внимание, и начал оглядываться по сторонам, стараясь определить место, где бы мог храниться ключ. Джудит и Зверобой тоже не сидели сложа руки, и вскоре все трое занялись деятельными поисками. Ясно было, что такой ключ не мог храниться в обычном шкафу или ящике, каких было много в доме, поэтому никто туда и не заглянул. Искали главным образом в потайных местах, наиболее подходящих для этой цели. Всю комнату основательно осмотрели, однако без успеха. Тогда перешли в спальню Хаттера. Эта часть дома была обставлена лучше, так как здесь находились кое-какие вещи, которыми постоянно пользовалась покойная жена хозяина. Обшарили и эту комнату, но желанного ключа так и не нашли. Затем вошли в спальню дочерей. Чингачгук тотчас же заметил, как велика разница между убранством той части комнаты, которую занимала Джудит, и той, которая принадлежала Хетти. У него вырвалось тихое восклицание, и, указав на обе стороны, он прибавил что-то вполголоса, обращаясь к своему другу на делаварском наречии.

— Ага, вот что ты думаешь, Змей! — ответил Зверобой. — Вполне возможно, что так оно и есть. Одна сестра любит наряды — пожалуй, даже слишком, как говорят некоторые, — а другая тиха и смиренна, хотя, в конце концов, смею сказать, что у Джудит есть свои достоинства, а у Хетти — свои недостатки.

— А Слабый Ум видела сундук открытым? — спросил Чингачгук с любопытством во взгляде.

— Конечно; это я слышал из ее собственных уст, да и ты тоже. По-видимому, отец вполне полагается на ее скромность, а старшей дочке не слишком верит.

— Значит, он прячет ключ только от Дикой Розы? — спросил Чингачгук, который уже начал с такой галантностью называть Джудит в разговорах с другом.

— Вот именно! Одной он верит, а другой — нет. Это бывает и у красных и у белых, Змей; все племена и народы одним людям верят, а другим отказывают в доверии.

— Где же, как не в простых платьях, можно надежнее всего спрятать ключ от взоров Дикой Розы?

Зверобой быстро обернулся и, с восхищением глядя на друга, весело рассмеялся.

— Да, ты заслужил свое прозвище, Змей, оно тебе очень пристало! Конечно, любительница нарядов никогда не станет трогать такие затрапезные платья, какие носит бедняжка Хетти. Смею уверить, что с тех пор как Джудит свела знакомство с офицерами, ее нежные пальчики никогда не прикасались к такой дерюге, как эта юбка. Сними-ка с колышка эти платья, и увидим — пророк ли ты.

Чингачгук повиновался, но ключа не нашел. Рядом с платьями на другом колышке висел мешок, сшитый из грубой материи и, по-видимому, пустой. Друзья начали его ощупывать. Заметив это, Джудит поспешила избавить их от бесполезных хлопот.

— Зачем вы роетесь в вещах бедной девочки? Там не может быть того, что мы ищем.

Едва успели эти слова сорваться с прелестных уст, как Чингачгук достал из мешка желанный ключ. Джудит была достаточно догадлива, чтобы понять, почему ее отец использовал такое незащищенное место в качестве тайника. Кровь бросилась ей в лицо — быть может, столько же от досады, сколько от стыда. Она закусила губу, но не проронила ни звука. Зверобой и его друг были настолько деликатны, что ни улыбкой, ни взглядом не показали, как ясно они понимают причины, по которым старик пустился на такую хитрую уловку. Зверобой, взяв находку из рук индейца, направился в соседнюю комнату и вложил ключ в замок, желая убедиться, действительно ли они нашли то, что им нужно. Сундук был заперт на три замка, но все они открывались одним ключом.

Зверобой снял замки, откинул пробой, чуть-чуть приподнял крышку, чтобы убедиться, что ничто более не удерживает ее, и затем отступил от сундука на несколько шагов, знаком предложив другу последовать его примеру.

— Это фамильный сундук, Джудит, — сказал он, — и очень возможно, что в нем хранятся фамильные тайны. Мы со Змеем пойдем в ковчег взглянуть на пироги и на весла, а вы сами поищете, не найдется ли в сундуке вещей, которые могут пригодиться для выкупа. Когда кончите, кликните нас, и мы вместе обсудим, велика ли ценность этих вещей.

— Стойте, Зверобой! — воскликнула девушка. — Я ни к чему не прикоснусь, я даже не приподниму крышку, если вас здесь не будет. Отец и Хетти сочли нужным прятать от меня то, что лежит в сундуке, и я слишком горда, — чтобы рыться в их тайных сокровищах, если только этого не требует их собственное благо. Я ни за что не открою одна этот сундук. Останьтесь со мной. Мне нужны свидетели.

— Я думаю, Змей, что девушка права. Взаимное доверие — залог безопасности, но подозрительность заставляет нас быть осторожными. Джудит вправе просить нас остаться здесь; и, если в сундуке скрываются какие-нибудь тайны мастера Хаттера, что ж, они будут вверены двум парням, молчаливее которых нигде не найти… Мы останемся с вами, Джудит, но сперва позвольте нам поглядеть на озеро и на берег, потому что такой сундучище нельзя разобрать в одну минуту.

Мужчины вышли на платформу. Зверобой начал осматривать берег в подзорную трубу, индеец оглядывался по сторонам, стараясь заметить какие-нибудь признаки, изобличающие происки врагов. Не заметив, однако, ничего подозрительного и убедившись, что до поры до времени им не грозит опасность, три обитателя «замка» снова собрались у сундука с намерением немедленно открыть его.

Сколько Джудит себя помнила, она всегда питала какое-то безотчетное уважение к этому сундуку. Ни отец, ни мать не говорили о нем в ее присутствии, словно заключили между собой безмолвное соглашение никогда не упоминать о сундуке, даже если речь заходила о вещах, лежавших возле него или на его крышке. Джудит настолько к этому привыкла, что до самого недавнего времени ей не казалось это странным. Надо сказать, что Хаттер и его старшая дочь никогда не были настолько близки, чтобы поверять друг другу тайны. Случалось, что он бывал добр и приветлив, но обычно обращался с ней строго и даже сурово. Молодая девушка никогда не могла позволить себе держаться с отцом просто и доверчиво. С годами скрытность между ними увеличивалась. Загадочный сундук с самого детства сделался для Джудит чем-то вроде семейной святыни, которую запрещено было даже называть по имени. Теперь наступила минута, когда тайна этой святыни должна раскрыться сама собой.

Видя, что оба приятеля с безмолвным вниманием следят за всеми ее движениями, Джудит положила руку на крышку и попробовала приподнять ее. Ей, однако, не удалось сделать это, хотя все запоры были сняты. Девушке представилось, будто какая-то сверхъестественная сила не позволяет довести до конца святотатственное покушение.

— Я не могу приподнять крышку! — сказала она. — Не лучше ли нам отказаться от нашего намерения и придумать другой способ для освобождения пленников?

— Нет, Джудит, это не так. Нет более надежного и легкого способа, чем богатый выкуп, — ответил молодой охотник. — А крышку держит ее собственная тяжесть, потому что дерево оковано железом.

Сказав это, Зверобой сам взялся за крышку, откинул ее к стене и тщательно укрепил, чтобы она случайно не захлопнулась. Джудит затрепетала, бросив первый взгляд внутрь сундука, но на мгновение почувствовала облегчение, увидев, что все, что лежало там, было тщательно прикрыто холстиной, подоткнутой на углах. Сундук был полон почти доверху.

— Ну, здесь битком набито! — сказал Зверобой, тоже заглядывая внутрь.

— Надо приняться за дело с толком и не торопясь. Змей, принеси-ка сюда две табуретки, а я тем временем расстелю на полу одеяло. Мы начнем нашу работу аккуратно и со всеми удобствами.

Делавар повиновался. Зверобой учтиво пододвинул табурет Джудит, сам уселся на другом и начал приподнимать холщовую покрышку. Он действовал решительно, но осторожно, боясь, что внутри хранятся какие-нибудь бьющиеся предметы.

Когда убрали холстину, то прежде всего бросились в глаза различные принадлежности мужского костюма. Все они были сшиты из тонкого сукна и, по моде того времени, отличались яркими цветами и богатыми украшениями. Мужчин особенно поразил малиновый кафтан; петли его были обшиты золотым позументом. Это, однако, был не военный мундир, а гражданское платье, принадлежавшее эпохе, когда общественное положение больше чем в наши дни сказывалось на одежде. Несмотря на привычку к самообладанию, Чингачгук не мог удержаться от восклицания восхищения, когда Зверобой развернул кафтан. Роскошь этого наряда несказанно поразила индейца. Зверобой быстро обернулся и с некоторым неудовольствием поглядел на друга, выказавшего такой признак слабости. Затем, по своему обыкновению, задумчиво пробормотал себе под нос:

— Такая уж у тебя натура! Краснокожий любит рядиться, и осуждать его за это нельзя. Это необычный предмет одежды, а необычные вещи вызывают необычные чувства… Я думаю, это нам пригодится, Джудит, потому что во всей Америке не найдется индейца, чье сердце устояло бы перед такими красками и такой позолотой. Если этот кафтан был сшит для вашего отца, вы унаследовали от него вашу страсть к нарядам.

— Этот кафтан не мог быть сшит для моего отца, — быстро ответила девушка, — он слишком длинный, а мой отец невысокого роста и плотный.

— Да, сукна пошло вдоволь, и золотого шитья не пожалели, — ответил Зверобой, смеясь своим тихим веселым смехом. — Змей, этот кафтан сшит на человека твоего сложения. Мне хотелось бы увидеть его на тебе.

Чингачгук согласился без всяких отговорок. Он сбросил с себя грубую поношенную куртку Хаттера и облачился в кафтан, сшитый когда-то для знатного дворянина. Это выглядело довольно смешно. Но люди редко замечают недостатки своей внешности или своего поведения, и делавар с важным видом стал изучать происшедшую с ним перемену в дешевом зеркале, перед которым обычно брился Хаттер. В этот миг он вспомнил об Уа-та-Уа, и мы должны признаться — хотя это и не совсем вяжется с серьезным характером воина, — что ему захотелось показаться ей в этом наряде.

— Раздевайся, Змей, раздевайся! — продолжал безжалостный Зверобой. — Такие кафтаны не для нашего брата. Тебе к лицу боевая раскраска, соколиные перья, одеяло и вампум, а мне — меховая куртка, тугие гетры и прочные мокасины. Да, мокасины, Джудит! Хотя мы белые, но живем в лесах и должны приноравливаться к лесным порядкам ради удобства и дешевизны.

— Не понимаю, Зверобой, почему одному можно носить малиновый кафтан, а другому нельзя! — возразила девушка. — Мне очень хочется поглядеть на вас в этом щегольском наряде.

— Поглядеть на меня в кафтане, сшитом для лорда? Ну, Джудит, вам придется подождать, пока я совсем не выживу из ума. Нет, нет, девушка, уже как я привык жить, так и буду жить, или я никогда больше не подстрелю ни одного оленя и не поймаю ни одного лосося. В чем я провинился перед вами? Почему вам хочется видеть меня в таком шутовском наряде, Джудит?

— Я думаю, Зверобой, что не только лживые и бессердечные франты из форта имеют право рядиться. Правдивость и честность тоже могут требовать для себя наград и отличий.

— А какая для меня особая награда, Джудит, если я выряжусь во все красное, словно вождь мингов, только что получивший подарки из Квебека? Нет, нет, пусть уж я останусь таким, как есть, от переодевания я все равно лучше не стану. Положи кафтан на одеяло, Змей, и посмотрим, что еще есть в этом сундуке.

Соблазнительное одеяние, которое, разумеется, никогда не предназначалось для Хаттера, отложили в сторону, и осмотр продолжался. Вскоре из сундука извлекли все мужские костюмы; по качеству они ничем не уступали кафтану. Затем появились женские платья, и прежде всего великолепное платье из парчи, немного испортившееся от небрежного хранения. При виде его из уст Джудит невольно вырвалось восторженное восклицание. Девушка очень увлекалась нарядами, и ей никогда не приходилось видеть таких дорогих и ярких материй даже на женах офицеров и других дамах, живших за стенами форта. Ее охватил почти детский восторг, и она решила тотчас же примерить туалет, столь мало подходивший ее привычкам и образу жизни. Она убежала к себе в комнату и там, проворно скинув свое чистенькое холстинковое платьице, облеклась в ярко окрашенную парчу. Наряд этот пришелся ей как раз впору. Когда она вернулась, Зверобой и Чингачгук, которые коротали без нее время, рассматривая мужскую одежду, вскочили в изумлении и в один голос так восторженно вскрикнули, что глаза Джудит заблистали, а щеки покрылись румянцем торжества. Однако, притворившись, будто она не замечает произведенного ею смятения, девушка снова села с величавой осанкой королевы и выразила желание продолжать осмотр сундука.

— Ну, девушка, — сказал Зверобой, — я не знаю лучшего способа договориться с мингами, как послать вас — то есть от французских колониальных властей Канады — на берег в таком виде и сказать, что к нам приехала королева. За такое зрелище они отдадут и старика Хаттера, и Непоседу, и Хетти.

— До сих пор я думала, что вы не способны льстить, Зверобой, — сказала девушка, тронутая его восторгом больше, чем ей хотелось показать. — Я уважала вас главным образом за вашу любовь к истине.

— Но это истинная правда, Джудит! Никогда еще мои глаза не видели такого очаровательного создания, как вы в эту минуту. Видывал я в свое время и белых и красных красавиц, но еще не встречал ни одной, которая могла бы сравниться с вами, Джудит!

Зверобой не преувеличивал. В самом деле, Джудит никогда не была так прекрасна, как в эту минуту. Охотник еще раз пристально взглянул на нее, в раздумье покачал головой и затем снова склонился над сундуком.

Достав несколько мелочей женского туалета, столь же изящных, как и парчовое платье, Зверобой молча сложил их у ног Джудит, как будто они принадлежали ей по праву.

Девушка схватила перчатки и кружева и дополнила ими свой и без того богатый костюм. Она притворялась, будто делает это ради шутки, но в действительности ей не терпелось еще больше принарядиться, раз выпала такая возможность. Когда из сундука вынули все мужские и женские платья, показалась другая холстина, прикрывавшая все остальное. Заметив это, Зверобой остановился, как бы сомневаясь, следует ли осматривать вещи дальше.

— Я полагаю, у каждого есть свои тайны, — сказал он, — и каждый имеет право хранить их. Мы уже достаточно порылись в сундуке и, по-моему, нашли в нем то, что нам нужно. Поэтому, мне кажется, лучше больше ничего не трогать и оставить мастеру Хаттеру все, что лежит под этой покрышкой.

— Значит, вы хотите, Зверобой, предложить эти костюмы ирокезам в виде выкупа? — быстро спросила Джудит.

— Конечно, мы забрались в чужой сундук, но лишь для того, чтобы оказать услугу хозяину. Один этот кафтан может привести в трепет главного вождя мингов. А если при нем случайно находится его жена или дочка, то это платье способно смягчить сердце любой женщины, живущей между Олбани и Монреалем. Для нашей торговли достаточно будет этих двух вещей, другие товары нам не понадобятся.

— Это вам так кажется, Зверобой, — возразила разочарованная девушка. — Зачем индейской женщине такое платье? Разве она сможет носить его в лесной чаще? Оно быстро запачкается в грязи и дыму вигвама, да и какой вид будут иметь красные руки в этих коротких кружевных рукавах!

— Все это верно, девушка! Вы могли бы даже сказать, что такие пышные наряды совсем непригодны в наших местах. Но какое нам дело до того, что станется с ними, если мы получим то, что нам нужно! Не знаю, какой прок вашему отцу от такой одежды… Его счастье, что он сохранил вещи, не имеющие никакой цены для него самого, хотя очень ценные для других. Если нам удастся выкупить его за эти тряпки, это будет очень выгодная сделка. Мы пожертвуем сущими пустяками, а в придачу получим даже Непоседу.

— Значит, по-вашему, Зверобой, в семействе Томаса Хаттера нет никого, кому бы это платье было к лицу? И неужели вам хоть изредка не было бы приятно посмотреть на его дочь в этом наряде?

— Я понимаю вас, Джудит! Я понимаю, что вы хотите сказать, мне понятны и ваши желания. Я готов признать, что вы в этом платье прекрасны, как солнце, когда оно встает или закатывается в ясный октябрьский день. Однако ваша красота гораздо больше украшает этот наряд, чем этот наряд вас. По-моему, воин, впервые отправляющийся на тропу войны, поступает неправильно, если он размалевывает свое тело яркими красками, как старый вождь, испытанный в боях, который знает, что он при случае не ударит лицом в грязь. То же самое можно сказать обо всех нас — о белых и красных. Вы дочка Томаса Хаттера, а это платье сшито для дочери губернатора или какой-нибудь другой знатной дамы. Его надо носить в изящной обстановке, в обществе богачей. На мой взгляд, Джудит, скромная девушка лучше всего выглядит, когда она скромно одета. Кроме того, если в Колонии есть хоть одна женщина, которая не нуждается в нарядах и может рассчитывать на свое собственное хорошенькое личико, то это вы.

— Я сейчас же сброшу с себя эти тряпки, Зверобой, — воскликнула девушка, стремительно выбегая из комнаты, — и никогда больше не покажусь в них ни одному человеку!

— Таковы они все, Змей, — сказал охотник, обращаясь к своему другу и тихонько посмеиваясь, лишь только красавица исчезла. — Я, однако, рад, что девушка согласилась расстаться с этой мишурой, ведь в ее положении не годится носить такие вещи. Да она и без них достаточно красива. Уа-та-Уа тоже выглядела бы очень странно в таком платье, не правда ли, делавар?

— Уа-та-Уа — краснокожая девушка, Зверобой, — возразил индеец. — Подобно молодой горлице, она должна носить свое собственное оперение. Я прошел бы мимо, не узнав ее, если бы она нацепила на себя такую шкуру. Надо одеваться так, чтобы друзья наши не имели нужды спрашивать, как нас зовут. Дикая Роза очень хороша, но эти яркие краски не делают ее более благоуханной.

— Верно, верно, так оно и есть. Когда человек нагибается, чтобы сорвать землянику, он не ожидает, что найдет дыню; а когда он хочет сорвать дыню, то бывает разочарован, если оказывается, что она перезрела, хотя перезрелые дыни часто бывают красивее на вид.

Мужчины начали обсуждать вопрос, стоит ли еще рыться в сундуке Хаттера, когда снова появилась Джудит, одетая в простое холстинковое платье.

— Спасибо, Джудит, — сказал Зверобой, ласково беря ее за руку. — Я знаю, женщине нелегко расстаться с таким богатым нарядом. Но, на мой взгляд, вы теперь красивее, чем если бы у вас на голове была надета корона, а в волосах сверкали драгоценные камни. Все дело теперь в том, нужно ли приподнять эту крышку, чтобы посмотреть, не найдется ли там еще чего-нибудь для выкупа мастера Хаттера. Мы должны себе представить, как бы он поступил на нашем месте.

Джудит была счастлива. Скромная похвала молодого человека произвела на нее гораздо большее впечатление, чем изысканные комплименты ветреных льстецов, которыми она была до сих пор окружена. Искусный и ловкий льстец может иметь успех до тех пор, пока против него не обратят его же собственное оружие. Человек прямой и правдивый нередко может обидеть, высказывая горькую правду, однако тем ценнее и приятнее его одобрение, потому что оно исходит от чистого сердца. Все очень скоро убеждались в искренности простодушного охотника, поэтому его благосклонные слова всегда производили хорошее впечатление. В то же время своей откровенностью и прямотой суждений юноша мог бы нажить себе множество врагов, если бы его характер не возбуждал невольного уважения. Ему нередко приходилось иметь дело с военными и с гражданскими властями, и у всех он в короткое время завоевал безграничное доверие. Джудит тоже дорожила его мнением и была рада, когда он похвалил ее.

— Если мы узнаем, что хранится в этом сундуке, Зверобой, — сказала девушка, немного успокоившись, — легче будет решить, как нам поступать дальше.

— Это довольно разумно, девушка. Рыться в чужих секретах свойственно белым, а не краснокожим.

— Любопытство — чувство естественное и свойственно всем. Когда я жила вблизи форта, то заметила, что большинство тамошних жителей интересуется секретами своих соседей.

— Да, и часто придумывают их, когда не могут доискаться правды. В этом-то и состоит разница между индейским джентльменом и белым джентльменом. Вот, например, Змей поспешил бы отвернуться в сторону, если бы ненароком заглянул в вигвам другого вождя. А в поселениях белых, где все напускают на себя такую важность, поступают совершенно иначе. Уверяю вас, Джудит, Змею никогда не придет в голову, что среди делаваров есть какой-нибудь вождь, стоящий настолько выше его, что имеет смысл утруждать свои мысли и язык, судача о нем и о его поступках, да и вообще о всяких пустяках, которыми интересуется человек, когда у него нет других, более серьезных занятий. Тот, кто так поступает, ничем не отличается от самого обыкновенного негодяя, какой бы щегольской наряд он ни носил и как бы он ни чванился.

— Но это не чужой вигвам, этот сундук принадлежит моему отцу; это его вещи, и мы хотим оказать ему услугу.

— Верно, девушка, верно. Когда все будет у нас перед глазами, мы действительно сможем лучше решить, что надо отдать в виде выкупа и что оставить себе.

Джудит была далеко не так бескорыстна, как старалась это показать. Она помнила, что Хетти уже успела удовлетворить свое любопытство, и поэтому была рада случаю увидеть то, что уже видела ее сестра. Итак, все согласились, что надо продолжать осмотр, и Зверобой приподнял вторую холщовую покрышку.

Когда занавес снова взвился над тайнами сундука, на свет божий прежде всего появилась пара пистолетов, украшенных изящной серебряной насечкой. В городе они, должно быть, стоили недешево, но в лесах редко пользовались оружием такого рода. Только офицеры, приезжавшие из Европы, были до такой степени убеждены в превосходстве лондонских обычаев, что не считали нужным отказываться от них даже на далекой американской окраине.

Что же произошло, когда были найдены эти игрушки, выяснится в следующей главе.

Глава XIII

Из дуба грубый старый стул,

Подсвечник (кто его согнул?),

Кровать давно минувших лет,

Еловый ящик (крышки нет),

Щипцы, скрепленные кой-как,

Без острия тупой тесак,

Тарелка, что видала виды,

Там библии и с ней Овидий.

Свифт, «Опись»

Вынув из сундука пистолеты, Зверобой протянул их делавару и предложил полюбоваться ими.

— Детское ружье, — сказал Змей, улыбаясь и взяв в руки оружие с таким видом, как будто это была игрушка.

— Нет, Змей, эта штучка сделана для мужчины и может повалить великана, если уметь с ней обращаться. Погоди, однако… Белые удивительно беспечно хранят огнестрельное оружие в сундуках и по углам. Дай-ка, я осмотрю их.

Сказав это, Зверобой взял пистолет из рук приятеля и взвел курок. На полке был порох, сплющенный и затвердевший, как шлак, под действием времени и сырости. При помощи шомпола легко было убедиться, что оба пистолета заряжены, хотя, по словам Джудит, они много лет пролежали в сундуке. Это открытие озадачило индейца, который привык ежедневно обновлять затравку своего ружья и тщательно осматривать его.

— Белые люди очень небрежны, — сказал Зверобой, покачивая головой, и чуть ли не каждый месяц в их поселениях кто-нибудь за это расплачивается. Просто удивительно, Джудит, да, просто удивительно! Сплошь да рядом бывает, что хозяин выпалит из ружья в оленя или в другого крупного зверя, порой даже в неприятеля, и из трех выстрелов два раза промахнется. И тот же самый человек, забыв по оплошности, что ружье заряжено, убивает наповал своего ребенка, брата или друга. Ну ладно, мы окажем хозяину услугу, разрядив эти пистолеты. И так как для нас с тобой, Змей, это новинка, давай-ка попробуем руку на какой-нибудь цели. Подсыпь на полку свежего пороху, я сделаю то же самое, и тогда мы посмотрим, кто из нас лучше управляется с пистолетом. Что касается карабина, то этот спор давно между нами решен.

Зверобой от всего сердца рассмеялся над собственным бахвальством, и минуты через две приятели стояли на платформе, выбирая подходящую мишень на палубе ковчега. Подстрекаемая любопытством, Джудит присоединилась к ним.

— Отойдите подальше, девушка, отойдите чуть подальше, — сказал Зверобой, — эти пистолеты уже давно заряжены, и при выстреле может случиться какая-нибудь неприятность.

— Так не стреляйте хоть вы, Зверобой! Отдайте оба пистолета делавару или, еще лучше, разрядите их не стреляя.

— Это будет против обычая, и некоторые люди, пожалуй, скажут, что мы струсили, хотя сам я не разделяю такого глупого мнения. Мы должны выстрелить, Джудит, да, мы должны выстрелить. Хотя предвижу, что никому из нас не придется особенно хвастать своим искусством.

Джудит была очень смелая девушка, она привыкла постоянно иметь дело с огнестрельным оружием и, в отличие от многих женщин, совсем не боялась его. Ей не раз приходилось разряжать винтовку, и при случае она могла даже подстрелить оленя. Итак, она не стала спорить, но отступила немного назад и стала рядом с Зверобоем, оставив индейца одного на краю платформы. Чингачгук несколько раз поднимал пистолет, пробовал навести его обеими руками, принимал одну неуклюжую позу за другой и, наконец, спустил курок, почти не целясь. В результате он не только не попал в полено, служившее мишенью, но даже не задел ковчега. Пуля запрыгала по поверхности воды, словно камень, брошенный человеческой рукой.

— Недурно, Змей, очень недурно, — сказал Зверобой, беззвучно смеясь по своему обыкновению. — Ты попал в озеро; для иных стрелков и это подвиг. Я заранее знал, что так будет, и сказал об этом Джудит. Краснокожие не привыкли к короткоствольному оружию. Ты попал в озеро, и это все же лучше, чем попасть просто в воздух.

Теперь отойди назад — мы посмотрим, чего стоят привычки белых при стрельбе из белого оружия.

Зверобой прицелился быстро и уверенно. Едва только ствол поднялся вровень с мишенью, раздался выстрел.

Но пистолет разорвало, и обломки подстели в разные стороны. Одни упали на кровлю «замка», другие на ковчег и один в воду. Джудит вскрикнула и, когда мужчины с испугом обратились к ней, девушка была бледна как смерть и дрожала всем телом.

— Она ранена, да, Змей, бедная девочка ранена, хотя нельзя было предвидеть, что это может случиться на том месте, где она стояла. Отнесем ее в каюту, постараемся сделать для нее все, что только можно.

Джудит позволила отнести себя в хижину, выпила глоток воды из фляжки, которую поднес ей Зверобой, и, не переставая дрожать, разрыдалась.

— Надо потерпеть, бедная Джудит, да, надо потерпеть, — сказал Зверобой, утешая ее. — Не стану уговаривать вас не плакать: слезы нередко облегчают девичью душу… А куда ее ранило, Змей? Я не вижу крови, не вижу и дыры на платье.

— Я не ранена, Зверобой, — пролепетала девушка сквозь слезы, — я просто испугалась, и больше ничего, уверяю вас. Слава богу, я вижу, что никто не пострадал от этой глупой случайности!

— Это, однако, очень странно! — воскликнул ничего не подозревавший простодушный охотник. — Я думал, Джудит, что такую девушку, как вы, нельзя напугать треском разорвавшегося оружия. Нет, я не считал вас такой трусихой. Хетти, конечно, могла испугаться, но вы слишком умны и рассудительны, чтобы бояться, когда опасность уже миновала… Приятно смотреть на молодых девушек, вождь, но они очень непостоянны в своих чувствах.

Стыд сковал уста Джудит. В ее волнении не было никакого притворства; все объяснилось внезапным непреодолимым испугом, который был непонятен и ей самой, и ее двум товарищам. Однако, отерев слезы, она снова улыбнулась и вскоре уже могла смеяться над собственной глупостью.

— А вы, Зверобой, — наконец удалось произнести ей, — вы и вправду не ранены? Просто чудо: пистолет разорвался у вас в руке, а вы не только остались в живых, но даже ничуть не пострадали.

— Подобные чудеса нередко случаются с теми, кому часто приходится иметь дело со старым оружием. Первое ружье, которое мне дали, сыграло со мной такую же шутку, и, однако, я остался жив, хотя и не настолько невредим, как сегодня. Томас Хаттер потерял один из своих пистолетов. Но произошло это потому, что мы хотели услужить ему, а стало быть, он не вправе жаловаться, теперь подойдите поближе, и давайте посмотрим, что там еще осталось в сундуке.

Джудит тем временем оправилась от своего волнения, снова села на табурет, и осмотр продолжался.

Первым делом из сундука извлекли какую-то вещь, завернутую в сукно. Когда сукно развернули, там оказался один из тех математических приборов, которые в то время были в ходу у моряков. На нем были медные детали и разные украшения.

Зверобой и Чингачгук воскликнули от изумления и восторга, увидев незнакомую им вещь: она была до блеска натерта и вся сверкала. За ней, очевидно, в свое время тщательно ухаживали.

— Такие штуки постоянно носят при себе землемеры, Джудит, — сказал Зверобой, поворачивая блестящую вещицу в руках, — я часто видел их приборы. Надо сказать, что люди они злые и бессердечные; приходя в лес, они пролагают дорогу для опустошений и грабежа. Но ни у кого из них не было такой красивой игрушки. Это, однако, наводит меня на мысль, что Томас Хаттер пришел в здешнюю пустыню с недобрыми намерениями. Не замечали ли вы в вашем отце жадности землемера, девушка?

— Он не землемер, Зверобой, и, конечно, не умеет пользоваться этим прибором, хотя и хранит его у себя.

Неужели вы думаете, что Томас Хаттер когда-нибудь носил этот костюм? Это одежда ему так же не по росту, как этот прибор не по его знаниям.

— Пожалуй, так оно и есть, Змей. Старик неведомо какими путями унаследовал вещи, принадлежавшие кому-то другому. Говорят, что он был моряком, и, без сомнения этот сундук и все, что заключается в нем… А это что такое? Это что-то еще более удивительное, чем медь и черное дерево, из которого сделан прибор!

Зверобой развязал маленький мешочек и начал вынимать оттуда одну за другой шахматные фигурки[32]. Искусно выточенные из слоновой кости, эти фигурки были больше обыкновенных. Каждая по форме соответствовала своему названию: на конях сидели всадники, туры помещались на спинах у слонов, и даже у пешек были человеческие головы и бюсты. Игра была неполная, некоторые фигурки поломались, но все они заботливо хранились в мешочке. Даже Джудит ахнула, увидев эти незнакомые ей предметы, а удивленный и восхищенный Чингачгук совсем позабыл свою индейскую выдержку.

Он поочередно брал в руки каждую фигурку и любовался ею, показывая девушке наиболее поразившие его подробности. Особенно пришлись ему по вкусу слоны. Не переставая повторять «у-у-ух-у-у-ух», он гладил их пальцем по хоботам, ушам и хвостам. Не оставил он без внимания и пешки, вооруженные луками. Эта сцена длилась несколько минут; Джудит и индеец не помнили себя от восторга. Зверобой сидел молчаливый, задумчивый и даже мрачный, хотя глаза его следили за каждым движением молодой девушки и делавара. Ни восклицания удовольствия, ни слова одобрения ни вырвалось из его уст. Наконец товарищи обратили внимание на его молчание, и тогда он заговорил, впервые после того как нашли шахматы.

— Джудит, — спросил он серьезно и встревожено, — беседовал ли когда-нибудь с вами отец о религии?

Девушка густо покраснела. Однако Зверобой уже настолько заразил ее своей любовью к правде, что она, не колеблясь, отвечала ему совершенно искренне и просто:

— Мать говорила о ней часто, отец — никогда. Мать учила нас молитвами нашему долгу, но отец ни до, ни после ее смерти ни разу не говорило нами об этом.

— Так я и думал, так я и думал. Он не признает бога, такого бога, которого подобает чтить человеку. А эти вещицы — идолы.

Джудит вздрогнула и на один миг, кажется, серьезно обиделась. Затем, немного подумав, она рассмеялась:

— И вы думаете, Зверобой, что эти костяные игрушки — боги моего отца? Я слыхала об идолах и знаю, что это такое.

— Это идолы! — убежденно повторил охотник. — Зачем бы ваш отец стал хранить их, если он им не поклоняется?

— Неужели он держал бы своих богов в мешке и запирал бы их в сундук? — возразила девушка. — Нет, нет, Зверобой, мой бедный отец повсюду таскает с собой своего бога, и этот бог его собственная корысть. Фигурки действительно могут быть идолами, я сама так думаю, судя по тому, что я слышала и читала об идолопоклонстве. Но они попали сюда из какой-то далекой страны и достались Томасу Хаттеру, когда он был моряком.

— Я очень рад, право, я очень рад слышать это, Джудит, потому что вряд ли я мог бы заставить себя прийти на помощь белому язычнику. У старика кожа такого же цвета, что и у меня, и я готов помогать ему, но мне не хотелось бы иметь дело с человеком, который отрекся от своей веры… Это животное, как видно, очень нравится тебе, Змей, хотя оно всего-навсего идол…

— Это слон, — перебила его Джудит. — Я часто видела в гарнизонах картинки, изображавшие этих животных, а у матери была книжка, в которой рассказывалось о них. Отец сжег эту книгу вместе с другими книгами: он говорил, что матушка слишком любила читать. Это случилось незадолго до того, как мать умерла, и я иногда думаю, что эта потеря ускорила ее кончину.

— Ну, слон или не слон, во всяком случае это идол, — возразил охотник, — и не подобает христианину держать его у себя.

— Хорошо для ирокеза, — сказал Чингачгук, неохотно возвращая слона, которого его друг положил обратно в мешочек. — За этого зверя можно купить целое племя, можно купить даже делаваров.

— Пожалуй, ты прав. Это понятно всякому, кто знает натуру индейцев, — ответил Зверобой. — Но человек, сбывающий фальшивую монету, поступает так же дурно, как тот, кто ее делает. Знаешь ли ты хоть одного честного индейца, который не погнушался бы продать шкуру енота, уверяя, что это настоящая куница, или выдать норку за бобра? Я знаю, что несколько штук этих идолов, быть может даже один только слон, дадут нам возможность выкупить Томаса Хаттера на волю. Но совесть не позволяет пускать по рукам такие худые деньги. Я думаю, ни одно индейское племя не предается настоящему идолопоклонству, но некоторые из них так близки к этому, что белые люди обязаны как можно старательнее оберегать их от искушения.

— Но, Зверобой, быть может, эти костяные фигурки совсем не идолы! — воскликнула Джудит. — Теперь я вспоминаю, что видела у офицеров в гарнизоне игру в гуси и лисицу, немного похожую на эту… А вот еще что-то твердое, завернутое в сукно и, вероятно, имеющее отношение к вашим идолам.

Зверобой взял пакет из рук девушки и, развернув его, достал большую шахматную доску с квадратами из слоновой кости и черного дерева. Подробно обсудив все это, охотник, хотя и с некоторыми колебаниями, присоединился наконец к мнению Джудит и призвал, что мнимые идолы, быть может, не что иное, как изящно выточенные фигурки из какой-то неведомой игры.

У Джудит хватило достаточно такта, чтобы не злоупотреблять своей победой, и она больше ни единым словом не упомянула о забавной ошибке своего друга.

Догадка о назначении диковинных маленьких фигурок решила вопрос о выкупе. Зная слабости и вкусы индейцев, нельзя было сомневаться, что в первую очередь слоны возбудят их алчность. К счастью, налицо оказались все четыре туры, и потому решено было предложить сначала их в качестве выкупа. Остальные фигурки вместе с другими вещами, хранившимися в сундуке, поспешили убрать с глаз долой, с тем чтобы обратиться к ним лишь в случае крайности. Все в сундуке привели в порядок, и, если бы Хаттер снова вернулся в «замок», он вряд ли догадался бы, что чья-то посторонняя рука прикасалась к его заветному сокровищу. Разорвавшийся пистолет мог разоблачить тайну, но его все-таки положили на место рядом с уцелевшим пистолетом, а шесть пакетов, лежавших на самом дне сундука, так и не развернули. Когда со всем этим было покончено, крышку опустили, повесили на место замки и заперли их на ключ. Потом ключ положил обратно в холщовый мешок. За разговорами и за укладкой вещей прошло больше часа. Зверобой первый заметил, как много времени потрачено понапрасну, и сказал товарищам, что надо скорее приступить к выполнению намеченного плана. Чингачгук остался в спальне Хаттера, куда поставили слонов. Делавару хотелось полюбоваться этими удивительными и неизвестными ему животными; кроме того, может быть, он инстинктивно чувствовал, что его присутствие не особенно желательно белым друзьям и что они предпочитают остаться наедине.

— Ну, Джудит, — сказал Зверобой после разговора, продолжавшегося гораздо дольше, чем он сам предполагал, — очень приятно болтать с вами и обсуждать все эти вопросы, но долг призывает нас в другое место. В это время Непоседа и ваш отец, не говоря уже о Хетти…

Слова замерли у него на губах, потому что в этот самый миг на платформе послышались легкие шаги, чья-то фигура заслонила свет, падавший сквозь дверь, и перед ними появилась Хетти собственной персоной. У Зверобоя вырвалось тихое восклицание, а Джудит вскрикнула, когда рядом с сестрой внезапно вырос индейский юноша лет пятнадцати — семнадцати. Оба они были обуты в мокасины и ступали почти бесшумно. Несмотря на внезапность их появления, Зверобой не растерялся. Прежде всего он быстро произнес несколько слов на делаварском наречии, посоветовав приятелю до поры до времени не покидать заднюю комнату. Затем он подошел к двери, чтобы удостовериться, как велика опасность. Однако снаружи не было ни души. Взглянув на крайне простое приспособление, несколько напоминающее плот и колыхавшееся на воде рядом с ковчегом, Зверобой тотчас же смекнул, каким способом Хетти добралась до «замка». Два высохших сосновых ствола были скреплены шипами и лыком, а сверху на них поместили маленькую платформу, сплетенную из ветвей речного орешника. Хетти посадили на кучку бревен, и юный ирокез, работая веслом, пригнал к «замку» этот примитивный, медленно двигающийся, но надежный плот. Внимательно осмотрев его и убедившись, что поблизости нет еще других индейцев, Зверобой покачал головой и, по своему обыкновению, пробормотал сквозь зубы:

— Вот что значит рыться в чужом сундуке! Если бы мы были начеку, то не дождались бы такого сюрприза. На примере этого мальца мы видим, что может произойти, когда за дело возьмутся старые воины. Однако перед нами теперь открытый путь для переговоров, и я хочу послушать, что скажет Хетти.

Оправившись от изумления и страха, Джудит с искренней радостью приветствовала сестру. Прижимая Хетти к груди, она целовала ее, как в те дни, когда обе были еще детьми. Хетти была спокойна, так как в том, что случилось, для нее не было ничего неожиданного. По приглашению сестры она села на табурет и стала рассказывать о своих приключениях. Едва успела она начать свою повесть, как Зверобой вернулся и тоже стал внимательно слушать ее. Молодой ирокез стоял у дверей, относясь ко всему происходящему с совершеннейшим равнодушием.

В рассказе девушки, до того момента, когда мы покинули лагерь после ее беседы с вождями, для нас нет ничего нового. Продолжение этой истории надо передать ее собственными словами.

— Когда я прочитала вождям несколько мест из библии, Джудит, ты не заметила бы в них никакой перемены, — сказала она, — но зерно было брошено, оно дало всходы… Я недолго побыла с отцом и Непоседой, а потом пошла завтракать с Уа-та-Уа. Когда мы поели, вожди подошли к нам, и тут мы увидели плоды посева. Они сказали, что все прочитанное мной по книге — правда, и велели вернуться обратно и повторить то же самое великому воину, который убил одного из их храбрецов, а также передать вам, что они очень рады побывать у нас в замке и послушать, как я опять стану читать им эту священную книгу. Но вы должны дать им несколько пирог, чтобы они могли доставить сюда отца и Гарри, а также своих женщин. И тогда все мы будем сидеть здесь на платформе перед замком и слушать гимны бледнолицему Маниту. А теперь, Джудит, скажи, слыхала ли ты о каком-нибудь другом событии, которое бы так ясно доказывало могущество библии?

— В самом деле, это было бы настоящим чудом, Хетти! Но все это лишь хитрость и коварство. Они стараются взять нас обманом, так как не могут взять силой.

— Ты сомневаешься в могуществе библии, сестра, если судишь о дикарях так жестоко.

— Я не сомневаюсь в могуществе библии, бедная Хетти, но сильно сомневаюсь в честности индейцев, и особенно ирокезов… Что вы скажете об этом предложении, Зверобой?

— Сперва дайте мне поговорить немножко с Хетти, — ответил охотник. — Мне хочется знать, был этот плот уже готов, когда вы завтракали, девушка, или вам пришлось идти пешком по берегу до места, находящегося прямо против нас?

— О нет, Зверобой! Плот был уже готов и покачивался на воде. Разве это не чудо, Джудит?

— Да, да, индейское чудо, — подхватил охотник. — Они мастера на такого рода чудеса. Стало быть, плот был уже совсем готов и только дожидался на воде своей поклажи?

— Все было так, как вы говорите. Плот находился вблизи лагеря, индейцы посадили меня на него, там были лыковые веревки, и воины доволокли плот до места напротив замка, а затем велели этому юноше перевезти меня.

— Стало быть, весь лес полон бродяг, поджидающих, чем кончится это чудо. Теперь понятно, в чем дело, Джудит. Прежде всего я постараюсь отделаться от этого молодого канадского кровопийцы, а потом мы обсудим, как нам быть. Вам и Хетти придется уйти отсюда, но сперва принесите мне слонов, которыми любуется Змей; ведь этого прыгуна нельзя оставить одного ни на минуту, иначе он возьмет у нас взаймы пирогу, не спрашивая дозволения.

Джудит принесла шахматные фигурки и вместе с сестрой удалилась к себе в комнату. Зверобой знал с грехом пополам большинство индейских наречий этого края и довольно бегло говорил по-ирокезски. Кивнув головой юноше, он предложил ему сесть на сундук и затем внезапно поставил перед ним двух слонов. До этого мгновения молодой дикарь оставался безучастен. Почти все вещи в ковчеге были для него совершенно в новинку, но он с философским глубокомыслием сохранял полнейшее самообладание. Правда, Зверобой подметил, что черные глаза ирокеза впились в оборонительные приспособления и в оружие, но с таким невинным видом, с такой небрежной, скучающей повадкой, что лишь человек, прошедший такую же школу, мог бы кое о чем догадаться.

Однако когда взор дикаря упал на игрушки из слоновой кости и он увидел изображения каких-то неведомых, чудесных зверей, удивление и восхищение овладели им.

Молодой ирокез испустил крик восторга, но тотчас же спохватился, как человек, совершивший что-то очень неприличное. Он не сводил глаз со слонов и после короткого колебания решился даже потрогать одного из них. Зверобой не прерывал его в течение добрых десяти минут, зная, что парень так внимательно рассматривает эти диковины потому, что хочет точно и подробно рассказать о них своим вождям. Наконец, решив, что времени прошло вполне достаточно и желаемый эффект достигнут, охотник положил палец на голое колено юноши и привлек к себе его внимание.

— Слушай, — сказал он. — Мне нужно поговорить с моим юным другом из Канады. Пусть он забудет на минуту об этой удивительной штуке.

— А где другой бледнолицый брат? — спросил мальчик, оглядываясь по сторонам и невольно высказывая мысль, которая была у него на уме до того, как он увидел шахматные фигурки.

— Он спит или собирается уснуть; во всяком случае, он в комнате, где обыкновенно спят мужчины, — отвечал Зверобой. — А откуда мой юный друг знает, что здесь есть другой бледнолицый?

— Я видел его с берега. У ирокезов острые глаза — видят сквозь облака, видят дно великого источника.

— Ладно, ирокез пришел сюда. Двое бледнолицых находятся в плену в лагере твоих отцов, мальчик.

Юноша равнодушно кивнул головой, но спустя минуту расхохотался, как будто его восхитила мысль о ловкости людей его племени.

— Можешь ли ты рассказать мне, мальчик, что собираются делать ваши вожди со своими пленниками? Или они еще сами этого не решили?

Индеец взглянул на охотника с некоторым изумлением, а потом хладнокровно приложил указательный палец к голове чуть-чуть повыше левого уха и очертил круг вокруг своей макушки с точностью и быстротой, говорившей о том, как он хорошо изучил это совсем особое искусство своего народа.

— Когда? — спросил Зверобой, у которого судорожно сжалось горло при виде такого равнодушия к человеческой жизни. — А почему бы вам не отвести их с собой в ваши вигвамы?

— Дорога длинна и полна бледнолицых. Вигвамы полны, а скальпы дороги. Мало скальпов, дают за них много золота.

— Ладно, все понятно, да, совершенно понятно. Яснее нельзя высказаться. Теперь ты знаешь, парень, что старший из ваших пленников приходится отцом двум девушкам, которые здесь живут, а младший — жених одной из них. Девушки, естественно, хотят спасти скальпы своих близких людей и в качестве выкупа дают двух костяных зверей по одному за каждый скальп. Ступай обратно, скажи об этом твоим вождям и принести мне их ответ до захода солнца.