Дневники Джинна. Часть 1 Тигрис Кира
– Александра Ведеркина? – спросила полненькая старушка в очках, облаченная в синее бархатное платье с длинной юбкой, – напоминаю, что завтра в два часа дня в твоем лицее состоится концерт и собрание. А послезавтра придете на литературу.
– О, нет! – вырвалось у меня, ее остренькие карие глазки недовольно блеснули за толстыми линзами, – в смысле, концерт это куда ни шло, а вот эту литературу терпеть не могу. Какая-нибудь зубрила пытать будет, что за лето прочитали.
– А вот и нет, – ответила старушка, пучок седых волос на ее голове от возмущения съехал в сторону, – будем писать о том, как лето провели, Ведеркина. И ни с зубрилой, а со мной – Профессором Рифмой.
– Ой, простите, Профессор! – промямлила я, тряся головой, недоумевая, почему эта Рифма, согласно своему имени, не говорит со мной стихами, – что вы тут делаете?
– Пью чай с твоими конфетами! – нисколько не смутилась старушка, – я школьный домовой. Уже вторую сотню лет преподаю в лицее литературу, с тех самых пор, когда он еще был гимназией. Я лично знакома почти со всеми авторами, что входят в школьную программу.
– Это же очевидно, Алиса, – добавил седой старичок, облаченный в белый медицинский халат и шапку, – я домовой центральной больницы. Той самой, где сегодня у твоей мамы сбежал пациент. Весьма странно: ни один прибор не зафиксировал смерть. Эти люди так халатно относятся к своему здоровью!
– Простите, но я бы тоже сбежала, нечаянно увидев вас, – пробормотала я, краснея, – приняла бы за глюки на последней стадии горячки!
На моем чердаке было не менее десяти домовых из различных городских учреждений: детского садика, торгового центра, главного банка, кинотеатра и даже зоопарка. Последний притащил с собой дрессированных енотов. Он не раз спасал всяких невезучих троллей и оборотней, принимаемых людьми за зверей и насильно посаженных в клетки.
– Эх, были времена, когда нас уважали и ценили, – тихо пропел насквозь седой старик с сухим морщинистым лицом и бледно-голубыми слезящимися глазами, – нас любили, как собственных детей и боялись обидеть, как родителей.
– И не травили козьим пометом! – угадайте, кто это добавил.
– Мой первый хозяин, великий граф, большой человек, – мутные глаза старика, вдруг, стали ясными и яркими, рассказчик словно видел, о чем говорил, будто этот граф вот-вот залезет в окно, – он назвал меня Хоспиум, что значит – хозяин! Я до сих пор исправно полирую мебель в Замке Пьяного Тролля и гоняю крыс. Но только и слышу от новых владельцев «Сгинь нечистая!», «Убирайся, чухломордый!», «Рекс, фас эту шушеру!». Одни зовут полицию, другие сразу валятся в обморок.
– Позвольте мне объяснить, – начала я, и тут же мои слова обрели яркость, а фразы смысл, – люди не ценят и бояться услуг, за которые они не заплатили. Думают, что все равно придется платить. У нас такой закон: либо домовых видят все, либо никто. Все исключения считаются бесповоротно спятившими, либо весьма недалекими, раз решили об этом рассказать.
Естественно, что меня смело можно было считать самой сумасшедшей. Я не только видела веселую компанию домовых на собственном чердаке, но еще и пару часов с ними болтала, частично находясь на лестнице. Этой ночью я получила самые неожиданные ответы на вопросы, которые даже и не думала задавать. И не только про человечков на моем чердаке.
– Домовые ходят без шума, едят сколько хотят, а продукты не убавляются! Они едят, не пачкая посуду, и носят в кармане фартука ключ от всех дверей!
А если покороче, то на Земле, прямо под носом у людей существуют тысячи волшебных народов, надежно скрытых магией от человеческих глаз. Они называют себя эльвиры: небесные, земные, морские, пещерные и тому подобное. Конечно, для людей гораздо привычнее звучат эльфы, орки, тролли, гоблины. Их невидимый мир зовется Магиверией и живет по своим необъяснимым законам и правилам, надежно спрятанный от людских глаз простейшей магией. Люди не видят то, во что не верят. А не верят, потому что не могут увидеть. Сколько бы сказок не читали на ночь! Просто и гениально!
Самой сильной магией обладают небесные эльвиры, или нэльвиры. Эти маленькие светящиеся духи живут прямо над облаками и берут энергию из снов и желаний людей. Они сотканы из чистой энергии и могут вселяться в предметы и живые создания. Светлые нэльвиры могут жить только в лучах солнца и сами излучают свет, темные же поглощают любое излучение и живут только в ночи. Белый замок светлых духов на громадном облаке неустанно летит за солнцем, а черный на огромной туче – за луной.
Светлые нэльвиры способны осуществить любую подслушанную мечту, нисколько не задумываясь о дальнейших последствиях. Люди зовут их джиннами, любят сказки с их участием, по которым снимают отличные мультики. А темные исполняют страхи и питаются фобиями, по их вине сбываются ночные кошмары и худшие пророчества.
Но эта история началась среди людей, в самый расцвет великой Римской империи. Ее солдаты сожгли очередную деревню, а всех, кто остался жив, увели в рабство. Однако одной крестьянской девочке по имени Диодора удалось спастись: в самый последний момент она прыгнула в колодец и… угодила прямо в чан крепчайшего любовного зелья, которое там нелегально варили гоблины. На пальце у Диодоры было дешевое кольцо от матери, а в руках – старый отцовский нож. После купания в волшебном зелье девочка превратилась в прекрасную девушку, вечно молодую и бессмертную. Ее красота обжигала глаза, а улыбка и взгляд сводили с ума. Однако у зелья был и побочный эффект: любовь навсегда покинула холодное сердце красавицы, сделав ее жестокой и бездушной. Со временем Диодора в совершенстве овладела магией, особенно темной гоблинской, и стала самой великой и могущественной Магиршей в истории Земли. Ее кольцо и нож тоже сильно изменились и стали обладать огромной магической силой. Она назвала их Тэорис (кольцо власти) и Гладимор (меч смерти). Раны, нанесенные ножом, перестали заживать, а лезвие впитывало кровь, как губка.
– Неужели, после купания у Диодоры не осталось уязвимого места? – перебила я, – как у Ахиллеса пята? Ну то, что не намокло в любовном напитке?
– Этого не знает даже сама Магирша! – следовал ответ домовых.
Холодная красавица жестоко отомстила людям за свою родную деревню, уничтожив всех солдат и генералов, что лишили ее детства. Вскоре пал и сам великий Рим. Желая безграничной власти и могущества, а может быть просто от скуки, Диодора обманом заточила в свое кольцо нэльвирского принца Соломакса, сделав его джинном – вечным рабом чужих желаний. Однако она сильно недооценила магию нэльвиров и так и не попробовала силу кольца. Никто не знает, что именно случилось за облаками, но о Диодоре никто не слышал вот уже несколько сотен лет. Ее кольцо и нож были потеряны на Земле, а путь в Магиверию навсегда закрылся для человечества.
– Весь мусор к нам! Это же самое худшее! Оставить эти Гладимор и Тэорис у людей! – возмущалась я беспечности нэльвиров, – нож, наверное, уже десять раз нашли и давно режут колбасу! Да и кольцо тоже!
– Колбасу? – озадаченно переглядывались домовые, – кольцо надежно спрятано от жадных рук, а клинок от свежей крови!
Я широко зевнула, считая, сколько часов мне осталось спать. Лишь одно знакомое имя, словно надоедливая пчела, вертелось в моих мыслях – Соломакс. Где я могла его слышать? Вряд ли сегодняшний полуобморочный Макс был похож на нэльвирского принца, но я решила попытать удачу.
– Уважаемые домовые! – уверенно начала я, все тут же притихли, – кто проживает у Макса? Голубоглазого с длинными волосами по плечи.
Какой позор! Я даже не знаю фамилию человека, спасшего жизнь моего младшего брата. Не считая аварии, про которую я успела удачно забыть к этому моменту.
– У вас же есть постоянное место жительства? – сердилась я в ответ на тишину, со всех сторон полетели тапочки, – ай, ладно! Ладно! Кто-нибудь знает, Ник вернулся домой?
– Никита? – переспросил меня седой старичок с надписью «Морской проезд 17», в огромный карман своего фартука он прятал домашние рассыпчатые вафли – вероятно, как раз для Ника, – конечно, вернулся! Дрыхнет, проказник!
Я облегченно вздохнула, искренне надеясь, что домовой Макса, возможно, просто проспал сегодняшнюю вечеринку в тапочках.
– Давным-давно люди верили в чудеса настолько сильно, так искренне, что могли всех нас видеть, – продолжал беседовать сам с собой Хоспиум, не желая возвращаться из прошлого, – но теперь волшебный мир Магиверии навсегда закрыт от человека. На Земле не осталось ни одного волшебника.
– Как нет? – удивилась я и выпорола откровенную чушь, – а Гарри Поттер?
– Кто?! – домовые быстро переглянулись друг с другом, я снова покраснела, тут же раздумав упоминать Бабу-Ягу и Кощея Бессмертного.
– Это хорошо, что люди пока еще читают сказки, – нараспев продолжал старик, – если в мире нет волшебников, это не значит, что нет чудес.
– А куда конкретно делись все волшебники? – обратилась я к растерянному старику, – и почему это, вдруг, я вас вижу?
– Потому что пока не ослепла, это же логично! – возмутилась Всегота, ей было явно стыдно за свою магически необразованную хозяйку.
Хоспиум ответил не сразу, точнее сказать, он полностью проигнорировал первый вопрос, зато дал вполне убедительный ответ на второй.
– На тебе, Алиса, волшебный предмет, невидимый мост в наш мир, ключ от Магиверии, – спокойно ответил он, нисколько не устав от моих вопросов, – этот проводник стирает грань между реальным и магическим мирами. С его помощью ты видишь то, во что не веришь, и можешь понимать язык зверей и птиц.
Пожалуй, если у меня и есть что-то необычное, то только это сегодняшнее кольцо, что подарил босоногий мальчишка с шоколадными глазами. Но в данный момент оно находилось по ту сторону этой узкой круглой двери.
Если это, действительно, то самое кольцо с нэльвийским принцем Соломаксом, то где, стесняюсь спросить, мой личный джинн? Я, несомненно, узнаю его, особенно, когда он соизволит исполнять мои желания.
–Уважаемая Ведеркина! Ты погнула мое кольцо! – басил в моей голове огромный синий джинн из диснеевского мультика, – загадывай свои три желания, пока я не пожаловался твоим родителям!
И тут, конечно же, я заставлю его убраться в комнате, помыть посуду и ходить за меня в школу.
Похоже, Ник догадывался, что кольцо волшебное, но все-таки оставил его мне. Я вспомнила надпись на створке ракушки «С Днем Рождения, Никита», русалок и орка с ручным хамоватым хорьком.
Я вскрикнула от неожиданности: в коридоре кто-то щекотал мои пятки, звонко чихая от поднимавшейся пыли. Не понимая, что происходит, я визжала и ругалась, корчась в дверном проеме. Домовые, сомневаясь в моем психическом здоровье, в панике попрятались под столы. Наконец, обезумев от щекотки, я рванулась вперед, выскользнув из пресловутого дверного отверстия. С грохотом и воплями, я повалила пару столов, сбила несколько домовых и врезалась лбом в круглое чердачное окно. Оно со скрипом распахнулось, в комнату ворвался легкий ветерок. На ночном небе, черном, как смоль, не было ни одной звезды, а луна по-прежнему висела над городом кроваво-красным блином.
– Какой болван меня щекотал?! – кричала я, задыхаясь от смеха и наставляя на открытую дверь свой единственный тапок, словно пистолет, – я чуть не устроила здесь туалет!
В круглом проеме появилась маленькая белобрысая девочка в легком голубом платьице и белом фартуке с вышитой надписью «Мироморский лицей №5». В крохотных ручонках она сжимала мой второй тапок и миниатюрный пылесос, в котором что-то звенело. Я мигом кинулась к своей левой ноге, точнее – к маленькому серебряному колечку на ее мизинце. Опасаясь за его сохранность, я незаметно переодела его на руку.
– И вовсе не болван, а дезинфекция! – возмутилась она, отдавая мне тапок, но тут же замерла, как вкопанная, уставившись на ярко-красную луну за окном.
– Что происходит? – спросила я перепуганных домовых, – я все-таки выбила окно лбом?
– Красная луна, – ответил домовой-доктор, как самый опытный и смелый, – это значит, что сейчас решается судьба человека. Мальчишка уже не жив, но еще не мертв. Он бродит призраком среди живых. Такое бывает, если в дело вмешивается сильная магия. Очень вредно для здоровья!
– Призрак? – недоумевала я, подходя к окну, – какой еще призрак?
– Мальчик твоего возраста, единственный сын Черной графини. Она до сих пор верит, что он жив. Тот самый трудный пациент, что пропал сегодня из центрального госпиталя.
– В смену моей мамы?! – переспросила я, наконец-то все становилось на свои места, – так, значит, он стал призраком и теперь ему никак нельзя помочь?
Все покачали головами, я нервно теребила в руках тапок, прикусив нижнюю губу.
– Если его сердце еще бьется, то можно, – грустно ответил Хоспиум, вспомнив, что диалог закончился на домовых, – мертвых не могут воскресить даже джинны.
– Могучий хрюнопень! Сейчас я вам повоскрешаю! – раздался знакомый ворчливый голос, одна за другой из кармана дедушки Зака посыпались вафли – кто-то усердно выпихивал их обратно, – вы еще чаю сюда залейте, тапки с ушами!
Все мигом забыли о красной луне и о несчастном мальчике-призраке. Из кармана домового показалась помятая мордочка с полузакрытыми заспанными глазами. Роки был явно не в восторге от вечеринок в тапочках. Вскоре я поняла, у кого Никитка пополняет свой словарный запас.
– О, рыжая к столу ползет! Охмурила нашего Ника, выдра пучеглазая, и воображает! – вопил зверек, заметив мое личное присутствие, – ну-ка живо спать! Сейчас позову мою знакомую Зубную фею – выставит всем зубы!
С этими словами, он нырнул в карман дедушки Зака. Без сомнения, это было самое «чудесное» магическое существо за сегодняшний вечер.
А я-то думала, Роки – белый и пушистый хомячок-переросток, приучен к лотку, подает лапу и приносит по утрам тапочки. А этот «хорек», очевидно, живет по принципу «хамить надоело спать», расставляя запятую в разных местах.
Я сделала вид, будто ничего не произошло, словно меня каждый день кто-то так оскорбляет. Великодушно его простила – а то, вдруг, хуже будет.
– И как это понимать? – промямлила я как можно тише – не хотелось его возвращения.
– Нечисть блохастая! – ответила Всегота, – прямо с грязным хвостом по чистым скатертям! Выпороть бы этого крыса! Будь я в твоих тапках, Зак, я б…
– Это всего лишь маленький скравин Чирока, – спокойно ответил дедушка, будто только что показал всем ручного хомячка, – он что-то не в духе.
– Сра…что? – я присоединилась к беседе, гадая, скольких Роки уже успел перекусать.
– Скравин, – повторил домовой, его морщинистое лицо было темным от загара, а улыбка такой же простой и широкой, как у Никитки, – что-то вроде домашних котов, но хитрые, как лисы, мудрые, как совы и преданные, как псы. Жаль, что это не про нашего Чироку. Он случайно оказался среди людей. Скравины живут в пещерах вместе с орками, остальные для них слишком «нежные» и «нервные». При рождении каждый орк получает своего скравина. Его нельзя дарить, продавать, колотить, терять или съедать. Мохнатые пройдохи умеют не только говорить, но и думать.
– Э… очень хорошо, – промямлила я, не видя ничего хорошего. Почему-то вспомнился вчерашний орк в тигровой шкуре со своим ручным кривоносым хорьком. Мы поспешили закончить тему, боясь, что Чирока может снова проснуться.
Глава 10. Пернатый переполох
долгая ночь с 30 на 31 августа
Вдруг, пылесос, который девочка-чистюля гордо поставила прямо на стол, громко чихнул, затем кашлянул и выплюнул прямо на скатерть крохотного, едва ли больше ладони, человечка. За его спиной тут же распрямились тонкие пестрые, как у бабочки, крылья.
– Смотри, что пылесосишь, Хлорка, – возмущенно зазвенел он, вертя своей кудрявой головой, из-под синих локонов торчали заостренные ушки, – сколько раз повторять: не пылесосить розы! Я только-только закрыл бутоны на ночь и уложил спать всех бабочек, пьяных от зари. Кстати, посмотри, нет ли в твоем хламососе эльфов Вилля и Энэль?!
Крохотный мальчонка принялся быстро разглаживать одежку, сотканную из листьев и лепестков цветов. Пока домовиха Хлорка шумно рылась в своем пылесосе, эльф, кряхтя и качаясь, проследовал к корзинке с печеньем. Тут он заметил мое присутствие и чуть не упал в обморок.
– В вашем логове человек! Огромный! Толстый! – отчаянно закричал он, словно я являлась живым представителем юрского периода, его голос звенел, отражаясь от всего подряд, – человек нас видит!
– Я тоже вижу, как ты воруешь угощение, Дилль! – подскочила к нему Всегота, проворно выхватила печенье и отправила обратно в вазу, – полнолуние не значит полоумие!
С этими словами все уставились в раскрытое окно. Никто не заметил, как луна снова стала серебряной, даже звезды, все до одной, вернулись.
Хлорка с виноватым видом вытряхнула из своего пылесоса пару помятых эльфов, тоже одетых по последней цветочной моде. Девочка с лиловыми волосами и белобрысый мальчишка тут же присоединились к панике, оба зеленоглазые с заостренными ушками.
– Отставить тревогу, мелюзга! – громко пробасил домовой Тихо, – она своя! Не блохастая! Дрессированная! По углам не гадит! Не кусается! И мелких не ест!
– Хорош орать-то! Бей тонкокрылых! – снова проснулся Роки, хлопая сощуренными глазами, забавно было слышать эти фразы от такой милой мордашки, – кыш, насекомые! Тащите мне пыльцу!
– Роки, скушай блинчик! – не выдержал дедушка Зак, – то, что ты однажды заснул на ночном карнавале в эльфятнике, а проснулся с усами в виде косичек, ромашками в ушах и клумбой, привязанной к хвосту…
– Я ем мясо, старый гоблин! – ворчал скравин, сердито щелкая зубами, – или безмозглых эльфов! Дайте мне мухобойку!
Не желая дослушивать оскорбления, я подползла на четвереньках, из-за низкого потолка, к круглому окошку. Всего один взгляд на улицу, и моя челюсть упала на подоконник. В траве, в цветах, в кустах и на деревьях – везде копошились разноцветные живые создания, дети полной луны, у которых был очень сбит режим сна. Одни летали разноцветными стайками, другие пели и плясали, где только было можно и нельзя. Третьи сидели на раскрывшихся цветах и болтали: кто о жизни, а кто ногами, наполняя воздух звоном сотней крохотных колокольчиков, руганью, визгами и писками. В Замке Пьяного Тролля теперь светились все окна, причем разным цветом. Видимо, там тоже была вечеринка. На соседних холмах сверкал, как новогодняя елка, сосновый лес, дорога пылала тысячами бегущих огней.
По тропинке среди кустов роз шла целая процессия, к счастью, не похоронная. На крохотном троне, состоящем из цветов и листьев, эльфы несли свою королеву с нежно-голубыми крыльями.
– Бездельники! Лодыри! А зимой будут клянчить варенье! – проворчал один из домовых, высовываясь в окно и приветствуя королеву сжатым кулаком, – развели тут царство! Только у домовых в Магиверии демократия!
Дальше произошло нечто невероятное и до ужаса возмутительное. Роки, крутясь и вихляясь в охапке домового, потянулся к груде свернутых блинов со сметаной. Лапа нечаянно зацепила самый верхний и толстый из них, да так сильно, что тот полетел прямо в мою сторону. Я в силу полной неповоротливости, отсутствия координации и заторможенной реакции вместо того, чтобы поймать блин, направила его прямо в раскрытое окно.
– Совсем сдурела? – взорвался скравин и бросился по столу на подоконник, – всю провизию раскидала! Дурында!
Увидев парящий в воздухе блин, танцующие эльфы бросились врассыпную, забыв вынести с линии огня свою вопящую королеву. Блин звучно шмякнулся сметаной вниз прямо на трон Цветочного Величества. Кажется, одной принцессой стало меньше.
– Ой, горе-то какое! – запричитала Всегота, – столько сметаны зря пропало!
– Ужас! – вскрикнула я, порываясь броситься вслед за блином, – она жива?
– Жива! Поди, уж всю мою сметану с той стороны слизала! – вопил Роки, прыгая по подоконнику, – чайку ей туда плесни! И колбаски!
Десяток эльфов, переживая порядочный стресс, наконец, подняли блин в воздух и, перевернув, положили рядом с взбешенной королевой. Крылатые верноподданные, возмущенно перезваниваясь, поволокли ее купаться вместе с троном в ближайшую лужу. Учуяв запах свежей сметаны, из травы выпрыгнул предовольный Тихонтий и, причмокивая, принялся убирать следы преступления.
Я осталась очень рада за кота, сконцентрировавшись на дальнем конце палисадника. Там десяток эльфов вскрыли старую папину газонокосилку и что-то усиленно обматывали внутри нее травой, запихивая между винтиками цветы. Я попыталась возмутиться порче имущества на территории частной собственности, но меня моментально убедили, что это мы въехали в чужой дом и пытаемся скосить чужие розы.
Несколько пушистых троллей с визгами раскачивались на соседской спутниковой антенне. Остальные хвостатые и ушастые скатывались вниз по водосточной трубе. Где-то с хрустом грызли забор и швырялись каштанами. Какие-то кикиморы сидели на почтовом скворечнике и читали друг другу вслух старые письма. В помойке что-то копошилось, вопило и возмущалось, что выбросили так мало хорошего. В довершение картины из соседского гаража валил густой зеленый дым, и раздавались хлопки.
Рядом с домом, почти под окнами моей комнаты рос старый каштан. Сейчас он был гораздо выше, чем сегодняшним утром, ствол стал толще, а крона раскидистей. Она бесконечно тянулась к звездам, упираясь вершиной прямо в небо, и скрывалась где-то высоко за легкой дымкой облаков. Если бесконечно взбираться по каштану, то можно добраться до небес, а если нечаянно упасть, то можно попасть туда быстрее. Каждая веточка этого огромного могучего дерева, казалось, жила своей жизнью. Я разглядела копошившихся жителей, окна отдельных домиков, выстроившихся в целые улицы прямо на раскидистых ветвях. Ниже, в центре векового ствола зияло огромное черное дупло, слегка расширенное к низу. Оттуда на меня смотрела пара горящих зеленых глаз, ярких и абсолютно немигающих.
Еще ниже, среди огромных кривых корней приветливо светились несколько окошек странной призматической формы, за легкими занавесками мелькали тени. Как выяснилось, там проживало многодетное семейство каштановых троллей, которых по незнанию я спутала с крысами. Эти существа были чем-то средним между ежом и человеком, в одежке из старого соседского тряпья и нагло ворующие картошку из ближайших подвалов.
– Алиса! Живо в кровать! – возмутилась Всегота, потянув меня внутрь за шкирку, – пока не свалилась вниз, или еще хуже – тебя кто-нибудь не заметил!
Ответить я так и не успела: прямо к окну с раскидистого каштана слетела небольшая стая птиц. Едва я принялась их считать, как они уже расселись на подоконнике, а кое-кто раскачивался на круглой раме. Это были очередные волшебные человечки. Судя по оперению, загнутым, словно клювы, носам и когтистым лапам вместо ног, это были птицы. Этот вечер, кажется, обещал закончиться не раньше, чем утром.
Итак, передо мной сидели, если не вдаваться в подробности – синица, голубь с золотым хохолком на голове, три воробья, стриж, скворец, почти заснувший жаворонок и, если мне не изменяло зрение, настоящий волнистый зеленый попугай.
Вперед смело выпрыгнул Синица и, отвесив мне низкий поклон, звонко, по-птичьи, заговорил:
– Передайте своему вождю, что Его Высокое Пернатое Высочество, Великий Правитель древесных эльвиров, король Каштановой Кроны…
– Кыш отсюда! – замахала руками Всегота, – ребенку спать пора, а он перьями машет, хвост распустил! Марш в гнездо!
Птицы недовольно захлопали круглыми глазами.
– Опять за печеньем? – возмутилась Всегота, жаворонок сонно уткнулся клювом в подоконник, – на вас и так три килограмма ушло. Худеть надо. И не царапай мне краску!
– Я являюсь первым представителем вождя, – замялась я, краснея, – по совместительству его дочерью. Если вы его сейчас разбудите, то он снесет с корнем ваш каштан!
Последние слова, очевидно, явились весьма убедительными: все, как один, птицы мгновенно отвесили мне по второму поклону.
– О, свирепая и страшная принцесса Грымзобяка ужасная! – начал Синица, – мы заметили, как ты грозно швыряешь в окно круги из теста…
– Кто?! – обомлела я, – сам на себя посмотри!
– Уже не Грымзобяка? Ой, неудобно-то как! – искренне удивился Синица, – а Ник сказал, еще какая!
– Зовите так Ника! – возмутилась я. – Я – Александра! Максимум – Алиса!
– Великодушно простите, дорогая Максимум…
– Я просто Алиса!
– Как скажете, Просто Алиса! Не губите, пожалуйста, Великий Каштан еще хотя бы лет двести. В его дупле находятся ворота в подземный мир. Но не суть важно! Мы, древесные эльвиры, больше тысячи лет вьем гнезда в его Кроне и высиживаем птенцов.
– А, всего-то, – вздохнула я, – хорошо, я скажу отцу, чтоб его не спиливали.
– О, свирепая принцесса Максимум Просто Алиса! – пискнул Скворец, – примите скромные дары по поводу заключения нашего нерушимого союза! Перо за перо!
– Что? – недоумевала я, – ой! И это все мне? Спасибо большое!
Пока мы болтали, птицы с Каштана притащили внушительную корзину, полную самых необычных фруктов. Если бы не обстоятельства, я бы решила, что все они не настоящие: серебряные апельсины, сиреневые яблоки, синие груши и прочее.
Пернатое Величество выдернул из своего правого крыла маленькое сизо-голубое перышко и важно протянул мне. Пришлось пожертвовать ему прядь моих рыжих волос и торжественно поклясться своим плеером, ноутбуком и мобильным телефоном, что старый Каштан будет цвести и пахнуть ближайшие несколько сотен лет.
– Скажите, а можно поподробней про ворота в преисподнюю, точнее в подземный мир? – начала я, впервые обратив внимание, что из дупла появляются какие-то тени.
Но вопрос повис в воздухе, так как в окно на всей скорости влетела пестрая Сорока, точнее человечек с каштана, а если судить по скорости и координации – прямиком с луны.
– Сенсация! Сенсация! – стрекотала она, вертя ощипанным хвостом перед высокопоставленной пернатой делегацией, – главный любимчик вождя, официально мопс Месье Жан Поль Чарльз Жермондо, откликается на Жопульчик или Жо-Жо, только что выпал из соседского гнезда! Вопреки ожиданиям, он остался таким же живым, блохастым и злобным. Вот! Сама проверяла! – Сорока показала остатки хвоста, переведя дыхание, – караул! Спасайтесь, кто может! Завтра к вождю человеческого племени под Северной стороной Каштановой кроны, Августине Столбиной, приезжает ее личный старейший шаман могучие зубы, большие глаза и стальная дубина! Главный паж вождя, Вениамин Столбин или Винни, сегодня весь день полировал свое украшение на носу и бегал по мелким поручениям. Возможно в честь прибытия старшего шамана наконец-то поджарят Леопольда Столбина или Сынчика, который, очевидно, откармливается на убой!
– К соседям бабуля приезжает, она носит очки, вставные зубы и костыль, – перевела мне Всегота, – Столбин старший ездил по магазинам. Лелика они не съедят, как бы всем того не хотелось, он их единственный сын.
– Внимание! Проклятый нэльвирский клинок уже найден! – стрекотала Сорока без остановки, я прислушалась, – сегодня я лично сидела на березе возле городской свалки и ловила сплетни. Мимо пробегал лисенок-тролль по имени Вулпи. Мальчишка на побегушках тащил под лапой большой темный сверток – доставлял посылку по адресу. Тут из-за поворота выскочила большая человеческая повозка и затормозила почти на самом лисенке, благо последний, скверно ругаясь, успел отпрыгнуть в сторону и притвориться дохлым. Как мы знаем, люди не станут тебя убивать второй раз, если поверят, что ты уже помер. Тролленок так хорошо сыграл эту роль, что повозка наехала колесом на его хвост. Из нее вылезли четверо человеческих детенышей: нервный белобрысый, бешеный каштановый, недалекий толстый и крашеная на ходульках. Они бросились к клинку, что выскочил из свертка и бесцеремонно валялся посреди дороги. На его рукояти блестели фигурки хранителей – летучей мыши и змеи. Мне при одном их виде стало весьма дурно и я свалилась с ветки, а лисенок-тролль с визгами бросился бежать, оставив свой хвост под тяжелым колесом.
Между человеческими детенышами разгорелась борьба за клинок, крашеная на ходульках визжала и шлепала сумочкой всех, до кого могла дотянуться. Нервный белобрысый первым схватился за рукоять, но бешеный каштановый выбил клинок из его руки. Нож прошел прямо по плечу белобрысого, лезвие впитало молодую кровь. Проснулся первый хранитель – Кальтазар, вспорхнув в воздух огромной летучей мышью.
– Простите, кто проснулся? – перебила я, вспоминая нашу ночную прогулку, – и зачем?
– Хранители Гладимора – вампир и оборотень! Летучая мышь и змей, что спят на рукояти клинка и просыпаются с первыми каплями крови, – стрекотала сорока, – как это зачем они? Они служат Диодоре, а слуги еще никому не помешали! Не перебивай меня! Так о чем я? А! Дерущиеся с визгами бросились в повозку, крашеная на ходульках схватила лисий хвост, а нервный белобрысый подобрал нож. После чего повозка тронулась, заколесив кругалями к морю. Вот и все!
Мне тут же вспомнилась свежая повязка на плече бледного, как снег, Лекса. Сомнений не было: именно этот клинок Ник нашел в его машине. Черно-белая летучая мышь и змей уже разгуливают на свободе. Одна надежда, что Лекс перепугается и не сможет разобраться, как вызвать эту Диодору. Надеюсь, что хранители не съедят парня раньше.
– Мать моя курица! – завопил Синица, Пернатое Величество от последней новости грохнулся в обморок, – в прошлый раз орки варили из нас суп, словно из кур!
– А еще полоумные вороны говорят, – все быстрее и громче трещала Сорока, – что белобрысый нервный, тот, что получил в плечо Гладимором, это тот самый человеческий детеныш, что поймал наше Пернатое Величество в клетку, – тут она понизила голос, – скосив черные глаза в сторону обессиленного голубя, – его пытали зеркальцем и колокольчиком! Какой ужас! Но какой-то зеленый воробей… простите Иннокентий Фредерик…, – она заметила возмущенного попугая, – в общем, Попка спас его жизнь словами…
– Алекс дурак! Украл машину у отца! Дурак! – продемонстрировал свои возможности Попка, птицы восхищенно захлопали, – Анжелика дура! Сорока дура! Алиса дура!
Я вздрогнула. Так эта «канарейка» Златоновских? Естественно, что Лекс вышвырнул его вместе с голубем, дабы те не проболтались его папаше.
– А еще, поговаривают, у нашего короля сын не родной! – стрекотала Сорока, птицы тут же встрепенулись, – и его жену частенько видели в гнезде у сокола!
– Отставить эти сплетни! – мигом очнулся голубь, – это государственная измена!
Пользуясь передышкой между новостями Сороки, я взяла ее в ладони и поднесла к своему лицу, чтобы лучше слышать:
– Расскажи, что ты знаешь про Гладимор? – попросила я, – где живет этот Алекс?
– Нэльвирский металл! Сенсация! – заголосила она, заметив кольцо на моей руке, сама не помню, когда это я успела его сюда нацепить, – только глупые тролли носят его так открыто!
– И полоумные вороны! – добавил Скворец.
– Но кто знает?! – возмутилась я, понимая, что уже всем все показала.
С этими словами под окном что-то зашуршало, громко скребя подоконник острыми коготками. С радостным визгом в ночную прохладу понеслась огромная черно-белая летучая мышь. Все ахнули: она шпионила за нами целый вечер, все слышала и, конечно, сто раз видела кольцо.
– Надеюсь, она далеко не улетит, – скрестила я пальцы, и, словно по моей негласной команде красноглазая шпионка вписалась в старый трансформатор на столбе. Полетели искры, раздался громкий хлопок и на всей Изумрудной погас свет. Надеюсь, мышка осталась жива, но благополучно все забыла.
– Превосходно! – заключила Всегота, стряхивая воробьев с подоконника и собираясь собственноручно забросить Пернатого Короля на старый каштан, – теперь быстро спать! Марш в гнездо! Кыш на насест!
Я резко встала с подоконника, совершенно забыв, где нахожусь, и с размаху треснулась головой о низкий потолок. Мгновенно из моих глаз посыпались яркие искры.
– Залезайте на наш каштан в гости, принцесса Просто Алиса! – донесся до меня голос Синицы, – мы на второй ветке сверху…
Земля ушла из-под ног, я почувствовала себя летящей из окна. Затем все потемнело, и приземлилась я уже без сознания.
Глава 11. Утро добрым не бывает
утро, воскресенье, 31 августа
Я проснулась довольно поздно, уселась на кровати, упорно пытаясь понять, что, собственно, меня разбудило. Затем одно за другим, в памяти замелькали вчерашние события. Живые, яркие, но такие далекие и нереальные, что я решила, может быть, это был просто долгий цветной сон. Где-то далеко заворчал гром.
Я едва видела свет: кто-то обклеил все мое лицо свежими лопухами. Голова оказалась крепко замотана бинтами, на затылке вскочила огромная ноющая шишка – свежий сувенир со вчерашних «посиделок в тапочках». Шея была обкручена повязкой так, что совершенно не поворачивалась – последствия моего неудачного приземления. Хотя, очень может быть, кто-то все-таки воспользовался моим беспомощным состоянием и отвесил мне пару тумаков. В волосах застряли травинки и веточки, спина ныла от заноз. По всем приметам я грохнулась прямо на кучу скошенной травы, собранных веток и прочего мусора. Крупно повезло: я могла сломать себе шею или, еще хуже – потерять волшебное кольцо. Искренне надеюсь, что падая, я раздавила не так много местных эльфов.
Кое-как освободившись от бинтов и компрессов, я обвела рассеянным взглядом свою новую комнату: небольшая, светлые обои. Рядом с кроватью огромное потрепанное кресло, оторванное от интерьера и реальности. У стены стояли старый крепкий шкаф и поживший письменный стол с двумя рабочими ящиками из трех. На нем спал позабытый ноутбук вместе с высокой стопой любимых книг, зачитанных до дыр. У стола толпились несколько пустых картонных коробок. Очевидно, их разобрал тот, кто меня забинтовал. Всегота оказалась намного реальнее, чем я предполагала.
Я взглянула на выключенный будильник: половина десятого утра. Поздравляю! Благополучно проспала завтрак, как раз пора мыть посуду. Я села на кровати, чувствуя себя так, словно по мне прыгал бегемот: шея скрипела, спина зудела, в голове разлетались снаряды. На полу сиротливо валялся одинокий тапок, его пару следовало искать во дворе. Заспанный взгляд привлек странный сиреневый мячик на тумбочке – яблоко, подаренное местными птицами. Интересно, мытое или не мытое?
Вдруг, со двора донеслось противное громкое жужжание вперемешку с резким треском, остатки сна тут же испарились. Ничто так не бодрило меня раньше, как…
– Газонокосилка!! – закричала я во все горло, резко кидаясь во двор: спасать крохотный мирок огородных жителей, едва ли не разрушив свой.
Сбив пару дверных косяков и наступив на Тихонтия, я споткнулась о порог и кубарем вылетела в палисадник: как раз в центр событий.
– Дочь, ты живая? – подбежал ко мне испуганный отец, я сидела нечесаная и неумытая в одной пижаме, – что случилось? Кстати, это не твое? Нашел в почтовом скворечнике!
Он протянул мне мой второй тапок, вытряхнув оттуда пару заспанных эльфов. Громко кряхтя и ругаясь, как макака после драки, я забрала личную собственность, на ходу импровизируя с ответом. Погода была под настроение: солнце все глубже и глубже куталось в хмурые тучи, будто тоже желая взять выходной.
– Я… я проспала! – выпалила я первое, что пришло в мою битую голову.
– Но, Алиса! Сегодня же воскресение! – удивился отец, хитро приподнимая светлую бровь, – или у тебя свидание? Что это у тебя под глазом? Фингал?
В руках он сжимал газонокосилку, извлекая из нее все новые и новые цветы, как фокусник из шляпы кроликов.
– Свадьба, пап! – буркнула я, ощупывая пальцами правый глаз, – ам… тушь потекла!
Вокруг летали сонные растрепанные эльфы: вчерашние танцы явно не прошли бесследно. На соседнем участке носился черно-белый пятнистый мопс Жопульчик, отчаянно хрюкающий от злости. Он гонялся за Цветочным Величеством, которая, видимо, вкусно пахла сметаной еще со вчерашнего вечера.
– Хватай! Глотай! Хозяйка в опасности! Рх-рфаф! – ворчал мопс, прыгая на коротеньких лапках, вдруг, резко остановился и принялся чесаться, – стоп! Блохи заели!
Пара электриков колдовала над почерневшим трансформатором, куда вчера врезалась черно-белая шпионка. Ее обгоревших крыльев нигде не было замечено.
Я резко обернулась на дикий гогот. Прямо за живой изгородью стоял невысокий, едва ли выше меня, весьма упитанный мальчик. Его светлая безобразно ровная челка была прилизанна. Маленькие глазки из-за навалившихся толстых щек превратились в тоненькие темные щелочки, оба подбородка тряслись от смеха. Одет он был в безразмерную красную футболку и темно-зеленые шорты. В общем, так же глупо, как и смеялся.
– Лелик? – машинально окликнула я и тут же об этом пожалела.
Эффект от моих слов был, как от водорода с хлором: мальчишка мгновенно перестал смеяться, уступив место недоумению, ярости и даже испугу.
– Ну, раз последняя соня встала, можно приступать! – вмешался шепелявый мужской голос, что донесся из кроны старого каштана, – такая неуклюжая и неопрятная!
Я вздрогнула, из-за векового ствола выглянула ухмыляющаяся физиономия мужчины с темными пушистыми усами и блестящей лысиной на затылке. Винни Столбин сверлил меня подозрительным прищуренным взглядом из-за толстых роговых очков. На вид ему было немного за сорок лет. Сухой и длинный, он являлся достойным продолжением высокой деревянной лестницы, на которой стоял. Одежда старшего Столбина была весьма скучная: стандартная клетчатая рубашка и серые брюки. В правой руке он держал новенькую ярко-красную, как в фильмах ужасов, электропилу, которой метил точно в сердце древнего каштана. И это я вчера пообещала птицам, что дерево будет стоять не менее двухсот лет! Моя партия сыграна – шах и мат!
– Нет! Стойте! – в ужасе закричала я, осознавая, что меня разбудил именно рев пилы, а не газонокосилки, – там же дэль…! Прекратите!
– Что стряслось? – Столбин недовольно выключил пилу, ее лезвие было в паре миллиметров от морщинистой коры, – мы же договорились спилить это старье! Весь дом в тени! На голову валятся каштаны! В корнях живут крысы!
Он вопросительно сверлил колючими карими глазками моего отца, тот сначала колебался, а затем все-таки еле заметно кивнул.
– Не крысы, а каштановые тролли! – поправила я, словно это меня распиливали. Извилины буквально дымились от напряжения, придумывая малейшую разумную причину, по которой нельзя было лишать птиц дома, – оно священно! Его нельзя трогать! Оно закрывает мои окна от солнца!
– Что? – рявкнул Столбин, беспомощно опуская пилу и обращаясь за поддержкой к сыну, – иди, позови мать, Леопольд. Скажи, девчонка выдрыхлась и пришла командовать. Я не выдержу и минуты этого бревна на моем участке.
Лелик послушно засеменил в дом, предварительно покрутив пальцем у виска. Я молилась, чтобы вырубили свет: пила питалась от электричества.
– Алиса! С тобой все хорошо? – взволнованно зашептал мне отец, забыв про газонокосилку, – какое солнце? Мы же повесили тебе самые плотные шторы! Что с тобой? Ты выглядишь, как…
– Я знаю, как я выгляжу! – возмутилась я, вспомнив о своем взбалмошном виде, – это все переходный возраст, пап!
Отец стоял передо мной в старой футболке и джинсах, схватившись правой рукой за небритый подбородок. Он, как ребенок, переминался с ноги на ногу, размышляя: «А не позвать ли мне сюда маму?»
– Прекрати косить наши розы! – я бросила яростный взгляд на газонокосилку, – и, вообще, ты меня разбудил!
– Сонь! Соня! – не выдержал отец, – спустись-ка сюда, дорогая!
– Уже иду! – донесся ответ из глубины дома, – Алиса тебе помогает?
– Что-то вроде того!
Я посмотрела на небо: мрачные сонные тучи надежно скрывали землю от малейшего солнечного лучика. Где-то далеко заворчал гром, на мои плечи упала пара крупных капель.
– Тьфу ты, Ведеркины! – рявкнул Столбин, угрожающе замахиваясь пилой на тучи, – с вами вымокнешь, как суслик!
Не дожидаясь вождя, он приступил к исполнению приказа. Заревела пила, засверкали острые зубья.
– Нет, стойте! Немедленно прекратите! – перекрикивала я, готовясь швырнуть в него тапком, однако, дальше у меня созрел еще более роскошный план-перехват, – лысый лось! На кухне грязная посуда!
Такое он не мог игнорировать, рев пилы мгновенно стих.
– Опять надел разные носки? Оставил свет в туалете? – продолжала я, сама не понимая, как это делаю, таких подробностей не знали даже дэльвиры, – в туалете снова засор! Старый тюфяк!
– Что?! – судорожно сглотнул ошарашенный Столбин, вспоминая вчерашние события и тон своей жены, – это… не я… Авгочка…
Я смотрела куда угодно, только не на отца. Тот не переставал шептать себе под нос «Алиса, что стряслось? О! Перестань! Это же просто соседи!». Потом объясню свое поведение, мол, съела что-то не то или просто было слишком низкое давление.
Громко хлопнула соседская дверь, на пороге показалась Августина Столбина в своих лучших выходных бигудях. Необъятная женщина в махровом тигровом халате с ярко-рыжей шевелюрой. Мопсообразная, с куриной грацией и легкостью слона. Пухлое розовое лицо имело столь кислое выражение, будто ее неделю кормили лимонами, а глаза горели, как после щепотки красного перца. Вождь прервала свой утренний двухчасовой туалет, чтоб навести порядок и восстановить правосудие. Я одернула грязную пижаму, обернувшись по сторонам в надежде спрятаться – некуда!
– Доброе утро, соседи! – небрежно бросила она скорее моему отцу, чем мне, и повернулась к своему мужу, – мы же договорились, Винни! Сегодня большой праздник: приезжает мама! Больше ни одного мерзкого каштана в нашем милом садике!
– Да… помню маму, – чуть дыша, кивнул Столбин, и тут же выпалил полный отчет о проделанной работе, – все шло отлично! Я обсудил дело с Петровичем, пилу смазал, удлинитель нашел, поставил лестницу, как вдруг…– на этом месте он сделал таинственную паузу, придавая своей речи драматический окрас, – появилась она! Проснулась и все испортила!
– Спасите! – прошептала я себе под нос, затаив дыхание, вождь могла одной левой выдернуть каштан вместе с корнями, – кто-нибудь… Макс…
– Маленькая Йод-Ведеркина! – злостно коверкала мою фамилию «большая Злобина», (не забыть попросить у Ника сотню бомб-вонючек), – не суй свой нос в чужие дела, деточка! Лучше бы привела себя в порядок, чем мешать моему мужу работать! Не успела приехать, уже на ребят вешается. Связалась с местными хулиганами! Наш Леопольд все видел! – она споткнулась о домкрат и растянулась на клумбе с розами, – Ай! Винни, старый тюфяк, живо слезай оттуда! Я сама залезу! Раскидал тут свои безделушки! Марш в гараж: ты наказан!
– Они с Колтиным целовались вчера! – ехидно хихикнул ее сын, торжествующе высунув язык – терпеть не могу его глупую челку, – я сам видел, как ему не нравилось!
– Лелик, ты – наглый шпион и врун! – закричала я, чувствуя, как краснеют мои уши, – я никого не целовала! Вот бы Макс сейчас был здесь, ты бы похудел в два раза!
Вождь решительно обернулась в сторону каштана, и тут ее взгляд разом потеплел, гнев сменился на милость, ярость на ласку, здравый смысл на абсурд:
– Ути, маленький мамулин поросеночек! Брось бяку, малыш! Дай, почешу животик! Разгоним блошек!
Винни Столбин, густо краснея, выронил «бяку»-пилу и, едва удерживаясь на лестнице, расплылся в блаженной улыбке. Прежде он не слышал от жены ничего подобного.
– Ррр-гаф! Гаф-хфры-гаф! – раздалось прямо у основания лестницы.
Семейный мопс Месье Жан Поль Чарльз Жермондо, в простонародье Жопульчик, грыз трон из веток и прутиков, принадлежащий цветочной королеве и по-прежнему вкусно пахнущий сметаной. Без сомнения вождь обращалась именно к псу. Подняв вверх темные бархатные ушки, он весело захрюкал, усердно виляя загнутым поросячьим хвостиком.
Столбин старший, наконец, опомнился и с досады снова поднял электропилу. Улыбка мигом испарилась с его лица, лысина засверкала от пота и возмущения.
– Стойте! Старый пень! – закричала я, от безысходности зарядив в Винни тапком.
Большая удача, что этого не заметил никто, кроме самого Столбина старшего. Тапок угодил в клумбу с желтыми георгинами – личное оскорбление чести и достоинства вождя. Я приготовилась к долгой мучительной смерти.
– Доброе утро, Мед-Ведеркины! – прозвучал негромкий бархатный бас, – доброе утро, Столбины!