Шок от падения Файлер Натан

— Это что-то вроде тюрьмы, — пришел на помощь Питер. — Где держат психов.

Саймон с шумом втянул воздух. Я не мог толком разглядеть его лица, но до сих пор очень живо его представляю.

Когда умирает кто-нибудь, кого любишь, особенно если тебе самому еще мало лет, боишься, что со временем забудешь, как этот человек выглядел. Или его голос сольется с другими голосами, и ты уже не сможешь его отличить.

Со мной такого не случится никогда.

Голос Саймона был полон озорства и возбуждения, когда он, подавшись вперед, прошептал:

— А дядя Эрнест — псих?

— Настоящий псих? Скажи честно, Аарон.

Аарон вытер со щеки шарик Саймоновой слюны.

— Когда он был маленький, он был нормальный, как мы.

— Саймон не нормальный, — пробормотал Сэм.

Но Саймон его не услышал, а если и услышал, то промолчал. И не увидел, как я наступил Сэму на пальцы, так, что тот взвыл.

Аарон выключил свой фонарь.

— Ладно, проехали.

— Нет, расскажи, расскажи! Ну, пожалуйста!

— Все, последний раз.

Надо сказать, что история, которую рассказал нам Аарон, была по большей части неправдой. Бабушкин брат никогда ни на кого с топором не нападал. Аарон, конечно, что-то слышал, но не это.

Эту историю он придумал, чтобы напугать Питера и Сэма, а теперь еще и нас с Саймоном за компанию. Я его не виню, он был еще совсем мальчишка. Вот только бабушка Ну очень расстроилась: она как раз поднялась к нам и случайно все это услышала.

— Он был нормальным до тех пор, пока не пошел в старшую школу, где другие дети над ним издевались.

— И макали его головой в унитаз?

— Точно, — сказал Аарон. — И даже хуже.

— И из-за этого он стал психом? — спросил я.

— Нет, психом он стал из-за того, что они сделали с бабушкой.

Я почувствовал, как Саймон взял меня за руку.

— И что же они сделали?

— Если вы помолчите, я вам расскажу. Она училась в другой школе, для девочек. Но домой они возвращались вместе с дядей Эрнестом. А поскольку они жили в деревне, то ходили между полей, где растут всякие высокие растения, в них легко укрыться. И в тот день трое или четверо хулиганов вместе со своими старшими братьями спрятались в поле, поджидая бабушку и дядю Эрнеста. И потом неожиданно выскочили. Они держали дядю Эрнеста.

Аарон остановился для пущего эффекта.

— Расскажи им про топор, — взвизгнул Сэм.

Аарон не мог сказать, что случилось с бабушкой Ну, потому что он сам этого не понял. В разговоре взрослых, который он давным-давно подслушал, эти подробности были спрятаны за незнакомыми словами. Я пытаюсь представить, как тетя Мел рассказывала о семейной трагедии, сделав из нее забавную историю, которой можно поделиться с друзьями. Возможно, она тоже останавливалась, для драматического эффекта, или рассказ бы прерван появлением десерта. Я часто думаю о том, что со временем все события начинают казаться почти что вымышленными.

Аарон шпионил за ними со своего собственного наблюдательного пункта на лестнице, его клонило в сон, а потом услышал какие-то непонятные слова. Такие, как чувство вины, стыд и кошмары — кошмары, которые вырывают тебя из сна, и ты тянешься за чем-то, чего уже нет.

— Он отказывался выйти из комнаты. Так и сидел там целый год.

Аарон произнес слово «год» врастяжку, он был хороший рассказчик. Захваченные историей, мы не услышали шагов на лестнице.

— Когда к нему кто-то входил, он начинал кричать и кричал до тех пор, пока его не оставляли одного. Ночью из его комнаты доносились разговоры и смех, как будто он был там не один. Но как-то утром он вышел к столу в школьной форме, аккуратно причесанный, и спокойно позавтракал с прабабушкой, прадедушкой и бабушкой Ну, как будто ничего не случилось. Он сказал, что ему приснился ужасный сон и что он очень рад, что это неправда. Дядя Эрнест очистил свою тарелку и, поцеловав бабушку в щеку, сказал, что, как обычно, встретит ее по дороге домой из школы, но не сможет проводить ее, поскольку сначала ему нужно сделать одно важное дело. В то же утро прадедушка возился в саду и заметил, что дверь сарая распахнута и хлопает на ветру. И когда он услышал первые…

Аарон остановился, как будто он что-то услышал. Он нагнал на себя такого же страху, как и на нас. Саймон крепче сжал мою руку. Аарон искал нужные слова, чтобы закончить свою историю.

Он был хорошим рассказчиком. Теперь он работает в банке, и каждое Рождество я получаю от него и его невесты, которую зовут, кажется, Дженни или Джемма, открытку. Там всегда написано одно и то же: что неплохо было бы встретиться, и если мне случится быть в Лондоне, надо бы вместе сходить выпить пива. По доброте душевной они делают вид, что считают меня человеком, который может когда-нибудь оказаться в Лондоне. Но даже если бы я был таким человеком, я бы ни за что не стал напоминать Аарону, каким он был хорошим рассказчиком, поскольку, я полагаю, он предпочел бы об этом забыть.

Он медленно обвел нас взглядом, заставляя томиться ожиданием.

— Когда прадедушка услышал первые испуганные вопли, доносившиеся с поля, он заглянул в сарай и обнаружил, что его топор…

Крыша «логова» внезапно взвилась вверх, бабушка Ну стояла и смотрела на нас сверху вниз.

— Ты маленький… Маленький…

Теперь вы уже знаете бабушку Ну, даже если никогда с ней не встречались. Вы знаете, что она добрая, и щедрая, и заботливая, и терпеливая, и что никто никогда не слышал от нее плохого слова.

— Ты маленький засранец.

Аарон пытался извиниться, но бабушка уже тащила его через всю комнату. Он так испугался, что даже не кричал, когда она положила его себе на колени и сняла тапочек. В следующую минуту в дверях появились мама и тетя Мел с разинутыми от удивления ртами.

— Ты можешь мне помочь, — повторил я. — Я покажу тебе, как это должно работать, Ба. Вместе мы закончим быстрее.

Бабушка оглядела гостиную. Она сильно побледнела. Наверное, ей хотелось присесть, но все горизонтальные поверхности: пол, стулья, стол — были заставлены. Я наполнил сотни бутылок и банок землей, соединив их между собой пластиковыми трубками. Атомы водорода были уже в рабочей готовности, их легче всего собрать: один протон и один электрон. Я уже сделал десяток атомов, потому что мы на 10 % состоим из водорода. С кислородом сложнее: два электрона расположены на внутренней оболочке и шесть электронов — на внешней. Но мне надо было сцепить их между собой, столкнув электроны обоих атомов, чтобы создать ковалентную связь. От этого стекло постоянно билось, и большая часть муравьев разбежалась. Ковер просто кишел ими.

Бабушка прижала к губам платок.

— Тебе срочно нужна помощь.

— В каком смысле? Я совершенно здоров. Ты не понимаешь, ба. Я верну его.

— Мэтью, прошу тебя.

— Не говори со мною так.

— Как?

— Как мама, как все вы. Не надо учить меня жизни.

— Я не…

— Нет, учила. Не надо было тебя впускать. Я знал, что тебе нельзя верить. Ты такая же, как все.

— Пожалуйста, я же о тебе беспокоюсь.

— Тогда иди домой. Оставь меня в покое.

— Я так не могу. Постарайся это понять.

— Я опаздываю на работу.

— Мэтью, нельзя же…

— Прекрати. Не надо мне рассказывать, что можно, а что нельзя. Я должен это сделать. Ты просто не понимаешь. Я не хотел тебя огорчать. Извини. Мне не надо было тебя впускать.

Бабушка Ну приезжает ко мне раз в две недели по четвергам. А на следующий четверг она навещает Эрнеста. Иногда она рассказывает о нем. Он хорош собой и с возрастом стал выглядеть еще лучше. Он всегда бреется и причесывается перед ее визитами, и она помогает ему ухаживать за маленьким садиком в больнице для душевнобольных, где он прожил большую часть своей жизни. Иногда с ним бывает трудно, но это обычное дело в любой семье. Так говорит бабушка Ну.

Ей за него совсем не стыдно.

— Мне пора. Я должен идти на работу.

Я не знаю, как долго она еще пробыла. Одна в кухне, когда за окном совсем стемнело. Она убрала все, что могла, чистила грязь, пока не стерла пальцы и пока силы не оставили ее окончательно. Ее брат болен, и его недуг похож на длинную, шипящую змею. Она разлеглась на ветвях нашего семейного древа. Наверное, бабушке Ну было ужасно тяжело, когда она узнала, что я буду следующим.

ПОТОМ НОЧНАЯ СМЕНА. ОКОЛО 3 ЧАСОВ НОЧИ.

Когда я не спал, когда работал без перерыва, потому что работников не хватало, а перерывы не оплачивались, я получал лишние $7,40, чтобы заплатить за квартиру.

Я только что уложил в постель нового пациента: наткнулся на него, когда он неуверенной походкой ковылял по темному коридору и пижамные штаны сползали с его костлявых бедер. Мне захотелось узнать о нем побольше, чтобы при случае я мог сказать ему что-то ободряющее, например, когда придет его жена или дети. Я включил лампу на ночном столике, открыл ящик и достал папку. Во внутреннем кармашке лежала записка, прикрепленная клейкой лентой. Она выглядела не так, как остальные, почерк был другой. Это первое, что я заметил. Обычно эти записки пишет Барбара, старшая медсестра, и она даже гордится тем, как аккуратно у нее получается. Но эту записку нельзя было назвать аккуратной. Буквы, написанные тупым карандашом со слишком сильным нажимом, валились во все стороны. Я представил себе, как он это пишет, и его лицо, перекошенное от усилий. Я прочел:

ПРИВЕТ, меня зовут Саймон Хомс. Можешь звать меня своим братом. Я боюсь, ты меня забудешь. Такое тут случается почти со всеми. Нас забывают. Это очень грустно. Ты помнишь, что мы делали по утрам? Мы прятались за дверью и ждали папу, а когда он заходил, набрасывались на него и валили на пол. Было весело. Мы жили весело. Думаю, ты никогда не забудешь. В «Оушн Коув» я отнес тебя наверх, на вершину утеса. Было тяжело, но я справился, и ты мной гордился. Я не дам тебе забыть меня, Мэтью. Я никогда не дам тебе забыть меня. Приходи, поиграем.

У меня в голове мозаика, составленная из триллионов, и триллионов, и триллионов различных атомов. Поэтому мне нужно время. Старик крепко держал рукав моего белого халата, его ломкие ногти цеплялись за кнопки. Он подтянул меня так близко, что кончик моего носа терся о его щетину.

— Это ты, Саймон? — прошептал я. — Это ты там?

Он уставился на меня водянистыми глазами. Его голос звучал как бы издалека: так бывает, когда не люди владеют своими словами, а слова владеют ими.

— Я заблудился, я заблудился, — повторял он.

Я вырвал у него свой рукав.

— Я заблудился! Я заблудился!

Вторая медсестра стояла во внутреннем дворике, под ярким лучом прожектора, и курила.

— Господи Иисусе, Мэтт, — сказала она. — Что с тобой? Ты словно привидение увидел.

Ее лицо надвигалось на меня, меняя форму. Я оттолкнул ее. Когда я выбегал из ворот, она кричала мне, чтобы я вернулся, что смена не закончилась, что она не сможет одна поднять всех пациентов.

Я заблудился! Я заблудился!

Из переулка вывалилась компания подростков.

— Чего вытаращился?

Их лица были закрыты капюшонами и бейсбольными кепками. Мне пришлось подойти поближе, чтобы я мог разглядеть в их лицах его лицо. Приходи, поиграем.

— Это ты, Саймон?

— Ты чего? Да он явно не в себе. Что надо, чудик?

— Извините. Показалось…

— Эй, приятель, пятерку не одолжишь?

— Что?

— Мы тебе вернем.

— Да. Вот…

Я заблудился. Я заблудился. Я заблудился.

Я ковылял в новое, размытое по краям утро. Улицы под пасмурным небом мало-помалу наполнялись жизнью. Люди указывали на меня пальцами или быстро отворачивались. Внутри каждого из них был он, много, много его атомов, и у каждого было его лицо, его прекрасное, улыбающееся лицо.

Это было совсем не страшно, ни капельки.

Это было великолепно.

^{Потом все стало гораздо хуже.}

ВМЕСТО БОТИНОК у меня на ногах были желтые пенополиуретановые шлепанцы. Мне стоит только подумать об этом — и мысленно я уже там. Есть воспоминания, которые невозможно ограничить временем или пространством. Они преследуют нас, открывают замочные скважины металлическим крючком и подсматривают в дырочку любопытными глазами. Я там. Передо мной огромная металлическая дверь, выкрашенная синей краской, местами уже облупившейся. С этой стороны нет никакой ручки. С этой стороны ее никогда не открывают. Мои карманы пусты, а брюки спадают, потому что из них вынут ремень. Я понятия не имею, где я нахожусь. Закрытая проволочной сеткой белая флуоресцентная лампа над моей головой мерцает тусклым светом. Голые стены, выложенные белой кафельной плиткой. В дальнем углу — блестящий стальной унитаз без сиденья и крышки. Пахнет хлоркой. Тело словно не мое, оно растянуто в окружающем пространстве, и непонятно, где кончаюсь я и начинается остальной мир. Я делаю шаг по направлению к двери, теряю равновесие, валюсь прямо на металлический унитаз. Красные капли падают с моих губ в чашу унитаза и вместе с ними — блестящая белая крупинка зубной эмали. Она медленно исчезает из виду, невесомая в темной воде. Скважина закрывается. Есть воспоминания, которые невозможно ограничить временем и пространством. Они всегда с вами. Кто-то говорит мне, что я не сделал ничего плохого, что меня заперли в камеру для моей же собственной безопасности, потому что я болен, потерял ориентацию, у меня помрачение рассудка, я заблудился. Я все еще там. Во рту у меня вкус ваты, и тот же человек говорит, что мне вкололи снотворное, что я ударился о металлический унитаз. «Ты едва не потерял сознание», — говорят они. Мне делают обезболивающий укол и объясняют, что нужно какое-то время на то, чтобы найти мне место в больнице. Меня положат в ПСИХИАТРИЧЕСКУЮ КЛИНИКУ. Надо ли кому-нибудь позвонить, будет ли кто-нибудь обо мне волноваться? Я с трудом проталкиваю язык через мокрую вату, и мой рот наполняет железистый вкус крови. Не надо никому звонить. Не сейчас. Сейчас я с братом. Он вернулся.

Эйвон и Уилтшир(NHS — национальная служба здравоохранения)

Партнерство во имя поддержания психического здоровья

Мэтью Хомс, Центр психического здоровья Бранел

Кв. 607 Группы дневного пребывания «Хоуп Роуд»

Каролина Хаус Клифтон

Кингсдаун Бристоль

Бристоль, BS23JZ BS8 1UU

11.2.2010

Добровольное согласие на психиатрическую помощь

Уважаемый мистер Мэтью Хомс!

Напоминаю Вам о взятых Вами ранее обязательствах в рамках Акта о добровольном согласии на оказание психиатрической помощи. В этом документе Вы выразили готовность пройти полный курс терапевтических мероприятий в группах дневного пребывания «Хоуп Роуд», включая медикаментозное лечение препаратом рисердал конста (25 мг) в форме инъекций пролонгированного действия.

Поскольку в настоящее время Вы уклоняетесь от выполнения взятых на себя обязательств, нам необходимо встретиться и обсудить создавшуюся ситуацию. Прошу вас прийти ко мне на прием в «Хоуп Роуд» в понедельник, 15 февраля, к 10 часам утра, и мы поговорим о Вашем дальнейшем лечении. Если по каким-либо причинам Вы не можете явиться к указанной дате, пожалуйста, поставьте нас в известность заранее, позвонив по телефону. В противном случае я буду вынужден выписать ордер на принудительную госпитализацию.

В соответствии с подписанными ранее договоренностями копия этого письма будет направлена указанному Вами контактному лицу — миссис Сьюзен Хомс.

С наилучшими пожеланиями,

Др. Эдвард Клемент

Врач-психиатр,

Центр психического здоровья

Бристоль

ТУК ТУК ТУК

Тук тук тук ТУК ТУК Они стоят у меня под дверью, заглядывают в щель газетного ящика, слушают, как я печатаю.

Они знают, что я здесь.

Бабушка Ну будет держать маму под руку и говорить ей, чтобы она не волновалась, что со мной все в порядке, я печатаю свои истории.

Отец будет мерить шагами лестничную площадку, пиная ногами мусор и сердясь, сам не зная на кого. Но мама будет стучать, стучать и СТУЧАТЬ дрожащими костяшками пальцев, пока я не открою дверь. Я открою дверь. Я всегда открываю.

Бабушка Ну кинется меня обнять, но я сначала повернусь к маме. Я знаю, как она волнуется.

— Ты хочешь зайти? — спрошу я.

— Да, если можно.

— У меня кончился чай.

— Не страшно.

— Я давно не ходил в магазин.

— Это не важно.

Я перешагну через пишущую машинку, через груду писем, на которые я не отвечал. Родители и бабушка войдут следом. Мы сядем в гостиной, и только отец останется стоять, повернувшись к нам спиной и глядя в окно, словно изучая город.

— Мы получили письмо от доктора Клемента, — скажет мама.

— Я так и думал.

— Он сказал…

— Я знаю, что он сказал.

— Ты не можешь так себя вести, милый.

— Почему?

— Тебе станет хуже, и тебя положат в больницу.

Я посмотрю на бабушку Ну, но она промолчит. Она не станет принимать ничью сторону.

— А ты что думаешь, пап?

Он не повернется. Он будет по-прежнему смотреть в окно.

— Ты сам знаешь, что я думаю.

ТУКТУКТУК Тук Тук Тук тук тук ТУк Тук

Я впущу их в дом. Я всегда их впускаю.

И я пойду в центр дневного пребывания, буду участвовать в групповых занятиях и делать, что мне говорят.

Я буду ходить на уколы.

Что мы можем для тебя сделать

Здесь не так уж плохо.

Я отсиживаюсь в комнате отдыха. Это, в общем-то, обычная комната, в ней валяется несколько бескаркасных кресел и стоит музыкальный центр, на котором можно слушать музыку для релаксации. Здесь ничем не хуже, чем в любом другом месте, если у вас нет вариантов получше.

У меня в голове крутится одна история. Я надеялся, что, если я ее расскажу, мне самому будет легче в ней разобраться. Это трудно объяснить, но я лучше запоминаю, если могу все записать на листке бумаги, занять чем-нибудь руки… Ну, не знаю. Ерунда, наверное. Я же говорю, что это трудно объяснить.

В комнате отдыха я решил попробовать собрать какой-нибудь пазл. Ими тут набит целый ящик, и несколько штук расставлено по полкам. Я засмотрелся на набор из тысячи элементов. Картинка на коробке изображала морское побережье: крутые обрывы, нависшие над галечным пляжем. По обрыву вилась тропинка, вдоль которой были разбросаны маленькие деревянные домики разных цветов, а выше, у самого края, выстроились десятки жилых автоприцепов, как ровный ряд белых зубов.

Мне это сильно напомнило «Оушн Коув», и, наверное, присмотревшись получше, можно было бы заметить двух мальчиков, бегущих по дорожке или сидящих на берегу и кидающих камушки в воду — кто дальше. Если наклониться поближе, то, наверное, я услышу, как они смеются. Или учатся произносить новые ругательства и обещают ничего не говорить маме. Но это только фантазии. На картинке никого нет. И в коробке тысяча кусочков пустоты, и некоторых еще и не хватает.

— Эй, парень, как ты себя чувствуешь?

Не знаю, как долго Клик-Клик простоял в дверях. Я его не заметил.

— Все нормально. Спасибо, Стив.

Я отвернулся, засунув в магнитофон кассету с флейтой Пана или пением китов и сделал звук погромче.

— Вот, музыку решил послушать.

— Хочешь поговорить?

— Нет.

Я не сказал, что предпочел бы, чтобы меня оставили в покое, но, кажется, он и так понял. Но он ушел не сразу. Он сказал:

— Я искал тебя, чтобы отдать вот это.

Он не размахивал руками, не пел и не танцевал. Он не кликал по клавишам и не подмигивал. Просто передал мне листок и вышел из комнаты.

Имя пользователя:

МэттХомс

Пароль:

Писатель_с_проживанием

Я бываю так погружен в себя, что не замечаю доброты окружающих меня людей. Он не обязан был этого делать. Тут не так уж плохо. Прямо сейчас я сижу за компьютером, залогинившись как Писатель _с_проживанием, и собираюсь рассказать наконец свою историю.

Хроника событий

В больницу меня везли без мигалок и сирены: полицейский за рулем и женщина — социальный работник рядом со мной на заднем сиденье. Держа на коленях мои документы, она рассеянно крутила скрепку. Рот у меня по-прежнему был забит ватой с того момента, как я упал в камере, и я чувствовал языком острый край отколотого переднего зуба. Сквозь помехи в полицейской рации пробивался голос моего брата.

Я хотел поговорить о разнице между жизнью и существованием, и каково это — находиться в психиатрической клинике день за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем за днем

День 13, например

7.00

Меня будит стук в дверь — и медсестра зовет принимать лекарства. У меня во рту металлический вкус — побочный эффект снотворного.

7.01

Сон.

7.20

Снова стучат. На этот раз дверь открывается, входит медсестра и раздвигает шторы. Она стоит у изножья моей кровати, пока я не поднимаюсь на ноги. Мимоходом она замечает, какой сегодня прекрасный день. Этот день совсем не прекрасный.

7.22

Я иду по коридору в больничном халате. Жду в очереди за таблетками, которые я не хочу принимать. Стараюсь не смотреть на остальных пациентов. Они делают то же самое.

7.28

Получаю таблетки — смесь всевозможных форм и размеров в пластиковой чашке. Спрашиваю медсестру, от чего они.

— Желтая, чтобы помочь тебе расслабиться, а эти две белые — чтобы избавиться от тревожных мыслей. А две другие белые — против побочных эффектов. Ты и так все знаешь, Мэтт.

— Я просто хочу удостовериться.

— Каждый раз?

— Да. Извините.

— Можешь нам доверять.

— Не думаю.

Они следят, чтобы я проглотил все таблетки. Я всегда их глотаю. Они всегда следят.

7.30

На завтрак брикеты «Витабикс» с сахаром и батончик Марс, который принесла мама. Кофе без кофеина. Кружки — подарок клинике от представителей фармацевтических компаний. На них нанесены логотипы лекарств, которые мы ненавидим.

7.45

Сижу в саду за высоким забором. Тут место для курения. Рядом со мною сидят другие пациенты. Некоторые из них разговаривают. Это те, у кого маниакальный синдром. Но их речь — сплошной бред. Большинство предпочитает помалкивать.

Те, у кого нет сигарет, стреляют у тех, у кого есть, обещая, что вернут, когда им принесут передачу.

Мы курим бесконечно долго. Здесь больше нечего делать. Совершенно нечего. У некоторых пациентов желтые пальцы. У одного пациента коричневые пальцы. Мы все много кашляем. Здесь буквально нечего делать.

8.30

Медбрат высовывает голову из-за двери. Он сообщает, что прикреплен ко мне на сегодня. Спрашивает, хочу ли, чтобы он поговорил со мной индивидуально. Он не из тех, с кем я люблю разговаривать, поэтому я отвечаю «нет». Он, кажется, обрадован.

8.31

Иду пописать.

8.34

Продолжаю курить.

9.30

Докуриваю последнюю сигарету. Чувствую приступ паники. Пытаюсь делать дыхательные упражнения, которым научил меня врач-трудотерапевт. Рядом со мной сидит дама, страдающая маниакальным синдромом. Она тушит окурок и начинает играть в медсестру: говорит, что ей тоже помогают дыхательные упражнения и что я обязательно поправлюсь. Потом она спрашивает, не желаю ли я чашечку чая, но отвлекается и начинает говорить с кем-то еще о том, какие сорта чая ей нравится. Она даже не замечает, как я ухожу.

9.40

Наполняю ванну. К ней прилипли чьи-то лобковые волосы, и я должен сначала их смыть. У меня в груди стоит комок. Руки трясутся. Паника нарастает, становится тяжело дышать. Черт с ней, с ванной. Ухожу.

9.45

Стучу в дверь сестринской. Там собрался весь персонал. Они пьют чай с тортом, который остался от ночной смены, и болтают.

Мне неудобно им мешать.

— Мне нужно ПРН, — говорю я медсестре.

Страницы: «« « 4567891011 » »»