Няка Танк Таня

– Здесь около двух литров, – сухо сказал он, поставив на стол банку с желтым раствором. – Это на неделю.

– На неделю? – визгливо расхохоталась Надин, но неожиданно перекосилась от боли и схватилась за сердце. – Я управлюсь за три дня.

И она один за другим выпила сразу два стакана снадобья.

…К концу недели она действительно похудела. Это признали все модели их агентства, когда за день до начала съемок увидели ее в гробу.

После трагедии с Надин модельный бизнес стал Максиму противен. При виде худых женщин у него к горлу подкатывал комок отвращения. Оставаться в Париже, чтобы работать официантом в третьесортных кафе по окраинам, он не хотел. В 20 лет Брусникин вернулся в Москву.

Он восстановился в институте и с головой ушел в учебу. До ночи пропадал в лаборатории, а выходные проводил в научной библиотеке. Ему не давал покоя вопрос: как усовершенствовать препарат, сгубивший Надин? Как сделать его менее токсичным и более действенным? Если ему это удастся, можно будет запатентовать средство, наладить производство, а там…

Да, а дальше-то что? Он задумался. В 18 лет, когда его подобрала Надин, его совершенно не манили материальные блага. Он грезил только о науке, только о формулах. Но сейчас, спустя два года в модельном бизнесе, Максим констатировал: его ориентиры дали крен. С подачи жены он полюбил брендовую одежду, посиделки в модных ресторанах, отдых на островах. Это была только видимость красивой жизни. Но чтобы обеспечить себе даже этот минимум, им с Надин приходилось принимать все без разбору предложения. Какие же усилия необходимо предпринять, чтобы получить большее? Ответ напрашивался один: наладить свой бизнес. Поэтому Максим и не вылезал из лаборатории. Он фанатично создавал препарат, который должен был его озолотить.

И этот препарат был синтезирован. Закончив вуз с красным дипломом, Брусникин заговорил о тестировании средства на добровольцах. Но был немало удивлен, когда его научный руководитель, профессор Румянцев, скептически заметил:

– Никто не позволит тебе тестировать неизвестную формулу на людях.

– Но это очень актуальная разработка! Ее ждут многие!

– Есть десятки эффективных апробированных препаратов, каждый год появляются новые…

– Но зачем же тогда я учился? Чтобы вечно прозябать на задворках?

– Чтобы влиться в какую-нибудь фармацевтическую корпорацию и там с нулевой высоты – я подчеркиваю, с нулевой – начать восхождение на вершину.

– Почему же с нулевой? Я ведь уже создал препарат.

– Считай это разминкой, студенческими забавами, – похлопал его по плечу Румянцев. – Конечно, когда ты оглядишься на новом месте работы и зарекомендуешь себя как толковый молодой специалист, то сможешь представить свою формулу на рассмотрение…

– Чтобы все пенки снял чужой дядя, а мне бы снисходительно вручили какую-нибудь почетную грамоту? – вспылил Брусникин. – Нет, я вложил в эту формулу всю душу и не могу дарить ее первому встречному.

Максим решил сам синтезировать и сбывать свое чудо-средство. Естественно, речь могла идти только о нелегальном производстве. Но он мечтал не о славе, а о сверхприбылях. То, что деньги потекут к нему рекой, сомнений не было. После случая с Надин он понял, что нет ничего такого, что остановило бы одержимого похудеть. На этих человеческих слабостях Брусникин и планировал построить свое благополучие.

Но, подсчитав расходы на открытие производства, он приуныл. Денег требовалось немало. А сырье? Он перелопатил горы литературы и теперь был настоящим экспертом по растениям со всех уголков света. Но их предстояло как-то добыть. А это тоже предвещало немалые расходы.

Все сходилось к тому, что ему действительно надо какое-то время поработать на фармацевтическом предприятии. Заработать денег, набраться опыта. Исподволь потестировать свои формулы на подвернувшихся под руку добровольцах. И только потом, создав базис, рвануть в бой.

Пообещав профессору Румянцеву, что будет работать над кандидатской, Максим по его протекции устроился в крупный холдинг «Панацея-Фарм». Работа увлекала его лишь постольку-поскольку. Весь жар души он бросал на домашние опыты. За четыре года Брусникин успел забраковать свое изобретение и разработать четыре новых, которые соответствовали его концепции: стремительная потеря значительного веса.

Все это время Максим вел затворнический образ жизни. Он предпочитал не замечать устремленных на него восхищенных женских взглядов. Когда ему делали намеки, притворялся непонимающим. Если говорили об интересе в лоб – отшучивался. Что касается мужчин, то Брусникин еще в 18 лет дал себе слово бороться со своими наклонностями, и пока стоически держался.

Ту энергию, что его сверстники тратили на развлечения, секс или семейные хлопоты, он расходовал на свой проект. С упорством фанатика Максим работал и в выходные, и по ночам. Он давно обходился пятью часами сна. Не ездил в отпуск. Жил в съемной комнатке за МКАДом. Его расходы были минимальны, и каждый месяц он умудрялся откладывать больше половины зарплаты.

В 28 лет за ценное рацпредложение его премировали поездкой в престижный подмосковный санаторий. Скрепя сердце, Максим потратился на новые плавки и пару футболок, закачал в электронную читалку кучу материалов со всевозможных фармацевтических симпозиумов, повесил на плечо ноутбук и отбыл.

– А теперь с пухлыми губками! Погоди, я шляпку сниму! Теперь давай я буду типа роковая! Мамуль, ну еще пару кадриков!

Возвращаясь с обеда, Брусникин невольно обернулся на капризный девичий голос. Поодаль, раскачиваясь на качелях, блондинка, по виду лет пятнадцати, позировала красивой худощавой женщине с фотоаппаратом. Словно задумавшись о своем, Максим скользнул взглядом по полным коленям, крутым бедрам и налитым плечам девушки.

– И что это вы так на меня уставились? – кокетливо крикнула ему толстушка и откинула назад растрепавшиеся белокурые пряди. – Мам, он в меня влюбился!

– Ульяна, прекрати немедленно, – одернула ее женщина. – Как ты себя ведешь? Это тебе не одноклассник, а серьезный взрослый мужчина.

– Ну уж и мужчина! Это молодой человек, причем, очень симпотный. И сейчас он нас с тобой сфоткает. У нас нет ни одной нормальной общей фотки.

Брусникин нехотя подошел к качелям.

– Какой ты няка! – блондинка вскочила с качелей. – Вблизи даже няшнее, чем издали.

– Ульяна! – еще строже произнесла женщина. – Что за фамильярность с посторонним мужчиной? Не обращайте на нее внимания, молодой человек, она у нас такая взбалмошная. Да еще этот затянувшийся переходный возраст…

– Ты женат? – откровенно поинтересовалась пышка, дерзко глянув ему в глаза.

– Нет, – улыбнулся Максим.

– А хочешь?

– Как-то не думал об этом…

– Мам, он мне нравится, – объявила Ульяна. – Я хочу выйти за него замуж. Мы будем очень красиво смотреться. У тебя свои такие черные волосы?

– Дочка, ты говоришь чепуху, – женщина схватила ее за локоть. – Тебе надо думать не о семье, а о том, как закончить школу.

– Я сама решу, как мне жить! – запальчиво возразила Ульяна и вновь улыбнулась Максиму. – Ты сейчас что делаешь? Пойдем на пляж.

– Никакого пляжа, – строго сказала женщина. – Ты же записалась на конную прогулку.

– Я передумала!

– Я сообщу о твоем поведении отцу. Ты неуправляема!

– Папа меня обожает и сделает все, чтобы я была счастлива!

Ульяна взяла Максима под руку:

– Ты подождешь, пока я надену купальник?

– Да мне самому надо переодеться…

– Тогда потом зайдем к тебе.

– В номер к мужчине ты не пойдешь! – взбеленилась женщина.

– Пойду, пойду, пойду! – выкрикнула ей в лицо толстушка. – Тебе назло пойду!

– Ты бессовестная!.. Бессердечная!.. Для тебя делается все!.. А ты!.. – голос женщины прерывался от возмущения. – Все! Я иду звонить отцу!

– Ульяна, – Брусникин осторожно высвободил руку, – если мама против, то не стоит ходить на пляж. Родителей надо уважать.

– А руку зачем вырвал? – насупилась Ульяна. – Я тебе не нравлюсь? Ты тоже считаешь меня толстой? Да? Да?

И внезапно разрыдавшись, девушка неуклюже бросилась прочь.

– И вот такие концерты у нас по пять раз на дню, – устало прокомментировала женщина. – Меня, кстати, зовут Елена.

– Очень приятно. А меня Максим. Вы не расстраивайтесь так. Уверен, что она вас любит.

– Спасибо на добром слове, – на глаза Елены навернулись слезы. – Мне так с ней тяжело. Ну кто ж виноват, что она фигурой пошла в отца? Но ведь и полненькие могут быть счастливы.

– Так вот в чем дело, – задумался Максим.

– Вбила себе в голову, что ее никто никогда не полюбит. Что она уродка и жиртрест. Это ее собственные слова.

– Какая ерунда! – участливо заметил Брусникин.

– Вот именно, как будто в этом дело, – всхлипнула Елена и поднялась с качелей. – Ладно, я пойду. Еще раз – извините нас.

Но не успела женщина сделать и двух шагов, как из-за кустов выскочила Ульяна и торжествующе выпалила:

– Ты думала, я ушла? А я не ушла! Я тут стояла и все прекрасно слышала! Как тебе не стыдно предлагать такие гадости моему жениху? Я все расскажу папе, и он выгонит тебя без копейки!

– Ах ты дрянь! – замахнулась на нее Елена. – А ну живо домой! Это я расскажу отцу, как ты ведешь себя с незнакомыми мужчинами!

– Незнакомыми? – истерично рассмеялась Ульяна. – Много ты знаешь! Да мы знакомы уже сто лет!

Елена повернула к Брусникину изумленное лицо.

– Это неправда, – поспешил сказать он.

– Это правда, правда! – закричала Ульяна. – Все, няка, хватит врать! Мы больше не будем скрывать нашу любовь.

– Вашу любовь? – побледнела Елена. – Вы ухаживаете за моей дочерью? А вы знаете, что она только что закончила девятый класс?

– Это неправда, – повторил Максим. – Я первый раз ее сегодня увидел. Разве непонятно, что она лжет, чтобы поиграть вам на нервах? Да она даже не знает, как меня зовут!

– Какой ты трус, няка, – победоносно улыбнулась Ульяна. – Мамуль, не верь, это он специально врет из любви ко мне. Но пусть не сочиняет. Я знаю о нем все-все-все. Зовут его Максим, фамилия Брусникин, ему 28 лет, и работает он в «Панацея-Фарм»…

И с удовольствием глянув в округлившиеся глаза обоих, Ульяна продолжила:

– Разве не ты подкарауливал меня около школы и твердил, что влюбился без ума? А когда ты меня затащил в суши-бар, то что мне там сказал, помнишь? Что ты… меня… ну, вспомнил?

– Я?! Зачем ты врешь? Елена, не верьте ей!

– Верь, мама, верь, – Ульяна положила ей руку на плечо. – Разве ты не видишь, что он не может прожить без меня ни дня? Даже сюда примчался следом за мной! Выследил, куда мы уехали и тоже купил путевку.

Елена переводила взгляд с одной на другого, не зная, кому верить. Наконец, сердце матери победило.

– Пойдем домой, доченька, – обняла она Ульяну. – Не беспокойся, мы решим вопрос с охраной. Тебе нужно было сразу сказать нам с отцом, что к тебе цепляется какой-то извращенец. А вы, – она негодующе глянула на Максима, – держитесь подальше от моей дочери! Если не хотите, чтобы мы вас упекли за решетку.

И она быстро увела всхлипывающую Ульяну. Брусникин обескураженно посмотрел им вслед.

После сцены у качелей Максиму было не до работы. Вот ведь они какие, эти бабы! Лживые, коварные, изворотливые. Зачем, спрашивается, эта взбалмошная малолетка возвела на него напраслину? Откуда знает его паспортные данные? С какой целью их выясняла? А мамаша-то какова! Слепо поверила в бесстыдные побасенки своей дочери! Нет, все-таки правильно он делает, что держится на расстоянии от этих неадекватных созданий в юбках…

От обилия неприятных переживаний у него разболелась голова. Он решил пойти прогуляться, но на пороге тормознул. Нет, ему совсем не хочется столкнуться с Ульяной или ее матерью. И на полдник он не пойдет. И на ужин, пожалуй. Пересидит сегодня в номере. А к завтрашнему дню все уляжется.

Однако к вечеру Максим проголодался. Поэтому, когда по радио объявили приглашение на ужин, решил воспользоваться моментом, чтобы сбегать в бар и купить что-нибудь перекусить. Через десять минут он вернулся с пакетом чипсов, пачкой печенья, шоколадкой и большой бутылкой пива. Брусникин практически не пил, но сегодня глаз сам зацепился за эту полторашку.

Он быстро выпил половину бутылки и почувствовал приятную истому. Одеревеневшими руками стянул с себя майку, плюхнулся на кровать и тут же уснул.

Проснулся Максим неожиданно, с ощущением смутной, иррациональной тревоги. За окном было уже темно. Он направился к открытому балкону и… остолбенел. Навстречу ему шагнула Ульяна. Она была в невесомом коротком сарафане. Ее длинные распущенные волосы, подколотые крупным голубым цветком, были перекинуты на одну сторону. Гипнотизируя Максима ярко накрашенными глазами, она манерным жестом переместила кудри на спину. Брусникину хватило мимолетного взгляда, чтобы понять: под платьем девушки ничего нет.

– Как ты сюда попала? Убирайся немедленно! – он потащил ее к двери. – Вот ведь, прицепилась!

– Да, прицепилась! – прошипела она ему в лицо, оскалив зубы. – Все равно будет так, как я хочу! Так было всегда!

– Только объясни мне сначала, чего ты хочешь, – взмолился Брусникин. – Зачем ты меня так подставила сегодня в парке? Своей глупой выходкой ты чуть не испортила мою репутацию. Да меня с работы выгонят, если узнают, что я педофил. А если твоя мать заявит в милицию, что я тебя растлеваю? Ты думала своей бестолковкой, когда закатывала концерты?

Ульяна глянула на него снизу вверх и кокетливо прошептала:

– Но ты сам меня вынудил.

– Я?!

– Да, ты! Я целых два дня ждала, что ты сам познакомишься со мной и честно-честно мне все объяснишь…

– Да что я тебе должен был объяснить, глупая курица? – Максим уже не контролировал выражений.

– Значение твоих взглядов, – всхлипнула Ульяна. – Я видела, как ты смотрел на мои ноги. Ты буквально раздевал меня глазами…

Брусникин открыл рот, чтобы разубедить школьницу, но слова замерли у него на губах. Голова шла кругом. Наконец, он тихо спросил ночную гостью:

– Ты в детстве менингитом не болела?

– Не-е-ет.

– А клещ энцефалитный не кусал?

– Ты смешной, – улыбнулась Ульяна. – Почему ты все это спрашиваешь?

– Потому что искренне не понимаю, с чего ты взяла, что я на тебя смотрел. Если честно… извини, я уж скажу как есть… я тебя вообще до сегодняшнего дня не замечал.

– Но сегодня-то заметил! – возликовала Ульяна. – Сегодня-то заметил! Я видела, как ты смотрел на мои… на мою…

– Так, – поморщился Брусникин. – Заруби себе на носу, наглая толстуха, ты мне вообще никак. Не в моем вкусе. Усвоила? А теперь – шагом марш на выход.

Но Ульяна не сдвинулась с места. Секунды три она, ошарашенная, стояла на месте, а потом с плачем бросилась на кровать.

– Тихо, тихо! – нагнулся к ней Брусникин. – Ты же меня в два счета подставишь своим ором! Господи, что же мне с тобой, дурой такой, делать…

– Что-что, – сквозь рыдания отрывисто сказала Ульяна. – Как будто непонятно… ты мужик вообще или как?

И, повернув к нему заплаканное лицо, она выкрикнула:

– Немедленно поцелуй меня! Или я сейчас заору на весь корпус!

– Вот ведь сучка! – растерялся Брусникин.

– …а когда сюда прибегут люди, я всем расскажу, что ты заманил меня к себе ночью в номер и хотел растлить! Я еще такая глупенькая! Ведь мне всего 15 лет!

От этой перспективы у Максима кровь застыла в жилах.

– Вот ведь вляпался! – пробормотал он и с размаху залепил кулаком в стену. – Чертова малолетка!

Тут его озарила мысль.

– А, я раскусил тебя, – зло рассмеялся он в лицо Ульяне. – Ты с кем-то весело потусила, а сейчас ищешь, на кого бы повесить свои шалости?

– Тогда ты мог бы сушить сухари, – шмыгнула носом Ульяна. – Мне бы ничего не стоило доказать, что меня соблазнил именно ты. Но я порядочная. Я хочу все по-честному.

– Это ты называешь по-честному?

– У тебя губы, что ли, отсохнут, если ты меня поцелуешь? Я же вижу, что ты еле сдерживаешься. Я же знаю, что все парни помешаны на этом.

– Скажи… а если я сделаю это, ты уйдешь отсюда?

– Конечно! Клянусь тебе! – Ульяна вскочила с кровати.

– И больше никогда не посмотришь в мою сторону?

– Ну, раз ты этого так хочешь… Обещаю. Я не липучка какая-нибудь.

– Отлично! Так будь же хозяйкой своих слов! – Брусникин быстро поцеловал Ульяну и указал на дверь. – А теперь: гуд бай, май лав.

– Как это – гуд бай? – залепетала школьница. – Я не успела ничего почувствовать…. я не так хотела… я мечтала о романтике…

– Аттракционы закрыты. Проваливай.

– Тебе, что, не понравилось?

– Полный отврат. Хочется немедленно прополоскать во рту. О, вот и пиво осталось! – Максим присел на кровать и потянулся к полторашке.

Как тут, словно тайфун, на него сверху набросилась Ульяна. Он не успел ничего сообразить, как девица оседлала его и впилась в его губы исступленным поцелуем. Максим попытался сбросить ее с себя, но не тут-то было. Школьница обвила его руками, облепила ногами.

– Ай! – вдруг вскрикнул он от боли, и по его спине заструилась кровь. – Что же ты, сучка, творишь?

– Это я тебя пометила, – ослабила хватку Ульяна. – Я же сказала, что все будет так, как я хочу. Мы, Кибильдиты, всегда побеждаем!

– Малолетняя жирная шлюха! – в бессильной злобе выкрикнул Брусникин.

– Попробуй только пикнуть кому про нашу любовь, – ухмыльнулась Ульяна. – Я тут же накатаю заявление, а потом скажу, что сопротивлялась и расцарапала тебе спину. Тебя упекут далеко и надолго! Если, конечно, папа не размажет тебя по стенке еще до этого…

– Но зачем тебе все это? За что ты так ненавидишь меня?

– Ничего-то ты во мне не понял, – буднично отвечала Ульяна. – Я полюбила тебя с первого взгляда и хочу, чтобы ты полюбил меня…

И она направилась к двери. Обернувшись на пороге, она томно шепнула:

– Жди завтра ночью. Будем опять целоваться.

Бежать! Как можно скорее, пока эта психически неуравновешенная девица не втравила его в крупные неприятности. Только прежде дождаться утра, чтобы благополучно добраться до трассы и поймать какой-нибудь попутный транспорт.

Максим исхитрился сам себе обработать царапины на спине, затем уложил в сумку вещи. Господи, еще только полчетвертого. Надо как-то протянуть хотя бы три часа. Он допил пиво и прилег.

Его разбудил стук в дверь.

– Вот и уехал! – вскочил он с постели. – Время уже девять!

На пороге стояла Елена Кибильдит в длинном красном платье, яркая и свежая. От предчувствия глобальных проблем у Брусникина подкосились ноги, и он оперся о косяк.

– Доброе утро, Максим! Я вас не разбудила? – женщина обворожительно улыбнулась. – Я пришла извиниться перед вами за свои вчерашние слова. Я не разобралась в ситуации и наговорила вам гадостей… Можно войти?

Брусникин молча посторонился. Уж эта, наверно, не потребует от него поцелуя? Хотя все может быть. Яблоко от яблоньки недалеко падает…

– Что мы сегодня пережили ночью, не пожелаю ни одной матери! – вздохнула Кибильдит. – Под утро я проснулась от невообразимого шума. Подошла к кроватке… к кровати Ульяны и что же увидела?

Максим замер.

– И увидела, что она плачет, просто рыдает во сне! Я тут же ее разбудила, и бедненькая призналась мне, что вы и она… что ничего плохого между вами не было… и ни в какой суши-бар вы ее не водили… что вы просто приезжали к ним в гимназию с лекцией о вашем предприятии… У меня гора с плеч свалилась! А я вас вчера так гадко назвала! Знали бы вы, как мне неловко, как стыдно!..

И Елена склонила на руки красивую головку.

– Я и не думал на вас обижаться, – сдержанно заметил Максим. – Можно представить, что чувствует мать, когда ей сообщают такое.

– Да? Вы правда понимаете меня? – Елена радостно схватила его за руку. – Тогда давайте отпразднуем наше перемирие! Пожарим шашлыки, выпьем немного вина…. Тут столько живописных мест! Ульяна и сама хочет перед вами извиниться. Бедненькая так страдает. Это не ребенок, а ходячий комок комплексов и болевых точек…

– Спасибо за приглашение, но мне нужно поработать с документами. Начальство только что звонило, – замямлил Брусникин.

– Девочка будет очень страдать, если это недоразумение не будет разрешено. Я так волнуюсь за ее душевное равновесие! Прошу вас, войдите в мое положение, – и Елена опять коснулась его руки.

…На пикнике Ульяна сдержанно извинилась перед ним и, сославшись на головную боль, присела под деревом. Максим терялся в догадках. Что это значит? Девушка осознала, что вела себя слишком напористо и решила отказаться от своих притязаний? Или же затаилась, чтобы подстроить еще какую-нибудь каверзу?

– В сущности, я понимаю свое несмышленое дитя, – шепнула Брусникину слегка захмелевшая Елена. – Разница в возрасте не помеха настоящему чувству. Грибоедов и его Нино. Пушкин и прекрасная Натали. Да взять нас с Кибильдитом. Муж старше меня на 13 лет. Но мы сошлись, когда были уже взрослыми. Если бы Ульяне было хотя бы семнадцать…

– Вам не о чем волноваться. Я испытываю к вашей дочери только дружеское расположение, – отвечал Брусникин. – Она действительно еще ребенок. С этим не шутят.

– Как хорошо, что вы это понимаете, – ласково улыбнулась ему женщина. – Налейте мне еще вина.

Выполняя просьбу Елены, Брусникин глянул на Ульяну. Сидя на корточках под дубом, она делала вид, что спит. Но глаза, нервно двигающиеся под закрытыми веками, говорили другое. Девушка явно что-то обдумывала.

Ульяна не явилась к нему ни в эту, ни в последующую ночь. У Максима отлегло от сердца: толстушка устыдилась своей разнузданности и взялась за ум. Эти два дня он почти не видел ее. Елена, с которой он теперь совершал прогулки после ужина, говорила, что Ульяна с головой ушла в чтение.

– «Опасные связи», «Милый друг»… Вы считаете, это не слишком для девочки ее возраста? Все ли ей будет понятно?

– Если она что-то не поймет, то, конечно же, спросит вас, – Максим едва сдержал ухмылку, вспомнив о том, что это «непонятливое дитя» творило позапрошлой ночью на его кровати.

– Знали бы вы, как обожает ее Евжеша… Это мой муж, – продолжала Елена. – Я иногда даже ругаю его. Ну нельзя так баловать даже любимых дочек! А вы кого бы хотели: сына или дочь?

– Я еще не женился, – улыбнулся Брусникин.

– Конечно, спешить вам некуда. При вашем уме, деликатности и импозантной внешности… да-да, это так… вы обязательно встретите достойную девушку.

– Моя импозантность ничто по сравнению с вашей утонченностью, – вернул комплимент Брусникин.

А ночью в его номер постучали. Максим вздрогнул. Кого еще там принесло? Неужели матушка превратно поняла его слова и, спев колыбельную дочурке, пришла более основательно потолковать о проблемах отцов и детей?

Он не сразу узнал в визитерше Ульяну. На ней был льняной брючный костюм, волосы заплетены в косу, кудряшки подколоты невидимками. Девушка смотрела на него строго. Наконец, она шагнула в комнату, как бы нечаянно скользнув грудью по его плечу.

– Предпочесть мне эту морщинистую задницу? – с обидой сказала она.

– Твой рот напоминает мне помойку. Не терплю хабалок.

– Меня бесит эта потасканная шлюшенция, – злобно продолжала Ульяна. – Все время пытается втюхать моим мальчикам свои древние прелести.

– Ты злобная маленькая дура, – отвечал Брусникин. – И просто завидуешь красоте и изяществу своей матери.

– Красоте и изяществу старухи?

– Красоте и изяществу зрелой дамы, – с садистским удовольствием отчеканил Максим.

– Так и быть, разрешаю тебе разок чпокнуть ее.

– Дура в кубе.

– Но женишься ты все равно на мне.

– Я не намерен жениться вообще, а на тебе – и подавно.

– Это почему еще? Ты импотент? Или педик?

– Я серьезно занимаюсь наукой. У меня высокие цели. Но навряд ли с твоими куриными мозгами это можно понять.

– Все я понимаю! Что ж, ученые – они прикольные. Я могла бы стать твоей музой.

– Мне лучше работается, когда в радиусе ста метров нет никаких муз, – усмехнулся Брусникин. – Кроме того, такую музу надо содержать, а я все до копейки вкладываю в свои исследования…

– Я сама могу содержать кого хошь! – высокомерно заметила на это Ульяна.

Максим посмотрел на нее с интересом.

– Ты патологическая врушка. На что тебе содержать-то? На накопления со школьных завтраков?

– Во-первых, в моем распоряжении карточка с лимитом две тысячи евро. Папочка считает, что в моем возрасте этого должно хватать на месяц.

Брусникин открыл глаза пошире.

– …а во-вторых, – довольная произведенным эффектом, продолжила Ульяна. – Когда мне исполнится 18 лет, я унаследую часть семейного бизнеса и небольшой капиталец в 10 миллионов долларов.

– У вас семейный бизнес? – прошептал ошарашенный Брусникин.

– Да, сеть швейных производств и магазинов женской одежды. Я все обдумала. Мы можем пожениться этим летом.

– Как? Тебе же всего 15.

– Как-как? По залету.

Брусникин моментально просчитал эту комбинацию и понял, что она ему невыгодна. Во-первых, две тысячи евро ежемесячной «прибыли» – это не та сумма, ради которой надо обзаводиться женой и младенцем. Да и не гарантия, что Кибильдит не обставит все так, что Брусникин совратил его невинное дитя, и не упечет его за решетку. Во-вторых, разгневанный папаша может лишить дочку «пенсиона» и в приступе старческого маразма завещать свои миллионы в фонд мира. Нет-нет, 18-летняя Ульяна будет куда более ценным приобретением…

– Наверно, ты уже поняла, как я отношусь к таким вещам, – покровительственно отвечал Максим. – Секс до брака, тем более, с такой юной девушкой, как ты – для меня недопустим. Но нам некуда спешить. Эти два с половиной года даны нам как раз для того, чтобы проверить свои чувства.

– Я столько не вынесу, – простонала Ульяна. – Но целоваться и все такое без этого самого мы будем?

– Обещаю только поцелуи в умеренных дозах, – улыбнулся Брусникин. – Мама права: тебе пока нужно думать об учебе.

В ответ на это Ульяна обвила его шею руками и потянулась к его губам. Но Максим деликатно уклонился:

– Я не должен злоупотреблять своим статусом жениха.

– Я же говорила, что ты меня полюбишь, – прошептала Ульяна, прижимая голову к его груди. – Меня нельзя не полюбить.

– Вот у меня и появились деньги, – вздохнула Ульяна, и ее глаза тут же увлажнились.

– Что ты хочешь сказать? Мать тебе что-то оставила? – Брусникин живо заинтересовался этой темой, но тут же внутренне обругал себя за то, что не сдержал эмоций. – Жаль, что мне нельзя было появиться даже на ее похоронах. Ох уж эта конспирация!

– Все мамины деньги будут моими через два года. А пока папочка повысил мне стипендию вдвое.

– А-а, – разочарованно отозвался Максим и напряженно пошутил: – Это как-то отразится на финансировании моих разработок?

– Я же даю тебе по штуке каждый месяц. Мало?

– Лулу, – Максим взял ее за руки, – это капля в море. По моим задумкам нужны совсем другие капиталы. Но я все понимаю и смиренно жду твоего восемнадцатилетия.

– А если я буду давать тебе еще штуку, это поможет тебе продержаться эти два года?

– Не думай об этом, любимая, – и Брусникин обнял ее. – Я как-нибудь выживу.

– Нет, так дело не пойдет, – отстранилась Ульяна. – Я страдаю от того, что ты бедствуешь. Эту толстовку ты носишь с осени не снимая. Неужели все так плохо, что ты не можешь найти полштуки, чтобы купить что-нибудь из новой коллекции?

– Я все вкладываю в свою мечту, – с тихим пафосом отвечал Брусникин. – Из того, что ты мне давала, я не потратил ни копейки. Все семь тысяч евро лежат в банке.