Черный кот на рояле, или В возбуждении уголовного дела отказать Башкиров Григорий

Глава 1

Август 1979 года. Морской торговый порт

Красавец-сухогруз, мягко привалившись бортом к трехметровым толстым «сарделькам» кранцев, замер у причальной стенки. Швартовка судна прошла, как всегда, отлично. Экипаж действовал грамотно и быстро. Так работает хорошо отлаженный механизм. Иначе быть просто не могло. Несмотря на относительную молодость, Георгий Воронцов считался классным капитаном. «Моряк от бога» – иногда с плохо скрытой завистью отзывались о нем сослуживцы, такие же, как он, просоленные «морские волки». Некоторым из них недоставало того самого пресловутого везения, того счастливого случая, после которого можно оказаться на профессиональной вершине, откуда спокойно и снисходительно посматривать на озабоченных коллег, вечно копошащихся в различных служебных проблемах, возникающих, как правило, не без их косвенного участия.

С самого начала службы Воронцов, будучи еще четвертым помощником капитана на старой ржавой посудине, навсегда усвоил для себя, что самое важное на флоте – дисциплина. Будь то портовый буксир или многотонный танкер – без разницы. Никаких «мелочей» здесь быть «по определению» не должно. Это касалось и отдраенных до блеска поручней трапа, идеально чистого гальюна и прочно, намертво закрепленного груза. Иначе нельзя. Любая, самая незначительная недоработка в подготовке к плаванию могла в будущем привести к трагедии. Примеров, к сожалению, было предостаточно.

Георгий Иванович, свято чтя морские традиции и неуклонно придерживаясь своих принципов, лично подбирал экипаж. Беседовал с каждым матросом. И если у него закрадывалось хоть малейшее сомнение в сидящем напротив кандидате – не объясняя причины, сразу направлял обратно в отдел кадров. «Лучше выйти в море неполным экипажем, чем с одним разгильдяем, который погубит корабль» – всегда отвечал он раздраженным кадровикам.

Тем, кто впервые очутился на борту воронцовского судна, многое поначалу казалось просто диким после относительного «комфорта» других пароходов. Дисциплина была поставлена, как на военном корвете девятнадцатого века, исключая, разумеется, всякое рукоприкладство и аресты с нахождением в «канатном» ящике. Кто-то вспомнил и срочную флотскую службу. Но вскоре пришла привычка и к заведенным на судне капитаном порядкам, и к высоким, по сравнению с другими экипажами, заработкам. Всех все стало устраивать. Робкий ропот недовольства, который раздавался прежде, навсегда пропал. Наступило взаимное уважение и удовлетворенность нелегкой морской работой. Случилось то, чего добивался капитан – его экипаж стал монолитом. «Текучки» кадров не было – этот термин был просто забыт.

Вот и сегодня их встречало множество людей. Среди почетных гостей присутствовал заместитель министра торгового флота – давнишний приятель капитана. Кроме него Воронцов, разглядывая в мощный бинокль причал, отметил парочку райкомовских и горкомовских клерков, курирующих флот. Помимо названных лиц место швартовки было заполнено родными и знакомыми моряков, которые не переставая размахивали руками и что-то кричали. Весь свободный от вахты экипаж высыпал на палубу и, растянувшись вдоль борта, тоже кричал, высматривая в толпе близкие лица.

Воронцов улыбнулся и отложил бинокль. «Стоп машина», – приказал вахтенному помощнику. Тот мигом послал сигнал в машинное отделение и посмотрел на капитана.

– Ну что ты, Боря, уставился? Все! Пришли домой! Поздравляю с успешным окончанием плавания!

– Да уж, Георгий Иванович…

– Все. Собирайся. Пришли ко мне «грузового» (второй помощник капитана на торговом судне, отвечающий за груз).

Когда Борис покинул рубку, Воронцов устало присел и закурил. Да, будет что вспомнить о рейсе. В такую переделку он, как и весь экипаж, попал впервые. Ребята, конечно, со смехом будут рассказывать друзьям о приключениях в Юго-Восточной Атлантике. Действительно, произошло все, как на учениях. Пострадавших среди его моряков нет. Никто даже царапины не получил. А могло все обойтись ой как скверно…

Вначале их просто «достал» недельный шторм. Учитывая, что судно шло загруженное по самую ватерлинию, и их медленно и упорно сносило к югу от курса, в опасный район мелких островов, где запросто можно было напороться на подводную скалу или сесть на мель. Воронцов практически не покидал капитанского мостика, выкраивая в сутки не более двух часов на тревожный, прерывистый сон. Экипаж работал, как часы с автоматической заводкой. Загнать кого-то отдыхать было проблемой. Поспав не более часа, наспех просушив одежду, ребята вновь занимали свои места. К среде шторм стал утихать, но возникла новая проблема. В каюту Воронцова заглянул старший механик и сообщил, что прорвало маслопровод одного из двигателей.

– Часа три продержимся? – спросил Воронцов. По прогнозу шторм скоро должен был закончиться.

– Продержимся, Иваныч, – обнадежил стармех. – Но потом «стоп машина» и на пару часов ремонт – никуда не денешься. Поломка пустяковая, но требует времени.

Добро. Как только ветер до пяти баллов снизится, в дрейф ложимся.

– Понятно. Мы всегда готовы.

Механик ушел. Неожиданно выглянуло солнце, вернув океану, не смотря на продолжавшийся шторм, все его краски и великолепие. Воронцов невольно залюбовался представшей его взгляду картиной.

– Смотри, «чиф», – Георгий толкнул в бок Мишку Королева, старшего своего помощника. – Красотища какая!

С Михаилом Воронцов заканчивал «мореходку», и сейчас Королев, опытный капитан, дожидался «своего» парохода.

– Стоп машина! Механик, преступить к ремонту. Экипаж по местам! – По громкоговорящей связи отдал указания Воронцов и положил трубку селектора.

– Послушай, капитан! – вдруг обратился к Воронцову Королев. – Ты вот те островки на юге просек?

А что?

Южная Атлантика! Внимательным быть надо.

– И то верно! – Воронцов сорвал трубку ГГС – боцмана к капитану!

– Слушаю, командир! – усатый боцман Василич оперся на дверной косяк, перебирая пальцами неизменные четки.

– Петр Васильевич, у тебя системы пожаротушения, ну брандсбойты, подача пены в порядке? – на всякий случай уточнил Воронцов.

Обижаете! Когда у меня что-то барахлило? Могли бы и не спрашивать.

– Ну, ты не горячись! Знаю, что у тебя во всем порядок. Не первый год вместе ходим – примирительно сказал капитан. – Но, все же проверь еще раз.

– Это пару раз плюнуть. А что командир, учения ожидаются?

– Василич! С твоей бы сообразительностью в пароходстве сидеть! – рассмеялся Королев. – А если шутки в сторону, то своих, свободных от вахты предупреди о бдительности.

– А что – дело не сложное. Пойду еще указание сварщику дам – арматуры нарезать. На всякий случай, – хитро ухмыльнулся боцман. – Могу идти?

– Да, Василич! Если кто заметит что-нибудь подозрительное, немедленно докладывать, – проговорил Воронцов, уже рассматривая карту.

В ожидании окончания ремонта прошло полтора часа. Океан постепенно успокаивался, стала донимать жара. Воронцов расстегнул верхние пуговицы на рубашке, заметив, что старпом уже находится в майке-тельняшке. В это время заговорил аппарат громкоговорящей связи. Докладывал третий штурман.

– Капитан, с подветренной стороны в направлении нас движется неизвестный объект. Внешне небольшой траулер, только скорость приличная. Расстояние двадцать кабельтов.

Принадлежность запросили?

На сигналы не отвечает, опознавательных знаков не видно.

– Продолжать наблюдение. – Воронцов положил трубку и тут же вновь снял. – Машина? Как дела?

– Так уже почти все, товарищ капитан. – Голос старшего механика звучал бодро и уверенно. – Еще минут десять и готово.

Молодцы! Как только закончите, доложи. Конец связи.

– Миша, – Воронцов повернулся к Королеву, – Вместе с Василичем вдоль борта незаметно расставьте парней покрепче. Всю водяную и другую технику подтяни на подветренный борт.

– Думаешь, незваные гости пожалуют? – спокойно поинтересовался Михаил. – Ну, что же встретим, как положено, по-флотски. Георгий, ты бы на всякий случай с пароходством связался, доложил.

Пока не о чем докладывать, – оборвал его капитан. – Иди, не тяни время! Королев молча вышел, а Воронцов прильнул к окулярам мощного морского бинокля. Тип приближающегося к ним на весьма приличной скорости плавсредства он определил сразу: гафельная шхуна, водоизмещением примерно двадцать тонн, с деревянной обшивкой. По сравнению с его «коробкой» – мелочь пузатая, но прет очень и очень резво. Расстояние до советского сухогруза таяло на глазах. Вот они обошли дрейфующее судно, развернулись и, значительно снизив скорость, двинулись на сближение. Воронцов отчетливо увидел на носу шхуны ручной пулемет, кажется «наш» «ПК», закрепленный на аппарели.

– Капитан! – Мишиным голосом отозвалась рация. – Чуешь, беспредел намечается? Что делать будем?

– Не высовываться и ждать! У вас все готово к встрече?

– Ждем команды…

– Мишин голос прервал как будто-бы негромкий треск. От носа шхуны отделилась короткая цепочка светящихся точек. Стекло рубки треснуло, кусочки раскаленного свинца зашлепали по металлу.

– Капитан, ты видишь, что творят?! – полный негодования громкий рык старпома вызвал треск в рации.

– Вижу. Сидите пока на жопе ровно и не высовывайтесь. Машина! – рявкнул Воронцов в трубку ГГС.

– Слушаю, капитан, – ответил как всегда спокойный голос стармеха. – Что там у вас творится?

– Ты готов?

– А как же!

– Полную мощность выдать сразу способен?

– Надо – выдадим по всей программе.

– Добро! Конец связи.

Пиратская шхуна медленным ходом, как и предполагал капитан, приближалась с подветренной стороны. Подойдя примерно на пол кабельтова, несколько прибавила скорость. На палубе уже четко просматривалась группа людей, вооруженных легким стрелковым оружием, в основном автоматами «Калашникова» – примерно семь или восемь человек – те, кто находился в поле видимости. Пулеметчик внимательно наблюдал за сухогрузом, держа руку на гашетке «ПК».

– Товарищ капитан, – голос третьего помощника звучал не очень уверенно. – Может, все же с береговой охраной свяжемся?

– Ты на карту посмотри – где мы, а где они! – зло буркнул Воронцов. – Это равносильно ночному воплю: «Милиция, милиция!!»

– Понятно.

– Капитан! – вновь в рации прорезался голос Королева. – Ждем указаний!

Воронцов на некоторое время сосредоточился. Потом, решительно тряхнув головой, поднес микрофон к губам. В настоящий момент он рисковал не только блестящей карьерой, но и жизнью подвластных ему людей. Он избрал путь, присущий только его характеру – отважному и всегда авантюрному. И ответственность, только личную, без всяких оправданий. Он капитан! Он единоначальник и он принимает решения на своей территории – территории государства, доверившего Воронцову этот пост.

– Слушай команду! При сближении бандитов с судном – атака всеми средствами пожаротушения по палубе. Цель – деморализовать противника и залить машинное отделение. Всех ползущих на борт тварей – глушить к чертовой матери подручными средствами. Самим не гусарить! Ну что, моряки, задача ясна? – нарочито весело переспросил Воронцов.

Снизу он услышал приглушенный довольный рев личного состава.

Подошедшую вплотную для абордажа пиратскую «джонку» залили тоннами воды и пены. Буквально через пару минут она стала похожа на пропитанную мыльную губку и безвольно, с выведенными из строя машинами, покачиваясь на волнах, застыла возле борта сухогруза.

– Сдавайтесь, фашисты, сволочи! – перемешивая призывы о капитуляции с крепким матом, кричали сверху обозленные русские моряки.

Бандиты попытались робко отстреливаться, но новыми потоками воды, свалившимися на палубу, были загнаны в трюм. Ситуация полностью контролировалась экипажем Воронцова.

– А теперь, «дед», давай, – с удовольствием отдал команду капитан, – все машины полный вперед!

– Есть, командир! – радостно откликнулся стармех.

Спустя минуту судно задрожало и сдвинулось с места.

– Право на борт!

– Есть «право борт», – продублировал команду капитана рулевой.

Судно, медленно и лениво разворачиваясь, подминало под себя бездыханную деревянную посудину. Раздался треск. Через пять минут на воде плавали лишь останки некогда грозного пиратского корабля с ухватившимися за них членами экипажа.

– Ну что, кэп, – спросил еще не совсем отошедший от «боя» Королев. – Придурков этих на борт поднимать будем?

– А как же, Миша, закон моря – он один для всех. – Воронцов был явно доволен. – А ты сейчас срочно свяжись с «базой», объясни задержку за моей подписью. Береговую охрану тоже поставь в известность, координаты сообщи. Выловленных пиратов с собой не повезем? Правильно? А высаживать их где-то тоже стремно. «Урки» все же, хоть и местного розлива. – Всегда культурный и следящий за речью Георгий Иванович перешел на жаргон.

Через четыре часа над теплоходом закружил небольшой вертолет береговой охраны. После недолговременных переговоров с пилотом было определено место посадки. Выловленных из моря при помощи специальной сетки и запертых в каюте шестерых бандитов, среди которых оказался только один азиат, а остальные были по виду европейцами, как и положено, передали местным властям. Офицер береговой охраны с азиатским энтузиазмом долго тряс руку капитану и сообщил, что в их маленькой стране морской разбой относится к наиболее тяжкому виду преступлений, поэтому все виновные лица понесут жестокую кару. После чего, забрав арестованных и в очередной раз раскланявшись, скрылся на своем вертолете.

Воронцов собрал экипаж, поблагодарил всех за проявленный героизм и предложил преступить к выполнению непосредственных служебных обязанностей. Дальнейший переход прошел без приключений, и судно благополучно пришвартовалось в родном порту.

Глава 2

Размышления Воронцова прервал зашедший в рубку заместитель министра торгового флота Кузьмин.

– Ну что, привет, герой! – Приятели крепко обнялись. – Наслышан о ваших подвигах.

– Слушай, Коля, пошли ко мне. Не забыл еще, канцелярская крыса, где каюта капитана на судне находится?

– Отчего же? Не забыл. Сам в твоей шкуре пятнадцать лет пробыл.

Удобно расположившись в креслах и выпив по большой, на «два пальца» порции виски, Кузьмин хитро посмотрел на Георгия.

– Ну что ты темнишь, – не выдержал тот, плеснув по второй порции алкоголя, – давай рассказывай, что у вас в верхах творится.

– Ну, во-первых, от их, – он почему-то ткнул пальцем в сторону гальюна – посольства нам выражена глубокая признательность в спасении экипажа потерпевшего бедствие рыболовецкого судна.

– Ничего себе рыболовы – спортсмены! – Удивленно, с раздражением сказал Воронцов, – видно на очень крупную рыбу охотятся с пулеметом. Да ты на мою «коробку» посмотри – дырок не счесть.

– И между тем это официальная версия. – Кузьмин сделал небольшой глоток из стакана. – И нечего волноваться так. Истина в верхах известна. А все остальное – это политика. Так что не бери в голову, а лучше дырочку в кителе сверли. К «Трудовому Красному Знамени» тебя представили. Вот так-то.

– Ты бы лучше Королеву пароход дал, – недовольно пробурчал Воронцов, – а то мне как-то неудобно опытного капитана на вторых ролях…

– Да я тебя понимаю, – поморщившись, отозвался Кузьмин. – С ним вопрос решен. Послезавтра «Ролкер» получает. Все уже согласовано.

– Ну, наконец, кто-то умный нашелся.

– Жора, ты особо не расслабляйся.

– Понял, понял, товарищ заместитель министра. Знаешь что, не обижайся, а полетели ко мне домой. Как всегда. Лариска уже заждалась наверно. Ты же знаешь, она принципиально в порту не встречает, а всегда дома.

– Ты ей звонил?

– А зачем? Когда пароход пришел, она знает и ждет.

– Ладно, поехали, – Кузьмин потянулся к телефону. – Сейчас машину свою вызову.

– Ну, на фига нам твоя машина? Меня у трапа такси ждет. Поехали!

Попрощавшись с вахтенным офицером, Воронцов спустился по трапу, как всегда последний. Заскочив по дороге в знакомый магазин «Цветы», Георгий Иванович купил огромный букет роз и развалился на заднем сиденье. До его дома друзья больше не разговаривали. Расплатившись с таксистом, Воронцов открыл дверь парадного, пропуская почетного гостя вперед. Несколько раз позвонив в дверь, Георгий улыбнулся.

– Дома, наверное, нет. Что-то купить забыла, сейчас прибежит. – Достав свои ключи, широким жестом распахнул дверь.

– Ну что, дарагой, проходы, – с кавказским акцентом произнес он. – У меня в баре заначка есть. Пока Лара отсутствует, можно с пользой употребить. Правильно говорю, министр? – Пропустив приятеля в квартиру, закрыл замок.

Он взглянул на Кузьмина.

– Коля, в чем дело? – В глазах ответственного работника министерства застыл ужас. Воронцов медленно зашел в гостиную. Букет выпал из его рук. В кресле полулежал растерзанный труп его верной, любимой Ларисы. Воронцов упал на колени. Потом, подняв лицо к потолку, заорал: «Люди, кто-нибудь, помогите!!!

Декабрь 1979 года

– Привет, Алик, – от входа ору дежурному. – Как дела и есть ли что по нашу грешную душу?

– Чего разорался, не дома, – недовольно бурчит Альберт.

– Брось предрассудки, посмотри, утро какое? – не успокаиваюсь я. – Хотя на улице промозглость и грязища по колено и ничего хорошего в этом, конечно же, нет. Подхожу к Альберту и треплю по погону. Он нервно отдергивает плечо.

– Ты что, с дуба рухнул? – С нарочитым удивлением смотрю на него. – Ну, как хочешь. Если ты так, то больше не налью.

– Не обижайся. – Альберт осознает, что не прав. Нельзя так относиться к старым друзьям, особенно к таким, как я. – Шеф прямо с утра пораньше «вставил», – уже оправдывается он. Отойти никак не могу. А тут ты под «горячую» руку. – Поляков виновато улыбается.

– Ладно, прощаю. – Я проявляю великодушие. Альберт мужик хороший, а поскольку еще и работаем на одной территории, то дружить нам бог велел.

– Ну, так что за ночь случилось безобразного? – Переспрашиваю его. Альберт чешет лысину. – Да вроде ничего серьезного, так, всякая мелочь, и на всякий случай сплевывает через левое плечо.

– Правильно делаешь, тебе еще сутки «колымить» – подкалываю его.

– К черту. Не сглазь.

За столом дежурного капитан милиции Поляков Альберт Вениаминович, он только что заступил на суточное дежурство, а вообще Альберт – участковый и сегодня на подмене.

– Ну, если «в Багдаде» все спокойно, то в дежурной части мне делать нечего, – веско заключаю я и направляюсь к выходу.

– Подожди, – тормозит Поляков, – ночью гезешники пьяного приволокли, документов нет. Сам приезжий. Говорит, что ограбили его. Хочешь – забирай, мне он не нужен.

– Потом, Алик, все потом. Кто есть в наличии?

– Михалыч, он уже с восьми часов на месте. Дед, как обычно у себя, ну и Петро пораньше нарисовался.

– Понятно, – выхожу из дежурки и направляюсь в сторону специального отгороженного отсека с номерным замком на металлической двери. Чужие здесь не ходят, потому что вы попадаете в самое секретное и ведущее подразделение милиции – уголовный розыск. За дверью небольшой коридор, из которого через две рядом расположенные двери можно пройти в три кабинета, два из которых спаренные. Занимают данную небольшую площадь: ваш покорный слуга, Ермолин Владимир Александрович – он же Дед, Петя Бритвин, Леха Краснов, Толя Птицин по прозвищу «Воробей», Андрей Брагин и Васильев Костя. Все вместе мы – опера, а если официально, то инспектора уголовного розыска – так начертано блестящими желтыми буквами на матовой табличке у входной двери и в наших служебных удостоверениях.

Уже в коридоре чувствую сквозняк. Я пальцем тычу в круглые кнопки кода и дергаю дверь на себя. От встречного потока холодного сырого воздуха я отшатываюсь. Потом быстро захожу внутрь и закрываюсь на замок. Наш с Дедом и Петькой кабинет раскрыт нараспашку. Бритвин сидит за своим столом, втянув голову в плечи и насупив густые брови. Он очень напоминает зимнюю птицу. Не хватает только лапок, обхватывающих провод, да самой обледеневшей линии электропередачи. Ничего не говорящий взгляд направлен сквозь сидящего напротив Ермолина в стену. Отточенный мехом капюшон Петиной куртки надвинут па голову. Торчит лишь один красный нос с нависшей на самом кончике каплей. Петя периодически шмыгает носом и вытирается, но сопля предательски появляется вновь и вновь. Сквозь настежь открытое окно легкий ветерок заносит снежинки, которые, кружась по кабинету, ложатся на Петины плечи и голову и, растаяв, оставляют вместо себя аккуратные мокрые разводы.

Петро находится в прострации, а это означает, что вчера им был нанесен мощный удар по «бездорожью и разгильдяйству» и собственной печени. В настоящий момент происходит охлаждение разогретого накануне организма до рабочего состояния. Иногда и железные тракторы перегреваются, а тут просто Петя. Не задаю никаких вопросов – итак все ясно. К тому же из состояния медитации Петю лучше насильно не выводить, можно запросто нарваться на грубость, а в ином случае получить в ухо. Правда, до рукоприкладства дело никогда не доходило. Каждый из нас свято чтит железное правило, установленное одним мудрым человеком – нашим коллегой – никаких стычек между собой, поскольку это подрывает и без того расшатанную нервную систему опера. Сорвавшийся сразу может паковать свои вещи и подыскивать себе новый коллектив. Прав он или нет – никого не колышет. Окна также не закрываю, остынет – закроет сам, не впервой такая ситуация. Дед сидит напротив и листает принесенную из дежурки сводку,

– Здорово, Володя.

– Здорово, здорово… – Он сладко зевает и с хрустом потягивается, после чего вновь углубляется в чтение документа.

– Слышь, Дед, – Петин голос звучит простужено и глухо.

– Слышь, Дед.

Володя поднимает глаза и смотрит поверх помещенных на кончике носа очков.

– Чего тебе?

– Отдежурь за меня.

– Это с какой стати?

– Не видишь, фигово мне.

– А когда тебе хорошо?

– Ну и гад же ты!

– Почему? Ты водку хлещешь без меры, а я виноват?

– Ну, будь человеком, и вообще, знаешь, я сейчас к Михалычу зайду и отпрошусь, скажу, что чем-то отравился.

– Иди, Петенька, иди, – голос Володи преисполнен нежности, – отпрашивайся, а следом к Михалычу зайду я и уточню, чем ты отравился.

Петя не отвечает, медленно поднимается из-за стола и, наконец, закрывает окно.

– Пиво у кого есть?

– Хочешь, чайку покрепче заварю, – предлагаю я, – бывает, что помогает. – Хотя в Петином случае чайная терапия абсолютно бесполезна. Не удостаивая меня ответом, Петя снимает куртку и вешает в шкаф. На нем хорошо отутюженный костюм, темный в едва заметную полоску, новая светлая рубашка и тщательно завязанный галстук. От чисто выбритого лица распространяется аромат качественного одеколона, который, впрочем, не перебивает чудовищное амбре. Это обычная рабочая экипировка Петра на следующий день «после». А за его имиджем тщательно следит жена.

– Да, посидели… О – хо….

– Смотри, Михалыч отметит – это Дед.

– А куда деваться?

Хлопает входная дверь, подходит недостающий оперативный состав. Через пять минут все до одного обязаны предстать перед хмурыми очами Михалыча – нашего начальника. А сдвигает брови он всякий раз, когда встречается с нами. Когда же не видит перед собой знакомых до боли лиц, то может и пошутить.

Михалычу сорок восемь лет, невысок ростом, плотен, лысоват и выглядит гораздо старше своих истинных лет. Служит давно, медленно и упорно продвигается по служебной лестнице и, по всей видимости, уже достиг пика карьеры – должности начальника отделения милиции и звания майора. Тем не менее, Михалыч личность легендарная, и не только в масштабах района.

Прошедшей зимой позвонил наш человек – Витька. Он же «барабан». А по-научному «негласный сотрудник» или «источник информации». Все термины равнозначны и имеют право на жизнь. Он сообщил радостную весть о том, что скрывающийся за вооруженный разбой оттопырок по кличке «Толстый» на самом деле ни от кого по большому счету не скрывается и никуда не смывался. Он без опаски разгуливает по району и вечерами оттягивается в кабаках, а в настоящее время следует в направлении адреса сожительницы Инны, у которой появится минут через сорок.

«Толстый» или в простонародье – Аркадий Мамонтов рос под пристальным наблюдением мамы. Папа Аркадия скрылся в неизвестном направлении сразу после рождения сына. В начальной школе Аркадия всегда ставили в пример одноклассникам. Мамонтов прилежно учился, посещал секцию фигурного катания и, может быть, когда-то достиг бы славы знаменитого фигуриста Юрия Овчинникова, но быстро прогрессирующее развитие молодого организма не дало ему подобного шанса. К тринадцати годам Аркадий достиг ста семидесяти пяти сантиметров роста и веса в восемьдесят восемь килограммов. С изящным видом спорта, после долгого, на повышенных тонах, разговора мамы с тренером, пришлось «завязать». В школе к нему приклеилось обидное прозвище «толстый». Аркадий по совету родного дядьки стал заниматься борьбой. Но там Мамонтову сразу не понравилось. Необходимость пахать на тренировках, орошая потом и без того вонючий борцовский ковер, его никак не прельщала.

Со временем, преобразившись в высокого, полного, но довольно привлекательного молодого человека, «Толстый», презрев все мамины увещевания и предупреждения, ударился во все тяжкие. Он вел себя, как птица, вырвавшаяся из клетки. И вот она – первая судимость, обидная и нелепая. За ней – другая, и опять мелочевка какая-то, хулиганка банальная – обидно до ужаса. И впав в расстройство из-за своей ничтожности, решился «Толстый» круто сменить преступный окрас, и замыслил лихое дело. С целью осуществление оного приобрел где-то, может на свалке, обрез одностволки – шомполки. Каким– то образом вычислил адрес проживания известного широкому местному кругу спекулянта Сивакова, и в его отсутствие появился там утром пораньше. Жена Сивакова – Мила, зевая, на ходу протирая глаза и встав с теплой постели, по привычке, абсолютно голая, не подозревая ничего дурного, открыла дверь. Увидев на пороге оскаленную зверскую рожу с ружьем, обомлела и, не задавая лишних вопросов, добросовестно выполнила все требования злодея, о чем в подробностях рассказала в милиции, вызвав неподдельный интерес и массу уточняющих вопросов со стороны Воробья, который принимал заявление, и вполне понятное раздражение Сивакова поколотившего супругу в присутствии Птицына. В процессе воспитательной работы мужа с супругой, в которую Толя решил не вмешиваться, сразу определив себе роль постороннего наблюдателя, Сиваков весьма доходчиво разъяснил ей, что не все о чем просят всякие охламоны типа «Толстого», должно с усердием выполняться порядочными замужними женщинами, даже если они очень напуганы. Мила, размазывая дорогую косметику по щекам, клялась, что не виновата и больше не будет. В финале сцены любимые порывисто обнялись и помирились. Умиленный Воробей, обходя пикантные сцены совершенного преступления, кратко записал показания и с радостью выставил обоих из отделения.

Принимая во внимание тяжесть и дерзость совершенного «Толстым», его особую опасность, хорошую вооруженность и, главное, близость расположения дома Инны от отделения, Михалыч решил лично возглавить операцию. Задержать подозреваемого в тяжких грехах Мамонтова планировалось до итогового совещания в РУВД, которое должно было начаться через два часа. В случае успеха можно было устало выйти на трибуну и торжественно доложить о выполненном с утра долге и личном участии в поимке опасного преступника, что, конечно же, заменит ожидаемые многолитровые «вливания» уровнем детской слега чесночной клизмы.

Облачившись в средства индивидуальной защиты и вооружившись автоматом Калашникова, Михалыч возглавил группу задержания, организовав временный штаб операции в реквизированном на время в жилищной конторе УАЗе. Провел расстановку личного состава по утвержденному им же плану. Мне и Бритвину досталось место за углом дома. Нашей задачей было не допустить посторонних лиц на место боя, если «Толстый» вздумает вступить в перестрелку с милицией. Поэтому в получении оружия шеф нам отказал. Приближалось время «Х», а Мамонтов не появлялся.

Время от времени выглядывая из-за угла дома, я и Петька отмечали, что Соков нервничает. Оно и понятно. Время шло, на совещании ждали, поскольку именно его доклад по теме «Как докатились до жизни такой», был сегодня гвоздем всей программы и заранее злорадно массировался всеми более или менее благополучными руководителями различных уровней. Кроме того, он должен был породить массу вопросов к докладчику у руководства Главка, проводившего совещание. Поэтому Михалыч регулярно выходил из машины и пристально смотрел по сторонам. Потом вновь карабкался по скользким подножкам в кузов и закрывал дверь.

Вдруг, около УАЗа промелькнула какая-то тень. Дверца мигом открылась, и визитер оказался внутри. Несмотря на быстроту манипуляции, мною сразу был вычислен секретный агент – Витька. Ровно через две минуты он так же шустро выскользнул наружу и скрылся в ближайшем подъезде. Еще через минуту аккуратно приоткрылась автомобильная дверца, и появился Соков. Он был уже без автомата и бронежилета. Быстрой перебежкой он ринулся к парадному, где проживала Инна, и уселся у дома на лавочку, скрытый от нас с Петром густыми ветками кустарника. Переведя взгляд на «штабную» машину я увидел, как наполовину высунувшийся оттуда милиционер делает вслед Михалычу какие-то отчаянные жесты. Потом, досадливо плюнув на снег, убрался внутрь УАЗа.

Ситуация диктовала, что с минуты на минуту должен появиться тот, ради поимки которого был задействован почти весь личный состав отделения. И вот, наконец, вдали замаячила крупная фигура Мамонтова. К дому вела единственная утоптанная тропа. С кустов, растущих вдоль нее, посыпался снег. Это замаскировавшиеся там бойцы в наброшенных на плечи белых простынях, выданных специально для операции старшиной отделения, приняли положение полной боевой готовности. «Толстый», не подозревая ничего плохого и громко насвистывая какую-то модную мелодию, неотвратимо приближался к месту засады. Вдруг, не дойдя до сидящего на лавочке Михалыча каких-то десять метров, развернулся и, смешно переваливая мясистыми ягодицами и скользя подошвами по утоптанному снегу, бросился бежать вдоль дома, как раз на нас с Бритвиным. Решительно выйдя наперерез драпающему Аркаше, мы в две глотки одновременно потребовали остановиться, в противном случае пригрозили немедленно применить оружие. Петя для острастки сунул руку под куртку. Вконец растерявшийся Мамонтов оглянулся. Сзади на него накатывался «ком» взбешенных милиционеров, возглавляемых Соковым. Догадавшись, что сейчас будет очень больно, «Толстый» повалился на колени и воздел руки. Тут же он был накрыт подбежавшим людом.

В процесс задержания я решил не вмешиваться и, отойдя в сторонку, закурил. Бритвин толкнул меня в бок и мотнул головой в сторону «кучи – малы», которая уже начала рассасываться. Возбужденные бойцы, тут же достав сигареты, дружно и расслаблено задымили. Обычная ситуация после удачно проведенного захвата. Постепенно суета пропала, и наступило относительное спокойствие. Оно нарушалось снующим между сотрудниками и отдающим распоряжения полным мужчиной в драповом зимнем пальто с черным каракулевым воротником и… зеленой армейской каске с алой звездой на лбу. Первым заржал Петруха. Потом его поддержали еще несколько человек. Попытался захихикать и вмятый в розовый снег Мамонтов но, получив пинок под зад, с очень серьезным видом замолчал. Михалыч застыл. Потом проанализировал ситуацию и, наконец, поняв, над кем потешается его личный состав, сорвал с головы ненавистную каску, так глупо «засветившую» его перед примитивным гопником, и приказал всем следовать в отделение. Собрав у себя участников операции, под угрозой неприятностей предупредил о неразглашении деталей и убыл на доклад.

Между тем, информация со скоростью, немногим уступающей скорости звука, в этот же день распространилась по подразделениям района. Местного трепача, несмотря на принятые меры, установить так и не удалось. Кое-кто попытался использовать данный казус, как повод для насмешки, что очень скоро стало известно Михалычу и он, пользуясь властными рычагами, растер глупого смельчака в «порошок». После этого желание шутить над шефом пропало, и история постепенно забылась, всплывая и обрастая неимоверными подробностями где-то в других районах. И главным действующим лицом был не кто иной, как начальник Главка.

Несмотря на определенное самодурство и непредсказуемость, Соков слыл вполне приемлемым руководителем – бывают и хуже. Из многих его жизненных принципов один нам всем был очень мил. Михалыч всегда и в любой ситуации горой стоял за свой личный состав и на моей памяти еще никого из оперов не подставил, хотя регулярно вел с прокуратурой довольно яростные бои местного значения.

Глава 3

– Ну что, долго раскачиваться будем, – резкий голос заместителя начальника отделения милиции по уголовному розыску Галевича заставляет меня досадливо поморщиться.

– Зачем кричать-то? – приподняв очки, спрашивает Дед. – Часы у всех есть. Сейчас придем.

– Вот и давайте, – говорит Леонид Васильевич и выходит.

– Дадим, дадим, – ворчит Петро, – а догоним, еще добавим.

– Помолчал бы лучше! – говорит Ермолин и стучит кулаком в стенку соседнего кабинета. Это означает, что пора на сходку у начальника отделения Сокова. После нее последует совещание и у Галевича, но собрание у шефа – главное утреннее мероприятие.

Первым в кабинет Михалыча по устоявшемуся правилу заходит Ермолин. За ним гуськом тянемся мы и рассаживаемся на стульях, расставленных вдоль стены, каждый на свое место – так заведено годами. Галевич пристраивается к шефскому столу сбоку.

Пока не обращая ни на кого из присутствующих внимания, Соков, морща лоб, читает сводку по району. Дойдя до последней строчки, откладывает бумаги, снимает очки и обводит присутствующих тяжелым подозрительным взглядом.

И вот она жертва – Петро. Михалыч некоторое время в упор смотрит на Бритвина, отчего тот чувствует себя явно не в своей тарелке и ерзает по стулу.

– Кх-м, – кашель Сокова вопрошающе – решительный. – И что было вчера, п – помнишь хоть? – Михалыч немного заикается на букву «п». Когда особенно нервничает, то алфавит может быть расширен.

– А почему нет? – делает тактический просчет Бритвин. Когда шеф задает вопрос, то требуется конкретный утвердительный или отрицательный ответ, но не встречный вопрос.

– Так. Значит п-помнишь? – Соков набирает в легкие воздух. – Тогда расскажи, по какому поводу вчера нализался и посмел в таком виде сюда заявиться? И не води мутным взглядом! Отвечай!!

– Ох – хо…, – выдыхает Петро, упершись глазами в пол. Отличительной его чертой является то, что если он не прав, никогда не оправдывается, и лишь обречено кряхтит.

– Задышал, как роженица! – Соков стучит ладонью по столу. – Когда это прекратиться? Я тебя спрашиваю?!!

– Ох – хо… – Петина голова почти уперлась в колени.

– Николай Михайлович, – с места подает голос Дед, – разберемся мы с ним. Всякое бывает. Видите, как переживает парень!

– А ты, Ермолин, адвокатом не выступай! – понятие адвокатуры у Михалыча ругательное.

– А я ничего, только мнение высказал. – Дед постепенно начинает набирать обороты.

– Ну, вот и держи п-при себе. – Соков немного сбит с толку выступлением Володи, но очень быстро возвращается к теме.

– П – послушай, Бритвин, если ты алкоголик, то честно признайся нам – своим боевым товарищам, что болен. Мы тебе обязательно п-поможем. В «Кащенко» направим. Там у меня главный врач знакомый. П – подлечишься. Знаешь, какой там воздух? Гулять будешь! Купаться!

– Зимой, что ли? – вставляет Дед. – Петро, не соглашайся, до лета подожди.

Михалыч недвусмысленно смотрит на Володю. Тот прикладывает к губам пальцы: «молчу, молчу».

– А хочешь, другой вариант? – Соков на глазах преображается.

– Это какой? – осторожно, не поднимая головы, интересуется Петя.

– Народное хозяйство!! П-парень ты крепкий, выносливый, – Михалыч звонко щелкает себя по горлу, – Там такие люди как раз нужны. Характеристику дадим отличную! Идет?

– И куда? – совсем подавленно спрашивает Петро.

– Ну, специальность у тебя гражданская есть? Где-то ты до милиции работал?

– Ну, работал…

– Значит, специалист в какой-то области! – Шеф почти торжествует. – И где?

– На пивном заводе в цехе розлива! – опять встревает Ермолин. – Я личное дело читал. Куда же его девать? Пропадет парень, притом окончательно.

– П – правда, что ли?

Петруха сокрушенно качает головой, а Михалыч растерян.

– Ладно, – после некоторого раздумья подводит черту шеф. – Надеюсь, этот разговор последний! Еще хоть одно замечание, хоть одно – пиши рапорт!! Ты п-понял?

– Так точно, Николай Михайлович! – очень бодро отвечает Петя, почувствовав, что гроза миновала. – Больше не повторится!

– Вот так-то, – удовлетворенно произносит Соков, – пока вас не прижмешь… – Он отходит. – Все! Теперь о деле!

Расстилает перед собой «шахматку» зарегистрированных материалов проверки. Есть еще и не зарегистрированные, и их много, в несколько раз больше. Но все они на нашей оперской совести, и руководство к ним не имеет ровно никакого отношения.

– Васильев? – у тебя сегодня сроки по двум «КП».

«КП» – самая страшная для опера форма регистрации заявления, то есть в журнале учета преступлений. Это когда решение должно быть принято максимум в десять дней.

– Так точно, Николай Михайлович, есть такие материалы, – бодро рапортует Костя, вскочив с места.

– Ну и что?

– После совещания постановления об отказе в возбуждении уголовного дела принесу Вам на утверждение.

– Хорошо! – шеф явно доволен, а Ермолин морщится.

Костя Васильев вообще-то неплохой парень, только в отличие от нас, остальных, наверно знает, что ему надо от жизни. Поэтому, на радость руководству, держится особняком. Не «стучит» – это факт, но и душу никому не открывает. Да и линия работы у него тонкая – «перековка недоделков», то есть он занимается профилактикой преступности среди несовершеннолетних.

Пока мы на него не в обиде, но если Костя вырастетдо нашего непосредственного начальника, что вполне вероятно, тогда точно не поздоровится.

– Птицын!!