Черный кот на рояле, или В возбуждении уголовного дела отказать Башкиров Григорий

Глава 8

Яркий свет пробился сквозь прикрытые веки.

Он давно не спал. Это было не состояние недавно проснувшегося и нежащегося в теплой постели молодого, полного сил человека, оттягивающего момент окончательного пробуждения. Горбатов не спал вообще. Сон отвернулся от него с момента помещения в следственный изолятор. Он лежал с закрытыми глазами и думал, думал. Иногда, правда, забывался в течение нескольких минут. Нервная система требовала хоть какого-то отдыха. Сейчас предстояли обязательные мероприятия. Подъем, уборка камеры, утренний ежедневный «шмон», когда сотрудники службы безопасности изолятора выворачивали все наизнанку. Потом завтрак. Надо отдать должное, что кормили вполне удовлетворительно. Затем обязательная прогулка, обед, ужин и отбой. И каждый день одно и то же, к чему Семен привык. Периодически его посещал врач. Интересовался состоянием здоровья, замерял артериальное давление, прослушивал легкие. Спрашивал, имеются ли жалобы по содержанию. Горбатов никогда ни на что не жаловался и был всем доволен. Он вел себя спокойно и достойно, поэтому «цирики» прониклись к нему негласным уважением и не «доставали». Впрочем, и поводов он не давал. С его плеч свалился многотонный груз и, самое главное, в жизни была почти стопроцентная определенность. Облаченный в казенную робу ужасной буро-серой расцветки в поперечную полоску, он находился в одиночной камере, расположенной в самом нижнем ярусе огромного, красного кирпича, старинного следственного изолятора.

С момента его задержания прошел ровно год. Ничего могло и не быть, если бы не предательство Игоря. А выстрелил он машинально, среагировав на выскочившего из ниоткуда вооруженного мента. Конечно, не следовало проявлять мягкотелости и действовать решительно надо было еще раньше. Может быть, он так и поступил, но рядом находилась любимая женщина. Только ради нее он пытался договариваться, уже чувствуя приближающийся конец. Когда он, раненный, упал, то успел глазами встретиться с Ритой и сразу все для себя определил – она не должна ни за что отвечать!

Потом два месяца он находился в тюремной больнице. Ранения оказались серьезными. Кроме пули в бок, неизвестно откуда было выявлено ранение в спину, которого он при задержании и не почувствовал.

Когда немного «оклемался», пошли почти ежедневные допросы. Он все брал на себя. О совершенных убийствах рассказывал в подробностях, не вызывающих у следователя сомнения в их правдивости. На убийстве Воронцовой действительно присутствовала Маргарита, но там имел место эксцесс исполнителя, она и предположить не могла, чем закончится посещение ее знакомой. Адрес Вероники он высмотрел в записной книжке Риты и заявился туда сам. Поскольку в разбоях Семен практически не участвовал (Марго берегла его для других дел), то и показывать ему нечего. По поводу последнего эпизода признавал свою вину и утверждал, что очутился в подъезде случайно и защищал женщину от посягательства насильников.

Затем появился следователь военной прокуратуры, прибывший с места бывшей, если так можно выразиться, службы Горбатова. И ему Семен рассказал все как есть. Следак немало удивился тому бардаку, какой творится в вооруженных силах. Намеренно опуская немаловажные моменты, записал показания по факту убийств Тухнина и Славика, почему-то не упомянув погибшего в результате поединка матроса – срочника. И Семен с безразличным видом все подписал. Полковник – следователь пообещал разобраться во всем и сообщил, что Тухнин за героизм, проявленный при задержании дезертира, посмертно награжден медалью, и в его честь названа улица в деревне, откуда он родом, а его имя навечно занесено в списки личного состава части с сохранением его спального места с траурной табличкой. Семен поинтересовался тогда, где будет сохранено это спальное место? За особой перегородкой, среди бутылок с водкой и бачка с жареной картошкой? Следователь гордо не удостоил его ответом и смылся восвояси.

Затем в двухместную палату, где Горбатов лежал один, поместили шустрого пожилого мужичка – пенсионера с азиатской внешностью по имени Юрик. Он так с самого начала представился и, хотя Горбатов пытался выяснить его отчество, чтобы общаться, как положено со старым человеком, тот обиделся и впредь просил называть его по имени. В долгих беседах по ночам Юра разъяснял Семену воровские традиции, в чем был большой знаток, между делом задавая совсем не относящиеся к теме воровского братства вопросы. Сначала Семен не обращал на это внимание, но потом насторожился и был в беседах с сопалатником весьма осторожен. Через четверо суток Юрик исчез так же быстро, как и появился.

После относительного выздоровления Семена перевели в Следственный изолятор. Вначале его пытались «прессовать». В результате чего он четыре раза помещался в карцер за драки с сокамерниками. Оглушенному сзади Семену было бы не сдобровать и он мог бы стать «опущенным», если бы не вмешательство «смотрящего». До поры до времени тот беспристрастно наблюдал за развивающимися событиями, а потом резко и жестоко разогнал всю шушеру по нарам мощными кулаками. Подождав, пока Горбатов умоется, определил ему место на нарах рядом с собой. С той поры Семена оставили в покое и на него перестали обращать внимание. Редко вызывали в оперчасть, где районные и главковские оперативники лениво интересовались у него некоторыми подробностями совершенных преступлений, о которых Семен охотно рассказывал.

От защитника Семен сразу отказался. В его положении из четырех трупов никакая, самая мудрая защита от «вышки» не вытянет. На допросы, тем не менее, следствием привлекались какие-то адвокаты. Как говорил полковник, это обязательная процедура, так как Горбатов обвиняется в особо тяжких преступлениях, за которые уголовным кодексом предусмотрено очень суровое наказание, вплоть до высшей меры. Семен не возражал – надо так надо. Были и очные ставки с Ритой и Разиным. Глядя на Разина, Сеня изобразил удивленное лицо и заявил, что вообще с ним незнаком, с чем последний согласился. По поводу Ритки, подтвердил ранее данные показания о непричастности абсолютно ни к чему. Украдкой подняв глаза, увидел ее кристальной чистоты слезы. Теперь он был готов ко всему.

Суд военного трибунала продолжался недолго. Показания обвиняемых и свидетелей не противоречили, имелась масса вещественных доказательств по делу, поэтому обличенные в погоны судьи, по всей видимости, решились особо не забираться в «темные» закоулки уголовного дела. Тем более убийца двух военнослужащих сидел перед ними в металлической клетке и давал «нужные» показания. В прениях речь прокурора была откровенно жестока, но вызвала аплодисменты присутствующих в зале. Защитник в ответ изложил свое видение дела. Надо отметить, что этот пожилой мужчина в потертом костюме и больших диоптрических очках как будто сам присутствовал на местах происшествия и к удивлению подсудимых расписал всю их деятельность буквально по полочкам и выдал почти объективную картину. Откуда он это все узнал для Сени и Разина, осталось глубокой тайной. Разумеется, он был не согласен с выводами прокурора и ходатайствовал о направлении дела для дополнительного расследования.

После объявленного перерыва председатель отклонил все ходатайства защиты. Прения сторон особого интереса не представили, за исключением, может быть пламенной речи защитника Гейнрих – известнейшего местного адвоката Перельзона. В последнем слове Горбатов подтвердил все сказанное на предварительном следствии и полностью признал себя виновным. Также поступил и Разин, благородно взяв причитавшуюся «долю» на себя. Гейнрих расплакалась и заявила, что ничего не знала и вообще в жизни ей везет только на одних негодяев. Хоть бы кто порядочный попался. Честно говоря, меня от ее слов покоробило и стало очень жаль этого порядочного человека, по воле судьбы когда-либо пересекшегося с ней.

Наконец Суд Военного трибунала постановил следующий приговор: подсудимую Гейнрих… оправдать по всем пунктам обвинения за недоказанностью вины, уголовное преследование в отношении нее прекратить и освободить из-под стражи прямо в зале суда. Подсудимого Разина…. приговорить к девяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии усиленного режима. Подсудимого Горбатова… приговорить к высшей мере наказания!

Марго просто выпала в «осадок». Все засуетились. Перельзон, стоя на коленях и марая о затоптанный судебный пол шикарный костюм, обмахивал Гейнрих тонким с вышивкой носовым платком, который извлек из нагрудного кармашка пиджака. Поскольку она так и не подала признаков жизни, то прямо в суд вызвали «неотложку». Макс криво ухмыльнулся и подмигнул Мухину, дававшему показания, как свидетель. Мухин опустил глаза и больше не глядел в сторону «клетки», пока осужденных не увели.

– Не боись, Игорек. Все нормально. – Подмигнул ему Тофик, также даваший на суде свидетельские показания. – А тварь эту все равно Аллах покарает. Никогда не простит он ей смерть моего брата.

Глава 9

Яркий свет все настойчивее пробивался сквозь прикрытые веки. Горбатов нехотя раскрыл глаза. Он давно ожидал этого момента. Момента окончательной определенности и, похоже, он наступил. Перед ним стояли двое: старый тюремный надзиратель – старшина Иваныч, который кормил и поил Семена, иногда украдкой снабжая его домашней снедью, и общался по-отечески снисходительно, но строго.

Как-то в порыве слабости, когда изменить уже ничего было нельзя, он, не зная почему, разоткровенничался с ним.

– Прости ее, дуру. Не держи ни на кого зла. Так легче будет. А Бог? Так ведь он один. Он всесилен, разберется во всем. – Через пару дней после разговора украдкой передал Сене маленькую икону, с которой тот уже не расставался.

Другой охранник был высок и крепок. На его лице красовалась черная трикотажная маска. Сильные, мускулистые руки крепко сжимали резиновую палку.

– А ну, подъем!! Чего разлегся, как в санатории!! На выход!

– А ну, заткнись, салага! – Семен не узнал всегда очень спокойного и рассудительного Иваныча. – Не «баклана» в карцер ведешь! Человека на последний суд! Так что утихомирься!

– Да понятно все, – недовольно пробурчала «маска». – Утихни, старый.

Семен сел на жесткую койку и стал одеваться.

– Ты побрейся, – посоветовал Иваныч, – и какое бельишко чистое надень.

Горбатов тщательно выскреб подбородок и щеки безопасной бритвой, надел свежие трусы.

– Руки давай, – процедил охранник.

Семен послушно завел руки за спину и почувствовал, как щелкнули стопоры замков наручников, туго сдавившие запястья.

– Теперь вперед!

Они довольно долго шли по слабоосвещенным коридорам подвала следственного изолятора, пока не очутились перед обколоченной деревянными брусками стальной дверью. Перед ней Семен в нерешительности остановился. Он, уже готовый к логической развязке, еще до конца не понимал, что же все-таки происходит. Сейчас должен наступить конец. Но ведь это невозможно представить. Куда денется свет, люди, предметы. Нет, этого не может быть? Его начала пробивать дрожь.

Почувствовав на плече твердую руку Иваныча, решительно переступил порог.

В довольно большом светлом зале почти посередине стоял стол. За ним находились двое. Один был в зеленой форме с полковничьими погонами. Другой человек – в синем костюме с прокурорскими знаками отличия в петлицах. Третий присутствующий, облаченный в белый халат, прохаживался тут же и курил.

Семена поставили посередине зала напротив стола. Конвойные отошли к двери, но остались в помещении.

– Ну что, начнем? – вопросительно глядя на присутствующих, спросил курящий «доктор». Он бросил окурок папиросы в угол и уселся на свое место.

Председательствующий прокурор поднес к глазам сцепленные скрепкой несколько листов бумаги.

– Осужденный Горбатов, – монотонно и очень тихо начал он. – Ваше прошение о помилование на имя председателя Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических республик отклонено. Приговор, вынесенный Вам судом, остается в силе и будет приведен в исполнение немедленно. У Вас будут последние просьбы?

Семен отрешенно повел головой.

– Тогда уведите приговоренного.

Горбатов просто «отключился». Нетвердо стоя на ногах, покачивался от каждого прикосновения к нему охранников. Не сопротивляясь, позволил надеть на голову черный прорезиненный мешок. Ступая последние в жизни шаги по звонкому полу, ни о чем не думал. Он посчитал для себя все происходящее дурным сном. Последнее, что он услышал, был громкий хлопок…….

– Очень редко приходится такое видеть, – констатировав смерть и сделав необходимую запись в акте, сказал «врач». Обычно бьются, истерики закатывают. А этот даже не дрогнул. Жаль, жаль. А что поделаешь?

Из соседней комнаты слышалось журчание водяной струи, обмывающей перед очередным «посетителем» кафельный, с небольшим наклоном внутрь, пол.

Глава 10

После суда выходили на свежий воздух удрученными.

Еще на предварительном следствии меня и Тофа просто «пытали» по факту применения нами оружия. Спасибо экспертам, досконально исследовавшим место происшествия и сделавшим вывод, что пуля, запущенная из моего табельного пистолета практически в никуда, умудрилась найти на своем пути железную трубу и рикошетировать как раз в Сенькину спину. На этой спасительной для меня трубе была выявлена характерная вмятина, которая не оставила не малейшего сомнения экспертов и особенно следствия в правдивости моих показаний. С Каримовым все было гораздо сложнее. Казалось, что прокурор засадить за решетку хочет именно его. Тофик без малого три часа пропотев перед барьером и ответив на все каверзные вопросы адвокатов и в особенности прокурора, с честью вывернулся из весьма непростой ситуации. Он сумел доказать суду, что отклонение от маршрута его экипажа было вызвано необходимостью задержания вооруженного преступника. Судья счел его доводы основательными, прекратил допрос и в резкой военной форме пресек все потуги Перельзона пофарсовать на тему «быкоподобности» сотрудников милиции, производящих задержание со стрельбой в общем-то порядочных людей, среди которых была невинная жертва, то есть Маргарита Гейнрих.

После суда Каримов, попрощавшись, ушел. Я и Орловский решили выпить и заглянули в киоск к Людке.

– Мне лично жалко Семена, – закусывая выпитую водку жирным куском копченой скумбрии, сказал Миша. – Парень-то ведь стоящий. Общаться приятно было. Я еще подумал, с его бы характером и к нам. Хотя не надо – у нас и своих придурков хватает. – Мишель пьянеет прямо на глазах. – Ты посмотри, как на следствии себя вел. Ни под каким соусом эту стерву не сдал, хотя знал, что ему грозит. Мы с ним об этом говорили. Хочешь знать мое мнение? Я бы эту смертную казнь для таких, как Семен вообще отменил. Пусть расстреливают растлителей всяких, насильников малолетних, но нельзя заблудших, запутавшихся мужиков к «стенке» ставить! Хоть сто трупов на нем!

– Миша, остынь. Считаю, ты лишка хватил! Какой он к чертям собачим заблудший?! Отморозок!! Убийца!! – Вот кто Сеня! Нельзя оправдать ни одну насильственно отобранную жизнь никем. Понимаешь? Никем!! Жизнь Бог дает и он же забирает, а не какой-то проходимец или гопник!!

– Ты что, верующий, – пьяно косится на меня Орловский, – наверное, еще и партийный?

– Партийный, Миша, – вздыхаю я. – Хоть основательно и не верую, но все равно он там, – я воздымаю палец, – есть. И смотрит он за нами и за ошибки наказывает по справедливости.

– Честно говоря – согласен! – от заглатываемых почти без остановки стопок водки с пивом Миша «закосевает» окончательно. – Давай по этому поводу еще треснем.

– Именно по этому не буду, а по какому другому – не возражаю.

– Тогда на-ли-вай! – Весело с расстановкой кричит Орловский. – Каких людей, то есть, прости, сволочей «упаковали»!

В «бункере» появляется выходившая по «малой нужде» Людмила.

– Ну что, сыщики, брать будете?

– Кого? – восклицает Миша. – Если тебя вдвоем – нет вопросов! – он громко ржет.

– Шмотки Демид предлагает. Да вот он стоит. – Людка давно привыкшая к специфическому ментовскому юмору не обижается.

Мы, упираясь висками, выглядываем через окошко и видим Демида, с независимым видом фланирующего вдоль ларька с увесистой сумкой в руке.

– Сегодня пускай живет. – Миша расплывается в улыбке и сжимает своими мощными руками хрупкое тело пивницы. Та, демонстративно высвобождаясь, морщится, но отвечает на Орловский поцелуй. «Стукачечка ты наша» – шепчет Мишель и подает мне знак – «на выход». Обойдя любимую точку, вижу к великому недовольству завсегдатаев вывешенную табличку: «Закрыто по техническим причинам на пятнадцать минут».

А далее события развивались следующим образом.

Галевич за успешно реализованную оперативную информацию был представлен к внеочередному званию «майор милиции» и изгнан Соковым с территории отделения на повышение. Вместо него «парадом» рьяно зауправлял Константин Васильев, да так, что рвотный рефлекс с самого начала он вызвал буквально у всех. Хоть и дурак был Галевич, но с ним можно было периодически общаться и решать какие-то вопросы. Васильев же на деле оказался параноиком с заоблачными амбициями.

Воробей, наконец, решил перевестись в столицу. Оформил все документы, показал новую, пахнущую свежей краской, «корочку» сотрудника МУРа и устроил грандиозную отвальную в пельменной. Погуляли в тот знаменательный вечер очень круто. Красноярский посереди зала сплясал «гопака», Соков скромно кружил в вальсе со своей «свеженькой» секретаршей Галимой, беспрестанно следовали тосты в честь Птицына и его будущей значительной роли в борьбе с преступностью в Москве. Напившись и вдоволь наевшись, все присутствующие были спокойно доставлены по домам специально вызванными для этого машинами медицинского вытрезвителя.

Ровно через семь месяцев Толя возвратился обратно и занял свой кабинет в нашем отделении. Что не срослось в Москве, он не рассказывал, а только плевался при одном только упоминании о столице.

Бритвин расстался с женой и женился на Ольге, к которой у него возникло прямо «тропическое» чувство. Спустя ровно год у них родились двое малышей – мальчик и девочка. Со своими двойняшками от первого брака Петя регулярно встречается, а на лето отправляет их к Ольгиной матери к морю. Единственно, что пострадало, так это его безупречный внешний вид. Ольга оказалась женщиной практичной, и белые крахмальные Петины рубашки поменяла на удобный немаркий пуловер. Кстати, спиртного после данного при всех обещания он в рот не берет. Что-что, а за «базар» Петруха всегда отвечал.

Труп Гейнрих без внешних признаков насильственной смерти обнаружили в ее новой квартире через полгода после суда. Из заключения судебно-медицинского эксперта Левченко следовало, что умерла она от передозировки героином, неведомым у нас доселе и не встречавшимся никогда на городском рынке всякой «дури» наркотике. Прав был Тофик насчет их всевидящего бога. Спустя еще три месяца погиб и он при задержании вооруженного преступника. Всего одна дробинка из заряда потертой двустволки залетела под стальную каску и попала прямо в глаз Тофа.

Факт смерти Риты проверялся Орловским, и он очень склонялся к тому, что здесь не обошлось без участия Каримова. Мотивы для убийства у него были более чем веские и обставлено все довольно профессионально. Я же не исключал, да и по сей день не исключаю из числа подозреваемых лиц капитана дальнего плавания Воронцова. Он при личной беседе, не вдаваясь в подробности, признался мне в совершенном возмездии. Зная его личные качества, я нисколько не сомневался в его, хотя бы косвенном, участии в смерти Марго. Правда, доказать это было бы весьма затруднительно. Поэтому я не стал грузить себе голову лишней информацией. Более того, даже по пьянке никогда не рассказал бы об известных мне обстоятельствах. Встающие перед глазами жертвы запросто перетягивали абстрактный канат из цепких рук правосудия.

Краснов, наконец, поступил на заочное отделение средней специальной школы милиции и регулярно сдает экзамены и сессии. Андрюха Брагин, как работал без внешних и внутренних потрясений, так до сих пор и работает, придерживаясь своего главного жизненного принципа – не выпячиваться и сидеть на родной жопе всегда ровно.

Игорь Мухин, окончив Мореходку, пришел на работу в милицию. Потолкавшись постовым, отличился на этом поприще, и после прохождения обязательной стажировки в уголовном розыске отделения, успешно поступил к нам на службу, получив прозвище «насекомое», чему даже обрадовался и никогда не обижался.

По общему решению, он был посажен за пустовавший до этого стол Деда. Напротив, со стены, вместо казенного портрета Генерального секретаря коммунистической партии, на него прищурившись смотрел улыбающийся Володя с неизменной «Лайкой» в уголке рта, очень похожий на известного русского писателя – эмигранта.

Игорь оказался стоящим парнем. Было много интересных дел и встреч. Но про это, если найдется время – в следующий раз.

Октябрь 2005 года Григорий Башкиров.