Окруженец. Затерянный в 1941-м Мельнюшкин Вадим
Пролог
Человек, лежащий среди деревьев, не был ни снайпером, ни большим мастером маскировки. Он вообще мало разбирался в военном деле, даже оружие, которое он мог использовать, не было по-настоящему боевым. Хорошим охотником был, а вот в людей стрелять не приходилось. Есть надежда, что и сегодня не придется. Телефон звякнул два раза и умолк. Вот же организация, даже средства связи – сотовые телефоны. А все спешка.
Ладно, секунд через тридцать объект будет здесь. За спиной заурчал двигатель грузовика, тот выкатился на дорогу и, тяжело разгоняясь, двинулся в сторону города. Синий «Фольксваген» в широкоугольном ракурсе был виден хорошо, позицию стрелок выбрал так, что не надо делать никаких упреждений – машина последние пятьдесят метров перед выстрелом будет идти прямо на него. Вот на краю зрения показался борт двигающегося навстречу цели грузовика. Еще несколько секунд, и все произойдет, тогда ему либо придется стать убийцей, либо кривая вывезет.
Грузовик резко принял влево. Водитель «Фольксвагена» в отчаянной попытке уйти от столкновения бросил машину на обочину, но это ему не помогло – встречный удар в левое крыло отбросил автомобиль в кювет, куда тут же влетел грузовик, окончательно смяв кузов легковушки. Да, после такого не живут.
Человек облегченно вздохнул, отсоединил магазин от «сайги», передернул затвор, на лету поймав кувыркающийся патрон, убрал карабин в сумку и споро покинул место лежки. Опять повезло – и в этот раз обошлось без него. Теперь только убрать сумку в багажник и быстро смыться, не думая о том, кто был его целью. Интересно, а есть ли «тот свет», а если есть, то что там может быть?
Глава 1
Сознание вернулось. К этому бы еще хоть тело, какое-никакое. Хотя что я знаю о телах и какие они бывают. Впрочем, что такое сознание, я тоже представляю с трудом. Теперь следующий вопрос – кто я? Ау, кто-нибудь ответит? Похоже, желающих нет. А жаль, было бы лучше или по крайней мере проще. Давно я так не попадал! Ага, очередные вопросы – насколько давно и как это ТАК? А вот не помню, но ТАК давно!
Отдохну немного, точнее, отвлекусь. Что я помню о прошлом? И что такое прошлое, настоящее и будущее заодно? Это что-то из концепции времени. Как много я всего знаю все-таки. Хуже, что не понимаю. Так что насчет прошлого? Ничего, какие-то обрывки крутятся, мозаика сплошная, причем я точно не уверен, что это прошлое, а не будущее, например.
Так, что мы имеем теперь? Мир, наполненный биологической жизнью, причем наполненный очень неплохо, скажем даже, хорошо наполненный, прямо под завязку. По крайней мере я видел и хуже. Даже не буду спрашивать себя, где видел, так как ответ очевиден – не помню. Что делать дальше? Ну же… Ага, всплыло. Надо найти наиболее развитую или просто развитую, вот интересно насколько, форму жизни и произвести Слияние. Здорово, Слияние, значит, произвести, кто бы мне еще сказал, что это такое. Ну да ладно, начнем по порядку, а именно с поиска формы, знать бы, как она еще выглядит.
Что-что? Погоди, мысль, ну-ка вернись обратно. Что значит время ограничено? Кем и на сколько? Вот ведь чтоб тебя… Ограничено типа, и все! По-любому спешить придется. Ау, высокоорганизованные формы жизни, отзовитесь, сливаться будем. Ага, отозвались, как же, жди больше. Нет, смотри-ка, и правда отозвались – звуки какие-то нехарактерные, резкие и отрывистые, чем-то даже неприятные. Надо отправляться в ту сторону, вот только как? Местные формы фауны имеют специальные органы, с помощью которых могут передвигаться по поверхностям или вне их, отталкиваясь прямо от газообразных атмосферных масс, а у меня ничего этого нет. Может, надо попробовать просто захотеть переместиться в нужном направлении? Получилось! Перемещаюсь, хоть и не быстро, местные атмосферные отталкиватели делают это гораздо шустрее. Зато я двигаюсь исключительно по прямой, проходя прямо через крупные объекты флоры, при этом даже появляются какие-то ощущения, ассоциирующиеся почему-то с пресловутым Слиянием. Похоже, это Слияние не будет большой проблемой.
А это еще что? Странный объект фауны – крупный и в отличие от других на его поверхности находятся небиологические, по крайней мере неживые, объекты, покрывающие всю поверхность организма. Да и форма у него хоть и похожа на форму других представителей местной фауны, но какая-то слишком специфическая. Нельзя сказать что необычная, но явно не функциональная для данного набора местных биологических объектов. К тому же, похоже, он поврежден, так как один из сегментов, тот, что единственный из открытых, явно сильно разрушен, а светлая растительность на нем залита некой субстанцией, поступающей изнутри тела. Вероятно, существо скоро перейдет в разряд неживых объектов. Приближусь еще немного. Странное ощущение – меня к нему тянет почти физически. Похоже, начинается то самое Слияние. А оно мне надо? Сейчас я с ним сольюсь, и мы вместе прекратим существование. Ах, вот в чем дело, мое время тоже, оказывается, на исходе, и, похоже, это мой единственный шанс – либо мы прекращаем существование по одному, либо выживаем вместе, и нас не спрашивают…
Как же болит голова… Впрочем, сам виновен, ибо идиот. Что такое идиот, я уже знаю – это я, потому как по какой бы причине я здесь ни оказался, то так мне, идиоту, и надо. Ну и мир же здесь – сборище идиотов, кретинов, дебилов и прочих придурков, среди которых мне самое место. И тело мне досталось олигофрена, причем это не уничижительная характеристика, потому что по сравнению с прочими долбодятлами, судя по отрывочным воспоминаниям бывшего владельца, мне еще повезло.
Похоже, олигофрены здесь самый приспособленный вид, остальные распределяются по шкале от «херово» до «очень херово», ну и есть еще «совсем херово», но такие просто долго не живут. Как же от меня воняет! Как будто месяц не мылся и спал в лесу под елками. А это тело так себя последний месяц и вело.
Это же надо додуматься: «Дать отпор агрессору». Угу, с трехлинейкой и двенадцатью патронами, снятыми с убитого пограничника, по которому танк проехал и, наверное, даже не заметил. И чего у него ума не хватило примкнуть штык, догнать этот танк и заколоть. Либо штык не нашел, либо танк обогнать не мог, потому как колоть «в спину» бывший владелец этого тела считал подлостью. Подлостью, блин! А вот если спереди… со штыком… на танк… это героизм! Комсомол, мать его! Передовой отряд молодежи, мать их!
И судя по отрывкам, что крутятся в башке, они тут все такие! Надо выбираться. Срочно! А то сейчас меня торкнет, и побегу танк догонять. Надеюсь, у меня хватит силы воли сзади его колоть и «не перестать себя уважать после этого»! В одном повезло – пуля, ударившая бывшего владельца по наполненной бредом и лозунгами голове, очень удачно ампутировала его личность, но при этом не очень сильно задела области памяти, а регенерационные возможности организма, подхлестнутые процессом слияния, дали мне шанс выжить в этом теле. А шрам на затылке и головная боль – это уже фигня. И это пройдет, как говаривал местный мифический персонаж или почитывал периодически для релаксации.
А еще хочется жрать. Организм и до ранения был истощен, а уж сколько исцеление из него вытянуло, подумать страшно. Почему я сейчас сижу на пне и раскачиваюсь, держась за больную голову, а не валяюсь в отключке, медленно умирая от голода, это есть тайна, покрытая мраком. Нет, все-таки олигофрены – это передовой отряд кретинов и самый подготовленный в физическом и интеллектуальном плане.
Надо идти искать жратву, а иначе сдохну. Где-то здесь должна винтовка валяться, а точнее, что от нее осталось. Патроны кончились третьего дня, когда я, тьфу ты, он – Константин Шеин, двадцати одного года, член ВЛКСМ и прочее, решил обстрелять немецкую колонну. И ведь ни в кого наверняка не попал, стрелок Ворошиловский, а когда удирал как заяц, еще и пулю словил магазинной коробкой. Тогда придурку повезло, сегодня везение кончилось. Пытался добраться до деревни, где можно достать хоть какой-нибудь еды, и не придумал ничего лучше, как пойти по дороге, дабы не заблудиться, ну и тащиться по лесу сил больше не было. Болота кругом. Вот и прозевал мотоцикл с тремя немцами, которые ехали, вероятно, туда же и с той же целью. Похоже, те не хотели делиться и решили перманентно устранить конкурента.
Судя по солнцу, прошло уже часа четыре с того момента, а значит, немцев в деревне, наверно, уже нет. Придется рискнуть. Может, лучше не стоит винтарь брать, не было бы его, может, и немцы не стали бы сразу стрелять. Ну, загребли бы в лагерь, потом ведь все равно отпустят, а там хоть бы пожрал. Косте даже в голову такое не приходило, ага, как же – сдаться врагу. Лучше бы с голоду помер. Надо же так головы людям промыть! Это что-то с чем-то! Все решено – иду в деревню или ползу, что в моем состоянии ближе к истине. А винтовку и правда не возьму – ну ее, пусть отдыхает, отвоевалась. И Костя отвоевался. Ибо нех!
Идти все равно пришлось по дороге, потому как забрести сейчас в болото – смерти подобно. Ноги буквально цеплялись друг за друга. За неполные полчаса трижды целовался с этой, можно сказать, трассой жизни, которую Константин назвал бы приличным словом, а нормальное разумное существо – горой неприличных. Не похоже, что в этом мире, по крайней мере в этой ее части, существуют по-настоящему разумные существа – те бы до такого состояния транспортную систему не довели. Хотя, судя по трофейным воспоминаниям, скоро здесь будет орднунг однако, все как у людей, то есть почти как у разумных существ.
Наконец лес расступился, и взору усталого путника предстал населенный пункт, то бишь нечто, находящееся на стыке времен между каменным веком и бронзовым. Примерно. Как и ожидалось, впрочем. Стены прямоугольных коробок сложены из минимально обработанных древесных стволов, только кора ободрана. Мелкие постройки выглядят еще более убого даже издали. А чего хотел? В памяти Кости, хоть жителя и городского, есть и воспоминания о летнем отдыхе в деревне. Ну, там поливка огорода ведрами из реки, сенокос, ночное, грудастые селянки, попискивающие в стогу. Вот только мне сейчас до селянок огромная нужда… Хлеба бы, а мясо – это вообще мечта несбыточная. Но переться напрямую, как бы ни хотелось, глупость будет неимоверная. Проберусь-ка я вот там поправее вдоль опушки, а затем прикроюсь полосой, выделяющейся на выгоревшей от солнца поляне, сочным зеленом цветом. Похоже, там либо ручеек, либо сырая канава тянется от леса до крайних деревенских заборов. Так оно понадежнее будет.
Канава и правда была. Скорее не сырая, а просто влажная и не очень глубокая, так что пришлось проползти около двухсот метров, что никак не сказалось ни на пиджаке, ни на брюках, потому как хуже уже было некуда. Представил, как отреагируют аппетитные во всех смыслах селянки на измазанное в грязи, да и залитое подсохшей кровью шатающееся на ходу существо, и не позавидовал. Им ли, себе ли… Никому, короче. Хотя… Память услужливо подсказала, что особи хомо сапиенс женского пола, существа хоть и робкие, но жалостливые, так что если сразу в обморок не упадут, то и накормят, и обогреют. Вот с мужскими особями могут быть проблемы, но скорее и они убогого бить не будут, а вот половинам своим жалость в крупных размерах проявлять не дадут. Но тут уж не до жиру, главное в ощип не попасть. Перелезать через забор сил не было, но, на счастье, среди лопухов нашелся подкоп. То ли какие домашние животные его сделали, чтобы наведываться на охоту в лес, то ли совсем наоборот – дикие в деревню с той же целью, принципиального значения не имело. Главное, зверь был не мелкий, потому и новоприобретенное тело, хоть и здорово исхудавшее, но достаточно крупное для данной популяции, пролезло вполне удачно, даже клоков одежды на досках не осталось. Вот и ладушки, теперь тихо и осторожно ползем до ближайшего сарайчика, может, прямо там на что съестное удастся наткнуться. Ну вот, наткнулся! Похоже, это и есть хозяин того лаза, что так удачно подвернулся. Нет, теоретически, конечно, псину есть вполне можно, тем более что животное умерло недавно, даже кровь, натекшая из раны, свернуться не успела. Но как-то это не комильфо. Странное, кстати, слово – что оно примерно означает, представляю, но из чьей памяти вылезло, понять не могу. По крайней мере ни я, ни Константин точного его значения не знаем. И это уже не в первый раз. Но это я отвлекся.
Не нравится мне эта убитая собака, особенно после того, как я труп слегка поворочал. Судя по ранению, ее тупо застрелили, причем из нарезного оружия – был бы гладкоствол, ранения были бы либо множественные, либо входное другой формы. О как, оказывается, я много об оружии знаю, спасибо сержанту на курсах, где я значок Ворошиловского стрелка получил. Но это все лирика. Вернемся к нашим собакам. Вряд ли хозяин будет своего пса во дворе убивать, а уж то, что соседу такое спустит, тем более невероятно – тут бы сейчас такой хай стоял. Значит, кто-то чужой, кого хозяин если не боится, то опасается, и с точностью до третьего знака я могу указать на такого стрелка. Не конкретно, конечно, но его принадлежность к соответствующей армии запросто. Вероятность, что красноармейцы в тылу вермахта занялись отстрелом собак, причем именно во множественном числе, пренебрежительно мала. А то, что собак постреляли во всей деревне, уверен, хотя не удивлюсь, если парочка самых умных или самых трусливых уцелела. Теперь я понял свое нежелание идти в деревню напрямик – собак я не услышал. Не то чтобы они должны постоянно брехать, но взлаивать время от времени вроде не прочь. А тут тишина. Не к добру это. А это что? Топот какой-то на улице. Скрипнула калитка в соседнем дворе, топот прекратился, сменившись каким-то невнятным шумом и негромкими вскриками. Нет, не стоит соваться не в свое дело – это мозги так думают, а ноги несут думательный орган к невысокому заборчику, разделяющему два двора. Родственники здесь, что ли, живут или у соседей неприлично не оставлять проем для прохода, но чтобы лезть через ограду не пришлось.
Соседнее подворье хоть и не как две капли, но было похоже на предыдущее, только вместо мертвой собаки здесь обитали живые куры, пасущиеся под присмотром огромного белоснежного петуха. Шум раздавался из-за угла то ли сарая, то ли овина, черт их разберет, стоящего по левую руку. Стараясь не шуметь, почти на цыпочках, подбираюсь к углу и, присев на корточки, выглядываю. Почему на корточки, сам не понимаю, но догадываюсь, что так у меня больше шансов остаться незамеченным. Человек мало замечает то, что низкое и маленькое, по крайней мере меньше опасается, потому и следит за этой областью меньше, а здесь еще и куры всякие бегают. Картина нерадостная, да что там – крайне препоганая картина. Немец, ну а кто тут в серой форме еще может быть, прижал к стене девчонку лет шестнадцати-семнадцати и остервенело рвал на ней одежду. Та почему-то не кричала, а молча отбивалась, что получалось у нее не слишком хорошо. Понимая это, она, видно, решилась дать насильнику более жесткий отпор и вцепилась ему ногтями в щеку, которая тут же украсилась тремя багровыми полосами. Солдат отшатнулся, воскликнул что-то неразборчивое и с размаху ударил девушку кулаком в лицо. Обмякнув, жертва начала сползать по стене, но немец схватил ее за волосы и начал бить головой об стену. Как сорвался с места и бросился вперед, даже не понял, не хотел же ни во что вмешиваться.
– Ты, сволочь, оставь ее!
Отпустив девушку, солдат резко развернулся в мою сторону. Ну и что теперь делать, морду ему бить? Бешеными глазами садиста немец посмотрел на меня, затем под ноги, наверняка разыскивая свою винтовку, которая, вероятно, будучи прислоненной к стене, теперь лежала под обмякшим телом, прорычал что-то, выдернул из ножен штык и шагнул ко мне. Не понравились не только его глаза, но и ощерившийся рот, из угла которого стекала слюна, и запах сивухи, даже на расстоянии метра бьющий в лицо. Ну все, кажись, добегался! Этот бешеный пес сейчас меня зарежет и продолжит терзать девчонку. Все инстинкты и тела, и разума вопили, что надо бежать, но я продолжал стоять на подрагивающих от слабости ногах и ждать продолжения. Немец сделал еще шаг и ударил снизу вверх, наверное, желая разодрать меня от живота до подбородка, в сумасшедших глазах я увидел предвкушение. Чьи инстинкты меня спасли, не знаю, но тело дернулось вбок, пропуская клинок, левая рука перехватила кисть психа, доворот, и враг прижат к стене… Правая рука перехватывает штык, выпадающий из вывернутой конечности, и наносит удар рукоятью в основание черепа.
Какая же вонь! Это он чего – со страха? Только что напряженное тело врага расслабилось, становясь похожим на туго набитый тряпками мешок. Отпускаю и делаю шаг назад, одновременно зажимая нос свободной рукой. Немец падает кулем. Надо бы его связать да рот заткнуть, а то очухается и орать начнет. Подходить к этому во всех смыслах засранцу не хочется. Но надо. Вдыхаю ртом, наклоняюсь и завожу ему руки за спину. А чем вязать? На нем целая сбруя из ремней – так просто даже не расстегнешь. Ладно, пока пилотку пристрою в виде кляпа. Думал, засунуть ее в рот будет трудно, но оказалось все просто – челюсть сама отвалилась, и кляп занял свое место. Что-то тут не то. К вони уже почти притерпелся, поэтому решил исследовать тушу поподробнее. Потянул за подбородок вбок, и голова повернулась без всякого сопротивления. Зажал на всякий случай нос, ох и здоровущий он у него, ноль реакции. Осталось проверить пульс. Точно, перестарался. Чего ж он хлипкий такой оказался? Ладно, пусть валяется. Надо девчонку в чувство привести и тикать отсюда.
– Очнись, красавица, – протягиваю руку, чтобы поддержать голову, и чувствую под ладонью что-то липкое. Только не это! Приближаю свое лицо к ее и пытаюсь уловить запах дыхания. Ничего. Судорожно проверяю пульс. Мну ее запястье минуту или более. Ну, где ты, стучащая жилка? Мать, мать, мать! Что же за паскудный мир? Какая паскуда меня сюда закинула? Выберусь, найду и убью. Оживлю, и еще раз убью. А ведь это не мое! Точнее, мысли мои, а вот эмоции скорее Константина, его эндокринная система так меня колбасит. Или секреторная. Костя как-то прослушал популярную лекцию на эту тему, толком не понял, но долго парил мозги друзьям и подругам. Но дело сейчас не в этом, надо думать, что делать дальше.
Винтовку из-под трупа достал с большой аккуратностью, отложил в сторону, саму девушку уложил ровнее, прикрыв, по возможности, обнаженные части тела обрывками одежды. Затем взял винтовку и задумался. Это был «маузер», еще не укороченный «девяносто восьмой». На «мосинку», конечно, похож, но есть и различия. Главное – это наличие предохранителя, о котором рассказывал сержант на курсах, обещал принести показать сначала натуральную винтовку, затем плакат, но так в конце концов ничего и не принес. Предохранитель же, как помнится, должен быть трехпозиционный, и его надо как-то поворачивать. Похоже, это вот та штука позади затвора. Ага, затвор не двигается. А если так. «Штука» повернулась, встав вертикально, и стала напоминать фаллический символ. Хотя затвор освободился и, сдвинув его, можно было увидеть досланный в ствол патрон, имея предохранитель в таком положении, прицельно стрелять было невозможно – линия, прицела была перекрыта. Нажал еще раз, и предохранитель, если это, конечно, был он, встал в положение, противоположное начальному. Затвор двигался, но сработает ли спуск? Пришлось один за другим извлечь, двигая удобной загнутой рукояткой, все патроны и попробовать. Спуск сработал. И то хлеб. От воспоминания о хлебе в животе заурчало. Молчи, брюхо, выдашь, не будет тебе хлеба, свинцом накормят. Новую обойму извлек из подсумка трупа и зарядил оружие. Как ни старался, шестой патрон в ствол загнать не удалось, а ведь у немца их было шесть, наверно, секрет какой-то есть. Сбрую с подсумками и флягой пристроил на себя достаточно быстро, а дальше задумался. И что теперь, бежать в лес шишки грызть? Ко всему прочему немцы обязательно устроят погоню – так не спустят. В плен теперь тоже не сдашься, по крайней мере не вблизи деревни.
– Kurt, wo Sie ist?[1]
А вот и второй дойч объявился. Судя по голосу, он метрах в ста – ста пятидесяти западнее или северо-западнее. Эх, знать бы, сколько их всего и скоро ли они пойдут этого Курта искать. Скорее всего скоро, жаль, не понимаю, что он кричит. Эх, Костя, язык Гёте надо было учить, а не Вольтера. Пара-тройка минут еще есть, надо решаться. Блин, зачем я сбрую напялил, теперь время терять, пока сниму да назад натяну.
Через две минуты я уже красовался в немецком кителе, жеваной, старательно расправленной пилотке, грязных брюках и сапогах. Загаженные немцем штаны не одену ни за что. Сможет ли моя маскировка обмануть кого хоть на миг? Ростом, при своих ста восьмидесяти двух сантиметрах, Курту я не уступал. Если это, конечно, Курт, хотя какая мне разница. Говорят, что «Трою» написал совсем не Гомер, а другой слепой грек, живший в то же время и носивший такое же имя. Вот и со мной примерно то же. Короче, рост одинаковый, оба блондины, осталось морду вниз опустить да пошатываться понатуральнее, дабы разницу в походке скрыть. Вроде все. Посмотрел на руки и понял – не все. У меня ж не только брюки и сапоги, будто у трубочиста отнял. Сдернул с пояса флягу, открутил крышку… Чтоб тебя в аду черти жарили, Курт. Как я буду теперь самогонкой умываться? Вот не знаю как, но умылся. Глаза щиплет, зараза, как их ни зажмуривай. Интересно, что-нибудь смыл или грязь развез по всей морде? Судя по рукам, должно быть более-менее.
– Kurt, wenn der Herr Unteroffizier wird frher kommen, wirst du auf die Toilette zu reinigen[2].
Смейся-смейся, теперь я точно знаю, что вас трое, те самые. Покойники. За себя бы мстить не стал, а вот за девчонку… Всё, хватит время тянуть, пора! Прости, девочка, что не успел. Теперь либо я к тебе в попутчики, либо пару других подберу.
Со двора через скрипнувшую калитку вышел, как и хотел, мордой вниз и, прислонившись к забору, глянул исподлобья в сторону любителя поорать, но никого не увидел, метров через семьдесят улица поворачивала на север. Вероятно, тот, кто мне был нужен, находился за этим поворотом. Зря я маскировался, до забора меня не увидят, а дальше хрен спутают. Нечего тянуть кота, пошли помаленьку. Смысла изображать пьяного уже не было, потому через пару минут я уже у угла. Хорошо, что у них здесь заборы сплошные, а не штакетник задрипанный. Колотит. Опять присаживаюсь на корточки и выглядываю. Площадь перед каким-то немаленьким, тоже бревенчатым зданием. Либо школа, либо сельсовет, а может, контора какая, колхозная или заготовительная. Около крыльца мотоцикл, но крикуна не видно. Наверно, внутри. Как бы его выманить. В голову ничего не приходит.
Бац!
Вот это мне чуть в голову не пришло! Падаю, одновременно разворачиваясь в сторону, откуда сам только что заявился. Еще одна пуля бьет в то место, где сидел. Ухожу в перекат, одновременно выбрасываю руки с винтовкой вперед. Бац! Пуля взрывает песок под самым боком. Не успел, гад! Сейчас он возьмет упреждение, и я сам вкачусь под следующую. Ба-бах! Нажимаю на спуск, еще не разобравшись, куда стреляю. Может, напугаю. Делаю перекат в обратную сторону. Бац! Похоже, повелся, или я ему прицел сбил, по крайней мере, пуля прошла где-то далеко. А вот и мой стрелок. Стоит метрах в пятидесяти во весь рост в классической позе спортивного стрелка и садит в меня из пистолета. Ему проще, а мне затвор передергивать. Ба-бах! Не попадаю. Опять перекат. Бац! Он на один мой неприцельный может два прицельных выдавать. Ба-бах! Есть! Попал куда-то в область бедра, похоже, даже вскользь, но немца развернуло, почти опрокинуло, но тот справился и начал опять поворачивать ствол в мою сторону. Но нога продолжала подламываться, и ему пришлось встать на колено. Это все, что он успел сделать. Ба-бах! В этот раз я смог нормально прицелиться, и пуля, ударив солдата в грудь, опрокинула его на землю. Готов или близко к тому, хотя и скребет ногами по песку, но встанет вряд ли. А вот крикун, продолжая орать, явно спешит сюда. Хоть что-то у меня осталось? Слегка оттягиваю затвор – один в стволе, а вот перезарядиться, боюсь, не успею. А, где наша не пропадала, становлюсь на колено и зацеливаю угол, зажав в зубах обойму.
– Kurt, der Unteroffizier Zielinski, was passiert?[3]
Не хочет из-за угла вылезать. Ну и ладно сейчас узнаешь, кто пришел. Перевожу прицел левее и жму на спуск. Ба-бах! Если он не трус, то я труп. Дергаю затвор и засаживаю обойму. Трус. Слышу удаляющийся топот, вскакиваю сам и, выскочив за угол, всаживаю пулю в успевшего отбежать на полтора десятка метров солдата. Ба-бах! И тишина. Не отнимая приклада от плеча, разворачиваюсь в сторону пистолетчика, прикрытого сейчас забором, и приставным шагом сдвигаюсь, одновременно выбирая спуск. Здесь все нормально – немец все еще месит ногами пыль, но каждое движение все медленнее и медленнее, этому недолго осталось, тем более что под ним уже натекла темная лужа, несмотря на то, что прошло всего несколько секунд. Теоретически оратора можно не проверять – с такой дырой в черепе ему только пришелец вроде меня сможет помочь, а я никого подобного вокруг не замечаю. Точно, труп, к бабке не ходи. Ха, интересно, при чем здесь какая-то бабка? Кажись, понял – отходняк начинается, вон как руки ходуном ходят. Надо бы возвращаться к первому стрелку, очень уж подозрительная корзина невдалеке от него образовалась – жратву я сейчас за километр почую. Или за парсек. Ну, точно запасливый хомяк попался, хоть и почти дохлый. Вот эта колбаска домашняя мне в самый раз, хоть и не успевает во рту таять, так как я ее сразу следующим куском дальше проталкиваю, но вкусно. Немец забулькал кровавыми пузырями. Сказать что-то хочешь? Наклоняюсь, и тут меня накрывает Слиянием.
Не хочу!
Но поздно.
Глава 2
Какой раз я сегодня из отключки выбираюсь? Похоже, уже третий. Это может и в привычку войти. Не хотелось бы. Голова почти не болит, прогресс налицо, что радует, хотя внутри такая каша, что хоть топор вешай. И что это за толпа вокруг меня собралась, причем с сельхозинструментом колюще-режущего свойства, тем более, заметив, что я пришел в чувства, какой-то мужичок перехватил поудобнее вилы и сделал в мою сторону шажок.
– Э-э-э… а вы хто будешь?
– Дед Пыхто, не заметно? – Вставать я пока не решался, потому просто сел прямо в пыль, да и какая разница – форму все одно уже уделал.
– Наш, што ли?
– Ну как тебе, мужик, сказать – скорее наш, чем наоборот.
– Говошь чудно, но наш вроде, – мужичок неуверенно оглянулся на толпившихся за спиной селян.
– Да сволочь он! Наш, не наш – паскудник и есть, – взвилась баба с косой в руке. – Жолнеров ерманских побил, сам щас наутек, а нас ерманец по околице всех развесит. Хватай его, ерманцу сдадим, можа, и помилует.
Народ заволновался, но, похоже, мысль меня хватать пришлась по душе. Если сейчас им отпор не дать, неизвестно, как дело повернется дальше. Первым делом я подобрал валявшийся рядом «люгер» и, стараясь не показывать слабость, встал, хотя на винтовку и пришлось опереться. Повертел пистолет в руках, патроны вроде еще должны остаться, и как можно наглее посмотрел на толпу.
– Ну, кто первый хватать будет? – Народец слегка попятился, но перепугался, похоже, не сильно, так как в мою сторону нацелился целый ворох инструмента. Бросятся толпой, хрен отобьюсь, не стрелять же в них на самом деле. Хотя кое-кому в зубы дать и стоит. – Желающих, похоже, нет? Поэтому перестаем дурью маяться и думаем, что делать дальше.
Ага, увидев, что я беру на себя командирские обязанности, а значит, от ответственности увиливать не собираюсь, селяне приободрились. Ну да, извечный русский вопрос – кто виноват и что с ним, гадом, делать? Чего уж теперь, гад – выкручивайся.
– Для начала быстро убираем трупы. Там во дворе еще один немец и девушка, – махнул я рукой в сторону двора, из которого вышел на улицу.
– Видели уже, – мужик с вилами тяжело вздохнул. – Так это он ее?
– А ты думал я? – зло посмотрел на мужика.
– Та не, – тот опасливо отодвинулся. – Мы так и помышляли, та и морда у него в царапках.
– Любка, шалава, сама виновата, – баба с косой уступать, похоже, не собиралась. – То с красными жолнерами путалась, то теперь с ерманскими, стерьвь, начала…
Не нравится мне эта баба, если уж она так о мертвых односельчанах, да еще, возможно, при родственниках, то жди беды.
– Ты, курва, пасть заткни, а то я тебе ее заткну таблеткой свинцовой, – как бы не перестараться, но, похоже, в тон попал – окружающие стали зло толкать бабищу. – Уберите ее отсюда, а то я за себя не ручаюсь.
Похоже, страху я на нее напустил. Заодно и уважение остальных баб и мужиков заработал – не любят люди с такими стервами связываться, от безнаказанности те еще больше стервенеют, и справиться с ними становится уже проблемой. Тот же, кто с твоей проблемой справляется, достоин как минимум благодарности. Вот и пускай пылит отсюда. Меньше народа – шире размах.
– Трупы, те, что кровят, так просто не таскайте. В дерюгу какую заверните. Немцев раздеть полностью, да недалеко от дороги на околице сложите, но чтоб в глаза не бросались. Форму отстирать и починить аккуратно надо. Успеете, пока я покойников и мотоцикл прятать буду?
Народ начал бурно обсуждать мои претензии на припашку, но то, что я взял на себя сокрытие следов, убедило их в моем праве требовать от них помощи. Мужики так сразу согласились – кровь и дерьмо не им отмывать, да и штопать не они будут. Что удивительно, думал, больше будут возмущаться те, кому одежда с засранца достанется, но оказалось наоборот – больше не понравилась возня с кровью. Менталитет у селян от городского отличается, что, в общем, не удивительно – навоз здесь удобрение, а не грязь, а человеческий или звериный, не так важно.
Темнеет сейчас поздно, до заката часа три или около того. Пока местные с покойниками разберутся, с полчаса у меня есть. Во-первых, корзиночку, что немец пер, надо прибрать – что с боя взято, то свято. Тут еще много чего вкусного. Из фляги бы отхлебнуть, но надо иметь трезвую голову, хотя мозги скоро закипят. Вот это как раз – во-вторых. Надо осмыслить, что я с немца получил. Язык теперь знаю, бытовуху и устройство Рейха тоже. Вполне смогу за гражданина сойти. А вот политика – это что-то с чем-то. Мир этот точно больной. Так ведь дурак с коммунистов фигел – думал, у них с головой не все в порядке. Нет, я и сейчас так считаю, но наци – это вообще ни в какие ворота, даже распашные с калиткой. Первые хотя бы хотят сделать всех людей счастливыми. Ну не совсем всех, кое-кого в расход отправить собираются, хотя пока в основном на своих тренируются. Желание осчастливить человечество, причем все, по одной схеме и прямо в его присутствии – это, конечно, диагноз. Но вот вторые, вот эти кому угодно фору дадут. Короче, додумались до того, что они истинно разумные, а все остальные должны быть их рабами. Даже римляне, на которых каких только собак не навесили, до такого не дошли. Как там у них – нет ни римлянина, ни иудея… Что самое смешное, иудеи у наци даже в качестве рабов не котируются. Ну и что теперь делать? Сдаваться в плен к этим ненормальным в квадрате нельзя ни под каким сиропом. Их только могила исправит. Похоже, если хочу выжить, придется этим и заняться. Пусть они умрут сегодня, завтра и послезавтра, а я не скоро, а если выбраться удастся, то, возможно, очень не скоро. Все, некогда сейчас, подумаю об этом завтра. Дерюгу уже тащат, значит, надо быстренько унтера обшмонать.
Ничего особенно интересного не нашел, так, мелочи – запасная обойма к «люгеру», коробка на двадцать пистолетных патронов, часы, зольдбух, немного денег и прочая мелочь, что лежит в мужских карманах, вроде сигарет, зажигалок, расчесок. Так как не курю, хотел сигареты сначала мужикам отдать, но подумал, что те на них здорово спалиться могут, да и мне для других целей сгодятся. Вдруг собачки, например, появятся, не слишком хорошая, конечно, защита, но и минута лишняя при погоне для спасения не помешает. Напрягать мужиков на самосад не хочется, они еще не знают, что просто так от меня не отвяжутся, вдруг решат, что меня проще убить, чем прокормить. Война все спишет.
– Уважаемый, а как величать тебя лучше? – обратился я к обладателю вил, впрочем, сейчас их уже не имеющему.
– Опанас Григорьевич я, но все дядькой Опанасом кличут.
– Тогда, дядька Опанас, пригляди, чтобы с немцев народ ничего не растащил. Мне, в общем, нежалко, но если этих искать будут, а увидят у кого гармошку какую губную, часы или курево, погорите всей деревней, причем в прямом смысле.
– Чего ж мы, совсем без разуму?
– Берешься за всех ответить?
– Не, за усих не возьмусь. Разные есть. Лады, погляну.
– Ну вот и хорошо. Еще к тебе вопросик – кто местность здесь хорошо знает?
Мужик странно посмотрел на меня.
– Як хто? Уси и разумеют – живем мы тут, как не разуметь.
– Хорошо, давай по-другому. Кто знает, как в болото мотоцикл протащить, чтобы не утопить, но и не нашел его никто?
Тут дядька уже задумался.
– Ну, Кузьма болота разумеет, но вшел он кудыть третьего дни. Пацан если его, Миколка. Тот завсегда с батькой шляется, даж в школу не ходе. Председатель Кузьму завсегда с того костерил.
– Так удастся Миколку найти?
– Як вще ево искать. Вона с малыми подглядыват, – и указал на группу мальчишек, что собрались метрах в пятидесяти и что-то активно обсуждали, не отрывая от нас взглядов.
– Миколка, подь сюды!
От группы отделился паренек лет двенадцати и, пыля босыми ногами, помчался в нашу сторону.
– Вот, Миколка, товарищу бойцу помощь треба.
– Николай, – с серьезным видом протянул немаленькую мозолистую ладонь мальчишка.
– Константин, – с неподдельной серьезностью ответил я и пожал руку. – Помощь от тебя, Николай, нужна следующая. Место мне нужно, куда можно мотоцикл своим ходом загнать, но так, чтобы и недалеко, и не нашел никто, и в сохранности все осталось. А если еще и немцев где можно будет схоронить, а лучше попросту притопить, то и вообще хорошо.
– Можно, – молвил Коля, предварительно поморщив лоб, будто обдумывает что-то, но по сразу загоревшимся глазам было понятно, что место такое он знает. – Покажу, но близко не будет. Да и лошадь нужна с постромками – своим ходом не пройдет, хоть механизм и мощный. У нашего участкового послабже был.
Ишь, разбирается, прогульщик.
– Как, дядька Опанас, лошадь будет?
– Та буде, куды от вас, бусурман, деваться.
– Вот и отлично. Через десять минут встречаемся… А кстати, Николай где?
– На околице, там, – он махнул рукой в ту сторону, откуда я пришел.
– И еще, дядька Опанас, не в службу, если кто баню топит, пусть мне водички теплой оставят – третью неделю из лужи умываюсь, сам небось по запаху заметил.
– Да уж, – усмехнулся тот. – Дух свиреп. По-любому Любку обмывать надоть. Апосля покойницы не сбоишься? Хотя че те, душегубцу.
– Да ничего страшного, я непривередливый, да и в приметы не верю.
Мое утверждение о приметах мужику явно не понравилось, но тот промолчал.
– А волосы стричь у вас кто умеет? – вдруг вспомнил я.
– А те на кой? – удивился Опанас, глянув на мой слегка заросший полубокс.
– У немцев стрижки другие, мою все равно в их не превратить, но, если поаккуратнее подровнять, под пилоткой почти незаметно будет.
– Ты чо ж, в ихнем бродить собрался? В емперилистическу за то стреляли враз.
– Эх, если я им живым попадусь, боюсь, по-любому, расстрелом не обойдусь.
– Ну тож верно. Лады, Верку спрошу, всих пользует, може, и тебе обломится, – хитро усмехнулся он в усы.
Намек про Верку был понятен, но что-то мне не до того сейчас. Около мотоцикла уже лежали три трупа, завернутые в драную мешковину, кое-где уже пропитанную кровью. Рядом были и сложены вещи, что сняли с покойников. Быстро собрав боеприпасы и прихватив еще кое-какую мелочовку вроде перочинного ножа и плоского фонарика со светофильтрами, попросил унести вещи и застелить коляску еще парой слоев мешковины. Все трое в коляску не влезли, и один труп пришлось закрепить веревками. Наконец под озабоченными взглядами жителей деревни тронулся в путь. Колька уже ждал, сидя охлюпкой на серой кобыле. Сразу попросил его внимательно осматривать дорогу – неподалеку должно быть место, где немцы обстреляли моего будущего донора. Надо бы гильзы собрать, нечего немцам давать зацепки, вдруг жителей деревни обвинят. Место нашли, причем сворачивать надо было там же. Намаялись с лапником, который разложили на месте съезда в лес, дабы следов не оставлять на обочине – штык немецкий оказался туп, как колун, не следят дойчи за оружием, а еще орднунг называется. Шучу, но если бы не сведения, полученные от унтера, так бы и подумал, что ленятся.
Работка по перетаскиванию мотоцикла, маскировки оного, «похоронам», а проще сказать, утоплению останков, оказалась та еще. Удачно заглянул за сиденье в мотоцикле, обнаружив там ранец, да непустой. Повезло, а то так и остался бы в болоте. Обратно добирались одвуконь наоборот, Колька правил, а я сзади задницу отбивал. Прибыли, когда уже сумерки легли. Николай довез меня до дома Опанаса, попрощался и был таков. Баня много времени не заняла – под пар ее не топили, просто воды нагрели, но и мочалкой меня Опанас отдраил до скрипа. Стрижка тоже заняла от силы минут десять, которые Верка, молодая симпатичная бабенка, провела с большой пользой, успев прижаться ко мне всеми возможными частями тела. И хотя реакция моя была почти нулевой, ни капли не расстроилась, пригласив заходить, когда еще чего в размерах прибавится. Пара часов ушла на разбор трофеев и чистку оружия.
Из оружия решил взять один «маузер», жаль обе были старые винтовки «люгер» и две гранаты «М-39», оказавшиеся в ранце вместе с кучей хозяйственных мелочей и некоторым количеством нескоропортящихся продуктов. Штык и портупея оказались одни, причем даже непонятно, зачем первый из убитых мной их вообще надел. Унтеровские знаки различия решил перешить – форма его была мне мала, а звание выше рядового могло и пригодиться, не так цепляться будут. Мордой лица ни на одну из фотографий я не походил, но тут уж ничего не поделаешь. Исподнее мне местные подобрали из своих запасов на «пока поносить», и я блистал в кальсонах и белой рубахе. Завтра в немецкое переодеваться придется. А вот брюки и особенно китель, что стирала сейчас супруга Опанаса Григорьевича, могут к завтра и не просохнуть. Хотя Елена Борисовна, та самая супруга, показав огромный страшный агрегат, названный утюгом, обещала, что все будет хорошо.
День еще не закончился, а потому мне предстояли и новые встречи. Нежданно-негаданно пришел Кузьма, запропастившийся где-то отец Миколки. Поздоровался с хозяевами, прошел к столу, где я разложил на мешковине свой арсенал для чистки, и так же, как сын, протянул мне руку.
– Кузьма.
– Константин, – я встал, опасливо попытался пожать лопату, заменявшую хозяину кисть руки. – А по отчеству как?
Тот только махнул рукой, присел и тут же сграбастал только что вычищенный пистолет.
– Хороший «парабеллум». Мне как-то в империалистическую почти такой же попался, только ствол подлиннее. Меняешь чего?
Деловой мужик. Не старый, и сорока бы не дал, в гражданской бы успел повоевать, а вот в империалистическую…
– Нечего особо менять. Если только «маузер» один, но патронов нет, сорок две штуки осталось – самому мало. Гранаты и «люгер» тоже нужны.
– Форму тоже на себе потащишь? Да и мотоцикл без присмотра на болоте проржавеет.
– Один комплект надену, а мотик все одно бросать, если хочешь – бери, да ты его и так можешь прибрать, без моего разрешения.
– Без разрешения нельзя – не к добру. Хорошо подумал, в германском идти? Мигом под расстрел.
– Мне по-любому, – указал я на разложенный арсенал.
– Коли поймают, можно сказать, что на поле боя подобрал.
– Они уже завтра этих трех искать начнут, номера сверят, и кирдык.
– Разумно, а откуда они у нас взялись, кстати?
– Ремонтники восемнадцатой моторизованной дивизии, похоже, просто пограбить заехали.
– Далековато.
– Откуда?
Кузьма усмехнулся и достал из сапога карту. Это была не карта, а мечта. Военная пятисотка, да еще совсем свежая.
– Мы здесь, – снова улыбнулся Кузьма, увидев мои мигом загоревшиеся глаза. – Деревня Жерносеки, а Полоцк, где скорее всего находятся тыловые подразделения, здесь – почти в двадцати верстах по прямой.
– Хм, может, передислокация шла, а они в сторонку отвернули.
– Могли, на Юровичи колонны сплошняком прут, даже ночью.
– А наши давно ушли?
– Третьего дня уже. Два дня войска с техникой шли, а сейчас, вполне возможно, тылы двинулись. Судя по тому, что канонады со вчерашнего дня не слышно, отошли больше, чем на полтинник.
– А ты что за немцами следишь?
– Да сдались они мне. Так, ходил добро какое брошенное подобрать.
– И много подобрал?
– Да где ж его много подберешь? Трофейщики у германцев жадные, чуть что, сразу стреляют, – хитро глянул на меня собеседник. – Считай, зазря сходил.
– Карту дашь? – задал я вопрос в лоб.
– А тебе зачем? Пройдешь еще двадцать верст на восток, она и кончится.
– Не иду я на восток. Есть тут у меня кое-какие дела.
– Твое, конечно, дело, паря, но не советую. Похоже, советская власть не скоро вернется, если вернется вообще.
– Хватит тобе, Кузьма, – вмешался в разговор Опанас. – Опять в Сибирь захотел?
– Экие ж вы все пугливые. Где я неправду сказал? Или ты считаешь, что большевики завтра германцев обратно погонят, как в сказке о мальчише? Молчишь, вот и молчи, как всегда молчал, теперь на тебе германцы кататься будут.
– На простом люде завсегда хто-нить да катается, – Опанас хлопнул дверью и вышел в сени, а может, и на улицу.
– И все же рискну, – вернул я разговор в старое русло, взяв на заметку, что мой новый собеседник, похоже, не слишком надежен, все-таки пострадавший от советской власти. – Так как насчет карты?
– Даже не знаю. Может, кроками, с царской еще, обойдешься? Хотя они у меня на кальке да карандашом – не для поля, конечно. А ладно, забирай.
Похоже, карта у него не последняя. Да и та, с которой кроки снимал. Не простой мужик мне попался, ох не простой. Хотел у него еще патронов попросить, но решил не нарываться – поговорим еще на эту тему. Надо связи нарабатывать, а эта семейка мне, похоже, нравится, что сын, что отец. Не чувствуется в них гнили. Считается, что первое впечатление самое правильное, вот и будем ему следовать. Оглянувшись и заметив, что в избе пусто, все же решил рискнуть.
– Место нужно надежное. Недалеко, удобно и безопасно. Желательно не одно.
– Подумать надо. А не опасаешься?
– Нет, не опасаюсь – кому-то верить надо.
– Ну гляди, паря, я тебя не тянул. Смотри сюда: если не далеко, то прямо на запад у нас неплохой лесок есть. Колька завтра тебе там землянку покажет. Не бог весть что, но перебедовать можно. А как поток спадет, то лучше тебе на восток слегка перебраться. Вот тут, за Залесьем, небольшой массив уже есть, он слегка облагорожен, просеки пробиты, но место интересное. Озеро здесь и болото. На болото гать идет, но на картах ее нет, в середине три сухих острова. Можно даже землянки вырыть, ну и еще плюс, что есть два прохода. Сам обвешивал, но туда без меня не лезь – есть хитрости. Это тебе пока, покумекаю пару дней – еще чего подберу.
На этом мы и расстались.
Глава 3
Колька растолкал меня еще до рассвета, а значит, проспал я не более трех часов. Парень постоянно поторапливал меня, да и сам я не хотел задерживаться, тем самым дополнительно ставя под удар местных, отнесшихся к прохожему в общем-то неплохо, несмотря на те неприятности, что тот им доставил. Потому быстро умылся прямо из бочки, навьючил имущество, получил от Борисовны узелок с нехитрым харчем, и двинулись в путь. Дорога заняла не более часа и привела нас к хорошо замаскированной землянке, пригодной для проживания не более пары человек. Тут Коля устроил мне целую получасовую лекцию, как нельзя ходить по одним и тем же местам, дабы не натоптать троп, огонь жечь только из сухих дров да желательно ночью, чтобы запах дыма до утра разнесло. Больше всего удивило меня предложение справлять нужду в протекающий недалеко ручей, причем как малую, так и большую. Представил себя сидящим с голым задом над журчащим потоком и расхохотался. Зря это я – мигом потерял в глазах мальца половину уважения. Пришлось с серьезным видом повторять, как на экзамене, его рекомендации. Пару раз он меня поправил, но остался доволен, обещался прийти к вечеру с едой – и пропал. Буквально пропал – только что был и как ветром сдуло. Чудны дела твои…
День решил провести с пользой – память у меня теперь абсолютная, это я Кольке специально пару ошибок допустил, маскируюсь типа, потому решил выучить карту. Дело не сложное, но и не простое. Полдня убил, как и не было. Поел и решил ревизию провести. Нет, какие у меня в наличии вещи и оружие есть, и так прекрасно помню. А вот что у меня в голове есть после двух Слияний? Там и черт ногу сломит. Начнем со знаний и способностей, что может мне понадобиться для выживания. Имеем за плечами четыре курса Железнодорожного института в Москве и техническую школу в Мюнхене, неплохую стрелковую подготовку, причем немец умел использовать как пулемет, так и малокалиберную артиллерию. Правда, ее он больше чинил, но и выстрелить смог бы. Еще Герберт Зелински умел водить любой транспорт, проходивший через их мастерские, вплоть до танков. Летать, правда, не умел, даже с использованием технических средств. Жаль, конечно, но не критично. А вот с починкой стрелкового оружия было хуже, не его специализация. Косте же в истекшем учебном году, вероятно, под давлением военных, прочитали курс лекций по инженерному воздействию на железнодорожные пути и сооружения, а попросту что и как нужно взрывать или разрушать другими доступными способами. Тоже может сгодиться. С медициной никак – могу шину и жгут наложить да рану забинтовать, хотя кажется, что для меня это не слишком важно, особенно если пощупать вполне так заживший череп. Шрам еще есть, но что-то мне подсказывает, что ненадолго. Плохо с личными воспоминаниями моих доноров – их практически нет. Не то чтобы сильно напрягало, но могут быть проблемы. С Гербертом ладно, а вот Константин, чьим телом я владею… Можно, конечно, разыгрывать амнезию или секретность, но как бы то и другое не вышло боком. Ну да ладно, будем бороться с проблемами по мере их поступления. Главное, надо придумать причину, по которой я не хочу отдаляться от этого места, не объяснять же, что здесь наибольшая вероятность по выходу из задницы. Не поймут. Потому и надо закорешиться с Кузьмой. Вот и причина будет – связи у меня тут. Неплохо бы организовать небольшой партизанский отряд и застолбить за ним место, но здесь проблема – сразу найдутся командиры, постарше да позаслуженней. Мне это не подходит, хоть и меньше внимания к рядовому, но и крутить им можно как заблагорассудится, а уж просветить его на странности, появляющиеся в его поведении, сам бог велел. Так и шлепнуть могут – они это здесь быстро. Опять надо думать. Эх, голова ты моя нерезиновая.
Вечером пришел не Коля, а совсем даже наоборот, его отец. Причем не один. Сначала меня это не насторожило, хотя и не понравилось, что место моего инкогнито станет известно скоро всем окрестным жителям. Но тут я ошибся. Спутник Кузьмы оказался совсем даже не местным и не жителем, а сержантом Красной Армии родом из славного города Одессы Георгием Байстрюком, сразу предложившим называть его Жорой. Одет новоприбывший сержант был в гражданку и оружия не имел. На мой вопрос, чего так, не обиделся, сказал, что все лежит в нужном месте и будет в нужное время, после чего сразу завалился спать. Чего-то я не понимаю в этом мире. Это чего-то решил выяснить у второго своего гостя.
– Ну и что это было?
– А это смотря чего ты хочешь? – начал мой собеседник, отведя меня в сторону и стрельнув сигарету. – Хреновый все ж таки у германца табачок.
– Ты разговор в сторону не уводи.
– Видишь ли, Костя, как ты уже понял, большевиков я не люблю, но вот этих, которые большевиков нам на шею повесили, не люблю еще больше.
– При чем тут немцы и большевики?
– Молод ты еще, а вам в школах хрен кто расскажет, как Германия с помощью революционеров всяких разрушила великую страну.
– Так уж и разрушила, да и если бы большевики немцам служили, то война-то зачем? Сказки это все буржуйские.
Не зря Кузьма завел этот разговор, ну и я поиграю – пусть побеседует с упертым комсомольцем.
– Большевики не такие дураки оказались, похитрее многих. Не нужны им стали никакие хозяева – всех кинули, от того и война. Да и с той стороны сейчас не те, кто большевиков покупал. Далеко не те. Гораздо хуже. Хотя и те нас за дикарей держали, а эти… Этих придется уничтожать. Всех, кто крови попробовал, поголовно. Это как с медведем-людоедом. Либо ты его, либо он всех, до кого дотянется.
– Ладно, отбросим политику, от меня ты чего хочешь?
– Ты хорошо начал, по-мужски, и я не верю, что ты дальше будешь тихо сидеть. Раз не хочешь, как прочие, идти на восток, значит, что-то тебе здесь надо. Я не собираюсь пытать, что, но если готов драться, то чем могу помогу. И не я один. Держи харчи, буду завтра или Кольку пришлю, коли не сподоблюсь.
– Немцы-то были?
– Наезжали. Бабы им поплакались, что собак у них побили, харч с самогонкой поотнимали. Про Любку молчали, а то германцы могли не поверить, что убийцы запросто ушли. А так – были да уехали. Недалече трех наших бойцов постреляли в ночь, на них небось и свалили. Все, некогда мне, дела.
Взял еще одну сигарету и ушел, а мне теперь чего делать? Надо бы с сержантом поговорить, но вот как подступиться, ничего в голову не приходит, да и будить не хочется – вид у него не курортный, тоже небось намаялся. О, легок на помине.
– Ну что, командир, перекусим?
– С чего это я тебе командир? Я вообще лицо сугубо гражданское и военными командовать никак не могу.
Байстрюк только пожал плечами.
– Евстратыч сказал, что ты теперь командир. Ошибся?
– Какой Евстратыч?
Удивление сержанта, похоже, было не наигранным.
– Кузьма Евстратович, какой же еще. Иль не признал?
– А, мне он только по имени представился. Может, ты и фамилию его знаешь?
– А как же, Говоров его фамилия. Странные тут у вас дела творятся, похоже, не заскучаю. Правда, что ты трех фашистов за минуту положил?
– Не за минуту, но правда. Повезло. А почему фашистов?
– А кого? Немецкие фашисты они и есть.
– А, вот ты о чем. Вообще-то в Германии фашистов давно нет, может, в Австрии и остались где, да и то, наверно, по тюрьмам сидят.
– Не понял, это как? А эти кто?
– Конкретно эти скорее всего были никто, а главная партия на самом деле в общем-то единственная, НСДАП: Национал-социалистическая немецкая рабочая партия. Если короче, то национал-социалисты.
– Это что за зверь? Нам комиссар говорил, что они фашисты – ставленники мировой буржуазии, а ты говоришь рабочая партия. Кто врет?
– Да в общем никто. Теоретически тонкости там есть, причем тонкости достаточно толстые, а практически нам с тобой все равно, а то, что партия у них рабочая, это так – отголоски давно минувших дней, хотя, конечно, многие в партии у них из рабочих.
– А почему в Австрии сидят, она же под немцами?
– Потому что никто не хочет властью делиться. В момент аншлюса, ну, когда Германия войска ввела в Австрию, там у власти как раз фашисты были, их быстро разогнали, многих посадили. Может, уже и отпустили, а может, и в расход отправили, не знаю.
– За что же их? Они ж все одним миром мазаны.
– Никто не хочет делиться властью. Короче, считай это нарастанием политической борьбы на современном этапе.
Похоже, что мой новообретенный подчиненный не спал на занятиях по политграмотности и оценил шутку.
– Так с чего вы с Кузьмой Евстратовичем решили выдвинуть меня на командную должность?
– Я ничего не решал. Он сегодня пришел и говорит, типа, если ты, Жорик, твердо решил на восток не идти, то вот тебе платье гражданское, прячь пока оружие, и пошли, я тебя новому командиру представлю. Ну а я че, я и пошел.
– Все равно не понимаю. С чего он-то решил, что я командовать должен? И почему ты согласился? И кстати, а почему ты не пошел за фронтом?
– Вот это ты сразу вопросов высыпал. По-первому, это ты с ним сам решай, согласился, потому что он мне жизнь спас, по крайней мере в лагере немецком я по его милости не сижу, ну а насчет последнего – много причин. Ты не думай, я не трус, но все так сложилось, что лучше я здесь фашистов бить буду, чем меня там особист трясти.
– Есть за что?
– Вот тебе крест, не за что, но эти докопаются. Перед самым ударом по нашему УРу комиссар на меня телегу в особый отдел накатал, а меня на губу закатал. Как бои начались, капитан наш меня и отправил заниматься тем, из-за чего я погорел.
– Это чем же?
– Позицию на фланге оборудовать. Болотце у нас там, но лето жаркое, оно и подсохло. Я возьми да и сунься к летехе, что только из училища пришел, мол, надо позицию на фланге организовать, да с пулеметом, а лучше сорокапятку туда захреначить. Летеха к капитану, а там эта гнида носатая. На лейтенанта набросился, какой предатель хочет ослабить оборону на вверенном участке? Тот то ли не сообразил, то ли испугался, но меня и заложил. А как фашист попер, так меня Никодимов, капитан наш, с губы выдернул, да и отправил с тремя архаровцами, двумя лопатами и дегтярем, куда я и просился. Эх, если б на сутки раньше, да пушечку там поставить. Немцы пустили-то там одну двоечку и пару бронников, а что я с ними сделаю? Пришлось пропустить их, а пехоту в этой низинке зажали, любо-дорого посмотреть, как эти гады в грязи как свиньи валялись да боялись голову поднять. Как из минометов садить начали, пришлось отходить. Да у меня приказа стоять там насмерть не было, но если особист с рапортом удачно удрал, то хода за линию фронта мне нет.
– Ну что же, бывает. Мне тоже далеко отсюда не след уходить, но о своих причинах я распространяться не могу. Просто надо, и вопрос этот поднимать больше не будем.
– Так что ж я, без понятия?
– Вот и хорошо. А что ты там говорил о нужном месте?
– Ну, дык, я как отходил, и ДП, и АВСку забрал. Бойцов моих кого минами побило, а кто и сбежал. Только тяжело было, потому диски я побросал, в последнем меньше половины осталось, так что я вроде при пулемете, но… Правда, Евстратыч обещал этой беде помочь и с патронами тоже.
Это были хорошие новости. Растем над собой.
– А что ты насчет Кузьмы думаешь?
– Кажись, он еще из царских офицеров.
– Вот что-то не верится. Сколько ему лет, по-твоему?
– Лет сорок.
– Именно, какой тогда из него офицер? В гражданскую еще мог воевать, а в империалистическую очень вряд ли. Хотя мне он говорил, что ему тогда «люгер» достался. Странно, надо будет его попытать. Не люблю непонятностей. Все страньше и страньше, как говорила одна девочка из страны ныне нам союзной.