Королева в раковине Кохави-Рейни Ципора
Бертель смотрит на младшего братика с откровенной любовью, но и с испугом, словно все страдания Вселенной легли на ее плечи. Недостаточно того, что она оттиснута в сторону. Лоц, семейный красавчик, не забывает страшного нароста, собирает вокруг себя своих дружков и кричит ей вслед: "Вот, ребенок Хармана!" И вслед за ним вся его ватага начинает петь:
- Ну, погоди, еще, вот-вот,
- Убийца Ханман к нам идет.
- Топор кровавый на весу
- Тебя разрубит в колбасу.
Ватага подхватывает:
- Не убежишь, еще, вот-вот,
- Убийца Ханман к нам придет,
- Топор нам даст, и на весу
- Тебя разрубим в колбасу.
Бертель печальна. В доме не видят, насколько она несчастна. В ежедневной газете пишут, что психопат Ханман убивает юношей, но не является серийным убийцей младенцев. И все же Бертель в страхе: ведь Ханман гуляет на свободе, а в доме запрещено опускать ночью жалюзи, как в соседских домах, ибо больные легкие Артура нуждаются в свежем воздухе. Она всегда убегает в радужные сны, когда на нее нападает плохое настроение.
Вот, на днях семья вышла прогуляться по Берлину. Отец и мать шли рядом. Отец держал за руку Лотшин, мать – за руку Гейнца. Кудрявые Руфь и Эльза прилепились к ним сбоку, а бонна Фрида катила сзади коляску. Бертель с трудом передвигала ноги, отстав от всех и чувствуя, что никого из них вообще не интересует ее существование. Вдруг Бертель увидела себя парящей в воздухе. Вот она приземляется на вершину вулкана и вообще исчезает.
Бертель не дружит с окружающим миром. Почему, по требованию отца, она должна толкать по аллее коляску с куклой, как все девочки пригорода? Рейзель, внучку друга их семьи, директора школы, приставили следить за ней. Рейзель не может отвести глаз от красивой куклы Бертель, к которой сама она относится равнодушно. Кукла открывает и закрывает глаза и даже говорит. Рейзель в восторге от ее куклы. Ее же кукла безмолвна, как камень. Рейзель снимает шелковое воздушное одеяльце с куклы Бертель, гладит ее по щекам, приводит в порядок ее золотистые волосы, поет ей песенки, обращается к ней, щелкая языком, ибо "мама" Бертель молчит, как полено. Шагает себе и не разговаривает.
Бертель – книгочей. Не смотрит на кукол, на игрушки, игры. Но с Гюнтером, красивым и умненьким мальчиком, она готова не только читать, но и играть. Гюнтер, разодетый вовсю, шагает рядом с Бертель по улице. Она сложила руки на груди, как истинная госпожа, а Гюнтер толкает коляску с куклой. Он усаживается на скамью, и она садится рядом, выпрямляясь во весь свой маленький рост. Папа Гюнтер говорит маме Бертель, что следует вести беседу, и спрашивает:
"Что ты сегодня сварила?"
"Я приготовила тебе клопс и вермишель".
"Большую котлету и вермишель?" – Гюнтер недовольно качает головой, – а что с носками, ты их заштопала?"
"Нет".
"Почему?"
"Забыла".
"Ты плохая жена. Придем домой, я тебе покажу, что делают с такой плохой женой, как ты".
Маленькая женщина молчит. Муж Гюнтер сердится.
"Какие новости в твоей семье?"
"Дед купил что-то новое для своих гусей".
"Ага, твой дед? На что он тратит деньги?! Мой отец так себя не ведет".
"Ты унижаешь моего деда, и ты больше мне не товарищ".
"Значит, мы не поженимся".
"Нет, не поженимся".
Гюнтер и Бертель – друзья не разлей вода. Часами их головы склонены над книгами в библиотеке Артура. Гюнтер, интеллигентный еврейский мальчик, объясняет Бертель, что верно, а что нет. Говорит ей, чтобы она не верила в глупости о рождественском празднике, о богоматери, которая посылает с неба снега. Он худ, высок, шатен с большими карими глазами.
Брат его Клаус, по кличке Пумешен, невысокий, округлый, тоже умненький мальчик. Мать их умерла. Отец – директор банка в пригороде, внушительный мужчина. Гюнтер и Бертель учатся в одном классе, хотя он старше ее более чем на год. По рекомендации директора школы Бертель сидит на школьной скамье с начала года, а ведь в этом 1923 году ей еще не исполнилось и пяти лет. С тех пор, как домашний учитель Фердинанд научил ее складывать букву к букве, и слово к слову, она читает, пишет и рисует с большим воодушевлением. Сельские дети, учащиеся с ней в одном классе, смотрят с изумлением на этого маленького гения и все время спрашивают, что пишут в газете о психопате Ханмане. Бертель любит учиться в школе, и Гюнтер сопровождает ее, рука в руку, в класс. Каждое утро они вдвоем пересекают парк, а иногда их братья, Пумешен и Бумба, тянутся хвостом за ними.
"Я готовлю приданое", – говорил Артур другу. Но настал скорбный день, который нанес непоправимый удар Гюнтеру и его младшему брату. Легочное заболевание свело в могилу их отца, а через два года умерла мать. Согласно завещанию, дети перешли на воспитание в дорогой еврейский интернат для сирот в западном Берлине. Бертель очень скорбела по уходу Гюнтера, ее жениха и душевного друга.
Случилось что-то ужасное. Отец и дед, белые, как стена, стоят у постели матери, лежащей без сознания. Старшие дети, заледеневшие от ужаса, прижались к стенам ее комнаты. Фрида тянет маленькую Бертель в столовую, чтобы увести ее от больной матери. И, самое странное, тетя Бианка кормит маленького Бумбу. Никогда Бианка не сидела за семейным столом вместе со всеми. Всегда занималась готовкой и уборкой кухни, и мать кричала ей: "Бианка, иди, причешись, невозможно расхаживать в таком виде". Бертель не знает, что отец разрешал общаться с детьми ее слабоумной сестре, чтобы не нанести ущерб их воспитанию. Марта не спорила в этом вопросе с Артуром и вела себя по отношению к сестре явно не так, как ей этого хотелось. Но во время каникул Бианка жила во флигеле служанок, в конце большого дома.
"Фуй", – Бертель в столовой выплевывает незнакомую ей пищу – сосиски, и с удивлением рассматривает их в тарелке перед тетей.
Бумба же с большим аппетитом размалывает зубами мясо.
Дом в сумраке и трауре. В пятницу, когда начало смеркаться, Марта почувствовала головную боль и попросила любимую свою дочку Лотшин погулять с ней в саду – подышать свежим воздухом. В субботу, утром, врач вышел из комнаты больной явно шутливо настроенный: "У господина Френкеля много денег: из-за головной боли он вызывает врача". Спустя некоторое время после его ухода, Марта потеряла зрение.
В полдень душа покинула ее тело.
Дом погрузился в скорбь. Эпидемия менингита, желтого гриппа, бушевавшая в Германии после окончания войны, лишила жизни красавицу мать. Дед ее Кротовски из Кротошина примчался в Пренслау. В доме скандал. "Этого не будет! – кричит он, глубоко религиозный человек. – Дочь его не будет похоронена в скверне чужой земли.
"Вся земля Германии священна," – стучит тростью в пол дед Яков, и волосы его встают дыбом. Марта, его любимая невестка, будет похоронена в саду его усадьбы, между дикими зарослями и кустами сирени, которую она так любила.
Тяжкий этот спор разрешает раввин из Штеттина к удовлетворению отца покойной. Похороны будут по еврейскому обычаю на еврейском кладбище.
На семь дней траура закрылись ее отец и его сын, брат Марты, Ицкалэ в комнате, отведенной им в доме семьи Френкель. Фрида, с нескрываемо кислым выражением лица, поставила им на стол новую посуду и кошерную пищу, специально привезенную из Штеттина. После семи дней траура маленькие Бертель и Бумба вернулись из дома дяди Ицкалэ, брата матери, в Бреслау – в свой дом. Пребывание у дяди было сокращено из-за Бертель: она не хотел мыться, ничего не хотела брать в рот и все время плакала. В доме дяди все это относили за счет ее тоски по матери. Только служанка одна поняла, что все это от стыда. Пятилетняя девочка мочилась в постели, как и Филипп, сын дяди и тети.
Миновали семь дней, и гнев Фриды был обращен на бородатого еврея, отца покойной Марты: на семь дней он заперся в комнате, не менял одежды, не обменялся ни единым словом с внуками. После семи дней он тут же уехал с Бианкой в Кротошин и велел сыну Ицкалэ продать их семейный дом.
Марта покинула этот мир. Артур исчез – переживать свое горе в неизвестном никому месте. В течение суток мгновенные и резкие изменения произошли в жизни детей. Лотшин оставила гимназию, чтобы помочь Фриде следить за младшими сестрами и братьями. Гейнц, молодой, умный парень, закончивший гимназию с отличием, расстался с мечтой – поступить на гуманитарный факультет университета имени Гумбольдта в Берлине.
"Слушай, парень, – с высоты своего роста обратился дед к внуку, похлопав его по плечу. – Я не люблю, когда меня потчуют пустой тарелкой, без супа. Хватит нам двух философов в семье".
Дед имел в виду двух своих сыновей гуманитариев: "Еще одна такая катастрофа, и я сойду в Преисподнюю". И, вопреки своим наклонностям, Гейнц записался на учебу в высшую школу торговли и бизнеса. На плечи старшего брата легла вся тяжесть ответственности за сестер и братьев. Он видел в этом свой долг перед покойной матерью.
Любовь к маме направляла Гейнца. Умный и красивый мальчик постоянно был рядом с матерью. Над ним смеялись, называя маменькиным сынком, говоря, что он держится за мамину юбку. Но никакие насмешки не могли отдалить его от матери, заменить его первенство в ее сердце.
Мать покинула этот мир, отец удалился. Дед затеял капитальный ремонт в берлинском доме к приезду внуков. Старшие почувствовали ответственность и старались преодолеть катастрофу. Бертель чувствует ужасное одиночество. Боль и печаль отдаляют ее от самой себя.
Нечто странное происходит в ее душе. Как никогда раньше, она страдает от присутствия людей, ибо она, девочка странная и некрасивая. Каждый взгляд на нее со стороны сбивает ее с толку. Особенно взгляды милосердные, холодные и равнодушные, и даже теплые, поддерживающие или переживающие за нее – какими бы они ни были – холодят ей спину и охватывают дрожью все тело. Что-то в ней происходит. Что-то чужое заставляет ее уединяться, забиться в какую-нибудь щель с последним подарком матери – небольшой коричневой шарманкой, наигрывающей колыбельную песню Брамса.
В усадьбе деда, в Пренслау, она заползала на животе в потайную комнату, чтобы никто не видел ее плачущей, и там ослабевала колющая боль в горле от тяжести, что поднималась волной из живота до головы. В этом тайнике увлажнялись ее щеки от слез – из-за злого мальчика из класса, который стащил с ее стола закладку из слоновой кости, подаренную ей дедом после похорон матери. В классе она не покидала своего места, боясь попросить у воришки вернуть ей красивую закладку, потому что он кричал ей вслед: “ еврейка, еврейка!”
Она не знает, что это – еврейка, но чувства ей подсказывают, что это – оскорбительная кличка. В этом темном углу усадьбы деда нашла она место для одиночества, и там же душа ее окутывается печалью по Гюнтеру, круглому сироте, что был ее женихом и единственным настоящим другом.
Бертель замыкается в себе. В тайнике тоска по матери обращает ее к воспоминаниям, возвращая материнский голос: "Артур, зачем наказывать ребенка. Он просто хотел нас удивить".
Дело в том, что во время каникул в Берлине родители ушли в город немного развлечься, а Фрида следила за детьми. Маленький Бумба достал из подвала коробку красок и щетку и прокрался в чайную комнату, расположенную во «взрослой» части дома
Вернувшиеся родители впали в шок, найдя малыша в чайной комнате. Малыш с гордостью показывал родителям покрашенные стены. Отец решил наказать Бумбу – не выпускать его из комнаты. Мать отменила наказание, и отец ограничился предупредительной воспитательной беседой.
"Бертель! Бертель!" – крики несутся издалека, врываются в сон. Ильтшен, поздний ребенок графа и графини, по кличке Попшен, хочет спуститься к реке. Попшен того же возраста, что и Бертель, и плавает, как рыба. Как-то отец Бертель видел, как Попшен прыгает в воду и плывет, загребая воду руками. Он озабоченно морщил лоб, ибо его дочь-малышка грустно стояла на берегу и не хотела напрягать мускулы, подобно смелой дочери соседей. Отец не понимает, что она боится утонуть.
Марты нет. Артур исчез. Дед и его внуки живут в богатом доме на Вайсензее, в Берлине. Домашний учитель детей Фердинанд живет на одном этаже с детьми. Руфь, Гейнц, Лотшин и Эльза как-то сразу повзрослели. Бертель в одиночестве болтается по Западному Берлину, кружит вокруг огромного здания, в надежде найти Гюнтера во дворе сиротского дома. Лотшин запрещает ей искать Гюнтера и его младшего брата, а также встречаться с помощником директора банка в Пренслау, который уволен и теперь проживает в Берлине. Бертель не перестает рыдать. Ей не дают встречаться с любимым ею молодым банкиром, который скачет верхом, как рыцарь, герой романов. В Пренслау он останавливал коня около нее, интересуясь книгой, которую она читает, задавал ей вопросы и говорил, что она красива и умна. Иногда соскакивал с коня и читал вместе с нею. Рыцарь не забыл свое обещание – повести ее в дорогое берлинское кафе, но Лотшин теперь полностью руководит ее жизнью. Опять отобрала у нее телефон и решительным голосом сказала банкиру, что Бертель маленькая девочка, и она запрещает ей с ним встречаться. Бертель заупрямилась, сказав, что он – ее друг, и только он ее любит. Лотшин ожесточилась, увидев, как он усаживает ее маленькую сестру в седло, гладит ей волосы, осыпает ее комплиментами. Ей казалось подозрительным такое отношение симпатичного молодого человека к ее сестре, еще совсем ребенку. "Подрастешь, я тебе объясню", – говорила она Бертель строгим голосом.
Мир продолжал жить по своим законам, но Пренслау не был желанным для Бертель городом без матери, без отца, оставившего дом, без владельца банка, умершего от болезни легких, без сирот – братьев Гюнтера и Клауса, без молодого банкира – рыцаря.
Дед сказал, что летние каникулы они проведут в его усадьбе, но она предпочитает потаенные уголки их дома в Берлине. Прячется в соломенных корзинах, предназначенных для изношенных детских одежд, прячется в кустах розовой и белой сирени. Какая-то магическая сила толкает ее в эту сиреневую гущу. Без определенной цели укрывается в зарослях сада, окружающего дом. В руках у нее – тетрадь, карандаш и ластик. В мгновение ока неживые предметы превращаются в ее воображении в живые существа, и тетрадь заполняется рассказами о них. И столь же неожиданно прекращаются мелодии, звуки становятся скрипучими, слова исчезают.
Она отдаляется от самой себя. Ее охватывает страх, пока мысли не возвращаются к ней. Только так она все более приближается к себе. Стирает все написанное и сочиняет новый рассказ. Ей кажется, что если она расскажет отцу о том, что с ней творится, он даст ей мудрый совет, как быть. Но отец уехал и не знает, насколько она несчастна. Странные видения посещают ее, и порой она не может различить, дремлет или бодрствует, объемлют ли ее грёзы, или это происходит в реальности. Она дает себе обет молчания. И в душе ее сливаются все чувства, ощущения, мысли в единое целое.
Бертель замыкается в себе. Никто из окружающих не проникнет в тайны ее души. Аромат сирени усмиряет ее мысли, строящие миры в ее воображении. В окружении благоухающих цветами клумб она чувствует себя защищенной от любых горестей.
"Бертель! Бертель!" – домашние ищут, куда спрятался этот гадкий утенок. Фердинанд и Фрида, служанки и дети носятся по коридорам, комнатам, рыщут на чердаке, среди старых перин и ветхих одеял. Она не отвечает. Неотпускающая тоска по матери сушит гортань, не дает возможности издать хоть звук, уносит ее в мир галлюцинаций, попадает в самые запутанные извилины ее души. Единственный, кто понимает, что с ней происходит, кажется ей, это старый садовник, живущий в маленьком домике, в глубине сада. Он обнимает ее, и она прижимается к нему, прячет голову у него на груди, и человеческое тепло согревает ее.
Наступило лето. Гейнц на их черном автомобиле вез Бумбу, Лоц и Бертель на усадьбу к деду. Лоц и Бумба всю дорогу развлекались, а Бертель трудно было дышать от страха, что вдруг олень выскочит из леса под колеса автомобиля, и они опрокинутся посреди шоссе. Так погибла графиня из Пренслау. Лишь тогда, когда автомобиль приблизился к старой стене, окольцовывающей городок, миновал ворота, покатил по широкой аллее, Бертель успокоилась. Эта красивая дорога всегда вызывала в ней волнение.
В большом дворе дедовской усадьбы блеет коза, мычит корова, ревет осел, кудахчут куры. По соседству с курятником и загоном коз, в тени деревьев, Бертель погружается в чтение, в то время как Бумба и Лоц носятся с ватагой детей среди грядок картофеля и сахарной свеклы, среди колосьев пшеницы и ржи, чумазые, грязные и даже не думающие мыться. Гребень не касается их диких шевелюр, вши могут вольно в них размножаться, грязь накапливается под ногтями. Все это вовсе не волнует деда, и он с удовольствием наблюдает за любимыми внуками, этакими свежими цветами жизни, вырвавшимися на свободу из тисков воспитания и дисциплины, в которые заковал их его сын Артур. Внуки шатаются по зеленым просторам, как дикари, без устали взбираются на холм, огражденный забором, рядом с усадьбой деда, и скатываются к чистым водам озера. Здесь же, на вершине холма стоит Филес Копель, надсмотрщик над лошадьми всех усадеб, окружающих городок. Дед покрывает значительную часть содержания Копеля, выдавая ссуды графу, которые становятся безвозмездными. Копель один из пяти возничих, которые занимаются лошадьми, живет в домике. Лоц с дружками любит посещать этого грузного краснощекого конюха. Бертель же побаивается его, не любит площадной язык общения деда с пьяными рабочими. Они не говорят, а кричат все сразу лающими голосами на тяжелом прусском сленге юнкеров. Отца нет, и Бумба позволяет себе шутить с рабочими на этом примитивном языке, дешевом и грубом. Она прячется в каких-то потаенных уголках, ей мерзко от этих лающих криков.
Воскресное утро в городке не похоже на обычное. Дед, одетый в праздничный костюм, повязав галстук, вставив в лацкан цветок, в черном цилиндре, взбирается в черную блестящую карету. В руке у него трость с серебряной рукояткой. Дед едет в церковь с внуками и двумя рабочими, также нарядившимися в праздничные одежды, чтобы выслушать проповедь и помянуть в молитвах деда, дающего им заработать на жизнь. А дед возносит глаза к небу, молясь не восседающему на небесах, а кайзеру, его величеству Вильгельму Первому, в дни правления которого дед создал процветающее предприятие – завод по производству железа и стали. Он также не забывает в своих молитвах Вильгельма Второго, пребывающего в изгнании после катастрофы, к которой он привел отечество.
Во вторую половину воскресного дня множество людей общины собирается в усадьбе. В гостиной сидят женщины, пьют кофе, едят пироги и вяжут носки с управительницей дома Агатой. В большой беседке, во дворе, вместе с дедом, сидят мужчины. Лысый скотник Руди разливает по бокалам пиво, вино. Все пьют, закусывая баранками. Граф, владелец самой большой усадьбы в округе, тоже приходит и усаживается между мужчинами в беседке. Опьянев, он начинает вещать: "Кровь должна пролиться! Кровь! Евреи виноваты!" Нос его багровеет, волосы встают дыбом, как у ежа. Обернувшись к деду, добавляет: "Но если бы все евреи были как ты…" Прежде, чем он успевает хлопнуть деда по плечу, у того тоже волосы встают дыбом, и он орет: "Дубина! Чтобы ты и все, такие же, как ты, тупицы, делали без евреев!"
Кончились летние каникулы. Дети возвращаются в Берлин.
Глава вторая
Раздается звонок дверного колокольчика. Фрида открыла дверь. «Хозяин приехал!» – закричала она. Все стихло в доме. Артур обвел стены потускневшими серыми глазами. Рядом с ним стояла незнакомая женщина. Фрида, захваченная врасплох, взяла в руки чемодан и окинула мимолетным взглядом полную шатенку, которую господин привез с собой из Давоса. Гостей мгновенно обступили удивленные дети со школьными ранцами. Даже маленький Бумба, который не закрывал рта, замер на несколько секунд, а придя в себя, закричал: "Отец вернулся!"
Дед и Фрида не были так удивлены, как дети, ибо были в курсе дела.
В передней напряжение не спадало. Бертель и Бумба довольно равнодушно оглядывали спутницу отца. Старшие братья и сестры сжимали зубы, неприязненно глядя на отца и его спутницу. Он оставил семерых детей сиротами и не подавал о себе весточки. Такое дети не прощают. Не прошло еще и года со дня смерти матери, а чужая несимпатичная женщина врывается в их жизнь. Старшие отводят Бертель и Бумбу от этой женщины, как от скверны.
Женщина, Дорис Брин, медсестра клиники в Давосе, запирается в отведенной ей комнате. А хозяин дома, женившийся на тридцатилетней женщине, не защищает ее от враждебности и холода. В этом роскошном доме спальня Дорис отдалена от спальни Артура. Новая жена чувствует себя как зверь в золотой клетке. Не может Артур, так скоропостижно женившийся на Дорис, разделившей его трапезу и его скорбь, сопротивляться витающему вокруг него духу покойной красавицы-жены, его любимой Марты. Она преследует его в воспоминаниях о проказах, оживлявших каждый миг их супружеской жизни весельем и лаской. Все это мешает ему привыкнуть к сухости и консервативности новой жены. Марта поджидает его в каждом уголке окружающего пространства, отдаляя от Дорис.
"Вот что значит, жениться от безысходности", – сухо объяснил он старшим детям Лотшин и Гейнцу, видя их укоризненные взгляды. – Бертель – необычный ребенок, Бумба – избалованный дикарь. Они нуждаются в матери". Гейнц сомневается в этом и обвиняет его в безразличии к своим детям, в том, что оставил их.
В Гейнце живет неприязнь, копившаяся годами. Он не забыл, что Марту, их мать, отец желал иметь лишь для себя, отдаляя ее от детей. Несколько месяцев, с момента появления мачехи, Бертель обреталась в нише, около кухни, в которой раньше, до появления центрального отопления, хранили уголь. Теперь она пустовала, и Бертель, свернувшись в клубок, ловила обрывки женских кухонных сплетен. На кухне говорили о том, что будет после того, как новая жена отца покинет дом. Фрида с удовлетворением сообщала, что дед занимается возмещением убытков новой жене и делами развода. Бертель ползком выбралась из ниши, поднялась по винтовой лестнице и ворвалась, подобно циклону, в комнату Лотшин.
"Лота, новая папина жена уходит!"
"Жены нет. Она не существует, – Гейнц зашел в комнату и сердитым голосом холодно и жестко приказал: – Бертель, забудь эту женщину".
Дорис покидает дом: то ли возвращается в свой родной город Лисау с большой суммой компенсации, то ли остается в Берлине работать медсестрой в еврейской больнице. Но история на этом не завершилась. По закону Дорис остается женой отца. К разочарованию и огорчению детей она вернется в дом.
Но пока, с ее уходом, отец ведет себя странно. Он снял с дубовых стен картины периода рококо, работы известных экспрессионистов, и вместо них повесил масляные портреты покойной жены, написанные художником по ее фотографиям.
Бертель трудно дышать. Со всех сторон мама следит за ней пронзительным взглядом – в гостиной, в комнатах, в большой библиотеке и даже в роскошной столовой. Постоянное напоминание о потери отзывается болью в душе девочки, она изо всех сил старается сдерживать слезы горя. Старшие братья и сестры молчат, но и им тяжело. Фрида вообще не выражает своего отношения. Артур, которого она вырастила, вернулся домой чужим. Фрида смотрит на портреты покойной, а перед ее взором стоят молодые хозяева, танцующие в гостиной под громкие звуки музыки. Она помнит, как Артур брал из рук жены гребень из слоновой кости и расчесывал ее шелковые волосы. И вся комната вспыхивала пламенем любви.
Артур изменился. Фрида, с давних пор держащая дом в своих руках, сочувствует его страданиям и преклоняется перед его мужеством. Артур никому не доверяет своей печали. Подобно ему ведут себя дед и дети. Каждый, согласно своему характеру, в одиночестве, в себе самом, борется со скорбью. Так уж они воспитаны – аристократы, привыкшие не выказывать своих чувств.
Артур следит за образованием и воспитанием детей издали. На этаже, где расположены комнаты детей, находятся специально оборудованная по его указаниям, в соответствии с продуманными принципами педагогики, ванные комнаты. Пол и стены облицованы дорогим кафелем. Для дочерей кафель с голубой полосой специально был заказан в голландском городе Дельфт. Три ступени ведут к большому бассейну для купания. Ширмы отделяют бассейн от застекленной веранды, предназначенной для спортивных занятий. Здесь расположены гимнастические снаряды для упражнений на кольцах, брусьях, коне. Висят боксерские груши, стоят высокие лестницы. К ванной примыкает солярий, где дети могут загорать. В том, что касается гигиены, Артур не терпит никаких поблажек. У каждого ребенка свой личный комплект для купания: полотенце для лица и для тела, купальный халат и обувь, маленький коврик. На всех вещах вышиты имена владельцев. В ванной – отменная чистота и порядок. Блещут чистотой умывальники, большие зеркала по стенам, шкафы для пижам, шкаф, набитый лекарствами, кремами и мазями – всем, что необходимо для гигиены тела.
Постепенно Артур возвращается в свое нормальное состояние, устанавливает в доме прежний порядок. Только одна Бертель нарушает правила. То она прячется за бархатными портьерами, ниспадающими до пола в кабинете отца или в гостиной, то в пять часов после полудня устраивает засаду на отца в просторной столовой, самой красивой комнате дома. Артур сидит за черным роялем, окруженный стенами из темного дуба, и прекрасная Марта следит за ним с портрета. Над складками пурпурных портьер ее карие глаза улыбаются в такт звукам рояля.
Фрида ревностно охраняет уединение отца. Но Бертель вторгается в него, всякими уловками обходя стоящую на страже домоправительницу.
"Есть у тебя бриллианты и жемчуга, есть у тебя все, чего жаждут люди", – звучат из уст отца под музыку Шуберта стихи Гейне. – Прекрасны глаза твои. Скажи, любимая, чего ты еще желаешь". Бертель слушает, затаив дыхание. Отец – тонкая натура. Но сейчас его обычно сдержанное, спокойное лицо изменилось, стало странным, чужим. Он словно бы уменьшился, обмяк. Глаза не отрываются от портрета на стене. "Я купил тебе жемчуга", – жалобы его нескончаемы. Взгляд жены на портрете полон любви и жалости. В звуках рояля колышутся, то вспыхивая, то погасая, воспоминания. Отец тонет в страданиях, вырывающихся мелодией из-под пальцев:
- Для тебя – жемчуга и золото,
- Ибо сердце мое расколото.
- От любви ли, от жажды пылаешь?
- Я куплю все, чего пожелаешь.
- Мое сердце рвется на части.
- Что еще тебе надо для счастья?
- Сердцу больно под игом любви.
- Чудно светятся очи твои.
Бертель соприкоснулась с отцовской тайной. Лицо его осунулось от тоски и страданий. Его несчастье, его одиночество передаются Бертель, вызывая в ней нестерпимую жалость к отцу – ведь он страдает от того, что не сумел спасти любимую.
Лотшин права: эпидемия гриппа унесла на тот свет многих. Невозможно было спасти мать. Отец играет произведения Шуберта и Бетховена, и эти звуки смягчают в его душе боль и тяжесть утраты.
Бертель следит за каждым его шагом, и боль скрепляет их невидимой нитью. С того дня, как отец вернулся домой, он избегает дочь, не обращается к ней, как к малышу Бумбе: "Идем, дорогой мой, погуляем немного по саду". Отец протягивает руку любимчику и ведет его по садовым тропинкам. Они переходят от дерева к дереву, от цветка к цветку, и отец рассказывает ему о свойствах растений, всему, чему учил его садовник. Но она, Бертель, черная, как ворона, стоит в стороне, ибо нет у нее симпатичных веснушек на лице и рыжих до красноты кудрей. Бумба хвастается, что все его любят, балуют, и он прав. Отец не наказывает его за то, что он врывается в его кабинет, когда ему заблагорассудится. Бумба усаживается отцу на колени, смешит его своими шалостями. Отец гладит его кудри с нескрываемой любовью, и это вовсе не связано с днем рождения малыша. Иногда вечером отец поднимается в его комнату – пожелать любимчику спокойной ночи и поцеловать его в лоб. И Бумба спрашивает:
"Почему у всех детей есть мамы, а у меня нет?"
"И у тебя есть мама. Она все время с нами".
"Расскажи мне про нее".
"Что бы ты хотел услышать?
"О гусях. Как они атаковали маму".
Бертель прижимает ухо к двери, и ревность бушует в ней. Лотшин говорит, что она большая и умная девочка, и не надо ей рассказывать сказки, которыми потчуют малых детей. Добрая старшая сестра не может понять всей серьезности проблемы, которая мучает младшую. Каждый раз, когда отец натыкается на нее в длинных коридорах, в гостиной или столовой, он отворачивает голову.
"Лота, отец меня не любит. Не смотрит на меня, потому что я черна и не так красива, как все остальные".
"Тебе это только кажется. Отец о тебе заботится больше, чем обо всех остальных".
"Нет, Лота, он даже не смотрит на меня".
Перед Бертель маячит взгляд отца, холодный, уклоняющийся. Порой он полон отчаяния и беспокойства, порой – удовлетворения и гордости, а порой – глубокой тоски. Невыносимо для нее выдерживать его разочарованный взгляд. И вовсе неверно, что отец именно ее любит больше всех, ибо она похожа на мать. Отец отталкивает ее, потому что она уродлива, да и характером не походит на своих сестер и братьев. Бертель прячется по темным углам дома, уходит мыслями в глубины своей души. Конечно же, Лотшин понимает, что сестренка тоскует по матери, и потому старается больше играть с ней.
Волшебство и святость таятся в темных застывших портретах матери. Бертель получила из маминых рук маленькую коричневую шарманку, последний ее подарок. Колыбельная песня Брамса звучит из шарманки и проникает в детскую душу. Девочка слоняется из угла в угол, поглаживает зеленые шелковые портьеры и такое же покрывало на пустой постели. Лотшин видит, как сестра вдыхает запах, заполняющий комнату, и говорит, что отец любил особые духи матери – смесь лимона, масел, разных ароматных растений. Бертель открывает шкафы, разглядывает одежды из бархата, роскошных мехов, зажмуривается, уткнувшись носом в мягкие шелковые ткани, аккуратно сложенные в ящики. Ароматы пульсируют, распространяясь от парфюмерии, маникюрных наборов, гребней из слоновой кости, Все это в сумрачной комнате матери кружит ее голову, ввергает в священный трепет.
"Они сделаны из слоновых бивней, Бертель", – Лотшин показывает ей столик с косметикой. Большой поднос из слоновой кости загружен разными вещицами из той же слоновой кости – гребнем, щетками, флаконами, крохотными бутылками с духами, фигурками животных. Бертель так хочется прикоснуться к этим вещицам, но рука непроизвольно прячется за спину. "Бертель, это мамино наследство. Она хочет, чтобы ты играла с этими вещицами", – говорит Лотшин и оттягивает цепь настенных часов с кукушкой. Раздаются звуки вальса Штрауса. Зрачки девочки расширяются при виде танцора и танцовщицы, которые выглядывают, сменяя друг друга, из окошечка часов, тоже сделанных из слоновой кости. "Бертель, расскажи мне историю танцора". История длинная, Лотшин два-три раза оттягивает цепь часов. Бертель, можно сказать, импровизирует, сочиняя историю о принце-танцоре и горькой участи танцовщицы. Лотшин повязывает шелковый платок матери на голове девочки, и сказка удлиняется. Танцовщик объясняет танцовщице, почему, как наказание, на ее голове образовался нарост. Принц устроил засаду и ждал, когда она выйдет из домика слоновой кости, и приказал ей танцевать. Она возражала. Тогда он выхватил меч и убил ее. Лотшин слушает молча, погрузив руку в глубокий серебряный сосуд. Затем предупреждает: "Нельзя трогать вещи матери без разрешения".
Внезапно Бертель трясет головой. Венецианское зеркало матери пугает ее. Нескладная, с гривой черных волос девочка, взирающая из глубины зеркала, отпугивает ее. "Давай, поиграем в дочки-матери", – Лотшин отгоняет от сестренки страх. Девочка растягивается на оранжевом ковре, пряча лицо в серебряный сосуд, хнычет.
"Тебя зовут к столу поесть, – говорит Лотшин, – а ты не можешь оторваться от книги! Вся семья за обеденным столом, а ты куда-то пропадаешь". “Мама” Лотшин строго отчитывает дочь. Девочка молчит и почти не дышит. "Бертель, игра закончилась. Возвращайся к жизни", – провозглашает Лотшин и покидает вместе с девочкой комнату. Отец не должен знать, что чья-то нога ступала в "Святую святых" покойной матери.
Отец наказал хранить одежды, вещи, драгоценности и предметы парфюмерии – любую мелочь, принадлежавшую ей. Фриде вручил он на хранение ключи от комнат покойной с единственной целью – следить за чистотой и вовремя удалять пыль.
Но малышка Бертель нарушает границы и проникает в запрещенные отцом места. В комнате матери сидит в одиночестве перед большими зеркалами и не решается в них заглядывать. Отдергивает руки от парфюмерного столика, от подноса с украшениями. И тут начинается большое веселье. Бесы, ведьмы, голоса и разноцветные привидения врываются в комнату, кружась в нескончаемом танцем, пугая трубными звуками. "Бертель!" – голос привидения сотрясает стены комнаты. Бумба, с криком, вырывается из укрытия. Фрида бежит на крик, хватает Бертель за загривок, выволакивает нарушительницу из спальни покойной.
Бертель замыкается в себе. Фрида не понимает, какой душевный урон она наносит малышке. Из-за Фриды добрые голоса исчезают. Злые же голоса заполняют ее сны, уносят ее в неизвестные дали, она произносит невпопад странные фразы, вызывающие смех у домочадцев. Говорят, что своими странностями она походит на дядю Альфреда, чудаковатого профессора.
И тут происходит нечто странное и пугающее. Девочка напугала Фриду. Она записала для отца бредовые видения, которые вертелись у нее в мозгу.
"Бертель", – отец обращает на нее непривычно мягкий взгляд, – не торопись взрослеть. Займись играми, а не взрослыми мыслями".
Лотшин пытается тронуть его сердце:
– У Бертель слабый впечатлительный характер. Она думает, что ты ее ненавидишь.
Отец отвечает ей откровенно:
– Ее черные глаза приносят мне боль. Словно на меня смотрят глаза ее матери. Я не могу это выдержать.
– Ты обязан это преодолеть.
– Береги свою сестру.
Обычно он удобно устраивался в своем кожаном кресле, покрыв колени тигриной шкурой, а Марта следила за ним печально и задумчиво с двух портретов на стене – в золотой и кожаной коричневой рамках. Бертель беспокоит его: она единственная из детей, кто хочет знать своих бабку и деда из польского Кротошина. Он уклоняется от ее просьбы. Никак не может простить тестю и теще то, что они отказались от дочери.
Он, жестко придерживающийся порядка и дисциплины, со стороны наблюдает за тем, как растут его дети – в атмосфере вольности и вседозволенности.
Лоц и Бумба заперли дядю Мартина в туалете и, слыша его крики о помощи, хохотали. Бумба, его любимчик, не получил основ правильного воспитания. Бертель всегда выглядит неряшливой, ходит с гривой нечесаных волос, в запятнанной одежде, ее ногти не подстрижены. Фрида жалуется на то, что девочка не моется, не чистит зубы, прячется по темным углам, уединяется и молчит. Артур хочет послать младших детей в элитный интернат в Англии или Швейцарии. Дед встал на дыбы: "Прекрати эти разговоры, Артур, ни один ребенок не покинет этот дом!"
Гейнц и Лотшин по-прежнему сердятся. Они считают, что отец, который бросил детей в скорбные дни траура, а затем вернулся с новой женой, даже не поставив их в известность о таком важном событии, потерял право указывать им, как жить. Взрослые дети не простят ему отчужденность. Дед оставил свою усадьбу, приняв на себя обязанности отца. Гейнц стал его правой рукой в управлении сталелитейной фабрикой. Лотшин была вынуждена оставить учебу в гимназии и заняться домашним хозяйством. Теперь она помогает Фриде в воспитании младших детей. Кудрявые сестры-близнецы считают, что могут жить так, как им хочется.
Читать бесплатно другие книги:
