Незабудки для тебя Робертс Нора

15

Новый Орлеан

1900 год

Жюльен был пьян и чертовски этим доволен. На коленях у него сидела шлюха; одной рукой он сжимал ее тяжелую грудь. Старый негр наигрывал на расстроенном фортепиано какой-то спотыкающийся мотивчик, и звуки музыки сливались в затуманенном сознании Жюльена с визгливым женским смехом.

Табачный дым ел глаза, пробуждая острое желание закурить. Однако денег ему сейчас не хватит даже на сигару, не говоря уж о том, чтобы заплатить за шлюху и уволочь ее наверх.

Да, Жюльен опять проигрался в пух и прах. Но не слишком переживал по этому поводу. В этом борделе он постоянный клиент и до сих пор как- то ухитрялся платить по счетам. Так что в этот раз можно рассчитывать на кредит.

Сегодня он выбрал крупную рыхлую блондинку, белокожую, с пустыми водянистыми глазами. Обильные телеса и полное отсутствие мозгов. Быть может, когда он навалится на нее в полутьме, перед ним не будет маячить лицо Абигайль…

Хотя бы на этот раз.

Сделав большой глоток бурбона, он ущипнул проститутку за сосок. Та взвизгнула и игриво шлепнула его по руке. Жюльен ухмылялся во весь рот…

Когда он увидел своего брата, его веселье как рукой сняло.

— Кого я вижу! — пробормотал он заплетающимся языком. — А этот святоша что здесь забыл?

Люсьен остановился в дверях — стройный, бледный, золотоволосый. «Ни дать ни взять святой в вертепе порока», — с ненавистью подумал Жюльен. Проститутка повисла у него на руке, но он, покачав головой, отстранил ее и начал медленно пробираться через толпу сквозь дымный чад, гул музыки и шум голосов. Женщина последовала за ним.

Не с такой ли убийственной ненавистью смотрел на брата Авеля Каин?

Люсьен тем временем оглядывал залу. Вот взгляды их — взгляды двух пар похожих глаз — встретились, и Жюльен почти услышал звон, с каким скрещиваются дуэльные шпаги.

— Что такое? — протянул он, направляясь к брату. — Решил опуститься до нас, простых смертных? Эй, вина моему брату — вина и женщину для него! Может, наконец научится обращаться с тем и с другим!

— Жюльен, ты позоришь себя и нашу семью. Меня прислали найти тебя и привезти домой.

— Что позорного в том, чтобы платить за шлюх? — громко произнес Жюльен, прижимая к себе пухлую блондинку. — Вот если бы я женился на шлюхе, тогда другое дело! Но в этом ты, братец, как и во всем остальном, меня обскакал!

Люсьен побелел.

— Не смей так говорить о ней!

— Представляешь, мой братец женился на потаскушке с болот, — с усмешкой сообщил Жюльен своей подруге. Та попыталась ретироваться, но Жюльен ее удержал. Он чувствовал, как бьется сердце женщины — разгоравшаяся между братьями ссора ее пугала.

И этот страх возбуждал его сильнее, чем все сладкие словечки, что шептала она ему пару минут назад.

— Люсьен, гордость семьи Мане, приволок в дом какую-то потаскуху, а теперь стонет и плачет, потому что она от него сбежала, повесив ему на шею своего ублюдка!

Ему нужно в это поверить! Океан бурбона выпил он за эту зиму, пытаясь забыть ее широко раскрытые умоляющие глаза. Забыть мерзкий чавкающий звук, с каким погружалось в воду ее тело.

Надо в это поверить, иначе он сойдет с ума.

— Уйдите! — приказал Люсьен блондинке.

— А я говорю, пусть остается! — взревел Жюльен, больно хватая женщину за плечо.

Ни один из них не заметил, что разговоры и смех затихли, музыка смолкла, и в зале воцарилась тишина. Люсьен схватил Жюльена за руку. Блондинка, воспользовавшись моментом, вырвалась и бросилась бежать, словно испуганный кролик.

— Джентльмены! — Перед ними выросла хозяйка заведения. За спиной ее маячил здоровяк во фрачной паре. — Нам здесь неприятности не нужны! Месье Жюльен! — проворковала она, ласково погладив его по щеке, но глаза ее были холодны как лед. — Идите с братом, наш дом не место для семейных скандалов.

— Разумеется, приношу свои извинения. — Он галантно поцеловал ей руку, а в следующий миг бросился на брата.

С грохотом рухнул стол, осколки лампы полетели в разные стороны. Под пронзительный женский визг братья катались по полу, рыча, как звери, вкладывая в удары кулаков всю застарелую ненависть друг к другу.

Вышибала сгреб Жюльена за воротник, дотащил до дверей и пинком отправил наружу. Люсьен успел подняться на четвереньки и в следующий миг отправился следом за братом.

Визг и брань летели ему вслед. Люсьен поднялся на ноги, тряхнул головой. Гнев его сменился острым стыдом.

Он взглянул на распростертого на земле брата — свою живую копию, — и стыд стал почти невыносимым.

— До чего мы с тобой дожили! — проговорил он обреченно. — Таскаемся по борделям, деремся на потеху толпе… Жюльен, почему хотя бы с тобой я не могу жить в мире?

И протянул руку, чтобы помочь брату подняться на ноги.

Жюльен в этот миг тоже стыдился себя, но его стыд был черным как ночь.

Спиртное, злоба, чувство вины лишили его рассудка. Не помня себя, он выхватил из сапога нож и бросился на брата.

Острие вошло в тело брата легко, словно в масло. Запах свежей крови ударил Жюльену в голову — и остатки разума его покинули.

Теперь братья сражались не на жизнь, а на смерть: Люсьен, потрясенный, в ужасе, защищал свою жизнь — Жюльен нападал. Черная пелена застилала глаза, нож выскальзывал из потной руки.

В какой-то миг он ощутил, что обезоружен, а в следующую секунду с леденящей ясностью увидел, как расплывается у него на груди кровавое пятно.

— О Господи! — пробормотал он слабеющим голосом. — Ты убил меня!

Дом Мане

2002 год

С юга на болота пришла жара. Сам воздух, казалось Деклану, пропитан потом. Утром и вечером, когда жара была еще терпимой, он работал на улице — днем же искал спасения в самых прохладных уголках дома.

Работа продвигалась не быстро — легко ли работать, когда приходится постоянно переносить инструменты в дом и из дома?

Лине он не звонил — решил дать ей остыть и успокоиться. Но думал о ней все время.

Думал о ней, забивая каждый гвоздь, устанавливая каждый вентилятор, выбирая краску.

О ней он вспомнил сразу же, когда проснулся среди ночи, свернувшись на траве на берегу пруда, сжимая в руке Люсьеновы часы, — и лицо его было залито слезами.

О том, что по-прежнему ходит во сне, днем он старался не думать. Но о Лине не думать не мог.

Ничего, еще денек потерпим, уговаривал он себя, утирая пот со лба. А потом он отправится в город, появится у нее на пороге. Если понадобится, загонит в угол, чтобы с ней поговорить!

Приближался день свадьбы Реми, на которой Деклан будет шафером у своего лучшего друга. На свадьбу были приглашены и родители Деклана.

Останавливаться у сына они решительно отказались. Этому Деклан был даже рад. Куда лучше будет для всех, если папочка с мамочкой поселятся в какой-нибудь уютной гостинице!

А пока он должен доделать галереи и одну из гостевых спален. Пусть родители поразятся красоте его дома и пусть видят, что место для гостей в нем все-таки есть! Деклан не сомневался, что мать непременно захочет в этом лично убедиться.

Спустившись вниз по лестнице, он взял термос, отпил холодной воды, остаток с наслаждением вылил себе на голову. Освеженный, отступил от дома на несколько шагов, чтобы окинуть его взором.

Хоть он и обливался потом, но при взгляде на дело рук своих ощутил, что по лицу его расплывается широкая улыбка.

— Неплохо! — проговорил он вслух. — Для дилетанта-янки — совсем неплохо!

Большая лестница была уже закончена. Два симметричных лестничных пролета словно приглашали взбежать на галерею второго этажа. Их изящество искупало и ссадины, и мозоли на руках Деклана, и дни тяжелого труда.

Этот фасад станет его радостью и гордостью — в этом Деклан был уверен уже сейчас.

Осталось лишь найти безумных маляров, готовых красить лестницу в такую жару, или молиться о похолодании.

Так или иначе, он начнет красить фасад, не дожидаясь завершения работ с другой стороны дома. Дом Мане — его дом — должен вновь обрести непорочную белизну, белизну первого снега или платья невесты.

Поддавшись неодолимому желанию, он медленно, наслаждаясь каждым шагом поднялся на галерею по правой лестнице и спустился по левой. А потом — еще раз!

А потом достал из ящика с инструментами телефон и набрал номер Лины.

Он просто не мог не поделиться с ней своей радостью! Ничего страшного, если он нарушит расписание, которое сам же себе и установил…

В трубке послышался первый гудок, и в этот миг Деклан краем глаза заметил, что по лужайке прямиком к его дому вышагивает Лилибет. Он сбросил звонок и встал, положив телефон обратно в ящик с инструментами.

— Господи боже, ну и жара! Я сейчас расплавлюсь!

И она приветственно помахала ему рукой, улыбаясь во весь рот. Деклан заметил, что на руках у нее браслеты Одетты.

— А ведь еще и двенадцати нет! Вы только посмотрите на себя! — Лилибет приблизилась, подошла вплотную к Деклану и провела пальцем по его обнаженной груди. — Весь мокрый!

— Я принял импровизированный холодный душ. — Машинально, повинуясь инстинкту самосохранения, Деклан отступил на шаг. — Чем могу служить, мисс Симон?

— Для начала называйте меня Лилибет. К чему условности? Ведь вы добрый друг моей мамочки и моей доченьки, верно?

Отступив на шаг, она окинула взглядом дом, и глаза ее расширились.

— Поверить не могу! Что вы сделали с этой старой развалюхой?! Просто преобразили! Деклан, у вас настоящий талант! Мне ведь можно называть вас Декланом? — добавила она игриво.

— Конечно. А талант здесь необязателен, достаточно свободного времени.

«И денег, — добавила про себя Лилибет. — Целой кучи денег!»

— Ну-ну, не скромничайте! Вы здесь просто чудо сотворили! А можно посмотреть, как он теперь выглядит внутри? Я ведь вас не отвлекаю от дел? Да, я с удовольствием выпью чего-нибудь холодненького — вроде и прошла всего ничего, но этой жары у меня совсем в горле пересохло!

Он не хотел впускать ее в дом. Сам не понимая почему. Появление Лилибет не только вызвало в нем раздражение, но и пробудило смутный иррациональный страх. Однако, как бы там ни было, она мать Лины, а он с детства привык проявлять вежливость к старшим.

— Разумеется. У меня есть холодный чай.

— Холодный чай? О, по-тря-са-юще!

Деклан открыл ей дверь. Лилибет с ужимкой проскользнула мимо, как бы случайно коснувшись его плечом, вошла в холл и восхищенно ахнула.

Притворяться ей не пришлось — изумление и восхищение были неподдельными.

Ей уже случалось здесь бывать: немало подвыпивших подростков забирались по ночам в старинный особняк. Но Дом Мане никогда ей не нравился. Мрак, пыль, паутина, напоминание о былой роскоши… от всего этого у нее мурашки по коже бегали.

Но теперь все здесь блистало и сверкало. Свежевыкрашенные стены, сияющий пол, старинная мебель. Не то чтобы Лилибет любила антиквариат, но она хорошо знала, что антикварные вещи стоят бешеных денег.

Почему, интересно, богачи обожают всякое старье? Этого Лилибет никогда не могла взять в толк. Кому нужны скрипучие старые столы и диваны, когда можно купить что-нибудь новенькое, яркое, эффектное?!

— Боже ты мой! Да у вас тут как в музее! Ну просто музей! — повторяла она, проходя через холл и входя в гостиную.

Сама Лилибет предпочла бы поселиться в городе, где всегда можно развлечься. Но она понимала: в таком доме женщина может жить как королева! А если достаточно «зелени», любые развлечения можно заказать на дом!

— Бож-ж-же мой! Я сказала, что у вас талант? Нет-нет, вы просто гений! Потрясающе красиво! — Она повернулась к нему. — Должно быть, вы страшно гордитесь собой!

— Не без того. На кухню — сюда. Посмотрим, что здесь найдется холодненького.

— Хорошо-хорошо, только сначала дайте мне все как следует посмотреть! — Собственническим жестом она положила руку ему на локоть. Вместе они вышли в холл. — Просто невероятно! Как вам это удалось? Мама говорит, вы начали всего несколько месяцев назад!

— Это не так уж сложно, если составить план и идти строго по расписанию.

Сейчас, увы, в его расписание вторгся прием незваной гостьи, и, подавив желание отправить ее восвояси, Деклан повел Лилибет в библиотеку. Пока она, ахая и всплескивая руками, рассматривала стены и камин, он незаметно рассматривал ее.

Лина на мать совсем не похожа, решил он. Пожалуй, некоторое сходство все же имеется, только у Лины тело здоровое, крепкое, гибкое, а Лилибет худа, как скелет, и разболтана, словно кукла на шарнирах. Алые шорты и туго облегающий топик подчеркивали ее худобу и вызывали не влечение, а жалость. Невольно Деклан ощутил сострадание к женщине, так отчаянно пытающейся привлечь внимание к своему изможденному, увядшему телу.

Лицо ее скрывалось под густым слоем косметики. Жара оказалась не слишком добра к макияжу — он «поплыл», и физиономия Лилибет выглядела неприятной и словно фальшивой. В угольно-черных волосах, источающих запах лака, просвечивали седеющие корни.

Когда они добрались до кухни, Деклан уже не чувствовал перед Лилибет никакого смущения — только жалость.

— Присядьте, — проговорил он. — Я налью вам чаю.

Но мягкий тон его голоса она явно приняла за одобрение.

— О, ну и кухня… — Она скользнула за стойку и откинула голову, подставляя лицо свежему ветерку из окна, но при этом постаралась не спускать глаз с Деклана. — Дорогуша, только не говорите, что вы еще и готовить умеете! Тогда я, пожалуй, украду вас у Лины и выйду за вас сама!

Упоминание о Лине снова заставило Деклана напрячься. Но он повернулся к Лилибет спиной, и она не видела его лица.

— Сожалею, но я не готовлю.

— Ну, это я вам готова простить… — Жадным взглядом она обвела его сильную, мускулистую спину. Еще и фигура отличная! А у нее, между прочим, уже две недели не было мужика.

— Дорогуша, а не найдется ли у вас чего-нибудь покрепче чая?

— Может быть, пива?

Она предпочла бы виски, но согласно кивнула.

— Просто замечательно! А вы сами?

— Ограничусь чаем. Мне сегодня еще работать.

— Как можно работать в такую жару! — Она потянулась, бросив на него томный взгляд из-под ресниц. — По-моему, такие дни надо проводить в холодной ванне или в спальне с вентилятором! — Она взяла у него из рук стакан с пивом. — А вы как боретесь с жарой?

— Обливаюсь холодной водой. Как поживает мисс Одетта?

Лилибет поджала губы:

— Да что ей сделается! Сегодня опять вскочила чуть свет и начала печь хлеб — в доме не продохнуть от жары! Экономит, видите ли. Я стараюсь ей помогать, бог свидетель, стараюсь как могу, но у меня самой сейчас такое нелегкое время.

Она провела пальцем по запотевшему краю стакана, сделала большой глоток.

— Знаете, я хотела извиниться за тот скандал в прошлый раз. Мы с Линой… ну, понимаете, не всегда ладим. Да-да, не спорю, я дурно поступила с ней, когда она была совсем крошкой, но ведь с тех пор все эти годы только и делаю, что стараюсь загладить свою вину!

Она широко открыла глаза, и они послушно наполнились слезами.

— Я изменилась. Клянусь, я изменилась! С годами начинаешь понимать, что действительно важно. Нет ничего важнее семьи! Вы ведь это знаете — у вас есть семья!

— Да, есть.

— Вот сейчас вы здесь, далеко от родных, и скучаете по ним, а они по вам. Что бы там ни случалось между вами, в трудную минуту вы забываете обо всем и поддерживаете друг друга. Правда?

— Правда.

Она осторожно промокнула глаза платочком.

— Хоть бы Лина поняла: ничего я от нее не хочу — только бы видеть ее, только бы быть с ней рядом! Она мне не доверяет, и ее нельзя за это винить. Но я тут подумала: может быть, вы сумеете ее уговорить, чтобы она дала мне шанс? — Она наклонилась к нему, накрыла его руку своей. — Ах, как бы я была вам благодарна! Вы не представляете моего положения — я ведь одна, совершенно одна! А женщине в моем положении так нужен друг! Сильный мужчина на ее стороне. Если бы, если бы я только знала, что вы на моей стороне!

— Если здесь есть какие-то «стороны», то я на стороне Лины. В любом случае вмешиваться в ее семейные дела я не стану, а если и попробую сделать такую глупость, она не станет меня слушать.

— Хм! Вот как? Может, вы не так уж близки, как мне показалось?

— Всегда рискованно полагаться на предположения, — невозмутимо отозвался Деклан.

Лилибет глотнула пиво.

— Но вы же с ней спите, так?

— На такие вопросы я не отвечаю.

— Это еще почему? — Лилибет со смешком приложила холодный стакан к груди, едва прикрытой топиком. — Стесняешься, дорогуша? Ну-ну, нечего меня стесняться, ведь мы с тобой можем стать друзьями! — Она обогнула стол и встала у него за спиной. — Очень, очень близкими друзьями, — проворковала она ему в ухо, обнимая его сзади, как лоза оплетает дуб.

— Мисс Симон, вы ставите меня в неловкое положение — я вынужден просить, чтобы вы убрали руки.

— Ну точно, стесняется! — Хохотнув и обдав Деклана запахом пива, она потянулась к его ширинке.

Деклан перехватил ее руки и отбросил от себя. Высвободившись из ее цепких объятий, встал и развернулся к ней лицом.

— Вы позорите себя, но это ваше дело, меня это не касается. Другое дело — то, что вы используете меня, чтобы добраться до Лины!

Лилибет побагровела от гнева.

— Что, дорогуша, воображаешь, ты для меня слишком хорош?

— Не воображаю — это так и есть. А теперь я с вами попрощаюсь, и мы забудем о том, что произошло.

Лилибет хотела наорать на этого самодовольного типа или дать ему оплеуху. Но понимала: этого делать не стоит. Стакан пива не затуманил ей мозги, да и той скудной порции кокаина, что она вынюхала, отправляясь в гости к Деклану, для этого было явно недостаточно. Соображала Лилибет недурно и потому, все взвесив, плюхнулась на табурет и горько зарыдала.

— Я совсем запуталась! Я совершенно одна! Я так боюсь! Куда мне податься? Я просто… просто подумала, если я буду к вам подобрее, вы мне поможете! Я просто не знаю, что делать!

Она подняла голову. По нарумяненным щекам прокладывали свой путь две медленные слезы.

— У меня такая беда! Такая беда!

Он подошел к раковине, пустил холодную воду, налил в стакан.

— Что за беда?

— Я… я… на мне долг. Должна целую кучу денег. Поэтому и уехала из Хьюстона. Страшно боюсь, что они меня найдут, что-нибудь сделают со мной, может быть, даже с Линой… О боже, они сделают что-нибудь страшное с моей дорогой деткой!

Деклан поставил перед ней стакан воды.

— Сколько денег вы должны?

Лилибет быстро опустила глаза, но Деклан успел заметить, как сверкнул в них алчный огонек удовлетворения.

— Пять тысяч. Но я не виновата! Клянусь вам, не виновата! Это все он! Я доверилась одному негодяю. — Горечь в ее голосе, похоже, стала непритворной. — А он сбежал со всеми моими деньгами. И теперь я должна расплатиться! А если не расплачусь, они меня выследят, приедут сюда и сделают что-нибудь страшное с мамой и с Линой!

Деклан сел напротив, пристально взглянул ей в лицо.

— Врете! Просто хотите выжать из меня пять штук, чтобы купить наркотики и удрать из города. Вы сочли меня легкой добычей, но вы ошиблись. Если бы не Лина, я бы дал вам пару сотен и выставил за дверь. Но видите ли, Лилибет, есть еще Лина. И ей это не понравится.

Взвизгнув, она плеснула водой ему в лицо. Деклан даже не моргнул.

— Сукин ты сын! Да имела я тебя…

— Ну нет, этого уж точно не будет.

— Думаешь, ты тут самый умный, да? Сидишь на деньгах, фу-ты ну-ты, что за важная птица! — Она вскочила на ноги. — Примерный мальчик из хорошей семьи! Да-да, Деклан Фицджеральд, я все про тебя разузнала! А вот интересно, что скажет твоя а-ри-сто-кратическая семейка, когда узнает, что тебе греет постель каджунская шлюха с болот?

От этих слов Деклан сжался, как от удара хлыста. Перед глазами поплыл багровый туман, и в этом тумане лицо Лилибет на миг показалось ему старше, жестче, злее…

Лицо Жозефины.

— Убирайся! — проговорил он, вцепившись в край стола, сам не зная, к кому обращается — к живой женщине или к призраку. Руки его дрожали.

— Интересно, что скажут все эти бостонские доктора, банкиры и адвокаты, когда услышат, что их золотой мальчик связался с какой-то болотной безотцовщиной? — со злобным наслаждением повторила Лилибет. — Ни денег, ни родословной. Обслуживает туристов во второсортной забегаловке, а ее бабка шитьем зарабатывает себе на хлеб! Спорю на что угодно, тебя живо вычеркнут из завещания! Будешь сидеть в этой развалюхе на мели и без гроша! А что, если я им скажу, что ты переспал и с ее матерью, а?

— Вон из моего дома, иначе я за себя не ручаюсь! — выкрикнул Деклан. Он не помнил себя от ярости.

— Ну нет, такой, как ты, не станет бить женщину! Уж я-то знаю! — Она тряхнула головой, кокаин придал ей наглости. — Вот что, дорогуша: хочешь и дальше трахать мою дочку так, чтобы твоя семейка об этом не пронюхала, — садись и выписывай мне чек. И теперь я с тебя возьму не пять, а десять штук — за мои оскорбленные чувства.

— Твои чувства, Лилибет, и десяти центов не стоят.

— Вот как? А если я поболтаю с твоей мамочкой, а?

— Моя мать тебя без соли съест. — Он открыл ящик буфета, достал оттуда блокнот, написал на странице телефонный номер. — Вот ее телефон. Звони. Можешь прямо отсюда, я с удовольствием послушаю. Даже любопытно, что за блюдо она из тебя приготовит.

— Но мне нужны деньги! — взвизгнула Лилибет.

— Здесь ты их не получишь. — Потеряв терпение, он схватил ее за плечо и потащил к дверям. — Поверь мне, я тебе могу навредить гораздо больше, чем ты мне. Проверять не советую. — С этими словами он вытолкнул Лилибет на крыльцо и захлопнул дверь.

А потом с трудом доплелся до табуретки и рухнул без сил, почти в обмороке. Ему было плохо — физически плохо, словно Лилибет высосала из него энергию. В тот миг, когда она орала мерзости о Лине, что-то произошло… ее лицо вдруг стало другим. Превратилось в то, что преследовало его во снах.

Лицо, принадлежащее этому дому. Той его части, что хлопает дверьми и дышит лютым холодом. Что хочет выжить его отсюда.

Хочет ему зла…

«Что ж, — сказал он себе, — мать Лины теперь точно желает мне зла — в этом сомневаться не приходится».

Он встал и подошел к телефону. Во всем можно найти хорошие стороны: знакомство с Лилибет открыло Деклану глаза на то, как ему сказочно повезло с матерью.

Он набрал номер матери и почувствовал, как отступают слабость и тошнота, когда услышал в трубке ее энергичный голос.

— Привет, мам!

— Деклан? Что это ты звонишь среди дня? Что-нибудь случилось?

— Нет, я…

— Так я и знала! Какой-нибудь несчастный случай! Возишься с этими кошмарными инструментами, наверное, повредил себе руку или ногу?

— Мама, у меня по-прежнему две руки, две ноги и все прочие части тела в полном порядке. Я просто звоню сказать, что люблю тебя.

Наступило долгое молчание.

— Та-а-ак! Ты смертельно болен и жить тебе осталось полгода?

Деклан невольно рассмеялся:

— Угадала! Звоню предупредить, чтобы вы начинали готовить крутые ирландские поминки!

— Хочешь, приглашу дядюшку Джимми с его губной гармоникой?