Угарит Десницкий Андрей

17

Рассказывать о своих победах легко и приятно. Рассказывать о героических поражениях – тоже, на свой лад. Но как рассказать о таком вот никаком походе? Во главе своего воинства я возвращался в деревню, не зная, что и скажу Юльке. С одной стороны – задание выполнено (ну, в общем и целом), потерь тоже почти что нет. Во всяком случае, безвозвратных потерь. А с другой – с мечтой о строительстве маленькой победоносной империи приходится, кажется, проститься.

Воинство разбредалось по домам, кто-то тащил мешки с припасами в сторону деревенских кладовок, раненных отпаивали вином. Это я вообще-то предупредил, что промывать раны надо обязательно чистым вином, чтобы не было нагноения, но, как водится, поняли меня так, как хотели понять, и промывать всё стали изнутри. А что же еще делать, если главная рана – в печени, объяснили они мне. В печени – это вроде как у нас «на сердце». Хотя если так пить, то и в печени будет, без сомнения.

Юлька даже не вышла меня встретить – якобы, так была занята. И я, войдя во внутренний дворик отведенного нам с ней жилища, тут же увидел ее полностью погруженной в творческий процесс: она ваяла. И я даже сперва не понял, что именно.

– Привет! – устало приветствовал я ее, как и положено вернувшемуся из похода мужчине.

– Привет-привет, – рассеянно ответила она, погруженная в работу, и тут же словно опомнилась, – Ой… ты… вы… ну как?

И вскочив на ноги, Юлька тут же звонку чмокнула меня в щеку. Раньше за ней такого не водилось.

– Я – нормально, в штатном режиме. Потерь нет, большую часть урожая вернули. А это…

В общем, я и сам уже увидел, чт это было.

– А ты как? – ехидно переспросил я, – совсем, видать, по нашему брату соскучилась?

– Венька, ты что, совсем дурной?! – возмущенно завопила Юлька, замахиваясь на меня мокрой грязной тряпкой, служившей для оттирания рук во время лепки. – Нужен мне ваш брат, вот еще… Просто мы тут с козлом одним… ну козликом… этому их местному Балу, ну… нечаянно отбили. Вот чинить приходится… А то местные почему-то обиделись очень, что этот их уродец главного достоинства лишился.

– Тряпками не дерутся, – серьезно ответил я, – мы вообще, можно сказать, с фронта… Но, правда, таких потерь, как Балу, не понесли. Только все равно толку мало. – Чем могу, тем и дерусь, – машинально огрызнулась Юлька. – И вообще, нечего мне глупостями всякими голову морочить… Соскучилась, вишь ты! Очень мне надо по такому счастью скучать! Разговор явно пошел куда-то не в ту степь, и Юлька предпочла сменить тему на более безопасную. – Чего там у вас не вышло-то? В смысле, вы мало трофеев у них натырили, что ли? Ну так вам и надо, чужое красть нехорошо. Тебе разве мама в детстве не говорила?

– Какое чужое! – взорвался я, – ты что, тут за своими… за лепкой своей совсем ничего не заметила? Что у деревни пол-урожая украли за здорово живешь? Вот мы и пошли своё назад забрать. И вообще, я хотел установить мир между деревнями! Чтобы больше не приходилось им вот так вот тупо друг с другом воевать из-за мешка зерна, или брусков железа, или еще чего. Установить основы сотрудничества и честной торговли! Только не вышло ничего путного… А ты еще мораль мне читаешь!

– Вень, ну хватит орать-то, что ты как маленький, – устало попросила Юлька, – Думаешь, мне в кайф это дело лепить? А куда деваться? И ты тоже хорош. Я хотел то, я хотел это… Тут люди тысячелетиями живут по своим порядкам, и тут здрасьте, является московский пришелец и начинает свои порядки устанавливать. А потом еще убивается, что его не послушали. А с какой, собственно, стати они тебя слушать должны? Ты им кто – кум, сват, брат, Великий Вождь? Почему ты считаешь, что ты в праве навязывать другим людям свои жизненные принципы?