Преданная Рот Вероника

37. Трис

Когда мои часы показывают ровно десять, я прихожу в офис Дэвида на свое первое заседание Совета. Дэвид как раз выезжает из дверей кабинета на инвалидной коляске. Он выглядит очень бледным, а под глазами у него — темные круги.

— Привет, Трис, — здоровается он. — Ты вовремя. Не терпится, да?

В моем теле до сих пор разлита тяжесть сыворотки правды. Кара, Калеб и Мэтью проверяют на мне действие своих разработок. Они пытаются создать новую мощную смесь. Она будет воздействовать на генетически чистых. Даже на тех, кто может ей противостоять. Стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения, отвечаю:

— Конечно, мне безумно интересно. Вам помочь? У вас усталый вид.

— Да, пожалуйста.

Я берусь за ручки инвалидной коляски, чтобы сдвинуть ее с места. Дэвид вздыхает.

— Мне ведь не удается выспаться со времени нашего последнего кризиса. Трис, покатили здесь налево.

— О каком кризисе вы говорите?

— Скоро узнаешь, не будем спешить.

Толкаю его коляску по тусклым коридорам Терминала 5, как гласит вывеска на входе.

— Старое название, — поясняет мне Дэвид.

Здесь нет окон, ни единого намека на существование внешнего мира. Я буквально ощущаю паранойю, исходящую от стен, словно сам терминал ужасается любым чужим взглядам.

Рассматриваю руки Дэвида, сжимающие подлокотники. Ногти у него неровные, кожа вокруг — красная и воспаленная. Похоже, что он постоянно грызет ногти. Мои собственные пальцы когда-то выглядели подобным образом. В те времена мне часто снились кошмары о сыворотке, и даже днем не было покоя. Может, это последствия воспоминаний Дэвида о том уколе?

«Тебе на него наплевать» — напоминаю я себе. — Помни о том, что он сделал. И он может это повторить».

— Прибыли, — объявляет Дэвид.

Я толкаю коляску через открытые двойные двери. Остальные в сборе. Члены Совета сидят за столом, помешивая крошечными палочками кофе в кукольных чашечках. Большинство из них — весьма зрелые люди. Впрочем, есть и несколько молодых. Например, Зоя, которая смотрит на меня с вежливой, натянутой улыбкой.

— Итак, начнем, — говорит Дэвид, направляя коляску к столу переговоров.

Сажусь рядом с Зоей на один из стульев, расставленных вдоль стены. Ясно — нам не место за столом, рядом с важными шишками. Ладно, это даже к лучшему, значит, можно будет поспать, если станет скучно. Впрочем, если их новый кризис настолько серьезен, что Дэвид не спит, сомневаюсь, что я буду тут зевать.

— Вчера вечером мне позвонили наши переполошившиеся диспетчеры, — начинает Дэвид. — Похоже, что в Чикаго набирает силу новый конфликт. Люди, называющие себя верными, выступили против диктатуры бесфракционников. Они напали на оружейные склады. Но они не знают, что Эвелин Джонсон нашла новое оружие — сыворотку смерти, спрятанную в штаб-квартире эрудитов. Никто не может противостоять этой химии, даже дивергенты. Если верные атакуют руководство бесфракционников, то Эвелин Джонсон примет ответные меры. Последствия будут катастрофические, и число жертв неизмеримо возрастет.

Члены Совета разом начинают гомонить, я же изучаю пол.

— Успокойтесь, — произносит Дэвид. — Эксперименты окажутся под угрозой закрытия, если мы не сможем доказать нашему начальству, что способны их контролировать. Еще одна революция в Чикаго только укрепит их веру в то, что данное направление деятельности себя изжило. Но нам надо продолжать бороться с генетическими повреждениями.

Сквозь усталость Дэвида прорывается нечто, показывающее такую силу духа, что я поневоле верю ему.

— Мы должны использовать сыворотку памяти для массовой перезагрузки, — изрекает он. — Разумеется, во всех четырех экспериментальных городах.

— Перезагрузки? — непроизвольно восклицаю я.

Все моментально на меня оборачиваются.

— Мы используем этот термин для обозначения процедуры стирания памяти, — поясняет Дэвид. — Мы прибегаем к ней, когда эксперименты по изменению поведенческих реакций находятся на грани краха. Последний раз мы применяли сыворотку в Чикаго несколько поколений назад. Почему, как ты думаешь, в городе так много разрушенных домов в секторе бесфракционников? Произошел бунт, и мы должны были его подавить, избегая, по возможности, человеческих жертв.

Он как-то странно улыбается мне, я же впадаю в ступор. Перед моим внутренним взором проносятся выбитые стекла в окнах домов, поваленные уличные фонари и раздолбанные дороги. Такого не было больше нигде, даже к северу от моста, хотя здания давно пустуют в том районе, — наверное, их освободили мирным путем. Я-то считала, это просто результат деятельности бесфракционников. Меня обманывали, как и других.

Меня охватывает гнев. Они хотят остановить революцию. А для чего? Ради спасения своего драгоценного исследования. Отвратительно. И вдобавок Бюро полагает, что имеет право уничтожать воспоминания. Так, видите ли, удобнее для его сотрудников.

Но я догадываюсь, почему так происходит. Люди в нашем городе — просто ходячие вместилища генетического материала. Они — «ГП», служащие одной цели — передаче своего генокода будущим поколениям. Их мысли, мечты и желания абсолютно неважны для руководителей Бюро.

— Когда? — спрашивает кто-то из членов Совета.

— В течение ближайших сорока восьми часов, — отвечает Дэвид.

Все согласно кивают.

А что он сказал мне в своем кабинете? Ах, да: если мы собираемся выиграть бой у генетических повреждений, мы должны пойти на жертвы. Понятно. Дэвид с удовольствием обменяет тысячи «ГП» на тотальный контроль над экспериментами. Он пожертвует людьми, даже не задумываясь об альтернативе. Еще бы, кого же заинтересуют всякие там «поврежденные»!

38. Тобиас

Опираюсь ботинком на край кровати Трис и затягиваю шнурки. В широких окнах видно, как блестит солнечный свет на боковых панелях самолетов на взлетно-посадочной полосе. Вокруг них в своей зеленой униформе копошатся «ГП», проверяя двигатели перед взлетом.

— Как продвигается ваш с Мэтью проект? — спрашиваю я у Кары, лежащей на соседней койке.

Трис сегодня утром разрешила Каре, Калебу и Мэтью проверить их новую сыворотку правды на самой себе, и с тех пор я ее не видел. Кара приглаживает волосы и тихо отвечает:

— Так себе. Трис иммунна к новой версии сыворотки. Она вообще на нее не подействовала. Странно, что генокод может сделать человека настолько устойчивым к подобным манипуляциям.

— Может, ее генокод ни при чем, — пожимаю я плечами и начинаю завязывать другой шнурок. — Наверное, это сверхчеловеческое упрямство.

— А вы с Трис вошли в стадию взаимных обид после разрыва? — усмехается она. — У меня в этом — большая практика, знаешь ли, после того, что случилось с Уиллом. Тебе обязательно надо покритиковать ее нос.

— Мы не расставались, — улыбаюсь я. — Но приятно узнать, что ты питаешь к ней столь добрые чувства.

— Извини, я подумала, что вы… — щеки Кары становятся пунцовыми. — Если честно, я ее уважаю.

— Я просто шучу. Здорово, что ты переживаешь за нас.

— А кстати, что с ее носом?

Внезапно дверь в спальню распахивается, и на пороге появляется Трис собственной персоной. Ее волосы растрепаны, а в глазах — ужас. Меня мгновенно охватывает паника, голова начинает кружиться. Я подбегаю к ней, приглаживаю ее непокорную шевелюру, кладу руку ей на плечо и спрашиваю:

— Что случилось?

— Заседание Совета.

Она сжимает мою ладонь, потом идет к одной из кроватей, садится, и ее кисти безвольно повисают между колен.

— Не хочется быть назойливой, — произносит Кара, — но, тем не менее, повторю вопрос Тобиаса, что случилось?

Та только машет головой, словно пытается вытрясти из волос пыль, и наконец выдыхает:

— Совет строит большие планы.

Она вводит нас в курс дела. Я устраиваюсь рядом с ней и обнимаю ее. Смотрю в окно на поблескивающие, готовые к взлету самолеты. Скоро с них распылят сыворотку памяти над городом.

— Что ты собираешься делать? — осведомляется Кара у Трис.

— Не знаю, — говорит та.

Они сейчас очень похожи друг на друга, Кара и Трис, — две девушки, оплакивающие близких. Разница лишь в том, что боль Кары сделала ее уверенной в себе, Трис же пока лелеет свою нерешительность. Она по-прежнему подходит ко всему с вопросом, а не с готовым ответом. Это вызывает у меня восхищение. Вероятно, мне следует ценить ее еще больше. В течение минуты мы молчим. Я медленно перевариваю информацию.

— Они не могут так поступить, — заявляю я, наконец. — У них нет никакого права на «перезагрузку». Они сумасшедшие. У Бюро нет никакого баланса между защитой эксперимента и открытием новых возможностей.

— Предлагаешь выписать откуда-нибудь новых ученых? — сопит Кара. — А старых в расход пустить?

Лицо Трис кривится, она трет лоб, как будто стирает приступ головной боли.

— Нет, — резко возражает она. — Хватит.

В ее глазах — лихорадочный блеск.

— Сыворотка памяти, — восклицает она. — Амар и Мэтью придумали способ сделать так, чтобы сыворотка вела себя как вирус, распространяясь среди населения безо всяких инъекций. Они планируют сбросить ее на город. Но мы могли бы сами «перезагрузить» их всех.

Идея быстро обретает очертания. Волнение Трис передается и мне, ее задумка мгновенно вскипает внутри меня. Впрочем, я не чувствую, что это — подходящее решение нашей проблемы. Скорее, наоборот.

— Нужно «перезагрузить» Бюро и перепрограммировать их, но уже без пропаганды, без презрения к «ГП»! И тогда они не посмеют рисковать памятью людей в экспериментах. Опасность исчезнет навсегда.

Кара поднимает брови.

— Но, стирая их память, мы сотрем все подчистую! И от бывших умников не будет прока.

— Я думаю, можно поразить лишь конкретные участки воспоминаний, в зависимости от того, в каком именно участке мозга хранятся знания. Ведь в противном случае, первые члены фракции не знали бы, как говорить или завязать шнурки. — Трис вскакивает на ноги. — Спросим у Мэтью. Он лучше меня в этом разбирается.

Она мчится к двери, но я преграждаю ей путь. Солнечные зайчики, которые отбрасывают ярко освещенные крылья самолетов, слепят меня так, что я не вижу ее лица.

— Трис, постой. Ты действительно хочешь насильно стереть воспоминания людей? Но это то же самое, что Бюро планирует сделать с нашими друзьями и семьями.

Щурюсь и заглядываю в ее холодные глаза. В этот момент Трис выглядит даже старше меня, суровая, жесткая, неприступная.

— Они не имеют к нам никакого отношения, — отчеканивает она. — Они ответственны за смерть большинства нашей старой фракции. Им еще повезло, что я не собираюсь убивать их.

С этими словами Трис обходит меня и распахивает двери.

39. Трис

Мэтью складывает руки за спиной.

— Вовсе нет. Сыворотка не стирает все знания человека, — отрицательно мотает он головой. — Вы что, думаете, мы смогли бы разработать такую адскую смесь? Наша формула нацелена на эксплицитную память, куда входит, например, имя, воспоминания о месте, где испытуемый вырос, фамилия его первого учителя. И не трогает имплицитную память, то есть он никогда не забудет, как плавать или ездить на велосипеде.

— А как это на самом деле работает? — спрашивает Кара.

Мы с Тобиасом переглядываемся.

Нет ничего интереснее, чем разговор между эрудитом и человеком, который мог бы выбрать их фрацкию. Кара и Мэтью стоят близко друг к другу и отчаянно жестикулируют.

— Безусловно, некоторые важные воспоминания будут потеряны, — пожимает плечами Мэтью. — Но если у вас есть записи о научных открытиях или истории, люди заново их изучат. Они очень податливы в адаптационный период.

Я прислоняюсь к стене и говорю:

— Погоди, но если Бюро собирается устроить «перезагрузку», останется ли хоть чуть-чуть нам, чтобы использовать против людей в Резиденции?

— Мы должны добраться до нее первыми, — заявляет Мэтью. — Прежде, чем истекут сорок восемь часов.

Кара, по-видимому, ничего не слышала.

— После того, как мы сотрем старые воспоминания людей, разве не нужно будет запрограммировать им новые?

— Мы просто должны переобучить их. Люди, как правило, дезориентированы в течение нескольких дней после «перезагрузки», и их несложно контролировать, — вещает Мэтью. — Мы сможем преподать им новой урок истории. Тот, который содержит факты, а не пропаганду.

— Мы бы использовали слайды, которые хранятся у обитателей Округи, — вмешиваюсь я. — Мне показывали фотографии войны, которую вели генетически чистые.

— Точно, — кивает Мэтью. — Есть, однако, маленькая проблема. Вирус сыворотки находится в Оружейной Лаборатории. Туда и Нита не прорвалась, даже с оружием.

— Нам следовало бы поговорить с Реджи, — размышляет Тобиас, — но, с учетом нового плана, нам лучше всего подойдет сама Нита.

— Ты прав, — соглашаюсь я.

Когда я впервые попала сюда, мне казалось, что Резиденция огромна и непознаваема. Теперь ни мне, ни Тобиасу не нужно сверяться с указателями, чтобы добраться до больницы. Странно, но время действительно может заставить какое-то место уменьшиться в размерах. Мы не разговариваем по пути, но, в конце концов, я решаюсь:

— Что случилось? Ты помалкивал, когда мы все обсуждали с ребятами.

— Просто я сомневаюсь. Они хотят стереть воспоминания наших друзей, поэтому мы решили опередить их?

Поворачиваюсь к нему и слегка дотрагиваюсь до его плеча.

— Тобиас, у нас — два дня, чтобы остановить их. Если ты придумаешь способ для спасения города, я всегда готова его обсудить.

— Я не смогу, — его темно-синие глаза грустны. — Трис, мы действуем так от безнадежности, желая лишь сохранить то, что важно для нас. В общем, по той же причине, что и само Бюро. В чем же разница?

— Разница в том, что правильно, а что — нет, — говорю я твердо. — Люди в городе невиновны. А ученые из Бюро, между прочим, предоставили Джанин сыворотку моделирования атаки.

Его рот кривится, наверное, я его не убедила. Я вздыхаю.

— Ситуация далека от идеальной. Но когда ты вынужден выбирать из двух зол, ты принимаешь то решение, которое поможет тебе спасти жизни тех, кого ты любишь и кому доверяешь. Ты согласен?

Он тянется к моей руке, его ладонь теплая и сильная.

— Да.

— Трис, — нам навстречу выбегает Кристина.

За ней по пятам несется Питер, его темные волосы гладко зачесаны набок. Кристина взволнованна, и во мне моментально вспыхивает надежда. Неужели Юрайя очнулся? Но, когда она приближается к нам, я понимаю, что Кристина в панике. Задыхаясь, она выпаливает:

— Врачи сказали, что Юрайя вряд ли проснется. У него отсутствует мозговая активность.

На меня наваливается неимоверная тяжесть. Я знала, конечно, что такое возможно, но верила, что Юрайя поправится.

— Они собирались сразу же отключить его систему жизнеобеспечения, но я упросила их подождать, — Кристина вытирает внезапно накатившие слезы. — У меня есть четыре дня, чтобы сообщить его родственникам.

Зик до сих пор находится в городе, так же как и его мать. Они не знают о том, что Юрайя в коме. А мы полностью сосредоточились на своих делах… Как же так?

— Бюро собирается «перезагрузить» город в ближайшие сорок восемь часов, — произношу я. — Если мы не остановим их, то и Зик, и его мать забудут Юрайю.

Они не смогут с ним попрощаться. Получится так, будто его вообще не существовало в этом мире.

— Что? — восклицает Кристина, и ее глаза широко распахиваются. — Мои родные в городе. Они не могут «перезагрузить» абсолютно всех! Нет?

— Это довольно легко, кстати, — замечает Питер.

— А ты сам что собираешься делать? — требовательно спрашиваю я у него.

— Проведаю Юрайю, — заявляет тот. — Запрещено, что ли?

— Тебе наплевать на него, — ору я. — Какое у тебя право…

— Трис, — прерывает меня Кристина, — не сейчас, ладно?

— Мы должны пойти в город, — говорит Тобиас, запинаясь. — Мэтью говорил, что можно привить некоторых от воздействия сыворотки памяти. Мы сделаем прививку родственникам Юрайи и привезем их в Резиденцию. Нам необходимо провернуть все завтра утром, пока не стало слишком поздно. А Кристина займется своей семьей. Мне же придется в любом случае пообщаться с Зиком и Ханной.

Кристина кивает. Я беру Тобиаса за руку, желая его поддержать.

— И я с вами, — ворчит Питер. — Если не возьмете, настучу Дэвиду.

Мы ошеломленно таращимся на Питера. Понятия не имею, зачем ему нужно вернуться в город, но ничего хорошего из этого явно не выйдет. Хотя Дэвиду нельзя быть в курсе наших планов.

— Хорошо, — говорит Тобиас. — Но если от тебя будет какой-нибудь шум, я лично отправлю тебя в нокаут, а потом запру в заброшенном здании.

Питер закатывает глаза.

— А как вы собираетесь добраться туда? — спрашивает Кристина. — Разве здесь принято брать машину просто так, если вдруг захотелось покататься по окрестностям?

— Амар подвезет нас, — заверяю я. — Он всегда добровольно вызывается на патрулирование. Следовательно, он знает нужных людей. И он не откажется помочь Юрайе и его семье. А еще кто-то должен остаться с Юрайей, чтобы врачи не передумали. Кристина, ты согласна?

Тобиас машинально потирает свою шею в том месте, где у него находится татуировка лихача, и продолжает:

— Надо подумать над тем, как сказать его родным обо всем. Ведь я должен был присматривать за ним…

— Тобиас, — начинаю я, но он перебивает меня:

— Мне вряд ли позволят встретиться с Нитой. Мне пора.

Иногда трудно понять, что именно нужно предпринять, чтобы позаботиться о друге. Я наблюдаю за Питером и Тобиасом. Они уходят и старательно держат дистанцию. Похоже, Тобиас всегда нуждается в ком-то, потому что люди слишком легко отпускали его. И он оставался в полном одиночестве. Но он прав: он должен сделать это для Зика, а мне следует увидеться с Нитой.

— Пойдем же, — тянет меня за руку Кристина, — часы посещения скоро закончатся. Я возвращаюсь, чтобы побыть с Юрайей.

Палату, в которой находится Нита, легко узнать по сидящему рядом с ее дверью охраннику. Прежде чем зайти к ней, я отправляюсь вместе с Кристиной к Юрайе. Кристина садится у его постели на стул, я стою рядом с ней. Как же давно мы с ней не болтали, не смеялись вместе над чем-нибудь! Я затерялась в тумане Бюро, в попытке соответствовать обстоятельствам.

Юрайя абсолютно не выглядит раненым: кое-какие ушибы, несколько царапин, но ничего достаточно серьезного, что могло бы убить его. Наклоняюсь, чтобы рассмотреть татуировку змеи вокруг его уха. Он не похож на самого себя — без широкой улыбки на лице и ярких темных глаз, без его постоянной готовности к бою.

— Мы с ним никогда не были по-настоящему близки, — задумчиво произносит Кристина. — Разве что в самом конце. Нас объединила потеря близких людей.

— Да, — отвечаю я. — Но ты очень помогла ему.

Я подтаскиваю поближе другой стул и сажусь рядом с ней. Она накрывает руку Юрайи, безвольно лежащую на простынях.

— Трис, иногда мне кажется, что я потеряла всех своих друзей.

— У тебя есть Кара и Тобиас. И еще я.

Она поворачивается ко мне, и наше общее горе заставляет нас взяться за руки. Наша дружба подвергалась множеству испытаний, самым сильным из которых стала смерть Уилла. Но мы уцелели. Наверное, какие-то связи и могут быть разорваны, но только не эта.

Мы замираем, и постепенно отчаяние отступает.

— Спасибо, Трис, — шепчет она. — Ты тоже никогда не потеряешь меня.

— Так и будет, — улыбаюсь я. — Но мне нужно кое о чем тебе рассказать.

И я сообщаю ей о наших планах по поводу «перезагрузки» города. Пока я говорю, думаю о тех, кого она может потерять: отца, мать, сестру… Навечно утратить связи, отброшенные за ненадобностью во имя чистоты генокода.

— Мне очень жаль, Кристина, — вырывается у меня. — Ты, вероятно, хотела бы нам помочь, но…

— Не извиняйся, — она смотрит на Юрайю. — Я рада, что вернусь в город.

Она кивает и продолжает:

— Вы сумеете им помешать. Я уверена.

Надеюсь, Кристина права.

Когда я подхожу к палате Ниты, остается совсем немного времени до того, как закончатся часы посещения больных. Охранник таращится на меня поверх книжки и вопросительно поднимает брови.

— Я к Ните, — говорю я.

— Нет. Визиты запрещены, — отрезает он.

— Я та, которая в нее стреляла, — делаю новую попытку.

— Ну, — пожимает тот плечами, — если ты пообещаешь мне больше в нее не стрелять. Даю тебе десять минут.

— Отлично.

Он приказывает мне снять куртку и обыскивает, проверяя, нет ли у меня при себе оружия. Нита, насколько ей позволяет ее ранение, приподнимается, услышав, что кто-то зашел в палату. Нижняя половина ее тела забинтована, одна рука прикована наручниками к койке. Волосы спутаны и торчат в разные стороны, но все равно она очень хорошенькая.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

Я молча проверяю комнату на наличие камер слежения, и нахожу одну, направленную прямо на кровать Ниты.

— В ней нет микрофона, — заявляет она. — Наверное, они не думали, что он понадобится.

— Вот и хорошо, — я подвигаю стул и сажусь рядом с ней. — Мне надо узнать у тебя важную инофрмацию, Нита…

— Меня уже допрашивали, — прищуривается она. — Мне не о чем с тобой говорить.

— Если бы я тогда не выстрелила в тебя, я бы не стала теперь любимицей Дэвида. Так уж получилось, — отвечаю я и посматриваю на дверь.

Я, конечно, не боюсь, что нас подслушивают, но в Бюро у меня явно развилась паранойя.

— Мэтью, я и Тобиас придумали новый план. Но необходимо пробраться в Оружейную Лабораторию.

— И считаешь, я вам пригожусь? — она отрицательно качает головой. — Насколько ты могла заметить, у меня ничего не получилось.

— Расскажи мне о дополнительной системе защиты. Неужели только у Дэвида есть код доступа?

— Нет, это было бы глупо, — фыркает Нита. — Код знает его руководитель, но в Резиденции Бюро Дэвид на самом деле единственный.

— Ладно. Но что это за система защиты? Та, которая активируется, если кто-то попытается взорвать дверь?

Ее губы превращаются в тонюсенькую ниточку, она, не отрываясь, изучает свои бинты.

— Сыворотка смерти, — наконец, произносит она, — в форме аэрозоля. И ей нельзя противостоять. Разве что ты наденешь костюм химзащиты. И то он спасет тебя лишь на время. Так написано в отчетах Лаборатории.

— Значит, они автоматически убивают всех, кто попытается войти в комнату без кода доступа? — уточняю я.

— А что здесь странного?

— Ничего, — я упираюсь локтями в колени.

— Ну, а Дэвид не собирается ни с кем делиться кодом доступа, — хмыкает она.

— А есть шанс, что сыворотке может противостоять генетически чистый?

— Нет.

— Большинство «ГЧ» не могут противостоять действию химии, кроме меня, — парирую я.

— Если хочешь поиграть в прятки со смертью, милости прошу, — Нита откидывается на подушки.

— Еще вопрос. Если я решусь, где мне добыть взрывчатку, чтобы взорвать двери?

— Ты спятила?

— Я думала, ты все поняла. Ведь если наш план удастся, ты не просидишь в тюрьме до конца своих дней. После выздоровления ты будешь свободна.

Она молча взвешивает услышанное. Наручник врезаются в кожу запястья, оставляя тонкий след на ее коже.

— Взрывчатка есть у Реджи, — произносит она. — Он научит тебя, как ею пользоваться, но сам он никуда не годится. Не бери его с собой, если не хочешь с ним нянчиться.

— Ясно.

— Скажи ему, что потребуется в два раза больше огневой мощи. Двери очень прочные.

Я киваю. Мои часы подают звуковой сигнал, давая понять, что время истекло. Я встаю и убираю стул в угол.

— Спасибо, — кратко благодарю я.

— Каков ваш план? — спрашивает она напоследок.

Я ничего не говорю.

— Ладно, — говорю я. — В общем, термин «генетически поврежденный» будет стерт из человеческого лексикона.

Охранник открывает дверь, вероятно, готовясь накричать на меня за превышение лимита, но я уже направляюсь к выходу. Оглядываюсь на Ниту: она улыбается.

40. Тобиас

Мне не потребовалось долго убеждать Амара. Я знал, что он согласиться посодействовать нам — он сам любит приключения. Мы договорились встретиться за ужином, чтобы обсудить все с Кристиной, Питером и Джорджем. Кстати, Джордж обещал раздобыть машину.

После встречи с Амаром, я отправляюсь в нашу спальню и долго лежу, накрыв голову подушкой. Я прокручиваю в голове слова, которые скажу Зику. Прости меня. Мне казалось, я делал все, что должен был, чтобы присмотреть за Юрайей, но к сожалению…

Ребята заходят и выходят из комнаты, включается отопление, горячий воздух поднимается по вентиляционным отверстиям, затем снова отрубается…. Я стараюсь придумать себе оправдания, а затем отбрасываю их. Подбираю убедительный тон, правильные жесты. Потом, в полном разочаровании, я швыряю подушку в противоположную стену. Кара подпрыгивает от неожиданности.

— Я думала, ты спишь, — ворчит она.

— Извини.