Ласковый голос смерти Хейнс Элизабет

— Дышит, но, боюсь, анализ показывает, что шансов на выздоровление нет. Это лишь вопрос времени. Мне очень жаль.

Послышался тихий голос медсестры:

— Мы собираемся перевести ее наверх, в инсультное отделение. Надеюсь, не придется долго ждать. Там ей будет намного удобнее.

Доктор ушел. Я с несчастным видом смотрела на медсестру, не зная, что ответить. Вероятно, она давно привыкла к поднятым среди ночи людям, которых постигло горе.

— Если хотите с ней поговорить, она, вероятно, вас услышит, — мягко сказала медсестра.

Снова встав, я придвинула к каталке пластиковый стул, который освободил Джонатан Лэмб, и взяла маму за руку — теплую, с распухшими от артрита суставами.

— Мама, — сказала я, — прости. Прости, что меня не было с тобой.

Казалось, глупо говорить с кем-то, кто явно находится без сознания. И даже если она меня понимает — что сказать? Что я могла сказать? Медсестра протянула мне платок, и я высморкалась.

Я закрыла глаза, вслушиваясь в ритмичный писк приборов и пытаясь забыть обо всем. Нужно позвонить на работу.

Я уловила какой-то звук и открыла глаза, решив, что мама пришла в себя и что-то сказала, но она лежала без движения. Медсестра ушла. Звук раздался снова, и я поняла, что он доносится с соседней койки, которую отделяла от нас лишь занавеска.

Ранним утром маму перевезли в инсультное отделение, что оказалось весьма сложной процедурой с участием санитара, медсестры, врача, который постоянно приходил и уходил, и в конце концов койку вместе со всеми приборами и прочим пронесли по множеству коридоров в лифт. Мне с трудом удавалось держаться рядом с санитаром, который, похоже, двигался через неимоверное количество дверей со скоростью света.

После передачи пациентки у стойки регистрации другая медсестра провела меня в тихую комнату — «всего на минуточку, пока мы не устроим как следует вашу маму». Она спросила, ела ли я что-нибудь или пила и не хочу ли чашку чая. Сперва я отказалась, но потом передумала. Внизу, в отделении экстренной помощи, было тепло, но здесь меня вдруг начала бить дрожь. Медсестра ушла. Я снова закрыла глаза, откинувшись на спинку кресла, показавшегося мне самым мягким из всех, на которых я сидела этой ночью. Можно даже поспать, подумала я.

Дверь снова открылась, и вошла медсестра с чашкой в руке.

— Не хотите пойти со мной? — спросила она. — Мы ее уже устроили.

Маму переодели в новый халат, намного свободнее на груди и плечах. Несмотря на то что она лежала неподвижно, в точности в той же позе, что и в отделении экстренной помощи, чувствовалось, что ей действительно удобнее. К руке ее тянулась капельница, но кислородную маску убрали. Казалось, она мирно спит, хотя дыхание ее было громким, похожим на храп.

— Ну вот, — сказала медсестра. — Я понимаю, что вы очень расстроены. Могу поставить вам раскладушку, попробуете немного поспать.

— Нет, спасибо, — ответила я, не желая доставлять ей лишних хлопот.

В палате стояло мягкое кресло, такое же, как и в той комнате, где я ждала. Поспать можно было и на нем.

— Я жду кого-нибудь из отделения паллиативной терапии, — сказала она. — Скоро придет врач и объяснит, что дальше.

— Спасибо, — ответила я.

— Если у вас есть какие-то вопросы… Неужели вообще никаких?

Мне следовало задать сотню, но в голову ничего не приходило. Медсестра поставила чай на шкафчик, отделявший уютное кресло от маминой койки.

— С вами все в порядке? — поинтересовалась она. — Знаю, глупо спрашивать. Извините.

— Гм? — Я подняла взгляд.

— В том нет вашей вины, — сказала она, касаясь моей руки. — Подобное случается, и порой с этим тяжело смириться.

Она была так добра ко мне. Чувствуя, как к глазам подступают слезы, я провела рукой по волосам. Голова зудела, волосы казались сухими и жидкими.

— Спасибо, — повторила я.

Медсестра ушла, и я осталась с мамой.

Похоже, я все-таки заснула в кресле, поскольку, очнувшись, обнаружила, что кто-то накрыл меня одеялом. Когда я снова открыла глаза, на улице было уже почти утро и сквозь щель в задернутых шторах сочился свет.

Мама даже не пошевелилась. Потянувшись, я откинула одеяло и с трудом поднялась из кресла. На мгновение закружилась голова, я на негнущихся ногах проковыляла к окну и, отодвинув штору, выглянула на улицу. На стоянке внизу зияли свободные места. День был пасмурным, в небе висели серые тучи. Деревья на дальней стороне парковки покачивались — вероятно, от ветра.

Я вернулась в кресло.

В семь утра я спустилась вниз и вышла, миновав регистратуру, на свежий воздух. В месте для курения все так же толпились люди — интересно, те же самые? Заряда батареи в телефоне хватило ровно настолько, чтобы отправить сообщение Биллу и еще одно Кейт. Затем я снова поднялась в палату к маме. Ничего не изменилось.

Около девяти я пошла прогуляться по больнице. В коридорах уже царило оживление, по ним целеустремленно двигались люди. Санитары везли больных на каталках, родственники толкали инвалидные коляски, матери катили коляски с детьми. Забрела в кафе возле главного входа, но от запаха еды меня замутило, и я купила в киоске бутылку воды и пакетик леденцов. Пока хватит.

Я прошла по всему коридору, мимо амбулатории, мимо рентгеновского кабинета, до самого отделения онкологии и двустворчатых дверей в конце, а затем отправилась назад. В конце концов я сдалась и вернулась наверх в инсультное отделение.

В половине одиннадцатого наконец пришла женщина из паллиативной терапии — тоже медсестра, но в модных брюках, зеленом джемпере и толстом ожерелье. Похоже, уже стало ясно, что мама умирает. Изменился и звук ее дыхания — храп стал громче, а затем постепенно утих, сменившись размеренными короткими вздохами.

— Ее успокаивает капельница с морфием, — объяснила медсестра. — Сейчас она просто очень крепко спит.

— Долго она так пробудет? — спросила я.

— Трудно сказать. Может, день или два, может, меньше. Но недолго. Вам нужно кому-нибудь позвонить?

Я совсем забыла о двоюродной сестре, но какой смысл сообщать ей сейчас? Мы с ней не разговаривали много лет.

— Нет, — сказала я.

В конце концов она ушла. Прошло еще полтора часа. Формально наступило время обеда, так что я открыла пакетик с леденцами и положила один в рот. Я собиралась съесть четвертую конфету, когда в дверь коротко и резко постучали и вошли две медсестры в фартуках и перчатках.

— Мы переоденем вашу маму, — сказала одна из них, — чтобы ей было удобнее.

— Мне выйти?

— Пожалуй, так будет лучше. Мы недолго.

Я вернулась в помещение, куда меня привели посреди ночи. Телевизор в углу показывал какое-то ток-шоу, которого я раньше не видела. Сев, я безразлично уставилась в экран, думая о работе и о кошке.

Полчаса спустя я вернулась в мамину палату. Сестры ушли. Я снова пошла на пост — на этот раз целых три медсестры пили там чай.

— Простите, что побеспокоила, — сказала я.

— Ничего страшного, — ответила сидевшая ближе всего ко мне — та самая, что занималась мамой.

— Я подумала, может, мне съездить домой? Нужно покормить кошку…

— Конечно! — кивнула медсестра. — Заодно сможете принять душ и поесть. Если что, я вам позвоню.

Проходя мимо курильщиков, я низко опустила голову в надежде скрыть свое горе. Впрочем, я могла не беспокоиться — в их кругу царила атмосфера всеобщего веселья, несмотря на явное наличие среди них серьезно больных.

Я настолько сосредоточилась на тротуаре, что не замечала впереди человека, пока не налетела на него. Он повернулся и подхватил меня за локоть, не дав упасть в карман для машин «скорой» у главного входа.

— Прошу прощения. Я…

— Аннабель?

Удивленно подняв взгляд, я в замешательстве уставилась на него.

— Я Сэм, — напомнил он. — Мы с вами вчера встречались.

Вчера? Казалось, с тех пор прошли годы.

— Ах да, — сказала я. — Конечно. Извините. У меня был… Слишком долгий день.

— Все в порядке? — спросил он, кивая в сторону больничного входа.

— Моя мама… Упала у себя дома.

— Сочувствую. Как она?

«Она умирает», — подумала я, но слова застряли в горле.

— Без сознания, — наконец сказала я. — Еду домой.

Я повернула было в сторону парковки, не обращая внимания на острую боль в лодыжке. Все нормально, убеждала я себя, ничего страшного, нужно просто размять ногу. Потом вспомнила о хороших манерах.

— А вы? — спросила я. — Что вы тут делаете?

— Последние дни выдались по-настоящему безумные. А сейчас я просто жду такси, хотя, думаю, быстрее дойду пешком.

— Я подвезу, — вырвалось у меня. — Куда вам?

— В город, — ответил он. — На Китс-роуд.

— Не знаю, где это. Придется вам меня направлять, — сказала я, идя к парковке.

— Спасибо, — ответил он. — Воистину рад, что вы на меня наткнулись.

Я изо всех сил старалась идти ровно.

— Что с вами? Вы хромаете.

— Все в порядке, — сквозь зубы проговорила я. — Просто слегка подвернула лодыжку.

— Давайте помогу. — Он протянул мне руку.

— В самом деле ничего страшного.

Пожав плечами, он снова сунул руки в карманы пиджака. Впереди уже виднелась стоянка, вокруг которой медленно кружили автомобили, дожидаясь, когда кто-нибудь освободит место и туда можно будет нырнуть, прежде чем это сделает кто-то другой.

Нашарив ключи, я открыла дверцу и с облегчением опустилась на водительское место. Внутри было прохладно. Протянув руку, я отперла противоположную дверцу. До сих пор в пассажирском кресле не сидел никто, кроме моей матери.

Я завела двигатель и включила обогреватель на полную мощность, чтобы отпотело лобовое стекло.

— Эндрю Фрост говорил вам, что случилось со мной вчера? — спросил Сэм.

— Нет, — ответила я, — а что случилось?

— Звонок застал меня на работе, когда я уже собирался уходить. Звонила женщина, но голос ее показался мне странным… Каким-то далеким, не знаю. Так или иначе, она сказала, что есть еще один труп, и назвала адрес.

— И что вы сделали?

— Я проверил, что там.

— И?..

— Потом позвонил в вашу контору.

— Вы кого-то нашли?

— Да. В общем… Я нашел тот дом, заглянул в окно, а потом сообщил в полицию. Последние три часа я провел в больнице, пытаясь получить хоть какую-то информацию от работников морга, но человек, с которым я обычно общаюсь, оказался в отпуске, так что у них не хватает персонала, и никто, естественно, не желает говорить с репортером… В итоге я так ничего и не узнал.

— Что вы увидели, когда заглянули в окно?

— Немногое. Я увидел что-то вроде ноги, торчавшей из-за кресла. Собственно, я понял, что это нога, лишь потому, что на ней была домашняя туфля. Цвет был странный… в смысле, у ноги. А туфля была… темно-красная… с узором в виде белых снежинок…

— Что ж, — заметила я, — из вас получился бы прекрасный свидетель. Уверена, вас обязательно спросят, как выглядела туфля.

Сэм коротко рассмеялся:

— На ногу я старался не смотреть.

Похоже, у меня слегка приподнялись уголки рта, совсем чуть-чуть, поскольку Сэм сказал:

— Вам следует чаще улыбаться.

Подобие улыбки тут же исчезло с моего лица — и о чем я только думала? И что, собственно, он имел в виду? Казалось, будто он пытается со мной заигрывать, и при мысли об этом мне становилось не по себе.

Похоже, он заметил мою реакцию и замолчал. Лобовое стекло уже более-менее прогрелось, я включила фары и задним ходом выехала с парковки.

— Спасибо, что предложили подвезти, — наконец сказал он. — Моя машина на техосмотре. Мне должны были дать служебную, но не дали, а поскольку я все равно целый день в офисе, я решил, что это не так уж и важно. Сюда я приехал на такси.

Я его почти не слушала. Мы стояли на светофоре, ожидая поворота на ведущее в город шоссе.

— Что с вами?

— Гм? Ничего.

— У вас рассеянный вид.

— Я просто устала. Я всю ночь провела в больнице.

— Похоже, дело серьезное.

— Да, похоже. Сейчас еду домой покормить кошку и переодеться, а потом возвращаюсь назад.

— Мне очень жаль, Аннабель. Вам вовсе незачем было подвозить меня, я мог бы подождать такси…

— Все в порядке, не волнуйтесь. Порой приятно хоть с кем-то поговорить.

— Очень важно иметь хорошие связи, — сказал он. — Знаете, на своей работе я обзавелся многими добрыми приятелями. Главное, так построить отношения с людьми, чтобы они тебе доверяли. Люди не очень-то склонны доверять журналистам; даже если ты с ними мил и любезен, они думают, что ты просто хочешь вытянуть все интимные подробности их жизни, чтобы потом напечатать в газете. Не знаю уж, чем они считают «Кроникл»…

В центре города царило обычное для обеденного времени оживление. В небе висели серые осенние тучи. Светофор на односторонней улице, казалось, не переключался целую вечность.

— Но я работаю вовсе не так — мне, конечно, приятно, когда люди многое мне рассказывают, но им не понять, что информация обычно нужна весьма специфическая и из того, что они говорят, я в лучшем случае использую лишь несколько слов. Это только работа, ничем не хуже любой другой…

Поток машин вновь двинулся с места, и я выехала через центр города на другую его сторону, направляясь к району, где все улицы носили имена поэтов. Мысли мои были заняты совершенно другим.

— Впрочем, всегда легче, когда у тебя есть связи — люди, которые тебе доверяют и знают, что ты не выставишь их идиотами в газетной заметке. Мне просто нравится говорить с людьми, заводить новые знакомства… Наверное, вы заметили…

Мы ехали по главной дороге мимо улиц, названных в честь тех, кого я изучала в школе лет сто назад. Лонгфелло-драйв. Уордсворт-авеню. Китс-роуд…

— Следующая, — сказал он.

Я свернула налево. Мы ехали по широкой улице, вдоль которой стояли двухквартирные особняки с большими эркерами и ухоженными садами в окружении низких кирпичных стен. Начался дождь.

— Езжайте за этой голубой машиной, — сказал он. — Здесь.

Я остановилась. Дом был самый обычный, больше моего, с крыльцом. На мгновение мне показалось, что журналисты зарабатывают намного больше, чем я полагала, но потом сообразила, что, скорее всего, он до сих пор живет с родителями, как и многие молодые люди в наши дни, не имеющие возможности обеспечить себя жильем.

— Послушайте, — сказал он, — не хотите зайти выпить кофе? Похоже, вам бы это сейчас не помешало. Может, приготовить вам обед?

— Спасибо, мне действительно нужно домой.

Казалось, он не собирается ни отстегивать ремень, ни выходить из машины. На секунду меня охватил страх — не приглашает ли он меня на нечто большее, нежели кофе? В подобной ситуации я никогда еще не оказывалась, всегда исходя из того, что никто не считает меня сексуально привлекательной, а потому любой, проявивший ко мне интерес, скорее всего, опасен.

Он повернулся ко мне. Я слегка отодвинулась к дверце.

— Можно я вам позвоню? — спросил он. — Просто узнать, как у вас дела?

— Не знаю, — ответила я. — У меня почти села батарея.

— Ладно.

Он поглядел на меня так, будто хотел спросить, слышала ли я когда-нибудь о волшебных предметах, именуемых зарядными устройствами. Наконец он отстегнул ремень и открыл дверцу:

— Тогда до встречи. И спасибо, что подвезли.

— Пока.

Едва он захлопнул дверцу, я отъехала от тротуара.

Припарковаться возле дома, естественно, было негде. Я шла назад с Говард-стрит, опустив голову и думая о маме, — больше я ни о чем думать не могла. Все, о чем говорил Сэм, даже не отложилось у меня в памяти.

На углу я увидела свою кошку, хвост которой ходил из стороны в сторону — то ли радостно, то ли раздраженно. Пока я шла к ней, она так и стояла — как будто достигла границы известной ей вселенной и перейти дорогу было выше ее сил, — любовно елозя всем телом по засаленному металлическому фонарному столбу, помеченному сотнями собак.

— Привет, кис-кис, — тихо сказала я.

Она мяукнула в ответ, потерлась о мою лодыжку и, то и дело катаясь по земле, побежала впереди показывать дорогу домой. Когда мы вошли в дверь, она радостно метнулась в сторону кухни.

Но, как оказалось, Люси добыла пропитание сама, оставив мне самые вкусные потроха, хвост и лапки мыши.

Проснувшись, я не сразу сообразила, где я и что со мной. Я лежала на кровати полностью одетая, кошка спала у меня на коленях. Было десять минут четвертого, и уже начинало смеркаться. Быстро сев, я проверила мобильный телефон, который оставила заряжаться возле кровати. Пропущенных звонков не было.

Набрала номер больницы, и, когда наконец удалось дозвониться до кого-то из инсультного отделения, мне не сообщили ничего, кроме «никаких изменений». Я сказала, что приеду, как только смогу, и медсестра — или кто со мной говорил — посоветовала не спешить.

Я снова попросила их позвонить мне, если что-нибудь случится, и, несмотря на заверения, что мой мобильный у них есть, продиктовала номер. Она медленно повторила, давая понять, что записывает.

Какое-то время я сидела, не зная, что делать дальше. Отопление отключилось, и в доме стало прохладно и слегка сыро. Казалось, будто дом не хочет моего присутствия, выталкивая меня за дверь призрачной рукой, чтобы восстановить порядок там, где его не было.

Внизу мяукала у кухонной двери кошка, царапая ковер когтями. Зевая, я спустилась по лестнице, и едва открыла, как Люси метнулась вперед с громким писком, будто ее не кормили несколько недель. Я выдавила в пустую миску пакетик дорогой кошачьей еды и включила чайник. Люси с достоинством принялась за угощение, слизывая соус и выбирая кусочки один за другим.

Дожидаясь, когда закипит вода, я позвонила на работу по прямому номеру Кейт, чтобы избежать общения с коммутатором.

— Отдел информации, Кейт у телефона.

То был официальный, одобренный отделом по работе с прессой ответ на телефонный звонок, но все о нем постоянно забывали. Часто я рассеянно отвечала просто «Алло?», надеясь, что на другом конце не окажется кто-то из чересчур высокого начальства.

— Это я, Аннабель, — сказала я, на случай если она забыла, кто я такая.

— С тобой все в порядке? Как мама?

— Все еще без сознания.

— Хочешь, я поговорю с Биллом?

— Нет, нужно дальше заниматься делами. Мне сказали, что позвонят, если… Ну, ты понимаешь. Если будут какие-то изменения.

— Фрости тебя искал.

— Вот как?

— Он не говорил зачем. Сказал только, чтобы ты к нему зашла, как только появишься. Хочешь, передам ему, что тебя какое-то время не будет?

— Нет, я приеду через… В общем, скоро. Я тебе позвоню.

Мне не хотелось, чтобы она подумала, будто я ленюсь, и тем более не хотелось давать поводов пожаловаться начальству. Тогда часть моих обязанностей могли отдать ей.

— Знаешь, вокруг твоих гниющих трупов явно что-то творится. Целый день ходит куча народу и только и делает, что спрашивает тебя.

— В самом деле?

— Мне никто ничего не говорит.

Внезапно я вспомнила рассказ репортера, Сэма, о телефонном звонке и уже собиралась открыть все Кейт, но вовремя сообразила, что мне не полагалось беседовать с репортером, а тем более подвозить его домой. Что он там говорил? Ему звонила какая-то женщина…

— Нашли еще труп?

— Ну… Есть один, в утренней сводке от шефа. Передать Фрости, чтобы он тебе позвонил?

— Конечно, — уступила я. — Я зарядила свой мобильный.

— Я ему скажу.

— Спасибо, Кейт. Пока.

Я несколько мгновений сидела, глядя на холодную гостиную и не в силах на чем-либо сосредоточиться. Мама умирает, думала я. Она долго не протянет. Наверняка есть что-то, что я должна ей сказать, что-то, что мне следует сделать.

Фрости не звонил, и спустя полчаса тревожного ожидания я не выдержала и поехала на работу. Поскольку был уже вечер, я рискнула припарковаться возле участка, — к счастью, свободных мест нашлось полно. Вместе с разрешением на парковку я оставила на приборной панели самодельную ламинированную карточку с личным номером и номером мобильного телефона на случай, если кто-то захочет, чтобы я подвинулась.

В офисе Кейт все еще тяжко трудилась, стуча по клавиатуре.

— Фрости с тобой связался? — спросила она, не поднимая взгляда.

— Нет. А почему ты все еще на работе?

— А ты как думаешь? — раздраженно бросила она. — Оперативные отчеты сами не пишутся.

— Извини.

Я едва не добавила: «У меня мама умирает» — лишь потому, что знала: Кейт все равно не скажет того, что мне так хотелось бы услышать.

— Я многое пропустила?

— Ты пропустила, как Триггер готовил чай, — сказала она.

Это была дежурная шутка — Триггер готовил чай лишь тогда, когда кого-то из нас не было в офисе, иными словами, никогда.

— Как твоя мама? — спросил Триггер, не обращая внимания на колкость Кейт.

— Все так же, — ответила я. — Спасибо, что спросил. Я сейчас поеду обратно в больницу, просто решила зайти поговорить с Фрости.

Кейт промолчала. Я подумала было включить компьютер, но поняла, что мне не хватит сил.

Дверь кабинета детектива-инспектора была открыта, но его там не оказалось. Я зашла в соседнюю дверь, главный офис отдела информации. Там находилась одна лишь Эллен Трейнор.

— Не знаешь, где Фрости? — спросила я.

— Вероятно, в оперативном зале, — ответила она. — Он целый день то заходит туда, то выходит.

В оперативном зале? Что вообще стряслось? Я поднялась на лифте, хотя всего-то нужно было одолеть один лестничный пролет, — несмотря на сон, я совсем не отдохнула, и у меня болели ноги. Я уже собиралась постучать в дверь оперативного зала, но она была открыта — какой-то мужчина в костюме придерживал ее ногой, одновременно крича что-то одному из сидевших за столами и разговаривая по прижатому к уху телефону.

Я протиснулась мимо него, уже заметив Фрости слева от двери. Увидев меня, он облегченно вздохнул.

— Что происходит, сэр?

На этот раз он даже не обратил внимания на мое обращения «сэр», лишь поманил меня к себе:

— Рад, что вы пришли, Аннабель. Взгляните.

Я остановилась за его спиной и посмотрела на экран компьютера:

— Что это?

— Показания, которые дал наш общий друг. Репортер.

— Показания?

Он удивленно взглянул на меня, после чего, видимо, понял, что нужно мысленно перелистать назад несколько страниц и ввести меня в курс дела.

— Вчера во второй половине дня Сэму Эверетту позвонила женщина, заявила, что есть еще один труп, который мы пока не нашли, и сообщила адрес. Он записал его и отправился проверить, что там, — как это водится у журналистов, хотя куда лучше было бы сперва поставить в известность нас. Прибыв по указанному адресу, он понял, что в доме действительно есть труп. Потом он вызвал полицию.

— Значит, ему звонила соседка?

— Нет, и это самое интересное. Мы проследили, откуда был сделан звонок: из Брайарстоуна, по другую сторону от Карнхерста, где было найдено тело. Телефон не отвечал. Мы взломали дверь. Там жила женщина по имени Эйлин Форбс.

— И?..

— Мертва. Менее суток.

— Убита?

Он пожал плечами:

— Нужно подождать результатов экспертизы, но внешне все удивительно похоже на остальные трупы. В доме нет еды, нет следов какой-либо деятельности, только одинокая женщина. Почта аккуратно сложена на обеденном столе, но не вскрыта. Мы уже получили данные от телефонной компании: за несколько недель она сделала единственный исходящий звонок, в газету. Все входящие остались без ответа, как будто она не желала ни с кем общаться. И пока что мы не можем найти никакой связи между ней и телом, найденным в Карнхерсте.

— Значит, женщина, которая звонила, умерла от голода?

— Похоже на то.

— А та, в Карнхерсте?

— То же самое.

— Так откуда же эта Эйлин узнала, что там труп?

— Вот именно! — просиял он.