Универсальная хрестоматия. 3 класс Коллектив авторов
Он встал и терпеливо потянул камень в гору.
И вот перед закатом к измученному и продрогшему Ивашке, который, съёжившись, сушил грязную, промокшую одежду возле горячего камня, пришёл на гору старик.
– Что же ты, дедушка, не принёс ни молотка, ни топора, ни лома? – вскричал удивлённый Ивашка. – Или ты надеешься разбить камень рукою?
– Нет, Ивашка, – отвечал старик, – я не надеюсь разбить его рукой. Я совсем не буду разбивать камень, потому что я не хочу начинать жить сначала.
Тут старик подошёл к изумлённому Ивашке, погладил его по голове. Ивашка почувствовал, что тяжёлая ладонь старика вздрагивает.
– Ты, конечно, думал, что я стар, хром, уродлив и несчастен, – говорил старик Ивашке. – А на самом деле я самый счастливый человек на свете.
Ударом бревна мне переломило ногу, – но это тогда, когда мы – ещё неумело – валили заборы и строили баррикады, поднимали восстание против царя, которого ты видел только на картинке.
Мне вышибли зубы, – но это тогда, когда, брошенные в тюрьмы, мы дружно пели революционные песни. Шашкой в бою мне рассекли лицо, – но это тогда, когда первые народные полки уже били и громили белую вражескую армию.
На соломе, в низком холодном бараке метался я в бреду, больной тифом. И грозней смерти звучали надо мной слова о том, что наша страна в кольце и вражья сила нас одолевает. Но, очнувшись вместе с первым лучом вновь сверкнувшего солнца, узнавал я, что враг опять разбит и что мы опять на-ступаем.
И, счастливые, с койки на койку протягивали мы друг другу костлявые руки и робко мечтали тогда о том, что пусть хоть не при нас, а после нас наша страна будет такой вот, как она сейчас, – могучей и великой. Это ли ещё, глупый Ивашка, не счастье?! И на что мне иная жизнь? Другая молодость? Когда и моя прошла трудно, но ясно и честно!
Тут старик замолчал, достал трубку и закурил.
– Да, дедушка! – тихо сказал тогда Ивашка. – Но раз так, – то зачем же я старался и тащил этот камень в гору, когда он очень спокойно мог бы лежать на своём болоте?
– Пусть лежит на виду, – сказал старик, – и ты посмотришь, Ивашка, что из этого будет.
С тех пор прошло много лет, но камень тот так и лежит на той горе неразбитым.
И много около него народу побывало. Подойдут, посмотрят, подумают, качнут головой и идут восвояси.
Был на той горе и я однажды. Что-то у меня была неспокойна совесть, плохое настроение. «А что, – думаю, – дай-ка я по камню стукну и начну жить сначала!»
Однако постоял-постоял и вовремя одумался.
«Э-э! – думаю, скажут, увидав меня помолодевшим, соседи. – Вот идёт молодой дурак! Не сумел он, видно, одну жизнь прожить так, как надо, не разглядел своего счастья и теперь хочет то же начинать сначала».
Скрутил я тогда табачную цигарку. Прикурил, чтобы не тратить спичек, от горячего камня. И пошёл прочь – своей дорогой.
Максим Горький (1868–1936)
Русский писатель Максим Горький (настоящие имя и фамилия Алексей Максимович Пешков) родился в 1868 году в семье столяра-краснодеревщика и мещанки. Детство писателя прошло в доме деда. Он обучал внука по церковным книгам, а бабушка пела народные песни и рассказывала сказки.
Рано потеряв отца, подростком работал грузчиком, пекарем. Побывал в Поволжье, на Дону, Украине, в Южной Бессарабии, Крыму, на Кавказе. Всё образование Горького – это ремесленное училище, в остальном жажду знаний он утолял самостоятельно, будучи практически во всём «самоучкой». Тяжёлая работа и ранние лишения преподали будущему писателю хорошее знание жизни и заронили мечту о переустройстве мира. Эту мечту он пытался воплотить в течение всей своей жизни – и своими поступками, и в своих произведениях.
После Октябрьской революции Горький активно участвовал в строительстве новой культуры: помогал организации Первого Рабоче-крестьянского университета, Большого драматического театра в Петербурге, создал издательство «Всемирная литература». В годы Гражданской войны, голода и разрухи проявлял заботу о русской интеллигенции, и многие учёные, писатели и художники были спасены им от голодной смерти.
В 1921 году Горький по настоянию Ленина уехал лечиться за границу (возобновился туберкулёз). Сначала жил на курортах Германии и Чехословакии, затем переехал в Италию в Сорренто.
Случай с Евсейкой
Однажды маленький мальчик – Евсейка – очень хороший человек! – сидя на берегу моря, удил рыбу. Это очень скучное дело, если рыба, капризничая, не клюёт. А день был жаркий, стал Евсейка со скуки дремать и – бултых! – свалился в воду.
Свалился, но ничего, не испугался и плывёт тихонько, а потом нырнул и тотчас достиг морского дна.
Сел на камень, мягко покрытый рыжими водорослями, смотрит вокруг – очень хорошо!
Ползёт, не торопясь, алая морская звезда, солидно ходят по камням усатые лангусты, боком-боком двигается краб; везде на камнях, точно крупные вишни, рассеяны актинии, и всюду множество всяких любопытных штук: вот цветут, качаются морские лилии, мелькают, точно мухи, быстрые креветки, вот тащится морская черепаха, и над её тяжёлым щитом играют две маленькие зелёные рыбёшки, совсем как бабочки в воздухе, и вот по белым камням везёт свою раковину рак-отшельник. Евсейка, глядя на него, даже стих вспомнил:
Дом – не тележка у дядюшки Якова…
И вдруг слышит, над головою у него точно кларнет запищал:
– Вы кто такой?
Смотрит – над головою у него огромнейшая рыба в сизо-серебряной чешуе, выпучила глаза и, оскалив зубы, приятно улыбается, точно её уже зажарили и она лежит на блюде среди стола.
– Это вы говорите? – спросил Евсейка.
– Я-а…
Удивился Евсейка и сердито спрашивает:
– Как же это вы? Ведь рыбы не говорят! А сам думает: «Вот так раз! Немецкий я вовсе не понимаю, а рыбий язык сразу понял! Ух, какой молодчина!»
И, приосанясь, оглядывается: плавает вокруг него разноцветная игривая рыбёшка и – смеётся, разговаривает:
– Глядите-ко! Вот чудище приплыло: два хвоста!
– Чешуи – нет, фи!
– И плавников только два!
Некоторые, побойчее, подплывают прямо к носу и дразнятся:
– Хорош, хорош!
Евсейка обиделся:
– Вот нахалки! Будто не понимают, что перед ними настоящий человек…
И хочет поймать их, а они, уплывая из-под рук, резвятся, толкают друг друга носами в бока и поют хором, дразня большого рака:
- Под камнями рак живёт,
- Рыбий хвостик рак жуёт,
- Рыбий хвостик очень сух,
- Рак не знает вкуса мух.
А он, свирепо шевеля усами, ворчит, вытягивая клешни:
– Попадитесь-ка мне, я вам отстригу языки-то!
«Серьёзный какой», – подумал Евсейка. Большая же рыба пристаёт к нему:
– Откуда это вы взяли, что все рыбы – немые?
– Папа сказал.
– Что такое – папа?
– Так себе… Вроде меня, только – побольше и усы у него. Если не сердится, то очень милый…
– А он рыбу ест?
Тут Евсейка испугался: скажи-ка ей, что ест!
Поднял глаза вверх, видит сквозь воду мутно-зелёное небо и солнце в нём, жёлтое, как медный поднос; подумал мальчик и сказал неправду:
– Нет, он не ест рыбы, костлявая очень…
– Однако – какое невежество! – обиженно вскричала рыба. – Не все же мы костлявые! Например – моё семейство…
«Надо переменить разговор», – сообразил Евсей и вежливо спрашивает:
– Вы бывали у нас наверху?
– Очень нужно! – сердито фыркнула рыба. – Там дышать нечем…
– Зато – мухи какие…
Рыба оплыла вокруг него, остановилась прямо против носа, да вдруг и говорит:
– Му-хи? А вы зачем сюда приплыли?
«Ну, начинается! – подумал Евсейка. – Съест она меня, дура!..» И, будто бы беззаботно, ответил:
– Так себе, гуляю…
– Гм! – снова фыркнула рыба. – А может быть, вы – уже утопленник?
– Вот ещё! – обиженно крикнул мальчик. – Нисколько даже! Я вот сейчас встану и…
Попробовал встать, а – не может: точно его тяжёлым одеялом окутали – ни поворотиться, ни пошевелиться!
«Сейчас я начну плакать», – подумал он, но тотчас же сообразил, что плачь не плачь, в воде слёз не видно, и решил, что не стоит плакать, – может быть, как-нибудь иначе удастся вывернуться из этой неприятной истории.
А вокруг – Господи! – собралось разных морских жителей – числа нет! На ногу взбирается голотурия, похожая на плохо нарисованного поросёнка, и шипит:
– Желаю с вами познакомиться поближе…
Дрожит перед носом морской пузырь, дуется, пыхтит, – укоряет Евсейку:
– Хорош! хорош! Ни рак, ни рыба, ни моллюск, ай-я-яй!
– Погодите, я, может, ещё авиатором буду, – говорит ему Евсей, а на колени его влез лангуст и, ворочая глазами на ниточках, вежливо спрашивает:
– Позвольте узнать, который час?
Проплыла мимо сепия, совсем как мокрый носовой платок; везде мелькают сифонофоры, точно стеклянные шарики, одно ухо щекочет креветка, другое – тоже щупает кто-то любопытный, даже по голове путешествуют маленькие рачки, – запутались в волосах и дёргают их.
– Ой, ой, ой! – воскликнул про себя Евсейка, стараясь смотреть на всё беззаботно и ласково, как папа, когда он виноват, а мама сердится на него.
А вокруг в воде повисли рыбы – множество! – поводят тихонько плавниками и, вытаращив на мальчика круглые глаза, скучные, как алгебра, бор-мочут:
- Как он может жить на свете
- без усов и чешуи?
- Мы бы, рыбы, не могли бы
- раздвоить хвосты свои!
- Не похож он ни на рака, ни на нас —
- весьма во многом.
- Не родня ли это чудо безобразным
- осьминогам?
«Дуры! – обиженно думает Евсейка. – У меня по русскому языку в прошлом году две четвёрки было…»
И делает такой вид, будто он ничего не слышит, даже хотел беззаботно посвистеть, но – оказалось – нельзя: вода лезет в рот, точно пробка.
А болтливая рыба всё спрашивает его:
– Нравится вам у нас?
– Нет… то есть – да, нравится!.. У меня дома тоже очень хорошо! – ответил Евсей и снова испугался: «Батюшки, что я говорю?! Вдруг она рассердится, и начнут они меня есть…» Но вслух говорит:
– Давайте как-нибудь играть, а то мне скучно…
Это очень понравилось болтливой рыбе, она засмеялась, открыв круглый рот так, что стали видны розовые жабры, виляет хвостом, блестит острыми зубами и старушечьим голосом кричит:
– Это хорошо – поиграть! Это очень хорошо – поиграть!
– Поплывёмте наверх! – предложил Евсей.
– Зачем? – спросила рыба.
– А вниз уже нельзя ведь! И там, наверху, – мухи.
– Мух-хи! Вы их любите?..
Евсей любил только маму, папу и мороженое, но ответил:
– Да…
– Ну что ж? Поплывём! – сказала рыба, перевернувшись головой вверх, а Евсей тотчас цап её за жабры и кричит:
– Я – готов!
– Стойте! Вы, чудище, слишком засунули свои лапы в жабры мне…
– Ничего!
– Как это – ничего? Порядочная рыба не может жить не дыша.
– Господи! – вскричал мальчик. – Ну что вы спорите всё? Играть так играть…
А сам думает: «Лишь бы только она меня немножко подтащила наверх, а там уже я вынырну».
Поплыла рыба, будто танцуя, и поёт во всю мочь:
- Плавниками трепеща,
- И зубаста, да тоща,
- Пищи на обед ища,
- Ходит щука вкруг леща!
Маленькие рыбёшки кружатся и хором орут:
- Вот так штука!
- Тщетно тщится щука
- Ущемить леща!
- Вот так это – штука!
Плыли-плыли, чем выше – тем всё быстрее и легче, и вдруг Евсейка почувствовал, что голова его выскочила на воздух:
– Ой!
Смотрит – ясный день, солнце играет на воде, зелёная вода заплёскивает на берег, шумит, поёт. Евсейкино удилище плавает в море, далеко от берега, а сам он сидит на том же камне, с которого свалился, и уже весь сухой!
– Ух, – сказал он, улыбаясь солнцу, – вот я и вынырнул!
Детство (отрывок)
В саду, вокруг берёз, гудя, летали жуки, бондарь[24] работал на соседнем дворе, где-то близко точили ножи; за садом, в овраге, шумно возились ребятишки, путаясь среди густых кустов. Очень манило на волю, вечерняя грусть вливалась в сердце.
Вдруг дедушка, достав откуда-то новенькую книжку, громко шлёпнул ею по ладони и бодро позвал меня:
– Ну-ка, ты, пермяк, солёны уши, поди сюда! Садись, скула калмыцкая. Видишь фигуру? Это – аз. Говори: аз! Буки! Веди! Это – что?
– Буки.
– Попал. Это?
– Веди.
– Врёшь, аз! Гляди: глаголь, добро, есть, – это что?
– Добро.
– Попал. Это?
– Глаголь.
– Верно. А это?
– Аз.
Вступилась бабушка:
– Лежал бы ты, отец, смирно…
– Стой, молчи! Это мне впору, а то меня мысли одолевают. Валяй, Лексей!
Он обнял меня за шею горячей, влажной рукой и через плечо моё тыкал пальцем в буквы, держа книжку под носом моим. От него жарко пахло уксусом, потом и печёным луком, я почти задыхался, а он, приходя в ярость, хрипел и кричал в ухо мне:
– Земля! Люди!
Слова были знакомы, но славянские знаки не отвечали им: «земля» походила на червяка, «глаголь» – на сутулого Григория, «я» – на бабушку со мною, а в дедушке было что-то общее со всеми буквами азбуки. Он долго гонял меня по алфавиту, спрашивая и в ряд и вразбивку; он заразил меня своей горячей яростью, я тоже вспотел и кричал во всё горло. Это смешило его; хватаясь за грудь, кашляя, он мял книгу и хрипел:
– Мать, ты гляди, как взвился, а? Ах, лихорадка астраханская, чего ты орёшь, чего?
– Это вы кричите…
Мне весело было смотреть на него и на бабушку: она, облокотясь о стол, упираясь кулаком в щёки, смотрела на нас и негромко смеялась, говоря:
– Да будет вам надрываться-то!..
Дед объяснял мне дружески:
– Я кричу, потому что я нездоровый, а ты чего?
И говорил бабушке, встряхивая мокрой головою:
– А неверно поняла покойница Наталья, что памяти у него нету: память, слава Богу, лошадиная! Вали дальше, курнос!
Наконец он шутливо столкнул меня с кровати.
– Будет! Держи книжку. Завтра ты мне всю азбуку без ошибки скажешь…
Виктор Юзефович Драгунский (1913–1972)
Замечательный детский писатель Виктор Драгунский родился в 1913 году в Нью-Йорке. Незадолго до Первой мировой войны семья вернулась на Родину и обосновалась в Гомеле, где и прошло детство Драгунского. Ему рано пришлось повзрослеть и начать зарабатывать на жизнь. После школы он поступил учеником токаря на завод, однако очень быстро его уволили за трудовую провинность. После этого Драгунский устроился учеником шорника[25] на фабрику. Одновременно он поступил в «Литературно-театральные мастерские» под руководством А. Дикого учиться театральному мастерству. С этого момента начинается творческая жизнь – Драгунский играет в театре, работает клоуном в цирке и одновременно пишет свои первые юмористические рассказы.
В 1948 году Драгунский создаёт пародийный «театр в театре» – «Синяя птичка», где профессиональные актёры с удовольствием играли в весёлых пародийных спектаклях, имевших неизменный успех.
С 1959 года Виктор Юзефович начинает писать весёлые рассказы про Дениса Кораблёва под общим названием «Денискины рассказы». Именно они сделали Драгунского столь популярным. Вместе с Дениской и его смешным другом Мишкой мы смеёмся, переживаем и задумываемся иногда по весьма философским вопросам. Кстати, Дениской писатель назвал своего героя неспроста – так же зовут и сына Драгунского.
Как вспоминают знакомые писателя, у него было особое чутьё на мелочи. Он умел находить необыкновенные уголки Москвы, которые были совершенно неизвестны другим, знал, где можно увидеть что-нибудь интересное и где можно купить самые вкусные бублики. Все наблюдения Драгунского отразились в Денискиных рассказах, в которых чутко передано не искажённое, детское восприятие мира – звуки, запахи, ощущения, увиденные и почувствованные словно впервые.
Кот в сапогах
– Мальчики и девочки! – сказала Раиса Ивановна. – Вы хорошо закончили эту четверть. Поздравляю вас. Теперь можно и отдохнуть. На каникулах мы устроим утренник и карнавал. Каждый из вас может нарядиться в кого угодно, а за лучший костюм будет выдана премия, так что готовьтесь. – И Раиса Ивановна собрала тетрадки, попрощалась с нами и ушла.
И, когда мы шли домой, Мишка сказал:
– Я на карнавале буду гномом. Мне вчера купили накидку от дождя и капюшон. Я только лицо чем-нибудь занавешу, и гном готов. А ты кем нарядишься?
– Там видно будет.
И я забыл про это дело. Потому что дома мама мне сказала, что она уезжает в санаторий на десять дней и чтоб я тут вёл себя хорошо и следил за папой. И она на другой день уехала, а я с папой совсем замучился. То одно, то другое, и на улице шёл снег, и всё время я думал, когда же мама вернётся. Я зачёркивал клеточки на своём календаре.
И вдруг неожиданно прибегает Мишка и прямо с порога кричит:
– Идёшь ты или нет?
Я спрашиваю:
– Куда?
Мишка кричит:
– Как – куда? В школу! Сегодня же утренник, и все будут в костюмах! Ты что, не видишь, что я уже гномик?
И правда, он был в накидке с капюшончиком. Я сказал:
– У меня нет костюма! У нас мама уехала.
А Мишка говорит:
– Давай сами что-нибудь придумаем! Ну-ка, что у вас дома есть почудней? Ты надень на себя, вот и будет костюм для карнавала.
Я говорю:
– Ничего у нас нет. Вот только папины бахилы для рыбалки.
Бахилы – это такие высокие резиновые сапоги. Если дождик или грязь – первое дело бахилы. Нипочём ноги не промочишь.
Мишка говорит:
– А ну надевай, посмотрим, что получится!
Я прямо с ботинками влез в папины сапоги.
Оказалось, что бахилы доходят мне чуть не до подмышек. Я попробовал в них походить. Ничего, довольно неудобно. Зато здорово блестят. Мишке очень понравилось. Он говорит:
– А шапку какую?
Я говорю:
– Может быть, мамину соломенную, что от солнца?
– Давай её скорей!
Достал я шляпу, надел. Оказалось, немножко великовата, съезжает до носа, но всё-таки на ней цветы.
Мишка посмотрел и говорит:
– Хороший костюм. Только я не понимаю, что он значит?
Я говорю:
– Может быть, он значит «мухомор»?
Мишка засмеялся:
– Что ты, у мухомора шляпка вся красная! Скорей всего, твой костюм обозначает «старый рыбак»!
Я замахал на Мишку:
– Сказал тоже! «Старый рыбак»!.. А борода где?
Тут Мишка задумался, а я вышел в коридор, а там стояла наша соседка Вера Сергеевна. Она, когда меня увидела, всплеснула руками и говорит:
– Ох! Настоящий кот в сапогах!
Я сразу догадался, что значит мой костюм! Я – «Кот в сапогах»! Только жалко, хвоста нет! И спрашиваю:
– Вера Сергеевна, у вас есть хвост?
А Вера Сергеевна говорит:
– Разве я очень похожа на чёрта?
– Нет, не очень, – говорю я. – Но не в этом дело. Вот вы сказали, что этот костюм значит «Кот в сапогах», а какой же кот может быть без хвоста? Нужен какой-нибудь хвост! Вера Сергеевна, помогите, а?
Тогда Вера Сергеевна сказала:
– Одну минуточку…
И вынесла мне довольно драненький рыжий хвостик с чёрными пятнами.
– Вот, – говорит, – это хвост от старой горжетки. Я в последнее время прочищаю им керогаз, но, думаю, тебе он вполне подойдёт.
Я сказал «большое спасибо» и понёс хвост Мишке. Мишка, как увидел его, говорит:
– Давай быстренько иголку с ниткой, я тебе пришью. Это чудный хвостик.
И Мишка стал пришивать мне сзади хвост. Он шил довольно ловко, но потом вдруг ка-ак уколет меня! Я закричал:
– Потише ты, храбрый портняжка! Ты что, не чувствуешь, что шьёшь прямо по живому? Ведь колешь же!
– Это я немножко не рассчитал!
Да опять как кольнёт!
– Мишка, рассчитывай получше, а то я тебя тресну!
А он:
– Я в первый раз в жизни шью!
И опять – коль!!!
Я прямо заорал:
– Ты что, не понимаешь, что я после тебя буду полный инвалид и не смогу сидеть?
Но тут Мишка сказал: