Пять рассерженных жён Милевская Людмила

К чести Фрола Прокофьевича надо сказать, что переселялись они в новые квартиры, купленные Фролом Прокофьевичем, но что такое эти новые квартиры? Это все не то!

– Надеюсь, меня хоть сразу-то не побьют, – сказала я, скептически наблюдая какой стороной Фрол Прокофьевич пытается вставлять в скважину ключ.

– Ну что вы, Сонечка, они все милые женщины. Вы же знаете.

– Уж я-то знаю, – заверила я, – потому и спрашиваю.

– Я им сразу не скажу, а лишь когда сядем за стол, думаю, его уже накрыли.

– Ах, как начнут сейчас восторгаться моей шляпой, – порадовалась я. – И костюмом. Туфли тоже им станут поперёк горла. Но шляпа главный мой козырь! Кстати, где вы её взяли? – спросила я, уже удивляясь прочности и ключа и замка.

Фрол Прокофьевич мало что вставил ключ неправильно, так ещё и орудовал им в скважине зверски.

– Шляпу я уже несколько недель вожу в своём автомобиле, – признался он. – Это вещдок моей клиентки. Вещественное доказательство, – перевёл он.

– Так это что же получается, – завопила я, – шляпа тоже понарошку?

– Нет-нет, шляпа ей не нужна, точнее нужна только до суда, а потом можете пользоваться. Я заберу её в качестве гонорара.

– Это безобразие! – возмутилась я. – Ношеная шляпа, и вы мне её дарите! Теперь понимаю, почему вас бросают жены.

– Смею вам напомнить, проблема как раз в том, что они не хотят меня бросать, – мерзко ковыряя ключом в замке, процедил Фрол Прокофьевич.

– Что вы мучаетесь, – змеёй прошипела я, жутко уязвлённая шляпой, – лучше переверните ключ другой стороной.

Но мучения Фрола Прокофьевича были прекращены, дверь открыла красавица Изабелла, третья его жена.

– Фролушка! – разлетелась с нежностями она, но, наткнувшись на меня, отпрянула и сказала: – Здрасте, проходите.

Мы прошли.

– Фролушка пришёл! – крикнула вглубь квартиры Изабелла, и все жены мгновенно слетелись.

Первой прибежала Зинаида со своим облезлым париком, прозванная по месту рождения пензючкой. Она родом из Пензы.

Зинаида хотела, как обычно, броситься на шею Фролу Прокофьевичу, но увидев меня, смутилась и украдкой что-то шепнула Изабелле.

– Не знаю, – буркнула та.

Потом прибежала Татьяна, четвёртая жена. Увидев меня, она тоже остановилась, как вкопанная, и что-то шепнула Зинаиде.

– Понятия не имею, – зло ответила Зинаида.

За Татьяной в переднике и с половником прибежала пятая жена – Полина, которая на правах самой последней жены больше всех хозяйничала в квартире. Видимо, ещё не отвыкла.

Полина тоже была не прочь облобызать Фрола Прокофьевича и тоже наткнулась на меня, не зная как себя вести.

– Это кто? – довольно громко шепнула она Татьяне.

– Даже не представляю, – промямлила та.

Следом за Полиной явилась моя Тамара, правда уже с другой стороны. Фрол Прокофьевич не обманул – входную дверь Тамара открыла своим ключом, что Фрол Прокофьевич сопроводил выразительным взглядом. Я сочувственно кивнула.

На правах самой старшей жены Тамара могла позволить себе фамильярность, поэтому не обращая внимания на меня, она закричала:

– Прокопыч, извини, я опоздала, – и она расцеловала его в обе щеки, оставляя яркие следы губной помады.

Лишь после этого она пристально оглядела меня и почти в полный голос спросила у Изабеллы, которая была к ней ближе всех:

– Что это за чучело?

Я сразу поняла, кто здесь самый опасный враг и успокоилась, потому что с Тамаркой ещё с детства научилась разбираться.

– Девочки, – закричала я, – расслабьтесь! Возможно вы ещё не знаете, но мы уже почти родственники!

– Сонька! – радостно завопила Тамарка, кидаясь ко мне на шею, что было не очень приятно, поскольку падение с лестницы сопровождалось ещё и ушибами по всему телу. – Сонька! Вот же кикимора! Очки нацепила! И шляпу! Обалдеть!

Сообразив, что это я, остальные жены последовали моему призыву и расслабились, и вздохнули с облегчением, и разулыбались, а Тамарка подбоченилась и уже властным тоном произнесла:

– Мама, ты невозможная! Так вырядиться! Ты где взяла такую шляпу? И костюмчик! Зашибись!

Фрол Прокофьевич рискнул подать голос.

– Между прочим, – сказал он, – вы собрались на мой день рождения, а не на бабские посиделки. Я есть хочу. Сядем мы за стол или нет?

– Ха! Сам опоздал, и сам же выступает! – хохотнула Тамарка.

– Сядем-сядем, – заверила Полина и повела всех на кухню.

Всех, кроме меня, Фрола Прокофьевича и Тамарки. Тамарка на правах старшей жены от кухни увиливала систематически. Мы отправились в гостиную и уселись за частично сервированный стол.

– Черт возьми какая шляпа! – под довольную улыбку Фрола Прокофьевича сообщила Тамарка. – Прокопыч, правда?

Бедняга хотел выразить своё мнение, но Тамарка его грубо оборвала:

– Да, ладно, молчи, ты все равно в этом не фига не понимаешь.

– Понимает, – вступилась я. – Ведь он её мне и подарил.

Не буду рассказывать, что стало с Тамаркой, точнее, с её глазами. Легко представить, куда они переместились. Слава богу, отреагировать она не успела, потому что «кавалькада» из жён продефилировала в комнату. У каждой жены в каждой руке было по два блюда. Блюда дружно легли на белоснежную скатерть, а жены расселись по своим местам.

Должна сказать, что готовились на день рождения Фрола Прокофьевича исключительно его нелюбимые блюда. Все, что он терпеть не мог, было там, и все настоятельно ему рекомендовалось для его же здоровья. В этом заключалась тонкая женская месть.

Несчастный Фрол Прокофьевич сидел в центре стола. По его левую руку оказалась Тамарка, по правую я. Он, обречённо вздохнув, разлил по бокалам шампанское, которое потреблять категорически не мог из-за проблем с желудком, но которое ему опять же настоятельно рекомендовали взамен коньяка и водки. Естественно, все запреты делались из самых лучших побуждений, что и толкало чувствительного Фрола Прокофьевича им следовать себе во вред.

Так, следуя запретам, он налил шампанского и в свой бокал, после чего по традиции первым сказал речь. Я думала, что он скажет о нашем решении, ну о том, что мы собрались пожениться, и напряглась, но он лишь выразил своё удовлетворение тем, что согласно традиции в этот знаменательный день про него не забыли и, как обычно, окружили заботой и любовью.

Когда речь закончилась, все дружно зааплодировали с криками «молоток!».

– Так выпьем за нашего драгоценного Прокопыча! – гаркнула Тамарка и осушила свой бокал стоя.

Остальные последовали её примеру. Я решила, что для меня это лишнее и на правах невесты осталась сидеть.

После этого первого торжественного бокала все жены, не сговариваясь, дружно предпочли водочку. Фрол Прокофьевич, как обычно, несколько раз робко порывался тоже перейти на водочку, но его сурово одёргивали всей семьёй. Он виновато смирялся, понимая, как пекутся о его здоровье. Не желая расстраивать жён, он продолжал пить шампанское, вконец расстраивая свой желудок.

Когда после первой закусили, понеслись традиционные тосты, которые из года в год повторялись с удивительной монотонностью. Как обычно, начинала поздравления последняя жена – Полина, так сказать в обратном порядке.

Полина, если не слишком придираться, самый подходящий экземпляр для брака. Мало того, что она обожала развешивать тряпки по всей квартире: шторы, ковры, скатёрочки и салфеточки, она маниакально любила тереть полы и кастрюли и умела за одну минуту уговорить мужа сделать то, что он не способен сделать по своей природе.

К тому же Полина была помешана на сексе. Не знаю, как это проявлялось в постели, но в частной беседе ей равных не было. К всеобщему удивлению, Полина прекрасно управлялась не только с мужем, но и с автомобилем. Она была прекрасным водителем и отлично знала нутро своего «Форда».

Внешне Полина была воплощением уюта – этакий милый розовый поросёночек, круглый от бёдер до ногтей и невероятно симпатичный.

Кстати, круглым у Полины был даже голос. Казалось, он выкатывается из её круглого рта. Правда, до тех пор, пока Полина не занервничает или не разволнуется, тогда голос тут же поднимается до писка. Люди со слабыми нервами в её присутствии просто страдают, мне же это – тьфу! Мне хоть ножом по тарелке, я и ухом не поведу. Впрочем, к сожалению, я не о себе, а о Полине.

Как большинство склонных к браку женщин, Полина глупа. Основное доказательство тому то, что она ушла от Фрола Прокофьевича.

– Фросик, – рыдающим голосом сказала Полина, – уже год прошёл, как мы расстались, но не высыхает от слез моя подушка…

– Вот брешет, зараза, – гаркнула мне через Фрола Прокофьевича Тамарка, – через месяц выскочила замуж. Теперь нового мужа пытает хохляцким борщом.

Свою речь Полина закончила торжественным преподнесением подарка, под звуки «пам-парампам», исполняемые своими коллегами.

Должна сказать, что темпераментная Полина сразила всех – она подарила секс-набор сумасшедшей стоимости. Чего там только не было, начиная от искусственного члена и заканчивая золотыми шариками, из которых некоторые русские женщины уже приспособились делать роскошные бусы.

Жены повскакивали со своих мест и сбежались на набор. Пока Фрол Прокофьевич корчился как от зубной боли, они обстоятельно обсудили каждый предмет, выразив своё восхищение зарубежной индустрией.

– Что это значит? – деловито поинтересовалась Тамарка, с неохотой передавая набор любопытной Изабелле. – Какой ты, Поля, вкладываешь в это смысл? – и она кивнула на крамольно-красный член, которым уже вооружилась Изабелла.

Полина пожала плечами:

– Никакого, самой не довелось, так пускай хоть другие попользуются.

– Вот и пользовалась бы со своим новым мужем, возмутилась Тамарка, – а теперь этот член ты вынуждена будешь дарить каждый год. Ты что, забыла традицию?

– Что ж, если надо, так буду, – смиренно ответила Полина.

Услышав это, Фрол Прокофьевич побледнел и с надеждой взглянул на меня. Я энергичным кивком его приободрила.

Второй выступила Татьяна – четвёртая жена. Татьяна имела все свойства пластыря: и защитит, и от микробов спасёт, и от белого света прикроет и по доброй воле не отстанет. Эти свои качества она сочетала с простотой, грубоватостью и оптимизмом. Внешне Татьяна была хороша – румяна, курноса, синеглаза, но лично меня поражала её фигура: на невероятно узких бёдрах без всякого перехода сидела необъятная грудь, и все это при высоком росте. Такое впечатление, что удав проглотил два громадных арбуза, которые застряли чуть ниже его головы. Видимо, поэтому Татьяна слегка басила.

Тосты Татьяны всегда были оптимистичны.

– Фрока, пять лет прошло как мы расстались, а ты все такой же молодой и здоровый…

– Представляю, какой бы он был, если бы они не расстались, – прежним способом, через Фрола Прокофьевича сообщила мне Тамарка. – Еле её от него оттащили, вцепилась, как зараза. Сдавал, бедняга, на глазах. На десять кэгэ похудел. Она же хуже бациллы.

– Помню-помню, – заверила я.

Как и Полина, Татьяна закончила свою речь преподнесением подарка. Со словами: «Дай бог тебе того, чего из меня не вышло,» – она подарила Фролу Прокофьевичу чудесный набор для младенца: пелёнки, ползунки, бутылочки и погремушки. Каждый год Фрол Прокофьевич почему-то особенно мучительно переживал именно этот подарок. Простоватая на вид Татьяна, оказалась самой ядовитой змеёй.

Заметив, как побледнел Фрол Прокофьевич и как беспомощно забегали его глаза, я сочла нужным приободрить его ещё одним энергичным кивком.

Третьей выступила красавица Изабелла, третья жена. Изабелла была безупречна. Армянская кровь дала ей краски, славянская – способность к выживанию в катаклизмах, создаваемых ею же собой. Чрезмерное любопытство Изабеллы прекрасно сочеталось с её умением распространять полученную информацию в считанные секунды. И все вышеперечисленное дополняло то качество, которое в народе получило определение «слаба на передок». Как раз в этом качестве Изабелла и не сошлась с Фролом Прокофьевичем, что закончилось потрясающим разводом. Мы с Тамаркой испытали незабываемые ощущения и довольны по сей день.

– Фролушка, – запела Изабелла, – прошло девять лет, как мы расстались, я поменяла четырех мужей, но лучше тебя так и не нашла. Я не изменяла тебе, Фролушка, не изменяла, поверь! – внезапно вскрикнула она и вполне натурально зарыдала.

– Сколько можно, – опять прокомментировала мне Тамарка. – Девять лет безбожно врать. Не хочет никак смириться с тем, что она единственная среди нас, кого бросил сам Прокопыч.

Потом Изабелла взяла себя в руки, вытерла слезы со своего прекрасного лица и произнесла свою обычную речь, после чего подарила свой обычный подарок – картину под названием «Неожиданный приезд мужа».

– Известный арбатский художник Синяков, – с гордостью сообщила она.

Жены взорвались аплодисментами. Фрол Прокофьевич был близок к апоплексическому удару. Я вынуждена была приободрить его ещё одним кивком.

Четвёртой выступала Зинаида, вторая жена. Зинаида была похожа на ту стену, которую расписал гениальный художник и которую тут же покрыли тусклой водоэмульсионной краской. Если эту краску смыть, все ахнут и восхитятся. Если с Зинаиды снять её ужасный парик, кошмарные очки и бесформенное платье, то сразу станет ясно, что в ней в своё время находил Фрол Прокофьевич, когда-то давно, когда она только что приехала из Пензы.

Я проницательна и, впервые увидев Зинаиду, сразу поняла что в ней могут найти мужчины. Кстати, сама Зинаида по этому вопросу пребывает в недоумении и по сию пору. Думаю, Зинаида покрыта этой пресловутой водоэмульсионной краской не только снаружи, но и изнутри. Низкая самооценка Зинаиды – плод воспитания – всегда давала о себе знать весьма причудливо, что повышало нервозность самой Зинаиды и вызывало панику у окружающих.

Зинаида, как обычно, заготовила бумажку, которую предварительно выложила на стол перед собой. Смущаясь, она долго молчала, потом натянула на лоб постоянно сползающий парик и, подслеповато глядя в свою бумажку, медленно и едва ли не по слогам забубнила:

– Весной… они… активно… размножаются…

– А она снова нам про своих тараканов! – возмущённо прервала её Тамарка. – Можешь ты хоть раз в жизни не по бумажке сказать?

– Ой, девочки, – окончательно смутилась Зинаида, – я не то взяла.

– Что – девочки? – ещё больше возмутилась Тамарка на правах старшей жены. – Ты кого пришла поздравлять? Мужа или девочек?

– Мужа, – промямлила Зинаида.

– Так поздравляй! – хором закричали жены.

И Зинаида кое-как, путаясь и смущаясь, поздравила, как обычно испросив прощение за то, что недостаточно была внимательна к Фролу Прокофьевичу в своё время, и слишком много занималась наукой, то бишь тараканами.

– Теперь я готова руки тебе лизать, но поезд ушёл, – неожиданно откровенно призналась она, чем привела остальных в смущение.

На мой взгляд, все готовы были лизать ему руки, но так прямо об этом сказать не могли.

– Пусть лижет руки своим тараканам, – крикнула мне Тамарка. – Совсем Зинка-пензючка с ума сошла!

Зинаида подарила Фролу Прокофьевичу Полный энтомологический словарь на молдавском языке, которого тот не знал от роду. Таких словарей у него уже была целая библиотека – это единственное, от чего отказывались официанты. Интересно, что он будет делать с секс-набором? Неужели и его потащит своим официантам? Те только рады будут.

Фрол Прокофьевич с вежливой улыбкой принял очередной словарь, (между прочим, уже мог бы и выучить молдавский) и трибуну предоставили первой жене, то есть моей Тамарке.

О Тамарке могу сказать всего несколько слов: она моя подруга и, думаю, этим сказано все. Тамарка красива, как и все мои подруги, деятельна и сокрушительна. Она умеет поймать за хвост свою птицу-счастье, но тут же открутит ей голову. Уверена, то же произойдёт с легендарным конём, которого, безусловно, Тамарка легко на скаку остановит. Что касается горящей избы, то туда Тамарка не только бесстрашно войдёт, но даже успеет выйти, прихватив все, для неё интерес представляющее.

Кстати изб этих она и сама подожгла немало. В общем, Тамарка настоящая русская баба, со всеми присущими русской бабе недостатками, которые иностранцы доверчиво принимают за достоинства.

Приосанившись, встала она и обвела присутствующих строгим взглядом. Все замолчали.

– Прокопыч! – пламенно начала Тамарка. – Мы все, здесь собравшиеся, знаем тебя и вдоль и поперёк, и каждая скажет: хороший ты мужик, Прокопыч! Больше бы таких мужиков! Чтобы всем хватало! Чтобы не передавать тебя одного из рук в руки! И я так думаю, что там, за нами, ещё приличная собралась толпа несчастных баб, которым требуется твоё тепло. И что характерно, Прокопыч, не учится на чужих ошибках народ. Не учится! Вот я. Пострадала, глупостей наделала, такого мужика потеряла и что? Зинка, зная это, повторила все мои подвиги, а следом за ней и Белка.

Зинка и Белка удручённо закивали. Тамарка с презрительным осуждением посмотрела на них и продолжила:

– Прокопыч, дорогой ты наш муж! Любимый! Драгоценный! Нет человека умней тебя, добрей, красивей! Твоя тонко чувствующая душа немало от женской жестокости пострадала, и страх меня берет сколько пострадает ещё. Когда же ты возьмёшься за ум, Прокопыч? – с чувством вопросила Тамарка. – Когда поймёшь, что нет у тебя дороже баб, чем все, здесь собравшиеся? Когда прекратишь ты ставить эти свои дурацкие эксперименты? Короче, Прокопыч, откажись от ненужных исканий и заживём по-хорошему.

Дальше в течении сорока минут шли призывы на ту же тему. Когда Тамарка выдохлась, все выпили, закусили, и она подарила белую рубашку, которую мы купили накануне.

После этого обычно события развивались в известном порядке: Фрол Прокофьевич выступал с ответным словом, униженно благодарил собравшихся, изумлялся как терпят они его, такого несносного, и поражался тому, что его не бросают. Следовали клятвенные заверения в том, что в ближайшие годы он постарается исправиться и будет жить в дальнейшем лишь по указке своих святейших супружниц, чего в принципе они много лет и добивались.

Затем жены, друг дружку перебивая, интенсивно песочили его на все лады. Это происходило часа два. Столько же Фрол Прокофьевич каялся. Закончив экзекуцию, жены напрочь о нем забывали и принимались за обсуждение своих проблем…

Обычные посиделки близких подруг, дружных давно и не имеющих друг от друга секретов. Здесь поднимались разнообразные темы: их настоящие мужья, привычки этих мужей, их недостатки и, реже, достоинства. Шмотки, сплетни были тоже предметами большого интереса. Были и громкие песни, в основном лирическая тема, реже патриотическая. Порой, если сильно перебирали, пускались и в пляс.

Все это обязательно продолжалось до утра под активное употребление алкоголя. То, как Фрол Прокофьевич отправлялся спать, обычно оставалось незамеченным.

Само собой, что к утру подгулявшие жены входили в раж и зверски кидались друг на друга где с кулаками, а где и с подручными предметами, чем своего общего мужа и будили.

Он вскакивал и бросался их разнимать.

Дальше шли слезы и упрёки: «Почему ты защищаешь её? Почему не защищаешь меня?»

Вой стоял на всю квартиру. Ревели все, кроме меня и Фрола Прокофьевича. Я не ревела потому, что мне было глубоко плевать, а Фрол Прокофьевич – потому что не имел такой возможности – он был близок к потере чувств и со сна ещё плохо соображал. Думаю, он ревел после нашего ухода, когда начинал мыть ту посуду, которую мы, конечно же, оставляли ему в самом непотребном виде. Но слез его не видел никто.

Естественно, и на этот раз все были уверены, что день рождения пройдёт по привычному сценарию, но все вышло не так.

Как обычно, Фрол Прокофьевич взял слово и… сказал совсем не то, что ожидалось. Речь его, несмотря на непривычную краткость, буквально парализовала окружающих. Даже меня.

– Дорогие мои жены, – торжественно начал он. – Безмерно вам благодарен за ваши ласку, тепло и доброту. Настала очередь вам отдохнуть, потому что теперь я окончательно женюсь вот на этой прекрасной женщине, вашей подруге Соне, – и он показал на меня.

Воцарилось молчание. И в этой кромешной тишине раздалось глупое хихиканье Зинки-пензючки.

– Он шутит, – сказала она и зашлась смехом.

Следом за ней засмеялись остальные. Больше всех ржала моя Тамарка. Я приготовилась к драке, а потому разозлилась и сказала:

– А что вы ржёте? Что тут смешного, если мы с Фрысиком решили пожениться?

– Да-да, – поддержал меня Фрол Прокофьевич. – На этот раз все получилось особенно удачно. Обычно вы сдруживались после нашего развода или перед ним, а Соню вы знаете уже до того, как мы поженились. Большой прогресс.

Его оптимизм не передался никому.

– Они шутят! – истерично закричала Полина.

– Конечно шутят! – вторила ей Изабелла. – Шутят! Шутят!

– Нет, не шутят, – вынесла приговор Тамарка. – Он подарил ей эту шляпу.

Все с ненавистью уставились на мою шляпу.

– Да, – храбро признался Фрол Прокофьевич.

– Сволочь! Сволочь! – вскрикнула Полина и выскочила из комнаты.

– Вот же урод! – прошипела Татьяна и вышла следом.

– Зря радуешься! – зло пропела Изабелла и выплыла за подругами.

– Это! Это! – зеленея от гнева, взвизгнула Зинка-пензючка и побежала за Изабеллой.

У двери она нашла нужное слово и, надернув на лоб сползающий с неё парик, выкрикнула:

– Безобразие!

Тамарка с минуту посидела в задумчивости, потом тоже поднялась из-за стола, с негодованием посмотрела на меня, на Фрола Прокофьевича и рявкнула:

– Старый тупой козёл и ободранная вонючая ехидна!

Никогда она меня так не обижала.

– Только что ты утверждала, что нет его умней и красивей, – крикнула ей вслед я.

Тамарка вышла из комнаты как сомнамбула, даже не вступив со мной в диалог.

Я и Фрол Прокофьевич остались за столом одни.