Вектор атаки Филенко Евгений

Ледяная Дези

– А я все же уверена, что вам нужна моя помощь, – сказала Ледяная Дези и тонкой ладонью всколыхнула воздух в сантиметре от его лица.

«Словно птица крылом», – подумал Кратов. Ему неодолимо захотелось поддаться ее чарам, откинуться на спинку кресла и ни о чем не думать столько времени, сколько позволит эта колдунья.

– В другой раз, хорошо? – промолвил он, громадным усилием преодолев сладостный соблазн.

На тонком, казалось, – вырезанном из чистого льда лице мелькнула едва заметная гримаска неудовольствия. И сгинула. Доктор Дезидерия Вифстранд вновь обратилась в холодную статую, символ неприступности и отчуждения. За что, между прочим, и получила от коллег свое прозвище.

– Ваше право, сударь, – проговорила она. – Хотя на вашем месте я не сопротивлялась бы столь истово.

Кратов разглядывал ее, стараясь обнаружить и вычленить следы инаковости в ее безукоризненном облике. В конце концов, в кресле напротив него сидела сестра Харона. Какие-то трудноуловимые черты… немного птичий разрез широко расставленных глаз ведьмовского зеленого цвета… волосы слишком светлые и на его вкус слишком короткие, хотя сейчас этот стиль, «фар-винтаж», вошел в моду… чуть более обычного высокая переносица… странноватый рисунок губ… ничего существенного, чтобы заподозрить присутствие чужеродных генов в этом живом совершенстве. Если только означенное совершенство само не было результатом такого присутствия. «Удивительно, – подумал он. – А где же «волна страха», если в этой чаровнице таится тот же генетический коктейль, что и в Хароне?»

– Вы знаете, зачем я здесь, фрекен Дези? – спросил он.

– Нет. – Голос был негромкий, низкий, как показалось Кратову – избыточно вкрадчивый. Но при этом легко и сразу проникающий сквозь защитные барьеры, которые он мысленно вздымал на его пути. – Мой друг, доктор Стеллан… я привыкла называть его по имени с детства… просил меня сделать для вас все исключения из правил, какие я только в состоянии себе позволить. Он был чрезвычайно убедителен.

– Да уж, он умеет быть убедительным, когда захочет.

Дези закинула ногу на ногу, переплела пальцы на остром колене и обратила к нему взгляд ярко-зеленых глаз.

– Вот уж не ожидала, что однажды ко мне придет человек, который мне будет задавать вопросы, а не я ему, – произнесла она насмешливо. – Впрочем, я в вашем распоряжении, сударь.

…Досье доктора Дезидерии Вифстранд – по крайней мере, та его часть, что не составляла тайну личности, – являло собой занимательное чтиво, но лишь для компетентного читателя, для остальных же не более любопытное, чем мог бы составить о самом себе всякий человек, живущий активной жизнью и увлеченный работой. Любящие родители из технарей, люди вполне зрелые, с изрядной репутацией. Отец, инженер Отто Андерссон, конструировал сверхтяжелые энергонасыщенные сервомеханизмы, а мать, доктор Карин Вифстранд, исследовала свойства органических композиций. Спокойная, благополучная семья, образцовое родовое гнездышко, кстати – довольно большое. Все доселе известные ангелиды были единственными детьми у своих родителей, но здесь дело обстояло иначе. Дези была пятым ребенком, и довольно поздним. Вероятно, перспектива ее появления оказалась для немолодых уже супругов приятным сюрпризом. Но развитие плода протекало не слишком хорошо, и будущая мать принуждена была провести почти месяц в отделении женщины и ребенка Каролинской больницы в Стокгольме. Режим был щадящим, процедуры по приведению плода в благоприятное состояние – вполне комфортными. Хотя поначалу госпожа Вифстранд испытывала необъяснимые ночные кошмары, о чем поведала супругу и лечащему доктору… (Кратов – Носову: «Не слишком ли много неучтенных ангелидов с парадоксальным психоэмом для такого маленького региона? Что им в этой Швеции, медом намазано?! Локкен, Харон, Ледяная Дези… а о скольких мы не знаем?» Носов – Кратову: «Да-да, мы уже занялись этой больницей. Там вообще обнаружилось много любопытного… и не только в ней…») Впрочем, кошмары прекратились так же внезапно, как и начались, динамика же развития плода сделалась стабильно положительной, и все неудобства были объяснены эффектом лечебных мероприятий. Появление Дезидерии на свет было встречено остальными членами семейства с полагающейся радостью. В особенности был рад доктор Стеллан Р. Спренгпортен, как раз незадолго до счастливого события предложивший свои услуги в качестве семейного врача. Слегка хватив лишку по этому случаю в обществе господина Андерссона, он произнес странную фразу: «Человечек, хвала всевышнему – настоящий человечек!» На высказанное господином Андерссоном недоумение последовал уклончивый ответ: «Уж теперь-то все будет прекрасно! И я никому не позволю… ни-ко-му!..» Что именно и кому Стеллан не позволит, уточнить не удалось, поскольку ему вдруг на ум взбрела фантазия спеть «Три маленьких селедки», на каковой порыв господин Андерссон не откликнуться никак не мог, и о странных репликах было позабыто. Впрочем, прибавлению в семействе оказались рады не все, а именно – восьмилетняя Агнес, утратившая статус младшего и самого любимого ребенка. Да что там говорить: Агнес невзлюбила сестренку и с трудом справлялась с приступами жестокой детской ревности. Дошло до того, что взрослые опасались оставлять Дези без присмотра, если в доме находилась Агнес. «Что с тобой, дитя мое? – допытывался Стеллан. – Взгляни же на нее! Дези – сущий ангел, как ее можно не любить?!» – «Никакой она не ангел, вот, – сердито отвечала Агнес. – Она притворяется ангелом, а на самом деле…» И уходила, не докончив фразы, оставляя доктора в тревожном недоумении и ощущении педагогического бессилия. Все разрешилось само собой, когда Дези заговорила – а произошло это удивительным образом прежде, чем она толком научилась ходить. Получилось так, что малышку, занятую игрой, оставили без присмотра, и в детскую с недобрыми, как представляется, намерениями вошла Агнес… Спустя несколько минут родители вернулись, но обнаружили двери детской запертыми изнутри. Пока они спрашивали друг дружку, кто мог это сделать и зачем, Стеллан со словами: «Это Агнес, кто же еще…» – растолкал их и вынес дверь могучим плечом. Агнес стояла на коленях перед сидящей на полу Дези, закрыв глаза, а та с обычной своей улыбкой, которую трудно было назвать иначе нежели «неземная», гладила ее по щеке ладошкой. «Что здесь произошло?» – попытался было спросить строгим отцовским голосом господин Андерсон, но получился задушенный жалкий шепот. «Мы зайки», – ответила Дези радостно и непонятно. «Зайка Агнес, – эхом отозвалась сестра и шмыгнула носом. – Зайка Дези. Мы зайки…» – «Зайки хорошие», – резюмировала Дези и вернулась к игре как ни в чем не бывало, в то время как Агнес, обливаясь слезами, бросилась прочь. «Ступайте за ней», – велел Стеллан родителям. И, когда за теми закрылась дверь, убрал ногу в громадной тапочке с помпоном с валявшихся на полу ножниц… Добиться от Агнес удалось немногого: «Я все поняла, вот… Дези хорошая… она просто другая, вот… она мне объяснила… и я все поняла…» – «Ну, разумеется, дитя мое, – говорила госпожа Вифстранд, поражаясь и одновременно не слишком доверяя вдруг случившимся в Агнес переменам. – Вы все разные, но мы всех вас любим». – «Мама, – возражала Агнес, виновато глядя на нее снизу вверх. – Я знаю, ты любишь Дези сильнее меня. Она маленькая и беспомощная. А я уже взрослая, вот. Зато Дези любит всех одинаково, она мне объяснила. Она маленькая, но в ней океан любви, вот. Хватит всем поровну. Я едва не утонула в этом океане, мне столько не нужно…» Стеллан, присутствовавший при этом разговоре, был единственным, кто понял больше, чем было сказано. Что, впрочем, не мешало ему вскорости обнаружить себя полным идиотом. «Агнес, – молвил он, оставшись с девочкой наедине. – Ножницы». – «Да, я гадкая, – легко согласилась та. – Хотела отрезать у Дези прядку, чтобы сделать куклу вуду. Я знаю, что это чушь, но мне хотелось попробовать, вот. Не у себя же я стану отрезать! А вы что подумали, Стеллан?» В этой семье, как и во всех прочих, было принято обращаться к доктору по имени. Он запоздал с ответом, и несносная пигалица заметила, иронически качая головой: «Стеллан, вы насмотрелись ужастиков, вот». Он не спорил. Уж он-то предостаточно знал о девиантном поведении… Проверить свои выводы относительно «океана любви» Стеллан смог много позже, когда Дези подросла достаточно, чтобы вступить с ним в отношения сознательного сотрудничества. Как изысканный плод, она вызревала в атмосфере любви, которая возникала сама по себе, вне зависимости от того, что происходило в этом обществе, в этом помещении за мгновение до того, как она переступала порог. Люди могли ссориться, могли враждебно молчать, могли не замечать происходящего вокруг себя. Все менялось с появлением Дези… С годами она исполнялась странной, необъяснимой красоты, такой же отчужденной, как и ее улыбка, и самым простым, с ходу просящимся на язык определением этой красоты было «холодная». Так могла бы выглядеть Снежная Королева из сказки. Очевидно, поэтому Дезидерию Вифстранд продолжали обожать сверстники, но уже на расстоянии, как нечто слишком совершенное, чтобы дотрагиваться до него руками и уж наипаче приглашать на вечеринки или в походы. Дези не возражала. Семейный круг и одиночество за его пределами – этого достаточно. Доктор Стеллан уже сталкивался с чем-то похожим, и это сходство его пугало… но сейчас все было иначе, не столь безысходно, без печати злого рока, словно бы по взаимному согласию сторон. Не то океан любви сильно обмелел, не то Дези научилась управлять его стихией… не то его и не было никогда, а была лишь иллюзия, защитная реакция, сообщаемое вовне желание всегда получать то, в чем нуждаешься больше всего: ответную любовь. А в том, что сестра Харона от рождения наделена некими труднообъяснимыми способностями, доктор Стеллан Р. Спренгпортен сомневался менее всего. Равно как и обоснованно предполагал, чем именно займется Дези по вступлении во взрослую жизнь…

– У вас необычные глаза, – сказал Кратов, просто чтобы хоть что-то сказать.

– Да, мне говорили об этом.

– Это фантоматика или…

– Или, – серьезно ответила Дези. Она вообще выглядела чересчур серьезной и до такой степени глубокомысленно отвечала на самые идиотские вопросы, что возникало подозрение, уж не издевается ли она над собеседником. – Таков естественный цвет радужки. Это имеет какое-то отношение к теме нашей беседы?

– Пожалуй, да… У эхайнов не бывает зеленых глаз.

– Вот как?

– Я думал, вы спросите: кто такие эхайны?

– Вы говорите о цвете глаз. Но, похоже, это цвет моих волос вводит вас в заблуждение. Я знаю, кто такие эхайны.

– Да, обычно у них глаза с рыжинкой, почти желтые, как у тигра.

– Такие? – спросила Ледяная Дези, изучая его тигрино-желтымиглазами.

Кратов зажмурился и против воли встряхнул головой. Наваждение никуда не исчезло.

– Как вам это удалось? – пробормотал он. – Если это гипноз… но я практически не поддаюсь внушению.

– Это не гипноз, – безмятежно произнесла Дези, плеснула ресницами… глаза снова были чистого изумрудного цвета. – Я даже не совсем уверена… Вы хотели увидеть тигриные глаза, и вы их увидели.

– А если я захочу увидеть рога?

– Вы уверены, что мне пойдут рога?!

– Не слишком.

– Значит, вы их не увидите.

– Вы меня совсем запутали.

– Не обращайте внимания. Во-первых, я люблю путаницу. Дезориентированный пациент не столь ригиден и легче поддается излечению. Confusio – моя традиционная и, собственно говоря, излюбленная среда обитания. А во-вторых, мне кажется, мы теряем время, которое могли бы употребить с большей пользой. Вот к примеру… – и она снова потянулась ладонью к его лицу.

Кратов неторопливо отстранился.

– Кто же вы, фрекен Дези? – спросил он.

– Я – то, что вы хотите во мне найти, сударь.

– Найти – или увидеть?

– Сформулируем иначе: найти – значит увидеть.

– Готовясь к встрече, я навел о вас некоторые справки. И был готов встретить невероятно красивую женщину… спокойную, как сфинкс.

– Благодарю, мне приятны ваши комплименты, – кивнула она. – Надеюсь, я не обманула ваших ожиданий?

Он уже позабыл, каково это – разговаривать с человеком и не ощущать его эмоций. Эмоциональный фон Ледяной Дези ни на секунду не переставал быть нейтральным, как туго натянутое серое полотно. Однажды он видел нечто подобное… когда давным-давно, ненормально храбрым юнцом, облаченный в скафандр высшей защиты модели «Сэр Галахад», заглянул в экзометрию.

– Не только не обманули, а и превзошли, – сказал Кратов. Ему вдруг нестерпимо захотелось вывести ее из себя. – Не просто сфинкс, а высеченный из самого холодного льда, какой только отыскался в Антарктиде.

– И, заметьте, – Дези воздела указательный пальчик, – из безупречно чистого!

Все то же серое полотно.

– Какая же вы на самом деле, милая фрекен?

– Этого не знает никто. Пожалуй, даже я сама. Вы же не станете спорить, что восприятие субъективно. У любого живого существа свои особенности взаимоотношений с реальным миром. Каждый по-своему воспринимает цвет, звук, запах… и лишь система коммуникативных соглашений заставляет нас считать этот цвет – зеленым, этот звук – громким, этот запах – волнующим… Если вам хочется видеть во мне хладнодушную красавицу, вы ее и увидите. Кто я такая, чтобы противиться вашему восприятию меня? – Она улыбнулась. Улыбка и вправду была неземная. – Некоторые коллеги рассматривают это мое качество как феномен и упражняются в изобретении для него различных наукообразных обозначений: эморегрессия… психотрансляция…

– Дезидерия – странное имя для этих краев.

– Так меня назвали родители. «Дезидерия» – многозначное имя: «дорогая», «печальная»… «аппетитная», кстати… в том числе и «желанная». Меня не ждали, но я стала желанным ребенком. И не придавала имени особого значения, пока не стала задумываться о своем месте в этом мире.

– И тогда?..

– И тогда поняла, что другого имени у меня просто быть не могло. Я – та, которую ждут.

– Это помогает вам в работе?

– О, еще и как! Люди приходят поговорить со мной о своих бедах и уже с порога видят во мне того, кто выслушает их с полным вниманием и отнесется к их невзгодам как к своим собственным.

– И вы действительно?..

– Вы шутите! Если я стану перекладывать на свои хрупкие плечи всю психологическую ношу, которую приносят ко мне, я попросту сломаюсь, как лучинка. Я сойду с ума и окажусь бесполезна как специалист. Кому от этого лучше?! Я психомедик, моя работа – врачевать больных, а не становиться больной вместо них. Но навевать исцеляющие иллюзии… почему бы нет?

– Марсианин, который сознает правила игры, – пробормотал Кратов себе под нос.

– С вашего позволения, марсианка, – деликатно поправила его Ледяная Дези. – Впрочем, я читала мистера Рея Брэдбери. Итак, сударь, какую иллюзию мне предстоит навеять на сей раз и кому? Где тот пациент, которому понадобилась помощь психотерапевта с не самыми стандартными методами?

– Он довольно далеко, – сказал Кратов. – И даже не человек. Кроме того, он весьма опасен. Вы уверены, что хотите услышать финальную часть моего делового предложения?

– Горю от нетерепения, – сказала Дези самым ровным голосом, какой только можно было себе вообразить.

Кратов невольно усмехнулся.

– Понимаю вашу иронию, – кивнула она аккуратной головкой (из прически в стиле «фар-винтаж» не выбивалось ни единого платинового локона). – Меня называют Ледяная Дези, но поверьте, этот лед способен гореть. Я невероятно любопытна. Просто ужасно! – Теперь в ее голосе отчетливо звучали почти детские эмоции… хотя и это могло быть искусно разыгранной партией. – Не лучшее качество для психомедика, но ничего не могу поделать со своим кошачьим пороком. – Дези вдруг состроила умильную гримаску, сделала просительные глаза и протянула: – Ну пожа-а-алуйста!..

«Мы зайки», – вдруг вспомнил Кратов.

– Неужели я хочу сейчас видеть ребенка, который клянчит игрушку? – улыбнулся он. – Или это ваша игра?

– Игра, – с готовностью подтвердила Дези. – Но ведь жизнь и есть игра, разве нет? Именно так говорят и даже поют прекрасными русскими голосами.

Мичман Нунгатау в своем мире

Кабинет капитан-командора отдельного тридцать восьмого полка сарконтиров был прежним, и мебель в нем была прежняя, и картины на мифологические сюжеты все так же развешаны по глухим стенам, стращая посетителей безобразным качеством исполнения, и даже уродливое растение в углу никуда не делось. Прежний хозяин, помнится, питал к этому скрюченному шипастому монстру мерзкого болотно-бурого цвета необъяснимо нежные чувства, поливал, подкармливал питательными солями и чистил специальной щеточкой. Уж что их там связывало, какие общие воспоминания, о том простому мичману знать было не дано… Иными словами, все было на своих местах.

Кроме собственно капитан-командора Хэйхилгенташорха.

На его месте по-хозяйски расположился незнакомый тип, худой, белобрысый, с хищным заостренным лицом. По-походному короткая стрижка резко контрастировала с густым медным загаром. Форменная куртка с теми же нашивками капитан-командора была небрежно расстегнута до середины, а поверх синего поношенного тельника болтался тартег.

«Вот, значит, как», – подумал мичман Нунгатау в некотором замешательстве.

Хотя нельзя было сказать, что он вовсе не ожидал чего-то подобного.

– Осмелюсь доложить о прибытии в расположение гарнизона… – начал он.

– Я предупрежден, – лязгнул белобрысый.

– Имею особое поручение от гранд-адмирала Вьюргахихха, – предпринял новую попытку мичман и продемонстрировал личный знак.

– Имеете? – равнодушно переспросил тот. – Адресовано мне?

– М-мм… Никак нет… вообще поручение.

– Вот и выполняйте.

– Вынужден буду просить о временном откреплении от Первого батальона отдельного тридцать восьмого полка…

– Считайте, что откреплены.

«Так просто? – мысленно поразился мичман. – Старый капком всю душу бы вынул из меня, прежде чем принять решение, да еще с главным командованием несколько дней переписывался бы… Но, кажется, наш белобрысый не в том положении, чтобы прекословить Лысому Вьюргу».

– Разрешите обратиться с вопросом, – сказал Нунгатау, холодея от собственной наглости.

Все указывало на то, что новому начальнику гарнизона всякие условности были до лампочки.

– Обращайтесь, – процедил он сквозь зубы.

– Перед кем имею исключительную честь находиться?

Белобрысый изобразил на лице что-то наподобие улыбки.

– Капитан-командор т’гард Магхатайн, к вашим услугам. Если уж любопытно… так или иначе узнаете… в недавнем прошлом капитан-торпедир, эршогоннар. Или, что звучит не в пример убедительнее, Истребитель Миров.

Нунгатау обнаружил себя стоящим по самой что ни на есть натянутой струнке, с выпученными в пароксизме подобострастия гляделками.

– Расслабьтесь, мичман, – сказал Магхатайн. – Все это действительно в прошлом. Наверняка этот ваш мирок… Анаптинувика… – он выговорил это имя по слогам, словно боясь споткнуться, – ничем не хуже других.

«Да чего уж тут хорошего-то», – подумал мичман.

– Хотел бы рассчитывать на ваше содействие в ознакомлении с местными достопримечательностями, – продолжал Магхатайн. – Театры… музеи… бордели…

– Могу гарантировать, – сглотнув, отрапортовал Нунгатау. – Все из перечисленного… кроме театров и музеев.

Магхатайн снова скорчил улыбку.

– Примерно на такой ответ я и рассчитывал, – сказал он. – Впрочем, вы ведь, кажется, ангажированы нашим любезнейшим гранд-адмиралом. Позвольте-ка…

Он протянул длинную жилистую руку – на запястье виднелся, исчезая под рукавом, хвостик какой-то сложной татуировки. Почтительно склонившись, мичман шагнул вперед и вложил в его ладонь церрег.

– Знакомая вещица, – промурлыкал Магхатайн. – Я как-то в молодости простебал одну такую цацку. Думал, разжалуют бесславно, сошлют, казнят, а обошлось… тогда. Заберите и не теряйте.

– Позвольте еще вопрос, янрирр капком, – сказал Нунгатау.

– Дайте угадать, – сказал тот. – Мой предшественник, капитан-командор Хэйхилгенташорх, жив и благоденствует – до известной степени. Однако же обстоятельства сложились так, что ему пришлось принять в свое ведение намного более ответственный участок Эхайнора, нежели сей блаженный уголок мироздания. Впрочем, вряд ли это можно расценить как повышение по службе. Не ошибусь также, предположив, что имеется в виду не Деамлухс и даже не Мефисс, а нечто более удаленное от очагов цивилизации и культуры… возможно, Троктарк.

«Ни хрена себе выпала фишка нашему старику!» – подумал Нунгатау.

– Осмелюсь уточнить, – промолвил он. – Ведь янрирр Хэйхилгенташорх, полагаю, сообщил вам, с каким поручением экспедировал меня в метрополию?

– Мы даже не виделись, – пожал плечами Магхатайн. – А я не настолько любопытен, чтобы идти на риск усугубить свое и без того незавидное положение.

– Что бы вы сказали, – осторожно, как по минному полю, начал формулировать мичман, – если бы вам донесли, что в расположении вверенного вам гарнизона самолично объявился демон-антином Юагрморн? Или двуглавый змей Оркуриргус? Или живой келументари? Или…

Капком протестующе выставил перед собой ладонь.

– Можете не оглашать весь список. Разве я похож на человека, который верит в сказки и мифы? Не трудитесь отвечать, читаю по вашему лицу подспудные колебания. И тем не менее… коль скоро ваше особое поручение от гранд-адмирала Вьюргахихха заключается в поисках и депортации перечисленных субъектов… или объектов… или инкарнаций… то могу с прискорбием сделать вывод, что кое-кому в верхах окончательно изменил здравый смысл. Еще вопросы, мичман?

– Не имею, янрирр капком.

Вопросов, разумеется, было море. И мичман весьма рассчитывал в самом обозримом будущем узнать ответы.

– Тогда спрошу я, – промолвил т’гард Магхатайн. – Что это за неведомая жежувыклая херюзгаторчит в углу? У меня стойкое ощущение, что она примеряется, как бы половчее меня сожрать.

– Э-э… позволю себе дать совет, янрирр капком, – отважился пошутить Нунгатау. – Не давайте ей шанса. Избавьтесь от нее, и поскорее.

– Совет принимается, – сказал Магхатайн.

С неожиданным проворством он выдернул из-под куртки большой черный с блестящими вставками скерн («Именной», – подумал Нунгатау завистливо), в движении понизил большим пальцем мощность импульса до минимального и не глядя выпалил в сторону бурого монстра.

И промазал.

«Психопат, – подумал мичман, невольно присев. – Наверняка сидит на гнячке или на чем похуже. Мои поздравления личному составу гарнизона. Сменили пофигиста на психопата».

А вслух сказал:

– Поправка на три градуса по ходу светила, янрирр капком. Если на те же три градуса, но против хода светила, то прихлопнете меня.

– Такая задача пока не ставится, – сообщил тот, нимало не конфузясь. – Увы, я привычен стрелять из орудий намного большего калибра и по мишеням не в пример более внушительным.

С этими словами Магхатайн тщательно прицелился и в три залпа напрочь искоренил наследие предшественника.

– Разрешите удалиться? – осведомился мичман и, получив таковое разрешение, обуреваемый смешанными чувствами, покинул кабинет.

Быстрым шагом он пересек плац, отсалютовал равнодушному дежурному на посту и вышел за ограждение.

Анаптинувика. Свой мир. Низко натянутое грубое полотнище небес в белесых прорехах облаков. Под ногами – словно бы рассевшаяся от времени бурая корка, слегка припорошенная пылью. Хаотически разбросанные по всему обозримому пространству каменные клыки, где-то у горизонта сливавшиеся в сплошной горный массив, отороченный дикими зарослями непроходимого безымянного кустарника. Никому и в голову не приходило туда наведываться даже из любопытства: во-первых, ничего любопытного в переплетении колючих плетей не усматривалось; во-вторых же, один демон-антином Юагрморн знал, кого там можно было повстречать на свою задницу.

Команда «болтунов» дожидалась его вместе с камуфляжной раскраски урштером на обочине автострады. Ефрейтор Бангатахх развалился на месте водителя и пытался поймать по бортовому коммуникатору хоть какую-то развлекаловку, а рядовой Юлфедкерк дремал в кресле у него за спиной. Сержант Аунгу, сидя на корточках, на самом солнцепеке, что особенно отвратительно – без единой капли пота на низком загорелом лбу, хотя даже просто смотреть на него было и то жарко, гонял между зубов тлеющую штакетину.

– Как все прошло, янрирр мичман? – спросил он с фальшивым участием в голосе.

– У нас новый капком, – сказал Нунгатау мрачно.

– И он вам отчего-то не нравится, – констатировал сержант.

Мичман не удостоил его ответом.

– Хорошо, наверное, вернуться домой, – ухмыльнулся Аунгу. – А еще лучше сбрызнуть отсюда при удачном раскладе… Возьмем, к примеру, меня. Я в этом змеюшнике, изволите видеть, родился, как и вы, но только мои родители, в отличие от ваших, сумели удрать с милой родины подальше. Прихватив и меня, несмышленыша, за что я им буду благодарен до последней горсти праха на мою могилу…

– Заткнитесь, сержант, – сказал Нунгатау. – Это поможет вам воздавать благодарности своим родителям несколько дольше, чем вы того заслуживаете.

– Витиевато, но доступно, – промолвил Аунгу, старательно растирая штакетину в придорожном сухостое. – Но этот ренегат огорчил вас не на шутку.

– Какой еще ренегат? – насторожился мичман.

– Ваш новый капком, – пояснил Аунгу. – Я тут перемолвился словечком со штабными псекацагами… иногда они бывают полезны своей неумеренной болтливостью, хотя в военное время за такое можно и реальное бесчестное разжалование схлопотать, а то и похуже обхождение…

Нунгатау ждал, стиснув зубы от ненависти.

– Короче, разжалован ваш новый капком, – продолжал сержант, – изгнан из эршогоннаров с ущербом для репутации.

– Тоже мне новость, – фыркнул Нунгатау. – По доброй воле сюда ни один начальник не согласится… Трава и прочее дерьмо никого до добра не доведут!

– Трава тут ни при чем, – возразил Аунгу. – Тут похуже травы. Сдался на милость противника ваш капком вместе со всем экипажем, боевой техникой и штурм-крейсером.

– Как это?

– Очень просто. При выполнении боевой задачи по нанесению непоправимого ущерба планетарного масштаба штурмовой крейсер Истребителей Миров был перехвачен и лишен способности к самостоятельному маневрированию, – с видимым удовольствием декламировал сержант, – а личный состав деморализован и обездвижен. То есть никакого реального сопротивления этелекхам оказано не было: те просто пришли и взяли все, что хотели.

– И в чем же тут вина? – нахмурился Нунгатау.

– Не столько вина, сколько бесчестье. Собственно говоря, только то, что весь личный состав, включая доблестного капитан-командора, валялся в глубокой отключке, пока этелекхи хозяйничали на корабле, и спасло его от полного и позорного разжалования. Хотя, если поглядеть на этот мирок, еще неизвестно, что предпочтительнее – позорное безделье в родовом замке или служебная опала в гарнизоне у черта на рогах…

– Как такое вообще возможно, – подал голос из кабины ефрейтор Бангатахх. – Обездвижить, прийти и взять!

– Видать, как-то возможно, – сказал сержант глубокомысленно.

– Да вы и сам, янрирр сержант, этого не знаете, – хмыкнул ефрейтор.

– Много ты понимаешь, – сказал тот.

– И как же тогда с ними воевать? – задумчиво спросил рядовой Юлфедкерк.

– Как-нибудь сообразят, наверное, – сказал Аунгу. – Только тем, небось, и занимаются денно и нощно лучшие умы Эхайнора…

– Абсолютно неясно, – вдруг объявил Юлфедкерк.

– Что тебе неясно, солдат? – спросил Нунгатау со вздохом.

– Неясно, янрирр мичман, если эти самые… этелекхи… такие хитрые и могучие, что им ничего не стоит тормознуть на ходу снаряженный для боевого задания штурм-крейсер Истребителей и ободрать его, как тушку… отчего они нас до сей поры не поработили, не извели под корень?

– Однажды им это почти удалось, – сказал сержант Аунгу вполголоса.

– А вот почему, солдат, – произнес Нунгатау ядовито. – К примеру, явятся к нам этелекхи в рассуждении поработить. И начнут, разумеется, с периферии, с Анаптинувики. И кого они встретят в первую голову? Тебя, рядовой, да вот сержанта Бангатахха… а от сержанта Аунгу они попросту охренеют! Переглянутся этелекхи меж собою: нет уж, скажут, ну их к ляду, этих эхайнов, толку от них с комариный нос, а хлопот выше самой высокой крыши…

Сержант и ефрейтор загоготали, а рядовой Юлфедкерк с пониманием кивнул:

– Я сразу подумал, что, наверное, мы им даром не нужны. – Он возвел очи горе и, пожав плечами, сказал: – Это мы к ним вяжемся не пойми зачем…

– Отставить пораженческий базар! – гаркнул мичман Нунгатау, опешив от подобных речей.

– Есть отставить, – ответил за всех сержант Аунгу и, все еще посмеиваясь, полез в кабину урштера.

– Куда теперь? – спросил сержант.

– В космопорт, – буркнул мичман. – Есть намерение допросить тамошний персонал.

– Верное решение, – согласился Аунгу.

– А вот в вашем одобрении, сержант, я нуждаюсь менее всего, – прошипел Нунгатау.

– Да без проблем, янрирр мичман, – ответил тот беззлобно.

Капком Магхатайн не верит в случай

Оставшись один в кабинете, капитан-командор Магхатайн извлек из нагрудного кармана тяжелый военный коммуникатор в керамическом защитном корпусе и без экрана. По памяти ввел пятнадцатизначный код.

– А помнишь анекдотец, что поведал тебе Кадет? – спросил он без предисловий, словно продолжая недавно прерванную беседу.

– Какой именно? – осведомился незримый собеседник.

– Про его удивительную встречу в обители Синих Плюшевых Зверушек.

Наступила долгая пауза.

– Ты спятил, Виртуоз, – прозвучало наконец. – Обсуждать такую тему открытым текстом…

– А ты, Скромник, запамятовал, что, несмотря на перемены в моем положении, это все еще закрытый канал Истребителей Миров, – небрежно возразил капитан-командор. – Он не сканируется.

– А само помещение?! Ты где находишься? Посреди Ктетхонской тундры?

– В своем кабинете. Ты можешь не верить, но даже на Анаптинувике командиру отдельного полка сарконтиров полагается отдельный кабинет. Первое, что я сделал, так это разбросал по углам «шумелки». Детская хитрость, не спорю. Но если кому-то и взбредет на ум прослушивать мои разговоры, то ему гарантирована акустическая травма.

– Допустим… И что же по поводу той встречи?

– Только что мне нанес визит порученец одной любезнейшей столичной персоны. Той самой, что от бесконечного радения о благе Эхайнора лишилась всякой растительности на черепе. Кстати, мой подчиненный. Сарконтир в звании мичмана, не слишком далекий, но весьма наглый кхэри. С неким особым поручением от вышеупомянутой персоны – оно действительно особое и подкреплено церрегом… Из его нескладных речей я понял, что Кадет не солгал. Шебуркузы…

– Кто, кто?!

– Шебуркузы– так на здешнем жаргоне называют всякого, кто принадлежит к разведывательному сообществу… по-моему, очень выразительно… действительно ищут того, с кем наш Кадет встретился в зверинце.

– Кадет и не мог солгать. Это человек слова и чести. Но он мог искренне заблуждаться.

– Во всяком случае, кое-кто решил проверить глубину его заблуждений… и, вполне вероятно, на основании параллельных источников информации.

– С помощью мичмана-кхэри? – В голосе Скромника прозвучало громадное сомнение.

– Подозреваю, мичман – лишь один из многих, кто пущен по следу. Наверняка есть ищейки и покрупнее. В такой игре сгодится любой охотник, лишь бы имел чутье. Наш мичман, чтоб ты знал, был проводником у Злого Дракона. Это сильная аттестация. А теперь самое интересное: если он здесь, то выходит, что след, по какому его пустили, начинается тоже здесь, на Анаптинувике.

– Ничего удивительного. Сюда регулярно прибывают транспорты с плюшевыми экипажами.

– Я все больше склоняюсь к мысли, что все в этой жизни не случайно. Кто-то управляет нашими поступками, ведет свою игру, а мы лишь фигуры на игровой доске. И этот игрок очень рачительно заправляет своими фигурами. Прямо скажем: не разбрасывается. Тут поневоле станешь религиозным – религия помогает смириться с несвободой воли.

– Что ты нынче курил, Виртуозушка?

– То же, что и всегда. Здесь это называется «гнячка».

– Тебя послушать, так потеря корабля – это всего лишь маловажное звено в цепочке значимых событий.