Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера Кард Орсон Скотт
– Прости, мама, я был так расстроен…
– За все годы нашего брака с отцом я никогда не позволяла ему поднять руку на детей. Но если бы он был жив, я попросила бы задать тебе хорошую трепку.
– Ты могла попросить, – с вызовом ответил Квим, – но я убил бы его раньше, чем он ко мне прикоснулся. Оглянись вокруг, никто еще не позволил себе ударить меня!
Она не хотела делать этого. Рука сама поднялась и ударила его, прежде чем она поняла, что произошло.
Удар не был слишком сильным. Но он сразу заплакал, согнулся и сел на пол, спиной к Новинхе.
– Прости, прости, – бормотал он сквозь слезы.
Она встала на колени сзади него, обняла за плечи и сильно прижалась к нему. Она вдруг вспомнила, что не обнимала его с возраста Грего. Когда я стала такой черствой? Почему, когда я вновь прикоснулась к нему, это была пощечина, а не поцелуй?
– Я тоже очень переживаю, – сказала Новинха.
– Он разрушил все. Он пришел, и все переменилось.
– В данном случае, Естевайо, изменения можно приветствовать, происходящее не столь уж ужасно.
– Но не таким способом. Исповедь, наказание и прощение – нам нужны такие перемены.
Уже не в первый раз Новинха поражалась вере Квима в святое учение о наказании грехов. Это потому, что ты никогда не грешил, сын мой, потому что еще не знаешь, что исповедь не всегда возможна.
– Я думаю, я должна поговорить с Говорящим, – сказала Новинха.
– И забрать домой Квору?
– Не знаю. Я ничем не могу помочь, но он заставил ее снова говорить.
И это не значит, что она любит его. Она не сказала о нем ни одного хорошего слова.
– Тогда зачем же она пошла к нему домой?
– Я думаю, сказать какую-нибудь гадость. Лучше согласиться с грубостью, чем выносить ее молчание.
– Дьявол тоже умеет маскироваться и совершает якобы хорошие поступки, но потом…
– Квим, пожалуйста, не рассказывай мне сказок. Проводи меня к дому Говорящего, я хочу поговорить с ним.
Они шли по берегу вдоль реки. Водяные змеи линяли, поэтому частички сброшенной кожи вместе с сучками превратили землю в липкую грязь. Это моя следующая тема, думала Новинха. Я должна выяснить, что заставляет этих мерзких маленьких тварей сбрасывать кожу. Тогда может быть удастся добиться чего-нибудь полезного от них. Или, по крайней мере, удержать их от засорения берега зловонными отбросами в течение шести недель в году.
Утешало лишь одно, что сброшенная кожа, кажется, удобряет почву; мягкая ранняя трава была гуще в местах линьки змей. Это была единственная приятная, нежная форма естественной природы Луситании; все лето люди приходили на берег реки полежать на узкой полоске естественного газона, извивающегося между зарослями тростника и жестокой степной травы. Липкая грязь из змеиных шкур, такая неприятная на первый взгляд, обещала много хорошего в будущем.
Квим, по-видимому, думал о том же.
– Мама, сможем ли мы когда-нибудь посадить около дома участочек речной травы?
– Это первое, что пытались сделать твои бабушка с дедушкой. Но они не представляли, как это сделать. Речная трава опылялась, но не давала семян.
А когда они пытались пересаживать ее, она росла какое-то время и умирала, она никогда не возрождалась на следующий год. Я думаю, ей необходима близость воды.
Квим сморщился и зашагал быстрее, было заметно, что он немного злится. Новинха заметила это. Квим всегда очень близко принимал и расстраивался, когда природа не вела себя, как хотелось бы ему.
Скоро они подошли к дому Эндера. Дети, как всегда, играли на прассе они громко говорили, стараясь перекричать друг друга.
– Это здесь, – сказал Квим. – Я думаю, тебе следует забрать Олхейдо и Квору.
– Спасибо, что проводил, – произнесла она.
– Я не обманываю, между добром и злом всегда была борьба.
– Все дело в том, – сказала Новинха, – что из них больше делает людям. Нет, нет, Квим, я знаю, ты хочешь мне подробно объяснить, но…
– Не надо снисходительности, мама.
– Но, Квим, это естественно, ты ведь всегда снисходишь до меня.
Его лицо пылало злобой.
Она подошла и робко, нежно дотронулась до его плеча, оно вздрогнуло, как от электрического тока.
– Квим, – сказала она, – прекрати постоянно учить меня о добре и зле.
Я достаточно прожила, а ты еще ничего не видел в жизни.
Он сбросил ее руку и пошел прочь. Она громко хлопнула в ладоши. В тот же момент дверь открылась. На пороге стояла Квора.
– О, мамочка, ты тоже пришла поиграть?
Олхейдо и Эндер играли в космические звездные войны. У Эндера был мощный компьютер с большой разрешающей способностью и многообразными голографическими эффектами. Они оба манипулировали армадами из двадцати кораблей. Игра была сложной и требовала внимания, поэтому никто из них не взглянул на нее и не поздоровался.
– Олхейдо, скажи мне, чтобы я замолчала, а то ты отрежешь мне язык и сделаешь бутерброд на ужин, – сказала Квора. – Нет, лучше ничего не говори, пока не кончится игра.
– Пожалуйста, присядьте, – буркнул Эндер.
– Сейчас ты будешь убит, Говорящий, – с восторгом закричал Олхейдо.
Больше половины флота Эндера исчезло в дыму взрывов. Новинха села на стул.
Квора пристроилась на полу рядом с ней.
– Я слышала, как вы с Квимом разговаривали около дома, – сказала она, – вы так кричали, что все было слышно.
Новинха почувствовала, что краснеет. Ее раздражала мысль, что Говорящий слышал ее препирательства с сыном. Ее семья не связана с его работой. Она не одобряла его игр в звездные войны. Это было таким архаичным и немодным. Вот уже тысячи лет в космосе не было ни одной войны, за исключением борьбы с контрабандистами. Милагр был настолько мирным, что никто не владел оружием страшнее дубинки констебля. Олхейдо никогда не видел войны. А теперь игра захватила его. Возможно, тяга к войне была порождена эволюцией, заложившей в мальчиках желание разорвать противника в клочья и смешать с землей. А может быть, насилие, царившее дома, породило слабость к подобным играм. Моя вина, опять моя вина.
Внезапно лицо Олхейдо скривило разочарование, весь его флот был разгромлен.
– Я не видел! Я не верю, что тебе удалось это! Я не видел, как все произошло!
– Ладно, не хнычь, – сказал Эндер, – проиграй все назад и увидишь, как я все обделал, это будет тебе наука на будущее.
– Я думала, что Говорящие – это нечто вроде священников. Вы хороший стратег, где вы так хорошо научились тактике боя?
Говорящий хитро улыбнулся и ответил:
– Иногда разгораются битвы и похуже, когда нужно заставить людей говорить правду.
Олхейдо прислонился спиной к стене, его глаза были закрыты, он заново проигрывал игру.
– Вы суете нос в чужие дела, – сказала Новинха, – к тому же не очень умно заметаете следы. Это что, тактика Говорящих от имени Мертвых?
– А, это и привело вас сюда? – Эндер рассмеялся.
– Что вы хотели найти в моих файлах?
– Я приехал Говорить от имени Смерти Пайпо.
– Я не убивала его. Мои файлы никак не могут быть связаны с вашей деятельностью.
– Вы вызвали меня сюда.
– Я изменила свое решение. Сожалею, простите меня. Я не давала вам права…
Его голос стал тих и нежен, он встал перед ней на колени так, чтобы она могла слышать его слова.
– Пайпо что-то узнал от вас, или сам что-то открыл, свиноподобные убили его именно поэтому. Вы скрыли эту информацию в своих файлах, чтобы никто не увидел ее. Вы даже отказались стать женой Лайбо, чтобы не дать ему право доступа к вашим файлам. Вы запутали и разрушили свою жизнь и жизни всех, кто любил вас, и только для того, чтобы сохранить секрет от Лайбо, а теперь и от Майро.
Холод внезапно охватил Новинху, ее руки и ноги начали мелко дрожать.
Он пробыл всего три дня и уже знает больше, чем кто бы то ни было, даже Лайбо не догадывался об этом.
– Все ложь, – крикнула она.
– Послушайте, донна Иванова. Это не сработало. Лайбо все равно умер, так ведь? Каковы бы ни были ваши секреты, их сокрытие не спасло ему жизнь.
И также не спасет жизнь Майро. Невежество и обман не могут спасти ничьей жизни. Знание спасет всех.
– Никогда, – прошептала она.
– Я понимаю ваше желание скрыть все от Лайбо и Майро, но что для вас я? Я ничто для вас, поэтому безразлично, если я узнаю тайну и это убьет меня.
– Мне вообще безразлично, живы вы или мертвы, – произнесла Новинха. Но я все равно не дам вам доступа к файлам.
– Как вы не понимаете, что у вас тоже нет права завязывать глаза другим. Каждый день ваш сын и его сестра ходят в лес к свиноподобным и, благодаря вам, не знают, что может быть следующее слово или следующий шаг будет последним, смертельным. Завтра я пойду вместе с ними, потому что не смогу Говорить от имени Пайпо, не поговорив со свиноподобными.
– Я не хочу, чтобы вы Говорили от имени Смерти Пайпо.
– Мне все равно, что вы хотите. Я делаю это не для вас. Но я предлагаю вам рассказать, что знал Пайпо.
– Вам не удастся выяснить, что знал Пайпо, потому что он был добрым и хорошим, любящим человеком, который…
– Который подобрал одинокую, испуганную девочку и залечил раны в ее сердце. – Пока он говорил, его рука лежала на плече Кворы.
Это было слишком, Новинха не могла вынести этого.
– Как вы можете сравнивать себя с ним! Квора не сиротка, вы слышите меня? У нее есть мать, я, она не нуждается в вас, никто из нас не нуждается в вас!
Затем она, неожиданно для себя, расплакалась. Она не хотела плакать на его глазах. Она не хотела больше здесь оставаться. Он спутал все планы.
Квим был прав. Он подобен дьяволу. Он знал слишком много, требовал слишком много, давал слишком много, они слишком нуждаются в нем и зависят от него.
Каким образом он приобрел над ними такую огромную власть в такое короткое время?
Вдруг внезапное воспоминание о его словах высушило слезы. Она застыла от ужаса. Он сказал, что Майро и его сестра каждый день ходят к свиноподобным. Он знает, знает все ее секреты.
Все, за исключением секрета, которого она сама не знает, – секрета, который Пайпо увидел в голограмме. Если он узнает его, он будет знать о ней все, что она скрывала эти долгие годы. Когда она вызывала Говорящего от имени Мертвых, она хотела, чтобы он выяснил правду о Пайпо, вместо этого, он приехал и выяснил все о ней.
Дверь с шумом захлопнулась. Эндер опустился на стул, где она сидела, и обхватил руками голову.
Он услышал, как Олхейдо встал и медленно подошел к нему.
– Вы хотели открыть файлы мамы? – спокойно спросил он.
– Да, – сказал Эндер.
– Вы просили меня научить вас поиску и анализу для того, чтобы шпионить за моей мамой. Вы сделали из меня предателя.
У него не было ответа, способного убедить Олхейдо. Эндер не стал пытаться. В молчании он ждал, пока Олхейдо подойдет к двери и уйдет.
Смятение, охватившее его, не было бессловесным, особенно для королевы пчел. Он почувствовал ее шевеление в мозгу, искаженное его страданием.
Нет, молча сказал он. Здесь ничего не поделаешь. Я не мог объяснить.
Человеческие проявления очень странные, а чужие человеческие проблемы выше понимания.
«Ах».
Он почувствовал ее прикосновение, подобное шелестящим листьям деревьев; он ощутил силу и энергию рвущегося ввысь дерева, мощь и крепость его корней, уходящих в глубь земли, нежную игру солнца на зеленой кроне.
«Посмотри, что мы узнали от него, Эндер, мир, который он обрел».
Чувства увядали по мере того, как королева пчел покидала его. Сила дерева осталась с ним, его величественный покой вытеснил молчаливые муки.
Только мгновение прошло с момента, когда дверь закрылась за Олхейдо, и вот она вновь распахнулась в комнату. Квора прыгнула и оказалась прямо перед ним, еще прыжок, и она отскочила к кровати. Она скакала, не переставая.
– Ты продержишься еще пару дней, – язвительно сказала она, – теперь все ненавидят тебя.
Эндер криво усмехнулся и повернулся к ней.
– А ты?
– О, да. Я ненавижу тебя больше всех, за исключением Квима.
Она отскочила от кровати и направилась к терминалу. Буква за буквой, она терпеливо заполняла экран. В воздухе перед экраном появилась серия арифметических упражнений в столбик.
– Хотите посмотреть, как я справляюсь с арифметикой?
Эндер встал и подошел к терминалу.
– Давай, – сказал он. – Хотя это выглядит слишком сложно.
– Не для меня, – хвастливо сказала она. – Я решаю их быстрее всех.
Глава 13
Эла
Майро: Свиноподобные называют себя самцами, но для нас это лишь слово, которым они себя назвали.
Аунда: Зачем им врать?
Майро: Я понимаю, ты еще молода и наивна, но у них нет весьма необходимого инструмента.
Аунда: Я проходила физическую антропологию. Кто сказал, что они делают это так же, как и мы?
Майро: Очевидно, не делают. (Для пользы дела мы не должны этого делать вообще). Кажется, я знаю, где их половые органы. Такие выпуклости на животе, где шерсть светлее и тоньше.
Аунда: Рудиментарные соски. Даже у тебя они есть.
Майро: Вчера я видел Лиф-итера и Потса. Они были метрах в десяти от меня, поэтому я не слишком хорошо разглядел. Потс гладил живот Лиф-итера, и я думаю, эти соски напряглись и припухли.
Аунда: А может и нет.
Майро: Но в одной вещи я уверен: живот Лиф-итера был влажным – солнце искрилось на нем – и ему было очень приятно.
Аунда: Это извращение.
Майро: Почему? Они ведь холостяки, правда? Они взрослые, а их так называемые жены не разрешают им насладиться радостью отцовства.
Аунда: Я думаю, сексуально-озабоченный зенадор переносит не туда свои фрустрации.
Махрос Владимир Рибейра фон Хессе «Майро» и Аунда Фигейро Макамби, Рабочие заметки 1970:1:4:30.
Поляна была слишком тихой. Майро сразу же заподозрил неладное.
Свиноподобные ничем не занимались, а просто стояли или сидели. Эта гробовая тишина давила, прижимала к земле, затрудняла дыхание.
Сзади из леса появился Хьюман. Он шел медленно, направляясь прямо к ним. Майро почувствовал, как локоть Аунды уперся ему в ребро, но не посмотрел на нее. Он знал, что она думает о том же. Вот тот момент, сейчас они убьют нас так же, как Пайпо и Лайбо.
Хьюман остановился и в течение нескольких минут неподвижно пялился на них. Его медлительность была невыносима, ожидание давило на нервы. Но Майро и Аунда выдержали. Они ничего не сказали, их лица ничего не выражали. Равнодушное выражение лица вырабатывалось годами. Искусство безразличия было первым, чему они научились, прежде чем Лайбо взял их с собой. До тех пор пока их лица ничего не выражают, пока на них не отражается эмоциональное напряжение, ни одна свинья ничего не заметит. Но это не срабатывало – Хьюман был слишком искусен в разгадывании человеческих уверток, даже в молчании он слышал ответы. Теперь их застывшие оцепеневшие лица, без сомнения, говорили о страхе, который заперт внутри и не может прорваться сквозь маску равнодушия. Все о чем-нибудь говорит.
– Вы обманули нас, – сказал Хьюман.
Не отвечай, – скомандовал Майро без слов, и Аунда замерла, как будто услышала его слова. Она произнесла туже команду для него.
– Рутер сказал, что Говорящий от имени Мертвых хочет увидеть нас.
Это была самая безумная черта свиноподобных. Когда они хотели сообщить о чем-то важном, они всегда ссылались на мертвую свинью, которая не имела возможности говорить. Без сомнения, сюда приплетен религиозный ритуал: идти к тотемному дереву, задавать вопрос и лежать прислушиваясь к шуму листвы, шороху коры или еще чему-нибудь, пока наконец не получишь точный ответ, тот который нужен.
– Мы не сказали противоположного, – сказал Майро.
Аунда вздохнула и затаилась.
– Ты сказал, что он придет.
– Это правда, – произнес Майро, – он не может. У него нет официального разрешения, так же как и у других. Если он попытается пройти в калитку без разрешения…
– Ложь.
Майро замолчал.
– Это закон, – спокойно сказала Аунда.
– Закон обманывали и до этого, – сказал Хьюман. – Ты мог привести его сюда, но не привел. От его прихода зависит многое. Рутер сказал, что королева пчел не даст своих даров, пока он не придет.
Майро сдержал свое раздражение. Королева Пчел! Сколько можно говорить свиноподобным, что все баггеры убиты. А теперь мертвая королева пчел ведет с ними беседы вместе с мертвым Рутером. Было бы намного легче, если бы свиноподобные прекратили выполнять указания мертвых.
– Это закон, – вновь повторила Аунда. – Если мы попросим его прийти, он может составить рапорт, и мы будем высланы отсюда, мы никогда больше не придем к вам.
– Он не сообщит. Он хочет прийти.
– Откуда вы знаете?
– Рутер сказал.
В такие моменты Майро хотелось срубить тотемное дерево, выросшее в месте, где был убит Рутер. Может быть тогда они перестанут кричать: Рутер сказал, Рутер сказал. Скорее всего они назовут другое дерево Рутером и все будет по-прежнему. Никогда не допускай, что ты сомневаешься в их религии, это было прописной истиной для всех зенологов и даже антропологов всей вселенной.
– Спроси его, – сказал Хьюман.
– Рутера? – спросил Майро.
– Он не станет с тобой разговаривать, – сказал Хьюман. Презрительно?
– Спроси Говорящего, придет он или нет.
Майро ждал, что Аунда ответит сама. Она уже знала, что ответит Майро.
Разве они не спорили об этом последние два дня? Он хороший человек, сказал Майро. Он фальшивый, доказывала Аунда! Он будет добр с маленькими некто, говорил Майро. Ты талдычишь как надоедливый ребенок, злилась Аунда. Я верю ему, сказал Майро. Тогда ты – идиот, сказала Аунда. Этим всегда оканчивались их споры.
Свиноподобные нарушили их равновесие. Они добавились и перевесили на сторону Майро. Обычно, если свиноподобные требовали невозможного, он помогал ей, парируя удары. Но это не было невозможным, и он не хотел отгораживаться от них, поэтому он ничего не сказал. Давай, Хьюман, нажми на нее, ты прав, и Аунда может уступить.
Чувствуя, что осталась без поддержки, и зная, что Майро не будет поддерживать ее, Аунда заколебалась.
– Может быть, если только привести его на окраину леса.
– Приведи его сюда, – настаивал Хьюман.
– Не могу, – сказала Аунда. – Посмотрите на себя. Носите одежду.
Делаете горшки. Жуете хлеб.
Хьюман рассмеялся.
– Да. Но все же, приведи его сюда.
– Нет, – отрезала Аунда.
Майро вздрогнул, удержался и не дотронулся до нее. Это единственное, что они никогда не допускали – решительно выраженная просьба. Всегда было что-то вроде «Мы не можем, потому что» или «Было бы хорошо, но.» Но отдельное слово отказа говорило им, и «Я говорю нет, я, от своего имени, отказываю.»
Улыбка Хьюмана увяла.
– Пайпо говорил, что ваши женщины не верховодят. Пайпо говорил, что женщины и мужчины решают вместе. Таким образом, ты не можешь сказать «нет», разве только, «ты тоже говоришь нет». Он посмотрел на Майро. – Ты говоришь «нет»?
Майро молчал. Он почувствовал локоть Аунды.
– Ты не можешь ничего не сказать, – сказал Хьюман. – Ты говоришь или «да», или «нет».
Майро снова молчал.
Некоторые свиньи, сидевшие неподалеку, встали. Майро не догадывался, что они делали, но само по себе движение вместе с непреклонным молчанием Майро казалось зловещим предзнаменованием. Аунда, которая никогда не была запугана собственными угрозами, сосредоточила все угрозы на Майро.
– Он говорит «да», – прошептала она.
Внезапно Хьюман отклонился назад и кувыркнулся в воздухе, затем повернулся к ним спиной и пошел прочь. Другие свиноподобные сразу ожили и начали быстро стягиваться вокруг Хьюмана, который повел их к лесу.
Вдруг Хьюман резко остановился. Другая свинка встала напротив него, преграждая ему путь. Это был Лиф-итер. Кто-то из них говорил, Майро не слышал их диалога и не видел, как движутся их губы. Хотя он видел, как Лиф-итер вытянул руку и ткнул пальцем в живот Хьюмана. Задержав руку на какое-то мгновение, Лиф-итер закружился на месте и подобно мальчишке шмыгнул в кусты.
Еще через минуту все свиноподобные скрылись из виду.
– Какое-то противоборство, – сказал Майро. – Хьюман и Лиф-итер соперничающие стороны.
– Что? – спросила Аунда.
– Мне кажется, я знаю. Но это только догадка. Если мы приведем Говорящего, то выиграет Хьюман, если не приведем, то Лиф-итер.
– Что выиграет? Если мы приведем Говорящего, он донесет на нас, и мы все потеряем.
– Он не выдаст нас.
– Почему же? Ведь даже ты предаешь меня, вот сейчас, разве не так?
Его голос стегал как хлыст, он чуть не заплакал от обиды. – Я предаю тебя! Нет! Никогда!
– Отец всегда говорил: будьте сдержанными на глазах у свиноподобных, не позволяйте им видеть своих разногласий, а ты…
– Что я! Я не говорил им «да». Ведь это ты, сама, сказала «нет»; ты, сама, взяла на себя право решать и ответила за меня!
– Когда мы не можем прийти к общему мнению, твоя обязанность…
Она осеклась. Только сейчас она поняла, о чем говорит. Но молчание не вернуло сказанное, она поняла, что Майро знает, что она хотела сказать.
Его обязанность подчиняться ее распоряжениям, пока она не передумает. Как будто он был ее учеником. «А я – то думал, что мы работаем вместе». Он повернулся и пошел вглубь леса по направлению к Милагру.
– Майро, – окликнула она. – Майро, я не подумала.
Он ожидал ее, чтобы помочь и поддержать ее. Взяв ее за руку, он свирепым шепотом произнес:
– Не кричи! Или тебе безразлично, слышат тебя свиноподобные или нет?
Или мастер зенадор решил, что им позволительно все видеть и слышать, даже как мастер поучает своего ученика.
– Я не мастер и не учитель, я…
– Ты – нет, совершенно верно. – Он повернулся и снова двинулся к Милагру.
– Но Лайбо мой отец, поэтому, конечно, я думала, я буду…
– Зенадором по праву крови, – сказал он. – Право крови, что это значит? Кто же я по праву крови? Пьющий и избивающий жену кретин? – Он взял ее за руки и сильно встряхнул. – Ты этого от меня хотела? Маленькая копия моего папочки?
– Пошли.
Он оттолкнул ее.
– Твой ученик думает, что сегодня ты вела себя глупо, – съязвил Майро. – Твой ученик думает, тебе следует изменить свое мнение о Говорящем. Наконец, твой ученик считает, что тебе следует доверять его оценкам насколько все серьезно для свиноподобных, потому что ты тупо ошибаешься в обоих случаях, кроме того, это все может стоить Хьюману жизни.
Это было непередаваемое словами обвинение, но именно этого они и опасались; опасались, что жизнь Хьюмана окончится так же, как и Рутера, как других, расчлененных на части, с маленьким росточком бессмертия, брошенным в опустошенное тело.
Эла сидела на пригорке, болтая ногами в воде. Она ждала Говорящего от имени Мертвых. Ограждение было всего в нескольких метрах, оно пересекало реку, перегораживая ее стальной сеткой, блокируя возможность подплыть под ней. Как будто у кого-то возникало желание сделать это. Многие в Милагре вообще не замечали ограды. Никогда не подходили к ней. Именно поэтому она предложила Говорящему встретиться здесь. Не смотря на то, что день был теплым и школьные занятия окончились, дети не хотели плавать здесь, в Вилла Ультима, где ограда проходила по реке, а лес начинался сразу за оградой. Только мыловары, гончары и каменщики приходили сюда, но они уходили в конце рабочего дня. Она могла говорить, что хотела, без оглядки, что за ней подсматривают и подслушивают.
Ей не пришлось ждать слишком долго. Говорящий плыл по реке в маленькой лодчонке, какими пользуются фермеры из дальних мест, не признающие проезжих дорог. Кожа на его спине была потрясающе белой. Даже светлые льюсосы, называемые белыми лотосами казались более темнокожими на его фоне. Его белизна производила впечатление болезненности и слабости. Но она заметила, как быстро двигалась его лодка против течения, как слаженно работали весла, взлетая и опускаясь на нужную глубину, как долго плыла лодка между гребками. Его мускулы рельефно врезались в кожу. На какой-то момент горе волной накатилось на нее. Она поняла, что горюет по отцу, а не ненавидит его. Она не осознавала, что все таки немного любила его. Она горевала по силе, крепости его плеч и спины, по глянцу его кожи, сверкающей на солнце как стекло.
Нет, молча сказала она себе, я не буду оплакивать твою смерть, Рам. Я горюю, что ты не был похож на Говорящего, который не знал нас совсем, но за три дня сделал нам столько добра, сколько ты не сделал за всю жизнь. Я горюю, что твое красивое тело заживо сгнило изнутри.
Эндер увидел ее и причалил лодку к берегу. Она подошла по вязкому берегу и помогла ему втащить лодку на берег.
– Прости, что заставил тебя выпачкаться, – сказал он, – но я не занимался физической работой вот уже две недели, а вода так манила…
– Вы хорошо гребете, – произнесла она.
Читать бесплатно другие книги:
