Русь между Югом, Востоком и Западом Миронов Владимир

МЕЖДОУСОБИЦЫ РУССКИХ КНЯЗЕЙ. ЗАКАТ КИЕВСКОЙ РУСИ

Взлет Киевской Руси вызвал брожение среди всего славянского мира и в земле Русской, но итоги этого события были противоречивы. В X в. в России произошло объединение многих славянских племен (их было более тридцати) в единое Древнерусское государство. Однако большое число племен, умножение престолов, дух независимости и свободы вызвали брожение. Брожение словен, кривичей, мери имело первым следствием свержение варяжского ига: «И въсташа Словени и Кривици и Меря на Варягы и изгнаша я за море». Другим же последствием стало проявление политического обособления, что привело к образованию волостных центров. Видимо, об этом пишет новгородский бытописатель, когда вслед за известием об изгнании варягов сказал: «И начата владети сами собе и городы ста-вити». Конечно же, процесс выделения отдельных племен и частей будущей России из единой Киевской Руси имел и позитивный смысл. Ведь одновременно с ним шло создание того самого ядра земель, которые на более позднем этапе и составят единое государство. И в этом плане совершенно прав замечательный русский писатель и историк В. Кожинов.

Вадим Кожинов

Однако дадим слово самому писателю. В историографии, отмечал он, распространено, даже господствует представление, согласно которому, после правления Ярослава Мудрого и его эпохи в истории Руси наступает период феодальной раздробленности, распадения страны на ряд самостоятельных княжеств, то есть отдельных «государств». Между тем о действительном, имеющем негативные последствия распаде страны уместно говорить по отношению ко времени после монгольского нашествия. Что же касается периода второй половины XI – первой трети XIII вв. (1054-й, год смерти Ярослава, и 1240-й – окончательное покорение Руси монголами), едва ли Русь перестала существовать как определенная целостность. Писатель не разделяет мрачных диагнозов иных историков. Вот, мол, каковы эти русские: разбегаются по углам и устраивают свары с верховной властью и соседями. Он обращает внимание на то, что те же процессы присущи средневековой истории всех основных стран Западной Европы. Однако это никак не смущает «обличителей». Когда же речь заходит о последующем объединении страны (со времени Ивана III), те же господа готовы «клеймить» Русь за деспотизм, за подавление самостоятельности, вольности ее отдельных частей! Одним словом, «все было безобразие» в этой самой Руси (Л. Толстой). «Те, кто всячески «осуждает» период «феодальной раздробленности», – пишет Кожинов, – совершенно упускают из виду, что на определенном этапе развития в любой стране происходит более или менее значительное обособление отдельных ее областей, и, хотя этот процесс обычно ведет к тем или иным негативным или даже трагическим последствиям, он в то же время имеет и, безусловно, плодотворные результаты. Русь, как и каждая страна, складывалась вокруг центра, столицы, которая вбирала в себя материальную и духовную энергию, тем самым неизбежно обделяя составляющие ее земли. И в какой-то момент в этих землях возникало упорное стремление к самостоятельному историческому творчеству во всех его сторонах – от экономики до культуры, что в конечном счете неизбежно приводило к определенным конфликтам с центральной властью. Едва ли можно оспорить утверждение, что без самостоятельного исторического творчества в Новгородской, Псковской, Тверской, Рязанской, Ростовской, Черниговской и других землях не смогло бы создаться материальное и духовное богатство Руси. Но эта самостоятельность неизбежно порождала и определенную политическую обособленность, становившуюся нередко «чрезмерной», приводившую к острым коллизиям и так называемым усобицам. И историки, бичующие тех или иных князей за эти усобицы, исходят, в сущности, из чисто умозрительного «идеала», который, если вдуматься, являет собой убогую, примитивную моральную пропись, совершенно не уместную при изучении драмы Истории. Да, великие князья Руси были правы, подавляя «сепаратизм» отдельных княжеств; но по-своему были правы и «державшие» те или иные самобытно развивавшиеся земли Руси «удельные» князья. И те, и другие – полноценные герои русской истории, хотя, конечно же, многие из них несут на себе печать вины перед своими собратьями и самим народом Руси». Определенное единство страны сохранялось так или иначе в течение почти столетия (до 1146 г.), а позднейшее очевидное и резкое ослабление центральной, киевской власти было обусловлено не сепаратизмом отдельных княжеств, а как бы исчерпанностью общерусской роли самого Киева (о чем еще будет сказано подробно). С таким пониманием процесса феодальной организации Руси, казалось, можно согласиться.

Междоусобицы русских князей обескровили Русь

Однако подобный хладный взгляд на историю трудно воспринять человеку, если он возьмет на себя труд познакомиться с конкретными событиями. Последующие годы стали годами величайшей трагедии и печали. Наступила фаза надлома и инерции, период некой «об-скурации» (Гумилев). За бесчисленными междоусобицами, спорами, распрями и разборками стоят не просто чьи-то личные амбиции, хотя оных хватало, но сама практика воцарения и утверждения власти – и не только на Руси, а повсюду. Ключевский, как всегда, точно нашел то главное место, откуда начинает наматываться кровавый клубок страшных противоречий. С возникновения первых центров и утверждения военно-торговой знати и возникли понятия и привычки, питавшие бесконечную усобицу русских князей. И опять-таки видим, как в Киеве, а затем в Новгороде и в других городах сталкиваются интересы военно-торговой аристократии. Кто сидел в центре, в Киеве, тот держал в руках и нити русской промышленности. В.О. Ключевский продолжает: «Отсюда соперничество между конунгами за этот город. Бродячие искатели торговых барышей, хороших кормов за военные услуги или военные добычи, они перебивали друг у друга ратных людей, доходные города, выгодные торговые пути. Киев по своему значению для русской промышленности более других городов вызывал это соперничество. Олег Новгородский за него погубил Аскольда и Дира киевских; потом другой новгородский конунг, Владимир, истребив конунга полоцкого Рогволда с сыновьями, погубил другого конунга киевского, Ярополка, собственного брата». Иначе говоря, уже с приходом варягов и начались раздоры.

К. Лебедев. Убиение Аскольда и Дира Олегом. 882 г.

Тема княжеских междоусобиц – одна из самых трагических, если не самая трагическая страница русской истории. «Где многовластие – там неразбериха», – говорили и опытные византийцы. Именно это-то и случилось на Руси. Если б не междоусобицы, иной была бы судьба России: раньше встала бы она на ноги, окрепла, возмужала – и немцам, полякам и татаромонголам была бы не по зубам. Понятно, что эта часть истории привлекала особое внимание летописцев и писателей древности. Среди них и «Слово о полку Игореве», и «Слово о погибели Русской земли», и «Повесть об ослеплении Васильки Теребовльского», и «Повесть о разорении Рязани Батыем», да и «Житие Александра Невского». Страшным бедствием для Руси стал порядок наследования князем земель по роду. Земли давались по личному произволу князей, происходила постоянная путаница. Все вело к междоусобицам и политическим и военным распрям. О законе уже не было и речи, и хотя преподобный Ила-рион в «Слове о законе, благодати и истине» уверяет, что великий князь Владимир «жил и справедливо, твердо и мудро пас землю свою», мы-то знаем: не всегда так было.

Св. Борис и Глеб. Икона XIV в.

Великий князь Ярополк, которому отец Святослав завещал трон, был убит Владимиром, ставшим потом великим князем. После смерти Владимира великим князем в Киеве станет не Борис, а Святополк. Налицо полнейшее беззаконие, но все средства хороши для захвата власти. «Избью всю братью свою и прииму руськую един». Чтобы обезопасить место на троне, Свя-тополк убивает Бориса и Глеба, подослав к ним убийц. Борис не пожелал биться с братом: «Не стану я поднимать руку на брата своего старейшего. Если умер отец мой, то сей (Святополк) будет мне вместо отца». Этому событию посвящено анонимное «Сказание» о святых мучениках Борисе и Глебе. Кто знает, не убей Владимир отца Святополка, может, тот и не предал бы жестокой смерти Бориса и Глеба. Сколько мучений претерпит земля Русская из-за раздоров князей. Не вдаваясь во все обстоятельства и причины оного события (видимо, киевляне не захотели видеть князя Бориса на престоле, ибо и тела убитого не приняли), скажем только, что за этот страшный грех они да и Киев вскоре поплатились. Ярослав решил вернуть себе трон в Киеве и стал в Новгороде готовиться к битве со Святопол-ком. Началась первая русская смута 1015–1018 гг. В ходе Любечской битвы Ярослав разгромил войско Святополка, который после неудачной битвы бежал в Польшу, к своему тестю – князю Болеславу I Храброму. Кончил же Свято-полк худо. На Альтинском поле, неподалеку от места убийства Бориса, он потерпел поражение от Ярослава, бежал и сгинул где-то в пустыне «между Ляхы и Чехи», и от его могилы, как говорят, исходил «смрад зол». Правление Святополка в итоге завершилось катастрофой, а он в истории Руси получил прозвище – Свято-полк Окаянный. Заметим, что вопрос об «убиении святых новоявленных мучеников Бориса и Глеба» остается открытым, ибо в хронике мерзебургского епископа Титмара (умер в 1019 г.) говорится, что Свя-тополк не мог быть узурпатором трона и убийцей его братьев, будучи заключен в тюрьму еще своим отцом, Владимиром I, и смог освободиться лишь спустя некоторое время после смерти отца. Иные же полагают, что настоящим убийцей Бориса и Глеба был не Святополк, а Ярослав. Другие называли убийцами «варягов» Эймун-да и его товарищей. В пользу сей версии говорит то, что имя Святополка Окаянного, казалось бы, табуированное и преданное проклятию церковью, в XI и XII вв., все же употребляется как в княжеских семьях Руси (Святополк Изяславич, Свято-полк Мстиславич, Святополк Юрьевич), так и за ее пределами (Святополк, боярин галичский). По словам А. Никитина, эти «факты, безусловно, снимают со Свя-тополка Владимировича обвинение в смерти его братьев (если они действительно являлись его братьями), перенося вину на Ярослава.».

Заметим, то, что происходило на Руси, отнюдь не было неким исключением.

Съезд удельных князей

В любом народе и государстве в тот период истории схватки за власть происходили прежде всего меж самыми близкими родственниками, поскольку те являются главными претендентами на короны и троны. Так, легенды X в. говорят о чешском святом князе Вацлаве, убитом дружинниками по приказу его брата Болеслава, и хотя существуют версии того, кто был истинным виновником, но, как пишет Б.Н. Флоря, главными носителями зла, по одной из версий, являются «чешские мужи». Одержимые дьяволом, они натравливают друг на друга членов княжеской семьи. По другой версии, главными виновниками являются мать и брат убитого святого. В любом случае, корни вражды всегда лежат в близком кругу князя и его семьи. «Раздробление Древнерусского государства на так называемые уделы объясняется тем, что на Руси к известному времени успели образоваться области, достаточно крепкие, чтобы не только не нуждаться в помощи киевского князя, но и осознать свою местную выгоду в отделении от Киева. Такова судьба всех так называемых раннефеодальных монархий. Отсюда неизбежные распри. Первая распря возникла еще в 973 г. между Яропол-ком, великим князем русским, и Олегом из княжества древлян. Меж ними вспыхнула вражда, закончившаяся военной схваткой. В самом деле, если вдуматься, ну к чему вмешиваться Новгороду, Смоленску, Полоцку и др. в запутанные дела Киева, зачем ему платить дань, когда и деньги, и войско нужны им самим, т. е. новгородским, смоленским, полоцким боярам, для осуществления их собственных задач, с которыми они в случае полной независимости, как им казалось, могут справляться и самостоятельно, без помощи Киева?» – писал Б. Греков в «Киевской Руси». Примерно таков же, полагаем, ход мысли многих из князей.

В самом деле, даже Новгород две трети дани («повоза») вынужден был отдавать Киеву, куда стекались главные торговые потоки, что, безусловно, наносило серьезный ущерб всем другим торговым городам и землям. Князь Владимир завел и новый обычай – «обескровливать даже самые отдаленные земли, созывая, а то и набирая для вечной службы на южном побережье лучших воинов отовсюду». Согласно правилам того времени, если великий князь шел на войну, то за ним должны были последовать удельные со своими людьми. Тем самым он ослаблял другие земли, подставлял их под удары (что было ему на руку). Естественно, это в корне противоречило интересам удельных князей. С точки зрения экономики, дипломатии, рассудка, да и государственной логики (логики малого государства) удельные князья в чем-то были правы, выступая против такого неравноправного единства. Кстати, даже небольшие русские княжества были поболе всей Греции, а потому эти войны и распри ничем не отличаются от всегреческих.

Б.Д. Греков

Повторяем, стремление князей быть менее зависимыми от великого князя понятно, но негативной стороной этой независимости, походившей на анархию, стало безудержное проявление эгоизма всеми. Великий князь думал о своих интересах, удельные князья не желали поступаться своими.

С.В. Ермолин. Вражда между княжествами

Интересы зачастую конфронтационны и разрешить их можно было лишь путем столкновений, заговоров, козней, измен, жестоких войн. Это толкало их неизбежно дальше по пути междоусобиц, в споры за земли, княжеские титулы, торговые преференции, наследства, дани, города и т. д. и т. п., за властные и экономические рычаги господства и влияния. Летописец отмечает: «И въсташа сами на ся воевать, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа градъ на градъ». Позже в Южном своде, т. е. в Повести временных лет, вместо «градъ на градъ» появляется выражение «родъ на родъ». Киев сцепится с Новгородом, к битве за единое государство подключатся Тверь и Москва. Достаточно вспомнить, что в одном лишь стольном Киеве поочередно с 1154-го по 1159 г. сидят Ростислав Смоленский, Изяслав Давидович, Юрий Долгорукий, и вновь Изяслав Давидович, и вновь Ростислав. А сколько таких смен власти происходило по всей Руси!!! Да и едва ли тогда было княжество на Руси, которое не принимало бы участия в схватках за первенство, лидерство, господство и дань. Тут уж вцеплялись в горло, словно волкодавы, не зная пощады, не ведая чести и совести, напрочь забыв все христианские заповеди и внушения. Церковь была бессильна, она ничего не могла поделать. Как писал Ключевский, «при низком уровне нравственного и гражданского чувства у тогдашнего русского княжья церковь не могла внести какого-либо существенного улучшения в политический порядок. Когда между князьями затевалась ссора и готовилась кровавая усобица, митрополиту по поручению старейшего города Киева не оставалось ничего иного, кроме как произносить внушительные речи: «Молим вас, не погубите Русской земли: если будете воевать между собою, поганые обрадуются и возьмут землю нашу, которую отцы и деды наши стяжали трудом своим великим и мужеством; поборая по Русской земле, они чужие земли приискивали, а вы свою погубить хотите». Добрые князья, подобные Мономаху или Давиду черниговскому, плакали от таких слов, но дела шли своим стихийным чередом…». Опыт истории учит, что Русь живет, когда железной хваткой, под страхом дыбы и топора центральная власть держит своих чиновников и княжеские роды на Руси!

Н. Зубков. Русские доспехи

В междоусобной кровавой резне никто не был чист, праведен, безвинен. Каждый князь норовил подчинить себе другого, сделать данником, слугой, «младшим братом». Такова была участь Рязани, хотя и она не исключение. Историк Ю. Лубчен-ков так характеризует политику московских князей в отношении Рязанского княжества: «Большое, богатое княжество с хорошим войском, а подчас с союзниками-половцами было вынуждено почти постоянно вращаться в орбите политики своего северо-восточного соседа. Рязанские князья – всегда «младшие братья» и «дети», другими словами, «вассалы» у своего кузена, «старшего брата» и «отца» Всеволода. Малейшее нарушение подобной зависимости и порядка приводило к подавлению силой сопротивления и восстановлению прежнего положения. В 1180 г. владими-ро-суздальские войска неожиданно вторглись в пределы Рязанского княжества. Столица земли без боя сдалась Всеволоду. Через семь лет, в 1187 г., поход был повторен, Рязанское княжество снова потерпело поражение. Только через 20 лет рязанские князья попытались освободиться от гегемонии Владимира. Но Рязань была вновь захвачена и вновь лишена призрачной самостоятельности, на столе оказался сын Всеволода, Ярослав. Последовавший затем мятеж не принес победы рязанцам. Город был окружен. а затем Рязань на глазах победителей и побежденных была сожжена». В 20—30-е годы XIII в., когда необходимо было единство в борьбе с врагом, ря-занцы ухитрились поссориться с великим князем владимирским и с черниговским князем. И такое между князьями-соперниками случалось нередко. Благие призывы и христианские нравоучения повисали в воздухе. Сказывались и старые разбойничьи инстинкты. Нестабильность и отсутствие твердой государственной власти вели к тому, что немало желающих, используя распри, стремились приумножить свои богатства или расширить владения. Все воевали против всех, и призывы к миру никого не убеждали. В те времена было немало вояк, сорвиголов типа бродников, которые готовы были «под чьими угодно знаменами броситься на Русь в надежде грабежа». Те же бродники не раз выступали на стороне врагов Русской земли.

Степь ты, степь моя – степь привольная…

В конце XII – начале XIII вв. перед Русью остро встал вопрос защиты южных и восточных рубежей. Историк писал: «Варварская Азия стремится отнять у Руси все пути, все отдушины, которыми та сообщалась с образованною Европою». Под угрозой отторжения были земли Южной Руси. По границам Переяславской, Киевской, Черниговской областей часто тогда «садились» толпы недругов из «своих поганых» (как называли их в отличие от независимых, диких степняков и половцев). Эти вели себя еще более нагло и вызывающе. Нам не раз придется еще сталкиваться с той Великой Степью, что нашла отражение в работах Гумилева, пишущего о вариации соотношения Руси и Степи. Другие источники проливают свет на историю степных народов Евразии и их соседей («Великая Степь в античных и византийских источниках. Сборник материалов»). Открывают антологию выдержки из трудов Гомера, Эсхила, Пин-дара, Геродота (его «Скифского логоса») и его предшественников, в которых приведены в хронологическом порядке выписки почти из 500 произведений 150 авторов – историков, географов, этнографов, писателей, филологов и государственных деятелей, писавших на греческом (115 авторов) и латинском (35 авторов) языках. Авторов, писавших в то или иное время о Великой Степи, не менее 400.

В тех междоусобицах активнейшую роль будут играть племена и народы, вошедшие в Российскую империю. Русские – часть обширного славянско-туран-ского суперэтноса. В ходе миграций и ассимиляции они заложат основу мощной державы, имеющей выходы к океанам и морям, превратят ее сначала в Киевскую, а затем в Московскую Русь. Процессы шли много веков, и шли очень трудно. Хотя надо отметить и иное. Мы не только воевали со Степью, но вступали с ней в тесные военные, дружественные союзы, что понятно, ибо земля была общим домом и местом обитания и тех, и других. В отношениях Руси и Степи, к тому же, присутствовал немалый экономический интерес. Место разбоя чаще занимала выгода от торговли. Живя рядом с оседлым населением земледельческих районов, кочевники предпочитали получать постоянную выгоду от мирной эксплуатации степи. В такой стабильности были заинтересованы те и другие. Номады получали немалые выгоды от взимания с купцов пошлин за транзит товаров. Степнякам не было смысла блокировать днепровские или другие торговые пути полностью. Ведь степь – это арена оживленных международных и торговых связей. Постепенно до ума кочевника да и князей доходила простая, очевидная мысль: «Торговать лучше, чем воевать да грабить!» Социоантрополог О. Латтимор писал: ««Чистый» кочевник вполне может обойтись только продуктами своего стада, но в этом случае он оставался бедным. Номады нуждались в изделиях ремесленников, оружии, шелке, изысканных украшениях для своих вождей, их жен и наложниц, наконец, в продуктах, производимых земледельцами. Все это можно было получить двумя способами: войной и мирной торговлей. Кочевники использовали оба способа. Когда они чувствовали свое превосходство или неуязвимость, то без раздумий садились на коней и отправлялись в набег. Но когда соседом было могущественное государство, скотоводы предпочитали вести с ним мирную торговлю».

Кочевник с женой на лошади

Русь вполне укладывается в эту схему. Отношения добрососедства тут часто переходили в родственные связи. Уже при внуках и правнуках Ярослава Мудрого, отмечает историк, половцы были как бы «нашими». «Многие русские князья: Юрий Долгорукий, Андрей Боголюбский, Андрей Владимирович, Олег Святославович, Святослав Ольгович, Владимир Игоревич, Рюрик Ростиславович, Мстислав Удатной и другие женились на половчанках либо сами были наполовину половцами. Не был исключением из этого ряда и Игорь Святославович: в его роду пять поколений князей подряд были женаты на дочерях половецких ханов». Нужно ли говорить о всей значимости подобного родства. Видимо, прав и другой историк, говоря: «Половцы (кипчаки) – славный степной народ! Его давно уже нет, а он существует, кровь половецкая течет в крови многих русских, монголов, венгров, грузин, азербайджанцев. Жены половецкие дарили степную кровь и вольнолюбивый нрав русским княжичам, венгерским рыцарям, грузинским азнаурам, монгольским нукерам. Народы не исчезают, даже если перестают существовать». Постоянный этногенез столетиями работал над многоликим чадом имя коему Русь. Погляди на иного русича в XI–XIV вв. – чистый татарин иль половец, недаром первое крупное государство Древней Руси называлось – Русский каганат.

Половцы грабят русский город во время княжеской усобицы

Впрочем, процесс шел болезненно и трудно. Ведь и тогда имели место кровавые схватки, итогом которых были смерти, горе тысяч и тысяч людей, гибель семей, родных и близких, потери имущества, плен, уничтожение городов и сел. Все стороны процесса, включая русов, не останавливались перед жестокими и коварными действиями. И половцы вели себя, конечно, агрессивно, более всего терпят от половцев Киевское, Переяславское княжества, особо Посулье и Поросье. Современник яркими красками изображает бедствия, причиненные на Руси половцами. Рассказывая об их нашествиях на Киевскую и Переяславскую земли в 1092–1093 гг., летописец говорит: «Створи бо ся плачь велик у земле нашей, и опусте-ша села наши и городе наши, и быхом бе-гающе и пред враги нашими… Ибо лукавии сынове Измайлове пожигаху села и гумна, и мьноги церкви запалиша огнем. Земля мучена бысть: ови ведуться полонене, а друзии посекаеми бывають, друзии на месть даеми бывають, горькую приемлюще смерть, друзии трепещуть зряще уби-ваемих, друзии гладом умо-риваеми и водною жажею. овии вязани пятами тькаеми; на морозе держими и вкаря-еми. и гряде вси опустеша, и переидем поля, и деже пасома быша стада коне, овце, волове, се все тще ныне видим, нивы порожше стоять, зверем жилища быша». Нападения половцев не прекращались и далее, в течение всего XII в. и затихли только в XIII в., незадолго до вторжения татар».

Убийство половецких ханов на переговорах в Переяславле

По словам академика М.К. Любавского, автора «Обзора истории русской колонизации», с 1071 г. начинаются беспрерывные набеги половцев на Русь. Нет ни одного года, когда бы от этого самого «славного степного народа» не горели наши города и села, а русские жители не уводились бы половцами в полон… Можно понять летописца, который характеризует их как «безбожнии сынове Измаилевы, пущении на казнь християном». Конечно, не следует быть в отношении степняков наивными, но нельзя забывать и о том, что они сражались прежде всего за родную землю, т. е. за Степь.

К тому же, русские вели себя порой не менее коварно. Вспомним подлое убийство половецких ханов на переговорах в Переяславле. Это преступление было одним из многих в том бесконечном кровавом клубке, который уже невозможно было размотать ни в одиночку, ни миром.

Это касалось и отношений русов с их соседями: хазарами, половцами, булгарами, татаро-монголами, немцами, литовцами, венграми.

Понятно, что тема усобиц в «Слове о полку Игореве» прямо связана с половецкой темой. Нельзя понять конфликты тех лет, если не вспомнить, что «поганых» на Русскую землю ведут князья из княжеского рода Святославовичей.

В свою очередь, половцы выступали союзниками черниговских князей – Святославовичей, а затем – и Ольговичей.

Владимир Мономах – глава Мономаховичей, Игорь Святославович – Ольговичей. И весной 1111 г. Мономах и русские князья сообща совершили поход к Дону против половцев. Говорят, походу предшествовало яркое небесное знамение: «Явился столп огненный от земли до неба, а молния осветила всю землю, и в небе прогремело в первый час ночи, и все люди видели». Заметим, что в христианской символике огненный столб – явление ангела. И народ поверил. «Это ведь ангел вложил в сердце Владимиру Мономаху мысль поднять братию свою, русских князей, на иноплеменников». Поход Мономаха направлен против давнего противника Руси, князья здесь действуют сообща, выступают дружно, координируя усилия. Итогом сих действий стала победа. «Тогда Володимеръ и Мономахъ пилъ золотом шоломомъ Донъ, и приемшю землю ихъ всю и загнавшю оканьные агаряны во главе с половецким князем за Железные Врата.» Так Мономах отстоял Русь и на долгие годы поставил «поганых» половцев на место. И совсем в ином свете выглядит поход Игоря.

Опера Бородина «Князь Игорь»

Так во имя чего же Игорь Святославович, князь Черниговский, устроил кровавый пир? Черниговщина – вотчина буйных Олеговичей. Потешить гордыню захотел. Он и не скрывал своих целей перед походом: «Хощу бо, – рече, – копие приломити конецъ поля Половецкаго, съ вами, русици, хощу главу свою приложи-ти, а любо испити шеломомь Дону». Поход 1185 г. против половцев предпринят им, по сути, в угоду тщеславию и гордыне, во имя земной славы. Это полная противоположность походу Мономаха, который идет «с Божьей помощью, по молитвам Пресвятой Богродицы и святых ангелов», но главное – на защиту рубежей Отечества. Князь Игорь, скорее, вершит набег, как некогда совершали набеги варяжские дружины киевских князей на богатые города Византии и Поднепровья, Каспия, Греции, Европы. Поход похож и на ранний поход князя Игоря против древлян. Потому и воспринят современниками как неправедный. И вновь небесное явление, но уже как знак беды. И как не поверить в затмение, если 12 солнечных затмений совпали с годами смерти стольких же черниговских князей; но не пожелал князь Игорь внять гласу небес, гласу Божьему. Природа в «Слове» – и в самом деле «не фон событий, не декорация. она сама действующее лицо, нечто вроде античного хора» (Д.С. Лихачев).

Поход князя Игоря Святославовича

Авторам книги «Воители Руси IX–XIII вв.» картина видится так. Половцы заманили князя в западню. В 1160 г., за четверть века до описываемых событий, в такую же западню угодила конница Северо-Восточной Руси князя Андрея Боголюбского. Тогда князю едва удалось уйти. В том же положении оказались Святополк Изяславич с Владимиром Мономахом, когда они после разорения всей земли половецкой на обратном пути встретили войско половцев. И только после целого дня жестокой сечи вырвались из «мешка». Как видим, и наши войска также вторгались в чужие земли, также покоряли их огнем и мечом, сжигая города, беря полон… Половцы, терпевшие ранее от ру-сов серьезные поражения, были на сей раз готовы к битве, собрали все свои силы. Уже около 10 лет отношения между Русью и Степью были весьма напряженными, и стороны балансировали на грани войны и мира. «Несмотря на поражения последних лет, кипчаки, помня времена Мономаха, бегство своих отцов и их унижения на чужбине, отступать не собирались. От Крыма до Волги, от Посулья до Тамани «поганые» поднялись все как один на свой «последний и решительный»; готовыми дорогами, погоняя упряжки, нагруженные тысячами стрел, помчались они «к Дону Великому», действуя, скорее всего, по заранее намеченному плану. Наступила кульминация многолетнего противостояния.» Князь Игорь был слабым полководцем (вряд ли опытный полководец повел бы себя так, как Игорь, не проведя разведки, не узнав состояния дел у противника), не обладавшим элементарным оперативным мышлением. Как действует князь, видя, что против него собрались все половцы? Еще можно было отойти, что нисколько не умалило бы в глазах его людей авторитета полководца. Но и тут глупая гордыня, надежда на всегдашнее русское «авось». Что люди скажут?! («Оже ны боудеть не бившеся возворотитеся, то соромъ ны боудеть поущеи смерти, и како ны Богъ дасть».) Устремился князь в погоню за половцами, намеренно бежавшими при первой стычке с его войском, преследуя мобильного врага по всей степи половецкой. Эта измотавшая войско погоня продолжалась целый день, вернулись молодые князья уже к ночи, ведя «на хвосте» все войско половецкое («собрашася Половци вси»). Стало совершенно ясно, что придется биться в окружении.

Кочевник (номад)

Стали отступать и весь день шли под непрерывным градом стрел. Сутки шли так по безводной степи, вконец измучившись. Часть войск не выдержала – «и побегоша», бросив общий строй. Раненый Игорь, ехавший во главе колонны главных сил, бросился за ними, чтобы вернуть эту бежавшую часть авангарда. Игорь даже снял шлем, чтобы бегущие видели, что их о том просит князь – вернуться в строй. Но никто из воинов не повернул обратно. Князя, оторвавшегося от главных сил, взяли в плен половцы «из Тарголова рода», накинули на него аркан, как на дикого жеребца, и он вынужден был наблюдать начавшуюся битву уже с «кощеева седла». В битве «пали стяги Игоревы». Многие бояре и вельможи были убиты или взяты в плен, практически все войско погибло. Даже из числа бежавшего полка спаслись только около десятка человек. «Тут разлучились братья на берегу быстрой Каялы; тут кровавого вина недостало; тут пир окончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую. Уже, братья, невеселое время настало, уже трава силу русскую прикрыла». Князя ждал плен. «Тут немцы и венециане, тут греки и морава. корят Игоря. Игорь князь пересел с седла золотого да в седло невольничье». Это не «перст судьбы», а закономерный итог авантюрных действий полководца.

В.М. Васнецов. После побоища. 1880

Разгром русского войска был полнейший… Хотелось бы обратить внимание читателя на разные судьбы рядовых дружинников, воинов, и самого князя! В то время как родители, жены и дети убитых русских воинов лили слезы по своим детям и близким, князь Игорь был окружен почетом у Кончака, пил, ел, ему была дана прислуга, он охотился с ханскими соколами – еще и молился, исповедуясь специально вызванному им из Руси священнику! Отчего столь милостивое отношение к пленнику? Князь остался жив только потому, что представлял собой немалую «ценность» (в смысле выкупа). За князя можно было получить от 1 до 2 тыс. гривен серебра, за воеводу и того более – 5000 (В. Татищев). Тут явно виден денежный интерес. Гроша ломаного не стоят его молитвы, жалкие плачи: «Се возда ми Господь по беззаконию моему и по злобе моей на мя. И снидоша днесь греси мои на голову мою». В результате его авантюры половцы стали свободнее вторгаться в землю Русскую, беря полон. Найти правых и виноватых тут невозможно. Начни считать, так собьешься со счета – сколько раз русские, едва ли не каждый год, шли набегом в степь половецкую, беря в полон «княжевичевъ» и «добрых мужей», ну, а челяди, рабов-колодников, скота и коней – вовсе «не бе числа»! И шли назад «со славою и честью великою»! Как волки ненасытные, рыскали наши князья по земле Русской в поисках власти, денег, наживы и пленников.

Впрочем, утверждают, что поход Игоря имел не военные, а матримониальные цели. Игорь якобы шел за невестой, и Кончак готовился к свадьбе как тесть. Хан не только предоставил ему комфортную жизнь в плену, но и не стал казнить его сына как заложника после побега Игоря из плена. Да и их договор о женитьбе Владимира Игоревича на Кончаковне воплотился в жизнь – и к 1187 г. у Игоря и Кончака появился общий внук. И случалось такое повсюду… Так, Низами, великий поэт Востока, «отшельник» из Гянджи, женился на прекрасной половчанке, которой остался верен до смерти. Надо бы добавить, что сюжет Игоря с Кончаком может быть не совсем понятен читателю. Как можно породниться с врагом, да еще такую страшную цену заплатить за свадьбу, ведь его войско погибло, а те немногие, что не пали, оказались в плену половцев. К тому же свататься, идя с войском, как-то не очень принято.

Русские в половецком плену

Однако напомним: это было время, когда половцы активно участвовали в спорах за власть на Русской земле, да и сам Игорь не раз хаживал в походы вместе с половцами, сражаясь против князей-конкурентов. Однажды под Киевом в 1180 г. он в ожидании генерального сражения скоротал ночь у костра вместе с ханом Кончаком. Когда на них неожиданно напали войска Рюрика Ростиславича, они вместе спаслись, прыгнув в одну лодку. Другой пример: дочь половецкого хана Котяна, получив при крещении имя Мария, станет женой галичского князя Мстислава Удалого. Ряд половецких «принцесс» станут затем женами князей из династии Рюриковичей. Такие вот у нас связи. Что же касается авторства «Слова», то, по версии В. Чивилихина, им мог быть князь Черниговский. Другие уверены, что автор «Слова о полку Игореве» – Петр Бориславич, третьи – сам князь Игорь, ибо в тексте есть принадлежащие ему слова: «Пора мне, старому, сказать свое слово». Что гадать?! Важно, что «Слово» – упрек в адрес князей, по чьей милости «сеялись и возрастали междоусобия», «жизнь людей в княжеских ссорах прекращалася и в Русской земле редко веселие земледельцев раздавалося, но часто каркали вороны, деля между собой трупы.». Поэтому, помимо художественного значения «Слова о полку», следует обратить внимание на социально-политический пафос этого обличительного документа, направленного против раздоров.

Кончаковна в опере А. Бородина «Князь Игорь» Хан половецкий Кончак

В «Слове» говорится о том, как и чем жила русская земля в конце XII в., включая Чернигово-Се-верское княжество. Народ предпочитал жить мирным трудом (он приносил покой, довольство земледельцу, ремесленнику). Земли наши постоянно подвергались набегам не только чужих, но и своих завоевателей. Летописец показал, чем обернулась грабительская и междоусобная война для сел и городов Чернигово-Северского удельного княжества (1146). В одном селе Мерликове враги забрали 300 кобыл и тысячу коней. На землях княжества разорили дома Игоря Ольговича с припасами, где: «в амбарах казенных и погребах вин, медов, меди, железа и прот-чего, что не могли всего князи на возы забрать, дали войску брать, кто чего хочет, в гумне сожгли 900 скирдов жит». В путивльском доме Святослава Ольговича, отца князя Игоря, «в погребах было 500 берковец меда, вина 80 корчаг. Церковь же княжу святого Вознесения, в ней же утварь княжу поимаша, двои сосуды среб-ряны, кадильницы – 2, евангелие кованое серебром, одежды, шиты золотом, и колокола, и не оставиша княжа ничего, но все разделиша. Челяди же Святослав-ли 700 разделиша и много воем раздаша». В XII в. ни Владимиро-Суздальское, ни Рязанское, ни Галицкое и Волынское княжества не имели столько городов, сколько их было на Чернигово-Северской земле. И все пошло прахом. Виной всему властолюбивая, жадная свора князей, которые не могли поделить «славы» и насытить утробу золотом. «Перестали князья нападать на неверных, брат брату стал говорить: «Сие мое, и то мое же». Начали князья за малое, как будто бы за великое, ссориться и сами на себя крамолу ковать. Тем временем нечестивые со всех сторон стекалися на одоление Русской земли». Заметим, что в той великой сваре (наряду с половцами) активное участие приняли и черни-говцы (Ольговичи), участвуя в многолетней войне, закончившейся страшным погромом Киева. Черни-говцы были крупнейшим очагом феодальной смуты на Руси. Их князь Всеволод Ольгович в 1134 г. вторгся в Киев, предал его огню и мечу. «Всеволод с братией своей», писал летописец, одних людей уводили, других убивали. После этого он с сепаратистской группой феодалов ушел, но продолжал угрожать: «То, чем отцы наши владели при ваших отцах, должно быть нашим. Если не дадите, пожалеете. Ваша будет вина. Кровь падет на вас». Князь Всеволод Большое Гнездо (1154–1212), великий князь Владимирский, сын Юрия Долгорукого и византийской принцессы Елены, в усобице почти не участвовал и лишь после того, как черниговцы пленили его смоленского зятя, вторгся на Черниговщину (1196). Как видим, и черниговцы были не только страдающей стороной.

Дружина Владимира Мономаха осаждает Чернигов. Миниатюра

Так, черниговский князь Всеволод Ольгович (1094–1146) как раз был одним из яростных смутьянов, от которых не было житья народу на Руси. Толстый и плешивый, по описанию Татищева, он имел и плешивое сердце, выеденное неуемной жаждой власти. Подлый и коварный, он редко нисходил до мирных переговоров с другими князьями, дважды захватывал и жег Киев, призывал половцев, а затем предавал их. Порой даже святой акт целования креста не останавливал распрей между князьями. Кровавая карусель вызывала недовольство и самих черниговцев. Наконец они сказали князю: «Ты надеешься бежать к половцам, а волость свою погубить. Оставь свое вы-сокоумие и проси мира. Мы знаем Яро-полково милосердие. Он не радуется кровопролитию. Он соблюдает Русскую землю». В конце концов Всеволод, кровопийца и сутяжник (любил судиться, обвиняя или оправдывая людей по своему усмотрению), помер, к радости всего народа. Одни лишь любовницы оплакивали его кончину. Неглуп был князь, да только умом своим распорядился не лучшим образом. Индивидуализм и удельный эгоизм во многом способствовали тому, что на Руси половцы усилились. Напрасно князь Мстислав Изяславич Волынский старался подвинуть в 1167 г. князей на совместный отпор степнякам, напрасно призывал их, указывая на бедственное положение Руси: «Пожалейте о Русской земле, о своей отчине: каждое лето поганые уводят христиан в свои вежи, а вот уже и пути у нас отнимают». Имелись в виду черноморские пути русской торговли, которые составляли один из самых главных источников дохода князей, встречавших и провожавших русских купцов («гречни-ков»), ходивших с товарами в чужие города. Когда Игорь попал в плен, князья и не подумали собраться вместе с силами и двинуться против половцев сообща.

Автор восклицает: «К чему же вам золотые шлемы, копья и щиты польские! Заградите в поле ворота стрелами своими острыми, вступитесь за землю Русскую, за раны храброго Игоря Святославовича. Вы своими крамолами начали наводить неверных на землю Русскую». Страстный призыв князя можно понять.

К. Васильев. Плач Ярославны

В.А. Перов. Плач Ярославны

«Тяжко голове без плеч, беда и телу без головы – так и Русской земле без Игоря», – говорится в «Слове о полку Игореве». Ну да бог с ним, с Игорем! Итогом тех крамол и забвения земли Русской станет гибель многих и многих неповинных русичей, что сгинут в бесчисленных попытках отстоять свой город, землю, дом. Плачет Ярославна в Путивле – да, видно, не слышат ее плача другие князья на Руси. Сколько таких несчастных ярославен лило слезы по своим родным и близким, погибавшим в преступных, жестоких и кровавых сварах за престол, за град, за землю, за титул, за добычу, за рабов и рабынь или попросту ради удовлетворенного тщеславия, гордыни! «Ярославна рано плачет в Путив-ле на забрале, приговаривая: «Светлое и пресветлое солнце! Всем ты тепло и прекрасно, зачем же, вла-дыко, простерло горячие свои лучи на воинов лады? В поле безводном жаждой им луки согнуло, горем им колчаны заткнуло»». Такова Русь в ту эпоху. Удельная система власти и наследования, существовавшая на Руси, зело вредна была. Князья редко были довольны тем, что имели и не упускали случая прибрать к рукам чужое княжество, город или землю. Нельзя забывать о таком явлении, как князья-изгои. В группу эту попадали те, кому не выпал счастливый жребий старшинства по рождению. В старину изгоями назывались те, кто почему-либо «отрезался» от рода. Одни уходили по своему желанию, устраиваясь жить своей волей, на свой страх и риск, другие изгонялись за те или иные проступки, уподобляясь птице, лишившейся пера и пуха (гоить – значило ощипать птицу). «Изгоями называли людей, честь которым не шла по отцу. Изгоем оказывался холоп, получивший вольную, до времени, пока не устроит себе нового быта. Неграмотный попов сын, не получивший священства, тоже изгой. Научись, дадут тебе сан, будешь, как отец. Изгойство пристало к князьям по мере естественного увеличения их рода. Князьям-изгоям приходилось довольствоваться милостью старших, равноправие сменилось подручниче-ством». Таким князьям приходилось довольствоваться ролью дружинника либо подручного князя. Не всем это пришлось по душе, что и вело к осложнениям.

При таком положении, конечно же, имелись сотни причин для возникновения недовольства, иные князья готовы были на самые страшные преступления, только бы заполучить власть. Можно понять Н.М. Карамзина, который уже перед самой смертью признавался в письме бывшему министру иностранных дел России графу Каподистрии: «Любезное Отечество ни в чем не может меня упрекнуть… Да, пусть я только и делал, что описывал историю варварских веков.» Возможно, варварских, преступных, но ведь еще и героических.

Восстание в 1113 г. в Киеве. Миниатюра из Радзивилловской летописи. XV в.

Так как все князья хотели быть только первыми, перессорились братья-славяне. Свои терзали земли и города хуже самых заклятых иноземцев. Понятно, что вся эта «замятня» между князьями ложилась тяжким бременем на плечи простых людей. Невыносимыми были для них все эти распри и военные походы на своих. Причиной восстания 1113 г. в Киеве были не отказ Мономаха от княжения и не то, что «киевляне не хотели и слышать о другом государе». Они лишь воспользовались случаем для долгожданной расправы с ненавистными им притеснителями и ростовщиками. Простой люд Киева грабили свои лиходеи-ростовщики и тиуны! Одной из непосредственных причин восстания был соляной налог. Недовольство вызвано и общим вздорожанием жизни, причиной которого стала бурная ростовщическая деятельность киевских банкиров и менял, ссужавших деньги народу под огромные проценты (от 100 до 400 %). «Монополисты» безбожно вздували цены на предметы первой необходимости, не думая о народе. После смерти великого князя Святополка Изя-славича весь гнев народа обрушился на тысяцкого Путяту, сотских и особенно на ростовщиков.

Начались погромы домов богачей и знати. Вдова Святополка стала раздавать деньги, но было уже поздно. Возник всеобщий грабеж. Причем не только низы грабили верхи, но и соперничающие группы устраивали так называемый передел собственности. Когда же одна «незалежная» группировка побеждала другую, тут-то все и начиналось. В торгово-экономических спорах приняли участие и монастыри. Чтобы как-то обуздать аппетиты политиканов, вече послало делегацию к Мономаху, прося его занять княжеский трон. Тот изъявил согласие и оказался на великом княжении. Первое, что новый князь установил: «и худого смерда и вдовы убогой» не давать «в обиду сильным», ввел законы, ограничивающие ростовщичество, и т. д. Как видите, киевляне порой больше страдали от своих грабителей-вельмож, нежели от «захватчиков». Историк М.С. Грушевский писал о той киевской смуте: «Несколько дней грабили город, церкви, монастыри, не щадя ничего: забирали из церквей иконы, книги, ризы, даже колокола снимали и везли к себе, в северные края; избивали людей и забирали в плен». Затем возникла новая смута (хотя и в ней нельзя винить только северных князей), и снова Киев разграблен и опустошен, на сей раз уже северо-восточными Рюриковичами (1203). Князь Игорь, заняв по старшинству черниговский трон (1198), участвовал и в чернигово-половецкой коалиции, чьи войска под предлогом помощи свергнутому «киянами» Рюрику Ростис-лавичу в 1203 г. подвергли столицу Южной Руси неслыханному погрому. А потому обелять их не станем. Кто грабил Киев на сей раз? Войска Игоря Святославича, который бездарно положил свое войско в

Восстание в Киеве в 1146 г. Миниатюра из Радзивилловской летописи. XV в.

Великой Степи в битве с половцами, был взят в плен, освободился, а затем породнился с Кончаком, потерпел от половцев еще одно поражение, попав в полуокружение под Осколом. Тогда ночью бежал он вместе с войском, «прижав уши» и уже не думая о славе. Какая слава в том, чтобы грабить своих соплеменников! Вояки эти, братья во Христе, увозили из Киева обозы с добычей, награбленной в домах и церквах, уводили в рабство детей, женщин, мастеров-единоверцев и соотечественников. Вместе с ними шныряли по улицам древнего города и половцы, угоняя в рабство тысячи жителей, оскверняя святыни. И никто не выразил раскаяния, не внял страданию жертв. Картина такая повторялась всюду на Руси. Правда, сам князь Игорь этого погрома уже не увидел: за полгода до трагического события он умер, успев-таки принять схиму. У нас на Руси вообще считается чуть ли не хорошим тоном: сначала грабить, издеваться над народом, пораз-бойничать всласть, а потом идти в божий храм как ни в чем не бывало, считая себя христианами!

Не всем это было по нутру. Узнав об окончательном разорении Руской земли (Киевщины), князь Всеволод Юрьевич воскликнул: «Им, что ли, одним отчина Русская земля, а нам разве не отчина! И пусть меня с ними Бог управит!» Хотя если быть полностью объективным, то нельзя не напомнить «кия-нам», что Киев был разграблен так, как и он сам веками грабил Византию, древлян, Булгарию, венгров, болгар, да кого только не грабило киевское воинство, включая и соплеменников! Когда воинственный Святослав шел домой после победоносных войн, нагруженный несметными сокровищами и богатствами, ведя толпы пленных, Киев, разумеется, ликовал и славил победителя. Теперь же настала пора испить горькую чашу поражений и бедствий. С чем ты идешь к соседу, с тем и он придет к тебе!

Б. Ольшанский. Слово о полку Игореве. Князь Игорь в бегах

Что же до «Слова о полку Игореве», это, и правда, документ огромной эмоциональной силы… Говорят, Марина Цветаева как-то заметила, что только эту книгу она взяла бы на необитаемый остров. Мысль, читаемая в ней меж строк, ясна: не ходи в чужие земли как захватчик и грабитель! Защищая же свою землю, стой насмерть! О том скорбит русский воин: «Родная земля, ты уже за холмом!» О том же и слова Святослава: «Не посрамим земли Русской!» Нам совершенно чужда мистика расы и крови, но мистику Русской земли мы ощущаем и ныне постоянно. Н. Бердяев в «Русской идее» писал: «Очень сильна в русском народе религия земли, это заложено в очень глубоком слое русской души. Земля – последняя заступница». Земля наша – наша душа… Можно согласиться и с академиком А.С. Орловым, который отмечал: «Героем «Слова» является «Русская земля», добытая и устроенная трудом великим всего Русского народа». Но ведь еще – и обильно политая кровью нашего народа в битвах не только с врагом, но, увы, со своими соплеменниками. Бесспорно, «Слово о полку Игореве» вошло в сокровищницу словесности, в органику нашего русского бытия, духа и великорусского самосознания. И не только русского. Казахский писатель и поэт О. Сулейменов в романе «Аз и Я» писал: «Одним из таких учебников чтения стало для меня «Слово о полку Игореве». «Слово» отстоит от меня не только во времени. Наш взгляд направлен сверху вниз: мы видим лексику и поэтику памятника. Нам доступны верхние этажи семантического и идеологического знания «Слова»: не всегда удается заметить тень на плоскости и по ней восстановить высоту конструкции и объем. Мы глядим вниз, стараясь увидеть цветущие формы прошлого сквозь вековые пласты культурных предрассудков, которые старше нас, но моложе правды. «Слово» – неожиданно. Оно заключает в себе прозрения, кажущиеся подозрительными, тривиальные образы, покрытые патиной гениальности, и темные речения, великие уже потому, что понимаются банально». Но и без прозрений ясно, что история Руси – вечный бой за нашу землю. Так что смирение и примирение случались редко, редко были «страни ради, гради весели»!

Книга «Слово о полку Игореве»

Стонала Русская земля от временщиков. Вот и княжество Волынско-Галиц-кое терзали свары князей. Буйные Игоревичи, чуждые сотрудничества, ненавидя друг друга, готовы были перегрызть друг другу глотки. Вспоминается фраза из романса: «Словно аспиды мы в басурманской крови.» Так вот такого рода аспидами, т. е. ядовитыми змеями, злыми и злобными недругами для Русской земли, были некоторые князья, проливавшие кровь народа. Смены правителей вели к тому, что земли становились постоянным объектом грабежей половцев, монголота-тар, немцев, поляков, литовцев, венгров и др. С начала существования славянских княжеств для всех очевидно участие в русских спорах различной зарубежной «закулисы». Князь Ярослав (сын Свято-полка) действовал против Мономаха по подсказке из-за рубежа («Но есть еще другое известие, также очень вероятное, что Ярослав был подучаем поляками во вражде с Мономахом и особенно с Ростисла-вичами»). Каждый преследовал только свои собственные интересы (военные, геополитические, экономические).

А. Калугин. Междоусобица князей

Так, на Волынь вторглись поляк Леш-ко Белый (из Малой Польши) и Конрад Ма-зовецкий. Некоторые города открыли полякам ворота, понадеявшись на рыцарскую польскую честь. Итогом стало повсеместное разграбление городов. Гибли люди, горели города, приходили в запустение земли. Чтоб установить хоть какое-то подобие порядка, Игоревичи в начале XIII в. уничтожили почти всех мятежных бояр, так сказать, предварив опыт Великой французской и Русской революций. Остатки тех бежали в Венгрию, умоляя венгерского короля помочь им в организации интервенции против родной земли. Тот согласился. Венгры вторглись на земли Западной Руси и взяли Галич. Правда, Даниил Романович нанес им поражение. Однако всем этим распрям не было конца. Сплошное безумие охватило княжеские роды. Приведем пример уже из эпохи монголотатар-ского нашествия. Ради стольного града черниговский князь Михаил (по отъезде из Киева князя Ярослава Всеволодовича: тот отправился с данью-взяткой к татарам, и те «де-факто» признали его великим князем) в 1239 г. захватил Киев, объявив себя великим князем киевским. При этом собственный город и людей в Чернигове он оставляет, нисколько не заботясь о том, что гнев и кара татар должны обрушиться на город. Возмездие не заставило себя ждать.

Черниговцы на стене крепости

Противник разбивает войско двоюродного брата, Мстислава Глебовича, жжет город, но все же сохраняет жизнь епископу, части клира. Желая наказать непосредственного ослушника, то есть князя Михаила, татары идут на Киев. Но, по-дивясь красоте Киева, племянник Батыя, сын Угедея Менухан отправляет послов к черниговскому князю Михаилу Всеволодовичу и к киевлянам, желая склонить их к сдаче. Князь Михаил, не думая о последствиях, наплевав на народ, подло убивает ханских послов. После этого, испугавшись содеянного, точнее, боясь расплаты, бежит в Венгрию (в спешке по пути где-то бросает свою жену и бояр). И тут же на место великого князя находится новый претендент – смоленский князь. Если вы откроете наугад книгу любого русского историка, обнаружите десятки, а то и сотни подобных случаев. История русская пестрит ими, как и всякая другая. Читать все это и горько, и страшно. Княжества Киевской Руси стали марионетками Запада или шли под руку татар. Сегодня это звучит актуальнее, чем когда-либо, ибо можно ожидать нового предательства Русской земли в Киеве! Страшнее всего то, что проливается кровь братьев. Вот что происходит, когда страна распадается на отдельные княжества. Надо помнить, что как тысячу лет назад, так и сегодня в великой и непрекращающейся битве цивилизаций нужно мудро и дальновидно строить политические и военные союзы, при этом учитывая тысячи факторов. Рушатся русские княжения в Галицкой и Волынской землях (XIII в.). Опора на Запад не спасла галичан, не спасет она и украинцев. А так как последний князь Галицкий, Георгий Юрьевич, умер бездетным, хан Золотой Орды, считая себя верховным властителем земель русских, прислал в Галицию наместников, подобно тому, как шлет сегодня заокеанская «Золотая Орда» баскаков в «свободные» республики Балтии, Грузии, Украины. Тогда непокорные жители их убили и перешли сначала к Болеславу, к зятю Гедимина, а потом, когда тот вздумал обращать их из православия в папизм, предпочли присягнуть на верность Казимиру. Став королем Галицким, тот заключил мирный договор с Литвою и уступил часть новых владений сыновьям Гедими-на. Так сошло на нет то ли княжество, то ли королевство Даниила Романовича, а древнее достояние России (Руси), обретенное оружием святого Владимира, было разделено между иноплеменниками.

Уроки эти надо бы помнить! В те века с «раскольниками», наводившими чужие рати на землю Русскую, если они попадались, разговор был короткий (будь то беженцы на Запад, в Европу или же свои). В начале XIII в. князь Ярослав Святопол-кович, изгой, племянник Владимира Мономаха, бежал в Венгрию. Оттуда стал беспокоить западные рубежи Руси, набирая в Польше, Чехии и Венгрии охотников до легкой поживы в землях Руси. Собрав чужеземную рать, в 1123 г. он дошел до Владимира-Волынского, но был убит. Оставшееся без вождя войско чужеземных искателей наживы убралось восвояси. Другой пример жестокой борьбы между двумя станами, Мономаховичей и Олеговичей: князь Изяслав, внук Мономаха, сын «полуангличанина» Мстислава и шведской королевы Кристины, в борьбе с сыном Мономаха, Долгоруким, не думая об интересах Руси, призвал на помощь венгров и поляков для решения частных споров русских князей. Тем самым заграница вовлекалась в решение чисто русских, восточнославянских вопросов. Этому способствовало то, что король венгерский, князья польский и чешский являлись родней Изяслава. Так что можно с полной уверенностью говорить, что в любой русской замятне, междоусобице прямо или косвенно просматривается чужеземная заинтересованность.

Водный путь из варяг в греки

Предметы торговли по пути из варяг в греки

Глядя на все эти козни и «игры» киевских князей, русский народ все более и более охладевал к Киеву. Так, ранее Новгород посылал в Киев княжескую долю прибыли от деятельности обоих торговых путей, но когда днепровский путь перестал работать, стал посылать в Киев долю дохода лишь от волжского пути. Однако деятельность волжского пути на деле обеспечивал не Киев, а северо-восточные Рюриковичи. Переход торговли из рук византийских греков в руки итальянцев и французов обесценил «Великий водный путь из варяг в Греки и из грек по Днепру». Княжества перестали быть губерниями, а так как князья стали наследными правителями, росто-во-суздальских Рюриковичей перестало устраивать положение, при котором работу на торговом пути обеспечивали они, а прибыль получали другие. В итоге ростово-суздальские Рюриковичи сошлись с северовосточными князьями в жестокой схватке за торговое наследство, требуя от Новгорода посылать долю прибыли от волжского пути им. Новгород счел это справедливым и передал долю прибыли от деятельности волжского пути ростово-суздальским князьям, предложив Киеву самому разбираться с последствиями. Но Киеву, что уже как-то привык к «сладкой жизни» за счет транзита чужого товара или сырья, как это имеет место и ныне, это очень не понравилось.

С. Иванов. Торг в стране восточных славян

В возникавших распрях имелась практика отдавать захваченные города на разграбление, и родственники стали вести себя по отношению друг к другу, как иностранцы. Киев вел себя по отношению к северному собрату точно также, как он вел себя по отношению к чужеземцам, когда ходил «за море» для получения богатств и прибылей – путем грабежа, разбоя или захвата городов и торговых путей. Но вот он лишился транзита – и пересохли источники обогащения, следовательно, сразу упала политическая роль Киева. Однако все еще не совсем ясно, что же привело в итоге к падению Киева как политического центра общерусского государства. Нам представляется, что виной тому была слабость Киева в политическом плане. Слишком важным казался Киев сам себе и князьям киевским. Выгодное положение стало одновременно его разменной монетой – и ахилессовой пятой.

О. Федоров. Киевская дружина

Общество в северо-восточной Руси XIII–XIV вв. было беднее южнорусского, богатство которого обеспечивалось в значительной степени торговлей с заграницей, поборами и военно-захватнической политикой. Север привык работать на земле. Капитал на русском Севере, по словам ряда историков, играл столь незначительную роль, что не оказывал заметного воздействия на хозяйственную и политическую жизнь народа. Вряд ли это так на самом деле. Но того, что сократились хозяйственные обороты юга и, соответственно, уменьшился приток в казну северных земель, а в итоге «из строя общественных сил на севере выбыл и класс, преимущественно работавший торговым капиталом», исключить нельзя. И все же, полагаем, дело в ином. В трудах украинского историка М.С. Грушевского мы хотели найти ответ на важнейший для украинца вопрос: «Почему же прекратилась политическая самостоятельность украинских земель: Галицию захватили поляки, Волынь постепенно превратилась в литовскую провинцию, а прочие княжества, существовавшие на Киевщине и Чернигов-щине, также перешли под власть литовских князей?» Ответ, который дает историк, в высшей степени символичен. Говоря коротко, не выдержали киевские люди напора татар и Запада в час испытаний. Киевские князья, убоявшись монголов, бежали, оставив Киев на произвол судьбы. Нашествие татар, которые взяли Переяслав и Чернигов, опять же кончилось поджогами и массовыми убийствами людей, включая епископа. Киевский же князь Михаил, растеряв мужество, бросил свой град на произвол судьбы… «Вообще во время этого второго татарского нашествия князья разбегаются во все стороны, заботясь лишь о себе, хотя во время первого (их) прихода (1240) умели держаться солидарно». Действительно, в 1240 г. киевляне сражались мужественно против войск Батыя, но силы были не равны. Город Батыем был взят. Что произошло с жителями Киева, источники не говорят. Но воеводу Дмитрия, стоявшего во главе обороны, Батый помиловал («ради его храбрости»). Общий же тон таков: «Известие, что Киев пал и татары идут далее на запад, так здесь всех напугало, что все – князья, бояре и простые люди – разбегались, куда глаза глядят». Отзвуки этих событий вскоре докатились и до Европы. Германский император Фридрих II писал английскому королю Генриху III о падении Киева, как он выразился, столицы «благородной страны». Ужасный слух распространился по Европе.

Разграбление города в Европе

Один из корреспондентов, Мэтью Парижский писал о татарах: «Подобно саранче распространялись они [мон-голотатары] по лицу земли, они принесли ужасающие опустошения в восточных частях, разорив их огнем и мечом. Пройдя через землю Сарации, они разрушали до основания города, рубили леса, низвергали крепости, вы дергивали виноградники, опустошали сады, убивали горожан и крестьян. Во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой впереди себя. Других же поселян, менее способных к бою, оставляют для обработки земли, а жен, дочерей и родственниц тех людей, кого погнали в бой и кого убили, делят между оставленными для обработки земли, назначая каждому по двенадцати или больше, и обязывают тех людей впредь именоваться татарами». Упомянутые ужасы, вызывавшие трепет душевный у всех, кто обитал в Европе, вскоре затронут всю Русь, причем более других.

Древний Киев

Характерно, что при первых признаках опасности бежит прежде всего киевская знать, бежит с земель, где выросла, где жили ее отцы и деды. Видя крах княжеского режима, тяжелого и невыносимого, видя подлость киевской «элиты», не только отдельные люди, целые общины Украины добровольно идут под татар, чтобы не знать чиновников князя с их притеснениями, бояр с поземельными правами, не страдать от бесконечных княжеских междоусобий, насилия, побора княжеских войск, от крепостничества, неоплатных долгов, тяжкой барщины. И это стало наблюдаться, пишет М. Грушевский, еще до первого похода Батыя на Украину (1240–1241). Жители Киевской Руси предпочли платить татарам дань, подчиняться строгой власти, жить в полном послушании, лишь бы избавиться от князей и от их строя. Простой народ давно был брошен на произвол судьбы киевской верхушкой. Князья и бояре выжимали из него все соки, и даже церковь «не возвышала своего голоса в защиту народа сколь-нибудь резко». Таков печальный конец Киевской Руси. Люди бежали на север, в Московию, или же в западные украинские земли, унося с собой «книги, иконы, произведения искусства, памятники здешней культурной жизни». Теперь ясно, почему в центр, на север приливала волна колонизации, хотя мир северо-восточной, суздальской и владимирской Руси выглядел беднее и проще. Как нам представляется, именно в условиях большего мужества, отваги, упорства, относительного равенства и, что особенно важно, меньшей социальной дифференциации (по крайней мере на первых порах) люди увидели в центре Руси шанс для себя и гарантию единения. Политические успехи, подкрепленные умной дипломатией, военной силой да и капиталом (замечу, всегда игравшего в Москве подчиненную роль, что, на наш взгляд, первый и главный признак величия державы и ее жизнеспособности), привели к тому, как пишет В.О. Ключевский, что вокруг Москвы собрался сонм новых слуг и, кроме того, князья «добровольно пришли в Москву». И главное – сюда устремился народ!

Собор Святой Софии в Киеве. Евхаристия. Мозаика в апсиде. XI в.

Потому и отношение русского человека, гражданина великой России к Киеву и по сей день двоякое. Мы благодарим Киев за тот первый, исключительно важный вклад в дело строительства великой державы, без которого немыслима, пожалуй, и вся наша история. И мы с гневом и болью воспринимаем шаги, которые не чем иным, как предательством всей нашей 1,5-тысячелетней истории не назовешь. Мы имеем в виду шаги по разрушению политической и языковой цельности, общеславянского единства государств, единства народа, что был «творцом русской национальной идеи и провозвестником русского этнического родства» (И.А. Сикорский)?! Нехристем надо быть, чтобы распять русский язык на Киевщи-не! Но дадим слово В.О. Ключевскому: «В современной русской жизни осталось очень мало следов от старой Киевской Руси, от ее быта. Казалось бы, от нее не могло остаться каких-либо следов и в народной памяти, а всего менее благодарных воспоминаний. Чем могла заслужить благодарное воспоминание в народе Киевская Русь со своей неурядицей, вечной усобицей князей и нападениями степных поганых? Между тем для него (т. е. народа России. – Ред.) старый Киев Владимира Святого – только предмет поэтических и религиозных воспоминаний. Язык до Киева доводит: эта народная поговорка значит не то, что неведома дорога к Киеву, а то, что везде всякий укажет вам туда дорогу, потому что по всем дорогам люди идут в Киев; она говорит то же, что средневековая западная поговорка: все дороги ведут в Рим. Народ доселе помнит и знает старый Киев с его князьями и богатырями, с его Св. Софией и Печерской лаврой, непритворно любит и чтит его, как не любил и не чтил он ни одной из столиц, его сменивших, ни Владимира на Клязьме, ни Москвы, ни Петербурга. О Владимире он забыл да и в свое время мало знал его; Москва была тяжела народу, он ее немножко уважал и побаивался, но не любил искренно; Петербурга он не любит, не уважает и даже не боится. Столь же сочувственно относится к Киевской Руси и наша историография». Надо согласиться, но только с одной частью оценки.

Споры князей

Было бы несправедливо выделять Киев в той общей сумятице и политической смуте, которые на долгие годы утвердятся на Руси. Ненамного лучше вели себя в этом плане другие города и веси, однако, даже сохраняя глубокий пиетет к древнему Киеву, помня о его великой роли, заметим: просматривается предвзятость в отношении других центров Древней Руси, и прежде всего Москвы. Принижение Москвы и тем более желание увидеть в ней виновницу гибели Киева никак не соответствуют правде истории. Тут стечение многих обстоятельств, среди которых изматывающая и кровавая борьба киевских князей за престол, от которой смертельно устала Русь. Народ устал от свар и склок. Именно это и поставит крест на лидерстве Киева. Народ просто покинул его. Кроме того, не было в Киеве и той яростной решимости стоять насмерть, как это было в русских городах (Рязань, Козельск, Псков, Троицк, Москва). А потому мы вновь напомним слова автора Повести временных лет, который, обращаясь к потомкам, умолял их не губить раздорами и распрями землю Русскую, обретенную трудом, великой храбростью всех прошлых поколений. История научила нас действовать жестко, даже жестоко против раскольников. И князь Ярослав, разделавшись с врагами единства, став «самовластцем», перед смертью завещал сыновьям жить в мире и дружбе, храня единство страны, и говорил: «Аще ли будете ненавидно живуще, в распрях. то погыбнете сами и погубите землю отецъ своих и дед своих, юже налезоша трудом своим великым». Так было тысячу лет назад, так дело обстоит и сегодня. Можно прямо и честно сказать: «бессмысленные драки княжеские» позорят не только Киев, но и нашу общую историю в глазах мира.

Пора ответить на весьма важный вопрос: «За счет чего получала доходы знать в древности и Средние века?» Одни российские историки (Б. Греков, И. Смирнов) считали, что в основе богатств киевских, новгородских, московских феодалов и князей лежат большие земельные угодья. К примеру, Б. Греков пишет: «Факт крупных земельных владений киевских князей на Новгородской территории подтверждается, например, тем, что Иван III Васильевич, отбирая у Св. Софии и у многих богатых новгородских монастырей землю, решительно, со ссылкой на документы утверждал давнюю принадлежность этих земель князьям и незаконное, с его точки зрения, их освоение вечем». Эта апелляция к истории должна была оправдать конфискацию земли у церкви: «зане тыи испокон великих князей, а захватили сами» или «быша бо те волости первое великих же князей, ино они (новгородцы) их освоиша». Он утверждает, что земельные владения новгородских князей, которые те унаследовали с древнейших времен, «по своим размерам очень велики». Хотя тот же автор говорит, что источником значительных богатств князей и бояр Древней Руси были золото, серебро, меха и ткани, получаемые либо путем торговли, либо в результате военных походов и добычи.

К. Маковский. Боярыня у окна

Полагаю, что не только земли, но и «живая деньга» интересовала княжескую верхушку, уж больно падкой на золото та оказалась. Другой известный историк, И.Я. Фроянов пишет: «Взгляд на «вся благая» высказал князь Святослав Игоревич. Золото, драгоценные ткани, вина, овощи, серебро, кони, меха, мед, воск, рабы – вот перечень товаров, дразнивших воображение князя. «Мученик» Борис, скорбный от сознания, что в жизни людской «все мимо ходить и хуже пау-чины», не в силах видеть, как его обошли в богатствах, горюет: «Къеде бо их жития и слава мира сего, и багряница, и брячи-ны, сребро и золото, вина медове, брашьна чьестьная, быстрии кони, и домове красьнии и велиции, и имения многа, и дани и чьести бешсильны»».

Врубель. Царевна-волхова

Тут уж ясно сказано, о чем мечтает знать, самые первые люди града Киева – о золоте и серебре, о дорогих нарядах и одеждах для боярынь, об особняках – красивых и великих для своих «царевен». Но еще хочет киевская верхушка, чтобы ей приносили дань, причем бесчисленную. Однако и этого ей мало, ей подайте еще честь, яко кесарю. В летописном своде 1095 г. имеется призыв: «Вас молю, стадо христово, с любовию приклоните уши ваши разумно: како быша древний князи и мужие их, и како отбараху Русския земле, и ины страны придаху под ся; теи бо князи не збираху многа имения, ни творимых вир, ни продаж въскладаху люди; но оже будяше правая вира, а ту возмя, дааше дружине на оружье. А дружина его кормяхуся, воююще ины страны и бьюще-ся и ркуще: «Братие, потягнем по своем князе и по Руской земле»; глаголюще: «Мало есть нам, княже, двухсот гривен». Они бо не складаху на своя йены златых обручей, но хожаху жены их в сребряных, и расплодили бы землю Руськую». Неприкрытая алчность – философия киевских князей. «Пустите! Денег сколько! Страсть! Неужто дать им так пропасть?» (Гёте). Поставлен диагноз киевской власти: «Жить за счет ограбления чужих народов похвально и даже почетно, выжимать деньги из своих сограждан предосудительно – вот лейтмотив летописца, который, конечно, ведет нас к психологии, свойственной людям эпохи военной демократии. Итак, княжеско-дружинная знать еще в конце XI в. воззрения о богатстве соединила преимущественно с драгоценностями и деньгами, а не с землей» (И. Фроянов).

И.Я. Фроянов

Впрочем, нисколько не стесняясь, знать выжимала деньги и из своих сограждан, о чем свидетельствуют упомянутые восстания киевского народа. Если это так, то выходит: киевская верхушка делала акцент на капитал, причем в денежно-золотом эквиваленте, явно не утруждая себя заботами о труде на земле и промышленным производством. Киеву в лице его князей был ближе и милее хазарско-еврейский спекулятивный оборот капитала. Когда же этот источник иссяк, киевская элита потеряла всякое влияние на Руси. Тем не менее Киевская Русь свою миссию выполнила настолько успешно и полно, насколько вообще было в ее силах.

Академик Б.А. Рыбаков писал: «Историческая заслуга Киевской Руси состояла не только в том, что была впервые создана новая социально-экономическая формация и сотни первобытных племен (славянских, финноугорских, латышско-литовских) выступили как единое государство, крупнейшее во всей Европе. Киевская Русь за время своего государственного единства успела и сумела создать единую народность. Мы условно называем ее древнерусской народностью, материнской по отношению к украинцам, русским и белорусам, вычленившимся в XIV–XV веках. В Средние века ее выражали прилагательные «русский», «люди руськие», «земля Руськая». Большой вклад в создание России, умножение мощи, славы, богатства земли Русской внесли многие города и земли».

Б.А. Рыбаков

Место федеративной Новгородско-Киевской Руси не случайно займет Владимирская Русь, а затем и Московская Русь. Просто так решили народы. М. Покровский писал: «Киевская Русь если и знала большие запасы товара, то это относилось исключительно к одной его разновидности, к товару живому – рабам. Они иной раз встречались сотнями в одних руках». Но разве непонятно, что работорговля, алчность, жестокость, зависть, желание разбогатеть любым путем не могли стать объединяющим началом и надежной гарантией прочности, силы государства! Тут нужно было нечто совершенно иное. И это другое – чувство единой родины, общего отечества, самоотверженность, стойкость, наличие высоких нравственных и духовных человеческих качеств, вера в победу, в то, что за тобой стоит правда, наконец, решимость и готовность ради них пойти на самопожертвование, возможно, даже на смерть, поступаясь порой самым дорогим (жизнью, семьей, богатством, положением) ради любимой родины, и многое другое. Понятно, что сей святоотческий идеал, а затем и возникший на этой основе подвижнический тип, пассионарная личность не могли проявиться или объявиться как-то сразу. Пробиваясь сквозь наслоения эгоизма, алчности, варварства к свету, они росли, крепли, питаясь примерами редкого мужества, самоотверженной отваги, верного служения Родине. И хотя Киев, как уже сказано, явил мужество и отвагу жителей при обороне города от татар в 1240 г., факт остается фактом – в конце XIII в. и даже раньше стали расходиться государственные интересы, а с ними и судьбы Юго-Западной и Северо-Восточной Руси. Киев оттолкнул от себя народы, тратя силы в склоках, меняя традиционные политические и экономические ориентации… При первой же опасности князья, ориентирующиеся на Запад, туда убегали, благо, что жены их были западных кровей. Это, пожалуй, вошло в плоть и кровь киевских князей. Лидерство славян ушло к северовосточной, центральной Руси. Путь, предложенный Москвой, в конечном счете привел в будущем к созданию единой и могучей России, дал Руси надежду на выживание и свободу. Этот путь является единственно верным и правильным и сегодня как для народов, так и для разумной части правящей верхушки. Иначе бы восточные земли России ушли к татаромонголам, южные – к половцам и татарам, западные – к Польше, Литве, немцам и шведам.

Работорговля

Ослабленный многолетними внутренними противоречиями Киев должен был уступить место объединителя крепнущей и растущей Москве. Киев приходил в запустение. Естественный итог деятельности разбойничье-торговой «фактории», где главенствовали чужеземцы, варяги. Этих господ интересовали исключительно деньги и «престол». Вспомним, что они и в Киеве-то не сидели. С наступлением ноября варяги отправлялись в «полюдье», в «славинии» подданных, зиму живя за счет данников, а в апреле, когда таял лед на Днепре, возвращались в Киев. Тогда славяне пригоняли по рекам в киевскую крепость Самбатас ладьи-однодеревки из Смоленска, Чернигова, Вышгорода и Новгорода. Ученый-энциклопедист X века Ибн Русте сообщал о действиях киевских варягов: они «нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают в плен, везут в Хазаран (Хазарию) и Булкар и там продают». Сей дух был, в принципе, глубоко чужд народу-труженику, народу-земледельцу.

Понятно, почему «низшие рабочие классы», т. е. работоспособное население, уходило, как это мы видим и ныне в Украине, на запад или в центральные области России. Можно сказать, что их правовое и культурное мышление оказалось чуждо сознанию варягов: для варяга-разбойника отнять по-прежнему было намного проще, чем заработать своим трудом или купить. Вряд ли справедливо эти наклонности приписывать исключительно Киеву. Мы видели, что принцип господства грубой силы торжествует всюду, не только на Руси. Недаром в русском языке слово «варяги» несет негативный и откровенно презрительный смысл, означая «чужеземец, чужак, человек со стороны, которому абсолютно чужды интересы страны и ее народа». Земли на Руси все более обосабливались друг от друга. Декабрист М.С. Лунин, относясь критически к уверениям о наличии у народа «чувственной любви к государям», отмечал: «Разберем свидетельства исторические. Поколение Рюрика, утвердившееся коварством или насилием, сперва оказало услуги норманам духом завоеваний и водворениями, распространившими пределы страны. События этого времени ознаменованы бунтом древлян, половчан, радимичей и других племен и мщением, которое правительство излило на них. Уделы, заведенные норманнами, укоренились по смерти Владимира. Край раздробили; народ разделили на участки. Это устройство по своим последствиям было пагубнее ига монгольского. Силы края истощились в междоусобиях. Ум юного народа затих от постоянного действия раздробленного самодержавия. Народный дух, постепенно угасая, заменился равнодушием. Только Новгород и Псков устояли против общей заразы». Увы, ни Киев, ни Новгород, ни Псков (со всеми их вольностями и вечевыми традициями) не устояли против «заразы» сепаратизма.

М.С. Лунин

К тому же, и заведенный ими порядок деления и наследования власти оказался порочен. А.Е. Пресняков писал, что завещание Ярослава явилось своего рода компромиссом для примирения непримиримых начал: государственного и семей-но-династического, то есть попыткой «согласовать семейный раздел с потребностями государственного единства». Хотя Киев пытался выступить в роли «собирателя земель», соединив власть в руках трех Ярославичей, но их правление было недолгим. И нареченный Мудрым Ярослав стал последним из киевских владык, сумевшим прочно соединить в своих руках почти все земли между Балтийским и Черным морями. После его смерти держава стала дробиться меж беспрестанно множащимися Рюриковичами. Выделяются все новые княжества – Владими-ро-Суздальское, Галицко-Волынское, Новгородская земля, Москва. «Уже русы равнодушно смотрели на то, Олегович или Мономахович был на престоле киевском, ибо отдельные роды Мономаховичей, князья смоленские, дети Мстислава сделались врагами друг другу, так как и род Олеговичей явно делился на черниговских, новгород-северских князей. и потомков Всеволода. Повсюду были партии: одна сторона спорила за одного, другая за другого князя; даже народ сбирался на вечах, шумел и оспаривал князей», – писал Н. Полевой. Наконец, съехавшись в Любече, бездарные князья окончательно поделят Русь на уделы – спасительного единения так и не произошло (1097). Процесс был закономерен и шел до тех пор, пока не изжил себя полностью, пока обстоятельства не заставили народы и земли сплотиться перед лицом одной большой опасности или угрозы. Это чем-то напоминает другую, более близкую нам историческую ситуацию, когда в 1991 г. в Беловежской Пуще был расчленен Советский Союз на множество независимых «уделов» (причем оказались разделены три великих и славных славянских народа, которые веками создавали, скрепляли, отстаивали нашу страну). Основные черты русской этнической психологии свойственны в равной мере великорусам, белорусам и южнорусам, а потому нет, собственно, основания для их разделения (И.А. Сикорский). Это одна земля и единый народ! Неужто надобно явление новой страшной общей угрозы и беды, чтоб преодолеть нелепый, противоречащий смыслу истории раздел?!

Г. Ершов. Памятник в Любече. 1997

К концу существования великого княжения град Киев, по сути дела, стал некоей разменной монетой. Некоторые князья занимали киевский престол по 6–7 раз. Это уже напоминало самый настоящий балаган! К тому же власть в Киеве стали получать из чужих рук (у Орды или у Запада), что никак не способствовало ее авторитету и значимости. Распад Руси на удельные княжества, носивший поначалу легитимные формы, стал неуправляемым. Это был процесс в чем-то аналогичный былому распаду Западной, а уж затем и Восточной Римской империй. Реальную выгоду получали, хотя на короткий момент, удельные князья и бояре, которые не переставали дробить Русь на все более мелкие части. Если бы эта киевская сумятица продолжалась далее, в России, если бы не возобладала линия Калиты, Дмитрия Донского, великих московских князей, Ивана III, Российское государство не состоялось бы. Запад Руси ушел бы в католический европейский мир, к Литве, Польше, немцам, восток и юг – отошли бы к татарам, народы среднерусской возвышенности и прилегающих регионов постепенно растворились бы в неславянских стихиях истории. Были у линии ориентации на Запад и сторонники (князь Даниил Галицкий). Кстати говоря, он проводил космополитическую этнокультурную и миграционную политику, делая ставку как на славян, так и на западноевропейцев, на армян, евреев и т. д. Линия Даниила Галицкого, не князя и не царя, а короля, коронованного Римским Папой, была тогда по-своему логичной. Эта линия цивилизационной капитуляции, подразумевавшая принятие Русью католичества, создание на востоке буферных зон меж Западом и Степью (подобных Польше, балтийским рыцарским орденам) шла вразрез с интересами остальных земель Руси, которые в Европу, откровенно говоря, не очень-то стремились. Потому крах Киевской Руси стал не концом, а напротив, началом русской цивилизации.

Расправа князя Мстислава с восставшими киевлянами

Тем не менее трудно возражать против того, что некоторую лепту в запустение Киева внесли и северные князья, включая Андрея Боголюбского. Говорят, что его целью было стремление лишить Киев древнего старшинства над русскими городами, перенести это старшинство на Владимир, подчинив себе вольный и богатый город Новгород. Предполагают, что князь добивался того, чтобы по своему желанию отдать эти два важных города с их землями тем из князей, которых он захочет посадить и которые в благодарность будут признавать его старейшинство. Внешне все так и выглядит: Андрей Бологлюбский отправил на юг сына Мстислава – с ростовцами, владимирцами и суздальцами (1168). После трехдневной осады войско ворвалось в Киев и взяло его «на щит»: два дня победители грабили город, не щадя никого и ничего. Половцы зажгли было и монастырь Печерский, но монахам удалось потушить пожар. По всему Киеву тогда, гласит летопись, слышались стоны, стояли тоска и печаль неутешная, лились слезы. Никто не оправдывает Андрея, но сводить вековую историю запустения и неудач Киева к этому нелепо! Надо учесть и исключительное военно-политическое значение сей акции. Киев – западная граница Руси, и потому остро стоял вопрос ее стратегической безопасности. Русь не могла тогда (и сейчас) равнодушно смотреть на «игры» Киева. Отдать его в руки часто враждебного к нам Запада означало предать и веру православную, и будущее земли Русской. Киев, щит Руси, уступать врагам было никак нельзя! Русь наносит удар. И разве не столь же свирепо расправился «свой» Мстислав с восставшими киевлянами?! Именно с Мстиславом Владимировичем, умершим в 1132 г., многие историки связывают завершение старого этапа истории Киевской Руси и начало нового периода – удельного, периода феодальной раздробленности. После Мстислава «никто из киевских князей не имел достаточных сил и авторитета для того, чтобы удержать в своих руках власть над Русской державой или хотя бы над большей ее частью». Усилия нескольких поколений великих киевских князей если не полностью сошли на нет, то оказались подорваны. Киев терял лидерство. Богатый, заслуживший от иностранцев название второго Константинополя, город утрачивал свой блеск. У Киева было два века, чтобы создать крепкий, нерушимый союз, остов единого государства. Оставим в стороне всем понятную трудность задачи, но факт остается фактом: достичь объединения Киев не смог. Сложись все иначе, имели бы мы Россию со столицей в Киеве!

Историк Н.А. Полевой

Так нет ли в этом своей логики? Историк Н. Полевой, задумавший свой труд «История русского народа» как противовес «Истории государства Российского» Карамзина, отнюдь не великодержавный глашатай, говорил, что Мономах, составляя главное действующее лицо XII в., думал было, что достиг цели. Он усилил Киев, сделав его «первенствующим не только по имени, но и по могуществу». Что произошло дальше? Почему, когда он ушел, выстроенная им система рухнула, а «древнерусское поле» оказалось, образно говоря, минным полем, на котором будут погибать, мучиться и страдать поколения? Видимо, потому, что само «киевское гнездо» и плодило неустанно сеятелей раздора! Н.А. Полевой произнес вещие слова: «Но Мономах не заметил, что семена раздора и гибели рассеяны были им повсюду. Отстранив потомков старшего брата от престола великокняжеского, не сам ли он давал повод разрушить его новое установление и первому пришельцу исторгнуть у детей его великое княжество?.. Скажем ли, что, если бы Мономах шел прямым путем, отдавал каждому должное, умел не отнимать, а давать, он мог бы надеяться на благоденствия? Но Мономах теснил других, не жалел ни крови, ни совести, прочил только себе и детям, и дети его растерзали друг друга.» Эти слова, увы, стали вещими. Киевский дух раздоров терзал Русь! По справедливейшему замечанию В.О. Ключевского, «источником беспорядков был самый порядок княжеского управления землей».

Тарас Шевченко

Даже объединение Мономаховичей, так называмый триумвират, не мог остановить этот процесс деградации и распада. Социальная политика киевских князей также была не люба народу, который отторгал своих алчных и продажных князей. Так, князь Святополк отнял у монахов соль, дабы подороже продать ее своему же народу. Его сын не только люто замучил двух иноков (частный случай), но еще и отдал всю экономику княжества в руки «жидов». С.М. Соловьев так прямо и напишет: «Жиды с позволения Святопол-кова пользовались неумеренными ростами, за что и встал на них народ». Когда князь сам себе владыка и все его думы о власти, некому постоять за общее дело, все идет прахом.

Тарас Шевченко (1814–1861)

Сегодня порой пытаются идеалистично и совсем не критически (особенно в Украине) воспринять тогдашнюю Киевскую Русь и Киев как незабвенный град Христов, райскую землю, пролог на небесах. В. Можегов пишет: «…в Киеве Русь открывает свои главные интуиции и идеалы, которые принимаются и низами (жалость, человеколюбие), и верхами общества (просвещенный гуманизм)». Но на версию с чрезмерным возвеличиванием Киева, провозглашением оного в виде светлого идеала (в противовес Москве, «исчадию ада») может поддаться только невежда, совершенно не знакомый с реальной историей. Об «ответственности нации», якобы представленной Киевом, говорить не приходится, скорее, наоборот. Безответственность перед «землей Русской» полнейшая. Потому и «идеалы» Киева не были приняты ни низами, ни верхами. О «человеколюбии» и «жалости» уже предостаточно сказано. Н. Карамзин, характеризуя атмосферу, складывавшуюся тогда на южных землях Руси, писал нелицеприятно, резко и жестко: «Театр алчного властолюбия, злодейств, граби-тельств, междоусобного кровопролития, Россия южная, в течение двух веков опустошаемая огнем и мечом, иноплеменниками и своими, казалась ему обителию скорби и предметом гнева Небесного». Говорят, что Киев сделал великое дело тем, что из удельного соперничества вышла первая русская династия. Эта династия, утвердившись в Киеве, пользуясь экономическим его значением, постепенно стянула разрозненные дотоле части Русской земли в свои руки. Ключевский пишет: «Так первый опыт политического объединения Русской земли был делом того же интереса, которым прежде созданы были не зависимые одна от другой городовые области, делом внешней русской торговли. Киевское княжество. имело не национальное, а социальное происхождение, создано было не каким-либо племенем, а классом, выделившимся из разных племен». Таковым классом Киевской Руси стала военно-торговая аристократия. Конечно, можно говорить о том, что расширение власти Киева на другие волостные торговые города явилось делом если и не во всем прогрессивным, то все же оно открыло торговые пути к Черноморью и Каспию. Но постепенно общий интерес сменился неизбежной конкуренцией, когда самые различные обстоятельства могли возвысить или отбросить тот или иной край. В условиях быстрой колонизации победителями в споре могли выйти новые лидеры. Колонизация рвала старые общественные и экономические связи, движение поселенцев, скапливание их внутри треугольника между Окой и верхней Волгой вело к возвышению Владимирского края, к возрастанию роли Москвы и Новгорода. В том, что Москва сумела подняться в XIV в. и утвердиться в XV–XVI вв., видят «историческое чудо», однако это не чудо, а закономерность. Конечно, Киев дал многое Руси, начиная с самой идеи единения, но довести дело до конца, воплотить в жизнь, отстоять свое право в жесткой конкуренции не сумел.

Предметы роскоши из Киева

Заканчивался киевский период истории. Последним великим киевским князем, который крепко держал в своих руках власть над землями Древней Руси, был Мстислав Великий, правивший семь лет (1125–1132). В.Н. Татищев писал: «Он был великий правосудец, был страшен, к подданным милостив и разсмотрителен. Во время его вси князи руские жили в совершенной тишине и не смел един друга-го обидеть. Подати при нем хотя были велики, но всем уравнительны, и для того всии приносили без тягости». Особо стоит отметить, что князь Мстислав велел «городов и земли не разорять и крови русской не проливать». С его смертью словно бы оборвалась нить жизни и Киевской Руси, хотя следует говорить о комплексе причин, которые привели к закату Киева как столицы единого Русского государства. Не будем преуменьшать и роль тех же монголов, разоривших Киев до основания, однако то была лишь одна из причин. Ведь монголы куда больше разоряли русские города. П. Милюков в «Очерках по истории русской культуры» отмечал противоположное значение, которое имело монгольское нашествие для южной и северной России. «На юге, по границе со Степью, разорение положило конец вступительному периоду русской истории. В лесной области России то же нашествие совпало с началом конструктивного периода и, несомненно, оказало влияние на возникновение новой формы русской государственности». Автор добавляет при этом, что «Киев передал, погибая, ценное культурное наследство», тогда как Сарай-Берке, столица империи монголов, сей «цветок, взлелеянный в теплице», такого наследства по себе не оставил. Москве суждено было перенять, усвоить и развить лучшее в киевском наследии.

Исход

В древности у земледельцев существовал такой обычай: покидать землю, выжженную за столетия подсечного земледелия… Также была «иссечена и высечена» годами лютых свар и кровавых междоусобиц земля юга России… В сознании большей части русского народа сложился и определенный стереотип поведения киевских князей, и, заметим, он был явно отрицательным. К тому же даже термин «Русская земля», ранее обозначавший киевскую территорию (т. е. земли Киевского княжества), позднее (в Повести временных лет в отличие от Начального свода) обозначал более значительные территории, осмысливаясь всеми уже как некая совокупность разных (не только южнорусских) восточнославянских этнических групп, или «племен» (Насонов). Абсолютно прав и Н.С. Трубецкой, считавший заблуждением и ошибкой связывать основы Русского государства с Киевской Русью. Ведь ни географически, ни ментально Киевская Русь не тождественна даже европейской России. Будучи как в политическом, так и в хозяйственном отношении несамостоятельным объединением, она не смогла закрепиться в мире как сильное, мощное государство. В «Наследии Чингисхана» Трубецкой пишет: «Поэтому-то из Киевской Руси и не могло развиться никакого мощного государства, и представление о том, будто бы позднейшее Русское государство есть продолжение Киевской Руси, в корне неправильно. Киевская Русь не могла ни расширять свою территорию, ни увеличивать свою внутреннюю государственную мощь, ибо, будучи естественно прикреплена к известной речной системе, она в то же время не могла вполне овладеть этой системой до конца; нижняя, самая важная часть этой системы, пролегающая по степи, оставалась всегда под ударами кочевников, печенегов, половцев и проч. Киевской Руси оставалось только разлагаться и дробиться на мелкие княжества, постоянно друг с другом воюющие и лишенные всякого более высокого представления о государственности. Это было неизбежно. Всякое государство жизнеспособно лишь тогда, когда может осуществлять те задачи, которые ставит ему географически природа его территории. Географически заданием Киевской Руси было осуществление товарообмена между Балтийским и Черным морями; задание это в силу указанных выше причин было невыполнимо, и потому Киевская Русь была нежизнеспособна, а всякий нежизнеспособный организм разлагается. Отдельным речным городам и княжествам, входящим в состав Киевской Руси, действительно не оставалось ничего другого, как самостийничать и друг с другом драться. Чувствовать себя частями единого государственного целого они не могли, ибо это государственное целое все равно физически не могло осуществлять своего хозяйственно-географического назначения и, следовательно, было бессмысленным. Итак, ясно, что не только фактически из Киевской Руси не возникла современная Россия, но что это было даже и исторически невозможно. Между Киевской Русью и той Россией, которую мы теперь считаем своей родиной, общим является имя «Русь», но географическое и хозяйственно-политическое содержание этого имени совершенно различно». Киев не смог тогда удержать и сохранить Крым, землю, где происходили знаковые для Руси события, игравшую в судьбах славян важную роль.

Подворье удельного князя

Так же оценивал возможности Киевской Руси в деле объединения державы славян и Г. Вернадский. В «Древней Руси» он писал: «С политической, как и со стратегической точки зрения, Тмутаракань в десятом веке была столь же важна, как и Киев. Поход Владимира на Крым в 989 г. в какой-то мере был мотивирован его стремлением обеспечить себе владение Тмутараканью, старой столицей первого Русского каганата. Характерно то, что после крымской кампании Владимир присвоил себе титул кагана, который сохранил за собой и его сын Ярослав. Таким образом, правители Киева стали политическими преемниками русских каганов Тмутаракани. Использование титула кагана первыми киевскими князьями ясно демонстрирует широту их политических интересов, а также их мечты о создании империи. Новые набеги тюркских кочевников, сначала печенегов, а затем кума-нов (половцев), отрезали Киев от Приазовья и сделали невозможным осуществление плана создания империи. Положение города как потенциальной столицы империи, таким образом, было подорвано. В свое время утрата Киевом связи с Приазовьем и Северным Кавказом стала одной из главных, хотя и не прямой, причин последующего упадка и окончательного крушения Киевского каганата». Справедливость этой оценки подтверждается уже и 800 лет спустя, уже на новом историческом витке Руси-России. Нынешняя «Киевская Русь» оказывается неспособной, не столько в силу ее «самостийности», сколь в силу непредсказуемости поступков ее вождей, служить надежным и серьезным хозяйственно-политическим субъектом и партнером кого бы то ни было в мире, будь то Европа, Россия или Азия. Как писали о малорусах иностранцы, сей тип «более подвижен. но менее деятелен (более слабая воля)». Тогда как великорус «более деятелен, практичен, способен к существованию» (Leroy Beaulieu).

Золотые Ворота – один из древнейших памятников Киева

Печальной оказалась судьба Киева. В 1246 г. итальянец Карпини, направляясь к Киеву, по пути встречает огромное количество костей и черепов, разбросанных по полям тут и там. В самом Киеве, прежде столь обширном и многолюдном городе, едва насчитывалось около 200 домов, а их обитатели «терпели страшное угнетение».

Ю. Лазарев. Послы русов

К концу XIII в., т. е. к моменту усиления московских князей, как отмечают источники, уже почти «весь Киев разбежался». Это означало, что на службу уже к другим князьям из Киевской земли шли и шли люди. Современник, объясняя причины полнейшего запустения Киева, пишет: «Замечу, что оттуда бежали не только бояре, но и князья, митрополиты, настоятели монастырей и др. Причем бежали не потому, что их жизни грозила опасность или их кто заставлял отречься от веры православной. Бежали они из разоренных мест на более хлебные или, как сейчас говорится, «за длинным рублем». Москва с охотой принимала беглецов и создавала им гораздо лучшие условия по сравнению с другими княжествами Северо-Западной Руси». Туда, туда, в будущую великую Московию перетекали люди, умы и капиталы. Киев в результате междоусобиц, нашествий монголов все более напоминал полупустыню, по которой бродили толпы степняков и немногочисленные жители, те, кто еще не успел уехать в более крепкие и сильные государства и земли. И винить Киеву в этом некого, кроме себя, ибо пренебрег он миссией, что открылась перед ним, миссией собирателя Русской земли. Русь нуждалась в земле более здоровой и надежной, в той, что ближе к центру будущей России, и, конечно, в иной идее. Обратимся к другому экономическому и политическому центру, который вызывал глубокое восхищение у мыслителей и поэтов романтическо-либерального типа в России, – то есть к великому граду Новгороду.

ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД И ПСКОВ: ИХ РОЛЬ В РАЗВИТИИ РУСИ

На заре русской истории Новгород являл собой столицу громадной разноплеменной федерации Северо-Запада с преобладанием в ней «славянского элемента». В IX веке на территории будущей Руси существовали два племенных объединения – с центрами в Новгороде и в Киеве. В 883 г. Олег перенес центр княжения в Киев, образовав «союз союзов» всех восточнославянских племен. При Ярославе возобновило деятельность Новгородское государственное вече, где аристократия – потомки родоплеменных вождей – получила особые судебные права и налоговые льготы, создана древнейшая редакция «Русской Правды». Важнейший этап в формировании республиканских традиций – начало самоуправления. Первые новгородские вольности связывают с фактом пожалования Ярославом Мудрым «многих льгот и изъятий из общего правила» во время посещения им Новгорода в 1036 г. Когда после смерти Владимира Мономаха (1125 г.) возник спор князей за киевский стол, Новгород перестал послушно принимать князей от Киева. Призываемые Новгородом князья клялись на грамотах соблюдать новгородские вольности и подчиняться волеизъявлению народа. Вече были одним из важнейших элементов социально-политической структуры. Племенные веча – народные собрания – возникают в глубокой древности. О них писал и византийский писатель-историк Прокопий Кесарийский (VI в.), говоря об антах и склавенах. «Изучение древнейших документов о вече свидетельствует о том, что в нем участвовало все население, включая знать. Народное собрание действовало непрерывно на протяжении IX–XI столетий, но со временем, по мере распада родоплеменных связей оно активизировалось». Рассмотрим подробнее реалии новгородской жизни и быта.

План Древнего Новгорода

Укрепление феодального землевладения среди местной знати, практическое отсутствие княжеских земель, наличие у церкви крупных феодальных вотчин, превращение Новгорода в центр торговли с Западной Европой делали Новгородскую землю сильной и экономически независимой от Киева. Усвоив обычай избирать князя, новгородцы начали избирать себе и владыку, хотя до XII в. киевский митрополит присылал архиепископа по своему усмотрению. Наконец, взамен прежних, присланных из Киева княжеских посадников и тысяцких стали выбирать своих и, таким образом, окружили князя своими чиновниками, требуя, чтобы он управлял в Новгороде только с «новгородскими мужами», а не с его княжескою дружиною.

На побережье Финского залива и р. Нева исстари проживали славянские племена

Великий Новгород – один из древнейших центров Руси, центр древнейшего княжества – Славии. Как гласила молва, поначалу где-то в истоках Волхова на островном холме древними славянами построен был укрепленный городок, а возле него – великий Словенск. Вокруг него и возник град Новгород. Сюда некогда и пришли варяги, внеся «правительственное начало» на Руси. Археология указывает, что Новгород был основан славянами, возможно, варягом-русином Рюриком: «И при-шед к Ильмерю (Ильменю озеру) и сруби город над Волховом, и прозваша и Новгород и седе ту княжа». Рюрик – варяжский вождь из племени русь (возможно, внук Гостомысла, завещавшего в 844 г. город Ладогу сыну дочери Умилы), он стал родоначальником первой династии государей Руси (Рюриковичи). Такова одна из версий призвания Рюриковичей. Редактор Повести временных лет далее замечает: «Первые населенци в Новегороде словене». Новгородцы, приглашая в 862 г. на княжение Рюрика, шли на это не из-за преклонения перед чужим административным искусством, а исходя, скорее, из родственных связей. Новгородскими князьями были дед и прадед Рюрика по матери – Гостомысл и Бури-вой. Перед смертью Гостомысл завещал новгородским жителям пригласить для защиты от шведов Рюрика (тот прежде правил в Хедебю, Дания; Рюрик означает «Сокол»). К моменту его призвания он был соседом славян-ободритов, оказывая им помощь в защите от набегов викингов. Новгород переживал смутный период внутреннего противостояния, раздоров, находился на грани гражданской войны. 8 сентября 862 г. конунг Рюрик прибыл в Новгород на 160 кораблях и установил там свое владычество как князь Новгородский. Рюрик проявил себя как воин и правитель. Игумен Сильвестр при создании Повести временных лет (1116 г.), взяв за основу «Сказание о призвании варягов», писал так: «От тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы эти, то есть люди-новгородцы – от народа варяжского, ибо прежде были словенами». С тех пор ведется отсчет «исторических времен». Что же до мифических князей Словена и Руса, правивших якобы задолго до призвания варягов, выведенных в повести «О начале Руския земли и создании Новгорода» (XVII в.), то это, видимо, не более чем красивая легенда. Но задача историка – найти в легенде, мифе, былине зерно истины, ибо бережное отношение к летописям «подарило человечеству Трою, Кнос и Фест, Микены и древнюю китайскую культуру» (В.В. Мавродин).

М. Микешин. Рюрик

Временем образования Новгорода следует считать X век, так как археологи, несмотря на активные поиски, констатируют отсутствие слоев IX века. Новгород-ско-Псковская земля граничила с Полоцкой и Смоленской землями на западе, Ростово-Суздальским княжеством на юге, а с севера омывалась водами Онежского, Ладожского озер и Финского залива. Земли обширны, хотя для ведения земледелия не очень удобны. Наряду с сельским хозяйством развивались рыболовство, охота и солеварение. В отличие от Приднепровья, где власть была в руках потомков племенных вождей-дружинников, представителей военной знати, в Прииль-менье не было условий для такого возвышения и доминирующего положения военных. Однако нрав у новгородцев был ничуть не менее воинственный. Когда шведы («варяги») напали на Новгород и завоевали его, новгородцы восстали и изгнали их «за море» (859 г.). Восстали они и против Рюрика – во главе с их богатырем Бисопегом и Вадимом

Храбрым. Рюрик жестоко подавил восстание. После его смерти в 879 г. стал править в качестве регента Хельг из Халого-ланда, коего прозвали вещим Олегом… История дальнейшего становления власти в Новгороде известна. В начале X в. новгородские племена словен и кривичей вместе с князем Игорем и скандинавскими дружинами начали поход на юг для обеспечения равноправной торговли с Византией (882). Ими завоеваны Смоленск и Киев и на границе опасного Дикого поля – степей был заложен опорный пункт для дальнейшего движения на Константинополь. Походы Игоря и его воеводы Олега позволили достигнуть поставленной цели: осуществив поход на юг, проложить торговый путь «из варяг в греки».

Успеху Новгорода способствует ряд моментов: месторасположение, разумные законы, удача судьбы (город так ни разу и не подвергался разграблению войсками Золотой Орды), успехи в торговле и дипломатии. С каждым годом развивались ремесла, ширилась, крепла торговля. Вольный Новгород стал известен в Европе. Строятся крепости: в устье р. Вокса – крепость Карела (1310) и в истоке р. Нева– крепость Орешек (1323). Новгородцы ходили в Северный Ледовитый океан, называемый Студеным морем, и в Белое море, через устье Северной Двины, где основали первые селения по побережью.

Крепость Орешек

Поселенцы известны как поморы («живущие у моря»). Новгородцы стали своего рода зачинателями мореплавания и судостроения на Руси, корабли их ходили на Новую Землю и Шпицберген, в Норвегию, Швецию, Данию, Германию, Польшу. Господин Великий Новгород входил и в знаменитый Ганзейский торговый союз. К концу XII в. Новгород владел несколькими колониями на Севере – Пермью, Печорой и Югорской областью на севере Урала. Условия жизни этих людей были таковы, что создавался неповторимый дух новгородской вольницы, в котором имела значение не только община, но и личность – сама по себе ценная, весомая, значимая. То была первая русская республика, каковые существовали в Италии в эпоху Возрождения и которой не знала Россия в более поздний, монархический период существования государства. А.С. Пушкин писал: «Новгород на краю России и соседний ему Псков были истинные республики, а не общины (communes), удаленные от Великокняжества и обязанные своим бытием сперва хитрой своей покорности, а потом слабости враждующих князей».

Вид на Волхов и башни кремля

После объединения восточнославянских племен и создания древнерусского государства со столицей в Киеве первые киевские князья, став полноправными хозяевами южнорусских земель, продолжали нести в Новгородской земле службу. Традицию эту нарушил князь Святослав Игоревич, сосредоточив главные свои политические интересы на низовьях Дуная. В середине X в. отсутствие полноценной государственной власти в Новгородской земле ускорило переселение вождей племен в политический центр у истоков Волхова, где и началось формирование Новгорода как города. В 970 г. новгородцы обратились к Святославу с требованием дать им князя, угрожая в противном случае найти его в другой земле. Компромиссом стало направление сына Святослава, Владимира, в Новгород. Хотя после смерти отца Владимир и был изгнан из Новгорода, но в 980 г. он вернулся сюда со скандинавским отрядом и завоевал город. С утверждением Владимира на киевском престоле положение Новгорода в Киевской Руси стало еще более прочным, выигрышным. Это позволило без особого труда утвердить в Новгороде христианство в качестве официальной государственной религии. В конце X в. в городе была построена трина-дцатиглавая деревянная церковь Св. Софии Премудрости Божией. В оформлении храма, возможно, нашло отражение мировоззрение новгородцев, связанное с господствующими у них дохристианскими языческими культами. Однако тот храм, похожий на церковь в Кижах, простояв около 50 лет, сгорел, и на его месте был воздвигнут колоссальный Софийский собор (1045–1052). Новгородская летопись гласит, что собор заложен повелением князя Ярослава (Мудрого), его сыном князем Владимиром Ярославичем и архиепископом Лукой Жидятой. То была первая каменная постройка такого масштаба. Строителей в Новгород позвали из Киева. «Одного взгляда на крепкие, коренастые памятники Великого Новгорода достаточно, чтобы понять идеал новгородца, доброго вояки, не очень отесанного, но себе на уме. В его зодчестве такие же, как сам он, простые, но крепкие стены, лишенные назойливого урочья, которое, с его точки зрения, «ни к чему», могучие силуэты, энергичные массы. Идеал новгородца – сила, и красота его – красота силы. Не всегда складно, но всегда великолепно, ибо сильно, величественно, покоряюще», – писал академик И.Э. Грабарь. В самом деле, в этой Новгородской Софии ощущается куда больше строгой гармонии, простоты самой природы, веры и силы духа северного русского человека, витязя, земледельца, купца, нежели византийской роскоши.

Софийский собор в Новгороде

Принятие христианства постепенно превратит Новгород в мощный духовный центр Руси. В Новгороде были и божьи храмы. Помимо храма Св. Софии, была и огромная церковь Иоанна Предтечи на Опоках – центр братщины богатых купцов-вощаников. В ней русские купцы сохраняли проверочные образцы меры и веса: «локоть иванский» – для измерения сукна, «гривенку рублеву» – для взвешивания драгоценных металлов, весы – для воска. В Св. Софии имелись специальные тайники, где хранились богатства новгородской казны и церковные сокровища. Иначе говоря, церковь традиционно была связана с капиталом. Имели свои церкви и Готский двор – Варяжскую божницу, Немецкий двор – церковь Петра, норвежские купцы – храм Св. Олафа. Богатство купечества сразу отражалось и на положении новгородских церковных владык. Защита и развитие православия шли нога в ногу с развитием торговой деятельности. И тут у церкви давние традиции. В середине XII в. это подтверждено возведением в сан архиепископа иерархов. Новгородская владычная кафедра стала наиважнейшей в Русской православной церкви в указанную эпоху. На деньгах новгородских, к слову сказать, был изображен не князь, а София – ангел премудрости. Тем самым купеческое сословие словно бы намекало власти: истинные князья земли Новгородской – мы. Торговцы были не только купцами, но и послами города, послами знаний, неся сведения в другие страны о земле Русской. Оттого Владимир Мономах и завещал особо привечать гостей и купцов, которые могут разнести добрую и худую славу о стране пребывания. Так купец выступает на общественной арене еще и как парламентарий.

К. Лебедев. Торговая сторона Великого Новгорода

Понятно, что при таком общественном строе на первом месте – деньги. У кого они были, тот в первую очередь имел право слово молвить. Известный публицист тех веков Даниил Заточник писал: «…богат возглаголеть – вси молчат и вознесут его слово до облак, а убогий возглаголеть – вси на нь кликнуть». Главным источником доходов Великого Новгорода и Пскова была торговля. В больших городах, подобных Москве и Новгороду, торговля велась на специальных рынках, на «торжках». В Новгороде рынок располагался на Торговой стороне, вблизи реки Волхов. Тут же у пяти вымолов – пристаней Торговой стороны Волхова – теснились русские ладьи, шведские и норвежские шпеки, немецкие и датские суда. Купец в Пскове и Новгороде да и всюду на Руси был первый человек по своей значимости после князя, бояр и воевод. В «Сказаниях Великого Новгорода», собранных А. Артыновым (1813–1896), говорится о деятельности такого купца. «Я был жителем города Ростока, званием купец, – начал свой рассказ Михей Русин, – а вел я меновую торговлю в Корсу-не и в Греции местными своими товарами – мехами, кожами и медом. И там все выменял, а теперь с прибытком еду на Русь. И везу я с собой богатырские различные доспехи и оружие, как то: различные каланта-ри, мечи, шлемы, латы, кольчуги и другие ратные вещи. Здесь у меня есть дорогие товары, как то: камения самоцветные, жемчуга и бисеры дорогие, поставы и ткани шелковые. При торговых своих делах исправляю я еще и мирские дела. Ведь со мною посылают дань, платимую Ростовскою областию хазарам по белке и веверице с дыма». А вот что сказывается о торговых делах купца Садко в былине:

И. Репин. Садко

Купец Садко хвастался своими богатствами: «А у меня, у Садко новгородского, а и золота казна у меня теперь не тощится; а цветное платье у меня не держится, а и дружинушка хоробрая не изменяется, а только мне, Садко, буде похвастати, а и своей мне несчетной золотой казной». Предмет особой гордости купца или воеводы – его терем.

Уже в те времена интенсивная торговля велась не только между Русью и Византией, но и между Русью и Немецкими землями, Русью и Скандинавией (в X–XI вв.). В сагах скандинавов («Легендарная сага об Олафе Святом», «Обзор саг о норвежских конунгах», «Сага о фарерцах») говорится о плаваниях купцов по Восточному пути («путь из варяг в греки»). В свою очередь, в Скандинавию везли драгоценные камни, ткани, торжественные одежды, роскошную столовую утварь, дорогие меха. Большая часть товаров шла через Русь (Гардарику) из Византии и обратно. Предметом русского экспорта были, главным образом, меха, мед и шкуры. В IX–XIII вв. русские меха уже хорошо известны на рынках в Англии, Византии, Германии, Франции, Хорезме и на Востоке. Разумеется, не брезговали новгородцы торговлей челядью (рабами). Историк отмечает, что ушкуйники, ограбившие в 1735 г. Кострому и Нижний Новгород, распродали мусульманским купцам в Болгарию захваченный ими «полон» – преимущественно женщин. Однако этот вид торговли не имел в жизни Новгорода того значения, какое он имел на юге, в Киеве.

A.M. Васнецов. Новгородский торг

В торговле с ним были заинтересованы все балтийские народы, включая литовцев, шведов, немцев и пр. Несмотря на острое соперничество за земли, часто перераставшее в вооруженные стычки и войны, торговля продолжала жить собственной независимой жизнью. Отличить истинных, честных купцов от разбойников в ту эпоху было трудно. Тем не менее все же было ясно, кто разбойник и захватчик, а кто обороняет свою землю от врага. В целях защиты своих политических и торговых интересов Новгород вел военные действия против немцев, шведов, литовцев и т. д. В частности, в мае 1164 г. произошло одно из первых нападений шведов на земли Новгорода. 3 тыс. шведов проплыли на ладьях по Неве в Ладожское озеро, высадились в устье Волхова и осадили Ладогу – важнейший стратегический пункт. В случае захвата Ладоги был бы перерезан основной торговый путь Новгорода, шведы получали бы контроль и власть над северным участком пути «из варяг в греки». Все захватчики действовали по одному и тому же плану.

Первые поморы

Победившая сторона никогда и ни в чем не стеснялась в случае возможности приумножить свои богатств за счет проигравшей стороны. Немецкий хронист так описал судьбу взятого рыцарями прибалтийского города Ерсике (1209 г.): «Тот день все войско оставалось в городе, собрало по всем его углам большую добычу, захватило одежду, серебро и пурпур, много скота, а из церквей колокола, иконы, прочее убранство, деньги и много добра. На следующий день, растащив все, приготовились к возвращению, а город подожгли». Такова была общепризнанная международная практика «цивилизации».

Скандинавские «гости»

Оборонявшиеся стороны поступали точно таким же образом. У Ладоги новгородское войско князя Святослава Ростиславовича и посадника Захария нанесло шведам поражение у реки Вороной(1164): из 55 ладей шведов домой вернулось лишь 12. Естественно, нападение шведов не осталось без ответа. В 1188 г. новгородцы захватили у шведов их древнюю столицу Сигтуну, самый сильный и богатый город Швеции, обойти который по валам можно было не менее чем в 6 часов. В городе одновременно правили 4 бургомистра, здесь находился и русский торговый двор с церковью. Русские и карелы взяли немалую добычу при его захвате. По словам Н.М. Карамзина, город был опустошен так, что «он навеки утратил свое прежнее цветущее состояние, и вместе со многими драгоценностями похитили серебряные церковные врата». Врата Сигтуны по сей день украшают Софийский собор в Новгороде. Это был важный успех в начавшейся борьбе Руси за выход к Балтийскому морю. Шведы в ответ в 1229 г., сделав попытку захвата Ладоги, вновь потерпели тяжелое поражение и отступили. В 1252 г. ярл (князь) Бир-гер строит новую столицу – Стокгольм.

Однако в общем и целом даже тогда не столько конфликты и брань ратная характеризуют связи Новгорода и Скандинавии. Главным занятием сторон была торговля, которая подкреплялась династическими браками. Примером дружеского союза стало замужество шведской принцессы Инги-герд: ей суждено было стать супругой Ярослава Мудрого и матерью благоверного князя Владимира – основателя Софийского собора в Новгороде, и вообще сыграть значительную роль в истории всего Се-верно-Европейского региона. На Руси ее часто называли православными именами – Ирина и Анна Правда. Илари-он в «Похвале святому равноапостольному князю Владимиру», осведомленный лучше позднейших авторов, говорит о ней: «…виждь и благоверную сноху твою Ерину», то есть Ирину. В более поздних русских источниках, со времен Иоанна Грозного, ее называли еще Анной Новгородской, но эта сторона наших взаимоотношений с зарубежьем менее изучена.

Сигтунские врата Софийского собора

Хотя киевские князья держали в Новгороде своих наместников (как правило, ими были их сыновья), Новгород подчинялся Киеву условно; вечевая боярско-купе-ческая республика занимала независимое положение. Упоминание о вече есть в Лав-рентьевской летописи под 1176 годом: «Новгородци бо изначала, и Смоляне, и Кыяне, и Полочане, и вся власти якож на думу на веча сходятся, на что же старейшие сдумают, на том и пригороды стануть». В.И. Сергеевич отмечал, что вече собиралось во всех русских волостях. Н.И. Костомаров также полагал вечевой принцип власти универсальным для русских земель. Призывавшие князей народы «не отдавались им безусловно, но приглашали их «княжить и володети по праву».

Крещение Господина Великого Новгорода

Прежняя автономия народной независимости и народного самоуправления, выражавшаяся понятием о земле, не уничтожалась от этого призыва». И даже будучи в союзе с иными землями, находясь во власти киевского князя, Новгород удерживал «за собою право располагать собою», когда найдет это нужным и выгодным. Ю. Бегунов пишет о Новгороде как об особо замечательном государстве в государстве, как о Республике Святой Софии Премудрости Бо-жией во главе с архиепископом Новгородским, с вечем, посадниками, тысяцкими, кончанскими старостами, «Советом господ», или «300 знатных кушаков», которые и правили сим богатейшим государством, простиравшимся от Новгородского (Финского) залива Балтики до Рифейских гор (Урала). Псков был крупнейшим пригородом Новгорода, но, разросшись и разбогатев на торговле, он вышел из-под власти Новгорода и получил в 1348 г. независимость. В Пскове были те же политические органы, что и в Новгороде. Вече – основной орган власти, но и здесь всем руководила «господа». Посадник играл и в Пскове важную роль. Одним словом, жизнь в Пскове главными признаками походила на новгородскую, хотя в Пскове вече было более миролюбиво и менее агрессивно, чем в Новгороде. Возможно, дело в том, что в Пскове не было резкого имущественного различия среди жителей, значит, и острых противоречий. Таким образом, на северо-западе Руси зародились и процветали Новгородская феодальная аристократическая республика и рядом с ней весьма схожая Псковская республика.

Посадник

Именно так и закладывались традиции демократической власти на Руси. Уже в 1080-х гг. в Новгороде избирают соправителя князю – боярского посадника. Сей институт формировался из представителей новгородской знати, хотя Киев пытался закрепить эту должность за своим. Так, в 1120 г., по словам новгородского летописца, «приде Борис посадницить в Новъ-город». Это почти последние случаи назначения новгородских посадников по воле Киева, поскольку общим правилом делается избрание собственных посадников на вече. Пока тот угоден был народу, он сохранял свой пост. Говорят, некий Степан Твердиславич посадничал целых 13 лет. Посадник – чрезвычайно важная фигура власти: он без князя управлял городом, вел переговоры от имени города, своей печатью утверждал документы (грамоты), порой вставал во главе войск и т. п. Его имя стояло в начале грамот с именами архиепископа и тысяцкого. Тысяцкий предводительствовал войсками, избирался из числа народа, предводительствуя земскими «воями» (так было вначале). Открытия последнего времени (1998) дали основание В.Л. Янину «связать возникновение права новгородцев самим собирать и контролировать государственные доходы с исходным соглашением, каким был договор с приглашенным на новгородское княжение Рюриком в середине IX в. Княжеская власть в Новгородской земле утверждается как результат договора между местной межплеменной верхушкой и приглашенным князем». Новгородские вольности, возможно, идут еще со времен Рюрика.

В городе избирают посадников, затем тысяцких. Новгородцы, псковитяне и ладо-жане на вече изгнали князя Всеволода Мстиславича и объявили о своей «Вольности в князьях» (1136). Это привлекло к Новгороду особое внимание русских князей, стремившихся занять великокняжеский стол при поддержке города. Развитие получили и народное вече на Ярославовом дворище с участием жителей города, и вечевые собрания в городских концах. В.Л. Янин отмечает популярность легенды о призвании князей для правления в Новгород, ибо оная обосновывала исконное право новгородцев «поискать князя там, где им любо». В этом усматриваются девиз и обоснование новгородской политической концепции права.

Новгородская община

Торговое товарищество

В ходе раскопок в Новгороде открыта и административная усадьба, служившая местопребыванием совместного суда князя и посадника; этому суду в XII в. подлежали все дела – уголовные, гражданские, земельные и т. д. Исследованием построек усадьбы и берестяных грамот (их было найдено около сотни) установлено, что совместный суд впервые возник в 1126 г. Не ранее конца XI в. мог быть установлен запрет князю владеть в Новгородской земле вотчинами. Права частного землевладения на севере ранее просто не существовало. Устройство суда отражало политэкономические реалии Новгорода. В нем принимали участие главные действующие силы (посадский, тысяцкий, архиепископ, вече). У архиепископа, тысяцкого был и свой суд. Что касается наказаний, то преимущество имели наказания рублем (за разбой и грабеж предусмотрено наибольшое наказание: 50 р. с боярина, 20 р. – с житьяго и 10 р. – с молодшего). В случае рецидива воровства виновного вешали (за 3-е воровство). Явно просматривается тенденция ужесточения законодательства по мере развития общества. Узаконена смертная казнь, чего ранее не было в «Русской Правде», хотя и тут прослеживается четко выраженный классовый характер судебных уложений и законов. В случае убийства раба господином кара его минует: «А кто осподарь отрешится, ударит своего холопа или рабу, а случится смерть, в том наместницы не судят и вины неем-лють». На наместника можно пожаловаться великому князю. Но и тут усматривается деление на «лучших» и «меньших» людей.

К.В. Лебедев. Новгородское вече

Сложнее обстояло дело с установлением времени возникновения запрета князю на сбор государственных доходов. Считалось, что запрет пожалован новгородцам Ярославом Мудрым в благодарность за их помощь в овладении киевским столом в 1015 г. Согласно обычному праву, зафиксированному в древнейшей редакции «Русской Правды», сборщикам государственных доходов полагался определенный процент с собранных ими сумм. Именно это и послужило главным источником постепенно нарастающих доходов новгородских бояр, которые уже к концу XI в. стали крупными землевладельцами. На Торговой стороне Волхова собиралось знаменитое Новгородское вече, выполнявшее высшие государственные функции: заключение, расторжение договора с князем; избрание и смещение посадников, тысяцких, владык, архимандритов; назначение посадников, воевод в Новгороде и в провинциях; контроль за деятельностью князя, посадников, тысяцких, владыки и других должностных лиц; установление повинностей населения, контроль над их отбыванием; внешние сношения, объявление войн, заключение мира; распоряжение земельной собственностью Новгорода в хозяйственном и юридическом отношении; пожалование земель; установление торговых правил и льгот; контроль над судебными сроками и исполнением решений; законодательные вопросы, разбор дел; предоставление судебных льгот. Была ли там демократия? Значительное число исследователей довольно скептически относятся к новгородской демократии. А.В. Сухоруков писал: «По сути своей, вече – это оформление в волю народа воли боярства. Вече… это наиболее разумный компромисс между элитой и чернью, когда чернь наивно полагает, что она правит, и этим, в принципе, ограничивается ее участие в делах государственных, а элита, опираясь на ясно выраженную (и созданную) волю народа, правит, уже опираясь на нее». Если рассматриваемый на вече вопрос был сложен или принятое решение не устраивало кого-то, «оппозиция» часто созывала на противоположной стороне Волхова собственное вече.

Река Волхов с мостом, где вопросы решались иногда и кулачным боем

В вече участвовали не все горожане, а лишь полноправные члены общины – главы семейств. Обычно собиралось вече на центральной площади города, но в Новгороде порой в случае несогласия сторон собирались два веча – одно «у Святой Софии», у главного собора, другое – на противоположном берегу Волхова, «на Ярославле дворе», где жил когда-то князь Ярослав. Голосование вели голосом – кто кого перекричит. Порой дело доходило до драк. Новгородская летопись не раз отмечала, что на вече сходились «в доспе-сех, аки на рать». Однако чаще решение «парламента» принималось верным и надежным народным способом: сходились на мосту через Волхов и кулаками доказывали правильность и истинность своего решения. Согласно преданию, языческий бог Перун, повергнутый при Владимире Святославовиче в реку, подплыв под Великий мост, бросил на него свою палицу – с той поры и повелось устраивать драки на мосту. Не набравших «нужного числа голосов» (а точнее, тех, кого побили) порой топили в Волхове, чтоб впредь неповадно было идти «против воли масс и принципов народной демократии».

A.M. Васнецов. Вече

Вече существовало и в других княжествах. В.И. Сергеевич в книге «Вече и князь» полагал, что вече существовало в Древней Руси издавна. Татарское завоевание, по сути, завершит исторический путь веча. «Событием первостепенной важности, – писал он, – проложившим путь к новому порядку вещей, является татарское завоевание. Нашествие татар впервые познакомило русские княжения с властью, с которой нельзя входить в соглашение, которой надо подчиняться безусловно. Почва для развития вечевой деятельности была сразу уничтожена». Довнар-Запольский в статье «Вече» отмечал: «Древнерусское вече не зародилось на глазах истории: начало его лежит в древнейших обычаях славян». По его мнению, «за исключением Новгорода и Киева, т. е. полян и новгородских славян, в среде остальных племен русские князья держались военной силой. Когда князь господствовал с помощью наемного войска, притом большей частью иноземного, то голос веча уж не мог сказываться. Однако вечевая жизнь не была совершенно подавляема военной силой.

А. Рябушкин. Князь Глеб Святославович убивает волхва на Новгородском вече

Вече продолжало ведать делами, касающимися племени или отдельных городов, так как князья совершенно не вмешивались в управление, довольствуясь одною данью. С развитием княжений вече теряет свой племенной характер, потому что княжества не всегда совпадали с древними границами племени. В эту эпоху, т. е. с конца XI в., начинается быстрое развитие вечевых отношений». В свою очередь, и причины падения вечевых собраний не одинаковы. Для восточной Руси «одной из серьезнейших причин» было татарское завоевание; второй причиной автор считает особый характер Московской Руси. «Вече, – пишет он, – создание городовой Руси, создание подвижного торгового населения. В северо-восточной Руси условия жизни были иные: это – земледельческая Русь, противоположность торговой Днепровской и Волховской. Сельскому человеку трудно было откликаться на все явления политической жизни.» Однако дело не только в этом, и вопрос стоило бы поставить шире. Пример Великого Новгорода ставит проблему выбора демократии народом как формы правления в плоскость аналитики. Внутренний демократизм и свободный дух, нашедший выражение в вечевом управлении городов, пожалуй, всегда жили в народе. Но возникал вопрос, весьма актуальный для Российского государства: «Какая демократия нужна России или же, точнее, при каком устройстве лучше, спокойнее, привольнее, безопаснее живется народу?» Надо непредвзято и честно взглянуть на то, что представляла собой демократическая система. И нам не избежать обращения к тому, что было и есть темной стороной демократии.

Вольный смерд

Жесткую оценку новгородской демократии позднего времени дал русский историк С.Ф. Платонов: «…вече превратилось в игрушку немногих боярских фамилий, которые подкупали и своим влиянием составляли себе большие партии на вече из так называемых худых мужиков вечников, заставляя их действовать в свою пользу; таким образом, с течением времени новгородское устройство выродилось в охлократию, которая прикрывала собой олигархию». Историк М.Н. Покровский говорил, что древнерусские республики «начали аристократией происхождения, а кончили аристократией капитала. Но в промежутке они прошли стадию, которую можно назвать демократической. В Киеве она падает на первую половину XII века. В этот период хозяином русских городов является действительно русский народ». Утверждение это можно принять, но с оговоркой, так как если такое и случалось, то только при обострении классовой борьбы, когда народные собрания принимали форму открытой схватки (восстания в Киеве – в 1113 и 1146 гг., в Твери – в 1293 и 1327 гг., в Москве – в 1382 и 1445 гг.). Как пишет автор интереснейшей работы «Вольный Новгород» О.В. Мартышин, Новгород – это «клубок противоречивых начал». Тут сплетены монархические и республиканские начала, соседствуют тирания и демократия, вольность и жесточайший гнет, торговля и разбой, богатства и бедность, аристократизм и плутократия, вече и олигархия, православие и элементы язычества. Глава исполь-нительной власти Новгорода – посадник, но почти все главные управленческие, судебные вопросы он решал, опираясь на волю веча. В голосовании принимали участие все, при полном политическом равенстве обитателей города. С XIV в., когда усиливается неравенство, все большую роль играл социально-экономический статус «электората». Состав оного был довольно пестрым: люди «лучшие» и «меньшие»; бояре (крупные капиталисты и землевладельцы, высший класс), «житьи люди» (землевладельцы и средние капиталисты, те, кто жил на проценты с капиталов) или купцы (средний класс), ну и бедные – «черные люди» (низший класс). Достичь при этой пестроте единства, обеспечить «порядок в беспорядке» было трудно, тем более, что по-прежнему власть над землями Новгорода и податным населением находилась в руках боярства. Оно со своими дружинами с незапамятных времен ходило за данью в далекие северные края, богатые пушниной. Эти вотчины и были главными источниками богатств, стекавшихся в город. Берестяные грамоты указывают на то, что одним из источников богатства Новгорода, которое все прибывало и прибывало, была не только торговля, но и землевладение. Вече являлось, скорее, оформителем того, что решала верхушка на закрытых заседаниях. Здесь надо упомянуть и о существовании Боярского совета. А.И. Никитский в «Очерках из жизни Великого Новгорода» высказал мысль о существовании учреждения, соответствовавшего Римскому сенату, псковской «господе», Совету безопасности, назвав его правительственным советом или Новгородским сенатом. В.О. Ключевский писал о постепенном превращении княжеской Думы в Боярский совет, куда входили порядка 50 человек (владыка, княжеский наместник, посадник, тысяцкий, старосты, сотские, бывшие посадники и тысяцкие). Немецкие источники упоминают о «300 золотых поясах» (упоминание этих господ – Herren Rat – в немецких источниках встречается в 1292 г.). Князья выполняли в Новгороде роль военачальника или посредника в спорах. Если свести в одно целое все их функции и права, становится очевидным подчиненное положение великого князя по отношению к аристократии и боярам. Князь мог править по своему усмотрению лишь в немногих волостях, которые были отданы ему в кормление.

И. Билибин. Бояре

Назначение властных лиц шло под контролем посадника, в то же время вече давало грамоты без участия князя. В вопросах войны и мира и во внешней политике князь обязан был безоговорочно слушать вече, он не имел права объявлять войну от имени Новгорода. В договоре 1371 г. с великим князем тверским Михаилом Александровичем сказано: «А без новгородского ти слова, княже, войны не замышляти». Князь мог лишь вынести вопрос о войне и мире на вече, приняв его волю. Ни в решении судебных дел, ни в делах управления князь не был вполне самостоятельной личностью. Иначе говоря, в случае с Новгородом речь идет, конечно, о парламентской республике, максимум об ограниченной феодальной монархии, в которой великий князь вершил власть с оглядкой на боярские интересы. «Для Новгорода наступили такие же дни героизма, славы и чести, как для Киева при Владимире Мономахе», – писал Н.И. Костомаров. И в Киеве, и во Владимире князья «садились из новгородской руки». Известно, что престол Новгорода оспаривал княжеский род Рюриковичей.

Дань князьям

С быстрым ростом богатств князья и правящая знать проявляли все большую склонность к самоуправству и к попранию прав новгородцев. Особенно это становится заметным после того, как в руках у бояр начинает скапливаться в денежной форме немалый капитал. Иначе говоря, речь идет о появлении целого класса олигархов. Эта публика, как и князья, порой откровенно шла на сотрудничество с врагом. В романе историка-писателя В.Д. Иванова «Повести древних лет» описан новгородский богач Ставр, вдруг ставший князем. Он решает взять власть в республике, но не демократическим путем, «на крик старшины», поскольку от них, как считает он, «нет чести и правды». Характерно, что, не видя правды в народе, Ставр эту «честь и правду» находит у варягов, призывая их к захвату власти в Новгороде. Реалистично описан процесс «продажи своей родины», т. е. вознаграждение врагу за помощь в захвате власти: «Целый день ушел на необычайную работу оценки Новгорода. Все ярлы принимали участие в захватывающе интересном деле. У каждого были свои мерки и соображения о стоимости города по опыту набегов на разные страны. С ними состязались сам князь с боярами Синим, Делотой, со старшинами Гудимом и Гулом, с помощью грека Василько. Взвешивали и оценивали каждую улицу. После определения размера одной доли были изготовлены жребии. Произнося освященные временем заклинания судьбы, ярлы вытягивали из шлема конунга Ската меченые куски дерева. Новгород был поделен».

Так делили города, земли и целые страны. К тому времени появились деньги: сначала монетные знаки в виде кусков меха и кожи, а затем слитков серебра и золота. Фунт серебра – гривна, четверть фунта (перерубленный пополам гривенник) – рубль. Развитие внутренней и внешней торговли способствовало товарообмену и, как следствие, развитию таможенного дела на Руси. Вместе с тем новгородский люд время от времени проявлял бунтарский и независимый характер. Пример тому – события начала XIII в., когда все новгородское вече встало на посадника Дмитра Мирошкинича и его братьев, пытавшихся в союзе с суздальским князем держать вольный город в узде гнета. За попытку угнетения народа олигархи поплатились тогда изъятием, а по сути, конфискацией всего их имущества.

Денежные гривны на Руси

Замки для запирания мешков с доходами

Новгородцы бурно приветствовали это событие. М.И. Покровский пишет: «Вече обратило в собственность города все «житие» Мирошкиничей: села их и челядь распродали, затем разыскали и захватили спрятанные деньги («сокровища»). Все добытое пустили в поголовный раздел – на каждого новгородца пришлось по 3 гривны, т. е. 40–60 рублей на наши деньги». Не обошлось без злоупотреблений: некоторые «потай похватали» во время смятения все, что попалось под руку, и разбогатели. Кроме движимого и недвижимого имения и денежной наличности, у Дмит-ра нашли еще «доски», т. е. векселя новгородских купцов. Их отдали князю, превратив в государственную собственность частное имущество Мирошкиничей. Историк подчеркивает причину ненависти новгородцев к правителям. Дмитр являлся как раз глашатаем, представителем той самой новой финансовой политики, за которую за 30 лет до этого заплатил жизнью князь Андрей Юрьевич. Мирошкини-чей обвиняли в том, что они велели «на новгородцах серебро имати, а по волости куры брати, по купцам виру дикую, и повозы возити, и все зло»! В вольнолюбивом Новгороде эксплуатация и произвол производили на народ более сильное впечатление, нежели в привыкшем к княжескому произволу Суздале. А потому Дмит-ру Мирошкиничу удалось похозяйничать там всего четыре года (1205–1209). Дошло до того, что даже его союзник, суздальский князь Всеволод Юрьевич, выдал его головою новгородцам, сказав: «Кто вам добр, любите, а злых казните». В дальнейшем новгородцы жестко обходились со своими «князьями». Так, они арестовали суздальского княжича Святослава, который просидел в Новгороде всего год. Эти события 1209 г. иные историки сравнивают с революцией. Тогда и началась «самая блестящая эпоха» жизни города. Особо подчеркнем, что движущими силами «революции» явились в Новгороде не высшие круги, а низы («меньшие»). И ведь «восстание масс» заставило-таки знать облегчить положение народа. Когда в городе утвердился черниговский Ольгович, Михаил Всеволодович, жить стало легче: «И было легко по волости Новгороду». В 1226 г. князь Михаил дал смердам «свободу на пять лет даней не платити». Льгота распространялась даже на тех, кто бежал в чужую землю, обнаружив недовольство действиями «реформаторов». В том же духе повел себя и князь Мстислав Удалой. Возвратившись после победоносных походов в Новгород, князь узнал, что кое-кто из знатных управленцев вел себя в отношении населения как эксплуататор и грабитель. Прислушавшись к гласу народа, князь наказал – «оковывать» жулика и конфисковать его товары и имущество («без числа товару»). Как видим, революционный и бунтарский дух в русском народе существовал достаточно давно, не позволяя правящей олигархической верхушке над собой издеваться. Народ искал и находил поддержку и опору именно в великом князе, который единственный мог обуздать и сурово наказать виновных бояр.

Камера в Выборге для преступников

По рекам и сухим путем шли в Новгород нескончаемым потоком продукты лесных промыслов и даней – ценнейшие экспортные товары. С берегов Волхова соболя и куницы, несметные «сорока» беличьих, горностаевых шкурок, добыча местных охотников, попадали в руки ганзейских купцов. Когда стало окончательно ясно, что немецкие рыцари не смогут покорить русских, немецкое купечество северогерманских городов заключило с Новгородом торговый договор (1269). Торговля не должна была прерываться даже во время военных столкновений. Заморская торговля Новгорода шла через Ганзейский двор на Торговой стороне. Энергичные купцы, члены Союза ста городов, держали в руках всю торговлю Северной Европы. Их корабли заходили и в Новгород, и в Псков. Торговля Пскова и Новгорода с немцами велась свыше трех с половиной столетий (30 немецких городов). Новгород – конечный пункт для ганзейских и западноевропейских купцов. Его сравнивали с таким городом, как Брюгге во Фландрии. Русские купцы и сами возили товары в Европу, но это было редко. Виной тому – трудности морского пути и многочисленные пираты.