Бывший муж Роуз Эмили

9

Возвращение на виллу проходило в болезненном молчании. Грэм был занят своими, по всей видимости, мрачными мыслями, а Эрни боролась с одолевавшими ее мучительными эмоциями.

Вилла была погружена во мрак. Горели только тусклые фонарики при въезде. Пробормотав «доброй ночи», Эрни отправилась к себе в спальню, включила лампу под оранжево-желтым абажуром и машинально огляделась вокруг, ничего не замечая невидящими глазами. Устала она смертельно и догадывалась, что ночью ей не заснуть. Боль в голове все сильнее давала о себе знать. К ней добавилась сердечная слабость.

Она медленно разделась, а потом автоматически разобрала постель. Когда присела перед трельяжем, чтобы расчесать волосы, услышала, как открылась дверь. На пороге стоял Грэм. В свете лампы он выглядел еще более мужественным и интересным.

– Луиза оставила нам перекусить, – сказал он и закрыл дверь ногой. Руки были заняты подносом. Он медленно прошел к столику и поставил на него поднос. – Я подумал, что ты захочешь выпить чаю.

Он склонился над подносом, занявшись чашками, молочником и сахарницей.

Она первой нарушила молчание.

– Грэм, уже поздно, к тому же я устала…

– Головная боль так и не прошла? – В какой-то момент глаза их встретились. – Может быть, хочешь теплого молока?

Она смотрела на него и чувствовала, как всю ее начинает трясти. Его присутствие у нее в спальне было явлением совершенно необычным. Непроизвольно в ней начал закипать гнев, гнев на себя за собственную глупую слабость, гнев на него за его тягостную и навязчивую заботу, за проявление собственнической властности, за его претензии…

Резким движением она положила на трельяж щетку для волос. Стук пластмассы о дерево прозвучал как выстрел.

– Грэм, так дальше продолжаться не может. К чему эта забота о моем благополучии?! – почти прокричала она. – Особенно когда мы одни!

Он нахмурил брови, с недоумением посмотрев на нее.

– Черт возьми, о чем это ты говоришь?

– Ты отлично знаешь. – Она больше не могла сидеть на месте, вскочила и заходила по комнате. – Нечего притворяться, Грэм. Особенно сейчас! Мне известно об Арабелле, да и она знает обо мне. Так ведь? – Она остановилась против него. Зеленые глаза были широко раскрыты, в них читался упрек. Глаза Грэма, наоборот, были сощурены, когда он смотрел на нее.

– Что еще ты можешь вспомнить?

Она схватилась за голову.

– Ничего… абсолютно ничего. Даже не хочу пытаться! Все видели, как она встретила тебя, с каким выражением глаз! – Она продолжала смотреть на Грэма. – Я же не набитая дура, Грэм. Она знает все. Я права?

Он повернулся к подносу.

– Если ты имеешь в виду нас, то да. Она довольно долго работала в моей фирме.

– И она вновь собирается работать у тебя, да? Скажи, Грэм, ты беседовал с ней почти весь день, и речь шла только о деле?

С задумчивым видом он помешивал в чашке.

– Мы обсуждали условия, – наконец произнес он.

– Условия? – Она с трудом справилась со спазмом в горле. – Ты говоришь о том, что она тебе что-то предлагала, а ты не посмел отказаться? Как интересно! И ты принял ее условия, Грэм? Уж не собираешься ли ты поселить ее здесь как твою секретаршу? Ведь сейчас она совершенно свободна. Верно? Да и ты находишься в таком же качестве.

В комнате повисла тишина, чреватая взрывом.

– Ты достаточно ясно выразила свои чувства в отношении Арабеллы… – первым заговорил Грэм.

– Как мне кажется, мои чувства здесь ни при чем. – Эрни сделала несколько шагов по ковру.

– Тебе никогда не нравилась Арабелла, – продолжил он. – Твое поведение сегодня днем…

– Мое поведение? – воскликнула Эрни. – Господи, ты еще осмеливаешься осуждать меня, когда сам…

– А почему бы и не осудить тебя? – Он со стуком поставил чашку на поднос. – После провала авантюры с Вельером ты так ничего и не поняла. А ведь я привез тебя сюда, предоставил в твое распоряжение все, что находится здесь. – Он обвел рукой спальню.

– Кстати, а почему ты привез меня сюда? – требовательно спросила она. Эрни прямо смотрела на него, в его глаза, несмотря на то, что ее всю трясло. – Я просто оказалась жертвой в твоих извращенных психологических опытах! А возможно, что еще хуже, я представляюсь рабыней в твоем сознании, чувствующем вину…

Она говорила так, будто ее слова были камнями, которые летели в пространство, разделяющее их. В ответ Грэм схватил ее за руку и всмотрелся в нее.

– Боже, Эрни! За то, что ты сказала, тебе следует свернуть шею! Если кто-то и жертва в этой ситуации, то это я! Что же касается чувства вины… – Он заскрипел зубами, приблизив к ней лицо. – Да, я чувствовал вину! – прошипел он. – У кого хватит выдержки после того, что произошло? Я был убежден, что здесь моя вина. Она состоит в том, что я отпустил тебя, а тебе на меня было наплевать. Ведь так, Эрни? – Губы у него скривились, когда она сделала несколько шагов в сторону от него. – Ты повернулась и ушла, не обернувшись даже на секунду! – Он посмотрел на нее грустным взглядом и повернулся к ней спиной. – А что заставляет тебя думать, что я сейчас равнодушен?

Эрни уставилась в какую-то точку на его спине. Ее широко раскрытые глаза светились, как два огромных изумруда. Руки она сложила на груди, щеки были влажными.

– За минувшие несколько дней ты достаточно ясно проявил свои чувства ко мне, Грэм, – сказала она тихим, но негодующим голосом. – Больше тебе не нужно нести за меня ответственность, поскольку я уезжаю, слышишь, уезжаю!

Она предполагала, что после ее слов он перестанет ходить. Наступило тревожное молчание. Когда она посмотрела на его лицо, на зловещее его выражение, ей захотелось убежать и спрятаться. Утешение, хотя и слабое, заключалось в том, что она наконец-то избавится от его присутствия. Пусть он продолжает свои отношения с Арабеллой. Теперь это его дело…

Она заметила, как ходят ходуном мускулы у него под рубашкой. Он вновь принялся шагать, приблизился к подносу и взял чашку.

– А ты хорошо понимаешь, что собираешься делать? – Его голос звенел, как падающие и разбивающиеся об лед сосульки. Он словно иглы вонзал в ее сердце, заставляя его сжиматься от боли.

– Тебя это не касается!

Он обернулся к ней, сжимая в руке чашку. Когда Эрни рискнула взглянуть на него, она сразу струсила, увидев, как он на нее смотрит.

– Ты просто дура! Даже если ты и доберешься до аэропорта, тебе придется провести там несколько дней в ожидании рейса.

Она вскинула голову.

– Откуда ты знаешь, что я не попаду на самолет сразу?

До нее донеслось его тяжелое дыхание.

– А ты сумеешь? – произнес он.

Она пожала плечами и поправила ладонью волосы.

– Неужели нет! – сказала она уверенно.

– Даже если сумеешь, то, черт тебя подери, я не позволю тебе уехать!

Она заморгала.

– Что? Но я думала…

– Что ты думала? Что я буду сидеть сложа руки и позволю тебе опять смыться, как ты сделала это три года назад? – Его глаза сверкали. – Дудки!

– Но… но ты не посмеешь! Я полагаю… – Она вопросительно смотрела на него. Ей не приходило в голову, что он собирается удерживать ее здесь. И он это говорит после всех обвинений, упреков, ругани?.. – Ты прекрасно знаешь, что я смогу сама отлично позаботиться о себе… – твердо произнесла она, но он резко оборвал ее.

– Ты никуда не уедешь! Ты сделаешь это только тогда, когда я сам скажу об этом.

– Ты не заставишь меня остаться! – воскликнула она, теряя терпение. Но он спокойно поставил чашку на поднос и медленно двинулся к ней, остановившись всего в полшаге.

– Заставить тебя остаться я не могу, но я могу заставить тебя захотеть остаться.

От него исходила какая-то сила. Эрни судорожно сглотнула, чувствуя, как сердце гулко колотится в груди.

– Что… что ты хочешь этим сказать?

Пальцем он приподнял ее подбородок. Она всем телом ответила на его прикосновение. Ей стало жарко.

– Этим днем там, на лестнице у Тома, ты хотела меня так же сильно, как хотел тебя я. Этого ты не можешь отрицать, Эрни!

Она открыла рот, чтобы заговорить. Когда смысл его слов дошел до нее окончательно, она встрепенулась, гневный протест отразился на ее лице.

– Ты… ты подонок!

Как он посмел использовать в собственных интересах ее уязвимость, ее минутную слабость против нее же, да еще в такой форме?!

Рот Грэма скривился в гримасе.

– Нечего ершиться, Эрни. В любви, как на войне, все средства хороши. – Он провел ладонью по ее лиц, шее, по лифу халата. – Мы оба знаем, что есть что, правда?

Она пыталась протестовать, но у нее ничего не получилось, лишь вырвался глухой всхлип. Несмотря на боль в сердце, прикосновение Грэма вынудило ее напрячься. Он привлек ее к себе. Она почувствовала, как его пальцы нежно перебирают пряди ее волос, а сам он наклоняется к ее губам.

Не имея сил противостоять его поцелуям, она зажмурилась. А потом стала сама целовать его, теснее прижимаясь к его разгоряченному телу.

Ей стало невыносимо жарко. Пламя охватило все ее тело, голову туманило от страстного желания. Она давно испытывала томление в ожидании такого мощного прилива страсти. Ей представлялось, что она вечно стремилась испытать такое чувство. Прижавшись к Грэму, она впитывала в себя его запах, наслаждаясь силой его крепких рук, обнимавших ее. Она словно растворялась в нем…

Но этого ей было мало!

Внезапно он отстранился от нее, а она, протестуя, застонала, затем вздрогнула от удовольствия, когда он стал осторожно освобождать ее от халата. Эрни почувствовала, как прохладный воздух приятно освежает ее разгоряченную кожу. Она вновь приникла к нему, стараясь все более ощутимо осязать его тело, но он удерживал ее, положив руки на плечи. Она старалась прямо смотреть на него, искала его глаза.

Румянец окрашивал его щеки, а глаза жадно оглядывали ее обнаженное тело. Казалось, он хотел восстановить в своей памяти каждую линию, каждый изгиб, каждую его ложбинку. С тихим возгласом он прижал ее к себе, его губы сомкнулись на ее губах. Он медленно и бережно опустил ее на постель.

Она почти не почувствовала прикосновения шелкового покрывала, ее занимало только ощущение близости к Грэму, его тепла, его силы, его мужской сущности. Как только он опустился на нее, она с готовностью раскрылась ему навстречу, выгнув спину, чтобы ему было удобней. Но как только она почувствовала, что он входит в нее, ощутила необычайную твердость его плоти, ее охватила паника.

Внезапно она осознала, что происходит, что он делает. И как только он задвигался на ней, паника усилилась, вызвав леденящий приступ страха.

Ох, Господи, зачем это? Этого не должно быть!.. Она попыталась выскользнуть из-под него. А что, если она забеременеет?!

– Нет! – взмолилась она, широко распахнув глаза. Стараясь сбросить его с себя, она вонзила ногти в его плечи. Но его руки сжимали ее, как стальные обручи. Он стал двигаться все сильнее и сильнее.

– Эрни… Слишком поздно…

Из горла у него вырвался клокочущий стон, а по телу пробежала мощная судорога. Спустя мгновение он затих, прижавшись к ней. Кожа его была горячей и влажной, она прилипала к ее телу. Но несмотря на то, что она чувствовала его тепло, оно не согревало ее. Более того, ей казалось, что ее охватил ледяной холод, горло сжал спазм. Ей стало не только трудно глотать, но и дышать стало почти невозможно. Боль не только поразила тело, сердце, но и захватила душу.

– Эрни… Как давно это было! – Голос у него был хриплым, в нем слышались извиняющиеся нотки. – Я совсем не хотел причинить тебе боль…

Но она лежала почти бездыханная, молчаливая, ни на что не реагируя, уставившись в одну точку.

– Мне нужно в ванную, – наконец произнесла она.

Голос ее шел как будто издалека, а тело казалось бесплотным.

– Нет… Пока нет, Эрни…

Он повернулся к ней лицом. На лбу были видны крупные капли пота. Она резко отвернулась. Ей было невыносимо смотреть на него. Она поняла, что ей нужно как можно скорее избавиться от его тела, которое продолжало давить на нее. Ей стало противно, противно от собственной уступчивости и бесхарактерности.

Она еще раз попыталась высвободиться, но руки Грэма не давали ей возможности даже пошевелиться.

– Эрни? – Глаза у него сузились, выражая недоумение и вопрос.

Но она продолжала бороться, отталкивая его руками и стараясь выскользнуть из постели. Он больно схватил ее за запястье и с силой повернул к себе.

– Эрни! – Теперь голос его звенел, что вызвало у нее приступ страха. – Эрни… Посмотри на меня!

– Отпусти! – Она вцепилась в его руку, грудь у нее вздымалась. – Оставь меня! Дай мне уйти! – Она выдернула руку с такой силой, что чуть не сбросила его с кровати. Освободившись, она вскочила, схватила халат, лежавший на полу, и бросилась в ванную. Там она скорчилась, словно тело ее ломала боль.

– Эрни! – Он ринулся за ней, но она оказалась быстрее – кинулась к двери, захлопнула ее и заперлась. Она слышала его дыхание, слышала удары его кулаков…

Эрни всем телом привалилась к двери, словно стараясь своим весом хоть немного укрепить ее. Она вспотела и вся тряслась, хватала воздух открытым ртом, будто ей пришлось пробежать марафонскую дистанцию…

– Эрни… Во имя Господа! – Голос его звучал настойчиво. Он что есть силы дергал за ручку, но Эрни, запахнув халат дрожащими руками, снова привалилась к двери.

– Не желаю тебя видеть! Убирайся прочь!

Она еле шевелила языком, но чувствовала, что он ее слышит. Она тоже слышала, что он не отходит от двери, улавливала его дыхание и понимала, что он прислушивается…

Она закрыла глаза, стараясь каким-то образом избавиться от звуков, которые производил Грэм. Потом безвольно опустилась на пол и легла, свернувшись калачиком. Ее душили рыдания.

О Господи!.. Ребенок! Как она могла забыть? Без сомнения, Грэм не хотел рассказывать ей о прошлом! Но оно – это прошлое – вдруг ярко вспыхнуло в ее сознании.

А если и сейчас она забеременела, как это произошло тогда?!

Она очень болела, почти с самого начала беременности, а все это время Грэм и Арабелла…

Арабелла! Эрни следовало понять это еще в гостях у Тома. В ее подсознании всплыл пристальный взгляд холодных голубых глаз. Но она не сразу поняла его значение, не осознала, о чем он свидетельствовал в реальной жизни, каков был его смысл. Это понимание пришло только сейчас, слишком поздно. Тогда, в прошлом, она вычеркнула Грэма из своей жизни, заставила себя ненавидеть его, старалась наладить новую жизнь с Норманом.

Она вытерла слезы, лившиеся безостановочно по щекам. Боже милостивый – Норман!

Теперь она помнила все очень ясно! Скрежет тормозов, звон бьющегося стекла, лязг и скрежет металла…

Она старалась спастись, но не смогла, не смогла! А теперь она вернулась к тому же, с чего начала по глупости, по слабости, и теперь душевная боль нестерпимо терзала все ее существо…

Она прижала кулачки к вискам, стараясь остановить поток воспоминаний, которые причиняли ей невыносимые страдания. Да, это было давно, и она решилась выдать себе хоть и горькое, но все же отпущение грехов за мысли о прошлом, от которых теперь она не могла отстраниться. Ее разум рвался в прошлое, к той поре, когда она впервые встретилась с Грэмом…

Как он сказал? Ах, да – это был вихрь романтики, любовь с первого взгляда. Они встретились в художественной галерее, очень престижной, в которую билет стоит весьма дорого, не говоря уже о стоимости картин, выставляемых там на продажу. Такие галереи она посещала очень редко. Кто-то из приятелей сумел достать контрамарки на вернисаж новой выставки в этой галерее. Как выяснилось позднее, спонсором выставки была фирма Грэма.

Она прохаживалась по залам, держа в одной руке каталог, а в другой бокал сухого белого вина. Время от времени она останавливалась то перед одной, то перед другой картиной, стараясь вникнуть в технику живописи и колористику. В какой-то момент она почувствовала, что некий мужчина внимательно наблюдает за ней. Эрни решила обернуться и встретилась со взглядом выразительных серых глаз. Эти глаза изучающе смотрели на нее, на ее волосы и зеленые глаза. В ту же секунду все происходящее вокруг потеряло для нее значение.

Разумеется, она ничего не знала о нем. На небольшом банкете в честь открытия выставки были, конечно, и другие гости, но тем не менее все его внимание было сосредоточено на ней одной. Тогда же он отвез ее домой на служебной машине. Машину вел шофер и сопровождал еще один человек из окружения Грэма, который сидел на переднем сиденье. Вся эта пышность тогда поразила ее…

Губы скривились в пренебрежительной усмешке. Наконец-то она освободится от него, от воспоминаний, связанных с коротким пребыванием на этой вилле. Вилла, отделенная от внешнего мира, казалась ей поначалу неким убежищем. Здесь не было никаких устройств безопасности. За всем следил только Рене. А что с ней будет, если Грэм увезет ее в Нью-Йорк, в свою квартиру, в эти прекрасно обставленные комнаты; туда, где можно пользоваться автомобилями самых престижных моделей, которые всегда стоят наготове и могут доставить ее в любое место и с тем же комфортом отвезти домой? Что за жизнь ожидает ее там?

Конечно, все будет так, как она сейчас предполагает. Однако теперь она не сможет относиться ко всему так, как это было в начале их совместной жизни. В то время все ей казалось чудесным, словно жизнь происходила в каком-то ином мире, лежащем в другой плоскости. Грэм выбил ее тогда из привычной колеи, отвез в Нью-Йорк, почти умиравшую от счастья, поселил в странном, совершенно новом для нее мире, внушавшем ей благоговение.

Конечно, не потребовалось много времени, чтобы понять, что все, чем занимался Грэм, было связано с бизнесом. Для него было обычным привозить Арабеллу домой на обед или допоздна задерживаться с ней в офисе, разбирая бумаги или подписывая договоры. Но это никогда не вызывало у Эрни подозрений. Сама же Арабелла вела себя сдержанно и деликатно, хотя иногда Грэм и она проводили вечера в его кабинете за закрытыми дверями. При этом Эрни предполагала, что Арабелла намеренно задерживает его.

Однако Эрни старалась подавлять такие чувства, как обиды, а иногда и негодование. Она внушала себе, что того требуют дела, и старалась оправдать ожидания Грэма, старалась быть заботливой женой. Поэтому она полностью посвятила себя кухне и наблюдению за порядком в квартире, уборкой которой занималась миссис Дру. На плечах Эрни лежали также все заботы, связанные с устройством званых вечеров и приемов, которые проходили в их квартире, собирая там многочисленных партнеров Грэма по бизнесу.

– Ты стала весьма опытной хозяйкой, – сказал ей Грэм в тот вечер в коттедже. Она помнила его голос, тон, которым он это говорил. Теперь она знала, что то же самое он говорил ей давно, в той, прежней, жизни. Но теперь все стало иным… Если бы она прожила с ним долго, быть может, эти занятия и вошли бы у нее в привычку. Но случилось иначе. Однажды она остро почувствовала свое одиночество и ощутила, что домашние хлопоты ей смертельно надоели. В Нью-Йорке у нее было мало знакомых. Грэму не нравилось, когда она выходила из дому одна. Сам же он по служебной необходимости отсутствовал в течение всего дня. Случалось, его не бывало дома по нескольку дней. Она стала понимать, что, если превратится в послушный придаток Грэма – а к этому все шло, – она многое потеряет в жизни.

Только однажды Грэм приятно удивил ее, устроив праздник в день ее рождения. Этот день был самым счастливым в ее жизни, о котором она вспоминала с болезненным чувством. Он переоборудовал одну из комнат в художественную студию и преподнес ей кучу самых разных принадлежностей для занятий живописью. С огромным воодушевлением она стала посещать занятия на художественных курсах. Сразу же она очутилась в обществе, близком ей по духу. Ее наставник Дейв Крамер, молодой и любимый студентами преподаватель, имел собственную студию в центре Нью-Йорка. Он с готовностью приглашал туда своих учеников, там часто разгорались жаркие дискуссии на самые различные темы. Вскоре Эрни стала его любимой ученицей.

Возможно, из-за того, что она была новичком в этом огромном городе, он стал часто брать ее с собой в разные музеи, картинные галереи и на выставки. Такие походы обычно оканчивались совместным ланчем или обедом. Иногда она просила подвезти ее домой, в основном тогда, когда Грэм отсутствовал. Но постепенно отношение Грэма к ее занятиям, походам и всему, связанному с курсами, стало меняться. Ему не нравилось проводить в одиночестве те часы, когда она была на занятиях, а дружба Эрни с Дейвом раздражала его еще больше.

– Я ему не доверяю, – как-то сказал он, когда она была в его объятиях.

– Почему? Неужели ты думаешь, что он утащит у нас столовое серебро или что-нибудь еще? – со смехом спросила она.

Но в канун первой годовщины их свадьбы эти, сначала легкие, упреки переросли в серьезную ссору.

Грэм был в деловой поездке вместе с Арабеллой. Он уже вручил Эрни свой подарок на годовщину – красивое шелковое белье. Но она к вечеру очень утомилась и до отъезда Грэма не примерила его, не сумела покрасоваться в нем перед мужем. Кроме того, она неважно себя чувствовала в течение двух последних дней. Поэтому белье так и лежало нераспакованным в коробке. В день годовщины, вместо того чтобы остаться дома, она решила отправиться на занятия, которые, как часто бывало, переросли в горячий спор и как-то незаметно переместились в студию Дейва. Она очень поздно возвращалась домой и застала Грэма расстроенным. Он был взвинчен ее отсутствием.

О Боже! Она помнила это так же отчетливо, как в тот вечер, в коттедже. Вспомнила пустую бутылку из-под шампанского на столике у его кресла. Накрытый на двоих стол напомнил ей, что произошло. Она тогда хотела броситься ему в объятия, просить прощения…

Но не смогла. Из-за его осуждающего взгляда она взорвалась.

– Я ухожу, – закричала она. – Я тут задыхаюсь! Я не какая-нибудь игрушка, с которой ты забавляешься по каким-то особым дням! Тебе бы следовало жениться на одной из твоих проклятых сотрудниц, таких, как Арабелла!

Лицо у него превратилось в злобную маску. На следующее утро, после того как они все же любили друг друга в абсолютной тишине, он потребовал, чтобы она порвала дружбу с Дейвом. Она категорически отказалась. Ведь это означало бы прекращение занятий на курсах! После этой размолвки Грэм стал проводить все больше времени в офисе или в командировках с Арабеллой. Как-то раз, когда он находился в очередной отлучке, она случайно обнаружила, что за ней установлена слежка.

Сначала она отказывалась этому верить, но, замечая подозрительность Грэма, читавшуюся в его глазах, она поняла, что это так и есть. Ее приезды и отъезды, ее дружба с Дейвом и другими студентами – все это оказалось под наблюдением частного детектива.

Даже теперь у нее вызывало удивление, что он оказался способен решиться на такой шаг. Но в то время она была абсолютно раздавлена этим поступком Грэма.

– Я это делаю в целях твоей же собственной безопасности, – объяснил он, когда Эрни, уверившись в его действиях, решила затронуть эту тему. Его ответ не удовлетворил ее.

– Все же я не одна из твоих сотрудниц, – сказала она, но внутренне такой оборот событий и обеспокоил, и испугал ее.

Она знала, что Грэм – собственник, она знала, что он требует от своих сослуживцев абсолютного подчинения и преданности, но ведь брак – совсем другое дело, он основывается на взаимном доверии, разве не так?

Она начала понимать, что непомерная амбициозность и осознание своего исключительного положения, причиной которых служит успех на деловом поприще, стали его оружием для защиты всего, чем или кем он владеет. Он всячески оберегал свою собственность, посягая даже на природную независимость, и восставал против каких бы то ни было возражений.

Но в тот период, когда она еще пыталась найти компромисс, пыталась примениться к новым проявлениям характера Грэма, она натолкнулась еще на одно открытие: она была беременна.

На какое-то время в их отношениях все пришло в норму. Она слишком тяжело переносила беременность и не могла уже посещать занятия. Все время ее донимали головные боли и слабость. На целых три месяца ее уложили в постель. Доктор был не на шутку расстроен течением ее беременности, и ей было предписано как можно больше отдыхать.

Болезнь, беспокойство за будущего ребенка заставили ее проводить долгие дни на диване в гостиной. Грэм тоже был неспокоен, работал больше, чем обычно. Когда его отсутствие дома затягивалось, к ней возвращались все страхи. Правда, по вечерам Грэм старался быть дома, не проводил все время в кабинете. Он ложился спать лишь тогда, когда думал, что она уже заснула. Ей стало казаться, что он сожалеет об их неудачно сложившемся браке.

Однажды вечером она сидела в одиночестве, ожидая возвращения Грэма. Миссис Дру уже ушла. Эрни не имела ни малейшего представления о том, когда муж вернется, и чутко прислушивалась к каждому звуку. Ее беспокоила тянущая боль в пояснице…

Раздался звонок в дверь, и на пороге возник Дейв. Он широко улыбался и держал в руках букет. Она была так обрадована, увидев дружелюбную физиономию своего наставника, что не выдержала и разревелась. В этих слезах было все: и страхи в связи с тяжелой беременностью, и беспокойство за неудачное замужество. Короче, она плакала, уткнувшись в плечо Дейва.

Оглядываясь на прошлое, она поняла, что была слепа и не разглядела чувств Дейва, которые были значительно глубже, чем дружба. Оказалось, что Грэм был прав в своих подозрениях, а она по наивности отвергала их. Дейв явно ухаживал за ней. Кажется, в тот вечер он даже ласково гладил ее по голове – это она тоже припомнила. Припомнила и то, что он внезапно поцеловал ее, прижав к диванным подушкам. Как только она забарахталась, оказывая ему сопротивление, в комнате появился Грэм.

Эрни закрыла ладонями лицо. Господи! Взгляд мужа ужаснул ее. Она подумала, что вот прямо сейчас Грэм убьет Дейва. Она забилась в угол дивана, зажала уши, чтобы не слышать гневных криков Грэма. Он вытолкал Дейва за дверь, а потом вернулся и посмотрел на нее. Лицо у него было белее мела.

Громко всхлипывая, она бросилась в ванную, заперлась и почувствовала, что от боли теряет сознание. Силы изменили ей, и она рухнула на пол.

Остаток ночи прошел в каком-то кошмаре. Она вспомнила, что вся была в поту и корчилась от пронзительной боли. Она была одна, парализованная страхом. Помнится, в отчаянии она стала звать Грэма… Но когда пришла в себя, то была уже в больнице. Ребенка она потеряла.

Каждый день Грэм присылал ей цветы – огромные букеты. Ими была уставлена вся палата. Сам же он появился лишь один-единственный раз. Он устроился в кресле около ее кровати. Оно находилось на таком расстоянии, которое позволяло отчетливо разглядеть глубокие морщины, залегшие на его лице, но дотянуться до них рукой она не могла. А ей очень хотелось и самой разгладить их, и от него услышать ободряющие слова, хотелось, чтобы он приласкал ее, сказал что-то нежное.

В день выписки ее навестил Дейв. Он всячески корил себя за все, что случилось в тот роковой вечер, и сказал ей, что решил на какое-то время покинуть Нью-Йорк. Он звал ее вместе с собой. Но тогда ей казалось, что она все еще любит Грэма и что ей следует вернуться домой и наладить семейную жизнь. Когда она выписалась, то, взяв такси, первым делом примчалась домой.

Поднимаясь в лифте на свой этаж, она повторяла про себя, что скажет Грэму: скажет, как любит его, как нуждается в нем. Она долго стояла перед дверью, удивляясь, что никто не реагирует на ее настойчивые звонки. Где же миссис Дру? Отчаявшись, она полезла за своими ключами, но, не успев достать их, увидела, как дверь распахнулась.

На пороге стояла Арабелла. На ней было только нижнее белье, а волосы еще не просохли после ванны.

От внезапно охватившего ее озноба Эрни съежилась. На нее глядели холодные, как у змеи, глаза. Отправившись от потрясения, Эрни круто повернулась и пошла к лифту.

Когда она вышла на улицу, ей было тяжело дышать. Даже сейчас, по прошествии нескольких лет, ей тоже было трудно дышать. Эрни не могла вспомнить, что чувствовала в тот вечер. Она бесцельно бродила по улицам и только тогда, когда на рассвете потухли уличные фонари, она вновь оказалась перед своей квартирой.

Она ждала до тех пор, пока не увидела выходящую из подъезда Арабеллу. Она постаралась избежать встречи. В то же время Эрни испытывала страх от предстоящего появления Грэма, хотя и знала, что в этот час он обычно находится уже в офисе. Она все же заставила себя войти в квартиру. Там никого не было. Она собрала кое-какие самые необходимые вещи, взяла паспорт и через несколько часов была уже в Лондоне.

Она сразу же направилась к знакомому адвокату, попросив его связаться с Грэмом и сообщить ему, что намерена получить развод.

Эрни отняла ладони от мокрых щек и уставилась в окно ванной. Там был виден кусочек усыпанного звездами неба, густые ветви сосен, качающиеся под порывами ветра. Теперь она восстановила в памяти дни и недели, прошедшие после того, как она покинула Нью-Йорк. Тогда она нуждалась в каком-то укрытии, где смогла бы побыть в полном одиночестве. Она уселась за столик в кафе, которое располагалось напротив адвокатской конторы. Ее одолевали мысли о том, что же делать дальше. Она увидела плакат бюро путешествий, которое находилось совсем близко от кафе. Большой плакат возвещал об автобусных поездках в Корнуолл. Без дальнейших размышлений Эрни вышла из кафе и купила билет. Ей просто хотелось забраться куда-нибудь подальше, туда, где бы не было людей.

Мысль о том, что Грэм начнет разыскивать ее, не приходила ей в голову. Кроме того, он принадлежал к другому миру, в котором жила и она, правда, очень короткое время. Теперь этот мир был так же далек от нее, как и пустынное побережье Атлантического океана.

Единственное, о чем она жалела, это живопись. Эрни страстно хотелось вернуться к ней. Она могла бы стать паллиативом, который заменил бы потерянное прошлое. Конечно, ей нужны были деньги, нужно было зарабатывать. Что ж, она будет писать пейзажи и продавать их. Эрни избрала для своей художественной деятельности корнуоллские ландшафты с их живописными скалами и древними преданиями, которые волновали ее сердце. Она считала, что, погрузившись в живопись, сможет забыть Грэма. Со временем она заметила, что ее работы начинают пользоваться популярностью среди любителей изящного. Она познакомилась с двумя-тремя местными художниками, которые поселились здесь. Среди них был и Саймон, посвятивший себя занятиям керамикой. Он был человеком с добрейшим сердцем.

Именно Саймон и Эмми сообщили ей о коттедже, который находился неподалеку от их керамической фабрики и продавался недорого. Она решила осмотреть его скорее из любопытства, чем с определенными намерениями. Когда она вернулась, Саймон и Эмми были удивлены резкими переменами в ее настроении. Молчаливая, замкнутая молодая женщина превратилась в общительного и жизнерадостного человека.

К этому времени она отправила некоторые свои лучшие работы в Лондон, в галерею, владельцем которой был друг Саймона Норман Кросс. Именно он стал постоянным посетителем Трезила. Почти с первых дней их знакомства она заметила, что Норман обращает на нее весьма пристальное внимание, но она довольно холодно относилась к его попыткам ухаживать за ней. Любовь для нее являлась ловушкой, не говоря уж о браке. Она не собиралась повторять свою ошибку.

Однако Норман был настойчив. Он с большим вниманием относился к ее работе, к ее карьере художницы, высоко ценил ее способности. Он предоставил ей постоянное место в своей галерее, чем способствовал росту ее популярности. Она была благодарна ему за это, и, когда он стал поговаривать о более тесном партнерстве, она не сопротивлялась.

Опыт жизни с Грэмом открыл ей глубины собственной страстной натуры, и ей не довелось знать никого, кто, кроме Грэма, мог бы разглядеть эту страстность. И еще она знала, что любить без взаимности никогда не сможет. Кроме того, ей хотелось иметь мужа, на которого она могла бы во всем положиться. Она продолжала мечтать о ребенке…

Норман не был ни властным, ни требовательным. Он был терпелив и мягок. Он предоставил ей время для раздумий. И вот…

Эрни тяжело вздохнула, когда подумала, чем все это кончилось. Она с трудом проглотила слюну. Норман был мертв. Будущее представляло для нее пустоту и возможность с горечью вспоминать о прошлом. А теперь…

Теперь загадка приблизилась к концу. Она вспомнила все, что касалось ее прошлого и ее самой. И все же она не могла объяснить себе, почему Грэм вновь возник на ее пути. Стиль его жизни был совсем иным. Она же существовала в своем, понятном ей мире, и Грэм не мог сделать ничего такого, что помешало бы ей уехать обратно в свой коттедж в Корнуолле.

10

Эрни быстро шла по узкой дороге. Темнота сгущалась, и она прибавила шагу. Ей хотелось только одного – побыстрее вернуться в Трезил. Признаки лета еще давали о себе знать зеленью полей, запахом свежескошенной травы, ароматом жимолости, смешанным с морской свежестью. Но, глядя на заросли леса, окружавшего дорогу, Эрни зябко поеживалась.

Темные тени деревьев, качавших своими ветвями под порывами ветра, приобретали под лучами почти севшего солнца самые фантастические очертания. Они словно смеялись и злобно кривлялись, стараясь напугать ее посильнее. Они – эти колеблющиеся тени – напоминали сказочных чудовищ, о которых она читала в детстве. Шум ее торопливых шагов гулко отдавался в ушах. Время от времени Эрни приходилось останавливаться, чтобы вытрясти попавшие в босоножки камушки.

Она чуть не плакала, но упрямо убеждала себя, что ее мрачное настроение вызвано только усталостью. За весь день ей не пришлось ни разу нормально отдохнуть. Даже перелет из Парижа не принес долгожданного отдыха и утомил ее еще больше, потому что самолет был переполнен. Она вообще не любила летать. А этот полет был почти невыносим, поскольку напоминал ей путешествие с Грэмом…

Она выпрямилась и двинулась дальше.

Прошлую ночь она провела в парижском доме Жюля среди его семьи. Его родители оказались очаровательными людьми, и при других обстоятельствах она с удовольствием согласилась бы пожить у них. Мама Жюля уговаривала ее остаться хотя бы на несколько дней, но она вежливо, но категорически отказалась. Это было неприятно Жюлю, но ее неудержимо влекло в Трезил, где она могла бы побыть одна, наедине со своей пустотой, хотя эта пустота и угнетала ее…

В ту ночь на вилле она была в отчаянии, ломая голову, каким образом покинуть свое пристанище, чтобы Грэм не заметил ее отъезда. Его угрозы напугали ее, хотя как будто он не собирался удерживать ее. Но так ли это? Он уже получил все, чего домогался от нее… Ее тело, ее душу… У нее ничего не осталось. Когда наступила полная тишина, она поднялась и, стараясь не шуметь, открыла дверь ванной.

Спальня была пуста. Грэм даже захватил свою одежду – это она отметила про себя. Только на маленьком столике остался поднос. Она заперла дверь спальни на ключ и на цыпочках подошла к гардеробу, вытащив оттуда сумку на молнии.

Одевалась она очень торопливо, все время прислушиваясь, не раздастся ли какой-нибудь посторонний звук. К счастью, она не положила свой паспорт в сейф Грэма, как предлагала Луиза, а оставила его в ящике трельяжа вместе с чековой книжкой и наличными. Все это она засунула в сумку, а затем с замиранием сердца вышла на балкон и перелезла через перила.

Прыгать вниз было страшно. Она боялась к тому же, что поднимется тревога, поскольку знала, что в саду установлена аппаратура с инфракрасными датчиками, которые обнаруживают тепло, излучаемое любым живым двигающимся телом. Но все обошлось. Она прошла не через большие ворота, а через неприметную лазейку, потом вышла на тропинку, ведущую на пляж. Она устроилась между больших камней, ожидая рассвета, а затем прошла через маленький мыс к вилле Жюля.

Она добралась до укрытия, и от этого у нее поднялось настроение. Единственное, что огорчало ее, – это унизительное положение, в котором она очутилась.

Она просила Грэма оставить ее в покое, и он так и поступил. Он во второй раз предоставил ей шанс уйти из его жизни…

Поездка в Лондон тоже была сплошным кошмаром. В последнюю секунду ей удалось вскочить в вагон уже двигающегося поезда. У нее не хватило времени связаться с Саймоном и попросить подвезти ее в Трезил. Поэтому ей пришлось идти от станции пешком. И это несмотря на то, что босоножки у нее были не в лучшем виде. Конечно, она надеялась, что кто-нибудь подбросит ее до Трезила. Так это и произошло. И теперь она заканчивала свой путь, находясь неподалеку от керамической фабрики. Но там не светилось ни одного огонька. Даже фонарь перед входом не был включен. Эрни в растерянности смотрела на темные окна. Вообще Саймон и Эмми ложились поздно, но в это время они уже не могли быть в каком-нибудь клубе или пабе – все такие заведения были давно закрыты. Короче, ее приятели отсутствовали. Вероятно, поехали на концерт. Не зная, что делать, она прикусила губу. Немного подумав, она решилась и побрела по дороге к коттеджу.

Никто не был уведомлен о ее возвращении домой. Но разве это так важно? Ей же хотелось быть одной…

Когда она увидела коттедж, то остановилась. Странно: окно в гостиной светилось. Кто-то зажег там лампу и задернул шторы. Эрни потопталась в нерешительности, затем нервно обернулась в сторону фабрики, а потом опять взглянула на коттедж. Кто там мог быть? Она медленно направилась к коттеджу, страшась и недоумевая.

Подойдя немного ближе, она заметила возле дома длинную тень, которая вскоре материализовалась. Это была машина, припаркованная у входа. Машина Грэма.

Эрни остановилась как вкопанная. Все тело мгновенно покрылось испариной. Она простояла без движения всего лишь несколько секунд, но ей показалось, что прошла вечность. Нервы были натянуты, как тугая тетива.

О Боже, зачем он приехал? Что ему надо?

Она в замешательстве оглядела темную дорогу, уснувшие поля и проплывающие по небу свинцово-черные облака. Глубоко втянув в легкие воздух, она заставила себя двинуться вперед. Медленно, шаг за шагом, она приближалась к двери, ведущей на кухню.

С неимоверным усилием переступила она порог. В помещении пахло кофе. Красный глазок кофеварки светился в темноте, как глаз дракона. Она сняла куртку, повесила ее на крючок, затем медленно толкнула дверь в гостиную и вошла.

Грэм сидел в кресле лицом к двери, свет лампы хорошо освещал его.

– Привет, Эрни.

Она облокотилась о косяк, горло перехватило, и она не в состоянии была говорить. Ей хотелось закричать, чтобы он убирался, исцарапать в кровь его лицо, на котором застыла горькая, но ироничная усмешка. Но ничего такого сделать она не могла, а лишь продолжала стоять и смотреть на него, машинально теребя дверную ручку. Ее внутреннее напряжение достигло предела, но она заставила вести себя так, чтобы он не заметил, в каком состоянии она находится.

– На тебе лица нет! – воскликнул он, нахмурив брови. – Тебе нужно что-то выпить.

– Кофе, – почти шепотом произнесла она, сразу насторожившись, когда он встал.

Его рот продолжал улыбаться. Он обошел ее и скрылся в кухне. Эрни поспешила сесть в кресло, стоявшее у камина. Грэм появился с подносом, который поставил ей на колени. Ей захотелось его столкнуть, но Грэм остановил ее резким возгласом.

– Ешь!

На подносе стояла чашка с горячим супом, сандвич и крепкий черный кофе. Она прикоснулась к супу и сандвичу, а затем отодвинула поднос и взялась за кофе. Грэм стоял на коврике напротив камина, заложив руки в карманы. Когда она допила, он взял поднос, отнес его на кухню и вернулся, опять заняв свое место у камина. Глаза его были устремлены на нее. Ее беспокоила его напряженная поза, мышцы были напряжены и подрагивали под одеждой.

– Мы должны поговорить. – Голос у него был низкий и чуть приглушенный.

– Нам не о чем говорить.

– Нет, черт возьми, нам это совершенно необходимо!

– Я хочу, чтобы ты ушел, – сказала она дрожащим голосом.

– Только после того, как мы во всем разберемся.

– Нам не в чем разбираться. Между прочим, каким образом ты здесь очутился? – требовательно спросила она.

– С помощью ключа.

Он качнул головой. Ее глаза выражали недоверие.

– Лжец, у тебя не было ключа!

У Грэма заиграли желваки.

– В тот уик-энд, когда мы были здесь… Я закрыл дверь ключом после того, как мы вышли, и положил его к себе в карман. Ты даже не заметила этого.

Она поежилась. Чашка зазвенела на блюдце, когда она резко вскочила с кресла и заходила по комнате, поглядывая на него злыми глазами.

– Мой Бог, какой же ты подонок! Это мой дом, ты это понимаешь? И я хочу, чтобы ты оставил меня! Здесь у тебя нет никаких прав!

– Черта с два, у меня есть все права! – парировал он. – Мы были женаты, или ты хочешь сказать, что до сих пор не помнишь этого?