Особь Варго Александр

Глава 6

Вникать в самую суть проблемы свойственно, прежде всего, настоящим ученым. Люди, скользящие по поверхности, склонны лишь к примитивной описательности да повторению сказанного или написанного предшественниками. Из таких получаются хорошие имитаторы, подмастерья и ремесленники, однако серьезных научных открытий от них ждать не приходится.

Мефодий Николаевич Суровцев был Ученым с большой буквы. И дело не только в ученой степени или в научных работах, которых у него было немало. В отличие от многих коллег, Суровцев всегда задавался вопросами: «почему?», «как?» и «зачем?». Хотя каждодневная рабочая рутина и отнимала у него массу времени, однако загадки, связанные с исчезновением афганской крысы, глубоко отложились в сознании.

Но вопросов, связанных с Rattus Pushtunus, было куда больше, чем ответов. В Центральном зоопарке афганская крыса пробыла чуть меньше суток, и этого времени явно не хватало для научного анализа.

Основа любой науки – информация. Выяснить координаты посредника, продавшего афганскую крысу в Центральный зоопарк, не получилось: несомненно, он подозревал, каких бед может натворить грызун, и потому на повторный контакт благоразумно не выходил. Вот и получалось, что единственной более-менее значимой зацепкой, которая могла прояснить тайны Rattus Pushtunus, были описания британца Чарльза МакКормика, сделанные почти двести лет назад. Однако даже в академической литературе описания эти подавались неполно и поверхностно: мол, крыса афганская схожа с обычной серой крысой, однако отличается от нее формой и цветом глаз, а также необычайно развитым интеллектом.

Поразмыслив, Суровцев написал письмо в Лондон, в Королевское географическое общество с просьбой предоставить всю полноту информации, собранную МакКормиком. То ли международный авторитет Мефодия Николаевича был действительно высок, то ли в Лондоне также интересовались Rattus Pushtunus, однако сканированные рукописи ученого вместе с его рисунками пришли по «мылу» уже через четыре дня.

Суровцев изучил документы предельно внимательно, тем более что пунктуальный британский биолог не только скрупулезно описал афганскую крысу и ее повадки, но и сделал несколько подробных рисунков.

Самые худшие опасения ученого полностью подтверждались… Оказывается, Rattus Pushtunus действительно был существом исключительно плотоядным, отличался редкостной агрессией и вел преимущественно ночной образ жизни. Настоящим шоком для Мефодия Николаевича была информация, что афганская крыса одновременно совмещала сразу две половые системы. Получалось, что жутковатое существо могло оплодотворять само себя, и одной особи было достаточно, чтобы грызун в короткое время расплодился в геометрической прогрессии.

Естественно, Мефодий Николаевич сразу же ознакомил с записками МакКормика свою лаборантку.

– Не может этого быть! – округлила глаза та. – Я знаю, что некоторые рыбы могут менять пол в зависимости от некоторых обстоятельств. Так называемый «золотой карась», например. Но чтобы такие вот высокоорганизованные млекопитающие…

– Теперь понимаю, почему того МакКормика подняли на смех коллеги, – вздохнул Суровцев. – Рассказать о таком виде где-нибудь в Институте биологии при нашей Академии наук – тоже засмеют. Это то же самое, что человек с четырьмя группами крови одновременно!

– То есть получается, что МакКормик эту крысу препарировал?

Мефодий Николаевич протянул принтерную распечатку рисунков британского ученого. Изображение препарированной афганской крысы сразу же привлекло внимание лаборантки.

– Просто невероятно! – заключила Лида. – Это же… какая-то аномалия! Яичники, матка, семенники… И все – одновременно, и в одном организме. Млекопитающее, живородящее, теплокровное… и двуполое. И что – он ни чучела не привез, ни образцов тканей?

– К сожалению, не получилось. Зато записал довольно жуткую историю, – мрачно добавил Суровцев, рассматривая распечатку. – Еще вчера я посчитал бы ее мистификацией… Ага, вот и она. Чтобы тебе не напрягать зрение, перескажу коротко. МакКормик несколько лет путешествовал по Азии. По своим научным делам, так сказать. Из Индии он попал в Кабул, где нанял проводника с двумя вьючными лошадьми и вооруженную охрану на всякий случай. В каком-то караван-сарае МакКормику и продали эту самую Rattus Pushtunus. В деревянной клетке, если верить описанию. Тут, кстати, все сходится: грызун оказался исключительно плотоядным, как мы это и установили экспериментальным путем. По дороге в Самарканд, на каком-то горном перевале, случилась досадная неожиданность: афганская крыса сумела перегрызть деревянные прутики, вылезти наружу и укусила одну лошадь. Через какое-то время та сделалась совершенно неуправляемой: сбросила в пропасть вторую лошадь вместе с грузом, накинулась на проводника, пытавшегося ее успокоить, откусила ему половину лица и стала носиться, как сумасшедшая, круша на своем пути абсолютно все… Пока сама не упала в пропасть.

– Точно наша косуля? – вспомнила Лида.

– Вот-вот. Афганский охранник каким-то чудом крысу подстрелил, а МакКормик ее там же и препарировал. Правда, чучела из подстреленной афганской крысы не получилось – условий не было. Зато описание вышло весьма детальным.

– А если бы эта тварь укусила человека? – с ужасом прошептала Лида. – Что было бы тогда?

– Я об этом и думать не хочу. Но знаешь – теперь я почти уверен, что те картинки, сделанные офицером афганской полиции, – не бред и не галлюцинации наркомана. Если наша подопечная в том кишлаке под Кандагаром действительно укусила одного… или несколько человек, то там могло произойти все, что угодно. Включая массовую резню.

– Получается, что один-единственный укус крысы провоцирует в любом живом существе, и даже не обязательно в человеке, всплеск беспричинной агрессии?

– Вот именно. Причину пояснить не берусь. Возможно, дело в слюне этой твари. Может быть, там содержится какой-нибудь неизвестный науке амфетамин. Возможно, дело в чем-то еще. – Суровцев тяжело вздохнул. – А теперь, Лида, давай просчитаем самое худшее. С момента бегства Rattus Pushtunus прошло уже больше двух месяцев. Сбежавшая крыса могла самооплодотвориться и нарожать потомство. Те, в свою очередь, расползтись по городу и вновь нарожать потомство. И так далее, по прогрессивной шкале. Ведь способность к саморедуцированию у этих двуполых тварей наступает где-то через месяц после рождения… В любом случае, рано или поздно эти существа начнут нападать не только на домашних животных, но и на людей. И притом – массово.

– И что тогда будет? – страшным шепотом спросила лаборантка.

– А об этом я даже думать боюсь…

Глава 7

Пенсионерка Петровна сидела вечером перед телевизором и прислушивалась к ноющей боли в лодыжке. Тупая боль то затихала, то накатывала вновь. Синий мертвенный свет липкими пятнами ложился на ее лицо, мрачно отражался в полированных плоскостях мебели, причудливо бликовал в стеклах серванта. В ушах то и дело звучал жуткий пронзительный писк – тот самый. И хотя бабушка уже сумела убедить себя, что ничего подобного с ней не повторится, ее не покидало ощущение надвигающейся беды.

То и дело поправляя сбившиеся волосы, она настороженно прислушивалась к звукам в квартире. За стеной слева всхлипывал ребенок, за стеной справа нервными и рваными сполохами пульсировала музыка. А вот на чердаке было на удивление тихо – даже старые деревянные перекрытия не потрескивали, как обычно в такое время.

Прихрамывая, хозяйка квартиры прошаркала на кухню. Едва уловимый сквозняк бессильно колыхал тюлевую занавеску. Голубоватый язычок пламени в газовой колонке светился одиноко и печально, словно погребальная свеча. На потолке по-прежнему зияла овальная дыра с рваными, словно обгрызенными краями. Черное отверстие навевало невольные ассоциации с разрытой могилой. Оттуда тянуло неприятным холодком, и это лишь усиливало недобрые сравнения.

Стараясь не смотреть на отверстие в потолке, старушка сделала себе чай и отправилась к телевизору. Допив чай и так и не досмотрев сериал, она тщательно закрыла на задвижку дверь и устроилась на диване.

Ближе к рассвету она проснулась, почувствовав странный холод в левой руке. Затем – быстрое злое шелестение и мгновенное ледяное прикосновение, будто кто-то пытался укусить ее за пальцы острыми резцами. Петровна окаменела в параличе. У нее не было сил даже пошевелиться. Руку словно пронзила сотня тонких стальных иголочек, и пальцы затекли мгновенно. Обострившийся слух различил едва уловимый шорох, затем короткий писк, затем вновь странное шелестение. Бабушка долго не могла найти в себе силы повернуть голову. Наконец она осторожно открыла глаза и скосила взор влево… Оказывается, рука ее во сне свесилась с дивана на пол. Первым желанием было отдернуть ладонь, однако она невероятным усилием воли подавила в себе этот позыв: а вдруг на нее кто-то бросится? Несколько минут несчастная так и лежала с открытыми глазами, боясь шелохнуться.

Больше, однако, ничего подозрительного не произошло. Осторожно повернув голову, Петровна взглянула вниз. Оказывается, свесившаяся с дивана рука прикасалась к ворсистому домашнему тапочку. Его холодная кожаная окантовка и напугала бабушку во сне. Старушка осторожно отодвинула тапочки подальше и с удивлением обнаружила: ранка, еще вечером зудевшая, словно от укуса шершня, теперь вовсе не давала о себе знать. Сдвинув марлевую повязку, бабушка с удивлением обнаружила, что рана почти зажила – лишь по краям ее едва заметно сочилась розоватая сукровица. Петровна, скукожившись в позе эмбриона, едва заметно заулыбалась – впервые за несколько дней. И заснула…

Уже на грани яви и сна она ощутила в себе некую необыкновенную легкость. Недавние кошмары как-то незаметно позабылись, и на их место внезапно пришла странная уверенность в себе. Словно бы перед внутренним взором ритмично проворачивался гигантский калейдоскоп, и мрачные орнаменты постепенно сменялись куда более радужными и прозрачными картинками. Потом в мозгу будто включился невидимый тумблер – пространство во сне расслоилось на зубчатые спектры радуги, под черепной коробкой послышался едва различимый гул, будто кто-то включил невидимый трансформатор. А затем все стихло…

Проснулась она рано. Солнечный лучик застенчиво пробивался сквозь щель между тяжелыми шторами, золотил пыльный экран старого телевизора. Пенсионерка осторожно опустила на пол покусанную ногу, ожидая почувствовать привычную боль. Однако ступня двигалась на удивление свободно. Внезапная легкость, так удивившая ее в момент засыпания, теперь разрасталась в сознании, словно баобаб, заслоняя собой все былые невзгоды. Почему-то подумалось – мол, если бы сейчас по квартире бегало хоть полчище крыс, она бы не обратила на них никакого внимания.

Старуха, с хрустом распрямив плечи и выпрямившись во весь рост, прошлась по квартире. Странно, но даже не прихрамывала. В ванной комнате Петровна на пару минут задержалась перед зеркалом, хотя вот уже пять лет, как избегала смотреть на свое отражение – одно расстройство. Морщины вроде даже расправились, чуть подтянулась обвисшая кожа на шее. В глазах появился задорный огонек.

– Просто выспалась по-человечески, – объяснила необычное превращение пенсионерка и двинулась на кухню сооружать завтрак.

Обычно она обходилась запаренными овсяными хлопьями и стаканом сладкого чая. Теперь же проснулся аппетит, даже сгрызла три овсяных печенья, застыла перед раскрытым холодильником.

«Колбаски бы сырокопченой, – подумала старуха и плотоядно причмокнула языком. – Нет. Лучше мяса. Много-много жареного мяса, на косточке, с кровью…»

Спустя минут пятнадцать отражение Петровны преломилось в витрине огромного супермаркета. Старуха помедлила, разглядывая колбасную витрину, достала кошелек, пересчитала мелкие купюры, тяжело вздохнула. Спустя минуту она решительно прошла в автоматически раздвигающуюся дверь, влилась в поток покупателей.

Теперь спокойная и обычно вежливая пенсионерка смотрелась весьма странно. Морщинистое лицо выглядело напряженным, губы были поджаты, в выцветших голубоватых глазах мерцали едва различимые звериные огоньки. Движения, еще недавно плавные, по-старушечьи размеренные и осторожные, были резкими и брутальными. От Петровны исходили явные флюиды беспричинной и все возрастающей агрессии. Бесцеремонно распихивая покупателей грохочущей хозяйственной тележкой, она целенаправленно двигалась против людского потока, норовя специально кого-нибудь задеть. От нее шарахались, но сделать замечание пожилой женщине никто не решался.

Раньше Петровна лишь в дни получения пенсии обращала внимание на мясной отдел. В другое время его для нее не существовало. Обычно покупала там двух мороженых куриц. Придя домой, педантично расчленяла тушки бройлеров на части, паковала в пакетики и засовывала в морозилку. Этих порций ей хватало на месяц. Варила бульон, вареным мясом заправляла каши и картошку. В остальные же дни дальше молочного и хлебного отдела в торговый зал не продвигалась. Сегодня же словно черт вселился в старуху. Она катила перед собой большую громыхающую тележку, смотрела на ценники и злобно комментировала.

– Пусть сами попробуют на мою пенсию выжить. Уроды. Для кого только все это повыставляли. «Молодые калифорнийские осьминоги», – прочитала она ценник. – Тьфу, пауки какие-то, – бросила себе пару мороженых лососей Петровна и уже без сомнений завладела стопкой шпротов.

Любимый молочный отдел теперь не заинтересовал старушку, она проскочила его на полной скорости. Ее призывно манил кроваво-красным – мясной. За стеклянной перегородкой работал рубщик. Ритмично вздымалось и опускалось блестящее лезвие топора, хрустели кости, во все стороны летели бордовые ошметки мяса и сгустки крови. Свиная туша с каждым ударом уменьшалась в размерах. Целое неотвратимо распадалось на куски. И уже ничто не могло его вернуть в прежнее состояние. Рубщик ловко насадил на крюк свиную голову. То, что, возможно, еще вчера радовалось жизни, смотрело теперь на мир пустыми осмоленными газовой горелкой глазницами.

Бабушка смотрела на работу рубщика немигающим завороженным взором. Холодная сталь, безжалостно перерубающая мясо, кости и сухожилия, невольно приковывала взгляд. Чвакающие звуки расчленяемой плоти пробуждали странные мысли и желания, которые старуха еще до конца не осознала. Кровоточащие куски свинины, висящие на гигантских крюках, заставляли ее невольно сглатывать слюну.

Гигантский калейдоскоп, который вот уже несколько часов проворачивался перед глазами бабушки, незаметно ускорился в движении, и сменяемые узоры били всеми оттенками красного.

Петровна указала продавщице на два самых больших куска мяса и бросила с вызовом:

– Эти покажи.

– Оно дорогое. Вырезка, – осторожно вставила продавщица, укладывая мягкое парное мясо на весы.

– Сама знаю, что мясо нынче дорогое, – старушка нагнулась, раздувая ноздри, принюхалась, а затем неожиданно лизнула филейную вырезку и зажмурилась.

– Что вы делаете? – опешила продавщица, на всякий случай отодвигаясь от странной покупательницы.

– Ты свою работу делай. Поняла? – ответила Петровна с уже нескрываемой агрессией.

Пенсионерка даже не посмотрела, какой ценник прилепила продавщица. Ее внимание уже привлек красочно оформленный стенд, за которым в углу торгового зала проходила рекламная акция. Представитель торговой фирмы ловко орудовал набором ножей, расхваливая его достоинства потенциальным покупателям.

– Подходим… смотрим… – бубнил он заученной менеджерской скороговоркой. – Изогнутый нож номер пять с двойным лезвием. Одним движением регулируем зазор и получаем новую толщину нарезки! Потоньше для гостей, потолще для себя!

Кружочки колбасы посыпались из-под изогнутого турецким ятаганом зубчатого лезвия.

– Лезвие имеет вечную лазерную заточку. Перерезает жилы, хрящи и тонкие кости. При желании им можно перерезать и гвоздь. Но не советуем делать этого в домашних условиях…

Петровна уже оказалась в первом ряду любопытных. По пути она успела забросить в свою проволочную тележку несколько пачек дорогого стирального порошка, пару бутылок коньяка, связку сухих колбас и еще что-то косметическое, о предназначении чего не имела ни малейшего понятия. Ее просто привлекла красочная упаковка и приятный лимонный запах.

– А также им очень легко нарезать зелень…

Пучок петрушки взлетел, кувырнулся в воздухе. Демонстратор словил его, прижал к разделочной доске и зачастил ножом. Публика завороженно следила за тем, как острое лезвие, постукивая, приближается к руке. Казалось, вот-вот, и пальцы посыплются аккуратными круглыми ломтиками. Но рекламный сотрудник вовремя разжал их и победно довершил расчленение пучка петрушки двумя хлесткими ударами ножа.

– Всего две тысячи девятьсот девяносто девять рублей, – вещал демонстратор, перебрасывая разнокалиберные ножи из руки в руку. – Специальное предложение, количество ножей ограничено. В комплект входит элегантная подставка, которую можно мыть в посудомоечной машине. Количество товара ограничено. Каждому, купившему комплект прямо сейчас, в подарок дается и секач для мяса. Уникальное лезвие.

Сотрудник одним движением всунул пять ножей в прозрачную подставку и вознес над головой сверкающий секач с полукруглым лезвием.

– Мороженое мясо им перерубить можно? – деловито поинтересовалась Петровна.

– К сожалению, мороженого мяса в этом супермаркете просто не продают, – улыбнулся демонстратор. – Вот разве что рыбу? Вы готовы предложить своего лосося?

– Еще чего! – пенсионерка недобро прищурилась.

– Понимаю. Тогда сойдемся на обычной кости. Согласитесь, она по определению тверже льда. Этот эксперимент удовлетворит ваше любопытство?

– Валяй, фокусник, – развязно ответила Петровна, неотрывно глядя на блестящее лезвие.

На разделочную доску лег свиной хребет в ошметках розоватого мяса. Демонстратор выдержал паузу, а затем резко опустил секач. Лезвие вошло в позвонок, а не между, но все же справилось с задачей.

– Ты смотри, хребетник свиной надвое развалил, – с нескрываемым восхищением произнесла Петровна. – Беру, – и она требовательно протянула руку.

Демонстратор скептически осмотрел старушку. Заподозрить, что в ее потрепанном кошельке завалялись лишние три тысячи рублей, было сложно. Но терять лицо перед впечатленной публикой мелочным спором он не хотел. К тому же опытным взглядом демонстратор определил, что несколько покупателей уже созрели для приобретения чудо-набора.

– Вы сделали правильный выбор, – заученно произнес он. – Вот ваш набор ножей, – вручил Петровне картонку. – И секач в подарок. Сейчас и его упакую.

Старушка нетерпеливо вырвала из руки неупакованный секач, щелкнула по лезвию ногтем.

– Острый, зараза, – оценила она инструмент, бросила его в тележку и покатила к выходу.

Демонстратор ненавязчиво подмигнул охраннику супермаркета: мол, проследи за старой ведьмой, чтоб чего не сперла, не нравится мне она.

Охранник молча снялся с места. Он настиг Петровну возле самой кассы, хотя уже и сам понимал, что старушке набранных товаров не оплатить. Их стоимость явно превышала ее пенсию раза в два.

– Наличными будете рассчитываться, уважаемая, или карточкой? – с холодной вежливостью поинтересовался он.

– Руки-то убери! – Петровна с вызовом толкнула тележку в проход между кассами.

Охранник не ожидал такого напора, а потому остался сзади, на всякий случай контролируя старушку.

– А вы, гражданка, не кричите, – дипломатично посоветовала кассир. – Выкладывайте покупки на транспортер и не задерживайте очередь.

– Нечем мне платить, не буду, – заявила старуха и набычилась, задышала тяжело и шумно.

– Тогда оставляем товар и уходим, – охранник одной рукой схватил ручку коляски, второй принялся выгребать несостоявшиеся покупки. – А будете кричать и хамить, мы милицию вызовем, – пригрозил он.

Петровна вроде бы смирилась с тем, что у нее забирают приглянувшиеся вещи, но стоило охраннику позариться на секач, выложить его на ленту у кассы, как глаза ее недобро сверкнули.

– А его мне подарили, – произнесла она тихо, но очень внятно и убежденно.

– Товар, говорю, выкладывайте!.. – повысил голос охранник и преградил путь вперед, опираясь рукой об угол прилавка.

Старушка прищурилась недобро. Гигантский калейдоскоп теперь шуршал в ее голове ритмично и угрожающе. От постоянной смены узоров рябило в глазах и кружило в голове. Разноцветные стекляшки и камушки все быстрей и быстрей складывались в причудливые кровянистые узоры-сгустки, и пенсионерка была готова поклясться, что среди них то и дело мерцает огромный глаз, подкрашенный изнутри голубоватым свечением…

Электрический лучик призывно пробежался по лазерной заточке секача. Сухая морщинистая рука со всей силы сжала холодную рукоять. Мгновение – и острое лезвие со всего размаху опустилось на ладонь охранника. Четыре отрубленных пальца отскочили на транспортную ленту, прямо к кассиру. Охранник заорал, расширенными от ужаса глазами посмотрел на беспалую руку, прижал ее к животу и беспомощно опустился на пол, теряя сознание. Темная кровь запульсировала фонтанчиками. Кассирша непонятливо взглянула на отрубленные пальцы и тоненько взвизгнула. Публика в очереди панически расступилась, явно не веря в происходящее. Петровна внимательно осмотрела окровавленное лезвие, затем взглянула на лужу крови, неотвратимо увеличивавшуюся в размерах… Глаза ее остеклянились, зрачки превратились в микроскопические точки.

И тут зал супермаркета истошной бензопилой прорезал чей-то голос:

– Убиваю-у-у-ут!

Этот крик словно придал недавно еще безропотной бабушке новый импульс агрессии. Поправив всклокоченные волосы, она сильней сжала эбонитовую рукоять секача, безумным взглядом выбирая из очереди новую жертву. Народ, побросав тележки, бросился врассыпную. Из глубины супермаркета донесся тоненький детский плач, стеклянным водопадом посыпалась выдавливаемая витрина. По торговому залу хаотично раскатилась пирамида апельсинов. В руках какого-то покупателя хрустнула банка с гранатовым соком, и темно-бордовая жидкость хлынула на стенд с газетами. В какую-то минуту кассовый зал огромного супермаркета почти опустел – народ в панике побежал назад, попрятался за стеллажами.

Пенсионерка, недобро щурясь, шагнула к кассирше. Та, не в силах подняться с кресла, безумным взглядом осматривала отрубленный мизинец, лежавший прямо на ее коленях…

Секач описал мгновенную дугу и опустился прямо в темечко девушки. Смачно хрустнул пробиваемый череп, брызнула кровь, кассирша беззвучно ткнулась головой в кассу. Старушка тщательно вытерла о халат убитой окровавленное лезвие и принялась деловито складывать отобранные покупки в тележку. При этом тесак она так и оставила в правой руке. Спустя несколько минут Петровна прямо с тележкой выходила на улицу. Небольшую очередь, стоявшую в кондитерском отделе, как ветром сдуло.

И тут слух бабушки рассекла милицейская сирена, за спиной послышался мерный топот. Бабушка обернулась – позади маячило два силуэта секьюрити в черной униформе, однако приблизиться они не решались.

Петровна прищурилась, деловито оценивая обстановку. От подземного перехода ее отрезали охранники, впереди ритмично вспыхивала мигалка милицейской машины.

И тут старуха с необычайной для себя ловкостью подхватила тележку и побежала через дорогу, проворно уворачиваясь от транспорта. Многополосный оживленный проспект совершенно ее не пугал. Ровное движение автомобильного потока тут же нарушилось. Завизжали тормоза, раздались удары, посыпались разбитые стекла.

Охранники супермаркета все еще не решались выбежать на дорогу с оживленным движением, следили за молниеносными маневрами Петровны с тротуара.

– Это не человек… – один из парней зажмурился. – Какая-то фурия…

Старушка уверенно приближалась к противоположной стороне проспекта. Увернувшись от грузовика, она выскочила из-за затормозившего автобуса прямо под колеса малолитражки. Девушка, сидевшая за рулем, даже не успела нажать педаль тормоза. Проволочная тележка взлетела в воздух вместе с покупками. Замороженный лосось гулко врезался в крышу легковой машины. Сама Петровна, сбитая бампером, отлетела на несколько метров и, распластав руки, свалилась на тротуар, несколько раз дернулась и затихла. Ветер трепал растрепанные седые волосы. Из-под головы натекала лужица крови. Глаза Петровны, еще недавно сверкавшие беспричинной злобой, теперь выглядели тускло, недвижно уставившись в небо.

Девушка испуганно выбралась из-за руля, деревянной походкой приблизилась к жертве транспортного происшествия, присела на корточки.

– Вы живы? – неуверенно спросила она.

Петровна не отвечала. Между раздвинутыми потрескавшимися губами виднелись два желтых уцелевших за долгую жизнь зуба. Девушка нагнулась, чтобы послушать, дышит ли пострадавшая. И тут внезапно ожившая Петровна схватила ее за шею, прижала к себе и, глухо урча, впилась зубами в шею.

Когда несчастную вырвали из этих объятий бросившиеся на помощь водители соседних машин, Петровна еще дышала. Но это уже была агония. Люди кружком стояли возле нее и не решались подойти ближе. Старуха приоткрыла веки и произнесла тихо, но очень внятно:

– Зима была холодная, лето – горячее, а осень будет кровавая!

Глава 8

О событиях в магазине Суровцев узнал вечером того же дня из «Криминальной хроники». Телеведущий никак не прокомментировал жуткое происшествие в супермаркете, однако подтекст был очевиден: агрессия мирной доселе бабушки была совершенно беспричинной и неспровоцированной. Тем более и по месту бывшей работы, и по месту жительства ее характеризовали как интеллигентного и законопослушного человека.

Ситуация требовала немедленного прояснения. Усевшись за компьютер, Мефодий Николаевич законнектился в поисках свежей информации.

За этим занятием и застала его Лида. Ученый спокойно воспринял поцелуй в щеку. Последние дни они с Лидой особо не скрывали своих отношений, даже при посторонних. Хотя никаких объяснений между ними не произошло. Просто стали поступать так, как каждому из них хотелось в душе. Как-то незаметно они даже окончательно перешли на «ты»…

Лаборантке нетрудно было догадаться, что выискивает ее шеф во Всемирной паутине.

– Забудь и не думай, не было всего этого, – произнесла Лида, глядя на монитор.

– Не будем страусами, прячущими голову в песок, – отозвался Мефодий Николаевич. – Тем более когда в страусиной вольере бетонный пол.

– А мы-то тут при чем? – бросила Лида с подчеркнутыми интонациями отчуждения. – Обвинять нас не в чем. Крыса сбежала не по нашей вине. В момент ее бегства вообще никого из нас в зоопарке не было. Охранник, который случайно ее выпустил, – и тот не виноват. Фатальное стечение обстоятельств…

– Нет, Лида, виноваты именно мы, – возразил Мефодий Николаевич печально и веско. – Мы должны были предвидеть абсолютно все. Даже международный спекулянт животными, продавший нам крысу, – и тот оказался по-своему порядочным, приложил краткую записку и рисунки афганского офицера полиции. Слишком уж легкомысленно мы ко всему этому отнеслись.

– Кто бы мог подумать… – осторожно вставила Лида.

– Почти неизвестное науке животное, – бесстрастно продолжал Суровцев. – Никаких исходных данных. Надо было предвидеть абсолютно все. Ведь мы дипломированные биологи… Ученые, а не мелкие лавочники от науки.

– Это звучит слишком пафосно.

Суровцев на минуту оторвался от компьютера, закурил, отодвинулся в кресле, и тень от настольной лампы накрыла половину его лица, словно козырек. Глубокая вечерняя тишина ощущалась во всем здании научного корпуса, камнем объяв большой, в три окна, кабинет.

– Все это очень напоминает старую восточную сказку, – произнес Мефодий Николаевич задумчиво и печально. – Один человек закинул невод и вытащил кувшин, открыл его и выпустил на свободу джинна. Джинн сперва съел всех его родных, потом всех горожан города, а потом самого рыбака. Боюсь, это как раз тот случай.

– Предлагаешь ловить выпущенного на свободу джинна? – Лида мельком взглянула в монитор. – Но ведь в наши обязанности это не входит.

– А кроме нас, подозреваю, этим заниматься и некому. Вот, смотри, – Мефодий Николаевич повернул к собеседнице монитор. – Полюбуйся, вот Livejournal одного самопального любителя мистики. Насколько я понимаю – отсюда, из Южного округа. То ли художественная проза, то ли бытовые мемуары на тему «Как меня покусала бешеная крыса».

– Хорошо, что не он ее, – нервно улыбнулась лаборантка.

– Причин для смеха не вижу, – жестко обрезал Суровцев. – Чтобы ты не портила зрение, пересказываю прочитанное. Мол, выносил мусорное ведро, обнаружил в приемнике мусоропровода крысу. Большую, серую, с нежными розовыми ушками и огромными голубоватыми глазами – никогда прежде таких не видел. Она на него беспричинно бросилась, укусила за руку. Удалось ударить ее ногой в голову и оглушить. Крысу выбросил в трубу. Назавтра ранка зудела, но недолго. Зажила, и вскоре укушенный ощутил странный прилив сил. Почувствовал невероятную уверенность в себе и возможность сделать все, что ему раньше не удавалось. Правда, с укусом крысы это состояние не связывает. Вот его последний пост: «Решил поквитаться с двумя уродами, раздать все долги. Вернусь – напишу и «запущу» фотки!» Кстати, с этого момента его Живой Журнал ни разу не обновлялся.

Мельком взглянув в монитор, Лида выдала неуверенно:

– Мистификация, наверное. И вообще – все бездарные писатели пишут исключительно «из жизни», по принципу «что вижу, то пою». А блогеры – так вообще люди невменяемые. На что угодно готовы, чтобы привлечь к себе внимание, зафрендить как можно больше таких же ненормальных и стать «тысячниками»…

Мефодий Николаевич поджал губы. Благодушие лаборантки ему явно не нравилось.

– Я все тщательно проверил. Вот сводка МВД по городу. Вчера утром оперативники задержали молодого человека, подозреваемого в совершении двух абсолютно бессмысленных убийств. Первой жертвой стал преподаватель университета, где учился молодой человек. Тридцать четыре колотые раны отверткой, череп пробит в двух местах. Убит на пороге своего подъезда. Убийце удалось скрыться. Спустя два с половиной часа ножкой от стула убит вахтер студенческого общежития. Убийцу задержали на месте, сдали милиции. Рационально пояснить причины преступлений он не может.

– Может, это все-таки совпадение?

– Боюсь, что нет. Я тут внимательно проанализировал все милицейские сводки. Вот уже месяц, как у нас таких случаев все больше и больше.

– У нас – это где?

– В Южном округе, – пояснил Суровцев. – Далее эта зараза пока не докатилась. А у нас все эти ситуации – словно под копирку. Живет себе законопослушный человек, тихий, незаметный. Никого не трогает, никаких проблем соседям не создает. Потом происходит какой-то сбой, и спустя несколько суток человек становится неуправляемым. Чем спокойней он был раньше, тем более невменяемым становится. Началось все действительно с нашего зоопарка. Вот, посмотри…

Лида зашла Мефодию Николаевичу со спины и глянула на экран. Там высветилась карта города. Весь Южный район, словно сыпью на теле больного, пестрел красными точками.

– Каждая точка – место жительства одного из внезапно сошедших с ума, – прокомментировал Мефодий Николаевич. – Видишь, они гнездами располагаются, радиально от нас. Так может быть только в одном случае: если источник заражения локализован в самом центре относительно расположения этих точек. А теперь полюбуйся на график. Это скорость, с которой увеличивается распространение сумасшествия.

– Растет в геометрической прогрессии, – глянула на круто взмывающую вверх кривую Лида.

– Если ничего не предпринять, скоро окажется зараженным все население района.

– Одного не могу понять, почему эпидемия… если это действительно эпидемия, практически не распространяется за границу Южного округа? По всему остальному городу зафиксировано только два происшествия?

– Река, – Суровцев прочертил на экране пальцем воображаемую линию. – От мегаполиса нас отделяет река. Крыса, вернее, то животное, которое мы условно называем крысой, скорее всего не умеет плавать. Видимо, потому, что в Афганистане мало воды.

– А мосты, коммуникации? Почему Rattus Pushtunus не воспользуются ими? – пыталась доискаться до правды Лида.

– Я сказал тебе то, что знаю сам. Надо радоваться, хоть что-то их сдерживает.

– Вот уж радость, – Лида пристально посмотрела на шефа. – Вы пытались объяснить это чиновникам из нашей мэрии?

– Я дважды писал им подробнейшие отчеты, один раз даже пробился на прием к главному эпидемиологу. Ничего они слушать не хотят. Для них Rattus Pushtunus – красивый художественный миф. Эдакий городской фольклор. Крысы для них не существует, записки англичанина – мистификация, полная чушь, как и рисунки афганского офицера. Да и мы ничего теперь не сможем доказать: ведь директор во избежание недоразумений даже изъял из журнала происшествий страницу с отчетом секьюрити. Плюс ко всему – липовый акт «о списании» и остальные фальшивки… Так что в санэпидемстанции все это массовое умопомешательство последних дней склонны считать заразной болезнью. Они почти готовы объявить эпидемию и закрыть Южный округ для сношений с остальным городом. Это пока только в предварительных планах, насколько я понимаю; окончательное решение за городскими властями.

– Значит, они поверят, лишь увидев афганскую крысу собственными глазами? – сказала и прикусила губу Лида.

– Только тогда, когда мы продемонстрируем им корректно проведенный научный эксперимент, – поднял палец Суровцев. – Убедительный и наглядный. Который и докажет связь между расстройством психики и образом жизни Rattus Pushtunus.

– И как вы это собираетесь сделать?

– Я уже все обдумал. И мне понадобится твоя помощь.

– А может, пусть все-таки этим занимаются те, кто и должен по службе? Милиция, санэпидемстанция… МЧС, в конце концов? Зачем это тебе надо? Ты ведь в отпуске уже третий год не был! Давай уедем отсюда… В Турцию, в Тунис, на Канары какие-нибудь! Пока мы будем отдыхать – тут и без нас разберутся.

Мефодий Николаевич боднул Лиду строгим взглядом. Она не выдержала, отвела глаза.

– Понимаешь ли, Лида, – прищурился Суровцев. – В жизни каждого человека наступает такой момент, когда будущее его близких зависит только от него самого. И никто в целом мире ему не поможет. Когда ты отчетливо понимаешь – вот он, рубеж, перед которым не удастся юркнуть сбоку, пронырнуть как-нибудь снизу, обежать вокруг или вообще уклониться от решения. Ты и только ты, и кроме тебя никто этого не сделает. Для меня такой момент настал. Думаю, для тебя тоже. Подумай – сможешь ли ты жить дальше так же, как и раньше… после всего, что ты узнала? Мы будем действовать вместе, мы будем друг другу помогать. Слово за тобой.

За окнами кабинета умирал закат – бордовый, словно запекшийся кровоподтек. Пронзительная звенящая тишина окутывала кабинет. Сквозняк тревожно шелестел портьерами, Лида печально молчала. Несомненно, ей не очень-то хотелось ввязываться в авантюру с поимкой жуткой твари, однако твердость Мефодия Николаевича в уже принятом решении подталкивала ее к солидарности.

– Я согласна, – наконец произнесла Лида.

– Я знал, что ты человек порядочный, – понимающе улыбнулся Суровцев.

– Но как и где ее ловить? Ведь когда это мерзкое существо сбежало из зоопарка, оно даже на электронные ловушки не повелось. Значит, психика у нее к таким импульсам невосприимчива…

– Я уже все придумал… Или почти все, – Мефодий Николаевич, явно воодушевленный согласием Лиды, заговорил куда энергичней. – Главное – слушайся во всем меня и не задавай лишних вопросов. Бить надо наверняка – в то место, где крысы наверняка есть, – он ткнул кончиком ручки в скопление красных точек на мониторе. – Я почти уверен, что Rattus Pushtunus свили гнездо неподалеку во-он от того старого дома и оттуда делают свои набеги. Ну-ка, какой у него номер…

Глава 9

Спустя полтора часа Лида и Суровцев выходили через служебные ворота зоопарка. Секьюрити неодобрительно взглянул на клетку в руках лаборантки. Проволочную конструкцию прикрывала плотная светонепроницаемая ткань. Внутри что-то шуршало и попискивало.

– Вообще-то, с территории зоопарка ничего выносить нельзя, – дипломатично напомнил охранник. – Даже вам, Мефодий Николаевич…

– У нее там морские свинки, две штуки, для опытов в лаборатории НИИ экспериментальной биологии, – отчеканил Суровцев. – Вот пропуск, а вот сопроводительные документы, – в окошечке зашуршали бумаги с круглыми штампами. – Директор, естественно, в курсе.

Дом, о котором говорил Мефодий Николаевич, был недалеко. И хотя рядом возвышались точно такие же дома, Лида так и не решалась спросить, почему Суровцев выбрал именно этот.

Летний вечер выдался жарким. Багровый закат плавился в окнах. Ветер тревожно шелестел травами на клумбах, и шорох этот заставлял Лиду невольно вздрагивать.