Расовый смысл русской идеи. Выпуск 2 Авдеев В.

Александр Белов

Да, скифы мы… Но не азиаты

Распад арийского этнокультурного единства, захвативший не одно тысячелетие, явился основным фактором становления и развития великих материальных культур древности и генератором развития общественно-этнических отношений. Однако из этого вовсе не следует, что археологическая и лингвистическая трансформация общества обуславливала распад этносферы ариев. По высказыванию Ю. В. Бромлея, «в условиях раннеклассовых отношений переселения часто сопровождались интенсивными этногенетическими процессами. При этом такие процессы, как правило, имели объединительный характер. Более того, начальной точкой формирования новой этнической общности в результате переселений обычно выступал не столько сам момент миграции этнической общности или отделения переселяющейся этнической группы от «материнского этноса», сколько тот период, когда между переселенцами и автохтонными этническими единицами начиналось взаимодействие, в ходе которого у них появлялись общие характерные черты».

Состав скифской народности, впервые упоминающейся в анналах Асархаддона VII в. до н. э. и оставившей материальную культуру периода того же VII века до н. э., формировали две генетические ветви, представленные срубной культурой Поволжья (автохтонный элемент) и т. н. андроновцами (миграционный элемент). Игнорирование андроновского участия в скифской народности спровоцировало возникновение расхожего заблуждения об азиатских отклонениях скифской антропометрии. Часть исследователей опускала упоминание андроновского ариотипа, настойчиво помещая родовое гнездо скифов в глубинные районы Азии, следуя за «классической» версией Геродота.

Скиф, натягивающий лук. Фрагмент золотой вазы из скифского кургана. IV в. до н. э.

Несостоятельность версии антропометрического «азиатства» скифов заключена в том, что в Средней Азии не выявлено элементов скифской культуры, а на Памире и на Иранском нагорье в тот же период жили чистые европеоиды, характеризующиеся комплексом признаков долихоцефалов, но отличающихся от скифских краниологической серией (Г. Дебец). Кроме того, и данные лингвистики, согласно Э. А. Грантовскому, «не позволяют искать родину скифов в Центральной Азии, на западе Восточного Туркестана и в соседних районах Казахстана и Средней Азии». Данные античной традиции позволяют ему смело помещать ядро формирующейся скифской этнокультуры в район между Волгой и Аральским морем. По мнению В. П. Алексеева население Минусинской котловины в эпоху бронзы целиком составляли европеоиды. Доминировали они и в Монголии.

При выяснении условий арийского расселения, указанные обстоятельства особенно важны, ибо часть исследователей стремятся их не замечать. Локализованная в Поволжье исходная территория общность позднеарийских народов (срубная культура), к которым относятся скифы, не позволяет принимать теории азиатской, и уж тем паче индийской, прародины ариев. В долине Инда европеоиды появились не ранее III тысячелетия до н. э., тогда как данные палеогеографии, палеоботаники и климатических исследований Средней полосы датируют их присутствие в этой зоне ледниковым периодом – то есть, началом голоцена (около 15 тысяч лет назад).

В 1964 году в двухстах километрах к северо-востоку от Москвы были обнаружены захоронения давностью в 23 тысячи лет, известные теперь как «Сунгирская стоянка». Один из двух сохранившихся скелетов принадлежал пятидесятилетнему мужчине европеоидного типа. Во всяком случае, наблюдалось явное отличие от, например, гримальдийской расовой ветви того же периода, в которой позднее проявились негроиды (погребение близ Ментоны), а также от монголоидов палеолитических поселений таких, как Мальта и Буреть близ Иркутска – современников «сунгирского человека». Археологов поразило также присутствие следов социальной иерархии и жизненной обустроенности, наличие предметов развитой материальной культуры.

Об этнотипичности сунгирского человека официальная наука предпочитает не распространяться и по сей день.

Один из виднейших специалистов в области иранской лингвистики В. И. Абаев пишет: «В течение долгого времени я разделял широко распространённое мнение, что прародину иранцев следует искать в Средней Азии, а появление ираноязычного элемента на юге России нужно связывать с известным рассказом Геродота о вторжении скифов из Азии и относить к VII веку до н. э. Эта концепция теперь сильно пошатнулась… Второе тысячелетие до н. э. представляется terminus ante quern для пребывания северо-иранских племён в Юго-Восточной Европе». Утверждается, что у гипотезы восточно-европейского происхождения иранцев достаточно подтверждений.

Указанные факты и авторитетные мнения позволяют связать воедино антропологию; гипотезы об историческом и географическом происхождении совокупного генетического материала скифов; исследования в области развития языка и интеллекта; данные о развитии материальной культуры.

Таким образом мы можем зафиксировать обоснованность «северной гипотезы» происхождения скифов. Образовав в пространстве современной среднероссийской полосы свое расовое ядро, они сбрасывали изростки популяции в бескрайние просторы Евразии. Так миграционное размывание обуславливало «эффекта основателя» – воспроизводство доминирующего расового признака при появлении мутаций, вызванных кровосмесительными контактами местного населения и мигрантов.

«Эффект основателя» испытывал устойчивость отношения доминантных и рецессивных признаков к расово-видовому отличию[15]. Вполне определённо можно утверждать, что наименьшие отклонения от «расового эталона» могли наблюдаться в непосредственной близости к локусу расового ядра. Вот почему скифский тип мы рассматриваем в качестве референтной модели всего поволжского ядра арийской типичности.

Основания для этого дают авторитетные высказывания А. А. Формозова: «Для нас интересен вывод Г. Ф. Дебеца и В. В. Бунака об очень большой устойчивости антропологических типов в пределах европейской части СССР, устойчивости, гораздо большей, чем в Западной Европе. Это согласуется с наблюдениями археологов об устойчивости культурных областей каменного века на той же территории». Устойчивость, о которой идёт речь, обуславливается стабильностью и воспроизводством этногенетической матрицы в рамках поволжского массива срубной культуры.

Сунгирский человек.

Ариец Поволжья. Эпоха ямной культуры (III тыс. до н. э.). Реконструкция по методу М. Герасимова…

Под влиянием сильного патогенного воздействия, когда часть структур организма гибнет, немедленно усиливается их репродукция и необходимое их число быстро восстанавливается в результате репаративной регенерации. То есть, в «эффекте основателя» мы наблюдаем функцию восстановления доминирующего (базового) расового признака в аспекте клеточной регенерации. Этот эффект прекрасно изучен медицинской наукой, которая также приходит к выводам об обусловленности функций организма его структурой. По мнению специалиста в проблемах структурных основ адаптации Д. С. Саркисова, «принцип единства структуры организма (антропометрия) и функции, бывший до этого скорее теоретическим, чем практически ощутимым, теперь получил чёткое фактическое обоснование».

Согласуясь с тезисом Х. Мюллера, что «раса есть групповой опыт», рассмотрим с этой точки зрения скифские антропометрические пропорции, которые сформировали современный облик русского человека.

Данные исследований погребальных комплексов катакомбного типа (Краснознаменский курган, Алексеевский курган, Мамайский курган) и более ранних могильников смешанного скифо-киммерийского типа (Султагорский могильник, «Высокая Могила» и др.) позволяют говорить об однородности антропометрических компонентов, в отличие, например, от погребений сарматского этапа, где антропологический состав колебался от андроновских до памиро-ферганских образцов. В скифских погребениях мы наблюдаем европеоида с большой, гармонично вылепленной черепной коробкой: прямым лбом без деформации лобного бугра и наклона лба назад, в пропорции почти равной половине лица, с невыраженной мезогнатией (передняя носовая ось расположена глубже плоскости передних зубов), и характерной ортоградностью; с достаточно узкой носовой щелью и без компонентообразующей ортохейлии. Височная линия скифского краниотипа подчёркивает плоскость от теменного бугра до дна височной впадины. Луночковый край относительно узкий.

Реконструкция облика нашего древнего предка вскрывает весьма любопытный и весьма показательный элемент общеарийского типа. У скифа, как и у его предшественников, миндалевидно заужена глазная щель. Это вовсе не монголоидный признак, ибо здесь отсутствует эпикантус (монгольская складка) и глазная щель поставлена прямо. Кроме того у монголоидных серий иное отношение внутреннего и внешнего глазничного угла.

Скифский антропологический тип значительно старше многих археологических культур и приближает нас к сунгирскому человеку.

Интересно, что миндалевидный глаз стал культовым признаком правителей в Древнем Египте и Месопотамии, что вполне соотносимо с ранними формами альбинократии и подтверждает гипотезу арийского влияния на культуру раннего Шумера в период древнейшей миграции арийцев. Та же форма глаза стилизованно отражена и в облике жреца на статуэтке, ставшей главным символом культуры Мохенджо-Даро.

Характерным для облика скифа является его довольно массивный нос. Принято считать риноморфный (носовой) признак чисто адаптационным. Тканевая массивность большого парного хряща крыльев носа как бы обусловлена необходимостью использования соответствующего количества кровеносных сосудов этим органом в условиях холодных зим: отрицательные температуры Поволжско-Уральского региона доходят до отметки в –45. Правда адаптационная теория не может объяснить отсутствие у скифов подкожной жировой прослойки, типичной, например, для монголоидов. У нас есть основания сомневаться в концептуальном положении, что расовые особенности – не более чем адаптационный признак.

Конструктивный признак большого парного хряща крыльев носа и угол носовых косточек является отличительным риноорфным расовым показателем. Эти элементы, наряду с формой носовых перегородок, отличают скифский нос от семитско-иберийских серий, где «фирменным знаком» является чётко выраженный внутренний угол большого парного хряща к фильтру рта.

Реконструкция черепа не позволяет воспроизвести цветность глаз скифа. Тем не менее, мы можем опереться на исследования виднейшего учёного-ирридодиагноста академика Вельховера, установившего удивительную особенность радужки показывать предрасположенность к так называемым «социальным» болезням: туберкулёзу, наркомании, гонорее и т. п. – то есть, к «болезням нравов». Этот вывод свидетельствует и об обратной стороне явления – о факторе устойчивой генной изоляции подобных мутационных процессов в среде, не склонной к гонорее и прочим последствиям упадка и сопутствующим «шалостям». Расовая обусловленность социальных процессов должна приводить нас к мысли о том, что цветность глаз нашего предка может быть выявлена в дальнейших исследованиях.

Таким был царский скиф.

Современная арийская типичность (по скифской идентификации)

Мы не можем принять холличеровскую идею, гласящую что «расовые особенности – не состояние, а процесс». Для нас предпочтительнее мнение американского учёного Ричарда Левонтина: «Поиски причин различий, существующие между людьми в их приспособлении к окружающей среде, остаются, в сущности, лишь милым развлечением, свидетельствующим о богатстве воображения рассказчика». Анализируя возможные приспособительные черты, Левонтин обращает внимание на факт того, что пигментация волос и глаз у американских индейцев примерно одинакова, независимо от места их обитания – от Пойн-Барроу на Аляске до Огненной Земли. По его мнению это вызвано результатом относительно недавнего происхождения америндов (американских индейцев) от их предков в Сибири – около 12 тысяч лет назад. Естественный отбор ещё не успел привести к накоплению генов, регулирующих количество меланина у индейцев из племени шванта или навахо. Кроме того, указывает Левонтин, «обстоятельства всегда очень комплексны. Тропическая Африка является родиной и пигмеев, и ватутси – то есть и самых низкорослых и самых высоких людей в мире».

Адаптационной теории противоречат некоторые формы альбинократии, культивирующие белый расовый признак в ракурсе социальной дифференциации. Примером может служить «султаническая раса» узбеков. Здесь проявлен монголоидный тип с генетической арийской связью (светлые кожные покровы, не чёрные, а тёмно-русые волосы, иная антропометрия скелета). Данный расовый подтип демонстрирует наиболее высокие показатели коэффициента IQ, генный морфологический приоритет, чем обуславливает своё элитарное положение в узбекском обществе, включая советское. Мезоморфная байская подраса узбеков и по сей день не претендует на высокие должностные позиции в государстве, занимая свое место в социальной иерархии. Низший подрасовый тип узбеков – декхане – тоже доказывает, что расовый признак – не столько адаптационный, сколько социальный. Брахицефальность декхан сформирована не «пищевым компонентом», как пытались представить дело марксисты, а жёсткой подстилкой под головой грудничковых младенцев, создающей плоские затылки у детей бедных слоев населения.

Не вызывает сомнения, что адаптационный фактор играет важную роль в биоконструировании видов. Однако раса – явление не просто видовое. Раса связана с исторической множественностью признаков. Поэтому адаптация особи к окружающим условиям не способна повлиять на расовый признак в целом. Расовая концепиция выдвигает как базовый не принцип адаптивности, а принцип чистоты. «Благородная», «чистая» индивидуальность есть форма отражения расовой коллективности. Чистота, в отличие от адаптационности – более высокая формация единства. Она характеризуется потенциалом генной устойчивости вида, преодолевшего колебательную лабильность фактора выживания.

Скифы на протяжении примерно тысячи лет представлявшие глобальную этносистему сохраняли устойчивость архитипической матрицы двух великих арийских культур Поволжья – ямной и срубной. Скифская этносистема сложилась и развивалась на территории протяжённостью свыше 7000 километров. По мнению академика Б. Б. Пиотровского, «археологи постепенно выявили общность многих элементов культуры от Дуная на западе и вплоть до Великой китайской стены на востоке, на широкой полосе степей, предгорий и горных пастбищ, между сороковой и пятидесятой параллелями». Этот культурно-исторический массив не был объединен общим государственным образованием и существовал как пространство обычая, биологически опосредованного нрава и этно-клановых отношений.

Исторический отбор, трансформировавший скифов в славянскую типологическую модель, практически не изменил формы наследуемых признаков у людей, населявших территорию Восточной, Юго– и Северо-Восточной Европы. Однако эта трансформация лишила наше этногенное пространство азиатского региона. Да и поволжский этногенез происходит под влиянием пришлых монголоидных групп. Поэтому расовая трансформаиция наших древних предков ставит перед нами вопрос об исторической трансформации, которая решает вопрос, быть или не быть европеоидной расе и «белым культурам» будущего.

1. Абаев В. И. Скифо-европейские изголосы. – М., 1965.

2. Аугуста И., Буриан 3. Жизнь древнего человека. – Прага, I960.

3. Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. – М., 1983.

4. Граков Б. Н. Скифы. – М., 1971.

5. Грантовский Э. А. Индо-иранские касты у скифов. – М., I960.

6. Грантовский Э. А. Ранняя история иранских племён Передней Азии. – М., 1970.

7. Грушко Ю.В. Пространство и вариабельность некоторых показателей гомеостаза. – Л., 1983.

8. Левонтин Р. Человеческая индивидуальность: наследственность и среда. – М., 1993.

9. Мурзин В. Ю. Происхождение скифов: основные этапы формирования скифского этноса. – Киев, 1990.

10. Хронобиология и хрономедицина / Под ред. Комарова Ф. И. – М., 1989.

11. Тот Prideaux Cro-Magnon Man. – Nederland, 1975.

И. Муромцев

Опыт решения национальных проблем в древней руси

К огромному сожалению, русский народов массе своей, достаточно плохо знает свою собственную историю, особенно ее древнейший период. Там, где отсутствует истинное знание, неизбежно рождаются различные мифы. Одним из таких мифов стало утверждение об исключительном гуманизме, мягкости, человеколюбии и добросердечии русского народа, изначально ему присущих.

Душа любого народа – явление исключительно сложное и многогранное, с трудом поддающееся однозначному логическому описанию Спору нет, вышеперечисленные качества действительно присутствуют у русского народа. Однако присутствуют они у него наряду с иными, подчас противоположными качествами, а выхватывание из целого какой-либо его части с ее последующей абсолютизацией неизбежно влечет за собой искажение истинной исторической картины. Отметим, что одной только гуманностью и миролюбием невозможно создать не то что обширное государство, но даже обеспечить собственное национальное существование. Последний наглядный пример этому – Чечня, где именно эти два качества с нашей стороны привели к геноциду русского населения в этой кавказской республике и к ничем не прикрытой работорговле.

С самого первого момента своего возникновения Древняя Русь была огромным многоплеменным государством. По территории она равнялась крупнейшим государствам своего времени – Византийской империи в границах 814 г. или империи Каролингов. Древнерусское государство объединяло под своей властью 22 разноязычных народности или, по приблизительным подсчетам современных ученых, более 200 мелких славянских, финно-угорских и латышско-литовских племен. Но несмотря на то, что по языку и крови первое русское государство не представляло из себя однородного целого, сколь-нибудь значимых национальных проблем в нем не возникало. Естественно, что положение существенно облегчалось тем, что восточные славяне составляли большую половину жителей Древней Руси (14 из 22 крупных союзов племен). Однако, как мы видим, само по себе арифметическое большинство славян мало что значит в раздираемой острейшими национальными проблемами современной Российской Федерации. Невольно приходишь к выводу, что наши далекие предки знали секрет решения национальных проблем, но этот замечательный секрет был утерян их нерадивыми потомками.

Любой национальный вопрос предполагает наличие двух или более народов, отличных и неперемешанных между собой. Понятно, что если на месте народа находится перемешанный сброд Иванов, не помнящих родства, то никаких национальных проблем с ними возникнуть не может. В конечном итоге все эти проблемы оказываются тесно связанными с вопросом чистоты или смешанности того или иного народа.

И здесь мы вступаем в область второго весьма распространенного мифа, согласно которому русский народ чуть ли не изначально представляет из себя достаточно пеструю мешанину из славян, балтов, финно-угров, иранцев, тюрок, скандинавов и т. д.

Утверждения о смешанном характере как древних русов, так и произошедших от них трех восточнославянских народов стали особенно культивироваться в советское время. Известный исследователь В. В. Седов заявил, что предками современных белорусов являются в равной мере славяне и балты, а Л. Н. Гумилев «открыл», что великороссы произошли в результате «широкой метисации славянского, тюркского и угорского населения Восточной Европы». По логике изобретателя этногенеза современные русские даже не являются собственно народом, поскольку метисы (что буквально переводится с позднелатинского как «смешанный») – это потомки межрасовых браков белых и индейцев.

Причина появления и вбрасывания в общественное сознание подобных мифов очевидна. Во-первых, это социальный заказ, когда коммунистическая партия, стремившаяся создать «новую историческую общность советский народ» путем тщательного перемешивания всех народов Советского Союза в межнациональных браках, старалась уверить население, что так было всегда, и ее политика в этом направлении находится в русле генерального исторического развития. Во-вторых, это может быть результатом осознанного или неосознанного искажения тезиса христианства о том, что «несть ни эллина, ни иудея». И, наконец, мифотворчество в этой области может быть обусловлено чувством собственной национальной неполноценности иных ученых, выдумывающих новые исторические концепции, в которых нет даже татаро-монгольского ига на Руси, нет враждебности между русскими и татарами и, соответственно, препятствия против смешения кровей.

Спору нет, русские не являются стопроцентно чистым в расовом отношении народом. Подобных народов вообще нет на Земле. Естественно, на пограничье русские в той или иной степени смешивались в ходе военных или мирных контактов со своими соседями. Однако масштабы этого исторически неизбежного явления многократно преувеличиваются творцами и сторонниками исторических и антропологических мифов. Ими старательно замалчиваются и игнорируются те исторические факты, которые однозначно свидетельствуют о том, что русский народ в древнейший период своей государственности сознательно принимал меры для защиты чистоты своей крови.

Секрет правильного решения неразрешимого для сегодняшнего времени национального вопроса нашим далеким предкам подсказала сама жизнь. Своеобразие и неповторимая уникальность истории Руси во многом били обусловлены тем обстоятельством, что наш народ поселился на самой границе Европы и Азии, оказавшись под двойным давлением страшных врагов, шедших с запада и востока. Из азиатских степей волна за волной на восточных славян обрушивались орды кочевников – от гуннов до крымских татар, подчас существенно превосходивших наших предков в численности. С запада не менее серьезную угрозу представляла собой германская экспансия от Германариха до Гитлера. И те, и другие не знали пощады и вели против славян войну на истребление.

Как только древнейшие исторические источники начинают упоминать о славянах, они сразу же фиксируют и это двустороннее давление. В III–IV веках н. э. в Северном Причерноморье появляется германское племя готов, которому временно удается подчинить своей власти живущих там славян. Самый удачливый готский король Германарих (правил в 351–376 гг.) взял себе в жены девушку Лебедь (по-готски – Сунильду) из племени росомонов. Когда же она бежала от нелюбимого мужа, то король приказал привязать ее к диким лошадям и разорвать на части. В ответ братья Лебеди поразили Германариха мечом. Другой готский король Вимитарий, как только ему улыбнулась удача, приказал распять короля амтов Божа с сыновьями и с семьюдесятью старейшинами «для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных» [1].

Не менее страшным оказывалось положение славян и под властью азиатских кочевников. Вот как франкский автор VII в. описывает порабощение аварами (которых он называет гуннами) центрально-европейских славян (винидов): «Виниды уже издавна были «бефульками» гуннов, ибо, когда гунны шли в поход против какого-либо народа, гунны, собрав свое войско, стоя ли перед лагерем, виниды же сражались. Если они оказывались в состоянии победить, тогда гунны подходили, чтобы захватить добычу. Если же винидов одолевали, то, поддержанные гуннами, они вновь обретали силы. «Бефульками» потому называли их гунны, что они шли впереди гуннов, образуя в сражении двойную боевую линию. Гунны каждый год приходили зимовать к славянам, брали жен славян и дочерей их к себе на ложе; сверх других притеснений славяне платили гуннам дань» [2]. Под власть авар, которых Нестор называет обрами, попало восточнославянское племя дулебов. Вплоть до ХII в. в народной памяти хранилось воспоминание о том, как авары мучили дулебов: когда обрину надо было куда-то ехать, он не позволял запрячь в телегу коня или вола, но приказывал впрячь в нее трех-пять жен дулебских и везти его.

Как видим, все враги, которые с древнейших времен и вплоть до наших дней вторгались в Восточную Европу, неизменно стремились истребить славян либо превратить их в безропотных рабов, низведенных до скотского уровня.

Чтобы выдержать ужасающее давление с Запада и Востока и отстоять свое главное право – право свободно жить на родной земле – славяне Восточной Европы были вынуждены достаточно быстро сплотиться и создать могучее государство. Сама жизнь подсказала славянам самый эффективный и правильный способ сохранения себя как свободного и самобытного народа – вести войны со всеми пытающимися поработить их иноземцами вплоть до поголовного истребления последних. Готам в этом отношении сильно повезло: в IV в. они были разбиты в причерноморских степях гуннами и, спасаясь от азиатских орд, бежали в Западную Европу. Аварам повезло меньше – они были полностью истреблены совместными усилиями славян и франками Карла Великого. Память об этом славном деянии была так ярка, что спустя целых пятьсот лет Нестор отмечал бытовавшую на Руси поговорку «Погибли как обры», поясняя, что от ненавистных угнетателей не осталось потомства.

Основополагающий принцип войны на уничтожение со своими врагами со временем превратился у славян в устойчивую традицию. Арабский ученый Ибн Руст, чье сочинение датируется 903–923 гг., формулирует его следующим образом: «Русы мужественны и храбры. Когда они нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его всего. Женщинами побежденных пользуются сами, а мужчин обращают в рабство. Ростом они высоки, красивы собою и смелы в нападениях. Но смелости этой на коне не обнаруживают…» [3]. Пешее русское войско было страшно для врагов своим напором и основательной мощью.

Тотальное истребление вражеских народов, чтобы никого не оставалось «на семена» и род противников пресекся, было правилом славян: после военного поражения зло, олицетворяемое иноземными врагами, не должно было никогда больше возродиться на земле.

Следует отметить, что Ибн Руст абсолютно точно описал способ уничтожения русами своих врагов. Как свидетельствуют наряду с иными источниками былины, этот способ навечно запечатлелся в народной памяти. Перед завоеванием «Индейского царства» (вероятнее всего – Турции), правитель которого хотел покорить Киев, князь Волх Всеславич отдает своим воинам такой приказ [4]:

Как мы видим, совпадение былины с текстом Ибн Руста почти дословное.

Византийский историк Прокопий Кесарийский так описывает одно из вторжений славян в VI в. на территорию империи: «До пятнадцати тысяч мужчин они тотчас же убили и ценности разграбили, детей же и женщин обратили в рабство. Вначале они не щадили ни возраста, ни пола; оба эти отряда с того самого момента, как ворвались в область римлян, убивали всех, не разбирая лет, так что вся земля Иллирии и Фракии была покрыта непогребенными трупами… Так сначала славяне уничтожали всех встречающихся им жителей. Теперь же они и варвары из другого отряда, как бы упившись морем крови, стали некоторых из попадавшихся им брать в плен, и поэтому все уходили домой, уводя с собой бесчисленные десятки тысяч пленных» [5].

Патриарх Фотий рисует следующую картину нашествия Руси на Константинополь в 860 году: народ русов «истребил живущих на этой земле, как полевой зверь траву или тростник… не щадя ни человека, ни скота, не снисходя к немощи женщин, не жалея нежности детей, не уважая седины старцев… Все было наполнено мертвыми телами, в реках вода превращалась в кровь; источники и водоемы, одни нельзя было распознать от того, что вместилища их были завалены мертвыми телами, от других оставались со временем неясные следы прежнего вида, потому что брошенное в них наполняло остальные их части; мертвые тела загноили нивы, стеснили дороги; рощи одичали и сделались непроходимыми более от этих [трупов], нежели от погостов и запустения; пещеры наполнились ими; горы и холмы, лощины и овраги нисколько не отличались от городских кладбищ» [6].

Даже если сделать скидку на неизбежное преувеличение, все равно становится очевидно, что Византия понесла тяжелую кару за свою антиславянскую политику.

На востоке символом зла был иудаизированный Хазарский каганат. Надо думать, что хазарское иго мало чем отличалось от аварского, а по данным летописи мы знаем, что принявшим иудаизм кочевникам удалось поработить и обложить дань четыре восточнославянских племени, граничащих со степью. Кроме того, только за одни раз в результате коварства кагана было истреблено около 30 тысяч русов, возвращавшихся через его земли после похода на Каспий в 912–913 гг. Освобождение славянских племен из-под ненавистного ига начал Вещий Олег, а закончил Святослав, полностью разгромивший Хазарский каганат.

Вот как описывает результаты волжского похода Святослава арабский историк Ибн-Хаукаль: «В настоящее же время не осталось и следа ни из Булгара ни из Буртаса, ни из Хазар ибо Русы истребили их всех, отняли у них асе эти области и присвоили их себе. Те же, которые спаслись от их рук, рассеяны по ближайшим местам, на желания остаться вблизи своих стран, и надеясь заключить с ними мир и подчиниться им» [7].

Вскоре после этой великой победы Руси хазары, эти недавние угнетатели славян, полностью и окончательно исчезают с лица земли как народ. С еще большей отчетливостью идея уничтожения своих заклятых врагов вплоть до последнего человека проявляется в русских былинах, бережно передававшихся из уст в уста вплоть до XIX в. Былины, равно как и другие виды героического эпоса, – весьма своеобразный исторический источник. От них не следует ждать абсолютно точного описания произошедших событий. Народная память может легко совмещать события различных эпох, гиперболизировать их, приурочивать к определенному персонажу или месту. Однако былины всегда честно и непредвзято формулируют народную оценку исторических событий, лучше всего выражают национальный дух и заветные чаяния и устремления русского народа. И в этом былины безукоризненно точны. Одним из центральных мотивов нашего эпоса является описание отражения татарского нашествия от Киева, выступающего в былинах как неизменная столица Руси.

Вот как это делает Василий Игнатьевич в посвященном ему произведении [8]:

А разгорелось у Василья ретиво сердце, А и размахнулась у Василья ручка правая, А и приезжает-то Василий ко Батыге на лицо, И это начал он по силушке поезживати, И это начал ведь он силушку порубливати, А он прибил, прирубил до единой головы.

Во многих былинах постоянно подчеркивается, что истребление татар происходит в наибольшей из всех возможных степеней – так, что никого в Орде не остается «на семена». Именно так расправляется с кочевниками Добрыня Никитич [9]:

Эта идея в народной памяти достигает кульминации при описании Мамаева побоища. Перед битвой Илья Муромец так наставляет русских богатырей [10]:

Герои в точности выполняют наказ своего предводителя [11]:

Итак, мы видим не просто разгром ненавистных врагов, страшное иго которых превосходило аварское и по масштабу, и по продолжительности, а поголовное истребление, делающее невозможным продолжение проклятого вражьего рода.

Вот как гениальный автор «Слова о погибели Русской земли» описывает положению Руси в период, когда принципа поголовного истребления врага устрашал врагов русского народа: «Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвагов. от ятвагов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от карелов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море; от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы – то все с помощью божьею покорено было христианскому народу, поганые эти страны повиновались великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю киевскому, деду его Владимиру Мономаху, которым половцы своих малых детей пугали. А литовцы из болот своих на свет не показывались, а угры укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил, а немцы радовались, что они далеко – за Синим морем. Буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на великого князя Владимира. А император царьградский Мануил от страха великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьград у него не взял» [12].

Следует подчеркнуть, что абсолютно неверно было бы представлять наших далеких предков как некую слепую и безжалостную силу, поголовно вырезавшую все соседние народы, о которыми им приходилось сталкиваться. Их высшая справедливость в межнациональных делах проявлялась в том, что древние русы истребляли только своих врагов, пытавшихся поработить нам народ. Ко всем остальным многочисленным народам и племенам Восточной Европы русские относились в высшей степени гуманно.

Характеризуя многоплеменной состав древнерусского государства, Нестор так пишет в своей летописи: «Вот кто только говорит по-славянски на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане, прозванные так потому, что сидели по Бугу, а затем ставшие называться волынянами. А вот другие народы, дающий дань Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливонцы, – эти говорят на своих языках, они – потомство Иафета, живущее в северных странах» [13].

Как показал А. Н. Насонов, у Нестора присутствуют два основополагающих критерия отличия народов друг от друга: 1) языковой – у всех восточнославянских племен, входящих в состав Руси, один общий язык – славянский; 2) критерий подданства – те, которые «суть инии языци», это одновременно и те, «иже дань дають Руси».

В этом сопоставлении Русь выступает как общность, обусловленная не только единством языка и происхождения, но и наличием у нее особой политической организации – государства, за пределами которого находятся другие «языки», связанные с этим государством линь данническими отношениями. Подчеркивая имперскую суть Руси, Нестор выводит для нее двуединую формулу «народа-государства», покорившего и обложившего данью большинство инородцев Восточной Европы. То, что подобное мировосприятие для наших далеких предков той эпохи являлось доминирующим, доказывает и приведенный выше отрывок из «Слова о погибели Русской земли».

Подавляющее большинство неславянских народов, упомянутых у обоих авторов, благополучно сохранили под властью Руси свое самобытное национальное существование вплоть до наших дней. Русские никогда не пытались навязать подчиненным им народам свой язык, виру, куль туру, обычаи и внутренний социальное устройство. Русское владычество над инородцами в корне отличалось от распространенного в тогдашнем мире отношения победителей к покоренным народам и ни в коей мере не походило на готское, аварское или татаро-монгольское иго. Вся зависимость покоренных народов от Руси сводилась исключительно к признанию верховной власти Киева, уплаты дани и, в редких случаях, выставления своих воинов в общерусское войско. Это нельзя даже рассматривать как форму национального угнетения, поскольку даже славянские племена были обязаны делать по отношению к Киеву все то же самое. Именно зависимость от Руси, способной защитить своих данников от внешних врагов, весьма вероятно, спасла многие племена и народы от несравненно более тяжелого и страшного порабощения другими завоевателями. Самым ярким примером в этом отношении являются балтские племена, частично истребленные, а частично (за исключением литовцев) порабощенные и старательно онемечиваемые в ходе экспансии германских крестоносцев.

Все эти обстоятельства, равно как и знание того, как Русь расправляется со своими врагами, надежно удерживали подвластных ей инородцев от попыток каких-либо восстаний. Именно по отношение к этим, признающим верховную власть Руси, народам и проявились в полной мере такие качества русского национального характера как добрососедство, мягкость и человеколюбие. Высшая мудрость в национальном вопросе, которую хорошо понимали наши далекие предки, заключается отнюдь не в том, чтобы гуманно относиться ко всем подряд, без разбору, а в том, чтобы хорошо относиться к своим друзьям и спокойным подданным, и только к врагам проявлять жестокость.

Ни в коей мере не пытаясь насильственно ломать привычный для своих иноплеменных данников образ жизни, русский народ влиял на них как с помощью своей развитой культуры, так и – в местах непосредственного контакта в результате по преимуществу мирной славянской колонизации – путем неизбежных в таких случаях смешанных браков. Однако число таких браков, по всей очевидности, было достаточно невелико, поскольку в противном случае большинство подвластных народов просто не сохранились бы до настоящего времени в качестве самостоятельных этнических единиц.

В отдельных случаях благодаря своим личным способностям представителя неславянских племен могли сделать блестящую политическую карьеру, оказавшись в Киеве при дворе великого князя. Этих выходцев мы легко узнаем в летописи по их характерным прозвищам типа ятваг (балт) или чудин (финно-угр). Подобные случаи выдвижения инородцев в правящую элиту Древней Руси хоть и были крайне редки, но все же имели место.

О главных принципах отношения русов с подвластными им инородцами мы, к счастью, можем узнать непосредственно из уст наших далеких предков. Захватив в 943–944 гг. азербайджанский город Бердаа, русы так сформулировали местным жителям суть своего господства: «Нет между нами и вами разногласия в вере. Единственно чего мы желаем, это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас – хорошо повиноваться нам» [14]. Азербайджанцам-мусульманам было сразу объявлено, что новая власть северных пришельцев ни в коем случае не будет затрагивать их веру, с которой в средние века неразрывно был связан весь образ жизни, а ограничиться лишь политической сферой.

Как видим, даже по отношению к покоренным силой оружия народам русы считали себя связанными добровольно данным обязательством хорошо относиться к ним при условии покорности. Если бы приведенные слова сохранились на страницах русской летописи, то еще можно было бы заподозрить летописца в прославлении справедливости и государственной мудрости своих соплеменников. Однако заявление русов, сделанное завоеванному народу, дошло до нас в передаче мусульманского автора Ибн-Мискавейха, явно симпатизировавшего своим азербайджанским единоверцам, сильно пострадавшим от набега северных соседей, и совершенно не расположенного идеализировать наших далеких предков.

Взаимоотношения Руси с подвластными инородцами наглядно убеждает нас в том, что в правлении неславянскими племенами Восточной Европы русы всегда руководствовались основополагающим принципом, провозглашенном в далеком Бердаа.

С древнейших времен русские четко осознавали факт своего кровного и языкового родства с остальными славянскими народами и даже если сталкивались с ними как с врагами, то никогда не вели со славянами войн на истребление – как в случаях, когда врагами были абсолютно чуждыми им по крови. Примером этого могут служить войны с поляками.

Возглавляемая Болеславым Храбрым Польша активно вмешалась в начавшуюся после смерти Владимира междоусобную войну на Руси, которую она сама отчасти и спровоцировала. Поддерживая Святополка, Болеславу удалось захватить столицу Древней Руси Киев и удерживать его десять месяцев. Польский князь изнасиловал сестру Ярослава Мудрого, а уходя из Киева разграбил великокняжескую сокровищницу и увел с собой в Польшу много пленных. Как видим, причин для ответной мести с русской стороны было предостаточно.

Когда усобица на Руси кончилась, а в Польше к этому времени умер Болеслав Храбрый, русские князья Ярослав и Мстислав совершили ответный поход на запад, увенчавшийся полной победой. Захваченные Болеславом пограничные земли были возвращены, и русские князья вернулись домой с огромной добычей и множеством пленных поляков. Хоть Польша в тот момент была абсолютно беззащитна из-за резкого ослабления центральной власти и внутренних мятежей, но Ярослав с Мстиславом и не подумали воспользоваться удобными для себя обстоятельствами для ведения против поляков войны на уничтожение.

Ни наши, ни польские, ни немецкие источники не говорят ничего о жестокости русов по отношению к полякам, сравнимой с проявленной в походах на Византию и против Хазарии. Это был ответный удар, необходимая мера возмездия и только. Весьма показательна и судьба многочисленного польского полона, который Ярослав был волен или поголовно истребить, или продать в рабство. Вместо этого русский князь со свойственной ему мудростью решил использовать недавних противников для защиты Руси от ее главного врага – кочевников-печенегов, постоянно угрожавших Киеву своими набегами. Для этого Ярослав посадил пленных поляков на пограничной со степью реке Роси и приказал им строить там новые города, предназначенные защищать столицу. Охранять пленников и руководить возведением городов было поручено норвежскому принцу Гаральду, бывшему на Руси предводителем наемной скандинавской дружины. Умная и дальновидная политика Ярослава ловко использовала чужеземные национальные элементы для усиления Руси в ее борьбе с наиболее опасным противником, сберегая при этом русскую кровь. Вчерашние враги, которых посадили па пограничье со степью и вернули оружие, принуждались самой жизнью либо защищать самих себя, одновременно защищая Русь от вражеские нашествия, либо дать кочевникам себя вырезать или увести в рабство. По всей видимости, поставленные в такие условия пленные поляки очень быстро обрусели и слились с родственным по крови и языку русским народом.

Мы рассмотрели основные принципы взаимоотношений Руси с народами-врагами ж народами-данниками. Однако у всех у них была одна объединяющая общая черта: у каждого из этих народов, равно как и русского, была своя родная земля, благодаря которой они получали основную массу продуктов, необходимых для элементарного выживания. Для получения большего количества продуктов, сокровищ и т. п. один народ может пытаться покорить себе другой, но, в случае победы, довольствовался получением дани, рабов и т. д., не стремясь, как правило, изгнать побежденный народ с той земли, а в случае поражения мог спокойно вернуться в область своего изначального обитания.

Однако существуют народы, говоря современным языком, лишенные собственной экологической ниши, волей-неволей вынужденные расселяться среди других пародов, сохраняя при этом устойчивое национальное своеобразие и сопротивляясь ассимиляции. Поскольку свою землю им добровольно ни один народ уступать не собирается, эти народы, как верно подметил Л. Н. Гумилев, вынуждены жить не за счет ландшафта, а за счет его обитателей, т. е. коренных народов, которым принадлежит эта экологическая ниша.

Древняя Русь достаточно рано столкнулась с народом-паразитом и сформировала ответ на невидимую, но оттого еще более страдную, угрозу своему существованию. Последовал двоякий ответ: стихийный, интуитивно найденный широкими народными массами, и законодательный, найденный при зрелом размышлении русскими князьями, верно защищавшими в ту пору жизненные интересы своего народа. Необходимо отдать должное гениальности наших далеких предков, сумевших сразу найти единственно правильное решение той сложнейшей проблемы, которая в настоящее время кажется абсолютно неразрешимой не только в нашей стране, но и во всем мире.

В качестве примера рассмотрим события, произошедшие в двух основных центрах Древней Руси – в Новгороде и Киеве. Принципиальное сходство явлений (при различии их внешних форм) и одинаковая реакция на них горожан наглядно показывают, что в различных концах страны русский народ нашел единственно верный ответ на посягательства на собственную честь и свободу.

Первый случай произошел в 1015 г. в Новгороде. Правивший там Ярослав годом раньше поднял мятеж против своего отца и отказался платить ему положенную с этого города дань. Готовясь воевать с великим князем киевским, строптивый сын прибег к традиционному приему новгородских князей и постарался нанять как можно больше варягов. Заморские воины прибыли в северную столицу Руси и, полагаясь как на свою многочисленность, так и на то, что князю без них не обойтись, стали вести себя как в завоеванном городе. Как лаконично сообщает летописец, «творили они насилие новгородцам и женам их».

Не без основания варяги надеялись, что крайне заинтересованный в них князь в условиях предстоящей войны закроет глаза на все их безобразия. Однако в отличие от Ярослава, новгородцы отнюдь не были расположены закрывать глаза на бесчестье своих жен и дочерей и на различные притеснения. Терпенье жителей Господина Великого Новгорода быстро иссякло, и в один прекрасный день они перебили всех варягов в городе. Судя по масштабам участия варягов в русских войнах, было вырезано никак не меньше тысячи человек.

Второй интересующий нас случай произошел почти столетие спустя в Киеве. Там правил великий князь Святополк-Михаил, который, как отвечает Н. М. Карамзин, из-за собственного корыстолюбия особенно покровительствовал пребывающим в столице государства жидам. По всей видимости, основная масса евреев прибыла на Русь из разгромленной Святославом Хазарии, все население которой русы, скорее всего, не успели поголовно вырезать. Лишь только евреям удалось обольстить великого князя дарами и почувствовать себя вольготно под его покровительством, как они немедленно начали забирать власть в свои руки и, сочетая месть с собственной выгодой, экономически порабощать и эксплуатировать русский народ.

Как пишет В. Н. Татищев, некоторое время спустя киевляне всем миром обратились к новому князю Владимиру Мономаху. Горожане так описали деятельность против них народа-паразита при предбудущем князе: «Однако ж просили его всенародно о управе на жидов, что отняли все промыслы Христианом и при Святополке имели великую свободу и власть чрез что многие купцы и ремесленники разорились, они же многих прель стили в их закон и поселились домами между христиан, чего прежде не бывало, за что хотели всех побить и домы их разграбить» [15].

Мы видим, что при покровительстве княжеской власти и, как известно из других источников, с помощью грабительских ростовщических процентов евреи разорили и закабалили множество русских купцов и ремесленников, подрывая силу и экономическую самостоятельность древнерусского государства. Пользуясь своим временно привилегированным положением, евреи начали духовно разлагать киевлян, обращая их в свою веру, путем браков смешиваться с жителями столицы.

Дальше события развивались следующим образом. В 1113 г. великий князь Святополк-Михаил умер, и киевляне решили отдать престол Владимиру Мономаху, ставшему благодаря энергичной борьбе с половцами национальным героем Руси. По всей видимости горожане надеялись, что защищающий страну от внешних врагов князь защитит их и от врагов внутренних. Однако движимый христианским смирением Мономах отказался от предложенной ему чести в пользу Святославичей, имевших по представлениям той эпохи больше юридических прав на киевское великое княжение По всей видимости за кандидатуру Святославичей ратовала и часть окружения умершего князя. Жители столицы, страшась что при этих князьях да при прежнем окружении Святополка-Михаила в городе продолжится еврейское засилье, немедленно поднялись на восстание: «Киевляне же, не хотя иметь Святославичей, возмутилися и разграбили домы тех, которые о Святославичах старались: первее дом Путяты тысяцкого; потом жидов многих побили и домы их разграбили за то, что сии многие обиды и в торгах христианам вред чинили» [16].

Как видим, погром стал стихийной фермой самозащиты русского народа от экономического и духовного порабощения.

Опасаясь, что пламя народного гнева может легко перекинуться с еврейских ростовщиков-лихоимцев на семью Святополка-Михаила, других приближенных умершего князя и монастыри, киевские бояре снова стали умолять Владимира принять великокняжеский престол. Мономах на этот раз согласился, и по его приезде восстание окончилось само собой. Новый великий князь законодательно ограничил максимальную величину ростовщического процента – основное в тот момент орудие евреев по ограблению и порабощению киевлян. Однако Мономах отлично понимал, эта мера лишь снимает остроту еврейской проблемы, но не решает ее в принципе. Чувствуя на себе ответственность за будущее Руси и ее народа, Мономах решил преодолеть проблему раз и навсегда. Поскольку представители народа-паразита обитали уже не только в столице, но к этому времени поселились в других княжествах, Мономах созвал всех князей на общерусский съезд. «Когда же князи съехались на совет у Выдобыча, по долгом рассуждении установили закон таков: «Ныне из всея Руския земли всех жидов со всем их имением выслать и впредь не впусчать; а если тайно войдут, вольно их грабить и убивать». И послали по всем градам о том грамоты, по которым везде их немедленно выслали, во многих городах и на путях своевольные побили и разграбили. С сего времени жидов в Руси нет, и когда который приедет, народ грабит и убивает» [17].

Как видим, совместные действия народа и князей спасли нашу Родину в начале ХП века от страшной еврейской опасности и кардинально разрешили сложнейшую национальную проблему. Очевидно, что именно забвение этого мудрейшего закона обусловило многие бедствия, пережитые русским народом в XX столетии.

Анализ бесценного опыта разрешения национальных проблем нашими великими предками завершим рассмотрением законодательной деятельности на этом поприще еще одного выдающегося государственного деятеля русской истории. Речь идет о великом князе Ярославе Мудром, активно защищавшем Русь от внешних врагов и внесшем значительный вклад в развитие нашей культуры. Историки и юристы знают его как составителя «Русской Правды» – первого дошедшего до нас письменного сборника русских законов. Однако мало кому ведомо об усилиях этого поистине мудрого князя в великом и благородном деле охранения чистоты крови собственного народа. Именно Ярослав принял церковный устав, параграф семнадцатый которого гласил: «Аще ли жидовин или бесерменин будеть с рускою или иноязычник, на иноязычницех митрополиту 50 гривен, а руску пояти в дом церковный» [18].

Для адекватной оценки тяжести этого преступления необходимо отметить, что смертная казнь в стране «Русской Правдой» была заменена денежными штрафами. В связи с этим весьма показательно сравнить наказание за нарушение чистоты русской крови, установленное Ярославом Мудрым, со штрафами за убийство, определенные им же. За убийство свободного человека «Русская Правда» устанавливает весьма высокий штраф в 40 гривен. Жизнь ближайших княжеских приближенных оценивается ею максимально высоко – 80 гривен. За убийство княжеского старосты, раба-кормильца или дядьки-воспитателя надо было заплатить 12 гривен, а жизнь смерда или холопа стоила по тогдашним законам всего 5 гривен. Не будет лишним отметить, что кровосмесительную связь с сестрой, попирающую основополагающие устои человеческого общества, все тот же церковный устав Ярослава оценивал ровно в 40 гривен. Инородец должен был заплатить огромный денежный штраф, а отдавшаяся ему русская заточалась в монастырь.

Мы видим, что совокупление русской женщины с евреем, мусульманином или другим инородцем в глазах поистине мудрого князя и всего русского общества той поры было преступлением гораздо более опасным, чем убийство свободного человека или страшного греха кровосмешения. Уже одна возможность появления смешанного потомства и нарушения чистоты крови русского народа теми мудрыми законами считалась эквивалентной стоимости жизней десяти рабов.

В связи с менее тяжелыми последствиями параграф пятьдесят первый церковного устава Ярослава устанавливал более легкое наказание для мужчин за это же преступление: «Аще кто с бесерменкою или с жидовъкою блуд сотворит, а не лишится, от церкви да отлучиться и от християн, и митрополиту 12 гривен» [19]. Тот русский, кто сблудил с мусульманкой или еврейкой и продолжал жить с ней, карался штрафом, по величине приравненным к штрафу за убийство княжеского старосты, и отлучался от православной церкви и от христиан, т. е. от всего окружающего его русского общества.

Защита своего народа от примесей еврейской, мусульманской или иной инородческой крови была в те времена делом государственной важности. Ярослав Мудрый на государственно-церковном уровне сделал все от него зависящее, чтобы сохранить национальную чистоту русского народа и предотвратить появление нежелательного смешанного потомства, снижающего духовный, нравственный и физический потенциал страны.

К каким страшным и разрушительным последствиям для Руси приводили смешанные браки, мы легко можем наблюдать на примере браков русских князей с перешедшими в христианство дочерьми половецких ханов. Всего по русским летописям фиксируется 14 таких родственных союзов с этими степняками. По целям, которыми руководствовались при их заключении наши князья, все они в массе своей делятся на два вида.

К первой группе относятся те смешанные браки, ценой которых русские князья пытались купить мир с кочевниками, не имея сил в тот момент с оружием в руках защитить от них Русь. Так в 1068 г. на Альте триумвират русских князей терпят первое сокрушительное поражение от половцев, и где-то на следующий год Всеволод Ярославич – один из трех русских князей, участник злополучной битвы – женится на половецкой княжне, принявшей крещение и имя Анны. Аналогичные причины обусловили подобней брак после поражения под Торческом – великий князь Святополк-Михаил в 1094 г. берет в жены дочь предводителя половцев Тугоркана, получивую после перехода в православие имя Елена. Подобная политика роднения с заклятыми врагами уже на первых примерах показала полнейшую свою несостоятельность: заключение брачных союзов с русскими князьями нисколько не мешало половцам вторгаться на земли своих новоявленных родственников.

Вторая группа браков заключалась с целью гарантированно заручиться поддержкой половецких орд в междоусобных войнах с русскими князьями. Если первая разновидность смешанных браков заключалась с благородным, хоть на практике и неосуществимым устремлением – отвести ценой их заключения страшных врагов от Руси, то вторая разновидность наводила поганых на Русь.

Первопроходцем такой брачной политики выступил князь Олег Святославич. Наведя из-за своего неуемного властолюбия кочевников на Русь, он решил сделать этот гибельный для собственного народа союз нерушимым и около 1090 г. женился на дочери хана Осулука, после чего на правах родственника начал с еще большей активностью подстрекать половчан к набегам. Русский народ по достоинству оценил деятельность этого князя-предателя, дав ему позорное прозвище Гориславич. Следует сказать, что Ольговичи – потомство, в жилах которого текла половецкая кровь, продолжили политику своего родоначальника как в плане смешанных браков с половецкими княжнами, так и в плане наведения кочевников на Русскую землю.