Расовый смысл русской идеи. Выпуск 2 Авдеев В.

Ю. В. Бромлей в свое время писал: «Человечество – это народы». Похоже, что в последнее время эта достаточно очевидная истина начинает забываться и принадлежность отдельного человека к конкретному народу или группе народов подчас уже рассматривается как вполне несущественная характеристика, даже, как менее существенная, чем, например, манера человека одеваться или его вкусы и т. п.

В англоязычных, а в последнее время и в отечественных исследованиях этничность (т. е. принадлежность к тому или иному народу) принято рассматривать либо как «примордиальное», изначально присущее и неискоренимое свойство каждого человека, либо как «инструментальную» характеристику, вполне изменяемую в течение жизни человека и имеющую общественно-политический смысл.

Во-первых, попробуем разобраться в том, какой из этих подходов в большей мере соответствует истине и является более перспективным для изучения человека, в целом В решении этой проблемы мы будем исходить из того, что анализ различных экспериментальных и теоретических исследований по проблеме этничности показывает этнические признаки (т. е. признаки принадлежности конкретною человека к тому или иному народу) можно разделить на три группы: климато-географические (т. е. где человек родился, проживает или где исторически живут его непосредственные предки), культурно-психологические (вера, мировоззрение, уклад, традиции, в целом) и расово-биологические (антропо-морфотипические, физиологические и другие биологические особенности человека) [Бромлей Ю. В., 1983].

Во-вторых, поставим вопрос о том, имеется ли какой-либо приоритет каждой из перечисленных групп этнических признаков для развития или адаптации человека, в целом? В чем именно состоит этот приоритет?

Определенный свет на решение этих задач проливает ряд экспериментально-психологических и клинических исследований как в норме, так и в патологии о связи психических расстройств и отношением человека к тем или иным этническим признакам. В клинике (т. е. в патологии) исследования проводились с пациентами, страдающими депрессивными расстройствами в рамках неврозов, маниакально-депрессивного психоза (МДП) и шизофрении (неврозы, как известно, являются психогенными расстройствами, обусловленными «внешними» психологическими факторами, а МДП и шизофрения – эндогенными или «врожденными» расстройствами «присущими» конкретному человеку)

Концепция «вырождения»

Предварительно поясним смысл понятия «эндогенный», которое по современному определению означает нечто «происходящее изнутри, из организма, однако без видимых биологических причин и не являющееся непосредственной причиной переживаний человека» [Peters U 1977, s 148] Это понятие было введено в 1892 году немецким ученым Mobius’ом в рамках учения о вырождении (Degenerationslehre). Термин «эндогенный» связывается в психиатрии с происхождением психозов (именно не как реакций на сильный стресс, а как длительным, «присущим» данному человеку психическим расстройствам) и был введен в противопоставление термину «экзогенный» (т. е. обусловленный внешними факторами, как материальными, так и психическими – «психогенными»). Сам Mobius в понятие «эндогенный» вкладывал смысл «вырождение» (дегенерация). С середины XIX до середины XX века концепции вырождения придерживались многие известные европейские психиатры, в том числе и в России [Morel В. А., 1857, 1860; Маудсли Дж. 1887, Mobius P. L. 1900, Ломброзо Ч., 1995: Нордау М., 1995; Осипов В. П., 1923 и др.]. Впоследствии учение о вырождении как о целостном психобиологическом процессе было основательно забыто. В России напоминанием об этом учении является современное представление о наследственно (биологически) обусловленных врожденных психоневрологических расстройствах (таких как синдромы Морфана, Шерешевского и др.), а также представление об эндогенных психозах (шизофреническом, маниакально-депрессивном и психотических эпизодах генуинной эпилепсии). По определению В. П. Осипова, психическими признаками вырождения называются такие отклонения от нормальной душевной деятельности, которые присущи данному лицу с раннего возраста, входят в состав его личности, являясь выражением патологической организации его нервной системы» [1923, с. 543]. В этом определении существенна целостность процесса дегенерации всей психики, когда анализ отдельного признака вырождения показывает, «что он проистекает из болезненного состояния не только лишь интеллектуальных, эмоциональных или волевых процессов, но из поражения их в совокупности, с преобладанием одних над другими. Учение о вырождении в XIX и начале XX веков развивалось как противопоставление учению о мономаниях или однопредметном, частичном помешательстве; под мономаниями подразумевались главным образом болезненные состояния, сосредоточившиеся в одном психопатическом симптоме, а именно в стойких болезненных идеях и влечениях овладевших больным (idees fixes), в то время психиатрия допускала развитие такого моносимптома при сохранении в остальном душевного здоровья [Esqirol E., 1858]. Анализ явлении показывает, что моносимптом является лишь одним из более ярких проявлении нарушения душевного здоровья, выражающегося наряду с ним целым рядом других менее бросающихся в глаза симптомов, как существующих одновременно, так и присоединяющихся по мере дальнейшего течения и развития болезненного состояния» [В. П. Осипов, с. 544]. Отметим, что В. П. Осипов, в отличие, например, от В. A. Morel [1857] стоял сугубо на материалистической научной методологии и связывал процесс вырождения исключительно с биологической наследственностью. Общим положением, отличающим сторонников концепции вырождения от сторонников учения о моносимптоме является приверженность первых целостному пониманию человека, его психики.

В методологическом плане в отечественных исследованиях уже отмечалась необходимость разделения, например, понятий врожденного и наследуемого в психологии [Абульханова-Славская К. А., Брушлинский А. В., 1989] В общем случае, по-видимому, среди врожденных факторов определяющих психические особенности человека следует выделять следующие группы 1) биологически врожденное наследуемое, 2) биологически врожденное, но не наследуемое и обусловленное биологическими воздействиями на плод человека в дородовой и родовой периоды (до перерезания пуповины), 3) психически врожденное наследуемое и 4) психически врожденное, но не наследуемое и определяющее свойства психики младенца до момента перерезания пуповины.

Все остальные психические и биологические факторы влияющие на психику человека относятся не к врожденным, а, в смысле Mobius’a, к экзогенным, т. е. прижизненным и внешним. В этом же смысле к эндогенным следует отнести врожденные психические факторы из групп (3) и (4). Здесь следует отметить, что рассматривая данный вопрос с материалистических позиций, естественно, признание существования «врожденных психических факторов» (т. е. эндогенных) возможно лишь с бесполезной, по сути, оговоркой о якобы существующей их биологической основе, которую никоим образом не представляется возможным выявить непосредственно. Тем ни менее, понятие «эндогенный» широко используется во вполне материалистической отечественной психиатрии. На практике клинический диагноз эндогенных психических расстройств ставится на основе ряда признаков, таких как наличие болезненных проявлений в течение всей жизни пациента (с раннего возраста), отсутствие внешних травмирующих психобиологических факторов или несоответствие силы психотравмирующего фактора и реакции на него со стороны больного и др. При этом экспериментальные поиски биологической основы такого рода расстройств в настоящее время пока не привели к однозначным выводам об их биологической детерминации.

Далее, на основании проведенных теоретических, экспериметально-психологпческих и клинических исследований будет показана определенная связь между представлением о психическом вырождении и характером отношений человека к этническим признакам.

Методологическая основа подхода

В итоге проведенного исследования разработан этнофункциональный теоретико-методологический подход к изучению психики человека на современном этапе культурно-исторического развития. Этот подход осуществляется на стыке наук и является собственно этнометодологией, операционализированной в теоретических понятиях психологии. Суть подхода состоит в том, что психические проявления (элементы) рассматриваются с точки зрения их этнической функции – этноинтегрируюшей или этнодифференцирующеи. Другими словами, каждое психическое проявление душевные состояния, процессы, свойства души конкретного человека, его отношения – объединяет или разделяет этого человека с тем или иным народом. Другими словами, эти психические проявления определенным образом органично «вплетены» в культуру того или иного народа.

Были выделены существенные этнофункциональные рассогласования отношений человека к группам этнических признаков – климато-географическим, социокультурным и расово-биологическим. Наличие в психике человека таких рассогласований может проявляйся, например, в том, что человек родился и проживает в средней полосе России, но решительно отвергает зиму и хочет жить (постоянно) в тропиках на берегу океана (рассогласование отношения к группе климато-географических этнических признаков).

Наличие определенных, этнофункционально рассогласованных элементов в психике человека требует от него затрат энергии, адаптационных усилий, направленных на интеграцию этих элементов. Такие усилия не всегда могут быть обеспечены соответствующими адаптационными ресурсами. Вследствие этого могут возникать состояния психической дезадаптации или какие-либо душевные расстройства.

Показатели психической дезадаптации

Показателями психической дезадаптации в индивидуально-личностном аспекте являются рост «плавающей» тревоги (чувство беспокойства, неясные опасения – здесь, скорее, это является признаками включения дополнительных адаптационных ресурсов психики) и наличие психосоматических расстройств (физических расстройств, обусловленных психическими причинами), углубление депрессивных психических расстройств, углубление зависимости от наркотических веществ (у взрослых), а также выраженность эмоциональных расстройств у детей.

В социальном (популяционном) аспекте в качестве показателя психической адаптации (дезадаптации) рассматривается уровень воспроизводства населения, который можно рассматривать как косвенную характеристику социально-психологической адаптации, отражающую отношение к деторождению, к будущему и др.

В психолого-педагогическом исследовании показателями психической адаптации считались оптимизация уровня тревоги, улучшение контакта с преподавателями, повышение внимательности в процессе обучения, оптимизация поведения учащихся на уроках (уравновешенность поведения).

В целом, психическая дезадаптация связывается со снижением психической активности [Курек B. C., 1996], со снижением энергетического потенциала психики, астенизацией психики, с упадком душевных сил человека.

Результаты экспериментальных исследований

В экспериментально-полевом исследовании было установлено, что наличие этнофункциональных рассогласовании отношений человека к климато-географическим, социокультурным и расово-биологическим этническим признакам связаны с повышением у него «плавающей» тревоги и наличием психосоматических расстройств.

На здоровых взрослых испытуемых исследования проводились в полевых условиях в Нижнеколымском районе Якутии. Была установлена связь этнофункционального рассогласования отношений обследуемых к климато-географическим признакам с уровнем воспроизводства населения – отвержение родного ландшафта и (или) климата связано с уменьшением количества детей, родившихся у коренных жителей этноконтактной зоны в течение всего репродуктивного периода, а также с наличием психосоматических расстройств. В этническом отношении эти испытуемые являлись коренными жителями данного района – русскими, якутами, чукчами, юкагирами и эвенами. Повышение «предметной» тревоги по отношению к социокультурным этническим признакам связано с ростом уровня воспроизводства населения.

Клинические исследования среди взрослых показали отсутствие связи роста «плавающей» тревоги с нарастанием количества этнофункциональных рассогласований в психике человека. Однако, нарастание количества этнофункциональных рассогласований в психике оказалось пропорциональным глубине депрессивных расстройств, а также тяжести зависимости от наркотических веществ (наличия опиоидной наркомании по сравнению с алкоголизмом) у взрослых. В этих случаях основную роль также играли этнофункциональные рассогласования в отношении к климато-географическим и социокультурным и расово-биологическим этническим признакам. В патологии психическая дезадаптация изменяется «скачкообразно», в соответствии с типом депрессии – от невротической депрессии до депрессии в рамках шизофрении.

В группе расово-биологических этнических признаков помимо отношения к типу питания исследовалось отношение к антропо-морфотипическим особенностям человека. Исследование проводилось на контингенте взрослых пациентов, страдающих депрессивными расстройствами.

Исследование предпочтений антропо-морфотипических особенностей проводилось по специальным шкалам, где испытуемым предлагалось ранжировать следующий набор антропологических признаков: цвет волос и глаз (по В. В. Бунаку), форма носа и губ (по моделям, разработанным российскими антропологами, овал лица (по Пеху), степень развития эпикантуса. Исследователем-антропологом заносились в анкету черты внешности, предпочитаемые обследуемым и одновременно определялись собственные антропологические характеристики последнего [т. н. «антропоэстетика» – Халдеева Н. И., 1995].

В частности, при изучении расово-биологических различий для разделения указанных депрессивных расстройств достоверные различия были получены в отношении к типу питания (биологическое взаимодействие с внешней средой) и в отношении к приоритетному антропо-морфотипическому признаку при перекрестно-половых выборах – цвету глаз (вероятность ошибки в обоих случаях менее 5 %). Другими словами, больные, страдающие эндогенными психическими расстройствами, по сравнению со страдающими неврозами предпочитали при перекрестно-половых выборах в расово-биологическом отношении более далекие выборы по цвету глаз (т. е., например, темноглазые предпочитали светлые глаза и наоборот).

Исследование связи нарастания количества этнофункциональных рассогласований в психике и зависимости от наркотических веществ показало, что эта «скачкообразность» имеет место при переходе от «краевых» к «ядерным» (тяжелее протекающим и труднее поддающимся психотерапии, в нашем смысле – «эндогенным», имеющим врожденную предрасположенность) зависимостям. Причем «ядерные» зависимости связаны с нарастанием в психике больного количества этнофункциональных рассогласований. Опиоидные наркоманы (для которых характерна относительно большая тяжесть психической зависимости, большая выраженность депрессивной симптоматики) отличаются достоверно большим количеством этнофункциональных рассогласований в психике по сравнению со страдающими алкоголизмом.

Характер переживаний человека, обусловленный употреблением конкретного наркотика, связан не только с традиционными культурами регионов распространения и происхождения данного психоактивного вещества, но и с природными условиями региона его распространения, а также с расово-биологическими особенностями потребителя этого вещества. Например, вследствие своих приобретенных или врожденных физиологических реакций, потребители опиоидов плохо переносят холодное время года (особенно морозную зиму): по своим психологическим характеристикам они склонны к пассивно-созерцательному отношению к жизни, нравственно-положительно оцениваемого в буддистских культурах, в отличие, например, от христианских культур [Obeyesekere G.. 1985] (социокультурный и ландшафтно-климатический аспекты). В свою очередь, арктические монголоиды (чукчи, юкагиры и др.) плохо переносят алкоголь вследствие пониженного содержания у них в крови алкогольдегидрогеназы, но хорошо переносят галлюциногенные грибы (расово-биологический аспект).

Психоактивные вещества (наркотики, в частности) [см.: Брюн Е. А., 1993, 1996, 1997], а также связанные с их употреблением психические состояния и процессы, с позиций этнофункционального подхода, обладают этнической функцией, объединяющей или разъединяющей данные вещества или душевные проявления с тем или иным народом.

Экспериментальные исследования алкоголизма и опиоидной наркомании указывают на определенную связь или «сродство» между психоактивным веществом, потребляемым человеком (алкоголь, препараты опия) и элементами его психики – например, предпочтением тех или иных ландшафтов, климата, типа питания или мировоззрения, определенными психическими состояниями, а также его расово-биологическими особенностями. Больные алкоголизмом статистически достоверно предпочитают для постоянного местожительства свои родные типы ландшафтов и климата, соответствующий тип питания и мировоззрения. Наркоманы, потребляющие препараты опия (героин, опий «черняшку» (сленг), морфий), родившиеся и проживающие в средней полосе России, для постоянного местожительства статистически достоверно предпочитают, например. тропические и субтропические ландшафты и климат, соответствующий тип питания и вполне экзотическое мировоззрение (придерживаясь, например, одной из христианских ересей, или верований американского шаманизма в духе Карлоса Кастанеды).

Напомним, что рассматриваемый выше этнофункциональный смысл основного депрессивного симптома для человека евро-американской (протестантской, по сути) цивилизации этим симптомом является генерализация чувства безнадежности. С другой стороны, если переживание безнадежности в западном понимании есть болезненный симптом, с которым обращаются к врачу, то для буддиста – это осознанный итог размышлений и мироощущения зрелой личности, понимание того, что жизнь есть страдание и горе, причиной которых являются желания и страстные привязанности, и освобождение от этих уз обретается в нирване, т. е. в особого рода пассивно-созерцательном состоянии [Kleinman A., Good В., 1985, р. 134].

Заметим, в свою очередь, что в России, стране по преимуществу православной, генерализация чувства безнадежности есть ни что иное, как проявление греховного чувства уныния, преодоление которого традиционно может осуществляться в посте и молитве.

Наблюдения за больными страдающими зависимостью от препаратов опия подтверждают выдвинутое предположение. И. Н. Пятницкая отмечает, что одна из фаз после приема опиоидов сходна с «тихим покоем», описываемым в художественной литературе под названием нирваны» [1994, с. 215]. Действительно, употребление опиоидов традиционно распространено в регионах, где буддизм является господствующей идеологией, обеспечивая этому употреблению определенную «культурную защиту» [Брюн Е. А., 1997] как в традиционно-бытовом аспекте, так и в плане мировоззрения и мироощущения (состояние отрешенности, которое обретают потребители опиоидов, имеет некоторый нравственно-положительный смысл, ввиду его видимою сходства с состоянием нирваны и другими ценностно-положительными состояниями психики в буддизме чувством «отрешенности от мира», «отсутствием желании» и др.) Естественно, что подобные ценности являются весьма сомнительными с точки зрения христианства вообще, и, тем более, православия. С другой стороны, будучи, например, «биологически защищены» от алкоголя (повышенное содержание в крови алкогольдегидрогеназы), представители европеоидной расы помимо отсутствия «культурной защиты» от опиоидов являются менее приспособленными и к их биологическому усвоению.

Я полагаю, что имеет место определенное психобиологическое единство конкретного наркотического вещества и конкретного производимого им психического состояния. Это психобиологическое единство для вполне определенных народов имеет «культурную», «биологическую», а также «ландшафтно-климатическую» защиты. Это означает также, что употребление «чуждых» в этнофункциональном смысле психоактивных веществ (т. е. характерных для иных культур и народов), в общем случае, не позволяет конкретному потребителю найти адекватные познавательные, чувственные и двигательно-поведенческие формы включения данного психоактивного воздействия в свою целостную психику. Другими словами, он не может понятно для себя и для других описать ни своих переживаний, ни представлений, ни, тем более, разумно объяснить свое поведение Такое положение можно интерпретировать как весьма разрушительное для психики человека нефункциональное рассогласование.

Анализ кросскультурных психологических исследований влияния на человека «культурной дистанции», «культурного шока», миграции представителей одних народов в регионы, где традиционно проживают другие, показал, что социокультурные, расово-билогические и климато-географические изменения могут обусловливать почт исключительно депрессивные проявления [Лебедева Н. М., 1993; Bochner S., 1982; Filinham A., Bochner S., 1986; Stonequist E., I960 и др.] В кросскультурных психиатрических исследованиях изучение депрессивных расстройств имеет особое значение, ввиду нарастающей распространенности последних в современном мире [Вертоградова О. П., 1997]. Переживание человеком системного кризиса в современном мире обусловлено процессами унифицирующей вестернизации, индустриализации, миграциями и, как следствие, нарастанием дезадаптирующих потоков культурной, географической, биологической информации; это переживание проявляется почти исключительно в форме депрессивных проявлений, таких как тревога, тоска, печаль, ностальгия, а также апатия, потеря интереса и вкуса к жизни, суицидальные проявления, ипохондрические симптомы, склонность к социальной изоляции, апокалиптические настроения в ожидании конца света. гипертрофированное чувство вины, греховности, навязчивости особого рода [Генон Р., 1991; Тоффлер О., 1973; Хейзинга И., 1992; Kleinman A., Good В., 1985; Pfeifer W. M., Schoene W., 1980 и др.]. Эти данные вполне согласуются с экспериментально-психологическими и клинико-психотерапевтическими результатами исследований в том, что депрессивные проявления являются показателями дезадаптации человека вследствие этнофункциональных рассогласований элементов его психики.

Обсуждение результатов

Приведенные теоретические и экспериментальные результаты позволяют сделать вывод, что люди, страдающие шизофренией с преобладающей депрессивной симптоматикой и эндогенными депрессиями, а также опиоидные наркоманы, как минимум психологически, в той или иной мере отличаются от страдающих невротическими депрессиями и алкоголизмом по своим этническим признакам. Другими словами, психологически они являются представителями какого-то иного, не существующего или, возможно, реально существующего народа – так называемая психологическая «виртуальная этничность». Причем, этот «народ» по ряду признаков резко отличается от народа (или народов) исторически характерного для данных ландшафта и климата. Понятие такого виртуального народа адекватно закрепляется в понятии этноида (см. ниже). Напомню, что в средней полосе России, где проводилась данная группа исследований, страдающие невротическими депрессиями и алкоголизмом по своим расово-биологическим, социокультурным и ландшафтно-климатическим предпочтениям (т. е. психологически) статнстически достоверно имели конкретную этническую принадлежность были русскими.

На основании теоретико-методологических результатов и данных эксперименгально-психологических исследовании был разработан метод этнофункциональной психотерапии и психопрофилактики. Этот метод был успешно апробирован как психопрофилактический на воспитанниках детских садов и учащихся средней школы, а как психотерапевтический – в терапии депрессивных расстройств, наркомании и алкоголизма у взрослых, а также эмоционально-поведенческих расстройств и коррекции психолого-педагогических затруднений у детей. В процессе психотерапии осуществлялась психотерапевтическая проработка нефункциональных рассогласований в психике, преодоление разрывности познавательной, эмоциональной и двигательно-поведенческой сторон процесса психической адаптации, в результате чего повышалась, прежде всего конструктивная психическая активность человека как «силовая» основа процесса его психической адаптации.

В процессе психотерапевтических, экспериментально-психологических полевого и клинических исследований было установлено, что в обусловливании психической дезадаптации в индивидуально-личностном, социально-психологическом и психолого-педагогическом аспектах роль критериев играет наличие этнофункциональных рассогласований отношений человека к группам климато-географических, социокультурных и расово-биологических этнических признаков, а также разрывность этих отношений. При этом, наиболее дискриминантным (наиболее сильным) является, все же, критерии этнофункционального рассогласования отношения к группе климато-географических этнических признаков.

Анализ сочетания результатов экспериментально-психологических и психотерапевтических исследований дает основания видеть в этнофункциональных рассогласованиях элементов психики и разрывности познавательной и чувственной сторон oтношения человека к этническим признакам обусловливающую (причинную) роль в возникновении определенных психических расстройств Сочетание экспериментально-психологических и психотерапевтических исследовании обеспечивает, в данном случае, логическую необходимость и достаточность для доказательства правомерности предлагаемого подхода.

Проведенные исследования позволяют предположить существование в психике человека образа идеальной этнической идентичности или идеальной этнической целостности. Эту систему как образ предпочитаемой этнической идентичности (т. е. субъективное, но неосознанное отнесение себя по сумме этнических признаков к некоему «иному народу») мы называем этноидом. . Нарушение этноида в смысле этнофункциональной рассогласованности элементов психики человека может обусловливать нарушение его психической адаптации к собственной внутренней и внешней среде. В индивидуальном развитии этноида конкретного человека повторяются определенные этапы развития отношений людей к параметрам развития целостности конкретного народа – природным, расово-биологическим и социокультурным. Иначе, ряд теоретических и экспериментальных исследований показали, что в своем индивидуальном культурно-психическом развитии (онтогенез), человек повторяет фазы развития культурного или иного народа этноса (филогенез). Я выделяю следующие стадии индивидуального психического развития: сказочно-мифологическая, эmно-peлuгuoзнaя и технонтронно-сциентистская При нарушении онтогенетической последовательности этих этапов или внедрении в психику индивида чужеродных этнических элементов возникает этнофункциональный психический дизонтогепез, характеризующий нарушение целостности внутренней и внешней среды человека и обусловливающий его психическую дезадаптацию.

В качестве иллюстрации значимости этнофункциональной целостности (понимаемой как отсутствие этнофункциональных рассогласований составляющих элементов) этноида и системы отношений к этносреде для общественной и индивидуальной жизни человека можно привести следующие положения.

II. С. Трубецкой высказывал мысль о том, что сильные различия элементов культур при контактировании могут, зачастую «привести к катастрофе» и «правильный выбор» культурного характера есть «вопрос личной гигиены» [цит. по Шнирельман В. А., 1996. с 13] (здесь значимость культурно-психических рассогласований).

Анализируя понятие этничности, выдающийся американский социальный антрополог С. Geeitz [1973] писал: «Совпадения крови, языка, привычек и т о выглядят необъяснимыми. Каждый родственник связан с другим, сосед с соседом, верующий – с единоверцем не просто по причинам личной привлекательности, необходимости единства, общих интересов или взаимных моральных обязательств, но и в значительной степени, благодаря некоему абсолютному значению, которое эта связь приписывает сама себе» [р. 259] (значимость не только целостности отношений ко всем группам этнических признаков, но и их психобиологического (или расово-психологического) единства).

Такие «необъяснимые совпадения» Geeitz’a, тезис о «личной гигиене» Н. С. Трубецкого или «сродство» психических элементов в наших исследованиях депрессивных и эмоционально-поведенческих расстройств, наркомании и алкоголизма, объясняются тем, что для интеграции в психику человека этнофункционально согласованных элементов требуется меньше адаптационных затрат, чем для рассогласованных, что подчеркивает конструктивную роль этнофункциональной целостности психики в процессе ее адаптации.

В исследовании была подтверждена, также, правомерность психиатрической гипотезы о наличии эндогенных (т. е. «врожденных») и психогенных (т. е. обусловленных стрессовыми ситуациями) психических расстройств и, соответственно, правомерность разделения психики на эндо– и экзопсихику (А. Ф. Лазурский, 1923) по этнофункциональным критериям. С точки зрения представления о связи психической адаптации с психической активностью [см. также «психическая энергия» Курек Н. С., 1996; Doisch F. 1976; Jung К. G. (см.: Haik Н., 1988. S. 25–29) и др.] я рассматривал субъективное переживание «прилива сил» как показатель повышения степени этой адаптации. Рассмотрим теперь каким образом повышение степени психической адаптации человека может быть связано с его отношением к этническим признакам.

Внефункциональные рассогласования элементов психики обусловливают соответствующие психические конфликты, разрешение которых требует определенных адаптационных усилий для совершения «работы переживания» [Василюк Ф. Е. 1984]. Это положение определяет, в целом, ответ на возможное возражение рассматриваемой концепции, состоящее в том, что это нефункциональные рассогласования в психике могут иметь место и у психически вполне здоровых людей, или же, что этнофункциональные изменения, происходящие по тем или иным причинам в психике человека, подчас действуют на него весьма благотворно. Например, путешествия или новые впечатления, почерпнутые человеком из литературы – о путешествиях, экзотической религиозно-философской и т. п., могут вызвать субъективно переживаемое ощущение прилива энергии, повышение тонуса или избавить человека от имевшегося чувства беспокойства или снижения интереса к жизни. Вместе с тем, исследования многих авторов, а также мои собственные, свидетельствуют об обусловливании психических расстройств нефункциональными рассогласованиями. Мы объясняем обозначившееся противоречие тем, что адаптационные усилия, затраченные на разрешение психических конфликтов, естественно, в некоторой степени астенизируют (ослабляют) психику. Если инвазия чужеродных в эгнофункцнональном смысле элементов массирована, то на фоне этой астенизации может возникнуть психическое расстройство. Если же адаптационный пoтeнциaл данного человека достаточно высок, то внедрение в психику человека этнофункционально чужеродных элементов обусловливает адаптационную активность. необходимую для интеграции этих элементов в систему психических отношений, но уже без возникновения состояния дезадаптации. При некотором избытке этой адаптационной активности, в принципе, могут быть скомпенсированы какие-либо имевшие место ранее психические расстройства. В целом, наличие или отсутствие признаков психической дезадаптации зависит от уровня разрешения психических конфликтов, т. е. качества этого разрешения [Василюк Ф. Е., 1984; Caplan G., 1963; Moser U., 1964 и др.].

С другой стороны, если человек родившийся и проживающий в большом городе выезжает в пригород, где природа гораздо в меньшей степени затронута деятельностью людей, то он также испытывает чувство «прилива сил», что, однако, уже не может астенизировать его в принципе, так как это его родная природа.

В связи с тем, что установленное в клиническом интервью наличие в психике человека определенного количества этнофункциональных рассогласований ее элементов является лишь вероятностным критерием его психической дезадатации, то в процессе психотерапии количество этих рассогласовании может как увеличивайся, так и уменьшаться. Это объясняется прежде всего тем, что в ситуации обследования отношения, состояния, свойства личности пациента могут описываться им декларативно, т. е. недостаточно осознанно. Поэтому, например, при погружении в гипноидное состояние его декларируемые в обычном состоянии предпочтения могут существенно изменяться.

Рассмотрим один из клинических случаев успешной этно-функциональной психотерапии «краевой» (обусловленной психогенными причинами) героиновой наркомании.

Пациент Д. 23 лет поступил в клинику с диагнозом героиновой наркомании В течение 2,5 лет он употреблял героин в виде инъекций. После преодоления абстинентного синдрома с фармакологической поддержкой, с интересом приступил к психотерапевтическим занятиям по этнофункциональному методу.

Психодиагностика показала, что у пациента, русского по национальности и родившегося в Москве, отсутствуют сколько-нибудь выраженные рассогласования по отношению по климато-географическому признаку: он отдавал предпочтение среднерусским ландшафтам. По типу питания предпочитал картофель, свинину, яблоки. Однако, будучи крещеным и считая себя православным, пациент не считал нужным вести образ жизни, хотя бы в малой степени отвечающий его убеждениям: молитв не знает, не исповедуется, церковь посещает редко, и испытывает там чувство смущения. Основной этнофункциональный конфликт был диагностирован в социокультурной сфере (отношение к вере, мировоззрение и мироощущение). По нашей классификации он был отнесен к «краевой» наркомании.

1 сеанс. В гипноидном состоянии перед взором пациента возник образ карельской природы, озеро, огромный камень, сосны. Чувственный фон, сопровождающий образ «трепетание», тоска, страх, «завись к счастью», стремление проникнуться этим образом, ассоциирующимся с чувством счастья.

Здесь была выявлена основная (помимо тяги к наркотику) депрессивная симптоматика пациента. Казалось бы, Москва и Карелия не слишком далеки друг от друга – один и тoт же климатический пояс, сходная растительность и т. п. Однако, большой столичный город и девственный природный ландшафт все-таки не одно и то же. Это позволяет говорить об этнофункциональном рассогласовании отношения к природе, сопровождающимся чувством тоски и тревоги.

2 сеанс. Были закреплены глубокие радостные чувства, связанные с любимым ландшафтом. Вербально проработаны чувства тоски и тревоги (в постгипноидном состоянии).

3 сеанс. Пациенту, находящемуся в гипноидном состоянии, был предложен обобщенный образ молящегося человека. Он представил старообрядческий скит и старика в молитве. Попытка пациента «проникнуть» в душу старика субъективно не удалась.

Чувственное сопровождение образа: а) страх, ненависть к своей «пустоте», неприязнь к себе; б) чувство радости за старика «что я отошел от него и не разрушил своей пустотой». Мелькнула мысль: «этот старик есть во мне».

4 сеанс. Проработка чувств и образов предыдущего сеанса.

5 сеанс. В гипноидном состоянии пациенту был предложен образ буддийского храма и монаха в тропической стране. В процессе работы с образом монаха пациент испытал смешанное чувство тревоги и интереса.

Следующим предложенными образами были скит и старик из сеанса 3. На этот раз пациент испытал чувство «сверхбезмятежности», доброту в душе.

6 сеанс. В гипноидном состоянии пациенту был предложен для прослушивания старообрядческий духовный стих (гусли, пение). Чувственный фон сопровождающий возникающие у пациента образы, беспомощность, физическая подавленность и при этом – любовь, спокойствие, уравновешенность. В постгипноидном состоянии сам пациент оценил испытанные чувства как «лучшие, чем веселость».

7 сеанс. В гипноидном состоянии пациенту была предложена полевая запись русского фольклорного инструмента «калюки». Возник образ пустыни с негативным чувственным фоном – неуверенность. Возникло чувство диссонанса между чувством неуверенности, образом пустыни, с одной стороны, и чувством уверенности, звуками калюки, картиной озера – с другой.

8 сеанс. Проработка образов, чувств и соответствующих диссонансов из сеанса 7. Возникновение у пациента чувства уверенности, свободы, чувства «слияния с природой»; изменилось отношение к религиозно-нравственной сфере.

С 1 по 8 сеанс эта проработка осуществлялась на эмоциональном, когнитивном и отчасти – на моторно-поведенческом уровне.

9 сеанс. Проработка отношения пациента к наркотику. В гипноидном состоянии пациент вернулся к ландшафту лес, камень, озеро Сопутствующие чувства спокойствие, «слияние с природой», ощущение того, что «это мое настоящее «Я».

Затем пациент покидает любимый ландшафт (с чувством беспокойства и тревоги). Приходит в город (тоска, грусть). Осуществляет воображаемую инъекцию героина (в гипноидном состоянии). Сопутствующие чувства во время и после укола – страх разрушить что-то, отвращение, затем чувство «отчуждения», «ощущение какой-то незримой сферы вокруг меня», чувство одиночества.

В этом «вмазанном» (сленг) состоянии пациент опять возвращается в лес к озеру его отчет: «Я лишний, ничего не воспринимаю, усталость «по жизни», чувство пустоты, одиночества, все краски леса и озера стали блеклыми, какими-то серыми, чувство того, что все вокруг – мираж, все нереально».

После 9 сеанса у пациента в течение двух суток отмечался сниженный фон настроения, он чувствовал «депрессию», подавленность.

10 сеанс. У пациента сохранились некоторый след тягостных переживаний, вызванных «провокацией» на 9 сеансе. В гипноидном состоянии он вновь возвращается на лесное озеро, купается, общается с лешим и водяным (чувство тревоги) Встречается с наркоманами на лесной тропинке (чувства превосходства, уверенности в себе, радости). При выходе из гипноидного состояния – ровное уверенное чувство.

11 сеанс. Осознанная интеграция лучших переживаний реальности (конструктивные описания) и дезинтеграция с переживаниями, связанными с употреблением героина, т. е. деструктивным одиночеством, изоляцией, тревогой, тоской, безнадежностью и пр.

После проведения цикла психотерапии у пациента наблюдалась восемнадцатимесячная ремиссия, с единственным срывом – одна инъекция.

Фармакологическая поддержка осуществлялась, в основном, в первые дни после снятия абстиненции и была направлена на регуляцию сна. В приведенном описании случая обращает на себя внимание тот факт, что в процессе «провокации» или «иммунизации» (см. сеанс 9), во время и после воображаемого употребления героина, пациент испытывал исключительно депрессивную симптоматику.

Этот факт объясняется отсутствием у пациента (русскою по рождению, антропоморфотипически (в расовом отношении), в культурном отношении и по самоопределению) соответствующего языка, системы понятий и опыта традиционно-сложившегося мироощущения, соответствующих опиатам в смысле этнофункционального «сродства». Другими словами, данный пациент испытал лишь некоторое психологическое воздействие чуждой ему виртуальной этничности, осознать и преодолеть которое и удалось в процессе психотерапии.

Ниже проиллюстрируем клинический случай «ядерной» (обусловленной эндокринными причинами) героиновой наркомании (такие случаи, по этнофункциональным критериям составляют не более 5 % страдающих опиоидной наркоманией)

Пациент А, родился и проживает в Москве; возраст 17 лет. Диагноз героиновая наркомания. Мать пациента, русская (по самоопределению), родом с северо-востока европейской части России, с детства не переносит холод и зиму, как таковую: по вероисповеданию православная. Отец – еврей (по самоопределению), родом из Молдавии, атеист, антропо-морфотипически – с некоторыми от европейского типа Сам пациент, несмотря на то, что антропо-морфотипически может быть отнесен к русским, считает себя евреем и иудеем но вероисповеданию; также как и мать с детства не переносит холод и зиму и предпочитает для постоянного места жительства теплые края, на бepeгу моря. У мальчика весьма напряженное отношение к религии – например, по рассказу матери, во время туристической поездки в Иерусалим отец и мать посетили православный храм, мальчик принципиально отказался войти внутрь и остался ждать снаружи. Также и во время первой встречи с психотерапевтом пациент с беспокойством реагировал на православные иконы, находившиеся на противоположной от него стене, был замкнут и скован.

1 сеанс. Погружение в гипноидное состояние. У пациента возникает спонтанный образ природы – берег теплого моря под полуденным солнцем, пустынная холмистая местность с редкими рощами лиственных деревьев, легкий бриз с моря. Чувственный фон легкость на душе и в движениях; чувство спокойной уверенности, ощущение npиnоднятоcmи. После выхода из состояния погружения – спокойное, «обыденное» состояние, без изменений по сравнению с состоянием до начала сеанса.

2 сеанс. В процессе погружения психотерапевт предложил пациенту образ среднерусской природы – еловый лес и луг на берегу небольшой речки. Чувственный фон у пациента небольшая тревога, чувство неприязни и легкого пренебрежения, некоторая «скованность в душе». После выхода из состояния погружения – возникло чувство «расслабления» на душе, ушли скука и вялость, усилилось чувство интереса к процессу психотерапии.

Далее пациенту был предложен образ зимнего поля и леса на околице заснеженной деревеньки в ясный морозный день. Чувственный фон неприятное решение треноги и чувства неприязни к окружающему Спонтанно возник образ гористой местности и на бepeгу моря Возникло усиливающееся чувство «инаковости».

3 сеанс. В состоянии гипноидпого погружения пациенту был предложен образ: теплое море, горы, лиственные рощи на склонах, у подножия гор в роще расположен хpaм (конкретная отнесенность храма к определенной конфессии психотерапевюм не упоминалась). По отношению к образу природы у пациента возникло чувство уверенности, приподнятости, возникло ощущение свежести. По отношению к храму возникли приятные чувства «озадаченности», «чувство вечности», «ошеломленности», прилива сил. По выходе из состояния погружения пациент отметил, что «ушла скука и утомление», возникло приятое чувство уверенности.

4 сеанс. В состоянии гипноидного погружения пациенту были предложены образ иудейского храма (синагоги из камня) на берегу теплого моря на фоне холмистого берега покрытого лиственными рощами и образ православного храма (деревянной церкви) на фоне елового леса у небольшой реки. По отношению к иудейскому храму (и внутри него) пациент испытал чувство тревоги (все ли удастся запомнить!), «чувство вечности и единства», «легкую боязнь вечного», «чувство сосредоточенности на чем-то важном». При входе в православный храм он испытал чувство интереса, «тaинcтвeннocти» и, вместе с тем, чувства почти тоски. По выходе из состояния погружения пациент отметил возникновение «чувства сосредоточенности», подъем настроения и прилив сил.

5 сеанс. Проработка отношения к психическому состоянию, вызываемому наркотиком («иммунизация»).

(а) В состоянии погружения пациенту был предложен его любимый образ природы – холмистый берег теплого моря покрытый лиственными рощами. Возникший чувственный интерес, чувство спокойствия.

(б) Далее, пациенту был предложен следующий образ знакомая квартира, где он делает себе воображаемый укол героина Непосредственно перед уколом пациент испытал чувство «равнодушия». «Прихода» (сленг) не было. После укола возникло неприятные ощущения холода и «застывания», чувство «потери сил».

(в) На заключительном этапе погружения после воображаемого приема наркотика пациенту снова был предложен его любимый образ природы на берегу моря. Он отметил следующие изменения в своем состоянии: возникли «заторможенность», скука, апатия. Пациент отметил, также, что в окружающей природе «все цвета потускнели», «стало пасмурно», «исчезли звуки и движение».

В итоге сеанса пациент отметил возросший интерес к занятиям, усиление чувства спокойствия.

Из приведенных выдержек психотерапевтических сеансов видно, что повышение психического адаптационного потенциала (чувство прилива сил, обретение уверенности) пациент испытывал при «обращении» не к образам природы своей родины, а к образу этнодифференцирующему по отношению к этнической среде места его рождения и проживания, а также к собственным антропо-морфотипическим (расовым) особенностям. По отношению к родному ландшафту пациент испытывал относительно менее адаптивное состояние, связанное с переживаниями тревоги, неприязни, с чувсгвом «инаковости». И, напротив, по отношению к православному храму пациент испытывал чувства интереса (конструктивная психическая активность), переживание таинственности (положительные, «адаптирующие» эмоции), хотя и на фоне некоторой печали (отрицательная, «дезадантирующая» эмоция), тогда как по отношению к иудейскому храму пациент на фоне определенной тревоги (отрицательная эмоция) пациент испытывал такие «эрзац-чувства» как «чувство вечности и единства», «чувство сосредоточенности», которые не имеют конкретного эмоционального компонента и представляют собой скорее абстрактно-перцептивные образы, требующие от человека для собственной интеграции в его целостную психику дополнительных адаптационных усилии.

В данном примере выявляется видопсихический [А. Ф. Лазурский, 1923] (эндогенный) характер содержания отношения пациента к определенному образу природы (как более адаптивному для него), в то же время дифференцирующего этого пациента с ландшафтом и климатом его рождения и проживания т. е. здесь имеет место ядерная героиновая наркомания. С другой стороны, отношение пациента к православной религии является относительно более адаптивным (и, в то же время интегрирующем его с данной этнической монадой) по сравнению с отношением к иудаизму.

В церкви – это наличие положительных эмоций интереса, чувства таинственного; печаль и тоска предполагают объект «уходящую и непознанную» православную церковь.

В синагоге – чувство «боязни» («плавающей» тревоги) перед надвигающейся неизвестностью и наличие абстрактно-интеллектуальных псевдочувств типа «чувства вечности», «чувства единства» и пр., которые сами по себе не имеют конкретного эмоционального компонента и требуют определенных психических усилии для интеграции их в целостную психику пациента.

После окончания лечения в стационаре пациент уехал в Израиль. В катамнезе (при последующем наблюдении), со слов приезжавших в Россию родителей, у мальчика наблюдалась 12-ти месячная ремиссия (неупотребление наркотика). Он прекрасно адаптировался к новым, эндопсихически-родственным для него, природным условиям. Отношение к религиозным вопросам приобрело у него более спокойный, менее напряженно-тревожный характер, т. е. сгладилась острота непосредственного переживания внутренних противоречий в вопросах веры.

В данном случае степень психической адаптации пациента возросла вследствие его «этнического погружения» в новую, относительно более адаптивную этносреду, с точки зрения одного из ее признаков – ландшафтно-климатических условий. В связи с этим облегчилась не только основная симптоматика пациента (зависимость от наркотика), но и сгладилась острота болезненных переживаний в отношении к вопросам веры.

Возвращаясь к затронутой выше проблеме врожденности элементов психики, в описанном выше случае можно говорить о ядерной («эндогенной», врожденной) психической дезадаптации в форме героиновой наркомании в условиях русского традиционного этнического ландшафта и климата.

Исследования показывают также, что с точки зрения психической адаптации (ее энергетического аспекта – «чувство прилива сил» и т. п.) врожденными могут считаться и определенные аспекты мировоззрения и мироощущения – например, принадлежность к той или иной конфессии.

Врожденность психической дезадаптации с точки зрения расово-биологических признаков иллюстрируется, в частности, примером употребления алкоголя арктическими монголоидами (чукчи, юкагиры и др.), у которых снижено содержание в крови алкогольдегидрогеназы – фермента, разлагающего алкоголь Очевидно, что в психологическом плане представители данной расовой группы должны совершенно иначе относится к алкоголю по сравнению, например, с европеоидами.

В качестве иллюстрации приведу наблюдение из медицинской практики чукотских знахарей, рекомендовавших своим пациентам при некоторых психических и соматических расстройствах своего рода «этническое погружение» в своем психологическом аспекте близкое по смыслу к т. н. «этнотерапии Тауснера» и Кочовой [см: Карвасарский Б. Д., 1998, с 707]. Также это близко по смыслу пониманию наркотика только как этнически чуждого психоактивного вещества в рамках т. н. «этнической педагогики» для целей профилактики наркомании проф. Тоби Натана [1997] – также как и с точки зрения этнофункционального подхода, алкоголь для чукчей является именно наркотиком, вследствие своей этнической чуждости (в данном случае отсутствием у чукчей «культурной» и «природно-биологической» защит от алкоголя). При этом заболевшим чукчам рекомендовалось «уйти к нашим в тундру», «жить в яранге, кушать нашу пищу» (рыбу, оленину и пр.), «вернуться к национальной вере». Это, в частности, соответствует тем рекомендациям, которые давал своим пациентам-наркоманам – эмигрантам из северной Африки, живущим в предместьях Парижа, проф. Натан. Очевидно, такие же рекомендации были даны одной из местных знахарок женщине, страдающей алкоголизмом, аллергией (на рыбу, т. е. традиционную основу питания) и тревожной депрессией.

Мне удалось установить некоторую общность взглядов этой знахарки с нашим подходом, несмотря на определенные различия в концептуальных позициях. Болезнь женщины знахарка интерпретировала как наказание духов за отход от традиций, завещанных предками, а умиротворить духов можно было только возвращением «к нашим в тундру» и т. п. С точки зрения этнофункционального подхода такое «возвращение», хотя бы и на непродолжительное время, ослабило бы стрессогенное социально-психологическое и биологическое воздействие на психическую адаптацию пациентки. Это воздействие, в данном случае, проявлялось в разнородной информации, получаемой пациенткой в виде теле-радио-видеообразов, продуктов питания, завезенных с Большой Земли (водка, томаты и др.), в характере работы пациентки (техническая работа при школе) все эти воздействия на ее психику являются этнодифференцирующими по отношению к месту ее рождения, проживания, этнокультурным традициям, а также к ее расово-биологическим особенностям (у чукчей. как арктических монголоидов относительно снижен в крови уровень содержания алкогольдегидрогеназы, разлагающей алкоголь). Этим, собственно, и закладывались этнофункциональные психические конфликты, с которыми адаптационная система уже не справлялась – наступила психическая дезадаптация (патологическое влечение к алкоголю, психические и психосоматические расстройства). Здесь, на наш взгляд, проявились психологические патогенные в эгнофункциональном смысле факторы. В описанном выше случае после трехмесячного «этнического погружения» у пациентки наблюдалась восемнадцатимесячная ремиссия зависимости от алкоголя.

Приведу еще один пример из амбулаторной практики краткосрочной психотерапии, демонстрирующий роль отношения к расово-биологическим этническим признакам в обусловливании психических расстройств.

Пациент пришел на консультацию вместе с матерью, так как стеснялся сам обратиться к психотерапевту. В связи с тем, что юноша был в очень yгнетенном, тревожном состоянии, так как считал себя внешне похожим на китайца, он обращался за консультацией к косметологу по поводу возможности пластической операции разреза глаз. Реальная основа для ее проведения с точки зрения антропологии отсутствовала (т. н. дисморфомания). По этой же причине он стеснялся знакомиться с девушками, что уже в большей мере было предметом беспокойства матери. В связи с этим пациент выдвигал следующие мотивировки. «Теперь девушкам нужны только деньги» и т. п. Мать юноши русская; с его отцом, татарином по национальности, уже 8 лет в разводе; живет с сыном (пациентом) и новым мужем. Юноша очень остро переживал развод родителей, во всем винил отца, который завел себе другую женщину.

Когда пациенту был предложен ассоциативный эксперимент, включающий нейтральные слова и названия различных этносов, выраженная задержка латентной реакции проявилась на словах «монгол» и «татарин» (слово «китаец» не предлагалось). Клиническая беседа подтвердила эмоциональную напряженность, связанную с национальностью отца. В беседе с неразговорчивым юношей была сделана попытка нащупать сферу его интересов, связанную с этнической проблематикой. Интерес вызвала тема взаимодействия русских и татаро-монголов на примере исторической ситуации во времена Александра Невского. Беседа была построена в проблемном ключе, и в итоге юноша самостоятельно, после подачи исторического материала психотерапевтом, дал положительную оценку историческому взаимодействую русских и татар в их противостоянии Ливонскому ордену [Гумилев Л. Н., 1992]. После этого беседа потекла более оживленно, юноша задавал вопросы по поводу взаимоотношений со сверстницами, психотерапевт при этом стремился дать ему возможность осознать некоторую неадекватность в характере этих взаимоотношении.

По окончании психотерапевтического сеанса произошли некоторые положительные сдвиги в самосознании клиента, которые сохранялись не менее четырех месяцев (в катамнезе). В его представлениях появилось место для «хороших», «немеркантильных» девушек. Вместе с тем у юноши снизилась тревожность, а его дисморфомания трансформировалась в следующее отношение: «Это было раньше, сейчас все прошло, мне удалось разгладить морщины в углах глаз», которые и придавали им некоторое «узкоглазие», что, естественно, нельзя рассматривать как полное исчезновение соответствующей симптоматики.

В процессе обсуждения этноисторического материала в приведенном выше примере в сознании пациента была осуществлена проработка его отношения к этноинтегрирующему фактору – конструктивному историческому смыслу взаимодействия русских и татар и подвергнуто сомнению (в определенном смысле – развенчано) отношение к реальности их исторического антагонизма как этнодифференцирующего фактора. Здесь достаточно явно выступает связь дисморфоманического моносимптома с нарушением этнической самоидентификацни, с одной стороны, и проявлением симптомов психического расстройства – с другой. В данном случае было подвергнуто психотерапевтической проработке отношение пациента к собственным расово-биологическим особенностям.

Одним из наиболее значимых для практики результатов исследования является тот факт, что психотерапевтическая проработка этнофункциональных рассогласовании элементов психики (эгнофункционального психического дизонгогенеза) человека способствует преодолению или профилактике его психической дезадаптации (т е оптимизации процесса психической адаптации).

Выводы

Попробуем, в связи с изложенным выше, ответить на вопросы поставленные в начале статьи.

Во-первых, полученные теоретические, экспериментально-психологические и клинико-психотерапевтические результаты позволяют, на мой взгляд, утверждать, что определенные этические признаки являются именно присущими, врожденными (эндогенными, относящимися к эндопсихике) тому или иному человеку. Действительно, о какой роли этнических признаков в психике, в психической адаптации человека может идти речь, если они не присущи человеку, а являются, к примеру, лишь социально-правовой договоренностью конкретною индивида и общества (концепция инструментализма)? На основании проведенных исследовании я полагаю можно утверждать, что врожденными (но не обязательно наследуемыми) могут являться те или иные элементы психики человека в частности отношения к группам ландшафтно-климатических (природный мир) социокультурных (мировоззрение и мироощущение) а также расово биологических (тип питания антропоморфотипические физиологические и др. особенности) этнических признаков.

Во-вторых, можно утверждать, что хотя наиболее дискриминантным (т. е. наиболее сильным) вероятностным критерием психической дезадаптации человека является отношение к группе ландшафтно-климатических этнических признаков. Тем не менее, oтношения человека к группам социокультурных и расово-биологических этнических признаков также достоверно являются дискрнминантными критериями психической дезадаптации человека. Следует oтмeтить: несмотря на то, что хотя изучению расово-биологического аспекта этничности человека ввиду определенных технических трудностей в экспериментальном исследовании было уделено наименьшее внимание тем ни менее полученные результаты указывают на существенную роль этой группы этнических признаков для прогноза поведения человека. Особое значение это направление исследований в настоящее время приобретает в связи с тем что в отечественной этнографии и этнологии как советского так и постсоветского периодов оно затушевывалось по идеологическим причинам: расово-биологические, этнические признаки – из-за опасения быть обвиненными в расизме, а климато-географические, соответственно, – из-за возможных обвинений в географическом детерминизме. Причем на первый план в эти периоды выдвигалась (и выдвигается поныне) лишь культурно-хозяйственная сторона жизни того или иного народа.

1. Брюн Е. А. Введение в антропологическую наркологию // Вопросы наркологии. – № 1, 1993. – Стр. 72–78.

2. Брюн Е. А. Проблемы детской и подростковой наркологии // Социальная дезадаптция н нарушение поведения у детей и подростков. – М., 1996. – Стр. 10–15.

3. Брюн Е. А. Экокультурные основы смыслообразования и психоакттивные вещества // Этническая психология и общество (под ред. Н. М. Лебедевой). – ИЭА РАН, 1997. – Стр. 311–334.

4. Василюк Ф. Е. Психология переживания. – МГУ, 1985.

5. Вертоградова О. П. Депрессия как общемедицинская проблема // Медицина для всех. – № 2 (4), 1997. – Стр. 2–9.

6. Генон Р. Кризис современного мира. – М.: Арктогея, 1991.

7. Гумилев Л. Н. От Руси к России. – М.: Экопрос, 1992. – Стр. 133–136.

8. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. – Л.: Гидрометеоиздат, 1990.

9. Карвасарский Б. Д. Психотерапевтическая энциклопедия. – Спб.: Питер 1998. – Стр. 707.

10. Курек Н. С. Дефицит психической активности: пассивность личности и болезнь. – М.: ИП РАН, 1996. 11. Лазурский А. Ф. Избранные труды по психологии. – М.: Наука, 1997. – Стр. 239–244.

12. Лебедева Н. М. Социальная психология этнических миграции. – М.: ИЭА РАН, 1993.

13. Лебедева Н. М. Введение в этническую и кросскультурную психологию. – М.: Старый сад, 1998.

14. Лейнер Х. Кататимное переживание образов. – М.: Эидос, 1996.

15. Личко А. Г., Бигенский В. С. Подростковая наркология. – Л.: Медицина, 1991.

16. Маудсли Г. Физиология и патология души. – СПб., 1871.

17 Тоби Натан. Профилактическое просвещение и разнообразие культур (интервью) // «Наркостоп» (информационный бюллетень ЮНЕСКО). – № 0, 1997. – Стр. 13–15.

18. Нордау М. Вырождение. – М.: Республика, 1995. – Стр. 28.

19. Осипов В. П. Курс общего учения о душевных болезнях. – Берлин: Гос. Изд. РСФСР, 1923.

20. Пятницкая И. Н. Наркомания. – М.: Медицина, 1994.

21. Сухарев А. В. Этнофункциональная психотерапия опиоидной наркомании анализ клинического случая // Психологический журнал. – 1999. – Т. 20. – № 1. – Стр. 103–113.

22. Сухарев А. В., Брюн Е. А. Сравнительное психологическое исследование этнофункциональных рассогласований у страдающих опиоидной наркоманией, алкоголизмом и аффективными расстройствами // Психологический журнал. – 1998. – Т. 19. – № 1. – Стр. 29–36.

23. Сухарев А. В. Степанов И. Л. Этнофункциональный подход в психотерапии аффективных расстройств // Психологический журнал. – 1997. – Т. 18. – № 1. – Стр. 122–133.

24. Сухарев А. В. Психологический этнофункцпональныи подход к психической адаптации человека. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора психологических наук. – М.: Психологический институт РАО, 1999.

25. Cyxаpeв A. В. Этнофункциональная психология: исследования, психотерапия // Народы и культуры. – ИЭА РАН НМЦ, 1998.

26. Сухарев А. В. Психологический этнофункциональный подход к психической адаптации человека. Автореферат дисс. на соискание ученой степени доктора психол. наук. – М.: Психологический институт РАО, 1999.

27. Тоффлер О. Футуршок. – М.: Прогресс, 1973. – Стр. 218.

28. Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. – М.: Прогресс-универс, 1993. – Стр. 327–339.

29. Философский энциклопедический словарь. 2-е изд. – М.: Советская энциклопедия, 1989.

30. Халдеева Н. И. Адаптационно репродуктивные аспект антропоэстетики // Этнодемографические особенности воспроизводства народов Севера России. – ИЭА РАН, 1995. – Стр. 225–233.

31. Шнирельман В. А. Евразийская идея и теория культуры // Этнографическое обозрение. – 1996. – Стр. 3-17.

32. Bois F. Kultur und Rasse. Beilin. – Waltel de Gruytel und Co., 1922. – S. 62–64.

33. Bochner S. The social psychology of cioss-cultuial relations // Cultuies in Contact Studies in Cioss Cultuial Interaction. – Oxfoid: Pergamon, 1982.

34. Dorsch F. Psychologische Worteibuch. – Suttgait, 1976.

35. Esqirol E. Des maladies mentales considerees sous les rapports medical hygieniqe et medico-legal. – Pans J. В. Balliere, 1858. – Т. 1. – P. 159–224.

36. Furnham A., Bochner S. Social difficulty in a foreighn culture an empircial analyses of culture shock // Cultures in Contact Studies in Cioss Cultural Interaction. – Oxfoid: Pergamon, 1982.

37. Garfinkel H. Studies in ethnomethodology. – N. J.: Englewood Cliffs, 1967.

38. Geertz С. The Integiative Revolution Primordial Sentimentes and Civil Politics in the New States // Geeitz C. (Ed/) The Interpretation of Cultuies. – NY, 1973. – P. 255–310.

39. Jung С. G. (Ed.) Man and his Symbols. – London: Aldous, 1964.

40 Kleinman A. Wrlting on Margin: Discurs between Antropology and Medicin. – Berkley Univ., Calif., Piess Ltd., 1993.

41. Kleinman A., Good В. (Ed.). Culture and Depression. – London: Univeisity of Califoinia, Piess Ltd., 1983. – P. 491–507.

42. Hark H. (Hrsg) Lexicon Jungischer Grundbegriffe. – Breisgau: Walter Verlag Olten und Freibuig, 1988. – S. 25–29.

43. Mobius P.L. Uber Entartung // Grenzfragen des Nerven– und Seelenlebens, 3. (Hrsg. Loevenfeld u. Kurella). – Wiesbaden, 1900.

44. Morel B. A. Traite des degenerescences physiques, intellectuelles et morales de 1’espece human et des сauses qui produisent ces varietes maladives. – Paris, 1857.

45. Morel В. A. Traite des maladies mentales. – Paris, 1860.

46. Mosei U. Zur Abwehrlehre: Das Verhaltnis von Verdiangung und Proektion // Jahrbuch der Psychoanalyse… – Bern, 1964. – № 3.

47. Obeyesekere G. Depression Buddism and the Work of Culture in Sri Lanka // Kleinman A., Good В. (Ed.) Culture and Depression. – London: Univeisity California, Piess Ltd, 1985. – P. 134–153.

48. Peters U. H. Worterbuch der Psychiatric und medicinischen Psychologie. – Munchen, 1977.

49. Stonequist E. V. The Marginal Man. – N. Y.: Russel and Russel, 1961.