Сага о шпионской любви Атаманенко Игорь
Глава шестая. Супружеские разборки
Аристотель проснулся задолго до пробуждения Ширин. И хотя вчера в «Акрополе» выпито было немало, чувствовал он себя бодрым, жажда деятельности переполняла его, голова была полна идей, а внутренний голос твердил:
«Вперед, Ари, вперед без остановок!»
Вдруг он заметил бумажку, лежавшую на прикроватном столике. Развернув ее, прочел:
«Мой господьин, Ваше указаньие выполньено, свежьая смородина и шампанское — в холодильнике. Завтрак готов. С уважением, Ваша Эльза».
«Черт возьми, кто позволил этой декорации входить в нашу спальню?! Это надо пресечь в корне, раз и навсегда! Да и до кира ли сейчас, когда нужно решить столько проблем?!»
Накинув на себя халат, заботливо разложенный Эльзой на кресле возле кровати, и надев турецкие тапочки, Аристотель двинулся в сторону кухни, откуда доносились звуки, свидетельствующие, что управляющая находится именно там.
— Доброе утро, Эльза! — Аристотель призвал на помощь все свое обаяние. — Спасибо вам за заботу — за халат и тапочки, — но прошу впредь без моего разрешения в нашу спальню не входить! Я достаточно ясно выразился, Эльза?
— Добройе утро, мой господьин! Да, я всье поньяла… Впредь этого не будьет, повьерьте вашей преданной Эльзе! Что прикажьете подать на завтрак?
— Кофе и круассаны, мы сейчас уезжаем…
— Но хозяйка еще спит…
— Эльза, давайте разберемся раз и навсегда, кто здесь хозяин… Вчера вам было сказано, что хозяин здесь Я! Вы что? Плохо слышите или считаете меня временщиком? Должен вам сказать, что я здесь поселился крепко и надолго… А вас мне придется заменить, потому что вы либо чего-то не понимаете, либо не хотите выполнять указания с первого слова…
Провоцировал управляющую Аристотель не без умысла. По ее реакции на свое мнимое неудовольствие он мог выяснить, кто ее нанимал, сама Ширин или Селлерс? Если она будет слишком покладистой, то она — соглядатай Селлерса! А если ее взяла Ширин? Нет-нет, в любом случае менять ее надо, а брать либо совершенно незнакомую девушку, либо… Ганнибала!
— Я очьень хорошо всье понимать, мой господин! Это просто какое-то недоразумение…
Покладистость Эльзы только утвердила Аристотеля в своих подозрениях.
«Нет-нет, кто бы ее ни нанимал, Селлерс или Ширин, убирать ее нужно немедленно! Завтра же займусь этим вопросом, а поможет мне в этом Агамемнон или, на худой конец, Ганнибал. Конечно, соблазнить последнего работать у меня — было бы самым оптимальным вариантом, но и, вместе с тем, верхом наглости по отношению к Агамемнону… Но ведь я могу попросить брата лишь на время арендовать Мустафу? Все, решено — Ганнибал будет работать у меня!»
Минут через пятнадцать Аристотель разбудил Ширин:
— Просыпайся, дорогая, нас ждут великие дела!
— А что, уже утро? — сладко потягиваясь и не открывая глаз, спросила Ширин.
— Да-да, пора вставать… — шепотом сказал Аристотель. — Сейчас быстренько выпьем кофе и — вперед, «обламывать» дела!
— Ари, ну что за жаргон?! Так в Москве говорят только тинейджеры, да и вообще, мы договорились с тобой общаться только на турецком языке. Ты разве забыл? Кроме того, ты собирался прямо с утра приготовить кир… Эльза приобрела необходимые компоненты?
Грек понял, что Ширин намеренно ищет предлог, чтобы отложить на неопределенное время неприятный для нее разговор о ее взаимоотношениях с Селлерсом, поэтому сделал обходной маневр.
— Извини, дорогая, — Аристотель перешел на турецкий, — с этого момента я говорю только по-турецки, лишь при необходимости перехожу на все другие известные мне языки! — «КОНСТАНТИНОВ» мысленно обругал себя за то, что заговорил с Ширин по-русски, — в спальне Селлерс мог заблаговременно установить подслушивающую аппаратуру.
«Хорошо, что все было произнесено мною шепотом! Даже если дом оснащен звукозаписывающими устройствами, Селллерс вряд ли что-либо мог разобрать…» — успокоил себя Аристотель.
— А что касается Эльзы, то она — чрезвычайно исполнительная управляющая. Усердствует она даже сверх того, что от нее требуется…
— А именно?
— Пока мы спали, она провела экскурсию в нашей спальне — принесла мой халат и тапочки…
— Ну и что тебя удивляет? Она поступила совершенно правильно, она очень исполнительная управляющая. Не понимаю твоего неудовольствия…
— Дорогая, все зависит от того, кто ее нанимал — ты или Селлерс? — шепотом пояснил Аристотель, вплотную приблизившись к уху Ширин.
— Селлерс снял виллу для меня с уже найденной им управляющей, то есть Эльзой… У меня лично к ней никогда не было претензий, но если ты считаешь, дорогой, что она следит за нами по заданию американца, мы ее быстренько уберем, не сомневайся! Возьмем кого-нибудь другого…
— Например?
— Ну, не знаю… Надо почитать объявления в газетах…
— А что если и эта, вновь принятая управляющая, будет подставой американца, тогда что?
— Не знаю, милый! Это — твои проблемы, не сваливай их на мою голову, она у меня и так раскалывается после вчерашних возлияний, хотя я и выпила всего глоток ретсины и глоток метаксы!..
— Ширин, любимая! Ты заблуждаешься, говоря, что это — мои проблемы. Это — наши общие с тобой проблемы! Если ты хочешь избавиться от Селлерса и его недреманого ока, то во всех моих делах ты должна принимать самое непосредственное участие, а не сваливать все на мои плечи! Я-то справлюсь, пусть у тебя не возникает на это счет никаких сомнений, но тогда позволь мне действовать согласно моему опыту и моей интуиции. Если ты отказываешься, тогда я не понимаю, что с тобой происходит, — либо ты совсем не дорожишь собственной безопасностью, либо тебе совершенно наплевать, что может сделать с тобой американец, получив от тебя категоричный отказ от сотрудничества, какими бы серьезными ни были твои мотивы… Думаю, что ты просто недооцениваешь коварство твоего бывшего оператора и того, какая угроза может исходить от него в случае окончательного разрыва с ним агентурных отношений! Он слишком много вложил в тебя, чтобы просто так расстаться с тобой, со своей суперагентессой. Он не позволит тебе просто так помахать ему на прощание ручкой, уж поверь моему опыту! Ширин, бесконечно любимая моя ласточка, я боюсь не за себя — для Селлерса я недосягаем…
— Ари, ты преувеличиваешь угрозу, исходящую от Селлерса… Он — джентльмен, поэтому сделать мне плохо не позволит его воспитание. А вот что касается тебя — не знаю… Да, я согласна отправить Эльзу на месячишко в отпуск, а управляющим взять Ганнибала, ну а потом что? Если Селлерс специально приставил ко мне Эльзу, то ее уход в отпуск сразу же вызовет у него подозрение. Тем пристальнее он заинтересуется личностью Мустафы-Ганнибала. Ты уверен, что он не накопает компромат против него? Если да — приглашай его немедленно, он мне пришелся очень по душе. Кстати, а ты не боишься нарваться на ссору со своим братом?
— Нисколько! Мы ведь арендуем Ганнибала всего лишь на месяц. С учетом того, что Ага поверил в то, что я нахожусь в Париже в служебной командировке, он не может не пойти мне навстречу. Кроме того, Ганнибал числится сотрудником охранного бюро «Легионер», оно может отозвать его на месяц из «Акрополя» для охраны нашей виллы, не так ли? Так что перед Агамемноном мы останемся чистыми…
— Как знаешь, дорогой! Ты — профессионал, поэтому поступай в соответствии с приобретенными навыками… А я умываю руки…
— Нет-нет, Ширин! Ты не права! В данный момент я пекусь не о себе, отнюдь, — я с документами, выписанными турецким посольством в Москве, и со своей измененной внешностью для Селлерса совершенно недосягаем. Речь идет о твоей безопасности, как ты этого не можешь понять?!
— Ари, ну это уж слишком — моя личная безопасность! Ты что, думаешь, Селлерс посмеет физически воздействовать на меня, чтобы вернуть меня в лоно запрещенной законами Франции его деятельности? Чепуха! Здесь он — чужестранец. В Штатах — да, но что он может со мной сделать здесь? Я — дипломат! За моей спиной стоит посольство Турции, он не может с этим не считаться… Кроме того, твои гипотетичные прогнозы не убедительны. Хотя бы потому, что за все время общения со мной он показал себя истинным джентльменом…
— В России он тоже был чужестранцем, однако же… Не забывай, Ширин, что у него могут быть друзья во французской контрразведке. По его просьбе они смогут напакостить тебе… Ты разве не допускаешь такого варианта?
— Может быть… А вообще, Ари, я очень устала от этих разговоров. Давай отложим разговор до некоторых пор, а сегодня расслабимся и пообедаем в каком-нибудь приличном ресторане. Я знаю такой на Монмартре…
— Как скажешь, дорогая! — грек внешне продемонстрировал полное смирение и покладистость, про себя же подумал:
«Ширин, моя дорогая глупышка, ты даже не представляешь себе, чем чреват для тебя отказ от сотрудничества с американцем. Для тебя, как видно, выполнение заданий Селлерса всегда было чем-то сродни водевилю со счастливым концом. Ты не отдаешь себе отчета в том, что с момента предстоящей встречи с ним и твоего отказа помогать ему тебя только и придется, что оберегать! Я уже знаю, как это делать, но твоя ошибка в том, что ты уверовала в джентльменское воспитание Селлерса. Пойми! Все его джентльменство улетучится вмиг, как только ему понадобится твоя помощь в добывании оперативно значимой информации. Ладно, как только встречу Ганнибала, мы с ним решим все без твоего согласия!»
Наскоро выпив отвратительный кофе по-французски, Аристотель и Ширин захватили с собой все необходимые документы и отправились устраивать свои частные дела.
…В местном муниципалитете их встретил клерк, в обязанности которого входил прием посетителей. Он долго вертел в руках дипломатические паспорта Ширин и Аристотеля и никак не мог взять в толк, что от него требуется и почему свалившаяся на его голову пара иностранцев решила зарегистрировать свой брак именно в его учреждении.
— Почему вы обратились именно к нам? Разве вы не можете заключить брак в консульском отделе вашего посольства?
Аристотель, на добротном французском языке, долго и нудно объяснял ему, что они, во-первых, проживают на территории муниципалитета, в который обратились, а во-вторых, хотят иметь именно французское свидетельство о браке, так как со временем намерены стать полноценными гражданами Франции. Наконец, исчерпав все аргументы и запасы своего терпения, грек вытащил оставшиеся от командировки в Стамбул доллары, отсчитал пять сотен, обернул их в бумагу, подхваченную со стола клерка, и молча передал деньги бестолковому чиновнику.
Сумма, которую передал Аристотель клерку, равнялась, примерно, его месячному окладу. Поэтому у того моментально наступило просветление в мозгах, он схватил деньги, выпрыгнул из кресла и, захватив с собой паспорта жениха и невесты, ринулся к двери, радостно воскликнув:
— Мадемуазель, мсье, вам не придется ждать и пятнадцати минут — все ваши проблемы будут решены незамедлительно!
Действительно, минут через десять клерк вернулся, триумфально помахивая свидетельством о браке, в котором значилось, что с сего дня Ширин Фаттах-кызы является законной супругой Аскера Ахмед-паши и носит новое имя — Ширин Аскер Ахмед-паша…
— Поздравляю вас со вступлением в законный брак и желаю безоблачного супружества! — поклонился француз. — Да, кстати, мои отдельные поздравления вам, — клерк обратился к Аристотелю, — у вас прекрасное, чисто парижское произношение! До свидания! Если понадобится какая-либо помощь, обращайтесь только ко мне, ни к кому более! Вот вам моя визитная карточка…
— Простите, — обратилась к нему Ширин, — а брачный контракт вы не поможете нам заключить?
— Нет ничего проще, мадам, наш нотариус ждет вас! Пойдемте, я провожу вас…
Через десять минут все формальности были закончены. Ширин настояла, чтобы в случае ее смерти в брачном контракте было оговорено, что принадлежащие ей вилла и счет в «Credit Lyon» перешли полностью во владение ее супруга — Аскера Ахмед-паши. «КОНСТАНТИНОВ», пожалуй, впервые в своей жизни был вне себя от восторга — вот так подарок! Вознаграждения такого масштаба ему еще не доводилось получать от своих операторов. Какой-то бесенок вдруг проснулся в нем, и он, улыбаясь во весь рот, иронично заметил:
— Моя дорогая, а ты не боишься, что после заключения контракта я сбегу к той виртуальной нимфетке, о которой ты вела речь?
— Нет, Ари, не боюсь, так как нет ничего крепче, чем наша с тобой любовь. К тому же у меня есть кое-какая информация для тебя. Лично для тебя!
…Покинув муниципалитет, молодожены направились в турецкое посольство.
Перед отъездом из Стамбула Ширин предусмотрительно запаслась рекомендательным письмом к послу Турции в Париже. Дал его член турецкого правительства, бывший друг ее покойного отца.
— Ари, дорогой мой муж, я не могу сидеть дома, я — человек очень деятельный и потому должна немедленно устроиться на работу. Для начала — в посольство, а там видно будет…
— А что делать мне? — разочарованно спросил Аристотель.
— Ничего… Пока поживешь на вилле, освоишь турецкий, а там посмотрим, — неопределенно ответила турчанка. Заметив, как при этих словах Аристотель сдвинул брови, Ширин наигранно весело воскликнула:
— Ну, где мы будем кутить сегодня? Ты не забыл, дорогой, что наш медовый месяц продолжается?! — в глазах Ширин заиграли шаловливые искорки.
— Где поинтересней, — коротко ответил грек и добавил: — Я надеюсь, ты не забыла, что нам должен позвонить Ганнибал?
— Да, конечно, я об этом помню, но это не помешает нашей экскурсии… Должна тебе сказать, что Париж разделен на двадцать округов. Нумерация начинается с Лувра. Возле него расположены сад Тюильри, Вандомская площадь с отелем «Ритц» и самыми дорогими ювелирными магазинами, затем следуют авеню Опера, театр «Комеди Франсез», Пале-Рояль, Старая биржа, Форум Ле Аль — бывший рынок «чрево Парижа», описанный еще Эмилем Золя, универсам «Самаритэн». Что еще я любила посещать в Париже? Это — новый художественный дворец д’Орсе, ставший таковым по воле покровителя искусств президента Жоржа Помпиду — он переделал его из одноименного роскошного вокзала — и теперь там выставлены полотна из старого Лувра и холсты Дега, Эдуара Мане и прочих импрессионистов. Ах да — площадь Вогезов, Люксембургский сад, Монпарнас, Монмартр с его красивейшим кладбищем, где похоронены братья Гонкуры, Генрих Гейне и масса других знаменитостей. Есть еще одно — Пер-Лашез. Если хочешь поклониться праху коммунаров, пойдем туда. Так что, выбирай, куда мы направим свои стопы!
— Почему только коммунаров? — «КОНСТАНТИНОВ» решил, что настала пора показать и свою осведомленность о достопримечательностях Парижа. — Там покоится прах и Мольера, и всей семьи Гюго, и Оскара Уайльда, и Бальзака, и Шопена, и Эдит Пиаф…
— Ари! — воскликнула турчанка. — Ты не перестаешь меня удивлять! Значит, ты бывал в Париже, а мне ничего не сказал?! Ты — сейф, набитый секретами!
— Что ж, всему свое время… Теперь — сказал! А удивлять тебя я не перестану до конца дней своих. Иначе — скучно! Вот туда и пойдем… на Монмартр! Там, в отличие от Пер-Лашез, меньше посетителей, а, как ты помнишь, нам надо выяснить некоторые детали наших отношений, так ведь, Ширин?
— Значит, допрос все-таки состоится, мой дорогой муж?
— Ты опять преувеличиваешь, милая! Будет не допрос, а свободный обмен мнениями любящих друг друга людей.
— Бонжур! — говорит Ширин, когда они с Аристотелем добираются до нижнего Монмартра. — О Аллах! Сколько же здесь туристов — целые стада! А посмотри, Ари, на «Мулен Руж» — как он тускл и уродлив днем, будто снял с себя все румяна… А ведь когда-то в деревушке Монмартр царила тишь и Божья благодать, потом сюда приперлись все эти художники, все алкаши и развратники. Горбун Тулуз-Лотрек здесь писал до умопомрачения свою любовницу, проститутку Гулю. Его дружок, сейчас почти неизвестный певец Аристид Брюйан, перематывал шею красным шарфом, надевал черный плащ, сажал себе на колени Гулю и позировал до утра. Ужасно, что всю эту гадкую богему прославляла та же нищая богема. Подняли друг дружку до небес и вошли, сами себе, на удивление в историю. Создали себе славу, загадив все вокруг… Нет-нет, Ари, бегом отсюда — меня тошнит от бензиновой гари!
Не успели супруги войти на территорию Монмартрского кладбища, как раздалась малиновая трель мобильного телефона, лежавшего в сумочке Ширин.
— Да, слушаю! А-а, здравствуй, Мустафа! — радостно воскликнула турчанка и передала трубку Аристотелю.
— Здравствуй, здравствуй, мой друг! Что? Сегодня? Отлично! Во сколько и где? В ресторане «У Леона» в пятнадцать? Хорошо, я приду с женой заранее и буду ждать тебя за каким-нибудь столиком у окна. А она будет сидеть где-нибудь поблизости… Договорились? Жду!
Аристотель отдал мобильник Ширин и, неотрывно глядя ей прямо в зрачки, невозмутимо произнес:
— Милая, ты не одолжишь мне диктофон, которым тебя снабдил Селлерс? Он может мне пригодиться во время встречи с Ганнибалом…
Лицо Ширин вмиг покрылось красными пятнами, от волнения она вместо сумки засунула мобильник себе в нагрудный карман пиджака и закричала по-турецки:
— Ари, ну почему ты мне не веришь?! Клянусь Аллахом, я покончила со своим шпионским прошлым! Кстати, не последнюю роль в принятии мною этого решения сыграли те люди, которые задержали нас, когда мы с тобой возвращались с дачи… Но прежде всего помог мне ТЫ, твоя любовь! Поверь мне, Ари! — в глазах турчанки блеснули слезы. — Я поняла, что все эти шпионские шалости не по мне, понимаешь, это — не мое!
У нас на Востоке говорят: «От женитьбы кукол дети не рождаются». Ну, что путного могло получиться от нашего шпионского сотрудничества с Селлерсом? Да ничего! Ибо заинтересован в нем был только он, вся эта шпионская суета нужна была ему для продвижения по служебной лестнице, а мне? Мне это совсем не было нужно! Я рождена для того, чтобы любить и быть любимой. Рожать детей и воспитывать их. Слава Аллаху, с тобой я обрела любовь и очень верю, что она обоюдна… Ари, любимый, прошу тебя, придумай что-нибудь, чтобы американец оставил меня в покое. Если ты ничего не придумаешь, я обращусь к Ганнибалу — пусть он свернет ему шею, как он это сделал с рэкетирами, что требовали дань с твоего брата. Клянусь могилой моих предков, я ни перед чем не остановлюсь, если Селлерс снова начнет меня заставлять работать на него!
А диктофон я отдала ему на следующий же день после посещения дачи и попросила больше на меня не рассчитывать и не тревожить, иначе я пожалуюсь Ахмед-паше. Не знаю почему, но Селлерс тогда был очень напуган моей угрозой…
— А как он отреагировал на твой отказ от сотрудничества?
— Да никак. Возможно, он и начал бы меня переубеждать, приводить какие-то аргументы, может быть, даже шантажировать, но я специально устроила так, чтобы наша встреча прошла накоротке, как говорите вы, профессионалы, «в одно касание»… Таким образом я лишила его возможности высказаться. Потом он несколько раз звонил, назначал мне встречи, но я каждый раз просто бросала трубку. Ну, а через некоторое время умер Ахмед-паша, я улетела в Стамбул, а теперь мы, дорогой мой муж, в Париже. Селлерсу и в голову не придет искать меня здесь…
— Он уже нашел нас. Вчера, когда мы ехали из аэропорта, он висел у нас на хвосте — следил за нами. Я заметил, что нас преследует какая-то машина, потому-то и попросил таксиста покружить по центру города. Мне нужно было получить подтверждение своим подозрениям. И я их получил! Один раз, где-то в районе Лувра, Селлерс, то ли случайно, то ли демонстративно, остановился под светофором рядом с нами, слева от нашего таксомотора, и я отлично рассмотрел его. Но больше всего меня поразил другой факт: продолжая двигаться за нами, он не стал сворачивать с авеню Клебер и не въехал на нашу улочку. А ведь должен был бы, чтобы узнать, по какому адресу мы будем проживать! Значит, он уже заранее знал наверняка, где мы остановимся, то есть ему известно, под каким номером числится твоя вилла… Вот теперь и докажи мне, что я ошибаюсь!
Ширин при этих словах вздрогнула и всем телом прижалась к мужу.
— Что же мне делать, Ари?! Ну не молчи, пожалуйста! Ну придумай что-нибудь, чтобы этот шайтан Селлерс отстал от меня! Ты же такой умный, Ари!
— Хорошо, дорогая, я научу тебя, как можно отделаться от Селлерса, но сначала ты скажешь мне, что за информацию ты приберегла для меня и почему американцу известно, где находится твоя вилла?!
— Ари, я все тебе объясню… Только, пожалуйста, дорогой, не говори со мной тоном учителя с нашкодившей ученицей. Я в своей короткой жизни успела наделать очень много ошибок… Но в этом нет моей вины, поверь! В семье я получила очень строгое воспитание. Так уж сложились обстоятельства, что я оказалась в тупике, и мне пришлось срочно выехать за границу. Без денег, без знакомых, без помощи родственников в чужом, совсем чужом для меня Париже…
Ари, поверь, я никогда не стала бы делать то, что заставляли меня делать злые люди, преследовавшие свои корыстные цели, если б знала, что когда-нибудь встречу тебя, мою любовь, и мне придется держать ответ за все мои прегрешения! Видно, так было угодно Аллаху, чтобы я прошла через все круги ада — он испытывал меня…
У нас на Востоке говорят, что недостатков не лишена даже дочь муллы. Я не оправдываюсь, поверь, любимый! Все, что я тебе рассказываю, — это мое покаяние, исповедь, которая поможет мне очистить душу, а я, и ты об этом знаешь, принадлежу только тебе! Разве ты этого не видишь?! Ты, который всему может научить, защитить и своей любовью очистить меня от скверны… Ты уже делаешь это!
Что же касается адреса виллы, то ты совершенно прав — Селлерсу он известен, потому что, когда этот шайтан заставил меня работать на него, он снял для меня этот дом. Он оплачивал не только мое проживание там, но и учебу в Сорбонне. В общем, я была у него на содержании. Но я не была его любовницей, я была с ним близка лишь пару раз. Почему? Да потому, что он мне все время твердил, что боится вступать в любовные отношения с такими умными женщинами, как я. Возможно, он ожидал какого-нибудь подвоха с моей стороны, а может быть, он мне льстил, не знаю… За оплату виллы и учебу в университете я должна была посещать клуб русского посольства, знакомиться с русскими дипломатами, выяснять их должности, настроения, отношение к советскому режиму, выискивать среди них недовольных своей карьерой, условиями жизни в СССР. Особенно его интересовали дипломаты, кто много пьет, у кого нелады в семье и кто жалуется на свою мизерную зарплату… Все, что мне удавалось узнать, я затем сообщала Селлерсу. Шайтан, чтоб его мать надела по нему траур… и как можно скорее!
Помню, как однажды я сообщила ему нечто очень важное об одном русском дипломате, потому что через некоторое время он подарил мне золотой перстень, подчеркнув, что — это поощрение за выполненное мною задание. Я никогда его не носила. Надевала лишь тогда, когда он приезжал на виллу…
— А как фамилия того дипломата, не помнишь?
— Что-то связанное с названием ваших российских городов… То ли Москвин, то ли Нижегородцев… Не помню, клянусь Аллахом!
Как рассказывал мне Селлерс, этот проходимец-дипломат, после окончания МГУ, где он обучался на отделении романских языков, добровольно пошел в армию и служил офицером в лагере Пермь-35, в войсках, охранявших ваших диссидентов. В конце восьмидесятых он уволился в запас и с помощью своих друзей устроился на дипломатическую службу в Консульский департамент российского МИДа, а затем, с учетом положительной характеристики и знания им французского и английского языков, был вскоре направлен на работу в Париж в качестве третьего секретаря посольства. Я познакомилась с ним, посещая клуб при русском посольстве. Очень неприятный тип, но мне пришлось войти с ним контакт и даже подружиться — этого требовал Селлерс.
Через некоторое время несостоявшийся дипломат попросил у французских властей политическое убежище. Вскоре он сбежал из русской дипломатической миссии и основал в Париже журнал по проблемам прав личности в России.
Селлерс тут же организовал ему пресс-конференцию, на которой этот дипломат разглагольствовал о том, как нарушаются права человека в вашей стране. Ссылался на свой собственный опыт, когда он охранял диссидентов в лагере. Все это было напечатано на первых полосах всех западноевропейских газет.
Сначала беглец, не без помощи французов, очень здорово «раскрутился», потому что, постоянно высказываясь в защиту российских диссидентов, он заимел поддержку не только французских, но и американских спецслужб. Широко разрекламировав свое издание, этот экс-дипломат нашел свою нишу на парижском газетном рынке.
Однако со временем, то ли исчерпав запас материалов о диссидентах, то ли решив переключиться на более прибыльное дело, этот пройдоха вместо издательской деятельности занялся жульническими операциями: делая закупки различных товаров на крупные суммы, расплачивался необеспеченной кредитной карточкой. Затем эти товары реализовывались в России и других республиках бывшего СССР, а деньги поступали в банк на его счет. Я об этом немедленно сказала Селлерсу, и бывший дипломат был арестован французской полицией за мошенничество в крупных размерах и препровожден в тюрьму. Находясь в тюрьме, он решил облегчить свою участь и заявил, что намерен предать гласности важную информацию о советских разведчиках, работающих в Москве, но готовящихся выехать в Париж.
Для расследования его заявления были привлечены сотрудники французской контрразведки, которых проворовавшийся экс-дипломат сумел убедить, что, проживая в Москве, состоял в дружеских отношениях с русскими офицерами-разведчиками, которые по долгу службы занимались шпионажем во Франции, Италии, Испании и в странах Бенилюкса. Более того, он сумел убедить французских контрразведчиков, что все его приятели из российской внешней разведки только и мечтают о том, чтобы сбежать за границу. Но коль скоро без денег за границей делать нечего, они согласны за приличное вознаграждение некоторое время поработать на французскую контрразведку. С ее помощью россиянин сложными каналами, о которых, разумеется, Селлерс мне ничего не сообщал, вступил в контакт со своими бывшими приятелями, сотрудниками ФСБ, соблазнив их обильным вознаграждением в валюте за предоставляемую ими информацию…
Действительно, через некоторое время дипломату-арестанту в тюрьму стали доставлять микрофильмы, аккуратно заделанные в игральные карты. Сотрудники французской контрразведки решили использовать его в своих целях, и дипломат, сидя в тюрьме, стал исполнять роль «почтальона», а я — роль связника. Меня снабдили липовыми документами, будто я являюсь его женой, поэтому мне пришлось навещать его каждую неделю в тюрьме и забирать игральные карты с микропленками.
По утверждению московских «информаторов» дипломата-затворника, один из высокопоставленных членов правительства социалистов Франции являлся платным агентом ФСБ, о чем свидетельствовали документы, зафиксированные на микропленке. Французским контрразведчикам показалось, что материалы носили сенсационный характер, и они поспешили доложить о них самому президенту.
Среди пятерых высокопоставленных чиновников, названных «агентами» осужденного дипломата, один оказался ближайшим советником Франсуа Миттерана, президента Франции. Последний настороженно отнесся к полученному известию и поручил сотрудникам Управления по охране территории вступить в контакт с МИ-5, английской контрразведкой, чтобы до конца прояснить ситуацию. Англичане совместно с французскими коллегами быстро выявили ранее не замеченные противоречия в высказываниях дипломата-перебежчика.
Но все стало на свои места, когда обнаружилось, что документы, якобы поступавшие из России от работавших на шпиона-дипломата офицеров ФСБ в Москве, были исполнены на пишущей машинке, находившейся в российском торговом представительстве в Париже, в двух шагах от тюрьмы…
Через год горе-шпион, отбыв срок за жульнические махинации, был освобожден из тюрьмы. Дальнейшая его судьба мне не известна…
Селлерс, вручая мне золотой перстень в качестве награды за успешно проведенную операцию, пояснил, что российский дипломат, возможно, использовался как подставное лицо в хорошо спланированной акции российской разведки, которая преследовала цель дискредитировать пришедшего к власти Франсуа Миттерана и все правительство социалистов…
Вот это, пожалуй, самое крупное мероприятие, в котором мне довелось участвовать по инициативе Селлерса… Хотя он не брезговал и другими грязными делами, в которые уговорами и шантажом втравлял меня. Было одно его задание, которое так унизило меня, что я до сих пор не могу вспоминать о нем без содрогания…
Ширин умолкла, из глаз брызнули слезы, она припала к груди Аристотеля и забилась в конвульсиях рыданий. Аристотель подхватил турчанку на руки и, прижав к груди, стал расхаживать с нею по аллее, ласково приговаривая:
— Ширин, дорогая, я больше не хочу ничего знать из твоего прошлого, договорились? Что собой представляет Селлерс и на какие подлости он способен, мне давно известно… Так что забудь все, что с ним и его заданиями связано, — есть только Я и Ты… Мы недаром уехали из Турции в Париж. Мы уехали, чтобы начать новую жизнь, вычеркнув из памяти наше прошлое. Так ведь? Кроме того, Селлерс не может вечно оставаться в Париже — он ведь работает в Москве, так что скоро он покинет Францию, и ты навсегда забудешь его…
Ширин, продолжая всхлипывать, прошептала:
— Я боюсь за тебя, Ари. Селлерс хорошо тебя рассмотрел, когда ты был на приеме в нашем посольстве, помнишь? Он зашел в посольство всего лишь на одну минуту и поинтересовался, участвует ли в рауте кто-нибудь из русских. Мой покойный муж ответил утвердительно и указал на тебя, когда мы с тобой отошли в сторону. Я все это видела и слышала, потому что стояла лицом к Ахмед-паше, ожидая, когда он подаст мне знак подойти к нему, чтобы выступить при необходимости в роли переводчицы. Селлерс, конечно, запомнил тебя — у него отличная зрительная память…
— Мы по приезде в Париж уже обсуждали эту тему, дорогая. Ну что ж, продолжим, если тебе необходимо выговориться. Вместе с тем должен заметить, милая, что ты сгущаешь краски… Положа руку на сердце, признаюсь, что я тронут твоей заботой и волнениями, как бы Селлерс не раскрыл нашу с тобой тайну, что я выдаю себя за другого человека. Однако беспокойства твои напрасны, и вот по каким причинам.
Во-первых, на приеме я был в военной форме. По собственному опыту я знаю, что человек, сменивший мундир на цивильный костюм, становится неузнаваемым, поверь! Это уже не раз было проверено на моих московских друзьях-сослуживцах. Иной раз, когда мне доводилось приходить к кому-нибудь из них в гости в штатском, случались настоящие конфузы: хозяин дома, он же мой сослуживец, протягивал руку, чтобы познакомиться, представляешь! И лишь через секунду, рассмеявшись, хлопал себя по лбу и удивлялся, как это он не узнал меня, хотя знакомы мы уже несколько лет…
Во-вторых, милая моя, я по твоему совету отпустил усы и ношу очки.
Все вместе взятое гарантирует мне неуязвимость и абсолютное инкогнито. Не только Селлерс, но даже мой начальник не узнал бы во мне бывшего капитана первого ранга Аристотеля Александриди!
Ты лучше скажи мне, моя ненаглядная и бесценная Ширин, — перешел в атаку «КОНСТАНТИНОВ», — каким псевдонимом ты подписывала свои донесения?
Это был контрольный вопрос. Грек намеренно задал его, чтобы до конца убедиться в искренности своей возлюбленной, ибо по собственному опыту знал, что операторы любого секретного агента, попавшего в безвыходное положение, позволяют ему сообщать допрашивающим его людям некоторые детали мероприятий, в которых он принимал участие, но псевдоним — это святое, его категорически запрещено называть.
— Донесения? Но я никогда ничего не писала! Селлерс приносил с собой диктофон и записывал свои вопросы и мои ответы — вот и все… А какой у меня псевдоним? Я этого не знаю, америкашка никогда мне его не называл, поверь! Стоп, вспомнила! Иногда в разговоре Селлерс вдруг почему-то называл меня Джокондой… Тут же извинялся, объясняя свою оговорку тем, что я имею потрясающее сходство с шедевром Леонардо да Винчи…
Однажды, когда он в очередной раз оговорился, я в шутку спросила, не проще ли ему называть меня Моной Лизой. Он оторопело посмотрел на меня и спросил, кто такая эта Мона Лиза. Пришлось объяснять этому невежде, что «Мона Лиза» и «Джоконда» — одно и то же, все тот же портрет, написанный Леонардо да Винчи, который лишь называют по-разному… Тогда оговорки Селлерса я воспринимала как комплимент в свой адрес, но сейчас, после твоего вопроса, я догадываюсь, что Джоконда — это был мой псевдоним. Может, я и ошибаюсь…
— Нет, дорогая, не ошибаешься… Все так и есть. Впрочем, покончим с этим… С тем, что называешь «допросом». Это — не допрос, а твоя исповедь, которая поможет мне выработать тактику твоего отказа от сотрудничества с Селлерсом. Вообще-то у меня уже есть некоторые соображения, как «убрать его с поля» — то есть нейтрализовать. Разумеется, только с твоего согласия… Стоп! А что, если сказать ему, что ты беременна и врачи рекомендуют тебе избегать всяких треволнений, в противном случае может родиться неполноценный ребенок, ну что? Неплохая задумка?
Аристотель умолк, заметив, как при этих словах вздрогнула и побледнела Ширин.
— Что с тобой, дорогая? Тебе плохо?
— Ари, ты просто провидец! Я действительно беременна!
— Ах, вот какой новостью десять минут назад ты обещала огорошить меня! Ты уверена, что беременна? От кого же? — на пределе духовных сил, едва сдерживая эмоции, спросил Аристотель.
— Эх ты, провидец… Я могу быть беременна только от тебя, Ари… Ведь мой муж последние полгода был полным импотентом из-за болезни печени, а других половых контактов у меня, кроме тебя, ни с кем не было… Так что, Аристотель Константинович, нет-нет, — Аскер Ахмед-паша, приготовьтесь стать отцом!
— Милая, — погрустнел вдруг грек, — но ведь тебе совсем нельзя употреблять ничего спиртного, иначе малыш может родиться уродом…
— А я ничего и не употребляю!
— Ну а вчера в «Акрополе» ты разве ничего не пила?
— Нет, конечно! Я только чуть-чуть лизнула ретсины и метаксы. Уж очень мне захотелось попробовать, каковы они на вкус. Вино из сосновых бочек и коньяк столетней выдержки… Разве можно удержаться от искушения? Ты просто ничего не замечал, потому что был увлечен беседой сначала с Агамемноном, а потом с Ганнибалом.
— Ну а кир? Ты же хотела рецепт у Агнии взять… Наконец, Эльза сегодня все приобрела по твоей заявке…
— Ари, ты мой дурачок… Ну как ты не понимаешь, что я все делала для тебя!
— То есть?..
— Я же видела, что тебе нравится этот напиток, вот и старалась… А пить? Нет, я вчера не пила! И вообще, Ари, давай сменим тему… Скажи, ты хочешь, чтобы я тебе родила девочку или мальчика?
— Извечный вопрос всех женщин, готовящихся стать матерью… По правде говоря, мне абсолютно все равно, кого ты родишь — мальчика или девочку. Кто бы ни родился, я одинаково сильно буду любить и малыша, и малышку, ведь это наше дитя, наша плоть и кровь!
Кстати, некоторые ученые, врачи и биологи, утверждают, что существует такой закон природы — если у матери до рождения первого ребенка не было выкидышей или прерванной беременности, то в девяносто девяти случаях из ста рождается дитя, внешне похожее на противоположный пол. Так что выбирай сама!
— А как это?
— А вот так, милая. Если родишь мальчика — он внешне будет похож на тебя, если девочку — на меня. Так что, повторяю, выбор за тобой!
— А нельзя ли сделать так, чтобы родился мальчик, и он как две капли воды был похож на тебя? — обняв мужа, заговорщицки прошептала Ширин.
— Тут я бессилен, милая… Как назначит Аллах, так и будет! — от души рассмеялся Аристотель. — Да, кстати, а на каком ты месяце?
— Уже на третьем…
— Боже мой, — воскликнул грек, покачав головой, — неужели мы так давно знакомы?! — И вдруг вмиг погрустнев, спросил:
— Как в твоем посольстве отнесутся к тому, что ты станешь матерью, ведь тебе придется уйти в декретный отпуск?
— Никуда я уходить не собираюсь… За ребенком присмотрит Эльза или Ганнибал, а я лишь буду отлучаться из посольства, чтобы покормить малыша. Заодно и проверю, чем занимается дома мой любимый супруг!
— Ты думаешь, дорогая, что я собираюсь сидеть сложа руки и вести праздный образ жизни парижского рантье? Нет уж, увольте! Я не из таких. Надо будет подыскать себе какое-нибудь дело по душе…
— Не спеши, Ари! Пройдет немного времени, я поговорю с послом и, возможно, сумею тебя пристроить на какую-нибудь должность в посольстве. К тому времени, надеюсь, ты в достаточной мере освоишь турецкий язык, чтобы сойти за турка. Читай книги и штудируй учебники…
Посол, я думаю, не откажет мне в просьбе. Я ведь не собираюсь требовать для тебя должности первого секретаря посольства. Все будет зависеть от твоего усердия, согласен? Кстати, посол так обрадовался, когда увидел меня, — мы ведь работали с ним в турецком МИДе до моего выхода замуж и отъезда в Москву… Кроме того, он в дружеских отношениях с тем человеком, который дал мне рекомендательное письмо. Так что, милый, не торопись — нацель свои помыслы на работу в турецком посольстве… Но с одним условием — секреты похищать ты не будешь! Иначе, и меня, и тебя подвергнут четвертованию — таковы наши суровые законы. Ты должен с ними считаться, если ты любишь меня и нашего будущего сына!
— Так, значит, ты окончательно решила, что должна родить сына?
— Я в это верю, пользуясь нашими, турецкими, приметами…
— А именно?
— Не может человек, в котором так сильно мужское начало, как у тебя, зачать девочку. От него обязательно должен родиться сын… Так что, Ари, нам с тобой надо подобрать достойное имя твоему наследнику, согласен?
— Нет, не согласен… Имя мы подберем после рождения ребенка. Я суеверен, как и все разведчики. Поэтому теоретически мы можем обсуждать имена нашего будущего наследника или наследницы, но только лишь теоретически — окончательное решение мы примем, когда ОН или ОНА появится на свет, договорились?
Часть четвертая. Одиссея капитана Ганнибала
Глава первая. Разговор начистоту
Аристотель недаром назначил встречу Ганнибалу в три часа пополудни — в это время во всех ресторанах, в том числе и «У Леона», очень мало посетителей.
«А раз так, — рассуждал “КОНСТАНТИНОВ”, — есть возможность спокойно обсудить с ним все проблемы, а заодно, наблюдая за входящими в заведение посетителями, выяснить, действительно ли на кладбище нас с Ширин преследовали четверо мужчин, повадками похожие на сыщиков “наружки”. Если я не ошибся, то вскоре они должны появиться в зале ресторана. Не все, но хотя бы пара… А вычислить их труда не составит. Это, как правило, поджарые, как гончие собаки, молодые или средних лет мужчины с неприметной внешностью, с бегающим ищущим взглядом, в помятых пиджаках и неглаженных брюках, с “шарами” на коленях от долгого сидения в машинах. Стоп! Значит, Ганнибала надо посадить спиною к залу, чтобы “топтуны” не смогли его “срисовать”. А как он будет выходить? Есть идея! В тот момент, когда Ганнибал соберется покинуть зал, надо вместе с Ширин подойти к столику “опекунов” и занять их какой-нибудь бессмысленной беседой. Ганнибал же в это время покинет ресторан, минуя кухню и подсобные помещения, а на выходе его будет ждать посольский “мерседес”. Все, дубль первый и последний, мотор!»
…Ресторан располагался в старинном отеле и представлял собой подлинную французскую страсть прошлых веков к великолепию: холл был увенчан старинными гобеленами и освещен люстрами «баккара», в малюсеньком внутреннем дворике бил фонтан, украшенный позолоченной лепниной. Словом, везде царила изысканная, подкупающая атмосфера бьющей в глаза роскоши, которая вдохновляла, подталкивала на безрассудные траты. А чего уж там! Раз уж ты находишься в царстве рафинированного наслаждения, доступного лишь избранным, то, давай, выкладывайся… И еще как выкладывались, особенно «новые русские»!
У входа супругов встретил портье в расшитом золотом камзоле «а ля Людовик XIV».
Обходительный до слащавости метрдотель, улыбаясь и изгибаясь как червь, спросил, где бы хотели разместиться господа.
— Любезнейший, — Аристотель обратился к нему по-английски и барским жестом подал пятидесятидолларовую купюру, — произведите ваше привычное волшебство и сделайте так, чтобы моя дама оказалась за столом неподалеку от меня, я же устроюсь у окна, где буду обедать с моим другом, — он уже на подходе. Пожалуйста, милейший, к моей спутнице никого не подсаживайте!
— «У Леона» нет ничего невозможного. Следуйте за мной!
Рассадив клиентов, мэтр обратился к Аристотелю — чутье подсказывало ему, что в лице грека он имеет главного распорядителя кредитов, и весьма значительных.
— Что будете заказывать, мсье? На закуску могу посоветовать холодную белугу под хреном, вырезку из сибирского оленя, медвежатину под сметанным, смешанным с ткемали соусом, осетра, фаршированного черной икрой, барашков, вываренных в парном молоке, перепелиные яйца, фаршированные лососевой икрой, салаты из сыров тридцати сортов…
Рассматривая окружавшее его великолепие, грек просто не слышал вдохновенную речь мэтра, который вещал предельно вкрадчивым, но, вместе с тем, очень убедительным тоном пастыря, обращающего инородца в свою веру. Заметив, что клиент с неподдельным интересом любуется старинными гравюрами на стенах, грациозными формами окружающей его мебели и совсем не слышит обращенных к нему слов, мэтр замолк, терпеливо выдерживая паузу.
— Простите, мсье, вы что-то сказали? — наконец вернулся к реальности Аристотель.
— Извините за беспокойство, мсье… — пролепетал служка. — Так изысканно прекрасен интерьер нашего ресторана, что он не может не привлечь внимания ценителя искусства. Действительно, все, что вы можете созерцать вокруг — это не подделки, а работы мастеров прошлых веков. Поздравляю, вы — знаток, по крайней мере, человек, понимающий толк в настоящих, а не в декоративных произведениях… Простите за откровенность, но я это почувствовал сразу, увидев вашу спутницу. У вас очень хороший вкус. Она — красавица!
— Благодарю вас. Вы очень любезны, вас ждут обильные чаевые! Простите, мсье, за фамильярность — как ваше имя?
— Жильбер…
И мэтр поспешил вновь повторить только что предложенное Аристотелю меню.
— Даме, пожалуйста, принесите то, что она потребует… А с заказом для меня несколько повременим, так как я полагаюсь на вкус своего друга. Да, кстати, если у вас делают «кир», то принесите мне бокал, нет, лучше два…
— Нет проблем, мсье, в нашем ресторане есть все, чем славится кулинария мира…
— Простите, Жильбер, только между нами мужчинами. Если мою спутницу пригласят к телефону, независимо от того, будет ли это женский или мужской голос, то прежде чем подозвать ее, поставьте в известность меня. Надеюсь, вы не откажете мне в этой любезности, Жильбер?
Даже понимая, что Жильбер вполне может являться осведомителем полиции или даже контрразведки, Аристотель решил «пойти против волны» и добиться своей цели.
— Нет проблем, мсье! Я просто-напросто принесу вам наушник, так что вы прослушаете всю беседу вашей спутницы с… С кем бы то ни было!
— Отлично, Жильбер! — искренне обрадовался Аристотель, и тут же вручил мэтру еще одну хрустящую пятидесятидолларовую купюру.
Ганнибал вошел в ресторан ровно в три часа пополудни. Постояв у входа, он профессиональным взглядом окинул зал и размашистой походкой направился к столику Аристотеля, на ходу лишь вежливо поклонившись Ширин.
«Похоже, у нас должен состояться действительно серьезный разговор, раз уж метис решил не откладывать встречу, а позвонил на следующий же день. Сначала выслушаем его проблемы, а затем перейдем к своим, — решил «КОНСТАНТИНОВ». — Судя по той поспешности, с какой он решил встретиться со мной, мнимым разведчиком, его проблемы много серьезнее, чем у нас с Ширин».
…Ганнибал и Аристотель уселись за стол и начали потягивать «кир», принесенный мэтром.
Последний, судя по его поведению, не желал отдавать такую лакомую добычу кому-либо из своих подчиненных, поэтому взялся обслуживать Аристотеля лично. Еще бы! Получить сто долларов в течение каких-то десяти минут — это обнадеживало и сулило богатые чаевые.
«В том, что один из них — англичанин или американец, — рассуждал мэтр, — ясно как божий день, — уж я-то на своем веку повидал всяких, поэтому ошибка исключена. А тот, что пришел позже, внешне смахивает на алжирца. С той лишь разницей, что выходцы из Алжира — много ниже ростом и одеваются куда как неряшливее… Ну да бог с ним, с алжирцем, — расплачиваться все равно будет другой, тот с внешностью киноактера и замашками заезжего нувориша. Только вот незадача — эта необычная просьба — дать ему прослушать разговор его спутницы… Все признаки адюльтера налицо! Муж шпионит за своей женой, потому они и сидят за разными столами. Очевидно, он ее использует в качестве приманки. А что, если любовник, невзирая на присутствие мужа или просто его не заметив, возьмет, да и сядет рядом с мадам? Тогда что делать? Да-а, тогда скандал неминуем. Ну что ж, как говорит наш шеф-повар, из каждой свинской ситуации, в которую ты попал, надо уметь вырезать кусочек ветчины для себя. Что я и сделаю — потребую дополнительной денежной компенсации от этого рогатого красавчика!
А вообще, пошли вы все к черту, — подытожил мэтр. — Главное, чтобы в зале не произошло драки, а тем более стрельбы, и чтобы красавчик, подслушав разговор своей жены с ее любовником, не забыл хорошенько отблагодарить меня! Впрочем, по всему видно, что он не из жмотов, так что сегодня я имею шанс неплохо заработать на чужой неверности. Отставить! Эти двое просят повторить аперитив».
— Друг мой, — с ходу атаковал метиса Аристотель, как только тот осушил второй бокал «кира», — вы совершенно верно тогда поступили…
— Когда?
— Во-первых, когда совершили возмездие над убийцей своего отца, а во-вторых, когда немедленно скрылись с места происшествия. В двух словах могу пояснить, почему.
«КОНСТАНТИНОВ» заметил, что его собеседник находится в полной оторопи от услышанного. Эффект, на который рассчитывал грек, был достигнут всего двумя фразами.
«Ну а теперь из метиса, как из цилиндра циркового фокусника, можно вынимать все — от серпантина до голубей и кроликов!» — решил для себя Аристотель и продолжил мозговую атаку.
— Значит, так, — неторопливо начал он, — мне известны некоторые подробности происшедшего в аэропорту Шереметьево-2. И, сказать по правде, я на вашем месте поступил бы точно так же…
Во-первых, вы очень правильно сделали, что отомстили… Во-вторых, что скрылись с места совершения праведной мести, ибо ваш случай не стали бы рассматривать в Военном трибунале. Вас, скорее всего, передали бы в руки английского правосудия, и тогда суд над вами вершили бы судебные инстанции Великобритании — ведь жертвой пал их подданный, прибывший в Москву как представитель лондонской фирмы международных грузовых перевозок, не так ли? То есть вас судили бы не за то, что вы убили шпиона и убийцу вашего отца, а только за то, что вы лишили жизни подданного Ее Величества королевы Великобритании, ясно?
— А как же материалы, собранные в деле агентурной разработки моего отца, наследного принца? Они что? Не были бы учтены нашими, советскими защитниками?! — искренне удивился Ганнибал.
— Никогда! Материалы, собранные в деле агентурной разработки вашего отца, никогда бы не были представлены английскому суду — они же под грифом «совершенно секретно». Так что уж поверьте моему опыту, они никогда не стали бы фигурировать в вашем деле!
Ганнибал, по-моему, вы — очень честный и порядочный человек. Положа руку на сердце, могу вам сказать, что при проведении любой операции я хотел бы иметь за спиной такого парня, как вы. Но у вас есть существенный недостаток, вы чрезвычайно наивны. Век таких романтиков, как вы, очень короток в спецслужбах любой страны, будь то СССР, Россия или США — не важно! Вы что думаете, генерал Карпов, уж не говоря о генерале Казаченко, взялись бы защищать вас на процессе, где должны были бы фигурировать совершенно секретные документы разработки вашего отца и убитого вами кадрового офицера английской спецслужбы Джона Вуда?! Никогда! Я нисколько не сомневаюсь в порядочности генерала Карпова, но защищать вас ему бы никогда не позволило его руководство. Его бы заставили откреститься от вас, и он вынужден был бы сослаться на то, что вы попросту рехнулись в Шереметьево, то есть перестали отдавать отчет своим действиям!
Вариант второй. Вы попадаете на освидетельствование в Институт судебной медицины им. Сербского, где вас признают психически больным человеком. В таком случае вас уволили бы из органов госбезопасности с назначением пенсии, но со страшным диагнозом «социопат с устойчивой манией убийства». Знаете, что это означает?
— Понятия не имею…
— А это означает, что в обществе людей вы проживать не можете, ибо рано или поздно вы все равно кого-нибудь убьете. Но это лишь в том случае, если бы вас признали душевнобольным, а если нет? То все бы развивалось по первому сценарию, о котором я вам поведал минутой ранее. Почему? Да потому, что в кадрах КГБ сидят дубы, рассуждающие примерно так:
«Да, подумаешь, одним опером меньше, одним больше — незаменимых все равно нет. Сколько еще нахлынет таких дурачков-романтиков, мечтающих попасть в органы госбезопасности, — пруд пруди! Никогда не иссякнет источник, подпитывающий наши штаты. Уж кто-кто, а мы без работы не останемся никогда!»
И они всегда правы, должен вам доложить. После инцидента в аэропорту генерал Карпов был отправлен на пенсию, а его место занял полковник Казаченко. Уж он-то бы постарался, чтобы вас передали в руки английского правосудия, которое судило бы вас по всей строгости закона о предумышленном убийстве подданного Ее Величества королевы Великобритании. И уж поверьте, минимальным сроком для вас было бы заключение в одиночной камере лет, этак, на двадцать пять! Это — в лучшем случае. В худшем — смерть через повешение. Устраивает вас такая перспектива? Думаю, что не устраивает. А что касается генерала Карпова, то, как я вам уже сказал, он — пенсионер, и к его мнению никто из продолжающих работать коллег не рискнул бы прислушаться. И не потому, что они к вам плохо относятся, отнюдь! Просто никуда не годится вся система защиты наших оперработников, совершивших правонарушение в отношении иностранцев. Даже если оно вызвано праведным мотивом.
Словом так, Ганнибал, — подвел итог своим рассуждениям Аристотель, — вам в Россию хода нет — там вас сразу передадут в руки английского правосудия, и хорошо еще, если оно найдет смягчающие обстоятельства и упечет вас, как я уже сказал, на двадцать пять лет в тюрьму, а может ведь и смертный вердикт вынести. Но даже если бы вас судил российский Военный трибунал, а обвинителем выступал представитель английской Фемиды, я все равно ничего хорошего в этом не вижу. Со сталинских времен советский да и российский суд тоже являет собой уникальный феномен, подобного правосудия человечество еще не знало. Это — правосудие без оправдания. И не похоже, чтобы в ближайшем будущем что-то изменилось к лучшему… Ладно, не будем развивать сюжет. Сидите во Франции под именем Мустафы и никуда не дергайтесь!
— Простите, господин Аристотель, но я ведь не собираюсь въезжать в Россию под своими истинными анкетными данными. Хотя советский паспорт и служебное удостоверение капитана госбезопасности у меня сохранились…
— Они уже просрочены, поэтому недействительны, — усмехнулся грек.
— Но зато у меня вполне надежные документы на имя алжирца Мустафы Фатх ибн Ибрагима. Я въеду в Россию под этим именем. Кроме того, я свободно владею французским. Агамемнон заблуждается, считая, что я выучил французский, общаясь с моими поклонницами, посещающими «Акрополь». Нет же! В бывшем СССР я окончил спецшколу, где большинство предметов преподавалось именно на французском.
— Простите, Мустафа Фатх ибн Ибрагим, вы совсем забываете о том, что ваши увеличенные фото, с бородой, усами и без них, а также описания вашей фигуры, роста, походки, мимики и жестов, наконец, цвета кожи имеются на всех пунктах пограничного контроля! А вы знаете, что у вас весьма колоритная внешность. И даже если вы будете иметь документы на имя папы римского, вас это не спасет. Ну не станете же вы уподобляться Майклу Джексону и превращать себя в урода?! Кстати, вам пришлось бы не только менять лицо и его цвет, но еще и ноги подпиливать.
«КОНСТАНТИНОВ» заметил, как помрачнел Ганнибал.
Читать бесплатно другие книги:
